Слой (№2) - Слой Ноль

— И все люди погибают, и снова — в другой слой?

— О том и речь. Спроси еще раз, почему перекидывает... Потому и перекидывает! Получается «У попа была собака». Найдешь начало этой песенки — получишь Нобелевскую премию. Она ведь с середины начинается. Вся песня — надпись на могилке. А кто ее написал-то? Известно, что поп. Но это не начало, это опять же середина.

— И вы... ты. Сан Саныч, Шибанов... — Мухин на миг даже забыл о боли и о том, что правая нога уже почти отнялась. — Вы намерены...

— Намерены, — твердо заверил Константин. — Мы вряд ли утратим наши способности, они, наоборот, только развиваются. И с тобой то же самое будет. Сможешь ты жить среди нормальных людей? Каждый день ждать очередной войны — сможешь? Надо хотя бы попробовать. Что нам еще остается?

— Но если всех перекидывает и катастрофа неизбежна...

— Катастрофа неизбежна, тотальная гибель — нет. В некоторых слоях обходится без войны. Наступает анархия, работать, естественно, никто не желает, люди превращаются в волков. Недельку погромят магазины, потом доберутся до складов, а когда все сожрут — вот тут начинается настоящий беспредел. Оружия в стране навалом. Бензин, консервы, шмотки — все кончится, а патронов еще надолго хватит. В таком слое выигрывает тот, кто хапает с витрины не коньяк, а крупу и тушенку и быстренько забивается подальше за Урал. В лесу выжить легче. Если умеешь, конечно. А в крупных городах... — Константин прищурился и покачал головой. — Один год — это максимум. Вторую зиму редко кто выдерживает. И народ перекидывает дальше. А там — новый поп и новая собака. Когда-нибудь цепная реакция доберется до последнего слоя — до последней Земли и последнего человечества. И нас с тобой уже никуда не перекинет...

— А ты что, собрался жить вечно?

— Это может случиться гораздо раньше, чем ты думаешь. Через месяц. Или завтра. Витя, ты хочешь умереть завтра? Хочешь умереть насовсем, как и положено смертному?

Вместо ответа Мухин закурил и уставился в окно. На Большой Пироговской, которую они проезжали, все было тихо — пожалуй, слишком тихо для этого слоя. Виктор смотрел на поток прохожих, как на огромный индикатор, и по мельчайшим деталям угадывал медленное приближение финала. Это было легко, ведь мир за окном он считал своим. Здесь Мухин родился и прожил половину жизни, и, хотя прикоснулся он к ней только сейчас, она тут же стала частью его самого. И Виктор ее сравнивал — с тем, что он о ней знал, с тем, что здесь быть должно и чего быть не может.

Спокойствие на улицах — изнывающее от жары, засохшее без дождей, клубящееся желтой пылью спокойствие. Немного душно, а в остальном все в порядке... Все как обычно.

Теперь, когда Виктор понимал, что происходит сию секунду, и хорошо представлял, что произойдет через час, он вдруг начал чувствовать перед этим миром вину — перед каждым человеком и даже перед теми ублюдками, свалившимися под писсуары. Он их всех обманывал. Он помнил то, чего никто из них не вспомнит, потому что вспомнить это невозможно. Потому что у нормального человека жизнь только одна. Так ему, нормальному, кажется.

Константин затормозил у светофора, и по переходу хлынули люди. Худенькая старушка с двумя собачками на длинных поводках дошла до середины мостовой и, обернувшись назад, застыла. Ее толкали со всех сторон, собаки тявкали и носились вокруг, но она почему-то не двигалась.

Загорелся зеленый; Константин аккуратно объехал старуху и, ничего не сказав, направил машину дальше. Слева на улице кто-то истошно заорал — так что вопль проник сквозь звукоизоляцию «Форда» и вцепился прямо в душу.

Виктор посмотрел в зеркало — кричал рыжий подросток лет двенадцати. Кричал без всякой видимой причины. Его можно было принять за больного — многие, вероятно, так и сделают. Потом они придут домой и будут подниматься пешком, потому что лифты уже не работают. И они не смогут умыться. А потом они не узнают своих квартир, не узнают своих жен и детей — и это будет гораздо страшнее. Хотя некоторые, наверное, не успеют. Ракетный удар застанет их еще на улице — спокойных, изнывающих от жары...

— Взбодрись, — бросил Константин.

Мухин повернулся и увидел фляжку с коньяком — уже почти пустую. Он скорчился, но допил и положил бутылку под сиденье.

— Как попробовать? — спросил он.

— О чем ты?

— Ты сказал: «надо попробовать». Что пробовать и как? — произнес он с ударением.

— Спасти... — молвил Константин. — Всех этих придурков и хотя бы один слой. Ну и себя заодно. Чтоб было где жить, вот и все.

— Желательно хорошо, — добавил Виктор.

— Что?..

— Жить, говорю, лучше хорошо, чем плохо.

— А... Да... — рассеянно откликнулся Константин.

— Так как же? — повторил Мухин. — Как спасти-то? Разве можно это остановить?

— Можно создать систему власти, при которой судьба мира будет зависеть не от большинства психов, а от небольшой группы...

— Диктатура?

— ...от тех, кто не станет отдавать преступных приказов, — терпеливо продолжал Константин. — От тех, кто не будет искать крайнего, кто сумеет организовать безумствующий сброд в подобие общества и начнет работать — сразу, как только пройдет волна. А она пройдет везде, это вопрос времени.

— Мародеров — к стенке... Так?

— Не-ет, пусть лучше грабят!.. К теме гуманизма вернемся, когда ты своими глазами увидишь, как банда отморозков врывается к тебе домой. А ты увидишь. Это повсюду, где мы с Америкой не закидали друг друга бомбами. Сначала мародеры берут деньги и золото. Через два дня это уже ничего не стоит, и они приходят за жратвой. А к февралю в твоей квартире не остается ни стула, ни носка, ни книжки. Это все сгорает в буржуйках и бочках. И не дай тебе бог иметь красивую жену...

Константин привез Мухина на Воробьевы горы, прямо на смотровую площадку. Замысел был вполне ясен: центр Москвы, единственное, на что стоит смотреть, открывался отсюда весь. Справа скрипел и пошатывался на ветру заброшенный трамплин, за ним над рекой пугал ржавчиной давно списанный метромост, но впереди, за громадной миской стадиона, разворачивалась панорама поистине фантастическая.

Шпили сталинских высоток, повернутая шеренга Арбата, кое-где прогалы площадей и дома, дома, дома... Обычные, но разные. Дома с людьми. Дома без электричества и воды. Предназначенные под снос — сразу все, без разбора, без права обжалования. Луковицы куполов рассыпали блики, и Виктору чудилось, что они посылают солнечные зайчики именно ему — как напоминание о неведомой вине.

Опираясь на Константина, Мухин доплелся до парапета и встал за лотком с сувенирами. Он глубоко вдохнул — разбитые десны захолодило, из подсохшей губы снова потекла кровь, но отвлекаться на это не хотелось. Скоро все пройдет...

— Лейтенант! — окликнул их какой-то мужчина в штатском и, приблизившись, сверкнул удостоверением. — Зачем ты это мясо сюда приволок? — спросил он, трогая Виктора за рубашку. — Тут иностранцы, а ты с этим... Да еще со стволом! Чешите отсюда оба.

Он не успел договорить, как рядом с ними затормозил лобастый, ярко раскрашенный автобус. Передняя дверь сложилась, и из сумрачного салона поперли полуголые люди.

— Что тебе непонятно, лейтенант? — проскрежетал мужчина.

Загорелые туристы с приросшими «чи-из» окружили столы и принялись рассматривать ложки-матрешки. Некоторые, проигнорировав сувениры, заклацали фотоаппаратами. Говорили вроде по-английски, но слов Мухин почти не разбирал. Такому английскому его в школе не учили.

Какая-то сердобольная дама лет тридцати-пятидесяти сунула ему в ладонь мятую бумажку.

— Мерси... — брякнул Виктор.

— Never mind. Be happy! — ответила она, не переставая улыбаться.

Дама сделала три шага к автобусу, но вдруг застыла и, беспокойно ощупав свое тело, выпалила:

— Че за херня?!

Мухин медленно скатал доллар в шарик и щелчком, словно окурок, запустил его через парапет.

— С прибытием, гражданочка, — кивнул Константин.

Будто по сигналу, иностранцы умолкли и, недоуменно озираясь, раскрыли рты. От «чиза» не осталось и следа. Люди с подозрением приглядывались к себе и другим, к автобусу, зданию МГУ и ко всей Москве — пока еще не тронутой. Какая-то девочка вскарабкалась на мраморную тумбу и, присев от натуги, завизжала. Синхронно с ней заголосили несколько женщин и милый веснушчатый старик.

Мужик в штатском испуганно полез за сотовым.

— Кажись, наши боеголовки уже долетели, — сказал Константин.

—А с этими что делать, с ковбоями? — спросил Мухин. — Вы и в Америке свою власть установите? Им-то кто помешает ракеты запустить?

— Наверно, президент США, кто еще...

Виктор расхохотался. Константин засмеялся вместе с ним и, сняв с плеча автомат, зашвырнул его в кусты. Продавец, долговязый юноша в бейсболке, шарахнулся в сторону и опрокинул лоток. Матрешки раскатились по асфальту.

Мухин продолжал заливаться — губы треснули еще сильней, в груди отчетливо закололо, но остановиться он не мог. Он не перестал хохотать даже тогда, когда увидел в белесом небе рой черных точек. Константин показал на них пальцем и для чего-то объяснил продавцу, что это такое. Тому было не до точек — он собирал товар.

А Виктор все смеялся и повторял:

— Наши-то раньше долетели!..

Глава 6

— Тазик рядом, — сказал кто-то, и Мухин, оторвав голову от подушки, выплеснул все, что в нем было.

Константин обошелся без этого, но едва ли он чувствовал себя лучше. Медленно, враскачку поднявшись, он сел за стол и обхватил голову руками. Немаляев поставил перед ним стакан воды и протянул маленькую таблетку. Константин с хрустом ее разжевал и лишь потом запил.

— Возьми тоже, — сказал он Виктору.

Мухин замычал и снова склонился над тазиком.

— Да пошли вы со своей наркотой...

— Бери, бери, а то до завтра не очухаешься.

— Это обычная, тетратрамал, — пояснил Немаляев. — Снимает все, от боли до зуда. Ну, как тебе впечатление? — спросил он, когда Мухин проглотил таблетку.

— Как вы и обещали. Пиво с водкой...

— Я не о том. Экскурсия понравилась? Как тебе слой?

— Как везде, — ответил Виктор, пересаживаясь на стул. — Дерьмо полное.

— Но-но, не обобщай! — сказал Константин. — Я там героин в клозетах не толкаю.

— Тебе и не нужно. Дилеры тебе сами долю отписывают — и бабками, и герычом, если захочешь... Ладно!.. — Мухин провел по лицу ладонью и, заметив на холодильнике пачку сигарет, нетвердо встал. Прикурив, он машинально протянул руку к форточке и наткнулся на стену. — Эх-х-х... Хорошо, что ты туда успел. Ну, в сортир в этот. Еще пара ударов по черепу, и я бы уже ничего не увидел. Еле дождался. Мне там твои пятнадцать минут часом показались. Как бывает у космонавтов — один к четырем...

— Мои пятнадцать минут?.. Какие пятнадцать минут? С чего ты взял?

— Ты же сам сказал, что тебе понадобится минут пятнадцать.

— Серьезно?

— И еще спросил, ошалел я или нет.

— Ну...

— Я сказал, что ошалел. Не помнишь?

— Погоди... Где это мы с тобой разговаривали? Когда к машине шли?

— К какой машине? — разозлился Мухин. — Это уж потом было! А еще до того, как я очнулся, ты меня спросил!

—Да?..

— Да! А я ответил: ошалел.

Константин прочистил горло и, допив воду, посмотрел на Немаляева. Тот пожал плечами.

— Правда, — подтвердил Виктор. — Я разговаривал с кем-то... Между слоями.

— Между слоями разговаривать нельзя, — возразил Немаляев. — То есть не запрещено, а просто там нечем это делать. Ни рта, ни ушей... Даже перемигиваться затруднительно. Глаз у тебя там тоже нет.

— Сан Саныч, где наши колеса? — простонали за дверью.

На кухню, еле перебирая ногами, ввалился человек в таких же шортах, как на Константине. Они были похожи: одного роста, одного телосложения и с одинаковыми прическами — нейтральными, неприметными.

— Я сюда их принес, — ответил Немаляев. — Угощайся. А это наше пополнение. Виктор, Сапер, — представил он.

— Виктор, — повторил Мухин, протягивая через стол руку.

— Сапер, — сказал мужчина. — Это не профессия, это вроде имени.

— Ага, понятно...

— Как там у тебя? — спросил Немаляев.

— Движется потихоньку, — ответил Сапер, закидывая в рот таблетку. — Нормально. Сегодня подвели итоги опроса. У нас двадцать процентов.

— Двадцать — мало.

— Сан Саныч, я не волшебник. Народ жаждет бухла, женщин и чудес. Где я им возьму чудеса?

— Витя, пойдем, это скучно, — буркнул Константин. — Тебе еще кое с кем познакомиться надо.

— Тоже ваши? — спросил Мухин, выходя в коридор.

— Наши, — выразительно произнес Константин, и Виктор уловил в его голосе то ли досаду, то ли обиду.

Колени и кончики пальцев еще подрагивали, но тиски, сдавившие голову, уже разжимались — постепенно, позволяя ощутить сам процесс выздоровления и в полной мере им насладиться. Мухин не знал, что бы он делал без таблетки — не первой, капсулы в пищевой оболочке, а этой, тетра... или макро-.. хрен запомнишь.

— У вас тут летальных исходов еще не было? — осведомился он.

— Это несмертельно. Сапер сразу по две-три штуки заглатывает.

В желудке у Виктора что-то взбрыкнуло, и он прислонился к книжному шкафу.

— А если б мы там не... Короче, на сколько ее хватает этой вашей отравы?

— Одна доза держит в трансе часа четыре. Две — около семи. Три никто, кроме Сапера, не пробовал.

— Блин... «доза»! — скривился Виктор. — Вашему Саперу не позавидуешь. Чем же он там занят? Коллекционирует концы света?

Он намеренно сказал «вашему Саперу», давая понять, что пока в это дело не впрягается. И Константин его прекрасно понял.

— Конец света Сапер ни разу не застал. Он бывает только в одном слое. Старается организовать то, о чем я тебе говорил. Воплощает нашу мечту.

— Мечту о диктатуре?

— О сильной власти, которая удержит страну от психоза и самоубийства. По-моему, оно того стоит.

Виктор отклеился от шкафа и дошел до поворота. За углом оказалась узкая кишка с одной дверью.

— Ну, воплощает... А когда он сюда возвращается, тот Сапер, который там живет, он ведь все забывает. Так?

— Так. В том слое он никакой не Сапер, а Гена Павлушкин. Сапер пишет ему подробные инструкции.

— Инструкции, как стать вождем? — удивился Мухин. — Этому можно научить?

— Сапера Сан Саныч консультирует, а у него опыт большой. И к тому же вождем Саперу не надо, он только готовит почву. Чего мнешься-то? — Константин распахнул дверь. — Милости просим!

Комната была вся пепельно-серая и до отвращения казенная. Вдоль стены стоял строгий стол с десятком мониторов. Клавиатура оказалась одна, она лежала ровно посередине, а системного блока не было и вовсе.

— И кто же вас спонсирует? Сколько барыг на паяльник посадили, чтобы все это оборудовать?

— Барыга у нас свой, он и без паяльника счета оплачивает. Тоже перекинутый.

— Н-да... — проронил Виктор, еще раз оглядываясь. — Торгаш, гэбэшный начальник, мент-маньяк, бомж-политолог... пардон, бич. И как его... Гена Камушкин, да? Отщепенцы спасают мир. При помощи подземного Интернет-кафе. Для полного счастья им не хватает только порнографа...

— Ты можешь в это не верить, — холодно произнес Константин. — Тебя никто не заставляет.

— Да с радостью! — воскликнул Виктор. — Я бы с радостью поверил! Но ты же помнишь Воробьевы горы? Наши приветы долетели раньше. И что? Оттуда тоже приветики пришли. Какая разница, кто первый? Если уж в Америке противоракетная оборона не сработала, нам-то куда? У нас всей ПРО — три кольца вокруг Москвы. Москва — это еще не Россия.

— Три кольца не везде, в некоторых слоях и того нет. Фокус не в том, чтобы суметь защититься, а в том, чтоб друг на друга не напасть.

— "Фокус"!.. Для этого надо столковаться с американским президентом, ни много ни мало. Но если он — чурбан с лассо?!

— Есть у нас перекинутый... Перед массовой миграцией он туда отправится и не нажмет на кнопку. Больше от него ничего не требуется.

— Вы... у вас есть президент США?!

— В отдельно взятом слое. Там он стал президентом, да. И без всяких лассо, между прочим. Но это наш секрет, — сказал Константин, отыгрываясь за «вашего Сапера».

Выдержав взгляд, он придвинул к себе клавиатуру и начал что-то быстро натюкивать.

Один из мониторов ожил, и в нем запрыгало нутро дорогого автомобиля. С краю, в затемненном и явно бронированном окне, пронеслась серая глыба Госдумы. Затем возник мягкий кожаный потолок, и на его фоне выплыло лицо — приветливое, как у всех гэбистов.

Шибанову было под пятьдесят. Кажется, он собрался лысеть, но потом раздумал: волосы лишь слегка отступили назад, оставив между двумя проталинами закругленный мыс. То же было и с сединой: виски отливали сталью, — но не более. Точно Председатель ГБ чего-то сильно испугался один-единственный раз и после этого разучился бояться навсегда.

— Здравствуй, Костя, — произнес он доброжелательно. — Мухин уже с нами? Здравствуй, Мухин.

— Здрасьте... — ответил Виктор. Ни камер, ни микрофонов он в комнате не нашел, но по реакции понял, что его видят и слышат.

— Значит, вот какими кадрами мы пополняемся. Творческая интеллигенция... — заметил Шибанов с усмешкой. Он не поворачивал головы, но обращался, понятно, уже не к Виктору.

— А также научная, — в тон ему добавил Мухин. — Я был ботаником. Вернее, зоологом.

— Ботаник — это хорошо... Что ж, работайте, — сказал Шибанов и без предупреждения отключился.

Константин снова защелкал клавишами. После хлопка по «Энтеру» монитор, стоявший левее, сразу показал чью-то морду.

— Он?.. — Пухлые губы брезгливо сморщились. — Этот оборванец? Ну-у, Костя...

— А ты-то кто? — резко спросил Мухин. Он допускал, что пиджак, купленный на вещевом рынке, вызывает зависть не у всех, однако оборванцы одевались гораздо хуже.

— Я Юрий Макаров! — объявил мужчина с таким апломбом, будто его звали по меньшей мере Вильям Шекспир.

Коммерсант носил мелкие очочки в золотой оправе, и сам он был весь какой-то золотой, светящийся, с бледной кожей, светло-серыми глазами и желтым цыплячьим пухом на голове. Выглядел он лет на сорок и принадлежал к тому типу честных меценатов, что восстанавливают церквушку, а после ежедневно проезжают мимо и сами себе говорят: «Это я ремонт проплатил. Это я разрешил им тут молиться».

— Дело твое. Костя... — изрек Макаров.

Виктор уже собрался ответить, но Константин стиснул кулак и махал им до тех пор, пока коммерсант не исчез с экрана.

— Смотрины окончены, — проговорил он с облегчением. — А то кормильцы обижаются, когда мимо них что-то проходит. Они же все-таки кормильцы...

— Президент США, — напомнил Мухин. — Он тоже тут бывает, в подвале?

— Нет, Президент — он в Белом доме, — отшутился Константин. Получилось довольно коряво, но сглаживать он и не собирался. — Пойдем на кухню, поешь по-человечески. Или, может, после?

— После чего?

— Я подумал, тебе еще раз прогуляться захочется — самому, без проводника.

— Чтоб эти уроды меня совсем уделали?..

— Там, где мы с тобой побывали, все закончилось, и ты туда уже не вернешься. Нужно тело, твое собственное тело, иначе во что тебя перекинет?

— Не знаю... Тебе видней.

— Это был риторический вопрос, — пояснил Константин, выходя в коридор. — Мы без оболочки существовать не можем.

— Оболочки?! — Виктор с сомнением посмотрел ему в затылок. — Ты что... ты не считаешь себя человеком?

— Если человек — это личность, то считаю. Если мясо и кости — то нет, — спокойно ответил Константин. — Тебя только что били, правильно? Попробуй найти синяки...

Мухин машинально провел языком по зубам. Крыть было нечем.

— Синяки остались на мясе, — продолжал Константин. — Мясо осталось в том слое. А здесь оно у тебя другое. И, кстати, тоже не твое.

— Почему же оно...

— Не надо спорить, мне это неинтересно. Все, что тебе дано понять, ты поймешь сам. Что не дано — не поймешь никогда. А я этим сыт по горло. Два года уже...

— Ты говорил, в апреле сюда попал.

— Сюда — в апреле, — подтвердил Константин. — Но на этом слое свет клином не сошелся. Были и лучше, просто здесь совпало удачно: и Шибанов, и Макаров, и яы с Немаляевым. И еще, кроме нас, люди кой-какие...

— А тот слой, где вы э-э... почву готовите, — он какой?

— Обыкновенный. Макдоналдс, Большой театр — все как везде. Мрази всякой тоже хватает.

—А Сапер?..

— Да?..

— Что там делает наш Сапер? — спросил Виктор. Константин остановился и, медленно обернувшись, положил руку ему на плечо.

— Все-таки «наш»?

— Я ведь сам пришел, — усмехнулся Мухин. — Просто никак не соображу, что от меня требуется. Чем я могу быть полезен президенту, миллионеру и Председателю ГБ?

— Здесь — ничем, конечно. Но ты же не только оператор или ботаник, как я не только мент или осужденный убийца. У нас может быть столько ролей и столько жизненного опыта, сколько мы захотим. Пока все миры не выгорели дотла... А чем конкретно заниматься — сейчас мы тебе расскажем. Сан Саныч!.. — позвал Константин.

— Да слышали мы все. Идите сюда!

Мухин отодвинул стеклянную перегородку — при этом ему показалось, что в одной из пяти закрытых комнат раздался какой-то шорох, но Немаляев заглушил его своим голосом:

— Знакомство с шефами подействовало, или это под впечатлением от экскурсии? Или заранее был согласен?

— Витя сомневается, что у нас получится создать островок безопасности. И еще он хочет знать, что ему придется делать.

— А что мы делаем?.. — поднял брови Сапер. — Мотаемся туда-сюда...

— Разыскиваем разных людей, собираем информацию, — добавил Константин. — Вроде курьеров. В общем, по обстоятельствам.

Последняя фраза Мухину не понравилась — она напомнила то, что говорил Петр, но цепляться за слова он не стал. В конце концов, при нем расстреляли троих подонков, и он не слишком о них горевал. Да его и самого вчера вечером убили... Не так уж это и страшно.

— Пока полностью не освоишься, никаких заданий для тебя не будет, — сказал Немаляев. — Костя, на каком перебросе ты научился выбирать?

— Где-то на десятом.

— Я примерно на пятнадцатом, — подал голос Сапер.

— Во-о! А у тебя их сколько? Четыре?

— По-моему, да...

— Практикуйся. Нам для этого надо было в каждом слое подыхать, а у тебя такой замечательный шанс.

— А что, если у меня не получится? — спросил Виктор.

— Со временем это дается все легче и легче, — возразил Константин. — Дело в тренировке. Ну а если все же не научишься, мы тебя сами отсюда заберем. В конце, когда эвакуироваться будем. Одного тут не бросим, не волнуйся. Нас слишком мало. Перед эвакуацией примешь капсулу, и я тебя направлю, куда надо. Только тело твое здесь придется... того. Иначе транс закончится и тебя выдавит обратно.

— А когда надо будет... эвакуироваться?

— Зависит от успехов Сапера.

— Месяц, — бросил тот.

— Сан Саныч, вы тоже летаете? — осведомился Виктор.

— Летаю, а как же! — засмеялся Немаляев. — В тлеющих слоях много любопытного. Там за мешок муки можно все государственные тайны купить. Правда, этот мешок еще достать надо...

— Тлеющие?..

— Это те, которые погибают сами, без мировой войны. Где люди превращаются в скотов.

— А которые не погибают?.. Есть такие слои?

— Есть. Это миры, где миграции еще не было. А где уже была... Везде одно и то же. Государство исчезает, появляется полная свобода... Мнимая, — уточнил Немаляев. — Свобода взять чужое, изнасиловать, убить. Любое общество — это система ограничений. Какие уж там ограничения!.. Там и границ-то нет... Я думаю, если б люди просто лишились памяти, сразу все, — и то было бы лучше. Ну, слонялись бы идиотами, корешки бы съедобные выкапывали, на голубей охотились. Изобретали бы себе какие-нибудь правила — пусть дурацкие, но обязательные для всех... Но они же не дети, они же помнят. Человек с пистолетом становится хозяином, человек на танке становится богом. Пока солярка не кончится...

Сапер покатал по столу белую капсулу и толкнул ее Мухину. Виктор накрыл ее рукой и долго не решался оторвать ладонь от теплого пластика. С того момента, как он очнулся в «девятке», прошло чуть больше суток. За это время он прожил три жизни: не буквально, но по тому опыту, что отложился в памяти, — да, прожил. И это были его собственные, настоящие жизни. И сейчас ему предлагали четвертую — сразу, без передыху. А потом будет пятая, шестая, седьмая — пока он не научится плевать на все эти условности. На все эти жизни, смерти и что там еще бывает?

— Мозги у меня не выкипят? — спросил он.

— Обязательно выкипят, — заверил Константин. — Соберем и засунем обратно. Погоди, не на кухне! Я тебя отведу. Тазик больше не понадобится — тебе вроде уже нечем...

Комната Мухина находилась посередине — квадратов пятнадцать, немаленькая, с кремовыми стенами. Цвет Виктору не понравился, но он решил не придираться. Обстановка была примерно такой, как он и ожидал: полуторная кровать, телевизор, гардероб с пустыми вешалками и кондиционер.

— Бритву и зубную щетку найдешь в ванной, — сказал Константин. — Будут еще пожелания — запишешь, охрана доставит.

— Какие тут пожелания?..

— Ну, не знаю. Один... член нашего коллектива, например, повесил у себя шторы. В пику Сан Санычу.

— Разве бабу попросить...

— Это пожалуйста, через полчаса привезут.

— Надувную? — хмыкнул Мухин.

— Естественно. Все, не буду мешать. Да!.. Снадобья щибановские вон там. — Он показал на тумбу под телевизором. — Но это потом, у тебя уже есть. Расслабляйся.

Виктор прилег на кровать и повертел во рту капсулу. Закрыв глаза, он попытался представить себе слой, в который сейчас попадет. Он мечтал перенестись в какую-нибудь утопию, где женщины играют на арфах, мужчины пьют из золотых кубков, а дети не умеют плакать. Где никто не снимает порнуху, потому что любовь — это не ремесло, а искусство. Где никто не нюхает «снежок», потому что всем и так весело. Где никто не стреляет, потому что негодяй сам в отчаянии посыпает голову пеплом и удаляется в пустыню...

Виктора устроил бы вариант и попроще, без кубков и арф, но ничего, кроме трех лесбиянок, он так и не придумал.

Вскоре безвкусная скорлупка начала растворяться, и на язык попало что-то сладкое. Мухину захотелось выплюнуть.

Он проглотил.

Глава 7

Виктор приподнял горелое одеяло и, убедившись, что муравьев нет, откинул его в сторону. Под сырой ватой оказался темный щебень, не сильно утрамбованный. Ковырнув его лыжной палкой, Мухин увидел почерневшую книжку, тоже сырую, и какие-то облупленные железки. Культурный слой здесь был неглубоко, и поиски определенно имели смысл.

— Сука!..

Мухин копнул еще и наткнулся на синий закругленный бок — не то кастрюлька, не то жестяная коробочка. Встав на колени, он разгреб мелкую бетонную крошку и достал будильник. Стряхивая налипший песок, Виктор повертел находку в руках и чуть не закричал от радости — будильник был механический. Электронный тоже мог бы сгодиться, но это товар на любителя, а механический, да если еще и работает...

Он тронул заводную ручку и, прижав часы к уху, прислушался. Внутри тикало. Не веря такой удаче, Мухин чуть-чуть, на пол-оборота, повернул второе колесико и медленно совместил стрелки. Над кучей обломков разнесся пронзительный звонок. Виктор вскочил и, потрясая будильником, исполнил победный танец. Два-три дня он будет сыт, а если хорошенько поторговаться, то пожалуй, что и четыре.

— Сука!! — крикнули сзади, и Мухин наконец сообразил, что его кто-то зовет. — Ты оглох?!

На тротуаре стоял дюжий мужик — по пояс голый, в блестящих хромовых сапогах и с пустыми пулеметными лентами крест-накрест. Виктор его, кажется, не знал — по крайней мере не помнил. Он привык не различать людей — они узнавали его сами. Когда им было нужно.

— Сука, бегом сюда!

Мухин сунул будильник за пазуху и, спрыгнув с треснутой плиты, поскакал по кочкам.

Мужик в лентах не носил бороды, и это, бесспорно, свидетельствовало о его высоком статусе. Если человек имеет возможность бриться, то у него наверняка есть еда, а может, и еще что-нибудь полезное.

— Курить хочешь?

Виктор часто закивал.

— А я тоже кой-чего хочу, — сказал бритый, доставая из-за спины майонезную банку.

Про майонез все давно забыли, и удобные маленькие банки с крышечкой использовали для хранения окурков, но называли их по-прежнему — майонезными. Кроме того, банки были стеклянные, и любой сразу видел, сколько в них курева и какого оно качества.

Мужик с лентами держал почти полную. Там были бычки и с фильтром и без, но главное — не было папиросных гильз. На этом Виктор уже попался: однажды ему насыпали целый кулек, он думал, что хватит на неделю, но все место в пакете занимали мундштуки от папирос, никчемные бумажные трубочки. Табака он с них не натряс и на затяжку, а гильзы случайно промочил под дождем и, всплакнув, выкинул.

Однако теперь ему предлагали настоящее курево, первый сорт. Мухин сразу приметил длинную изогнутую сигарету — почти не тронутую, ну разве что слегка.

— Сестрица в берлоге? — спросил бритый.

— Давай банку.

— Не бойсь, не обману. На фига мне тебя обманывать, если я могу ноги тебе переломать.

Виктор испуганно поднял голову. Да, такой может.

И не только ноги.

— В смысле, мог бы, — поправился мужик. — Но не ломаю же! Пошли.

— Да куда ходить-то? Жди здесь, — проговорил Мухин, не спуская глаз с длинного окурка. — Слушай, тебе котлы не нужны?

— Зачем они мне?

— А я откуда знаю? — Он все же полез за будильником, но тот провалился к самому животу, и Виктору

пришлось развязать пояс.

Последний месяц он ходил в толстом махровом халате, обрезанном выше колена — чтоб не мешал лазить по развалинам. Из лишнего куска получился хороший шарф, широкий и плотный. Но сегодня было тепло.

— Сука, не томи, а то передумаю, — предупредил бритый. — Я-то без бабы не останусь, а ты будешь курить собственный член.