Дорога на Тмутаракань

      - Ты того ромея больше не видел?
      - Нет, княже. Он как в воду канул. Может, сюда, к ясам, или касогам подался?
      - Не доводилось о нем слышать. А попался бы... Ну, хватит ромеев. Я хочу тебя сотником поставить над гриднями, заместо старого Путяты, что помер от лихоманки. Справишься?
      - Жалуешь меня, княже, не по заслугам...
      - А кто из болота князя вытаскивал?
      - То давно было, и не знал я, что ты - князь. Любому смерду помог бы в беде...
      Святослав нахмурился, и Богдан понял, что сболтнул лишнее.
      - Спасибо, княже. Буду и сотником служить тебе верой и правдой. И прошу еще об одной милости. Со мной из полона ушел отрок. Златом звать его. Храбрый отрок, места здешние знает, сам он из Тмутаракани. Так дозволь его взять в гридни!
      - Добрый отрок, говоришь?
      Богдан с трудом выдержал испытующий взгляд Святослава.
      - Мы с ним вон какую дорогу прошли. Успел я увидеть, что он страха не ведает. Зверя барба не побоялся...
      - Какого зверя барба? - удивленно поднял брови князь. - Где вы его повстречали?
      Богдан смущенно замялся. Он опасался, что князь не поверит ему, сочтет хвастуном. Потом махнул рукой и принялся рассказывать о своих и Златиных приключениях в горах, о встрече с турами и схватке с барбом.
      Глаза Святослава заблестели: с отроческих лет он страстно любил ловы, единоборство с диким зверем.
      - Жаль, что мне не попался этот барб! Старики сказывали, что он живет в полуденных краях, даже на хазарских землях редок. Хотя видели его и в Диком поле единожды. А мне не повстречался он... - Князь вздохнул и заговорил уже деловито: - Быть по-твоему, записывай своего отрока в гридни. А пока отдыхай, набирайся сил, готовь сотню к походу.
      Еще не успело войско выступить, как нового гонца прислал Вуефаст из Саркела. Князь слушал его в присутствии воевод и тысяцких. И молодой сотник Богдан стоял рядом, ожидал княжеских приказов.
      - Пошто воевода по сей день стоит в Саркеле? - строго спросил гонца Святослав. - Пошто не отправился с данью и с полоном в Киев?
      Молодой воин с рябым безусым лицом спокойно встретил недобрый взгляд Святослава.
      - Про то, княже, воевода велел тебе донести, для того и послал меня за тобою вдогон. Ослабел он от ран, едва не помер после свары с вятичами. Сотник Глеб за него оставался, не знал, что решить - выступать или по-прежнему стоять в Саркеле. Воеводу бы до Киева не довезли хворого, воев мало, чтобы оберечь добычу, в Диком поле опять неспокойно. Печенеги рыскают по степи, да и хазары появились. Их ватаги под самым Саркелом видали...
      - Видали! - насмешливо передразнил его Святослав. - Так вы на них спокойно и глядели?
      Гонец простодушно развел руками.
      - А что ж нам делать было, княже? На кого глядели, а кого ловили. Нешто мы зря стоим в Саркеле? Один хазарин молчит, другой хоть слово скажет, а третий разговорчивый попался. Вот и узнали мы, что Иосиф объявился, вернулся в свой стольный град, подумывает, как бы Саркел вернуть в свои руки.
      - Ты это сам слыхал?
      - Сам, клянусь Перуном! Хазарин-полоняник сказал: Иосиф хазарского воеводу, что ты, князь, в Итиле править поставил, казнить велел, итильцев новой данью обложил, хочет сызнова войско собрать, на Саркел двинуться, покуда ты в дальнем походе...
      Святослав задумался. Воеводы зашумели.
      - Что ж это выходит? - поднял голос Борислав. - Опять хазары будут разбой творить? Снова станут гостей наших в дороге убивать, смердов уводить в полон? Мало того что Русь испокон веков дань везла в Итиль, они еще и нашу землю разоряли! Теперь старое хотят вернуть... Надо было порушить Хазарию до конца, стольный град их с землею сровнять! Мало мы их побили, проклятых...
      - Ты-то из Древлянской земли к нам в дружину пришел, - отозвался кто-то из старших бояр, - твоя земля им дань не платила.
      - Сердце мое за всю Русь болит!
      - Так-так, - закивал седой головой Свенельд. - Не время сейчас споры заводить. Борислав добрый воевода и речет верно. Надо было добить Хазарию, чтоб она снова не подняла голову, как гад ползучий.
      И покосился на князя - давно они стали о многом по-разному думать. Святослав молчал.
      - Дозволь мне слово молвить, княже! - заговорил воевода Перенег.
      - Говори, - кивнул Святослав. - Послушаем, что посоветует Перенег. Может, он надумал повернуть дружину на Итиль-град, не идти к Тмутаракани?
      - Нет, княже, у нас и тут дел довольно. Думается мне, что государство хазарское нам еще послужить может. Под рукою киевского князя... Пошто ж его изничтожать до конца, пошто резать корову, какая еще доится?
      - Одним ворогом меньше будет у Русской земли! - отозвался Борислав.
      - Пусто место не бывает, - спокойно возразил Перенег. - За Хазарией, за Итиль-рекою кочуют печенеги. А еще есть там орды диких гузов, мы их торками зовем. Если не будет Хазарии, кто их остановит? Им тогда прямая дорога на Русь!
      - Верно Перенег молвит, - поддержал воеводу князь. - Покорить Хазарское царство, обложить его данью - выгодно для Руси. А рубить его под корень - содеять самим себе зло. Зарастут емшаном караванные пути, гости наши забудут дорогу в дальние страны. А другие степняки, что из-за Итиль-реки хлынут, может, еще злее хазарина будут... Как мыслишь ты, воевода Свенельд, старейший среди нас? Может быть, мы с Перенегом неправы?
      - Мыслил я по-иному, а теперь вижу: неправ был, - глядя прямо в глаза князю, ответил Свенельд. - Мне привычнее мечом махать, чем думу думать. Пусть будет так, как Перенег сказал, как ты речешь, княже!
      - Так и порешим, бояре. Гонец пусть отдыхает - ты за ним пригляди, Богдан, чтоб ни в чем нужды-заботы не знал, а завтра повезет наказ Вуефасту: оставаться ему воеводой в Саркеле, на Дону стеречь рубежи Русской земли. Другого гонца, своего, пошлем в Киев и Чернигов с наказом Добрыне и Претичу: отобрать обоим тысячу добрых воев и направить в Саркел, Вуефасту на подмогу. Мы же с вами, бояре, двинем дальше, к Русскому морю...
      3
      В конце месяца зарева - августа пошли дожди. Они собирались долго, набирая силу, и теперь обрушили на прокаленную землю потоки воды. Вода бушевала в небе и на земле. Горные речки вышли из берегов, затопили ущелья и долины, помчали к далекому морю вырванные с корнем деревья. Проводники-ясы, посоветовавшись между собой, повели русичей в горы, на лесистый перевал. Там, на возвышенности пришлось разбить лагерь и выжидать, когда кончится непогода.
      Первые дни ревуна - сентября порадовали солнцем и синим небом, чистым, как дорогой византийский аксамит, что шел на княжеские знамена. Вскоре, однако, с гор снова надвинулись тучи, зарядил нудный серый дождик. Вынужденная задержка злила и тревожила Святослава. Впервые с начала похода князь начал проявлять признаки беспокойства: он хотел добраться до Тмутаракани пораньше, чтобы с первыми заморозками уже отправить основную часть дружины в Киев.
      - Ничего, лето еще вернется, - успокаивал князя немолодой ясин, старший из проводников. - Будет тепло и сухо, реки войдут в русло, дороги просохнут...
      Свенельд с сомнением качал головой, Святослав зябко поеживался, глядя на сизое небо. Вода лилась сверху, выступала из-под земли. Глинистая почва разбухла, в лесу было сыро и душно. Старые дружинники жаловались на давние раны, многих трясла лихорадка. Самому князю нездоровилось, но он крепился, не показывал вида.
      Дожди прекратились внезапно, вновь над предгорьями раскинулось чистое, будто умытое небо без единого облачка, в ясной его глубине запарили орлы.
      - Завтра можно будет выступать, - объявил проводник.
      - Доживем до завтра - увидим, - недоверчиво усмехнулся Святослав. - У нас сборы недолги. Будет ведро - тронемся дальше.
      Вроде неплохо приняли вернувшегося из полона Богдана гридни. Каждый спешил поделиться с ним чем был богат. И молодого товарища его приветили. Старый Мечник и коней им добыл - для Богдана рослого вороного, для Златы смирную саврасую кобылку. А все-таки уже в первые дни после возвращения Богдан почувствовал смутную тревогу. Казалось ему временами, будто кто-то в спину глядит недобрым взглядом. Обернется Богдан - кругом свои, те, с кем уже немало степных дорог истоптано, с кем и смерти в глаза глядели рядом.
      Чудно Богдану, ничего не поймет он. Что бы это значило? Затаил он свою тревогу, никому, даже Злате, ни слова не сказал. А сам начал тайком присматриваться к своим товарищам. О Мечнике ничего худого не подумаешь бывалый воин, взгляд прямой и открытый. Чеглок похож на него, только по молодости лет куда горячее. Чудин хоть и молчун, да весь на виду. Да и другие гридни - что о них плохого скажешь?
      Нет, никого ни в чем не мог заподозрить Богдан. Самому смешно стало: подумал же такое!
      Русская дружина после возвращения Святослава от ясского князя прошла вперед немного - помешали дожди. Для воинов, уставших в долгом походе и в сечах с хазарами, это была передышка перед последним рывком к Русскому морю. Отдыхала дружина, выстроив шалаши и вырыв землянки, отъедались на здешних буйных травах отощавшие кони. Воины залечивали раны, как отцы и деды учили - золой от костра, настоями из трав и кореньев.
      Когда дождь затихал, к русскому стану пробирались ясы с товарами оружием, сукнами, медом, пригоняли баранов. На окраине лагеря собиралось торжище. Русичи покупали что им по душе приходилось, за хазарское золото и серебро, выменивали за добычу, взятую в Итиле.
      Как ни тихо и мирно было вокруг, около лагеря денно и ношно стояли на страже дозоры. За бдительность стражи князь Святослав строго спрашивал с воевод и тысяцких.
      В дозор ходили и гридни. Злата просилась вместе с ними, но Богдан, расставлявший и проверявший дозорных, не отпускал ее, держал при себе как оруженосца-рынду. Ночью, в сильный дождь, оставлял ее в лагере, хотя она и обижалась. Брал с собою тогда гридня Светозара - статного и ловкого, хоть уже и немолодого воина с густыми черными усами и хмурым никогда не улыбающимся лицом. Со Светозаром в дозор ходили охотно: его желтые ястребиные глаза одинаково зорко видели и днем и ночью. И слух у него был не хуже, чем у сайгака, - за пять перестрелов Светозар чуял малейший шорох.
      Но Злата сторонилась Светозара, настороженно молчала при нем.
      - Чем он тебе не люб? - спросил однажды Богдан, когда они остались вдвоем.
      Злата метнула на него быстрый взгляд, укоризненно блеснула зелеными глазами.
      - Не люб, - и прикрыла глаза длинными ресницами. Отчего - не знаю. Но не лежит сердце к нему. Будто чужой он среди наших воев...
      - Ну придумала! - отмахнулся Богдан. - Чужой!
      Девушка обиделась и умолкла.
      А Богдан, как и прежде, чуял чей-то недобрый взгляд, следивший за ним. Словно был он добычей, которую обкладывают волки...
      Уже и дожди кончились, реки вошли в русла, а Святослав, обычно стремительный, быстрый в походах, на этот раз медлил с выступлением. То ли хотел дать хорошую передышку дружине, то ли ждал вестей о касогах.
      Взяв с собою несколько сотен конных воинов, ушел на север Борислав. Лазутчики донесли, что там, в степи, зашевелились хазары. С отрядом воеводы отправился один из ясов, прибывших от Тагаура.
      Перед отъездом Борислава князь похвалил за усердие нового сотника. Воевода пристально посмотрел на Богдана, но ничего не сказал, а того по спине побежали мурашки, в голове мелькнула смутная догадка, чей недобрый взгляд не дает ему покоя.
      И в эту ночь, услышав, как закряхтел Мечник, ворочаясь у костра, Богдан остановил старого воина:
      - Не ходи, десятник, и так уже ноги стоптал. Я сам погляжу, как службу несут наши вои.
      Мечник заворчал недовольно, но перечить Богдану не стал. Вместо него поднялась Злата:
      - И я с тобою...
      - Спи, Злат. Сейчас, после первых петухов, сон самый сладкий. Небось, и лешие уже угомонились, забились в свои берлоги. Я возьму с собою Светозара.
      Но Светозара поблизости нигде не оказалось. Богдан не стал вести розыск, тревожить спящих, пошел один.
      Ночь выдалась темной, безлунной. Смутно вырисовывались за широкой поляной горы, неровными зубцами обрезавшие край Перунова Пути. Из близкой расщелины тянуло сыростью и прохладой.
      Богдан шел по росистой траве, прислушиваясь к окрикам дозорных. На опушке леса, черневшей невдалеке, ему послышались чьи-то шаги.
      "Может, вправду леший какой еще не спит", - усмехнулся Богдан.
      Сильный удар в спину неожиданно свалил его с ног. Он не успел схватиться за меч. Руки его стянули ремнем, затолкали в рот тряпицу. "Ясы! - обожгла мысль. - Неужто ясы?" в эту минуту он думал не о себе, а о своем невыполненном долге. Убрав его, сотника, ясы так же беспрепятственно смогут снять и дозорных, пробраться к Святославу. Князь бродит иной раз ночью по стану, проверяя дозоры. Гибель Святослава будет означать конец так удачно начатого похода...
      Оглушенный не столько ударом своего неведомого противника, сколько этой страшной мыслью, Богдан не скоро пришел в себя. А когда очнулся, почувствовал, что его тащат на себе, как бревно, придерживая за руки и ноги, двое дюжих носильщиков. Кто они?
      Неожиданно его потянули куда-то вниз, по крутому склону балки, заросшему густым кустарником. Пахнуло подземельем, блеснул огонек небольшого костра, и при свете Богдан, которого поставили на ноги, разглядел небольшую пещеру, вырытую в твердом, скалистом грунте. Мельком он отметил, что пещера старая и ею пользовались многие годы: свод был закопчен и местами обвалился.
      Могучий, плечистый детина стоял спиной к огню, и лица его не было видно. Только поблескивала кольчуга, плотно обтягивающая его тугие плечи. На голове вместо шелома - шапка, какие носили русские воины. Второй был пониже ростом и потоньше. Он повернулся к костру и Богдан узнал его. Это был Светозар!
      Еще не поняв, что случилось и что ему грозит, Богдан почувствовал облегчение: не ясы, не чужие, значит, нечего опасаться. И он невольно рассмеялся, забыв, что во рту у него кляп. Получился не смех, а хриплое рычание.
      - Ты чего? Ты чего? - удивленно шагнул к нему спутник Светозара и выдернул у Богдана кляп. - Чего ржешь, будто конь?
      - Тьфу! А что ж это вы, други, со мною учудили? - Богдан задал вопрос спокойно, но его начала разбирать злость. - Нашли время дурня валять! Забыли, что я - сотник, не рында какой-нибудь... Ну-ка, быстро развяжите!
      Богдан дернулся, пытаясь самостоятельно распутать руки, стянутые за спиною ремнем. Но высокий остановил его, сунув ему под нос кулак с зажатым в нем ножом.
      - Сотник? - переспросил он с угрозой в голосе. - А это мы еще поглядим, какой ты сотник. Головник ты, тать ночной! Кого ты живота лишил в Древлянской земле, сказывай!
      Будь в землянке светлее, эти двое смогли бы увидеть, как смертельная бледность залила лицо Богдана. Это Борислав подослал их! Догадался все-таки, кто прикончил Клуня! Но это всего лишь догадка. Чем он сможет доказать Богданову вину?
      - А ты кто такой, что судить меня собрался? - взяв себя в руки, спросил Богдан. - Кто тебе право такое дал?
      Высокий снова поиграл ножом перед лицом связанного сотника. Отблеск костра кроваво заискрился на остром клинке.
      - А это видел? Вот оно, мое право. Узрел? Мало тебе этого? Так скажу еще: за мною стоит воевода, боярин. Боярский суд скорый...
      Богдан лихорадочно перебирал в памяти все встречи с воеводой Бориславом. Не выдал ли он себя сем-нибудь? Вроде нет. Богдан всегда держался на стороже. Светозар неспроста жался к сотнику, выполняя волю воеводы. Что надумали эти двое, какой наказ получили от Борислава?
      - Ты меня не стращай судом боярски, - стараясь выиграть время, отозвался Богдан. - Я одному князю подвластен. Перед ним ответ буду держать.
      - А, чуешь за собою вину! - ухватился за его слова высокий. Признаешь ее?
      Вместо ответа Богдан, изогнувшись, плечом ударил высокого в грудь. Тот не ожидавший такого выпада, не удержался на ногах и свалился на землю у самого костра, зацепив рукою горящие сучья.
      - А-а-а! - в ярости взвыл о, поднимаясь. - Так ты? Ну, держись!
      - Не спеши, Путша, - придержал его молчавший до сих пор Светозар. Ты все дело испортишь. Он же еще ничего не сказал...
      - Скажет! - злобно зарычал Путша, решительно приближаясь к Богдану. Скажет, как я ему пятки на огне припеку! Ну-ка, Светозар, давай его разуем. Сапоги добрые, портить жалко...
      Богдан с замершим сердцем смотрел на подошедшего Путшу. Эх, были бы у него руки свободны! Но он и так будет сопротивляться, сколько сможет...
      И вдруг он услышал глуховатый звук. Путша дернулся, взмахнув руками, начал оседать на землю. Из темноты, перешагнув через Путшу, выступил Мечник. Из-за его спины выглядывала Злата, воинственно выставившая вперед меч.
      - Я все слышал, что они, тати, надумали, - сказал старый воин, тяжело переводя дыхание, видно ему пришлось торопиться, чтобы поспеть на выручку молодому сотнику. - Дай-ка руки твои освобожу. - Подойдя к Богдану, он не спускал глаз с замершего в страхе Светозара. - А тебе, пес боярский, хода отсюдова нету. Сам свою долю выбрал. Так хоть напоследок покажи себя русским воем!
      Светозар понял, чего от него хотят. С давних пор повелось на Руси воин, опозоривший себя перед дружиной, получал единственную и последнюю льготу: не сложить голову под топором палача, а лишить себя жизни своими руками, бросившись на собственный меч. Светозар вынул меч из ножен, в ужасе посмотрел на него и со стоном опустил оружие.
      - Не можешь? И этого ты не можешь? - Мечник презрительно оглядел труса.
      Тяжелый харалужный клинок со свистом взлетел в его руке и обрушился на шею Светозара, не защищенную кольчугой. Брызнула кровь на костер, будто грозная жертва воинственному и строгому Перуну, и Светозар, ненадолго пережив своего сообщника, рухнул под ноги старому воину.
      Только теперь Злата кинулась к Богдану.
      - Живой? Невредимый? - в голосе ее послышалась неприкрытая тревога. Я же хотела... хотел пойти с тобой, просился...
      - Спасибо, други, - растроганно сказал Богдан. - Выручили... Кабы не вы...
      - Это ей... - начал Мечник и осекся. - Ему, Злату, спасибо скажи, что меня повел за тобой!
      Он бросил быстрый взгляд на девушку и спрятал в усах хитрую усмешку.
      - Спасибо, спасибо! - повторял Богдан. Он был рад, что избавился от страшной опасности, и смущен тем, что дал захватить себя врасплох двум наемникам воеводы Борислава.
      Мечник не задавал Богдану никаких вопросов. Подойдя к пещере, он успел услышать слова Путши и догадался, в чем дело. Но что ему до того, кем был прежде Богдан и как попал в княжескую дружину? Он сам когда-то был простым холопом, но давно уже забыл свое настоящее имя. Здесь, среди воинов, он хотя и глядел каждый день в глаза смерти, чувствовал себя человеком, а не рабом, даже выбился в десятники.
      Подойдя к костру, Мечник оттащил в сторону несгоревшие сучья, затоптал жар.
      - Так-то лучше, чтоб никто на огонь не сунулся.
      - А этих куда? - спросил Богдан.
      - Пусть тут остаются, - махнул рукой Мечник. - Слыхал я, завтра дальше выступаем. О том, что случилось, никто не узнает.
      Святослав приказал продолжать поход.
      Отдохнувшие люди собрались быстрее обычного. Застоявшиеся кони весело ржали, нетерпеливо перебирали ногами, пока их седлали. Покидая вытоптанную лесную поляну, шалаши, землянки, конные и пешие сотни спускались в долину, на веселый солнечный простор.
      Далеко вперед ушли дозоры с проводниками-ясами, за ними со своими всадниками ускакал Борислав.
      Прощаясь с князем, воевода скользнул по Богдану безразличным взглядом. "Ведомо ли ему, что случилось с его холопами? - подумал сотник. И сам себе ответил: "Теперь уже не узнает".
      На второй день пути вернувшийся с дозором проводник объявил, что они приближаются к реке, которая зовется Кубань.
      - Здесь уже земля касогов, - пояснил он, - адыге - так они себя называют.
      И еще рассказал проводник, что у этой реки несколько названий. Для горцев, живущих в ее верховьях, она - Псыж, древняя река или мать-река. А низовые касоги называют ее ползущей, медленной рекой - Пшиз.
      "А откуда ж тогда пошло слово "Кубань"? - невольно задумался Святослав. - От греческого "Гипанис"? Всюду эти ромеи следы оставляют!"
      Его раздумья прервал Свенельд.
      - Посылать к касогам гонца с черной стрелой? - осведомился воевода, давно уже усвоивший правило князя: предупреждать неприятеля о своем приближении.
      Святослав отрицательно покачал головой.
      - Успеем, спешить нам некуда. Может, и так все обойдется.
      Воевода потянулся жилистой рукой к затылку, поскреб его: вот и пойми этого своенравного воспитанника, чего он хочет? То рвался вперед, злился, что дожди задержали поход, то теперь говорит: "Спешить некуда".
      Кони устало брели по высокой густой траве. Легкий ветер ровно и настойчиво дул с полуночи, нес медвяные запахи чебреца, полыни. Над травой и колючими зарослями ежевики с шумом взлетали табунки длиннохвостых огненных фазанов. Выше кружились тупохвостые канюки, высматривая добычу. Еще выше, под самым куполом голубого безоблачного неба, лениво парил орел, еле-еле шевеля широкими крыльями.
      Все гуще становились заросли терна и ежевики. Впереди, за курганом, показалась зубчатая лента темного леса.
      Всадники вспугнули стадо сайгаков. Рогатый вожак настороженно повел своим горбатым носом в сторону людей, чуть быстрее стал перебирать тонкими ногами, его примеру последовали остальные животные, и через мгновение все стадо было уже далеко-далеко. Только волны пошли по густой высокой траве.
      Святослав остановил коня у кургана. Князь хотел подняться на него, глянуть вдаль с вершины, но весь склон порос терном, продраться сквозь колючие заросли трудно было что конному, что пешему.
      - Чей же витязь сложил тут свою буйную голову, чьи вои насыпали курган над его прахом? - задумчиво спросил Святослав.
      - Разве мало народов испокон веков ходило по этой земле, - отозвался Свенельд.
      А князь уже думал о другом. Его удивляло безлюдье здешнего края. Какая богатая земля, сколько тепла и света, а ни одного городища вокруг, куда ни погляди. Все боятся степняков, никто не селится в этих открытых местах. Ничего, подумал Святослав, теперь-то, слава Перуну, хазарам руки поукоротили. Со временем и здешние места оживут.
      Впереди показался берег. Расступились купы ив и ольхи, открылась неоглядная даль: зеленая равнина в лесах и блюдечках озер, а за ней гряда синих гор в шапках облаков. Внизу, под крутым берегом, сквозь заросли камыша и остролистной осоки торопливо гнала волны сильная, быстрая река.
      Невдалеке ухнула сова - днем, в неурочное время. Все повернули головы в ту сторону. Из зарослей ольхи появились трое дружинников, дозорные. Они тащили под руки заросшего густой бородой до самых глаз человека.
      - Вот, княже, гляди! - обратился к Святославу десятник, старший над дозором. - Искали касогов, а заместо них этого лешего повстречали. Речь ведет по-нашему.
      Босой, в полуистлевших от старости холщовых портах, пленник стоял перед князем и смотрел на него хмуро, исподлобья.
      - Неужто русич? Или вправду - леший?
      - Здрав будь, князь, не ведаю твоего имени...
      - Святослав я, князь киевский.
      В глазах незнакомца вспыхнули искорки любопытства.
      - А я - Микула, бродник. Нас тут пятеро без роду-племени. Рыбу ловим, зверя бьем. Твои вои наскочили, как те хазары, враз руки мне скрутили. Вели, княже, отпустить меня, я тебе зла не содею.
      - Далеко ты забрался от родных краев, Микула! - миролюбиво сказал князь, делая знак дозорным, чтобы те развязали руки броднику. - Сам-то, видать, из Полянской земли?
      - Родился там, а живу нынче тут, где повольготнее. От хазар хоронимся, уходим за Кубань, на ту сторону. С касогами живем мирно - мы им не помеха.
      - Так, так... А касоги сейчас далеко отсюда? Ты их войска не видел?
      Микула почесал пятерней в затылке, глаза его блеснули умно и лукаво.
      - Да как тебе сказать, княже? Видать не видал, а земля слухами полнится. Стража касожская проходила, сказывала: большая русская рать на Кубань двинулась. Касоги не знают, чего ждать от тебя - войны или мира, свои дружины собирают. Я так думаю: скоро вы их встретите. Они еще за Кубанью.
      - Что ж, спасибо тебе, Микула. Иди с миром к своей ватаге. Встретишь касогов - скажи, что русичи в Тмутаракань идут. Не будут они нам чинить препоны - пройдем без боя. А станут на нашем пути...
      Святослав, будто мечом, резко взмахнул рукой.
      - Так я и передам им, княже.
      Микула хотел еще что-то сказать, но, видно, не решился. Он поклонился в пояс и, что-то бормоча себе под нос, направился к прибрежному леску.
      Ясин, проводник, данный князю Тагауром, молча сидел на коне и следил за происходящим, будто это его не касается. А князь вспомнил разговор со Свенельдом. Послать черную стрелу? Зачем? Он прошел с огнем и мечом по Хазарии, вражеской земле. С хазарскими данниками - ясами он хотел договориться без сечи, и это удалось ему. Касоги - соседи Тмутаракани, немало их живет и в этом городе. Стоит ли злобить соседей будущей русской вотчины, не лучше ли и с ними в мире жить?
      Князь ждал послов касожских. Они встретили русичей на берегу Кубани. Человек десять вооруженных всадников ожидали, когда к ним подъедут русский князь и его воеводы. За ними в двух перестрелах темной стеною, от реки до ближнего леса, стояли касожские воины - впереди пешие, за ними конные.
      - Пусть они к нам подъедут, - негромко наставлял Святослава Свенельд. - Негоже русскому князю идти на поклон к кому-то.
      - А я не на поклон, а на переговоры, - отозвался Святослав и тронул коня. За ним молча последовали воеводы и толмач-ясин.
      Две группы всадников съехались и остановились на некотором расстоянии друг от друга.
      Старшего из касогов звали Алэдж, он носил титул пши - касожского князя. Его окружали уздени - воеводы. Все касожские всадники были в черных, за исключением Алэджа, войлочных корзнах, плотных, остро торчащих на плечах. На головах - бараньи шапки, войлочные остроконечные колпаки, похожие издали на шеломы. Алэдж отличался от своих спутников белым корзном, из-под которого выглядывала темная суконная свитка, стянутая в талии тонким поясом с серебряными бляхами, а на поясе - богато изукрашенный кинжал. Вся одежда, вплоть до ноговиц и красных сафьяновых чувяк, плотно облегала его тело. На голове - белая барашковая шапка с черным суконным верхом. Богатая сбруя белого коня, богатое вооружение резко отличали Алэджа от остальных касогов. Но кони у всех были добрые, ухоженные.
      После того, как обе стороны обменялись приветствиями, первым заговорил Алэдж:
      - Мы слышали, русский князь, что ты идешь со своим войском от самого Итиля. Дошел до нас слух о доблести твоих воинов, разбивших на поле брани доселе непобедимых хазар. Но ты должен знать и о том, кто такие адыги, которых наши соседи ясы, а за ними и вы, русы, называете касогами. Адыги издавна были мирным народом. Мы никому не грозили войной, мы встречали каждого чужеземца как дорогого гостя...
      Алэдж говорил спокойно, с выдержкой, присущей людям горских племен, но в голосе его звучала печаль.
      - В наших кузницах, - продолжал он, - ковали больше серпы, чем мечи. Да, так было когда-то... Но прошли те времена. То одни, то другие враги стали зариться на нашу землю, совершать набеги на наши аулы. У нас отбирали скот, людей уводили в полон. Обры, арабы, хазары врывались в аулы адыгов, убивали, жгли. Греки заставляли нас поклоняться их богу, прислали своих жрецов. Все, кто мог, облагали нас данью...
      Он умолк, переводя дыхание и прислушиваясь к тому, что говорит толмач. Русичи слушали его не перебивая.
      - Враги научили нас ковать мечи, научили сражаться. Горы стали нашей крепостью, каждый горец стал воином. Наш народ не столь многочислен, как другие, но мы никому не отдадим свою землю. Каждое племя, каждый род встанет на пути чужеземцев, если они захотят покорить адыгов.
      Наступило молчание - долгое и напряженное. Первым нарушил его воевода Борислав.
      - Неужто мы отступим перед касогами? - горячо заговорил он, обращаясь к Святославу. - Неужто не сомнем, ударив на них всеми полками?
      Но князь молчал, задумчиво глядя на касожских воевод. В эти минуты ему опять вспомнилась небольшая русская дружина, оборонявшая Саркел. Эти русичи погибли все до одного, не сложив оружия. Но ведь они давали клятву хазарам!
      Нечто вроде сожаления шевельнулось в душе Святослава. Нет, не хотел он лишней крови, но там, под Саркелом, каждый, кто вставал против Руси, должен был или уступить или погибнуть. Ведь там решалась судьба земли Русской. А здесь...
      - Нет, - твердо сказал он, бросив хмурый взгляд на Борислава, - мы не будем отступать перед этим войском, но и затевать брань понапрасну не станем. - И он повернулся к Алэджу: - Знай, князь, что русские вои не пойдут к вам в горы. Если нас пропустят к Тмутаракани, мы пройдем, и никто из нас меча не обнажит. Если нет - пробьемся с боем.
      Толмач перевел слова Святослава Алэджу и его соплеменникам. Касоги начали оживленно переговариваться. Видно было, что Алэдж убеждает в чем-то своих воевод.
      Племена касогов, как прежде было на всей Руси, как велось еще в Новгороде, управлялись старейшинами, выбранными народом. Князья с их малыми дружинами не имели большой власти, лишь в случае войны им подчинялся весь народ, собравшийся в ополчение. Только Алэдж сумел еще в молодые годы подняться выше других пши, благодаря успешно выигранной войне с ясами укрепил свою власть сразу над несколькими племенами. Прикубанские касоги подчинились ему, увидев, что сообща легче отбиться от неприятеля и что Алэдж сумел добиться уменьшения дани, которую приходилось платить хазарам. При нем тмутараканский бек уже с опаской поглядывал на горцев и, не имея под рукой достаточной военной силы для их усмирения, поневоле делал для них послабления, прежде всего в торговле.
      Горским племенам нужен был открытый доступ в Тмутаракань, самый крупный торговый порт на Русском море вблизи их владений. Они торговали с византийцами через Пцемес, Туапсе, но этого было мало. В Тмутаракань они привозили ежегодно до ста тысяч куньих, медвежьих и волчьих мехов, воловьи шкуры, мед, воск, хлеб, рыбу, меняя их на соль, оружие и другие металлические изделия, ткани, выделанную кожу. Иногда, при неурожае, горцы ехали сюда за хлебом.