Шелл Скотт (№22) - Ранчо смерти

– Я узнала вас. Я живу в Лос-Анджелесе. Вы ведь детектив, верно? Шелл Скотт?

– Да, мэм.

Она улыбнулась.

– Не называйте меня мэм. Меня зовут Эйприл. И полагаю, нам не стоит вести себя здесь столь уж формально...

– Наверное, действительно не стоит. Как поживаете, Эйприл? – я посмотрел на остальных девушек.

– А это, я думаю, Мей, Джун и Джулай[1]?

Все засмеялись, полагая, что это я сострил. Но я все еще был как во сне. Мне казалось, что эта великолепная четверка сошла сюда прямо со страниц "Плейбоя".

Эта Эйприл, к примеру, была удивительно хороша, особенно в том виде, в каком она передо мной предстала. Солнце играло в ее темно-каштановых волосах, а глаза были той же голубизны, что и пламя в ацетиленовой горелке. И губы, полные роскошные губы, которые сейчас улыбались. И голос, соблазнительный, как у сирены. И все это при объеме груди – 37 дюймов, талии – 23 и бедер – 36. Каково?

Все четверо были сложены столь же неправдоподобно, но кто будет интересоваться этими математическими выкладками в такой момент? Разве только чокнутый автор "Занимательной арифметики". Девушки эти способны были евнуха превратить в сексуального маньяка и самому что ни на есть задохлику придать силы Геракла. Я сразу же пришел в отличное расположение духа.

– Мей и Джун? – произнесла Эйприл. – О, Боже, совсем нет. Это Чу-Чу.

Она указала на рыжеволосую, и та произнесла своим голосом с хрипотцой:

– Привет, Шелл.

– Привет, – улыбнулся я.

– А это Делиз, – продолжала Эйприл, указывая на высокую стройную блондинку. – И Зия. – Зия была маленькая черноволосая куколка.

Обе улыбнулись.

– Слушай, малый, почему бы тебе не валить отсюда? Мы ведь дело должны делать. – Это был снова парень с густой шевелюрой.

Я посмотрел на него. Раздражал он меня здорово, но я сдержался.

– Я ведь уже сообщил вам, что вовсе не собирался мешать вашей работе, но коль скоро так уж случилось, вам, наверное, следует знать причину моего приезда сюда. Вам уже известно, что я частный детектив, и я полагаю, все вы знаете Бена Фридлэндера?

Они кивнули. Девушки сами никогда с ним не встречались, но слышали, что он большая шишка в Эдбен Продакшенз. Я продолжал:

– Он нанял меня с целью расследовать причину смерти Джин Блэр. Убедиться в том, что с нею действительно произошел несчастный случай.

– Действительно несчастный случай? – прервал меня Эд. – Черт возьми, да ведь она с лошади свалилась!

– Да, именно так мне и сказали. Вы полагаете, что так оно и было? А может быть, ей кто-то немножко помог? – Я взглянул на них.

Девушки затараторили все вместе. Конечно, то, что произошло с Джин ужасно, но, по их мнению, это мог быть только несчастный случай. Кому бы понадобилось убивать бедную маленькую Джин. На секунду мне показалось, что Эйприл единственная из всех четырех могла бы что-то добавить.

– Я ведь не утверждаю, что кто-то ее убил. Просто мне нужно удостовериться в том, что действительно имел место несчастный случай. – Я сделал паузу, вспомнив про Карла Купера и вчерашний разговор по телефону с Рассом. – Кстати, – продолжил я, – никто случайно не слышал про человека по фамилии Кэлвин? Он мог здесь остановиться.

– Хэролд Кэлвин? Хэл? – спросила Делиз.

– Да.

Она кивнула.

– Мы его знаем, то есть несколько раз разговаривали с ним. Вернее, он заговаривал с нами у бассейна. – Она глубоко вздохнула, и я чуть было не позабыл, о чем мы вообще ведем беседу. – Такой видный, интересный парень?

– Да, это он. – Я на секунду задумался. – А не знаком ли вам кто-нибудь из тех, кого я сейчас назову. Карл Купер? – Они молчали. – Додо? Фармер?

– Здесь есть один здоровяк, которого мистер Кэлвин называет Фармером, – сказала Зия. – Он и в самом деле похож на фермера.

– Да уж, вылитый фермер, – подумал я.

– Послушай, парень, – произнес Флинч. – Все это, конечно, очень интересно, но я должен закончить съемки этой распроклятой картины сегодня, самое позднее – завтра. Можешь ты сделать так, чтобы мы тебя больше не видели, а?

Маленькая черноволосая Зия повернулась к нему.

– Эд, лучше не испытывай его терпение. Он же тебя живьем без соли проглотит.

Это было, конечно, преувеличение. Я действительно чуть ли не на голову был выше Эда, да и тяжелее его футов на пятьдесят. К тому же я бывший морской пехотинец, и, когда вхожу в раж, вид у меня свирепый, как у саблезубого тигра. Но глотать его живьем, да еще без соли, я бы не стал.

Эд втянул воздух сквозь сжатые зубы, но промолчал. Зия, однако, этим не ограничилась. Глядя мне прямо в глаза, она медленно и отчетливо с едва заметным акцентом произнесла:

– Нам и в самом деле необходимо сегодня завершить съемку нескольких сцен, мистер Скотт...

– Шелл.

– Хорошо, Шелл. Но примерно к пяти мы закончим. Обычно перед обедом мы заходим в бар...

– Буду вас там ждать!

Она улыбнулась.

– Так может вы закажете нам по стаканчику, скажем... в шесть?

– Будьте уверены. Я даже готов принести спиртное прямо сюда...

– Ну уж, нет. Мы специально принарядимся для такого случая. Неужели вы не хотите, чтобы мы надели ради вас что-нибудь этакое, экстравагантное?

Несколько секунд я довольно тупо смотрел на нее. Потом до меня дошло, что она слегка потешается надо мной. Сначала лошадь, а теперь вот Зия. Что же, такой уж выдался денек.

– Вряд ли то, что вы наденете, приведет меня в большее восхищение, – с некоторым опозданием произнес я.

Она довольно хихикнула и будто невзначай переступила с ноги на ногу. Мягкое волнообразное движение ее бедер трудно описать словами. Это нужно было видеть. Черт возьми! Любая из этих девочек могла бы кого угодно свести с ума. Взять хоть эту Зию. Она была самой маленькой из всех – примерно пять футов два дюйма и весила не больше ста фунтов. Но какая девушка! Волна иссиня-черных волос, переброшенная через плечо, оставляла приоткрытой соблазнительную округлость груди. На смуглом лице черные брови и ресницы, казалось, были обведены индийской тушью, спелые, как тропический плод, чуть приоткрытые губы, томно прикрытые веки. Ей было не больше двадцати – двадцати одного года, но в глазах ее читалась опытность зрелой женщины.

– Ну ладно, малый, давай, двигай отсюда. Увидел то, что тебе хотелось, и вали назад, откуда пришел.

Человек я вообще-то терпеливый и держать себя в руках умею, однако, я почувствовал, как зубы у меня сжимаются и бицепсы напряглись. Тем не менее, я медленно повернулся к нему и ровным спокойным голосом произнес:

– Слушай, Эд, если ты еще раз назовешь меня "малым", я как следует врежу тебе промеж глаз. И последний раз говорю тебе, что пришел я сюда лишь потому... – И тут я услышал какие-то звуки.

Эд нахмурился, слегка покачав головой, собирался уже что-то произнести, но остановился. Он повернул голову, прислушиваясь. Он тоже услышал эти звуки.

И тут я увидел, кто производил эти звуки. Это была моя лошадь.

Может, она просто хотела еще немного поиграть, но подошла она довольно близко и остановилась примерно ярдах в трех-четырех. В тишине слегка поскрипывало кожаное седло, через которое было переброшено тело мертвого ковбоя. Держалось оно, правда, на честном слове. Веревка почти сползла со спины, патронташ зацепился за луку седла. Ноги его торчали почти под прямым углом, голова безвольно свисала вниз. Пальцы рук всего лишь на фут не доставали до земли. С раны на груди кровь стекла на одну щеку и загустела на ней красной полосой. Голова мертвеца ритмично, как маятник, покачивалась в такт легким движениям лошади.

– О Боже, – произнес Эд. – Что это? Кто это?

Я подождал, пока он снова посмотрит на меня, а потом сказал:

– Мне кажется, Эд, что я тебе уже рассказывал. Это тот парень, которого я застрелил.

Я видел, как у него мгновенно пересохли губы. Лицо побледнело и будто съежилось. Потом губы зашевелились, но произнести он ничего не смог. Было ясно, что сначала он мне совершенно не поверил. Зато сейчас поверил вполне.

Я взглянул на четырех девушек.

– Увидимся в баре.

Но они смотрели не на меня. Они глядели на мертвеца. На этот раз лошадь не стала убегать. Я поднял поводья и повел ее к своему кадиллаку.

Глава 4

После того, как я сбросил тело на пол кадиллака за передним сиденьем, привязал один конец веревки к лошади, а другой к заднему бамперу автомобиля, я уселся за руль и медленно поехал к ранчо. Дорогой мне было о чем подумать.

Я не успел как следует разглядеть второго ковбоя и вряд ли смог бы узнать его при встрече, он же явно знал, кто я такой. А когда кто-то тебя знает, а тебе известно о нем лишь то, что он собирается тебя убить, равными шансы вряд ли назовешь. И ведь этот второй ковбой явно направлялся на ранчо.

Но, возможно, еще более важным было то, что первого ковбоя, труп которого остывал в моей машине, звали Карлом Купером. И на ранчо меня ждали красавчик Хэл Кэлвин, Тей Грин, и если верить маленькой Зие, эта гнусная образина – Фармер. Все они были членами преступной организации, которую я по старой привычке продолжал называть бандой Гарбена. Было ли их присутствие на ранчо как то связано со смертью Джин Блэр или нет, но пора мне было подумать об этих подонках. И хотел я этого или нет, но мысли мои все время возвращались к самому Гарбену. Воспоминания эти были мне очень неприятны. Как давно это было? Больше года назад, да, значительно больше года. Когда я впервые увидел Жюля, он уже почти сделался маленьким Наполеоном преступного мира Лос-Анджелеса. Он раскинул свои щупальца повсюду – азартные игры, проституция, шантаж, запугивание профсоюзных деятелей, наркотики, вымогательства, убийства. Словом, везде поспевал. Я столкнулся с ним по делу, связанному с вымогательством.

Ему тогда был сорок один год. Пять футов семь дюймов росту, сто семьдесят фунтов весу и подлый жестокий характер агрессивного, на все способного выродка. Вот каков был этот Жюль Гарбен. Толстая нижняя губа у него всегда брезгливо оттопыривалась. Глубокие морщинки на переносице, сверкающие серые глаза цвета холодного зимнего утра. Лицо у него было смуглое, кожа дубленая, темная. Казалось, щеки его всегда покрыты черной щетиной. Вечно раздражительный, он постоянно сквернословил. Казалось, в жилах у него текла не кровь, а змеиный яд, и для меня всегда было загадкой, как этот яд не отравил его самого. Он ненавидел буквально всех, и помню, как я удивился, узнав, что Хэролд Кэлвин – его правая рука. Не то чтобы Хэл был ангелом. Отнюдь. Но Хэл обладал шармом, обаянием, остроумием и лоском, то есть теми чертами, которых сам Жюль был начисто лишен. Однако поначалу я не знал, что Хэл – его главный помощник.

Началось все с того, что меня нанял человек по имени Слоун. Это был весьма состоятельный промышленник, ему принадлежала компания по производству широкого ассортимента товаров в аэрозольной упаковке, от краски и шеллака до различных спреев для лечения горла и смесей для приготовления оладий. Все изделия были тщательно промаркированы и снабжены этикетками, чтобы вы не вздумали спрыснуть краской или шеллаком себе сковороду или горло. В один прекрасный день к Слоуну пришли два типа и потребовали, чтобы он согласился выплачивать им "страховку от несчастных случаев" по тысяче долларов в месяц, иначе, как его заверили, несчастных случаев ему не избежать. Слоун отказался, и неприятности не замедлили начаться – пожар на фабрике, странные поломки на производственных линиях, порча продукции на складах, срывы поставок. Тогда Слоун и позвонил мне.

Я работал над этим делом четыре месяца. Здесь нет нужды останавливаться на деталях, это другая история, но уже через неделю я выяснил, что два "страховых агента" – люди Жюля Гарбена. И почти сразу же мне было сделано предупреждение. Очень остроумное предупреждение. Трое здоровенных громил неожиданно зажали меня в мужском туалете и отметелили что надо. Им, разумеется, тоже досталось, но они захватили меня врасплох, и победа осталась за ними. Додо повис у меня на одном плече, Фармер – на другом. Ноги у меня подогнулись. Тогда Карл Купер подошел к двери, открыл ее и впустил внутрь Жюля Гарбена.

Так я встретился с Жюлем.

Глаза у меня совсем заплыли, но видеть я все же еще мог. На Гарбене был отличного покроя черный костюм, сшитая на заказ белая рубашка с высоким воротничком, шелковый галстук, серебряные запонки, черные, тщательно начищенные штиблеты. Его парни держали меня, а он взялся за дело. На меня обрушился град сильных, точно рассчитанных ударов – в голову, в грудь, в живот. Казалось, он не испытывает никаких эмоций, просто выполняет необходимую работу.

Бил он меня до тех пор, пока я не свалился, думаю, бил и потом, все тело у меня оказалось в синяках и кровоподтеках. В больнице у меня обнаружили перелом трех ребер, да и почкам порядком досталось. Пришлось провести там две недели. Выйдя оттуда, я вновь занялся этим делом, но теперь у меня появился здесь и личный интерес.

Убедившись в том, что предупреждение не возымело эффекта, они предприняли попытку убить меня. Точнее, две попытки. В меня стреляли ночью. Я так точно и не узнал, кто стрелял, но думаю, это был Тей Грин. Если это так, то я был, возможно, единственным человеком, по которому Грин промахивался дважды.

Я занимался этим делом уже четыре месяца, и у меня накопилось достаточно материала на Гарбена, когда внезапно был убит Слоун. Я докладывал ему о результатах моих расследований каждый вечер. В тот вечер Гарбен с одним из своих людей неожиданно появился у дома Слоуна в западном районе Лос-Анджелеса. Слоун увидел, как они выходят из автомобиля, и прежде чем впустить, позвонил мне. Во время последовавшей бурной сцены, я в это время уже спешил на помощь своему клиенту, Гарбен выхватил пистолет и дважды выстрелил в Слоуна. Подъезжая к дому, я увидел, как двое выбежали из дома, быстро сели в машину и уехали. Слоун был еще жив и успел назвать мне имя убийцы. Я сообщил об этом властям. Гарбен и его подручный были арестованы, и последний был приговорен к пожизненному заключению в Фолсоме.

Гарбен заработал газовую камеру, но, к сожалению, так и не попал в нее.

Задолго до того, как Гарбена приговорили к смертной казни, задолго даже до того, как его засадили в каталажку, мне удалось встретиться или, по крайней мере, узнать почти всех членов его банды и людей, с ней связанных, включая Хэла Кэлвина и Летти – Летицию Гарбен, жену Жюля. Жизненные пути всей этой троицы переплелись весьма причудливым образом. Кое о чем мне рассказали, кое о чем я сам догадался, но неоспоримо было одно: Летти вышла замуж за Гарбена исключительно из-за его денег. Считая наличный капитал, деньги в банках, недвижимость, акции и ценные бумаги, он стоил три-четыре миллиона долларов. В ловкости и коварстве Летти не уступала своему супругу. Во время брачной ночи и последующих ночей, молодая образцово выполняла свои супружеские обязанности, но по прошествии некоторого времени Жюль, к своему великому изумлению и ужасу, убедился, что больше она этого делать не намерена. Вы понимаете, что все это я изложил далеко не так, как это сделал бы сам Гарбен, который в выражениях отнюдь не стеснялся.

Жюль, как бы это опять поделикатнее выразиться, был человеком с несколько неумеренным сексуальным аппетитом и потому это решение супруги заставило его искать утешения у голливудских манекенщиц, актрис, официанток и даже школьниц. Расторгнуть брак он не мог. В случае развода Летти потребовала бы раздела имущества и по суду получила бы изрядную часть состояния Жюля. На это Жюль пойти не мог. Он так и сказал: "Да я скорее подохну".

За время своей работы над делом я узнал, что красавчик Хэл довольно часто, но не всегда, сопровождает Гарбена. Не всегда, потому что проводит все больше и больше времени с Летти, а когда Жюля арестовали, эта парочка вообще стала неразлучной. Чем они занимались вдвоем, я точно не знал, но догадывался. Последующие события подтвердили мою догадку, ибо два месяца спустя после того, как Жюля опустили в могилу, Летти стала миссис Хэл Кэлвин.

Со стороны было весьма похоже, что Хэл очень хотел избавиться от Жюля, чтобы заполучить Летти. Но только никто Жюля не убивал. Он сам покончил с собой. Ту ночь я никогда не забуду.

Услышав приговор, вынесенный судом Лос-Анджелеса высшей инстанции, Гарбен поклялся, что не умрет в газовой камере. Что угодно сделает, но в камеру его не отправят. Похоже было, он сам в это верил. Думаю, действительно верил, потому что ему это в самом деле удалось.

Еще до вынесения приговора надзиратель нашел его в камере с перерезанными венами на запястье. Кровь лила ручьем, но у Гарбена оставалось еще достаточно сил, чтобы как следует обложить надзирателя.

Накануне своего перевода из тюрьмы в Сан-Квентин Жюль огорошил всех заявлением о том, что в его распоряжении есть документы, которых достаточно, чтобы губернатор штата, мэр Лос-Анджелеса, высокопоставленные судейские и полицейские чиновники города полетели со своих постов вверх тормашками. Никто ему по-настоящему не поверил, но какой-то репортер городской газеты тиснул об этом заметку, и кое-какой шум все-таки поднялся.

В свою последнюю ночь в тюрьме Жюль потребовал свидания с капитаном Филом Сэмсоном из Центрального полицейского управления и заявил, что готов отдать все бумаги, фотографии, магнитофонные ленты, словом, все компрометирующие материалы, которыми он, по его утверждению, располагал. Но передаст он их лишь мне, Шеллу Скотту, и никому другому. Сэм согласовал это со своим начальством, и я вошел в группу полицейских, сопровождавших Гарбена, но не только потому, что на этом настаивал Жюль, а потому, что Сэм – мой большой приятель, да и арестовали Жюля с моей подачи. Мы понятия не имели, что было на уме у Гарбена. Полагали, что весьма возможно, он просто волынку тянет, сочиняя небылицы, или совсем сбрендив, решил, что ему удастся сбежать от нас, а может он решил свести со мной счеты. Но чем черт не шутит, вдруг он говорил правду? Конечно, все было не так. Но тогда мы этого не знали.

Во всем этом деле были две странные детали: во-первых, он не хотел сказать нам, где были спрятаны эти материалы, а должен был сам привести нас на место; во-вторых, он потребовал, чтобы ему разрешили надеть его щегольской черный костюм, рубашку со стоячим воротником и все прочие причиндалы. В последний раз, как он выразился. Это была та цена, которую он требовал за сдачу своих материалов. Тогда мы не могли понять, зачем ему это нужно. Потом, разумеется, нам все стало ясно.

Сэм, я и шесть хорошо вооруженных полицейских вывели Гарбена из тюрьмы. Мы не знали, куда лежит наш путь, но жил он в фешенебельном отеле "Голливудская корона" на Голливудском бульваре, в роскошном номере на верхнем шестнадцатом этаже. Именно туда мы и направились.

Когда мы подошли к самым дверям этих апартаментов, Сэм ухватил Гарбена за плечо и прорычал:

– Гарбен, если все это туфта...

– Никакая это не туфта, ищейка. – Серые глаза Гарбена были холодны, как лед, выражение лица таким же гнусным, как всегда. – Все, что вам нужно, находится здесь.

Сэм посмотрел на него своим немигающим взглядом.

– На всякий случай хочу сообщить тебе, что мы здесь произвели тщательный обыск.

– Ну, еще бы. А искали вы в спальне под ковром? А в самом ковре?

По выражению лица Сэма я понял, что счет стал 1:0 в пользу Жюля, а может быть, и 2:0. Роль свою Жюль, надо сказать, играл отменно.

Рассмеявшись, Гарбен вырвал свою руку у Сэма и через гостиную направился в спальню. Все мы гурьбой устремились за ним. Жюль в сопровождении двух полицейских подошел к окну, из которого открывался великолепный вид на залитый огнями ночной Голливуд. Жюль нагнулся, вытащил край ковра из-за плинтуса и стал пятиться назад, волоча тяжелый ковер за собой.

– А ну-ка, сойдите с ковра, фраера поганые, – как всегда, любезно произнес он.

Вся эта процедура нас очень заинтересовала. Мы уже понемногу стали верить, что он говорит правду. Мы смотрели на него, не двигаясь. Он бросил ковер посередине комнаты и нагнулся, будто отыскивая что-то на полу. Внезапно он ринулся к ближайшему окну. Все мы были захвачены врасплох. Гарбен вскочил на подоконник, разбил стекло и ринулся вниз. Остановить его было невозможно; он перехитрил нас, перехитрил газовую камеру, но, быть может, в последнюю долю секунды пожалел об этом. Потому что он закричал.

Это был короткий хриплый вопль, он тут же смолк, но секундой позже возобновился на еще более высокой ноте и стал быстро затухать. Так он летел вниз и кричал, кричал. Лишь смерть прекратила этот крик. Мы находились на шестнадцатом этаже.

Я видел, как он ударился о землю.

Гарбен бросился к окну так стремительно, что я не успел ему помешать, зато я первым оказался у разбитого окна. Я выглянул и посмотрел вниз. Гарбену оставалось пролететь еще два этажа. Он ударился о землю, тело его подскочило. Даже отсюда, с шестнадцатого этажа, я услышал слабый стук тела и увидел, как хлынула кровь.

Несколько секунд все молчали.

– Будь я проклят! – в сердцах прошептал Сэмсон.

Когда мы спустились на бульвар, вокруг изуродованного окровавленного тела уже собралась толпа. Послышалась сирена приближавшейся санитарной машины. Манжеты рубашки Гарбена были красными от крови, как и в тот раз, когда он избивал меня в туалете.

Голливудский бульвар – главная артерия, проходящая через сердце этого центра мирового кино. Когда человек кончает счеты с жизнью, выбрасываясь на Голливудский бульвар – это всегда хлеб для газет. Но если этого человека звали Жюль Гарбен, и охраняли его восемь опытных полицейских, да к тому же, если поползли слухи, что, стремясь избежать крупного скандала, полиция и Шелл Скотт, возможно, помогли ему выпрыгнуть из окна, это уж были новости так новости.

Постепенно дело это забылось. Все успокоились. Но шрамы все-таки остались. Даже отправляясь на тот свет, Гарбен сумел перехитрить нас.

И сейчас неторопливо ведя свой кадиллак через территорию ранчо и глядя на его обитателей, среди которых несомненно должны были быть и гангстеры Гарбена, я размышлял о том, что ждет меня здесь...

Глава 5

Заметив невдалеке кремово-бежевые строения ранчо, я еще сбросил скорость. Было уже три часа дня. Подъехав поближе, я увидел людей, входивших и выходивших из зданий, сверкающий бассейн поблизости, и вскоре в сухом и горячем воздухе до меня донеслись голоса обитателей ранчо.

В группе строений лишь одно, самое большое, имело два этажа. Это было главное административное здание ранчо. В нем размещались отель, зал регистрации с конторкой портье, комнаты для гостей, коктейль-бар и зал для азартных игр. Вокруг этого двухэтажного здания было разбросано десятка два небольших строений, в которых располагались отдельные номера для гостей. Они именовались тут хижинами. Две из них под названиями "Феникс" и "Таксон" были значительно больше других и стоили дороже. Из разговора с Беном Фридлэндером я понял, что могу занять одну из них.

Я припарковал машину на специальной площадке у входа в отель, убедился в том, что одеяло не сползло и надежно укрывает моего мертвеца, вылез из кадиллака и направился в главное здание.

Зал регистрации был просторным, с высокими потолками, паркетный пол устилали индейские ковры яркой расцветки. Тут и там были расставлены массивные неполированного дерева скамьи и стулья. В зале находилось человек пятнадцать – двадцать, но знакомых лиц я не заметил. Портье за конторкой напоминал яркий цветок кактуса. На нем был белый стетсон с полями окружностью ярда в два, не меньше, ярко-красная рубашка, желтый шейный платок, кремового цвета джинсы со светло-голубыми кожаными заплатами. Я наклонился над конторкой, чтобы разглядеть его ноги. Ну, конечно, обут он был в ковбойские сапоги на высоких каблуках. Украшены они были фальшивыми драгоценными камнями. Я его расцеловать был готов.

Я поздоровался и представился:

– Меня зовут Шелл Скотт.

– Как? – переспросил он.

Он явно не слышал обо мне. Это меня порадовало. Слишком уж много народу здесь могло похвастать, что неплохо знают меня.

– Где Расс? – спросил я.

– Мистер Кординер?

– Ну да, мистер Кординер.

– Он в конюшнях, сэр.

– Отлично. Благодарю.

Конюшни располагались ярдах в пятидесяти, за отелем. Я завернул за отель и зашагал, безошибочно ориентируясь на довольно тяжелый, но отнюдь не неприятный запах. В конюшне я увидел Расса, рассматривавшего копыто лошади. Он не заметил меня, пока я не подошел к нему и не заговорил.

– Похоже, эта лошадь натерла себе холку, – заметил я. – А может, это называется щетки? Во всяком случае, готов об заклад побиться, что вымя ей все же ампутировать придется.

– Вовсе нет, – сухо ответил Расс, не глядя на меня. – Просто она повредила себе копыта. А вот я готов биться об заклад, что слышу голос некоего Скотта по имени Шелл. – Тут он выпрямился и ткнул меня кулаком в живот.

Ростом Расс был почти с меня, но вес его удобнее было бы измерять в унциях, чем в фунтах. Он был худ, как щепка, но крепок, как хорошо выделанная кожа.

"Солнце и полынь" было не только местом отдыха для жаждущей романтики публики, но и весьма доходным, хотя и не очень крупным хозяйством, и Расс, несмотря на свои пятьдесят девять лет, вкалывал здесь вовсю. Он выращивал индийских быков для родео и маленьких выносливых лошадок-полукровок. Некоторых из них он выставлял на ипподромах и ярмарках в западных штатах. У него были живые карие глаза, кривые зубы, сильно выступающий кадык и целая грива густых седых волос, ниспадавших на плечи. И в придачу великолепные, аккуратно подстриженные белые усы. Мне он немного напоминал скелет Буффало Билла[2].

После того, как мы потыкали друг друга кулаками, – при каждой встрече мы почему-то всегда придерживались этого идиотского ритуала, – он сказал:

– Ну, теперь, когда ты сюда приехал, дела у нас пойдут поживее.

– Это точно, – ответил я, – у меня в машине уже лежит один мертвец.

– У тебя в машине... что лежит?

– Мерт...

– Нет, подожди, не повторяй. Подожди. Дай прийти в себя.

Его кадык судорожно задергался. Потом он произнес:

– Да, теперь дела... пойдут поживее. Ну, ладно. Покажи мне его.

Я показал. Несколько секунд он рассматривал мертвеца, потом снова накрыл его одеялом и произнес:

– Купер, Карл Купер.

– Да, я знаю.

– Только сегодня приехал.

– Сегодня приехал, завтра уедет. Ты видел его в компании других крутых ребят, о которых мне говорил?

– Нет. Я его видел только, когда он регистрировался.

– Был с ним еще один парень?

– Нет, он был один. А почему ты спрашиваешь?

– Когда я застрелил его, вместе с ним был еще один ковбой. В меня стреляли оба.

Расс помолчал. Потом предложил:

– Давай-ка положим его пока в какое-нибудь стойло.

Так мы и сделали. Мы положили его в пустовавшее стойло, а потом Расс поставил лошадь Купера, звали ее Шулафут, в ее денник. Затем мы направились в коттедж, где жил Расс (он располагался позади отеля), и позвонили в ближайшее отделение офиса шерифа. Его помощникам потребуется час, чтобы добраться сюда, но вскоре они будут уже в пути.

Мы сидели с Рассом на кожаном диване в его скромно обставленной, но уютной гостиной. Я спросил его, могли Купер и тот второй парень взять лошадей в одно и то же время, надеясь, что это сможет вывести меня на след второго ковбоя, но ничего из этого не вышло. Расс сообщил мне, что ежедневно парами и в одиночку на прогулку выезжают до двадцати пяти человек, а Купер выехал один.

– Ну, хорошо, – наконец сказал я, – а что можешь ты мне рассказать об этой погибшей девушке, Джинни Блэр?

Он встал и подошел к письменному столу, стоявшему в углу комнаты, порылся в его верхнем ящике и вернулся с листком бумагb.

– Это я записал для полиции, – произнес Расс, – все, что мне удалось выяснить. А внизу я записал то, что сообщила полиция мне. Не очень-то много.

Да, не очень много. Джинни было двадцать три года, жила она в одном из недорогих голливудских пансионатов. По профессии – актриса. Погибла в результате несчастного случая – упала с лошади. Никто не видел, как она выехала кататься в то воскресное утро. Никто не видел, как она свалилась с лошади. Она была найдена мертвой примерно в десять часов утра проезжавшей мимо молодой супружеской парой. Мегера спокойно стояла в нескольких футах от ее тела. Джинни приехала на ранчо "Солнце и полынь" в прошлую пятницу, восемь дней назад, с четырьмя другими девушками и Эдом Флинчем, единственным представителем мужского пола от компании Эдбен Продакшенз. Эд, следовательно, был и режиссером и оператором и, быть может, еще какие-нибудь функции выполнял. Значит, он либо не был членом профсоюза кинематографистов, либо у него могли быть серьезные неприятности в связи с подобным совместительством.

В самом низу листка я увидел небольшой список кинокартин, в которых снималась Джинни Блэр. О большинстве из них я вообще ничего не слышал. Пока я просматривал этот список, Расс передал мне фотографию девушки. И тут в голове у меня что-то щелкнуло. Это был довольно четкий снимок, сделанный "поляроидом". Джинни, улыбаясь, стояла около лошади, вскинув голову и немного повернув ее в сторону. Белая блузка и темные джинсы на ней не были особенно облегающими, тем не менее чувствовалось, что фигурка у нее точеная. Где-то я это лицо уже видел. Я вновь взглянул на список кинолент, и в глаза мне бросилось название "Вешайте свою одежду на ветви орешника". Ну, конечно. Теперь я вспомнил.

Всякий, кто хоть немного следит за развитием нашего кинематографа, знает, что шестидесятые годы принесли увлечение обнаженной натурой. Появилось довольно большое количество независимых кинокомпаний, вкладывавших в производство минимальный капитал и получавших солидную прибыль. И все потому, что пришли к свежему и интересному заключению – некоторые части женского тела вызывают повышенный интерес у мужской аудитории. И уж они вовсю постарались показать эти части. Они, конечно, стремились делать это, не выходя за рамки, определенные законом, правда, им это не всегда удавалось.