В городе Ю (Рассказы и повести)

      Я вошел в темный дом, принюхался, положил замечательную свою добычу клей "Момент" - в стакан возле умывальника, прошел в узкую комнату, потрогал жестяной цилиндр печки - еще теплится - и, не зажигая света, разделся и лег. Не надо света, слабого и обманного, пусть будет темнота!
      Нет, никогда я не решусь обнаружить свою мрачность перед людьми - с детства был хорошо воспитан, часами со светлой улыбкой смотрел на абсолютно неподвижный поплавок, боясь своим недовольством обидеть - кого? Рыбу? Поплавок? Того, кто привел меня на это место и посадил? Абсолютно непонятно! Но я сидел и сидел. Так и теперь: ни в коем случае нельзя, чтобы кто-то догадался, что терпение мое кончилось, наоборот - улыбка, радостный тон: "Тридцать девятого? Договорились! Всего вам доброго! Кланяйтесь своим!"
      Голова расходилась, никак уже не заснуть! Выпить, что ли, казенного? Под столом в коричневой бутылке с бумажкой, прижатой резинкою, плескалось немного спирта. На бумажке, помнится, написано карандашом "Проявитель", но в бутылке спирт - неделю назад я кинул туда горсточку рябины... Я нашел в темноте чашку, нагнул бутылку, нашел чашкою в темноте рот... Бр-р-р! Гадость! Может, спирт превратился в проявитель, согласно надписи? Но вскоре по разгоревшейся в холоде коже лица, по вспышке ликования (все отлично, ничего страшного, все живы, дела идут!) почувствовал - нет, нормальный спиртяга! Теперь бы подобрать уютный сон - последнее время на сны главная надежда, только вот на языке уж больно погано, все-таки он сделан не из стекла, как те линзы, на протирание которых в достаточном количестве отпускается этот спирт! Я поднялся, вышел в прихожую к умывальнику. Может быть, все не так уж и плохо - побежали блудливые мыслишки. Может, моя любимая статья, в которую я вложил все оставшиеся силы, не зарублена еще окончательно? Почему, собственно, силы беды должны быть лучше организованы, чем силы счастья? Наверняка у противников моих тоже есть сомнения, угрызения совести, приступы неуверенности - зачем отказывать им в таких всеобщих человеческих проявлениях? Может быть, именно сейчас, когда вроде бы все уже кончено, ветер понемножку начинает тянуть в обратную сторону?.. Как же! Жди! Вместо того чтобы крепко спать, противники твои угрызаются совестью! Тем более из-за того, что сделано, по их убеждениям, абсолютно справедливо!
      Хватит себя успокаивать! Почему мы боимся хоть раз заглянуть в глаза беде? Беда от этого, понятно, не изменится, но, может, изменимся мы, станем покрепче?
      ... А может, еще сбегать позвонить - еще не поздно что-то сформулировать иначе, что-то представить полуудачей, договориться на будущее?
      Нет уж, хотя бы здесь, когда ты один в темноте, имей силы почувствовать неудачу сполна, не порти такую крупную беду мелкой суетой! Буквально сам себя изловил за шиворот у двери, впихнул обратно: не будь дерьмом! Почисть свои оставшиеся зубы и спи! И не болтай хотя бы здесь: "Утро вечера мудренее!" Утро вечера мудрёнее - вот это правильно. Господи, ну и пасту стали выпускать - клейкая, к тому же отдает спиртом, - а как раз от вкуса спирта во рту я надеялся с ее помощью избавиться! Ладно. Я вернулся в комнату, свернулся в комок, согрелся и начал засыпать. Самое пошлое, что можно подумать, что сейчас, ночью, кто-то занимается улучшением твоих дел. Ничего этого нет. Все у тебя очень плохо! Спи.
      Будильник задребезжал как будто сразу же, будто ночи и не было. Все было так, как я и предчувствовал: за окном серая мгла, настроение отвратительное, рта раскрывать не хочется, тем более - какое счастье! - и незачем его раскрывать: еды больше нет, "гуд монинг" говорить некому.
      Сполоснуться немного можно, но снова лезть щеткой в рот лень, да и как-то неуютно - сырость и холод проникнут в организм, хоть немного прогревшийся под одеялом. Я поставил пасту обратно в стакан рядом с универсальным клеем "Момент", столь удачно купленным вчера. От желудка поднялся зевок, но зевнул я почему-то только ушами - рот не открывался. Пригнувшись к мутному зеркалу на стене, я развел губы в японской улыбке, напряг, как штангист, мускулы на затылке - рот оставался закрытым, верхние и нижние зубы не разнимались!
      Уже догадываясь обо всем, я выхватил из стакана тюбик клея - так и есть, с двух сторон вдавленности от пальцев, никто, кроме меня, их сделать не мог. Я быстро понюхал щетку - так и есть, - вот откуда необычный вчерашний вкус! Я стал лихорадочно перечитывать инструкцию: "Изделие намазать тонким слоем и сжать!" Так я и сделал: намазал зубы и сжал. "В случае правильного выполнения инструкции склейка сохраняется практически навечно". Замечательно! Я стал глухо, с закрытым ртом, хохотать. Довольно странный получился хохот - я испуганно умолк. В прихожей стоял стол с разным хламом, я вытащил ящик, начал копаться там... хотя что я надеялся найти? Тисочки? Но куда их вставлять? Ацетон? Ацетон, наверное, растворит клей, но ведь и зубы он, наверное, растворит? Вот то, что нужно, резиновая груша! Можно вечно молчать - но не голодать же? Я вставил грушу острым кончиком в дыру между зубами. Отлично! С клизмой, торчащей между зубов, я вернулся в комнату. Надо теперь купить жидкой пищи. Я оделся, вышел на улицу. Утром, оказывается, был заморозок - трава побелела.
      Проходя мимо будки на платформе, я глухо, с закрытым ртом захохотал: не дождетесь от меня больше жалких слов - лучше и не ждите!
      В магазине я молча набрал кефиру, суповых пакетиков, молча, не отвечая на необязательные вопросы продавщицы, прошел контроль - с утра мы начинаем болтать и размениваем, быть может, то великое, что созрело бы в голове или в душе.
      Я шел обратно, стараясь не замечать тех мелких явлений дачной пристанционной жизни, что раньше умиляли меня, приводили в восторг. Хватит трепаться по пустякам - пора хотя бы помолчать!
      СНЫ НА ВЕРХНЕЙ ПОЛКЕ
      Ну и поезд! Где такой взяли? Такое впечатление, что его перед тем, как подать, три дня валяли в грязи. Только странно, где ее нашли - всюду давно уже лег снег. Видимо, сохранили с лета? Впрочем, над такими тонкостями размышлять некогда - толпа понесла по платформе вбок, нумерация вагонов оказалась неожиданной - от хвоста к тепловозу! Мой первый вагон оказался последним - для него платформы уже не хватило, пришлось спускаться с нее, бежать внизу, потом подтягиваться за поручни. Проводник безучастно стоял в тамбуре, зловеще небритый, в какой-то вязаной бабской кофте... видеть его в белоснежном кителе я и не рассчитывал, но все же...
      - Это спальный вагон? СВ? - оглядывая мрачный тамбур с дверцей, ведущей к отопительному котлу с путаницей ржавых трубок, неуверенно спросил я.
      Проводник долго неподвижно смотрел на меня, потом мрачно усмехнулся, ничего не ответил... Несколько странно! Я вошел в вагон... В таком вагоне хорошо ездить в тюрьму - для того, чтобы дальнейшая жизнь не казалась такой уж тяжелой. Облезлые полки, затхлый запах напомнили мне о самых тяжких моментах моей жизни - причем не столько бывших, сколько о будущих!
      При этом - хотя бы купе должны быть двухместные, раз уплачено за СВ вместо этого спокойно, не моргнув глазом, запускают в купе явно четырехместные! Что ж это делается?! Я рванулся к проводнику, но на полдороге застыл... Не стоит, пожалуй... Еще начнет разглядывать билет - а это, как говорится, чревато... Дело в том, что на билете написано "бесплатный". Мне его без очереди взял старичок с палочкой (очередь была огромная, а билетов не было) - и только когда он получил с меня деньги и исчез, я заметил эту надпись, встрепенулся, но старичка уже не было... Видимо, ему, как знатному железнодорожнику, положен бесплатный, но я - то не знатный... так что этот вопрос лучше не углублять. Не настолько мы безупречны, чтобы качать права... поэтому с нами и делают что хотят. Минус на минус... Пыльненький плюсик. Я попытался протереть окно, но основная грязь была с внешней стороны. Главное - было бы хоть тепло... уж больно сложный и допотопный отопительный агрегат предстал передо мною в тамбуре... Я подул на пальцы. Толстая шерстяная кофта на нашем проводнике внушала мне все большие опасения. Наверное, и не бреется он ради тепла?
      Я сдвинул скрипучую дверь, вышел в тамбур. Сразу за мной, тоже решившись, вышел пассажир из соседнего купе.
      - Скажите, а чай будет? - дружелюбно обратился он к проводнику.
      - Нет, - не поворачивая головы на толстой шее, просипел проводник. Слово это можно было напечатать на облаке пара, выходящего изо рта.
      - Как - нет?
      - Так - нет! Можешь топить без угля?
      - А что - угля нет?
      - Представь себе! - усмехнулся проводник.
      - На железной дороге нет угля?! - воскликнул я. - Да пойти к паровозу...
      - Хватился! Паровозов давно уж нет!
      - А вагон этот - с тех времен? - догадался я. Проводник, как бы впервые услышав что-то толковое, повернулся ко мне.
      - С тех самых!
      - Так зачем же их прицепляют?!
      - А у тебя другие есть? - Усмехнувшись, проводник снова уставился в проем двери, выходящей на пустую платформу.
      - Так мы же... окоченеем! - проговорил сосед. - Снег ведь! - Он кивнул наружу.
      - Это уж ваша забота! - равнодушно проговорил
      проводник.
      - Возмутительно! - не выдержав, закричал я. - В каком вагоне у вас начальник поезда? Наверное, не в таком?
      Дверь из служебного купе вдруг с визгом отъехала, и оттуда выглянул румяный морячок в тельняшке (заяц?).
      - Ну что вы, в натуре, меньшитесь? - проговорил он. - Доедем как-нибудь, ведь мужики!
      Пристыженные, мы с соседом разошлись по нашим застылым купе. Да, к начальнику поезда, наверное, не стоит - может всплыть вопрос с сомнительным моим билетом... Наконец, заскрипев, вагон медленно двинулся. Пятна света в купе вытягивались, исчезали, потом эти изменения стали происходить все быстрее - и вот свет оборвался, все затопила тьма.
      Электричество хотя бы есть в этом купе? Тусклая лампочка под потолком осветила сиротские обшарпанные полки, облако пара, выходящее изо рта.
      Я посидел, обняв себя руками, покачиваясь, - сидеть было невозможно, кровь стыла, началось быстрое, частое покалывание кожи, предшествовавшее, насколько я знал, замерзанию.
      Нет, так терпеливо дожидаться гибели - это глупо!
      Я вскочил.
      Не во всех же вагонах такой холод - какие-то, может, и отапливаются? Хотя бы в вагоне-ресторане должна быть печка - там ведь, наверное, что-то готовят? Точно, я вспомнил надпись "Ресторан" - где-то как раз в середине состава! Я открыл дверь, согнувшись, перебрался через лязгающий раскачивающийся вагонный стык... Следующий вагон был еще холоднее. Люди, закутавшись в одеяла, неподвижно сидели в темных купе (свет почему-то зажигать не хотелось, это я тоже чувствовал). Только струйки пара изо ртов говорили о том, что они живы. В следующем вагоне все было точно так же... Что такое?! Какой нынче год?!
      Я шел дальше, уже не глядя по сторонам, только автоматически - в который уже раз - открывая двери на холодный переход, там я стоял на морозе, опасливо пригнувшись, пока не удавалось открыть следующую дверь. Я попадал в очередной вагон, такой же темный и холодный.
      И вдруг на переходе из вагона в вагон я застрял: я дергал дверь, она не поддавалась - видимо, была заперта. Железные козырьки, составляющие переход, лязгали, заходили друг под друга, резко из-под ног уходили вбок. Паника поднималась во мне снизу вверх. Я дергал и дергал дверь - она не открывалась. Я повернул голову назад - двигаться задним ходом еще страшнее. Я стал стучать. Наконец за стеклом показалось какое-то лицо - вглядевшись во тьму, оно стало отрицательно раскачиваться. Я снова забарабанил.
      - Чего тебе? - приоткрыв маленькую щель, крикнуло наконец лицо.
      - Это ресторан? - прокричал я.
      - Ну, ресторан. А чего тебе?
      - Как чего? - Я потянул дверь. - Не понимаешь, что ли?
      - Это нельзя! - Лицо оказалось женским. - Проверка работы идет!
      Она потянула дверь, я успел вставить руку - пусть отдавят!
      - Какая же проверка работы без клиентов? - завопил я.
      Она с интересом уставилась на меня - такой оборот мысли ей, по-видимому, еще в голову не приходил.
      - Ну, заходи! - Она чуть пошире приоткрыла дверку.
      Я ворвался туда. Никогда еще я не проходил ни в один ресторан с таким трудом и, главное, риском! Да, здесь было не теплее, чем в моем вагоне, но все же теплее, чем на переходе между вагонами.
      К моему удивлению, мне навстречу из-за отдельного маленького столика поднялся прилизанный на косой пробор человек в черном фраке, крахмальной манишке, бархатной бабочке.
      - Добро пожаловать! - Делая плавный жест рукой, он указал на ряд пустых столиков.
      Недоумевая, я сел. Неужели это я минуту назад дергался между вагонами?.. Достоинство, покой...
      - Через секунду вам принесут меню. В ресторане ведется проверка качества обслуживания - о всех ваших замечаниях, пусть самых ничтожных, немедленно сообщайте мне!
      - Ну, разумеется! - в том же радушном тоне ответил я.
      Метрдотель с достоинством удалился и с абсолютно прямой спиной уселся за своим столиком. Минут через двадцать подошел небритый официант.
      - Гуляш, - проговорил он, словно бы перепутав, кто из нас должен заказывать.
      - И все? - произнес я реплику, которую обычно произносит официант.
      - Холодный! - уточнил он.
      - А почему? - глупо спросил я.
      - Плита не работает! - пожав плечами, проговорил официант.
      Я посмотрел на метрдотеля. Тот по-прежнему с неподвижным, но просветленным лицом возвышался за своим столиком. В мою сторону он не смотрел.
      - Ну хорошо, - сдался я.
      В ресторане было сумеречно и холодно. За темным окном не было ничего, кроме отражения.
      Наконец появился официант и плюхнул передо мною тарелку. Кратером вулкана была раскидана вермишель - в самом кратере ничего не было. Я посидел некоторое время в оцепенении, потом кинулся к застывшему в улыбке метрдотелю.
      - Это гуляш?! - воскликнул я. - А где мясо?
      Метрдотель склонил голову с безупречным пробором, прошел в служебное помещение - оттуда сразу донесся гвалт, в котором различались голоса официанта и метрдотеля. Потом появился метрдотель с той же улыбкой.
      - Извините! - Он взял с моего столика тарелку. - Блюдо будет немедленно заменено! Официант говорит, что кто-то напал на него в темном коридорчике возле кухни и выхватил из гуляша мясо!
      - Мне-то зачем это знать! - пробормотал я и снова застыл перед абсолютно темным окном. Наконец минут через сорок мне захотелось пошевелиться.
      - Так где же официант?! - обратился я к неподвижному метрдотелю.
      Он снова вежливо склонил голову с безукоризненным пробором и скрылся в служебке.
      - Ваш официант арестован! - Радостно улыбаясь, появился он.
      - Как... арестован? - произнес я.
      - Заслуженно! - строго, словно и я был в чем-то замешан, проговорил метрдотель. - Оказалось - он сам выхватывал мясо из гуляша и съедал!
      - А, ну тогда ясно... - проговорил я. - А теперь что?
      - А теперь - к вам незамедлительно будет послан другой официант! - с достоинством произнес он.
      - Спасибо! - поблагодарил я.
      Второго официанта, принявшего заказ, я ждал более часа - может, конечно, он и честный, но где же он?
      - Ваш официант арестован! - не дожидаясь вопроса, радостно сообщил метрдотель.
      - Как... и этот? - Ноги у меня буквально подкосились.
      - Ну, разумеется! - произнес он. - Все они оказались членами одной шайки. Следовало только в этом убедиться - и нам это удалось.
      - Ну, замечательно, конечно... - пробормотал я. - Но как же гуляш?
      Он презрительно глянул на меня: тут творятся такие дела, а я с какой-то ерундой!
      - Попытаюсь узнать! - не особенно обнадеживая, холодно произнес он и скрылся в служебке. Через час я, потеряв терпение, заглянул туда.
      - Где хотя бы метрдотель? - спросил я у человека в строгом костюме с повязкой.
      - Метрдотель арестован! - с усталым, но довольным вздохом произнес человек. - Он оказался главарем преступной шайки, орудовавшей здесь!
      - Замечательно! - сказал я. - Но поесть мне... ничего не найдется?
      - Все опечатано! - строго проговорил контролер. - Но... если хотите быть свидетелем - заходите.
      - Спасибо, - поблагодарил я.
      Я сидел в служебке. Приводили и куда-то уводили официантов в кандалах, потом метрдотеля... все такого же элегантного... мучительно хотелось есть, но это желание было явно неуместным!
      Я побрел по вагонам обратно.
      "Хоть что-то вообще... можно тут?" - с отчаянием подумал я, рванув дверь в туалет.
      - Заперто! - появляясь за моей спиной, как привидение, произнес сосед.
      - Что... насовсем? - в ярости произнес я. - А... тот? - Я кивнул в дальний конец.
      - И тот.
      - Но - почему?
      - Проводники кур там везут!
      - ... В туалете?
      - Ну, а где же им еще везти?
      - А... зачем?
      - Ну... видимо, хотели понемножку в вагон-ресторан их сдавать, но там проверка, говорят. Так что - безнадежно!
      - И что же делать?
      - А ничего!
      - ... А откуда вы знаете, что куры?
      - Слышно, - меланхолично ответил сосед.
      Я посидел в отчаянии в купе... но так быстро превратишься в Снегурочку - надо двигаться, делать хоть что-то! Я снова направился к купе проводника. Когда я подошел, дверь вдруг с визгом отъехала и оттуда вышел морячок - он был тугого свекольного цвета, в тельняшке уже без рукавов, с голыми мощными руками... Он лихо подмигнул мне, потом повернулся к темному коридорному окну, заштрихованному метелью, и плотным, напряженным голосом запел:
      - Прощайте, с-с-с-скалистые горы, на подвиг н-н-н-нас море зовет!
      Я внимательно дослушал песню, потом все же сдвинул дверь в купе проводника.
      - Чего надо? - резко поднимая голову от стола, спросил проводник.
      В купе у них было если не тепло, то по крайней мере угарно, на столике громоздились остатки пиршества. Стены были утеплены одеялами, одеялом же было забрано и окно.
      - Где... начальник поезда? - слипшимся от мороза губами произнес я.
      - Я начальник поезда. Какие вопросы? - входя в купе, бодро проговорил морячок.
      - ... Вопросов нет.
      Я вернулся в купе, залез на верхнюю полку - все-таки перед ней было меньше холодного окна, - закутался в одеяло (оно не чувствовалось) и стал замерзать. Какие-то роскошные южные картины поплыли в моем сознании... правильно говорят, что смерть от замерзания довольно приятна... И лишь одна беспокойная мысль (как выяснилось потом, спасительная) не давала мне погрузиться в блаженство...
      А ведь я ушел из ресторана, не заплатив! А ведь - ел хлеб, при этом намазывал его горчицей! Как знать, может, именно эти копейки сыграют какую-то роль в их деле? Конечно, тут встает вопрос: надо ли перед ворюгами быть честным, но думаю, что все-таки надо - исключительно ради себя!
      Скрипя, как снежная баба, я слез с полки и снова по завьюженным лязгающим переходам двинулся из вагона в вагон.
      Меня встретил в тамбуре контролер контролеров контролеров - это можно было понять по трем повязкам на его рукаве.
      Я вошел в вагон. Все сидели за столами и пели. Контролеры пели дискантами, контролеры контролеров - баритонами, контролеры контролеров контролеров - басами, - получалось довольно складно. Тут же, робко подпевая, сидели официанты в кандалах и метрдотель - за неимением остановки они пока что все были тут.
      - Что вам? - быстро спросил контролер контролеров контролеров, давая понять, что пауза между строчками песни короткая, желательно уложиться.
      - Вот, - я выхватил десять копеек, - ел хлеб, горчицу. Хочу уплатить!
      - Да таким, как он, - проникновенно, видимо, пытаясь выслужиться, произнес метрдотель, - памятники надо ставить при жизни! - Он посмотрел на контролеров, видимо, предлагая тут же заняться благородным этим делом.
      - Ладно - я согласен на памятник... но только чтобы в ресторане! пробормотал я и пошел обратно.
      Тут я заметил, что поезд тормозит - вагоны задрожали, стали стукаться друг о друга, переходить стало
      еще сложней...
      В нашем тамбуре я встретил проводника: в какой-то грязной рванине, с мешком на спине, он спрыгнул со ступенек и скрылся - видимо, отправился в поисках корма для кур...
      Это уже не задевало меня... свой долг перед человечеством я выполнил... можно ложиться в мой саркофаг. Я залез туда и сжался клубком. Поезд стоял очень долго. Было тихо. Освободившееся сознание мое улетало все дальше. Ну, действительно, чего это я пытаюсь навести порядок на железной дороге, с которой и соприкасаюсь-то раз в год, когда в собственной моей жизни царит полный хаос, когда в собственном доме я не могу навести даже тени порядка! Три года назад понял я вдруг, что за стеной моей - огромное пустующее помещение, смело стал добиваться разрешения освоить это пространство, сделать там гостиную, кабинет... Потом прикинул, во что мне это обойдется, - стал добиваться запрещения... Любой, наблюдающий меня, вправе воскликнуть: "Что за идиот!" Написал массу заявлений: "В просьбе моей прошу отказать!", настрочил кучу анонимок на себя... Как бы теперь не отобрали, что есть!..
      Я погружался в сон... вдруг увидел себя в каком-то дворе... меня окружали какие-то темные фигуры... они подходили все ближе... сейчас ударят! "Зря стараются, - мелькнула ликующая мысль. - не знают, дураки, что это всего лишь сон!" Двор исчез. Я оказался в вагоне-ресторане, он был почему-то весь в цветах, за окнами проплывал знойный юг. Появился мой друг метрдотель в ослепительно белом фраке.
      - Кушать... не подано! - торжественно провозгласил он.
      Через минуту он вышел в оранжевом фраке.
      - Кушать... опять не подано! - возгласил он.
      - Может быть - можно что-нибудь? - попросил я.
      - Два кофе по-вахтерски! - распахивая дверь в сверкающую кухню, скомандовал он.
      Я вдруг почувствовал, что лечу в полном блаженстве, вытянувшись на полке в полный рост, откинув ногами тяжелое одеяло... Тепло? Тепло!
      Значит, проводник, когда я его встретил на остановке, ходил не за кормом для кур, а за углем? Замечательно! Тогда лучше так и не просыпаться - сейчас должны начаться приятные сны!
      В следующем сне я оказался в красивом магазине игрушек в виде лягушонка, которого все сильнее надували через трубочку.
      ... Все неумолимо ясно!.. Надо вставать!
      Проводник сидел в тамбуре на перевернутом ведре, блаженно щурясь на оранжевый огонь в топке.
      - Ну, как? - увидев меня, повернулся он (после взгляда на пламя вряд ли он различал меня).
      - Замечательно! - воскликнул я. - А раз уж так... в туалет заодно нельзя сходить?
      - Ладно уж! - Он подобрел в тепле. - Только кур не обижай! - он протянул ключ.
      - Зачем же мне их обижать?! - искренне воскликнул я.
      Я ворвался в туалет. Куры, всполошившись сначала, потом успокоились, расселись, своими бусинками на склоненных головках разглядывая меня. Кем, интересно, я кажусь этим представителям иной, в сущности, цивилизации? Достойно ли я представляю человечество? Не оскорбит ли их жест, который я собираюсь тут сделать?.. Нет. Не оскорбил.
      Абсолютно уже счастливый, я забрался к себе на полку, распрямился... Какой же последует сон?.. Солнце поднималось над морем... я летел на курице, приближаясь к нему. Вблизи оно оказалось огромной печкой. Рядом сидел проводник.
      - Плохо топить - значит, не уважать свою Галактику! - строго проговорил он, орудуя кочергой.
      ТИХИЕ РАДОСТИ
      - Кто там?
      - Я.
      - Ты, Николай?
      - А кто же еще?
      - Действительно, кто же еще может притащиться в такую рань - в выходной, без предварительного звонка!
      - Главное - отпуск сегодня начался, а встал все равно - ни свет, ни заря!
      - Видимо, должен тебя пожалеть? Ну, ладно - заходи! Только извини - у меня не прибрано!
      - Да-а-а... это мягко еще сказано! Что это у тебя?
      - А что такого? Один живу!
      - А где жена?
      - Уехала. На соревнования. По забрасыванию чепцов за мельницу. И дочь там же. В общем - "я дал разъехаться домашним... и даже собственной мамаше".
      - Ну - отлично! Тогда, может быть, промочим горло?
      - Ну, давай... Но у меня, к сожалению, только безалкогольные, на диких травах - саспареловка, могикановка, оробеловка. Отлично тонизирует!
      - ... Ну, давай! А пожрать нету?
      - Ну, естественно, нету! Откуда? Один живу!.. Можем попробовать вот эти банки пятилитровые сдать, купить на эти деньги чего-нибудь.
      - Да не примут, наверное!
      - Примут!
      - А как нести?
      Придумали наконец - надели по две банки пятилитровые на руки, на ноги, по одной - на головы. Медленно, как водолазы, побрели.
      В овраге в зарослях боярышника, бересклета, бузины нашли сырой сарайчик - приемный пункт.
      - У вас банка на голове с трещиной!
      - Где?
      - Вот, посмотритесь в зеркало.
      - Да-а, действительно! Но остальные хоть примете?
      - Примем.
      - Ура!
      Получили деньги, треснувшую банку оттащили домой, стали собираться.
      - Чего такие брюки плохие надел?
      - Чтобы отрезать себе пути к наступлению. А то, сам понимаешь!.. А в этих брюках я далеко не уйду. А вечером надо дома быть - статью заканчивать.
      - Ясно... А свитер где такой раскопал?
      - А что? Разве плох? Двадцать лет уже ношу. Два раза с третьего этажа в нем падал. На двадцатилетие нашей свадьбы жена выплеснула на него красное вино - и хоть бы что, отстирался, выглядит как новенький!
      - Ты так считаешь?
      - Считаю!
      - А зимнюю шапку зачем надел?
      - Это раньше, в далекой молодости, я ходил без шапки даже зимой... теперь, из осторожности, хожу в зимней шапке даже летом!
      - Ясно... Ну - вперед? Вышли на улицу.
      - Ну... пойдем в гниль-бар? - Николай заносчиво говорит.
      - Ты что, сдурел? - Николаю говорю. - Ты знаешь, например, сколько простая спичка там стоит? Четыре рубля!.. Гниль-бар! В каком-нибудь кафе бы подхарчиться - и то хорошо!
      Зашли в ближайшее кафе "Шторм". Оно, надо сказать, соответствовало своему названию - посетителей кидало от стены к стене, многие травили.
      Скромно сели за крайний столик, долго ждали, пока подойдет официант, но официанты у себя на полубаке вели неторопливую беседу - иногда кто-нибудь из них кинет взгляд в нашу сторону и дальше разговаривает, как ни в чем не бывало.
      - Что же такое? - Николаю говорю. - Почему же они не видят нас? Может, мы невидимки? Точно!
      - А раз мы невидимки, - Николай говорит, - пойдем прямо на кухню, схватим там что-нибудь, когда повар отвернется!
      - Правильно!
      Схватили по пути вилки, ворвались в кухню, стали терзать куренка на сковороде - и тут все официанты сразу бросаются на нас, приемами самбо выбивают вилки, закручивают руки, куда-то тащат.
      - Ну, сейчас мы вам устроим! - с каким-то ликованием один говорит. Серега, скорей милицию вызывай!
      Словно специально этого ждали.
      Через минуту уже в зал вбежали два милиционера, вытаскивая револьверы.
      - Вот это оперативность! Должен вам заявить, что работой вашей доволен! - милиционерам говорю.
      - Пытались куренка утащить! - повар заявляет. - А мы бы потом из-за них план бы не выполнили!
      - Мы думали, мы невидимки! - Николай вздохнул.
      - Невидимость не освобождает от уголовного наказания! - строго милиционер говорит. - Прошу пройти!
      Вывели нас, усадили в машину с маленьким окошечком, повезли.
      - Запоминай дорогу! - на всякий случай Николаю сказал.
      Высадили нас аккуратно у дверей, отвели к дежурному.
      Ни "как поживаете?", ни "здрасьте!" - ничего.
      - Фамилия! - сразу же дежурный говорит.
      - ... Траффолд!
      - Грегори!
      Поднял наконец-то на нас глаза.
      - Ах, вы порезвиться хотите? Ну что ж - поможем! Червяченко, отведи.
      Отвел нас Червяченко за железную дверь, замкнул.
      - Вот так погуляли! - Николай вздохнул.
      Огляделись: тесное помещение, окошечко под потолком, и к тому же стремянка стоит, банки с краской валяются, стены грязные, осыпающиеся ремонт.
      - Могли хотя бы ремонт к нашему появлению закончить! - Николай говорит.
      - Видимо, не рассчитывали так скоро нас увидеть. Ну ничего! Как выберемся отсюда - поднимемся с тобой на Эверест! Вот где чистота! А простор!.. Раз в сто больше обычного пейзажа!
      - Ух ты! - воскликнул Николай. Тут же дверь с лязганьем отворилась.
      - Прекратите уханье! - Червяченко говорит.
      - Ух ты! - поглядев на него, я не удержался.
      - Не успокоились, значит? Пожалуйте на беседу! - Червяченко говорит.
      Вышли мы снова в зало.
      - Кем работаешь? - глядя на Николая тяжелым взглядом, дежурный спрашивает.
      - Аспирант, - Николай отвечает.
      - ... Не понял! - дежурный говорит.
      - Аспирант, - почему-то шепотом Николай произнес.
      - Громче говори!
      - Слушаюсь! - Николай каблуками прищелкнул. - Аспи-рант, рант, рант, аспи-рант, рант, рант! - печатая шаг, по помещению пошел.
      - Стоять! - рявкнул дежурный. Николай, притопнув, окаменел.
      -... А ты кто? - Дежурный повернулся ко мне.
      - Аспи-рант, рант, рант! - печатая шаг, я пошел.
      - Стоять!
      Мы рядом с Николаем застыли.
      - Червяченко!
      - Есть!
      - Что - есть?
      - Я!
      - Отведи их обратно, - видать, не охладились еще.
      - Так точно! - Червяченко говорит. - А ну, пошли!
      - Аспирант, рант, рант, аспи-рант, рант, рант! - Дошли с Николаем до нашей двери, резко повернулись, зашли.
      - Вот - правильно мы себя ведем! - Николаю говорю. - Начальство порядок любит! Чтобы все четко, организованно - как у нас! Ты заметил когда мы отвечали ему, у него даже слезинка счастья блеснула?