Товарищи в борьбе

      И все согласились с этим суждением.
      Может, я и забыл бы об этом эпизоде, но Ярошевич, услышав о нем, забеспокоился.
      У польского солдата, говорил Ярошевич, мягкое сердце, и он готов сжалиться над врагом. Но нам пока не до жалости, хотя мы и не пылаем слепой ненавистью ко всем немцам за преступления, совершенные их армией, полицией, гитлеровской администрацией. Поэтому, пока идет война, пока в лагерях смерти погибают тысячи наших братьев, каждый немецкий солдат, если он не сложил оружия, - наш враг. И надо поддерживать у солдат чувство ненависти к фашизму, который причинил столько бед человечеству и нашему польскому народу.
      Упреждая директиву Главного политического управления, Ярошевич провел специальное совещание политаппарата по вопросу об отношении польских солдат к солдатам гитлеровского вермахта. Он указал на необходимость постоянно напоминать польским воинам о преступлениях, совершенных гитлеровцами на польской земле, вскрывать человеконенавистническую сущность фашизма и разъяснять историческую миссию армий антигитлеровской коалиции - похоронить фашизм и уничтожить условия, породившие его. В заключение он потребовал во всех частях повысить бдительность, строго соблюдать дисциплину и порядок, обеспечить достойное поведение солдат в чужой стране.
      - Можете быть уверены, - подчеркнул он, - что все немецкие военные преступники получат по заслугам.
      * * *
      Городок Сохачев был известен мне по военной истории. Через него проходил путь Наполеона в Россию. Старинный уездный городок на высоком обрывистом берегу Бзуры издали казался очень живописным. Особенно красив был на фоне белоснежных домов старинный костел. Но по мере того как мы подъезжали к городу, красота его начинала блекнуть.
      Бой здесь длился более четырех часов. Противник сопротивлялся изо всех сил, и многие здания были серьезно повреждены, а мост через Бзуру - взорван. Советские танкисты, освободив город, взяли много пленных.
      По сквозной улице беспрерывно двигался на запад поток советских и польских солдат. Местное население тепло их приветствовало.
      Ночь в Сохачеве прошла в напряженной работе. Из соединений ежечасно приходили различные донесения, и надо было срочно решать многие вопросы. К счастью, и штаб, и все виды связи работали четко, словно хотели полностью реабилитировать себя за промахи, допущенные в ходе Варшавской операции.
      Существенную помощь оказал мне поручник Зигмунт Гуща, только что назначенный адъютантом. Учитель по профессии, образованный и энергичный офицер, он отличался инициативой, исполнительностью. Гуща обладал солидным боевым опытом - еще под Ленино командовал пулеметным взводом. Со временем он стал моей правой рукой. Достаточно указать, что я доверил адъютанту такое ответственное дело, как ведение карты командующего армией. Гуща наносил обстановку настолько полно и аккуратно, что я мог легко ориентироваться и доложить по карте любые данные, если даже меня будили среди ночи.
      Адъютант выполнял обязанности четко. Любое распоряжение - и в этом я был уверен - будет взято на заметку и незамедлительно передано исполнителю. Поручник обладал отличной памятью. Эти его качества особенно проявлялись при выработке решения на бой или операцию, когда требовалось принять во внимание или уточнить сотни всевозможных цифр.
      Забегая вперед, скажу, что Гуща работал адъютантом до конца войны. Потом он снова перешел служить в войска. Его способности были оценены по достоинству. Зигмунт Гуща командовал полком, дивизией, корпусом, войсками округа. В звании генерала дивизии он был назначен на должность вице-министра просвещения и воспитания ПНР, избран депутатом Сейма Польши.
      Однако вернемся к той бессонной ночи в Сохачеве, когда на меня обрушился поток срочных телеграмм из войск.
      Среди радиограмм, поступавших из соединений, многие были тревожными: сказывался недостаток горючего. Вот поступили донесения из 1-й танковой бригады, вновь перешедшей в наше подчинение: "Горючее на исходе, артиллерия встала, завтра остановятся танки, второй эшелон двигаться дальше не может".
      Неожиданно в полночь приехал Радзиванович. Зная его нрав, я приготовился к буре, не сомневаясь, что и кавбригада осталась без горючего. Из-за недостатка транспорта она, кстати, всегда испытывала больше трудностей, чем другие соединения.
      К моему удивлению, комбриг весь светился радостью.
      - Нашел лошадей для своих улан! - выпалил он. - Четыреста голов! Правда, не все кавалерийские, но это не беда... Наконец-то мои жолнежи станут настоящими кавалеристами. А то стыдно форму носить.
      - Поздравляю, - обрадовался я. - Вот вам и транспорт! И горючего не надо.
      - Да, но мне нужны седла, - заявил Радзиванович.
      О наличии седел мог знать только мой заместитель по тылу генерал Цуканов. Быстро связавшись с ним, я пригласил его прибыть в Сохачев.
      В два часа ночи Цуканов был у меня.
      - В ближайшие сутки горючее едва ли поступит, - доложил он. - Тылы фронта отстали далеко. А поскольку в первую очередь снабжаются танковые армии, нам надеяться не на что.
      - А как дела с седлами? - не утерпел Радзиванович.
      - Седла есть, - успокоил его Цуканов. - Только и они пока далеко в тылу. Но я распорядился о доставке. Куда их вам подвезти?
      Вместе с Радзивановичем они уточнили на карте место, где через полтора суток окажется кавбригада.
      Затем вновь начали думать, где брать горючее. Решили бросить в войска клич: "Ищите бензин сами и везде: в подбитых машинах, на предприятиях, в лесах, где могут быть замаскированы бензохранилища противника".
      Солдатская находчивость и изобретательность поистине безграничны. Удалось разыскать и горючее. И соединения вновь двинулись в наступление. Правда, часть артиллерии вынуждена была остаться на месте, но основная масса войск пошла вперед.
      Вечером 22 января 7-й полк 3-й пехотной дивизии, наступавший во втором эшелоне, подошел к уездному городу Влоцлавек и неожиданно попал под огонь гитлеровцев, хотя советские войска еще несколько часов назад освободили эти места. Выяснилось, что при появлении советских танков враг бежал из города, а когда танкисты прошли, вернулся назад. Запылали дома, началась расправа над гражданским населением.
      Командир полка Станислав Русьян, молодой, смелый и энергичный майор, был скорее обрадован, чем огорчен возникшим препятствием. Он считал, что продвижение вперед без стычек с противником плохо влияет на боеспособность солдат и поэтому полезно время от времени меряться силами с врагом.
      Передовой батальон с ходу атаковал противника. Но гитлеровцы и не оказали сильного сопротивления. Во всяком случае, на городских улицах вражеских трупов оказалось куда меньше, чем пленных, вышедших из подвалов и слезших с чердаков.
      На окраине Влоцлавека солдаты обнаружили концлагерь, где содержалось более трехсот жителей города, заподозренных в связях с партизанами. Свободу и жизнь им вернули подоспевшие воины 7-го полка.
      23 января польские соединения вышли на линию Гостынин, Коваль, Борухово, Курово. Вместе с оперативной группой штаба армии я остановился в местечке Санники, известном своим большим сахарным заводом.
      Дом управляющего оказался пуст: хозяин удрал с гитлеровцами. Едва мы расположились, как в дом явилась делегация рабочих завода. Люди пришли в лучшей своей одежде, словно на праздник, и с распростертыми объятиями бросились нам навстречу!
      - Наконец-то! Слава богу!..
      - Ох, как же мы вас ждали!..
      Они долго рассказывали о местных коммунистах, сложивших головы в борьбе с гитлеровцами, о зверствах фашистов, об отщепенцах, продавшихся врагам. Потом один из рабочих, пожилой уже человек, спросил:
      - Может, вашей армии нужно продовольствие? Его много на заводе. Есть мука, зерно и, разумеется, сахар. Кроме того, несколько сот норов. Немцы откармливали их, собираясь отправить в Германию, да не успели.
      - Продовольствие нам, конечно, пригодится, - поблагодарил я рабочих. Только выделите столько, чтобы самим потом не голодать.
      На следующее утро я выехал в Быдгощ. На перекрестках дорог, возле завалов и баррикад хлопотали, занимаясь разминированием, польские саперы. Я поинтересовался, откуда у них взялись велосипеды. Командир саперной бригады генерал Б. Любанский доложил:
      - Я приказал собирать велосипеды, брошенные гитлеровцами. Скоро весна, и тогда мои саперы будут передвигаться быстрее, чем пехота, расчищая ей путь.
      Действительно, позже я много раз наблюдал, как саперы быстро перемещались туда, где ждала их срочная и опасная работа. Велосипеды пригодились, а саперную бригаду в шутку прозвали моторизованной.
      В Быдгоще еще шли яростные бои.
      21 января танки с красной звездой на башнях, взаимодействуя с кавалерией, совершили смелый обходный маневр, отрезав часть вражеских сил в Быдгоще. Однако противник приспособил для обороны каменные дома, штурм которых затруднялся из-за отсутствия отставшей артиллерии. Тогда для очистки города генерал Перхорович выделил из состава 47-й армии 75-ю стрелковую дивизию. К этому времени подошли и польские части. На рассвете 24 января в город ворвались передовой отряд 1-й польской танковой бригады и бойцы 8-го пехотного полка, которому впоследствии было присвоено почетное наименование Быдгощского. Польские воины, тесно взаимодействуя с советскими стрелками, повели бой на улицах города. По сигналу советских командиров польские танки подавляли огневые точки, мешавшие продвижению. Затем пехота двух братских армий совместно уничтожала вражеских солдат штыком и гранатой.
      Особенно упорный бой шел за городскую тюрьму. Охрана ее состояла из двух рот эсэсовцев. Их станковые, ручные пулеметы и минометы были укрыты за толстыми стенами, и вся площадь перед тюрьмой простреливалась. Несколько попыток овладеть зданием окончились неудачей.
      Тогда командир польской танковой бригады полковник Александр Малютин, согласовав свои действия с командиром 93-го советского стрелкового полка, выдвинул к тюрьме две тридцатьчетверки. Танкисты огнем из орудий пробили брешь в каменной ограде. Советские и польские солдаты с криками "ура" устремились на штурм тюрьмы и уничтожили в ней всех эсэсовцев. Бросившись затем к дверям казематов и сбив прикладами замки, они освободили несколько сот заключенных, ждавших с часа на час мученической смерти от рук гитлеровцев.
      23 января 1945 года Быдгощ - старинный польский город - был полностью освобожден. Благодаря обходному маневру советских войск, он хорошо сохранился, если не считать десятка разрушенных домов и взорванного моста на реке Брда. Советские и польские войска в боях за город уничтожили около 400 вражеских солдат и офицеров и захватили гораздо большее число пленных.
      При воспоминании о Быдгоще в моем воображении встает город с домами средневековой архитектуры, со множеством древних костелов, богато украшенных замысловатыми лепными орнаментами.
      То, что здесь раскрылось нам, превзошло все виденное раньше. Быдгощ оказался местом сосредоточения награбленного фашистами имущества. Чего только не обнаружили мы на складах, в пакгаузах, под навесами и открытым небом!
      Грабители не брезгали ничем. Там были и ценные машины, и груды телеграфных проводов, мотоциклетных цепей. Многочисленные ящики с электрическими приборами Огромные тюки с шерстью. Многие склады доверху были заполнены рваной обувью. На железнодорожных путях стояли вагоны с заржавленными станками...
      Застряли там и составы с беженцами из Восточной Пруссии и переселенцами из районов Познани. Их вагоны также были набиты чемоданами и тюками со всяческим добром, мешками с одеждой и обувью.
      Отведенный оперативной группе дом служил раньше пристанищем какой-то фашистской организации. Его огромный зал оказался набитым ящиками с винами лучших марок, включая французские, итальянские, бельгийские, румынские и даже марокканские.
      В Быдгоще, в котором я долго не задерживался, командир саперной группы доложил, что в предназначенном для меня жилье обнаружена мина, и показал мне внушительный пакет взрывчатки.
      - Где вы это нашли? - спросил я капрала.
      - В соседней комнате, между печью и стеной.
      Я поблагодарил саперов за тщательное обследование квартиры и лишь теперь представил себе, что этот заряд уничтожил бы весь дом.
      На освобождаемых от гитлеровцев польских землях рождались демократические порядки. Трудовые слои народа активно включались в строительство новой жизни. В местные органы народной власти вошли вернувшиеся из лесов партизаны, солдаты Армии Людовой, патриоты, только что освобожденные из гитлеровских концлагерей, рабочие и крестьяне, пользующиеся уважением и доверием населения.
      Почти во всех городах и местечках, через которые проходили наши части, происходило чествование войск, завершавшееся торжественными митингами. На них выступали военные, по мере возможности уроженцы здешних мест, и представители общественности. Митинги обычно заканчивались пением "Роты" и государственного гимна. Это была патриотическая манифестация поддержки народом Крайовой Рады Народовой, Временного правительства и Войска Польского.
      Там, где наши части задерживались на более длительный срок, политический аппарат проводил широкую разъяснительную работу среди населения, содействовал становлению органов местной власти, помогал пускать в ход предприятия, налаживать нормальную жизнь. Создавались районные мобилизационные органы, которые направляли в запасные полки тысячи призывников.
      Нередко командование и политаппарат воинских частей оставляли на местах своих офицеров и солдат: они помогали местному активу в создании органов власти и даже некоторое время работали в различных звеньях административного аппарата, возвращаясь затем в свои дивизии и полки.
      Значительную помощь армия оказывала в осуществлении земельной реформы. В распоряжение уполномоченных по проведению реформы мы направляли военнослужащих, имевших специальности землемеров, агрономов, а также политработников. Все это сыграло важную роль в успешном осуществлении общественных преобразований на местах, в повышении политической сознательности населения.
      * * *
      22 января войска правого крыла 1-го Белорусского фронта подошли к Познаньскому укрепленному району и после трехдневных упорных боев прорвали его. 27 января, форсировав Варту, они сомкнули кольцо окружения вокруг Познани.
      Дальнейшие события развивались следующим образом. Войска левого крыла 1-го Белорусского фронта приблизились к Одре, а войска 2-го Белорусского фронта свернули на север с целью уничтожения восточно-прусской группировки противника. В результате этого маневра на 160-километровом участке вновь обнажилось правое крыло 1-го Белорусского фронта. Создалась опасность нанесения противником флангового контрудара. Вскоре разведка, а также показания пленных подтвердили эти опасения.
      Маршал Г. К. Жуков решил вторично укрепить группировку на правом крыле. В состав переброшенных сюда войск опять вошла 1-я польская армия. За нами двигался 12-й корпус 3-й ударной армии, который в случае надобности должен был наращивать наш удар.
      В это время левое крыло и центр фронта продолжали стремительное наступление к Одре. Танкисты-гвардейцы генерала М. Е. Катукова 29 января подошли к Медзыжецкому укрепрайону и на рассвете следующего дня прорвали его.
      Ошеломляющая стремительность наступления сорвала все попытки гитлеровских генералов использовать резервы для организованного сопротивления. 31 января передовые отряды советских войск вышли к Одре и, форсировав ее, захватили плацдарм на противоположном берегу в районе Челина, северо-западнее Костшина (Кюстрина). В первых числах февраля они овладели вторым плацдармом в районе Франкфурта-на-Одере.
      Основная задача, поставленная перед войсками 1-го Белорусского фронта, - выйти на Одру - была выполнена. Завершилась одна из наиболее глубоких фронтовых операций за все годы Великой Отечественной войны. Она имела решающее значение для дальнейших событий на советско-германском фронте.
      Войскам 1-го Белорусского фронта оставалось ликвидировать вражеские части, засевшие в укреплениях Померанского вала и Медзыжецкого района.
      Об этом замысле я узнал за несколько часов до получения директивы. Меня вызвал по ВЧ начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин:
      - Каково состояние войск? Как со снабжением?
      По его вопросам я понял, что нам предстоит новая задача.
      - Солдаты утомлены, но настроены по-боевому. Плохо, что отстали тылы, неважно с боеприпасами и горючим.
      - Позаботьтесь обо всем! - продолжал М. С. Малинин. - С утра 29 января ваша армия будет участвовать в очень серьезной операции.
      - Наступление?
      - Да. Притом весьма динамичное: противник спешно подбрасывает резервы. Нельзя позволить ему закрепиться восточнее Одры. Его оборонительные рубежи надо прорывать с ходу.
      - Задачу понял, - ответил я.
      - Остальное узнаете из директивы, которую высылаем. Желаю успеха!
      Разговор происходил в присутствии командиров дивизий и командующих родами войск, которые в то время собрались у меня в Максимильянове, где с 28 января находился КП армии. Мы тут же обсудили ряд вопросов по подготовке к наступлению. Из-за трудного положения с горючим рассчитывать на артиллерию на мехтяге и на танки попросту не приходилось.
      В ночь на 28 января поступила директива, в которой армии ставилась задача наступать в общем направлении на Велевич, Закжево, Ястрове, с ходу прорвать промежуточные оборонительные рубежи противника и к 5 февраля выйти на Одру. Особо подчеркивалось главное назначение армии - надежно прикрыть правое крыло фронта от возможных ударов с севера. Поэтому предлагалось сосредоточить там лучшие дивизии. В соответствии с указанием маршала Г. К. Жукова в резерве армии должны были оставаться танковая и кавалерийская бригады.
      Директива ничего не говорила о весьма существенном вопросе - о силах противника и расположении его оборонительных рубежей. В ней лишь указывалось: "Перед армией действуют части 1-го корпуса СС".
      Известно было также, что советские танковые войска прорвали одну из полос укрепления Померанского вала к югу от Пилы и продолжают наступление в западном направлении.
      Этих сведений было явно недостаточно, чтобы принять правильное решение. Надо было разобраться в обстановке. Я рассчитывал на то, что действовавшие севернее 70-я армия и 2-й гвардейский кавалерийский корпус прикроют правый фланг нашей армии.
      Наступление намечалось на большую глубину: в течение девяти дней армия должна была преодолеть расстояние в 250 километров. Поэтому боевые действия подразделялись на несколько этапов. Предусматривалось начать наступление 29 января, в течение двух первых дней пройти 75 километров. При отсутствии горючего это было делом довольно трудным.
      В полосе наступления нашей армии шириною до 15 километров имелась только одна дорога - от Венцборка через Сыпнево и Ястрове. Сложным был и характер местности - к западу от Быдгоща начинались большие лесные массивы с многочисленными озерами и реками.
      Местность больше благоприятствовала обороне. Умело используя водные рубежи и леса, сравнительно небольшие силы могли сдерживать многочисленное войско. Для наступавших же свобода действий открывалась лишь с выходом на шоссейную дорогу Чаплинек - Валч, где представлялась возможность использовать танки и широко маневрировать войсками.
      Было решено войска армии направить по двум маршрутам. Прикрытие обеспечивали авангарды. На правом маршруте в авангарде шла 1-я дивизия, усиленная тяжелой артиллерийской бригадой, минометным полком и саперным батальоном. Им предстояло двигаться в направлении Стары Двур, Силовец, Свидеве, Лютово, Иловец и к исходу 30 января выйти на рубеж Радовница, Камень.
      На левом маршруте в голове продвигалась 4-я пехотная дивизия, усиленная тяжелой артиллерийской бригадой и саперным батальоном. Она шла на Новы Двур, Дрожыска и к исходу 30 января должна была выйти на рубеж Дзержозно, Злотув.
      За авангардами следовали главные силы армии. 4-я бригада противотанковой артиллерии вошла в состав армейского противотанкового резерва. Она должна была развернуться на рубеже Сосьна, Семпольно Краеньске и отбивать вероятные танковые контратаки противника с северного направления.
      Начинался новый этап в боевых действиях Войска Польского. Наша армия приступала к освобождению польских земель, на которых в течение столетий хозяйничали немцы. Я завел об этом разговор с подполковником Ярошевичем, который только что вернулся из частей.
      - Наши воины, - сказал он, - рвутся в бой. Успехи советских войск еще более укрепили веру жолнежей в близкую победу. Настроение в частях прекрасное. Все говорят только о наступлении.
      - Очень рад, - ответил я. - Никогда не сомневался в высоких боевых качествах польских солдат. Но меня беспокоит одно: на земле, которая находится по ту сторону старой государственной границы, живут и поляки...
      - Вы правы. Вопрос о здешних поляках действительно сложный. Мы уже давно об этом думаем, и политаппарат получил указания. Но инструкции - это еще не все. Надо повести широкую разъяснительную работу среди жолнежей о правильном отношении к местным полякам. Ведь многие из них активно боролись с онемечиванием, сидели за это в тюрьмах и даже погибали.
      - Часть из них следовало бы привлечь к работе, - заметил я.
      - Разумеется. Тех поляков, которые не сотрудничали с гитлеровцами, обязательно привлечем к работе по созданию на освобождаемых землях органов власти народной Польши.
      В тот вечер мы говорили о многих актуальных задачах политической работы: о воспитании личного состава в духе интернационализма, о возрастающей роли польской армии в войне, о развитии у бойцов наступательного духа, готовности в любых условиях драться смело и решительно, об умении собственными силами преодолевать трудности.
      - Мы не скрываем от солдат трудностей, - подытожил разговор Ярошевич. А что касается перебоев в снабжении, то в тыловые части направлена группа опытных политработников. Я уверен, что вскоре армия почувствует результаты их работы и снабжение улучшится.
      - И еще одно, - заключил я. - Мне кажется, переход старой государственной границы должен стать торжественным событием в частях.
      - Мы подумали и об этом. Политаппарат сделает все, чтобы этот час надолго остался в памяти жолнежей. Я думаю, мы и сами запомним его...
      * * *
      Термометр показывал минус 18 градусов, крутила метель, с Балтийского моря дул порывистый холодный ветер. Непогода замедляла темпы марша, но воинам 11-го пехотного полка 4-й пехотной дивизии посчастливилось. Они выдвинулись к исходу первого же дня к старой государственной границе. Это произошло в 22 часа 29 января. Во главе передового батальона шли командир полка полковник В. Кондратович и его заместитель по политической части поручник К. Бернацкий.
      Вот и столбы, оставшиеся от бывшего пограничного шлагбаума. Солдаты тотчас разожгли рядом огромный костер. Яркое пламя осветило разрумянившиеся лица. Пусть лютует непогода - на сердце у солдата тепло и радостно! Начался митинг.
      - Жолнежи! - обратился к воинам полковник Виталий Кондратович. - Мы переступаем старую границу буржуазно-помещичьей Польши и идем дальше, освобождая землю, которая исстари принадлежала польскому народу и которая станет теперь неотъемлемой частью нашего нового демократического государства. Нех жив Польска Людова!
      - Нех жие! - трижды прогремело в морозном воздухе.
      - Нех жие Звензек Радзецки и его незвыценжопа Армия Радзецка!{24} крикнул кто-то из солдатских рядов. И снова мощное "Нех жие!" трижды прозвучало в ответ.
      Полетели в сторону вырванные из мерзлой земли столбы шлагбаума. Их забросили далеко, чтобы не напоминали о многовековой несправедливости.
      Расчистив лопатами снег, солдаты начали копать стылый грунт и добрались до чистого, ярко-желтого песка. Вскоре на линии бывшей границы вырос песчаный холм. Полк прошел мимо него торжественным маршем.
      Батальонные колонны растаяли в ночной темноте, по долго еще доносилось издалека эхо солдатских песен, заглушавших вой метели.
      Солдаты, проходившие потом через Венцброк, подсыпали к этому холму свежий песок, и холм рос и рос, как памятник историческому событию воссоединению польских земель.
      Непогода спутала нам все карты. Некоторые части, стремясь сократить путь, двигались труднопроходимыми проселками. Не выполнив задачу дня, они продолжали марш ночью. Это, казалось бы, должно было измотать солдат, но они двигались бодро: великая цель рождает великую энергию.
      Главные силы 4-й пехотной дивизии к вечеру 30 января вышли в район Смярдова Злотувского. В авангарде, как и прежде, продвигались подразделения 11-го полка, того самого, который первым пересек старую границу. Им снова повезло: они установили связь с советской 76-й стрелковой дивизией.
      Положение сразу прояснилось. Полковник Кондратович узнал у советских друзей, что немцы упорно обороняют Злотув. Город находился в полосе наступления нашей армии. Командир польской дивизии генерал Кеневич приказал овладеть им с ходу.
      В атаку пошли передовой батальон 11-го полка под командованием поручника Груцо и рота автоматчиков во главе с подпоручником Овчинниковым. У восточной окраины города противник встретил их сильным автоматным и минометным огнем. Завязался ожесточенный бой.
      Следовало прежде всего захватить мост. Эта задача была поручена группе автоматчиков. Их повел плютуновый Роман Рыбак. Раненный, он продолжал продвигаться вперед, увлекая за собой солдат. Мост автоматчики взяли целехоньким.
      В сумерки подошли остальные батальоны полка, а ночью начался решительный штурм города. Снова отличились бойцы 1-го батальона и рота автоматчиков, которой удалось прорваться на городскую площадь и расчленить силы противника. Правда, одно время казалось, что гитлеровцы вот-вот сомнут роту Овчинникова. Но в решающий момент на помощь ей пришел батальон поручника Сергиуша Груцо. Видя бесцельность сопротивления, враг выкинул белый флаг. Семьдесят гитлеровцев, в основном из 15-й дивизии СС, вышли из укрытий с поднятыми руками. На городских улицах осталось свыше 300 вражеских трупов.
      1-я пехотная дивизия к утру 31 января сосредоточилась в районе Радовница, Камень. Причем пришла только пехота. Транспорт, танки и артиллерия на механической тяге отстали.
      Разведчикам удалось захватить несколько "языков". Допрос пленных показал: перед нами полоса прикрытия Померанского вала, протянувшаяся вдоль западного берега реки Гвда. Населенные пункты Подгае, Ястрове и Птуша превращены в опорные пункты. Главные оборонительные сооружения располагались по рубежу Надажыце, Валч и опирались на инженерный комплекс у озер Добре, Здбично, Смольно, Любянка. Особенно сильно укреплены Надажыце и межозерные дефиле. В глубине обороны имелась хорошо подготовленная отсечная позиция, прикрывавшая направления на Щецин (Штеттин) и Колобжег (Кольберг).
      Один из пленных офицеров показал, что войскам дан строжайший приказ удержать полосу прикрытия до прибытия подкреплений.
      - Когда прибудут эти подкрепления? - спросил я.
      - Больше ничего сказать не могу. - Немец опустил голову. - Офицерская честь...
      - Честь? - поднялся я со стула. - О какой чести вы смеете говорить?! А расстреливать женщин и детей, сжигать города - это вам "честь" позволяет?
      Немец молчал.
      - Уведите его! - приказал я.
      Видимо, он испугался за свою жизнь и сразу же рассказал все, что знал. Оказывается, офицерам под строгим секретом было сообщено, что свежие резервы должны прибыть к 10 февраля. Они нанесут контрудар во фланг советским войскам с севера.
      Это показание встревожило меня. Если оно соответствовало истине (в чем не было оснований сомневаться), времени для преодоления сильно укрепленной полосы оставалось в обрез, и каждый час был очень дорог. Ведь если нам удастся быстро прорвать Померанский вал, то планы противника в отношении флангового контрудара будут обречены на провал.
      Однако ни показания пленных, ни информация, полученная от соседей, не помогли прояснить характер укреплений Померанского вала. Тщательная разведка оставалась по-прежнему самой неотложной задачей.
      К сожалению, неблагоприятные метеорологические условия крайне ограничивали действия нашей 4-й авиадивизии. Тем не менее ее истребители вели воздушную разведку, особенно в районах Щецинки и Чаплинки, а штурмовики бомбили гитлеровцев, их склады и железнодорожный узел в Пиле.
      Во время этих боев погиб советский летчик, командир звена 3-го польского штурмового полка капитан Олег Матвеев. За несколько дней до этого я вручил ему польский орден Крест Храбрых.
      Матвеев был популярен среди авиаторов. Мне рассказывали, что он проявлял исключительную смелость во время штурмовки немецких железнодорожных эшелонов, автоколонн, танков, оборонительных укреплений. Несмотря на сильный заградительный огонь вражеских зенитчиков, капитан по нескольку раз подряд заходил на обнаруженные цели. Так он действовал и при налете на станцию Радом, где, несмотря на сплошную завесу зенитного огня, предпринял несколько успешных атак.
      Летчики полка тяжело переживали гибель аса штурмовки.
      * * *
      Войска удалились от Быдгоща почти на сто километров. Я решил с небольшой группой офицеров переехать в только что освобожденный Злотув. Ранним утром 31 января мы двинулись в путь. На дороге следы недавних боев разбитая техника, остовы сгоревших автомашин по обочинам, еще не убранные трупы вражеских солдат и офицеров...
      Но вот показались исправные тягачи с пушками и автомашины с польскими опознавательными знаками. Водители сидели в кабинах. Тут же находились орудийные расчеты.
      - В чем дело? - спрашиваю. - Почему стоите?
      - Кончилось горючее...
      Артиллеристы с такой надеждой смотрели на меня, что мне стало неловко. Я почувствовал себя виноватым, хотя отлично знал, что трудности с горючим испытывали все, в том числе и советские части.
      - Скоро подвезут, - успокоил я их и поторопился к своему "виллису".
      Весь остаток пути провел в размышлениях о том, как продвинуть вперед технику. Даже не заметил, что метель и снегопад уступили место погожему морозному дню.
      Въехали в Венцборк, городок, некогда бывший польским форпостом на старой границе. Вблизи железнодорожного полотна группа мужчин оживленно разговаривала с польскими солдатами. Среди них стоял советский капитан.