Цербер

      Михаил облокотился на ограждение спиной к поездам, смотрел вниз. Платформа с этой стороны станции находилась на уровне второго этажа. Толпа пассажиров из вновь прибывшего поезда устремилась к двум лестницам на противоположных сторонах, которые вели вниз, в пешеходные тоннели.
      Алик и те, что приведут его, должны ждать где-то здесь.
      Михаил был против участия Бати. Он даже пошел на запрещенный прием: напомнил, что Павел и сам считает Алика уже мертвым, а письмо - ловушкой, попыткой выманить.
      "Выманивать тебя, - презрительно протянул Павел. - Тоже, енот в норе".
      У них проблем и без того хватает, сказал тогда Михаил, а у него, Павла, особенно. Он, Павел, что, не вник, что ему говорилось? Ему, Павлу, что, непонятно, по какому краю он ходит? Зачем усугублять? Не разумнее ли свести риск до минимума?
      Он, наверное, немного переборщил.
      "А ты, Братка, можешь вообще не ходить, - сказал Павел с уже заметной прохладцей. - Тебе - и верно рисковать ни в коем разе нельзя. Паренек твой знал, на что шел. Ты ведь ему деньги платил? Так что ничем не обязан. А я рискну. Подумаешь, пару лишних дырок заработаю. А ты не рискуй, не надо, здоровье береги, оно тебе пригодится на должности твоей важной".
      Михаил сдержался. Помолчав, он предложил излагать план, и после краткого обсуждения план был принят.
      Павел явился обратно на гоночном "Судзуки-750" и даже вытащил Михаила на балкон, чтобы похвастать видом сверху на обтекаемые обводы машины. Сказал о картине, которую они с Зиновием Самуэлевичем застали, и о том, что впавший в состояние невменяемости Зиновий спешно им, Павлом, уведен и оставлен в надежном месте, где не станет лишнего болтать. На всякий случай.
      Михаил будто вновь увидел последнюю "визию", даже зажмуриваться не нужно было. На этот раз было что-то вроде прямой передачи, что ли?
      "Причины и следствия, разумные объяснения и логика - теперь обо всем этом можно забыть", - подумал он. Тут же, без лишних подробностей, сообщил Павлу, что Зиновий - это четвертый. Павел закусил бороду, посмотрел косо.
      "Где ты место надежное сыскал за два часа и откуда мотоцикл?" - спросил Михаил, не углубляясь более.
      "Места у меня везде есть, - важно сказал Павел, - Паша Геракл - не щенок какой-нибудь. А два колеса по дороге прикупил, теперь у вас с этим просто. Как во всем цивилизованном мире. Только права водительские в том же салоне не выдают, фотографию моментальную не лепят, не дорос сервис. Пришлось показывать те, на которых рожа еще целенькая".
      Павел даже не делал вид, что говорит правду, и потом, внизу, Михаил увидел и сам. "Судзуки" был в великолепном состоянии, но, конечно, не в фабричной смазке. Просто отличная, отлаженная и обкатанная машина. Как личное оружие у заботливого хозяина. Он спросил лишь:
      "Ты с документами - не засыплешься?"
      "Эти чистые. Мне только в компьютер нельзя попадать. Но ведь скоро все вообще кончится, да, Братка? Совсем? - Павел покрутил носом. - Слушай, что Зиновий-то так явился вовремя?"
      "Я давно ничему не удивляюсь".
      ...Автоматический голос сказал в очередной раз о конечной станции, о платформе справа, о необходимости не забывать свои вещи, а о чужих оставленных сообщать. Поезд ушел к депо. Там его переведут через стрелку, и он вновь увлечет доверчивых людей под землю, чтобы везти их в гуле и грохоте под всеми семью холмами города.
      Цифры на институтском здании сменились. Без пяти. Одна из пятерок, составлявших число пятьдесят пять, горит наполовину.
      Михаил в который раз обежал глазами пространство перед собой. Торговые ряды, рейсовые автобусы, маршрутные такси, люди, всем тесно. Отсюда уезжали или уходили пешком - в обе стороны и прямо вперед, если смотреть от платформы, через институтский комплекс и старый сад. Где-то поблизости притаился "Судзуки". Кроме того, здесь должны находиться представители еще как минимум двух заинтересованных сторон.
      Михаилу было жарко под легким летним пальто. Оно было застегнуто доверху, а горло закрывал ослепительный белый фуляр. Михаила нельзя было не заметить, а заметив - не запомнить. Именно в таком виде.
      - Вы не приятеля ждете? Так не туда смотрите. Вон он стоит.
      Алик в сопровождении двоих пил пиво из маленькой бутылочки, прислонившись к кирпичному углу торгового ряда. Михаил мог побиться об заклад, что полминуты назад его здесь не было. Отсюда заметно, держится на последнем. Одна рука на перевязи, в цветной косынке.
      - Благодарю. - Михаил, так и не глянув на подошедшего, сделал движение идти вниз.
      - Несколько слов. Приятель - видите? - жив-здоров. Он подождет.
      - Хорошенькое здоров. Я уж знаю, как он здоров. В больницу отправили - и здоров?
      - Ну, откуда же мне знать, кто кого куда отправил. Может, и хорошо, что только в больницу, а могли - прямиком в морг. Знаете, такой шанс у каждого имеется. У него, у меня, у вас.
      - Про свои шансы я и сам все знаю, - отрезал Михаил. - Если хотите говорить, мой человек должен стоять рядом. Пошли к нему, или пусть сюда приведут.
      - Я бы не рекомендовал. Нужно договориться о деликатных вещах, и присутствие третьего...
      - Договориться?
      - Ну - обсудить.
      - Хорошо, что нужно? - Михаил незаметно следил за часами. Пять минут, и пятерка горит не полностью. - Только быстро.
      - Боюсь, быстро не получится, Михаил Александрович. Я и так большой риск имею, встречаясь с вами у всех на виду.
      - Место сами выбирали.
      - Э-э... Я имел сильное опасение, что, встречаясь в более приватной обстановке, мой риск возрастал. Нам могли помешать. А здесь люди, все открыто...
      - Особенно мы. - Михаил показал на дома в отдалении. - Хорошему стволу и поправку ставить не надо, так достанет. Кстати, это вам я обязан визитом в квартиру? Зачем пришли? Что искали, если искали? Почему нагадили так?
      Человек рядом был толстый, весь круглый, какой-то масленый, как масленичный блин. И ноздреватый такой же. Он умильно прищурился и вдруг стал похож на Мурзика:
      - А вы ничего за собой не помните, Михаил Александрович? В город Видово вы не ездили неделю тому назад, с неким Боровским не встречались, в последний путь его не провожали, с девушками не любезничали, безвременно усопшим не интересовались?
      - Ч-черт... - На минуту его охватила растерянность. "Как они меня четко! При чем тут?.."
      - Боровский - это была фигура, скажу я вам. - Умильный "Мурзик" поднял толстые лапки. - Не знаю, не знаю, как там и что, никаких подробностей. Но то, что на следующий день после его кончины десяток бригад в разные стороны лыжи навострили разнюхивать - это уже о чем-то говорит. Вам и вашему мальчику сильно повезло, что в вашу сторону послали так, "шестерок": несерьезные люди, мелочь, пачколи. По другим адресам направились гораздо более...
      - По каким другим?
      - Ну откуда же я знаю. Просто там, должно быть, прорабатывали все его контакты за последние дни. Так всегда делается.
      Михаил наморщил лоб, вспоминая:
      - Человек за обедом костью подавился, что-то в этом роде. Кому это может быть надо?
      - Значит, кому-то надо. Скажу очень доверительно, Михаил Александрович: я бы поостерегся.
      - Только не надо меня пугать.
      Десять минут. Теперь ноль горит без нескольких точек, угловатый, надкушенный бублик. А народу не убавляется. Алик стоит между двумя налитыми фигурами.
      Михаил повернулся к ограждению спиной, оперся о него локтями:
      - На озере за мной охотились по-настоящему. Кто?
      - На каком озере? - очень удивился толстый.
      - Ладно. Вы прямо здесь, сейчас, освобождаете парня, возмещаете ему, сколько скажет, и впредь не трогаете. За это я... что требуется от меня?
      - Ах, Михаил Александрович, - сложил он лапки, - как вы решительно ставите вопрос. Ну да воля ваша, Мальчика мы и так отпустим, зачем он нам. А вот вы... Вы же понимаете, что ваши... скажем, неординарные способности не могут не заинтересовать. Будем начистоту. Название "Корпорация" вам ни о чем не говорит?
      Михаил мотнул головой.
      - Ну да, ну да, вы, должно быть, далеки... К чему вам с кем-то объединяться, такие специалисты, как вы, всегда работают в одиночку. Но, согласитесь, бывают ситуации, когда без сильной поддержки не обойтись. Скажем, с этим Боровским... ведь действительно, могут явиться и другие, и мы уже не сможем вас охранить...
      - Какой же я, по-вашему, специалист? По чему?
      - По устранению, Михаил Александрович, по чему же еще? Совершенно естественная причина - что может быть изящнее? Высший класс работы, восхищаюсь, была бы шляпа - снял. Заметьте, я ни словом не обмолвился о... скажем так, причинах вашего интереса к тому или другому лицу. Уважение чужих тайн - первейшее правило. При таком подходе мы вполне могли бы найти общий язык. Не материальная заинтересованность - насколько нам известно, в этом смысле вы человек совершенно независимый, - но существуют вещи поважнее денег. Мы предлагаем вам дружбу...
      - На х... мне ваша дружба не упала, - нагло сказал Михаил, потому что на табло уже светилось: 19.14 и он слышал треск и рев моторов. - Ты, мужик, адресом ошибся.
      Заложив в рот мизинец, он особым, фирменным своим способом свистнул на всю улицу. Звук вонзился между туш автобусов и человеческого столпотворения. Алик в числе многих поднял голову, нашел взглядом, и Михаил помахал ему.
      - Вы привлекаете внимание...
      - Плевать я хотел. И на хозяев твоих, и на тебя, рожа твоя поганая.
      Толстый открыл было рот, да так с ним и остался - левой по горлу, коленом в пах. Михаил навалил обмякшее тело на трубу ограды, перекинув руки так, чтобы тот удерживался подмышками.
      Движение за спиной. Ответил "коромыслом": резко нырнул туловищем вперед и вниз, оставаясь на одной ноге, вторая мелькнула назад, как противовес, усиленная широким стремительным разворотом. Нападавший перелетел через него и встретился зубами с ограждением. Еще в полете Михаил добавил по затылку и кинулся вниз, опережая хлынувшую толпу из поезда.
      За три секунды, пока был скрыт стенами, успел сорвать с себя приметное пальто, сунул вместе с шейным платком в пакет, пакет бросил. На Михаиле была джинсовая рубашка, каких вокруг десятки.
      Они появились справа, со стороны моста, их было штук десять. Михаил подумал, что такое надо считать на штуки. В черной рокерской коже, шлемы только на двоих или троих, остальные кто как, ведущий - в пиратской алой косынке.
      Почти не замедляя хода, они пронеслись, увиливая от автобусов и заставляя тормозить легковушки. Задержались лишь у торговых рядов.
      Возле алой косынки Михаил рассмотрел знакомый шлем. Один из конвоиров Алика отлетел, как кегля, со вторым Бате заниматься не понадобилось - о его физиономию брызнула - разлетелась недопитая бутылка пива.
      Алика усадили позади косынки, знакомый шлем склонился к нему, задержался, будто напутствуя в дорогу. Эта Батина показуха заставила Михаила скрипнуть зубами. В часах сменилась крайняя цифра.
      Моторы взревели, стая, в которой прибавился один и убавился другой, исчезла в противоположную той, откуда явилась, сторону. Шум от нее понесся к Окружной автодороге, к выезду на Люберцы, до которых здесь было рукой подать.
      Оставшийся "Судзуки" подскочил к Михаилу. Люди шарахались в стороны. Многие просто замерли и стояли.
      - Садись! - заорал из-под шлема Павел, но было уже поздно.
      Снова опасность сзади. Михаил не стал разбираться, тот ли, другой. В такой позиции особо не размахнешься, поэтому он подпрыгнул, как был, лицом вперед, сложился и обеими пятками въехал в челюсть и грудь набежавшему из-за спины. Упал на руки, упруго подскочил, очутился на высоком сиденье. Оглядываться некогда.
      Павел вывернул газ, "Судзуки" прыгнул, вильнув, и площадь понеслась навстречу.
      Но - поздно.
      Милицейский "уазик" шел лоб в лоб. Пользуясь, что "Судзуки" не успел набрать скорость, там решили таранить их. Павел еле увернулся.
      - Ать! Талалихин! Гастелло, матерь его!.. Еще два "козла" разбежались по сторонам, перекрывая проезды, из них на ходу выпрыгнули автоматчики.
      Павел развернул мотоцикл к проходу через институтский сад, но и там было перекрыто. Уже изготовились к стрельбе. Не сумев среагировать на группу рокеров, уж этого-то отсюда не выпустят.
      - Все, Батя, все! - кричал Михаил. - Они уже ушли, наша очередь - куда?
      Минуту для тех, кто увозил Алика, они выиграли, но и сами оказались в западне. Народ очень проворно разбегался. Из тоннеля перестали выходить люди значит, заблокировали и тоннель.
      Но Павел направил "Судзуки" именно в его черный зияющий квадрат.
      Михаил приготовился идти на прорыв, но мотоцикл вдруг притормозил, задрал переднее колесо и стал взбираться вверх по той же лестнице, с которой Михаил сбегал на площадь. Толстяка, оставленного в отключке, уже не было видно, зато в плечо Михаила вцепились чьи-то пальцы и едва не сдернули с сиденья. Павел газанул, вцепившегося по инерции дернуло, закрутило, и он, пятясь, обрушился вниз, на рельсы, где сейчас на его счастье не было состава.
      Счастье оказалось недолгим. Пытаясь выбраться, он вскочил на длинный деревянный короб, крашенный суриком. Короб тянулся вдоль всего пути и походил на удобную приступочку.
      Там проходил "контактный рельс" - шина, через которую получают энергию поезда метро. Он имеет напряжение 850 вольт. Подгнившая панель провалилась, белая вспышка была очень яркой даже при дневном свете. Человек без звука свалился обратно на бетонные шпалы. Он выживет, но нога у него до колена превратилась в угли.
      - Аня! Аня! - закричала дежурная оператору блокпоста, находившемуся в голове платформы. - Человек на путях! Напряжение с контактного пусть снимут, передай по дистанции!
      Михаил не видел вспышки и не слышал крика. С изумлением, которое не успело сделаться страхом, он увидел, что делает Павел. "Судзуки" проскочил платформу до конца, снес узкую железную дверцу, и они на долгие мгновения поплыли по воздуху.
      От приземления на пути хрустнули зубы и треснуло в позвоночнике. Мотоцикл запрыгал. Все силы приходилось напрягать, чтобы не сорваться. Справа набирала скорость электричка, люди в окнах показывали на них пальцами. Потом путь ушел глубже, вокруг остались одни травянистые склоны и вершины деревьев над ними огромных кленов. Каким-то образом он успевал все это замечать.
      "Только бы не поезд навстречу, - прыгало в голове в такт подскакиваниям заднего колеса. - Только бы не поезд!"
      У огромных ворот тоннеля - противоатомных дверей, сейчас они разведены "Судзуки" бросили, взбежали вверх к невысокому заборчику с кабелями. И здесь опоздали.
      От института уже неслись, поблескивая синими огнями и завывая, машины. Такие же звуки доносились и по правую руку, с идущей вдоль улицы.
      - В тоннель! - приказал Павел. - Авось добежим до станции. На поверхности они нас, как куропаток...
      Тут было гораздо прохладнее, чем на улице. В межрельсовом провале хлюпала вода. Она не сочилась со стен, а бежала ручьем понизу.
      - Как тараканы бежим от горячего, - выдохнул Михаил, разбрызгивая лужи.
      - Что?
      - Я говорю, сообщили метровским небось. Нас встретят. Берегись - сейчас будет поезд.
      - Тем хуже для нас...
      Возник гул и визг, пятна света запрыгали по рельсам и низу стен. Поезд не успели задержать и даже не успели еще передать сообщение о ЧП. Прорыв по рельсам, показавшийся долгим, не занял и минуты.
      - В нишу! Если машинист заметит, он доложит, что в тоннеле люди.
      "Ниши безопасности" расположены через каждые сто метров. Или сто пятьдесят, Михаил не считал, пока они до нее бежали. Сидели, спрятав лицо в ладонях, скорчившись. Сквозь пальцы в кромешной тьме мелькали блики вагонов в скользкой жиже. Тело били оплеухи ветра, уши рвал грохот.
      Это продолжалось бесконечно.
      бесконечно
      Последнее "пом-мм!" - поезд вылетел наружу, на свет, который не видно отсюда из-за поворота. Где-то там пассажиры с недоумением и тревогой увидели мелькнувший брошенный мотоцикл. Может быть, возле него уже суетятся люди. Дрогнет у пассажира сердце: вдруг - что-нибудь? Теракт? Чеченцы в Москве? Внешний вид и количество милиции его успокоит.
      Раздался звук, которого здесь не должно было быть, - Павел тихонечко смеялся:
      - Ты не видал, Братка, как того-то прижгло? Ох, и прижгло... А-не хватай!
      - Как ты додумался с платформы прыгать?
      - На вдруг! Куда было деваться, сам подумай? Зато теперь у нас тишь, гладь и благодать... ее мать. Чего надо было от тебя, выяснил?
      - А! - Михаил не удержался от пренебрежительного смешка. - На арапа взять хотели. Вербовщики... Но и сами тряслись. Алик им, видать, про меня чего было и не было наболтал.
      - А ты мне не верил. - Павел потянулся в нише. - "И началась самая увлекательная из охот..."
      - Иди ты с афоризмами твоими.
      - Я, Братка Минька, так себе мыслю. Вот мы с тобой, предположим, исчезнем. Смоемся отсюда твоим мистическим образом, или пришибут нас все-таки - как я полагаю, - но паренек, Алик твой, он останется. Когда б не мы - кто бы его выручил? Я ему так и сказал: беги, говорю, парень, немногим удалось уйти. Что там еще с нами будет - ладно, а это мы сделали.
      - Ну да. Ради этого стоило жить. Утешайся. Я, между прочим, всех вас тоже выручить хочу.
      Тишину во тьме тоннеля нарушала лишь струящаяся по бетону вода.
      - Какие интервалы между поездами?
      - Спроси чего полегче, Братка. В мое время они шли через восемьдесят секунд.
      - В твое время электричества было больше. Если они все-таки остановили движение, то нас должны искать, а мы ничего не слышим. Может, пойдем сами, это короткий перегон... эй! Эй, Батя!
      Его пальцы словно перебирали что-то, он сидел в той же позе, голова резко дергалась в сторону. Тяжелые кисти падали, обессилев.
      -Эй!
      Михаил не знал, что делать.
      - Братка...
      - Что с тобой было?
      Павел не ответил. Опершись о стену, выпрямился.
      - Часто у тебя такое? Что это? Ты что-то видел?
      - Что видел... Это не объяснишь, Миня. А случается?.. Случается, да.
      - Последнее время - все чаще, - утвердительно сказал Михаил.
      - Верно. Чаще. Откуда ты... А я особенно и не считал.
      - Ты ничего не понял, Паша? Тебя зовут. Туда, где ты должен быть.
      - Угу. - Павел шагнул вперед, плеснув ручьем под ногами. Внешне он остался совершенно спокоен. - Понятно. Я что-нибудь делал?
      - Руками и головой. Вот так. - Михаил показал.
      - Ишь ты. Никогда не знал, как это выглядит со стороны. Не у кого спросить было. Пошли, что ли? В когти льва. В какую сторону предпочитаешь, где тебе больше нравится быть повязанным - на воле или под прочным потолком?
      - Не такой уж он и прочный, - проворчал Михаил, выбираясь из ниши.
      Они пошли к станции. Вскоре увидели зарево от освещения и сразу бело-красный кафель стен и черноту под платформой, уходящей к дальнему жерлу тоннеля на том конце. Вид снизу был непривычен. Прошли к лесенке, ведущей на перрон, таясь и пригибаясь у нескольких дверей, выходивших в тоннель. За некоторыми горел свет. Они вели к станционным службам. Никого нигде, лишь за одной из дверей неразборчивый женский голос.
      Поднялись по железным ступеням, открыли простой шпингалет, запиравший металлическую дверцу в серебряной краске - сестрицу той, что вынес "Судзуки". Почему-то перрон оказался пустым.
      Короткий поворот - эскалатор. Полное безлюдье на всей станции, только вдалеке два оранжевых жилета катают глыбы поломоечных машин. Эскалатор работает.
      Ничего не понимая, Михаил пристроился за Батей, они чинно поднялись, повернули и, миновав пустые угловые крепления, где когда-то висели разменные автоматы, вышли на проспект.
      Над проспектом горели рыжие фонари. Небо было черным, ночным.
      - Батя...
      Павел сильно толкнул его. Быстрым шагом они ушли налево, за павильон метро. Перелезли через какой-то забор, почти бегом миновали здание школы, спрятались в кустах между корпусами по ту сторону школьного участка.
      - Батя...
      - Очнись! - Голос у Павла был злой. - Сколько было на часах, когда мы начали крутить?
      - Девятнадцать-пятнадцать. Как уговаривались.
      - Сколько всего продлилось?
      - Ну... полчаса. Меньше.
      - Сколько в тоннеле просидели?
      - Ну пусть столько же. Батя, сколько сейчас?
      - Ноль один-тридцать шесть, я на станции еще посмотрел. Что же получается, ОНА у нас почти пять часов украла?
      Глава 12
      Добрая Маринка, увидя, как подруга измучена, недолго приставала с задушевными вопросами. Она вручила Елене Евгеньевне свой безразмерный мохнатый халат в черно-желтую полосу и пошла готовить постель.
      "Хорошенькое я произвожу впечатление, - думала Елена Евгеньевна. - Явиться среди бела дня, чтобы лечь спать. Маринка - свой человек, к ней можно".
      Полосы на халате были не продольными, а поперечными, и, посмотрев на себя, Елена Евгеньевна решила, что похожа на осу. Наверное, тот, кто выдумывал этот халат, предполагал нечто подобное, но Маринка все равно оставалась в нем похожей на гиппопотама. Правда, на раскрашенного.
      - Будешь что-нибудь? - спросила Маринка. - Может, кофе?
      - О, нет. - Елена Евгеньевна содрогнулась от одной мысли о кофе. - Только не это, хватит с меня кофе на сегодня. И вообще...
      - Понятно, понятно. Иди, Лелька, ложись, на тебе лица нет. Я разбужу.
      Но ее разбудил телефон. Хоть звук был совсем тихий, она его услышала. Маринка отвечала еще тише.
      - Нет... нет, повторяю, вы ошибаетесь. Какой знакомый? Нет, ее нет, с какой стати она вообще здесь должна быть... ну и что! Нет, она не подойдет, она отдыхает. Хорошо, я так и передам - Андрей Львович. А сейчас я вас попрошу не звонить больше.
      - Маринка, дай мне...
      Она протянула Елене Евгеньевне аппарат с видом одновременно загадочным и любопытным. Маринка, разумеется, не знала Андрея Львовича.
      - Слушаю. - Трубка была теплой от раскрасневшейся Маринкиной щеки. - Я слушаю тебя.
      - Прошу извинить, Елена Евгеньевна, что прерываю ваш отдых. Нам необходимо встретиться как можно скорее, я предлагаю - у вас. Почему вы не поехали домой?
      - Ох, Андрюш, у меня просто сил не было. Да и что такого? - Елена-вторая просыпалась. - Заехала к подруге. В конце концов я не обязана...
      - Хорошо, обсудим и это. Через сколько вы можете быть?
      "Ого, - подумала она без волнения, - он сердит".
      - Будет лучше, Андрей Львович, - сказала она, - если вы подошлете сюда машину. Телефон нашли, значит, и адрес вам узнать несложно. Через полчаса я смогу выйти.
      - Так и договоримся. И еще я попросил бы вас соблюдать сдержанность, Елена Евгеньевна, хоть бы по дороге. - И, не прощаясь, отключился.
      - Дважды уже звонил, - сообщила Маринка. - Бусыгин приятелей подсылает или это твой новый?
      - Это по делам, - сказала Елена Евгеньевна, но прикусила язык.
      - По каким таким делам? Хотя постой, чем это ты таким занялась? Ой, Лелька, смотри...
      На Маринку звонок произвел большое впечатление, хотя к каким только звонкам она не успела уже привыкнуть, будучи "надежной тихой гаванью" как для замужних подруг, так и - Елена Евгеньевна знала - женатых друзей.
      Все двадцать минут, пока она одевалась, причесывалась и подкрашивалась неописуемой Маринкиной косметикой, которую надо было выбирать из общих куч в трюмо, тумбочках и ящичках, Маринка как привязанная ходила следом и только повторяла: "Ой, Лелька..." Пыталась заглянуть в глаза. Качала головой. Бог уж знает, что она себе там вообразила.
      Елена Евгеньевна, скрепя сердце, молчала. Ну что тут скажешь? Да и мысли заняты не тем.
      Она проспала три с половиной часа, но чувствовала себя отдохнувшей. "Ты готова к грядущим боям, голуба моя? - задала она себе вопрос, обмахиваясь Маринкиной лысой пуховкой. - Что они грядут, можешь не сомневаться. И первый из них не далее чем через несколько минут... А все-таки лучше, если бы ничего не было. Совсем".
      С Маринкой она расцеловалась на пороге и с благодарностью пожала Маринкину руку, похожую на недопеченный калач.
      - Ох, Лелька, смотри...
      Поджидала ее большая черная машина с притененными стеклами, а за рулем был водитель, который приносил розы. Василий Васильевич его, кажется. Где она все-таки его видела? Тоже весь в черном. Он открыл перед ней дверцу.
      - Прошу, Елена Евгеньевна, - услышала она знакомый голос.
      "Все-таки не удержался, сам прилетел", - подумала она.
      Несколько неприятно было обнаружить в машине еще одного - бесстрастного, как каменное скифское изваяние, охранника на переднем сиденье.
      - Зачем? - спросила она, имея в виду стриженый затылок перед собой. В салоне было полутемно из-за стекол. Андрей Львович пожал плечами:
      - А чего бы ты хотела? Теперь всегда так будет. Ты же не хочешь нормальных рабочих взаимоотношений. Ночи напролет просиживаешь в сомнительных компаниях. А ночами теперь опасно, я должен заботиться о твоей целости и сохранности.
      - Неужели ты думаешь, что я это потерплю?
      - Твоему отцу приходилось терпеть и не такое.
      - Что-то я не припомню. Где угодно, но только не дома.
      - А ты Василь Василича спроси. Верно, Вас иль Василич?
      Не поворачивая крупной головы с гладкой лысиной, тот отозвался:
      - Точно так. Я от батюшки вашего, помню, на шаг отойти не смел. Даже, прошу прощения, в уборную вместе ходили. Теперь вот руководство ваше сподобился возить и вас.
      - Между прочим, - показал Андрей Львович, - вот Василь Василич-младший. Тоже преемственность поколений. Я в это больше всего верю, так - надежнее.
      - Будет со мной в уборную ходить? - зло поинтересовалась Елена Евгеньевна. Но она была смущена.
      Машина свернула с набережной и через арку въехала во двор.
      - Андрей, - начала она, - видишь ли, я обронила... забыла...
      - Еще лучше, - сказал безжалостный Андрей Львович. - У него оставила? На память? Тебе, Лена, не охрана, тебе нянька нужна. Василь Василич, пойдем, твое мастерство требуется.
      Елена Евгеньевна ожидала увидеть связку отмычек на большом проволочном кольце, как в фильмах о взломщиках. Василь Василич имел в руках компактный инструмент, размером и формой напоминающий отвертку.
      Посмотрел замок. Посвистел носом. И отступил на шаг, махнув рукой младшему:
      - Васька, делай. - Пояснил специально для Елены
      Евгеньевны: - С таким-то и он должен справиться, а иначе чему ж я его учил.
      Василь Василичу-младшему не понадобилось и полминуты.
      "Бусыгин наглядеться не мог на свои новые японские замки", - подумала Елена Евгеньевна, входя к себе домой. Василичи остались снаружи.
      Она прошла не на кухню - не желает она сегодня быть радушной хозяйкой! - а в гостиную, где буквально упала на диван.
      - Отец и сын, трудовая династия, семейный бизнес, общее дело, "Коза ностра". Теперь мне ясны корни мафии, Андрюшенька.
      - Я каждый день буду по два часа Господу Богу поклоны класть, если в этой стране воцарится настоящая мафия. От Кремля до Шепетовки нами владеют банды, которые между собой в постоянной войне. Мафия же в изначалии своем "убежище". О чем, кроме убежища, мечтать, когда идет война? Но, по-моему, не тебе сетовать на трудовые династии.
      - Именно что мне. Мой дед умер генерал-полковником, и за гробом несли тридцать девять медалей и орденов только потому, что какой-то другой дед, хоть того же Василь Василича-младшего в сороковом на допросе перестарался и сломал деду обе кисти. А после тюремного госпиталя дед попал в одну камеру с Рокоссовским, и тот его вытащил, когда вышел сам.
      Мой отец всю жизнь работал на войну, и за это Василь Василич твой водил его под конвоем в уборную.
      Я, кажется, могу уничтожить вообще все, что называется современной цивилизацией, и новый Василь Василич без ключа открывает дверь моего дома. Мы всегда служили, они - надзирали за нами.
      - Лена, что за настроения? От кого глупостей набралась? Хватит уже оголтелых разоблачений, пора вперед смотреть. Занятные у тебя новые знакомые, если вы об этом с ними говорите. А какую роль ты отводишь мне? Надеюсь, не тех кровопийц рода человеческого, на которых тебе приходится подневольно служить?
      Она и сама не знала, откуда взялись резкие слова.
      Если она раньше и думала на эти темы, то отвлеченно, не применяя к себе. Что ни говори, а это был образ ее жизни. Может, оттого, что жизнь теперь пошатнулась? Или взыграло возмущение генерал-полковничьей внучки и академиковой дочки? Или просто сам факт, как ее собрались лишить последних собственных тайн?
      Пусть маленьких, но своих. Сокровенных, любимых. Любимых... Миша...
      - Тебе надо основательно отдохнуть, старуха. - Андрей Львович покачивался в папином любимом кресле. Благодаря пружине оно могло наклоняться в любую сторону. - Ты просто не в себе. Что произошло?
      - Что бы ты сказал, если бы меня вдруг не стало? Была - и нету, испарилась, исчезла, умерла? Все мы не вечны. Что будешь делать без "Антареса"? Я ведь уже включена в оборонную мощь страны, или ты еще не удосужился доложить Президенту? Кстати, почему я до сих пор не представлена, он Верховный Главнокомандующий или банда, в которой главный ты, его уже сместила?
      - Тебе было бы неинтересно говорить с Президентом. Он не слишком... внимательный собеседник.
      - Все равно, хоть потрогать. Он живой, а может, уже кукла из телепрограммы? У них там одну, говорят, сперли, так, может, это он?
      - Откуда мысли о смерти, Лена? Ты себя плохо чувствуешь? Хочешь, устроим обследование в нашем центре? Хочешь, в "кремлевке"?
      Елена Евгеньевна показала пальцем на бар, Андрей открыл, стал перебирать бутылки, на "Скоче" она так же жестом велела остановиться. Когда он хотел долить содовой, решительно прикрыла стакан ладонью.
      - За Президента! - сказала она. Проглотила дымную влагу, не поморщившись. - Его любимое. Бусыгин не нарадуется на эту бутылку. Что ни гости - достанет, покажет издали, объявит, что оно - любимое нашего Президента, и сразу на место. А в стопки водочку норовит. Что ты смотришь, Андрюшенька? Я могу пить как извозчик, да воспитание не позволяет.