Медный ангел

И накидку меховую надевала, и хворост муж в камин постоянно подкидывал, и даже привез из Парижа меховые чулки, как у самой королевы! Тщетно: красавицу продолжало трясти чем дальше, тем сильнее. Судьба ее была бы совсем печальна, если бы не молодой красавец аббат из соседнего монастыря, который проникся несчастьями бедняжки и оказал ей всю необходимую помощь в этом пикантном вопросе. Теодор, закрыв глаза, с болезненным интересом слушал песенку, совершенно позабыв о собственном бедственном положении.

Синие глаза, завитая прядь!

Ах, как жарко с красавцем аббатом спать!

Всадник был уже совсем близко, и песенка внезапно оборвалась, сменившись проклятиями. Неизвестный остановил коня, спрыгнул на землю. Виллеру ощутил, что чьи-то руки аккуратно приподнимают его со снежного ложа.

– Сударь, вы живы?

Теодор с трудом разлепил веки и уставился в лицо незнакомцу. Достаточно молодой человек, темноволосый и синеглазый, изумительно красивый. Его Виллеру точно никогда не встречал. Впрочем, не в первый раз шевалье пытались убить абсолютные незнакомцы, но этот, кажется, не из их числа. Не в силах ответить, Теодор только пошевелил губами.

– О, Святая дева, да вы истекаете кровью!

– Исключительная наблюдательность, – прохрипел Виллеру.

Незнакомец обрадовался:

– Язвите, значит, жить будете. Не беспокойтесь, я позабочусь о вас. Как ваше имя?

– Шевалье Теодор де Виллеру.

– А я – аббат Анри де Вильморен. Что ж, шевалье, давайте-ка я помогу вам подняться и сесть на лошадь. Это ведь ваш изумительный конь скучает неподалеку?.. Вот так, потихоньку, нашими стараниями да Божьей милостью...

Теодору удалось взобраться на лошадь, но это потребовало последних сил, которые, как ни странно, у него еще оставались. Земля под копытами коня вздрогнула – и провалилась во тьму.

Глава 4

После отъезда Анри Камилла заскучала. Вильморен всегда оживлял ее жизнь, но его визиты не могли длиться вечно или хотя бы случаться чаше. У Анри было много обязанностей.

Госпожа де Ларди устроилась с книгой у огня, но читать не могла. Может быть, Анри прав, и ей пора что-то менять? Однако при мысли, что нужно ехать в Париж и начинать охоту за женихами, Камиллу начинало тошнить. Она уже однажды попробовала и вовсе не горела желанием повторять попытку. Проще здесь и так – а там будь что будет. Господу наверняка нравится ее жизнь, если Он не хочет, чтобы она изменилась. Почти монахиня – только без обетов, без мессы, в бархатных платьях и с еретическими книгами. Камилла усмехнулась.

«Если бы Он хотел, чтобы я изменилась, Он дал бы знак... А я, возможно, оказалась бы не настолько глупа, чтобы понять послание».

Она вздохнула и захлопнула книгу. И в тот же миг услыхала топот ног. Дверь распахнулась.

– Госпожа! – Аннет задыхалась. – Там... там вернулся аббат де Вильморен!

– И его возвращение тебя так напугало? – насмешливо поинтересовалась Камилла.

Аннет помотала головой:

– Святой отец привез раненого. Говорит, нашел на дороге...

Камилла вскочила и бросилась в холл. Анри как раз входил в дом, за ним шли двое слуг, поддерживавших раненого. Высокий дворянин, руки в крови и еле ступает, а на черной одежде кровь незаметна – и все же госпожа де Ларди с первого взгляда поняла, что дело плохо.

– Камилла, срочно нужна комната. И врач. – Анри был по-военному немногословен, не зря столько лет отслужил в гвардии.

– Идем. – Камилла кивнула слугам и стала подниматься по лестнице. Раненый, кажется, не понимал, куда его ведут, но ноги покорно переставлял. – Что случилось?

– Я ехал в аббатство и увидел красный сугроб, – хмыкнул Анри, перешагивая через две ступеньки. – А потом углядел и брошенную лошадь. На шевалье де Виллеру наверняка напали разбойники. Или он – неудачливый дуэлянт. Но что он делал в сугробе у дороги, ума не приложу. Следов борьбы поблизости я не заметил.

– Шевалье де Виллеру?

– Да, Теодор де Виллеру. Он назвался. Не ведаю, сознательно или нет, но он превосходно язвит в ответ. По дороге мы имели весьма содержательную, хотя и короткую беседу. Он все время порывался куда-то ехать и кого-то спасать. Еле удержал.

Камилла распахнула дверь одной из комнат для гостей. То, что нужно: кровать, чистые простыни, растопленный камин, и до ее собственных покоев недалеко. Слуги осторожно уложили шевалье на постель.

– Так, я беру это в свои руки, – решительно объявила Камилла.

...Огонь в камине казался алым зрачком дракона. Теодор почему-то не мог закрыть глаза и лежал, глядя на пламя. Мир мерцал перед ним огненными оттенками, огонь жег пальцы, поднимался по запястьям, змеей обвивал руки и полз, полз все ближе к сердцу... Сердце – тугой комочек – бешено пульсировало в неровном ритме.

Теодор попробовал нашарить на поясе рукоятку кинжала, но не обнаружил оружия и встревожился. Ах да, кинжал остался на дороге... А где находится он сам? В каком-то доме. Потолок качался. По комнате плясали тени: вот тень с профилем прекрасной женщины протянула руку своему изящному партнеру, то ли в плаще, то ли в сутане... Теодор сморгнул наваждение.

В голове гудели все колокола мира. Виллеру чувствовал себя ветхой материей, натягиваемой на деревянную раму ночи. Так тянут, так сильно тянут... Ему не выдержать, рвутся старые нитки, разъезжается плетение.

– Отче наш, сущий на небесах... Да святится имя Твое...

Шепот полетел в ночь, произнесенные слова исчезли бесследно, будто Виллеру молчал. Распятие – угольно-черный росчерк на алой стене.

Бога рядом не было. И Девы Марии тоже. Но какая-то женщина приходила. Она собственноручно стянула с него камзол и ботфорты, Теодору было уже почти все равно. Реальность утонула в рыжем тумане, и отчетливо он слышал лишь голос этой женщины. Ее лицо казалось ему ликом скорбящей Богоматери. Не плачь, Мария, не плачь, на третий день Он воскреснет...

– ...Вы бормочете молитвы чаще, чем мой друг аббат. Вы не похожи на священника, скорее, на военного. Откуда у солдата за душой столько латыни, а?

Ты не понимаешь, хотелось ответить ему. Почему ты не понимаешь? В твоих глазах вся мудрость мира, а ты не можешь меня понять?

– Ну же, шевалье, не смотрите на меня так, будто я убила вашу любимую бабушку. Выпейте воды. Выпейте!

Он пытался сопротивляться, но его никто не слушал. Голоса тонули в тумане, и только незнакомка продолжала быть и звучать, за ее голос он уцепился, как матрос с затонувшего корабля цепляется за обломок доски.

– ...Пошлите за лекарем, немедленно. Это лихорадка. Нельзя давать ему вставать. Лежите, шевалье!

– Мне нужно...

– Я лучше знаю, что вам нужно. Лежите!

Он подчинился – иногда так приятно подчиниться женщине... Руки незнакомки выпорхнули из тумана, пробежались по его лицу, омыли прохладной волной. Слабо понимая, что делает, Виллеру поймал ее ладонь и прижался к ней губами.

– Останьтесь, сударыня. Я слышу только вас...

– Я никуда не уйду, шевалье. – И в сторону: – Как только появится лекарь, ведите его сюда. И, Анри, будьте поблизости, я отправлю записку преподобному де Верней, что вы задержитесь у нас. Возможно, ваши услуги понадобятся. Хотя и не хотелось бы.

Рыжий туман залепил глаза и уши, и остались в этом мире лишь руки и голос незнакомки.

Он проснулся где-то час спустя, было очень холодно, но туман слегка рассеялся. «Временное облегчение?» – четко подумал Теодор. Пока он еще может соображать, это хорошо.

Над ним склонилась женщина. Ага, значит, она ему не приснилась, не была порождением бреда. Почему-то это открытие заставило его вздохнуть с облегчением.

– Спокойно, шевалье. – Незнакомка улыбалась. – Лекаря еще нет. Голову оторву мерзавцу.

– Вы ругаетесь, как площадная торговка, – беззвучно засмеялся Виллеру. – Где я?

– В моем замке Жируар. Меня зовут Камилла де Ларди. Анри де Вильморен, мой друг, нашел вас на дороге и привез сюда.

– Я это помню.

– Очень хорошо. Что с вами случилось?

– На меня напали по пути. Неподалеку от реки. – Виллеру поморщился, волной накатила тошнотворная боль. Госпожа де Ларди вовремя поднесла к его губам кружку с водой. – Я их убил. Кажется, шестерых. Седьмой меня ранил, но мне удалось уйти.

– Восхитительно, – вздохнула Камилла. – Значит, надо сообщить местным гвардейцам, что наша дорога усыпана трупами.

– Я не нарочно, – буркнул Теодор.

– Конечно, шевалье, вы нечаянно. Не беспокойтесь, я обо всем позабочусь.

– Вы очень добры, мадам.

– А вы излишне многословны. Не тратьте силы, молчите. Хотя нет, ответьте мне еще на один вопрос. На вашем теле следы едва заживших ран – откуда они?

– Дань последней победе в Эльзасе. – Подробности госпоже де Ларди знать ни к чему. – Я ехал домой, в Лимож. Получил отставку.

– Простите мое любопытство – через Париж?

– У меня были дела в столице. – Не объяснять же ей про гардероб, который непременно хотелось заказать у хорошего портного.

– Возможно, мне следует написать вашей семье? Вряд ли вы сможете быстро покинуть Жируар.

«То-то они удивятся», – подумал Теодор.

– Не стоит. Меня там никто не ждет.

– Гм. – Камилла закусила губу. – Ладно. Хотите еще воды?

Виллеру кивнул.

– Хорошо. – Женщина исчезла, и Теодору сразу стало одиноко. Но она быстро вернулась, неся кружку с водой, и помогла шевалье напиться.

Дверь приоткрылась.

– Ваша светлость, приехал лекарь...

– Немедленно его сюда, лентяя!.. А, вот и вы, Жерар! Ели на завтрак черепаховый суп?

Голоса звучали все дальше и дальше, Теодор закрыл глаза. Зашуршали юбки, Камилла вновь склонилась над ним, от нее пахло лавандой. Странно, он еще помнит этот запах. Его любила сестра.

– Сейчас вам будет плохо, шевалье, но помните, я здесь, я никуда не уйду.

– Зачем вам это? – шепотом спросил Виллеру. Он так привык быть один, что забота женщины, которую он впервые увидел нынче вечером, казалась ему странной.

– Сама удивляюсь. То ли закон гостеприимства, то ли вы мне симпатичны, то ли я не хочу заставлять Анри читать заупокойную. Мальчик расстроится... Ну, Жерар, он ваш. И не пытайтесь меня выставить, я остаюсь, а ты, Эжен, встань у дверей и никого сюда не впускай.

...Он держал за руку Марго – своего ангела с глазами цвета Вечности. Ее хрустальная красота была настолько нереальна, что он, как всегда, опасался коснуться ее лица своими неуклюжими руками. Травы оплели их ноги. Ангел смотрел в небо, готовясь улететь.

– Значит, ты уезжаешь?

– Да, Теодор, он увозит меня в Италию. Пыльный воздух, солнце и оливы. Каменные дороги Вечного Города. Это навеки.

– Я приеду за тобой.

– Не надо.

– Хочешь, я убью его?

– Ты не сделаешь этого. Он не виноват в том, что я его не люблю. Оставайся здесь, а я буду помнить о тебе.

– Почему, Марго?

– У тебя другая дорога, я знаю.

– Я всегда буду любить тебя.

– Это я тоже знаю. Но ты не поедешь за мной. Я прошу. Такая малость...

Она всегда разговаривала короткими фразами, срубленными на корню.

– Хорошо, Марго, но не оставляй меня за дверью, если я однажды появлюсь у тебя на пороге.

– Когда ты найдешь мой порог, я впущу тебя.

...Она умерла от чахотки три месяца спустя, в Риме. Теодор получил от нее письмо, всего три строки: «Не спешите искать мою дверь. Но когда время придет – стучитесь, и отворят вам. Любовь никогда не перестает...»

Цитаты из Библии, написанные ее рукой, были на вкус как ее губы.

Марго. Его хрустальный ангел.

– Выпейте. Станет легче.

Другие руки, другой голос, ни грамма хрусталя – звонкая медь. Крылья с медными перьями, жестко трущимися друг о друга, чаша, наполненная огнем, у его губ. Ангелы бывают разные.

– Вы медный ангел, – сказал он и сделал глоток. Огненные сполохи ее смеха медленно растаяли.

– Обычно мужчины называют меня дьяволом в юбке. Ангел – это что-то новое. Мне кажется, вы склонны идеализировать женщин. Спите. Спите...

Глава 5

Он снова впал в забытье. Камилла поставила на стол опустевшую чашку и вернулась к кровати. Присев на край, она взяла правую руку Теодора, откинула слипшиеся волосы с его лба. От мужчины шел жар, словно от печки, но он трясся, хотя в комнате было очень тепло. Горит, как в огне. Каждый раз, возвращаясь к его кровати, она опасалась обнаружить на ней кучку пепла.

Камилле отчаянно хотелось набить трубку, но здесь это было неуместно, а уходить она не желала – ей казалось, что стоит выйти и закрыть дверь, как с Теодором что-то случится. Иллюзия, всего лишь иллюзия, которой она зачем-то поддалась, иллюзия того, что она нужна страдающему мужчине. Нужно оставить здесь кого-нибудь из слуг, а самой уйти – так она говорила себе два часа назад, но потом перестала. Лишь приказала принести сюда чай и бисквиты. Они остались нетронутыми, и чай давно остыл.

Камилле казалось, что ночь никогда не кончится. Анри она отправила спать – он ничем не мог помочь, а в том, что Вильморен помолится за раненого, Камилла не сомневалась. Время тянулось медленно, и ей ничего не оставалось, как разглядывать нежданного гостя.

Она никогда особо не любила блондинов – а он блондин, причем нордический, очень светлый. И глаза у него прозрачные и холодные, как февральский лед. Сейчас они были закрыты, но в момент просветления, когда Теодор осмысленно заговорил с нею, Камилла их хорошо разглядела. Голос у него оказался глуховатый – скорее всего, вследствие солдатской привычки сдерживаться. Черты лица немного асимметричные, но есть в них завораживающая красота. Шрам на щеке, почти незаметный уже... Госпожа де Ларди находилась в комнате постоянно и помогала раздевать Теодора – потому и увидела, что его тело буквально покрыто шрамами, как старыми, так и едва зажившими. И его правая рука... Камилла осторожно коснулась изувеченной конечности Виллеру, шевалье скрипнул зубами, и она поспешно отдернула пальцы. Не хватало еще ему лишнюю боль причинить.

Теодор что-то забормотал, и вновь на латыни. Она погладила его по голове, успокаивая. Волосы у него были жесткие, кое-где уже проглядывала седина, хотя и трудноразличимая в светлых льняных прядях. Кто он? И почему на него напали? На дороге нашли шесть трупов – слуга, посланный к муниципальным гвардейцам, уже вернулся и подтвердил сказанное Теодором. Солидно подготовленное нападение, неслучайное. В том, что это нападение, госпожа де Ларди не сомневалась: о разбойниках здесь слыхом не слыхивали, окрестности замка Жируар славились спокойствием. Грабить тут было особо некого, замок стоял в стороне от оживленных дорог. Камилла прикоснулась к щеке раненого. Лихорадка, надо пойти приготовить лекарство. Она прихватила покрывало с кресла и вышла.

Очаг на кухне давно прогорел, Камилла поплотней закуталась в плед. Если закрыть глаза, то можно представить, что за окнами уже лето... Она мерзла зимой, не спасали ни меховые накидки, ни куча покрывал, ни жарко натопленные камины. Возможно, помогли бы теплые мужские объятия, но у госпожи де Ларди давным-давно не было любовника. После смерти Франсуа большинство знакомых мужчин казались ей... ненужными. Из оставшихся половина была ей не по вкусу, а кое-кому не по вкусу она сама. Ну и, наконец, несколько возможных кандидатов женаты, а Камилла далека от того, чтобы заводить интрижку с семейным мужчиной. Слишком хорошо она знает, к чему приводят подобные отношения. Насмотрелась...

Она разожгла огонь, вскипятила воду, бросила в котелок пучок мяты, немного шиповника и листьев малины. Налила себе вина и опустилась на стул, ожидая, пока отвар настоится и можно будет его процедить.

Она поправила плед и глотнула из бокала. Пора возвращаться в комнату к шевалье. Сейчас придет Жерар, которого она заставила остаться в замке, и снова пустит раненому кровь. Отвратительное зрелище, но делать нечего – это единственный способ уменьшить лихорадку, как утверждает лекарь. А Камилла платит ему достаточно, чтобы доверять.

Ад существует, Виллеру знал точно.

В свой маленький личный ад Теодор спускался не впервые: он шел по ледяной лестнице, а она не заканчивалась. Просто не заканчивалась, и всё. Освещенная лишь мертвенным мерцанием голубого льда, она вела все вниз и вниз. По ней можно бежать и катиться кубарем; можно ползти, пока ладони не почернеют от холода. Самый громкий крик звучал там комариным писком. Лестница была проста и оттого до ужаса реальна. Она никуда не вела. Иногда Теодор останавливался и бился, бился об лед, пытаясь расколоть его, но ничего не получалось.

Потом появлялся какой-нибудь свет, и лестница таяла.

На сей раз этим светом оказался огонек свечи, стоявшей у изголовья кровати. Теодор моргнул – даже это далось ему с трудом. Ему казалось, что сердце стучится о ребра не чаще, чем раз в полчаса.

Тело еще хранило холод ледяной лестницы, холод царства неподвижности и смерти, но левой руке было отчего-то очень тепло. Теодор скосил глаза и увидел каштановые пряди, выбившиеся из когда-то безупречной прически. Камилла спала, положив голову на его руку, под глазами у нее залегли тени.

Теодор некоторое время смотрел на спящую женщину, опасаясь ее разбудить. Сон смягчил ее черты, и лицо, ранее решительное, сейчас было невинно-беспомощным, как у ребенка. Брови ее подрагивали – наверное, снилось что-то плохое.

«Я совсем не знаю этого медного ангела, так откуда мне известно, какие она видит сны?..»

Словно почувствовав его взгляд, Камилла пробудилась; лицо дрогнуло и застыло в привычной маске самоуверенной решительности прежде, чем открылись глаза.

– О, шевалье, – она подняла голову, – как приятно наконец видеть ваш осмысленный взгляд. Глаза без разума – страшное зрелище, теперь-то я знаю.

«Да?»

– Да. И я хочу, чтобы вы помогли мне, шевалье. Будьте любезны, пейте то, что я пытаюсь в вас влить. Мне надоело наблюдать, как из вас сцеживают кровь. Будь я старым вурдалаком, хлопала бы в ладоши от радости, но я не вурдалак, мне вас очень жалко.

Пыталась она его рассмешить или нет, но Теодор улыбнулся. Только один вопрос всё еще занимал его: почему хозяйка дома сидит здесь, все в том же, теперь уже измятом платье из винного цвета бархата?

– Перестаньте пытаться говорить, я хорошо читаю по глазам. Вы хотите спросить, что я тут делаю. Отвечаю: я тут сплю, – от сдерживаемого смеха у нее на щеках появились ямочки. – Я в своем доме хозяйка, могу спать где угодно, и я выбрала кресло рядом с вашей кроватью. Вдруг вы проснетесь, и вам понадобится кто-то, кто умеет читать по глазам?.. Теодор молчал. Камилла пригладила волосы. – Я слишком много говорю. Надо обратить это на пользу. Закрывайте глаза, шевалье, и постарайтесь снова заснуть, а я использую свое красноречие: расскажу вам сказку. Мне ее в детстве няня рассказывала. Так вот, давным-давно в далеком королевстве жила прекрасная принцесса, но не было у нее настоящей любви. А по соседству жил один дракон...

На следующий день Виллеру ни разу не пришел в себя. Камилла просидела рядом с ним целые сутки, не смыкая глаз. Она не молилась – это было предоставлено Анри, который, к сожалению, был вынужден покинуть замок, но обещал, что за Теодора помолится вся братия монастыря Во-ле-Серне. Помня, как Анри умел вдохновлять людей своими пламенными речами, Камилла могла быть уверена: за больного замолвят не одно латинское словечко.

Она сидела в кресле у кровати, большей частью просто наблюдая за раненым. Не зная, слышит ли он ее голос, Камилла тем не менее говорила: рассказывала ему глупые сказки (а казалось, с детства все позабыла – теперь же вспомнились), читала вслух, просто болтала о пустяках. Она так много не разговаривала, кажется, уже лет десять. После смерти Франсуа ее нелегко было растормошить, только Анри это удавалось. Но Анри – случай особый.

Виллеру бредил. Большей частью тихо: Камилла даже разобрать не могла, что он бормочет. Но иногда шевалье начинал говорить четко и резко: отдавал приказы, перед кем-то отчитывался, кого-то о чем-то просил. Имена, которые он произносил, были ей смутно знакомы: Гассион, л'Опиталь, Лаферте-Сенектер – офицеры герцога Энгиенского. Будучи близко знакома с сестрой молодого герцога, Анной-Женевьевой де Лонгвиль, Камилла немало знала о военных кампаниях и участвовавших в них людях.

Временами Теодор тихо и жалобно шептал молитвы. А иногда звал женщин. Марго. Женевьева. Генриетта. Три имени, больше нет. Камиллу он не звал – да и с чего бы, но иногда его рука принималась слепо шарить по одеялу, и госпожа де Ларди поспешно стискивала его пальцы. Теодор немедленно успокаивался, и некоторое время обходилось без бреда. Потом все начиналось сначала.

Жерар пожимал плечами:

– Следующая ночь, ваша светлость, решит все.

Ночь эта оказалась не страшнее кошмаров, которые иногда снились Камилле в полнолуние. Там, в кошмарах, она раз за разом теряла Франсуа и, просыпаясь, понимала: он потерян на самом деле, его не вернуть. Теперь остается только уповать на милость Божью и встречу в раю или в аду. А шевалье де Виллеру нужно было не потерять прямо сейчас, и исход битвы со смертью напрямую зависел от нее, Камиллы.

«Какая же я глупая. Почему я опять позволила себе поверить в иллюзию?»

Эту глупую веру не смогли убить даже годы одиночества. Страшная, тяжелая иллюзия: «Пока я здесь, с ним ничего не случится».

Камилла осознавала собственную наивность. Смерть не разбирается, кто стоит у изголовья ложа умирающего: святой, шепчущий молитвы, или совершенно случайная женщина, или возлюбленная. Смерть всегда забирает то, что ей причитается, но все равно до последнего мига надо бороться. Камилла сидела у кровати Виллеру, шептала ему что-то успокаивающее, вытирала стекавший по лицу пот, меняла повязки на ране. Этим должна была бы заниматься сиделка, Жерар так и сказал, но разве он мог переспорить госпожу де Ларди? Не особо и старался, махнул рукой.

– Ну же, держитесь, шевалье, – говорила она раз за разом. – Пока я здесь, с вами ничего не случится.

Теодор стонал и бормотал что-то на латыни.

– «Starba Mater Dolorosa», – безошибочно определяла Камилла. – «Стояла скорбящая Богоматерь». И почему он не носит сутану, хотела бы я знать?..

К концу ночи Камилла устала так, что окровавленные тряпки падали из рук, и не было сил их подбирать. Она даже не сразу поняла, что вода в тазике, стоявшем на столике у камина, красная не от крови, а от первых рассветных лучей. Иллюзия сработала: Теодор дышал ровнее, жар, кажется, уменьшился. Камилла позвала Жерара, убедилась, что не ошиблась в своих выводах, и отправилась к себе – отдохнуть несколько часов и вернуться на пост.

«Я тоже солдат. Я сражалась со смертью. Я победила».

Теодор проснулся, только когда солнце уже повисло низко над горизонтом, готовясь покинуть небо и окунуть землю во тьму. Он чувствовал себя страшно слабым, но вполне живым; жар немного спал, стало гораздо легче дышать. В комнате, наполненной вечерним светом, Камилла казалась статуей из меди. Виллеру закашлялся, женщина немедленно встала и склонилась над ним.

– Как вы себя чувствуете, шевалье?

– Жить буду, – буркнул Теодор, чем вызвал улыбку на лице госпожи де Ларди.

– Вот и хорошо. Знаете, хоронить вас не входило в мои планы. Кладбище Жируара маленькое, мест мало.

Наверное, он доставил хозяйке замка немало хлопот. Теодор терпеть не мог быть причиной неудобств. Несмотря на слабость, он попытался подняться.

– Я чувствую себя уже гораздо лучше. Еще несколько дней, и я смогу покинуть вас, отблагодарив за гостеприимство.

Госпожа де Ларди посмотрела на него очень странно и сделала попытку уложить обратно. Так как сил у Виллеру сейчас было не больше, чем у котенка, пришлось подчиниться.

– Ах, эти мужчины, – неожиданно жестко сказала Камилла. – Умрут, но гордостью не поступятся. Да, шевалье? Ну-ка, немедленно прекратите свои глупые попытки, иначе рана откроется, и все усилия пойдут прахом.

– Прошу прощения, сударыня, – Теодор не собирался так просто сдавать позиции, – у меня много своих дел. Я уеду как можно скорее.

– Сейчас мы их все отменим, ваши дела. – Камилла решительно кивнула, взяла раненого за руку и начала шепотом считать пульс. Пальцы ее были мертвецки холодными. Какое право она имеет распоряжаться? – Что, так нравится выглядеть несгибаемым героем, шевалье?

– Я всего лишь исполняю свой долг, – просто сказал Теодор. Его долг в данном случае состоял в том, чтобы как можно скорее убраться отсюда. Сложить два и два просто: события в армии, предшествовавшие его отставке, и нападение на дороге. За ним охотятся. За ним придут снова. И могут пострадать окружающие его невинные люди.

Камилла ничего этого не знала, поэтому фыркнула:

– Мужчины и их добродетели. Боже, как же вы мне все надоели, глупые храбрецы! – Ее пальцы легли на лоб Теодора и отдернулись, словно обжегшись. – Всё, что угодно, лишь бы не выглядеть слабым. Доползут куда угодно, держа в зубах собственные кишки. Простите меня за некуртуазность выражений...

– Вы ползали? – спросил Теодор, взглянув на хозяйку замка в упор.

Камилла опешила:

–Что?

– Я спрашиваю, вы когда-нибудь ползли по полю боя, оставляя за собой след из собственной крови? – Виллеру едва не сорвался, с трудом восстановил дыхание и продолжил: – Если нет, то не имеете права судить, зачем мы это делаем: из проклятой гордости, чувства долга или из желания выжить... либо умереть достойно.

– Зачем достоинство трупу, шевалье? – устало сказала Камилла, ничуть не смущенная его тирадой. – Не все ли равно вашей возлюбленной, умерли вы, скрючившись в три погибели, или как Роланд, прижимая меч к сердцу? «Он лег лицом к стране испанских мавров, чтоб Карл сказал своей дружине славной, что граф Роланд погиб, но победил...» – процитировала она. – Все равно мы будем плакать. Не пытайтесь перевести разговор, меня не удастся отвлечь от главного: вы никуда не поедете, хотя бы потому, что вас никто не ждет.

Виллеру дернулся:

– С чего...

– Вы сами это мне сказали. В этой комнате, двое суток назад. Так что вам меня не переспорить.

– Хм. – Теодор снова закашлялся. Боль то уходила, то возвращалась. Хотелось лежать, закрыв глаза и не двигаясь, и поверить в то, что бескорыстие этой женщины – именно бескорыстие. От чужой заботы Виллеру давно отвык. После того, как умерла Марго, он в свое сердце никого не впускал.

– Я вас убедила? – спросила Камилла, внимательно наблюдавшая за его лицом. Ее голос стал мягким, успокаивающим. – Подумайте, шевалье, куда вы поедете? Завтра, говорят, будет метель. Вы очень слабы, кашляете с кровью. Вам пробили легкое на войне? – Теодор кивнул. – Тогда неудивительно. Я не гоню вас, вы не доставляете мне неудобств.

– А ваша семья?..

– У меня нет семьи, я одна и сама себе хозяйка.

Почему-то мысль о том, что Камилла – свободная женщина, доставила Теодору смутное удовольствие. Наверное, виною всему было тщательно спрятанное самолюбие: хотелось, чтобы ее внимание сейчас принадлежало только ему. Эта забота оказалась для него нужнее целебных отваров, хотя признаваться себе в этом Теодор не желал. И, возможно, здесь и сейчас его не найдут те, кому он перешел дорогу.

– Хорошо, – холодно сказал Виллеру. – Но только до тех пор, пока я не смогу ездить верхом.

Камилла скривилась:

– Вы уверены, что вы солдат, а не купец? Отлично торгуетесь. Будь по-вашему. Милостиво оставляю за вами право передумать.

Он повернул левую руку ладонью вверх, и Камилла, помедлив немного, накрыла ее своею. Теодор, сделав над собой усилие, чуть приподнялся, иронично улыбнулся и поцеловал тонкие пальцы госпожи де Ларди. Вряд ли он ей небезразличен, но, как гостеприимная хозяйка, она безупречна. А нужно ли что-нибудь еще? Только покой. Остроты же можно пропускать мимо ушей, этим искусством Теодор овладел давно.

– Вы сумасшедший, – буркнула Камилла, отнимая у него свою руку и поправляя одеяло. – Вы будете спать или нет?

И сидела рядом, пока он не заснул.

Глава 6

Камилла пыталась за привычными действиями скрыть некоторую растерянность. Ее подопечный был... странным, иначе и не скажешь.

Он чем-то притягивал взгляд, хотелось смотреть на него еще и еще, но что в нем особенного, женщина объяснить не могла. Странное, полузабытое ощущение неразгаданной загадки; с подобными мужчинами она сталкивалась достаточно редко. Обычно сразу видно: один – вертопрах, другой – интриган, третий, упаси Господи, – святоша. И ничего тайного.

А тут – одно и то же выражение лица, не меняющееся на протяжении всех разговоров и даже в бреду. Мраморный истукан, да и только. И разговоры холодные, каменные. Чего стоило уговорить его не срываться немедленно с кровати. Не смог, но пытался же.

Честно говоря, Камилла обиделась. Спасенный гость пренебрег ее гостеприимством – почему? Что она сказала такого, что он вот так вздумал уезжать? Ничего особенного. То ли упоминание о похоронах ему не понравилось, то ли что-то еще, поди разберись.

Перевалило за полночь, но сна не было ни в одном глазу. Камилла сидела и бездумно смотрела в стену. Теодор ровно дышал, госпожа де Ларди и не подозревала, что следит за его дыханием, пока оно вдруг не перешло в кашель. Тогда она вскочила, поддержала его голову, а после дала напиться.

– Не проще ли оставить со мной сиделку? – пробормотал Теодор, опускаясь обратно на подушки.

– Проще, но в себе я больше уверена.

– Я беспокоюсь, что это неудобно для вас, госпожа де Ларди.

– Позвольте мне решать, что для меня удобно, а что нет. – Ну вот, опять она разозлилась. Нехорошо. Интересно, есть ли у шевалье де Виллеру другое выражение лица, кроме этого, благородно-вежливого и холодного, как февральский снег? И если есть, надевает ли он его хотя бы по праздникам?

– В таком случае, если вас не затруднит, у меня к вам просьба...