Трень - брень

      - Замолчи! - Ольга двинулась на Аркашку с кулаками.
      - Что ты? Что ты наскакиваешь? - Аркашка прикрылся. - Я же просто говорю, как тебя будут дразнить, если ты не перекрасишься. "Рыжий, да красный - человек опасный. С рыжим дружбу не води, с рыжим в лес не ходи". Рыжуха.
      - Я тебя убью.
      - "Рыжих и во святых нету".
      - Я тебя в самом деле убью.
      - "Рыжий вор украл топор".
      Ольга бросилась на Аркашку. Но он упал на землю и спрятался под скамейку.
      - Какая рыжесть, - сказал он оттуда.
      Ольга полезла было за ним, но Аркашка отбежал на четвереньках к вазе.
      - Иди сюда, я тебе покажу что-то, - позвал он. - Отвалил каменную плиту от цоколя. Открыл тайник. Аркашка вытащил оттуда толстую пачку растрепанных книжек. - Вот. Детективы и другие ценные книги. Конан-Дойль. "Лига красноголовых". "Инесса, рыжий дьявол". А вот еще заграничный автор: "В когтях Барбароссы". Барбаросса - рыжебородый пират, гроза Средиземного моря. Мне эти книжки дома читать не разрешают. Дома я читаю по специальной программе. Только классику и биографии великих людей. Бабушка настаивает. Кстати, у классиков тоже рыжие навалом - и почти все как есть злодеи.
      - Разорви эти книги.
      - Скажешь! Книга - друг человека.
      - Собака - друг человека.
      - Книжки тоже. Всему хорошему в нас мы обязаны книгам. Видала, какие растрепанные? Их уже, наверно, миллион людей прочитали. Я их берегу, подклеиваю. Кстати, в "Трех мушкетерах" миледи - рыжая. - Аркашка хихикнул, запустил обе руки в свою надерганную челку. - Я иногда читаю и задумываюсь. Что мешает людям спокойно жить? Все говорят: подлецы мешают. И в книжках тоже. Какой-нибудь подлец всем кровь портит. Тысячи людей его ищут, не могут найти: он - как блоха в темноте. Я, значит, задумался: кто же эти подлецы все-таки? Как бы их сразу узнавать, ну, как лошадь или кошку, уже при рождении. Родился подлец - сразу на него карточку заводить спецучета и глаз с него не спускать. - Аркашка посмотрел на Ольгу с опаской.
      - А ведь действительно, - сказала Ольга. - Подлецы, подлецы, кто же они по природе? Откуда берутся?
      Аркашка вытащил из тайника еще пачку книжек, поновее.
      - Про шпионов, "Волчье логово". Здесь рыжих штук двадцать. Все самые кровососы фашисты - рыжие. Русский изменник, в прошлом вор, - рыжий. Шпион-диверсант тоже рыжий. Хочешь, дам почитать? Не оторвешься.
      - Не хочу.
      - А вот эту хочешь? "Оливы, оливы". Про нашего разведчика в Италии, во время войны.
      Ольгой овладело беспокойство, она напряглась вся.
      - В ней тоже есть... эти?
      - Полно, - грустно сказал Аркашка. - Фашистский фельдфебель, женщина-предательница и целый взвод карателей. Этот взвод так и назывался - "Рыжая банда".
      - Значит, ты думаешь... Значит, вот ты как думаешь!
      - Ну да, а как же мне было иначе думать? Если в книжках как подлец, так обязательно рыжий. Я даже рацпредложение написал: если все рыжие подлецы, то почему милиции не переловить их всех и не упрятать куда-нибудь подальше? Я это сочинение дяде Шуре отдал, который разнимал нас. Он всех знает, даже главного комиссара милиции.
      - Ну и что?
      Аркашка посмотрел на Ольгу, хмыкнул.
      - Он тоже спросил: "Ну и что?" А я ему афоризм: "Я мыслю, - значит, живу". А он говорит: "Не тем местом мыслишь". Взял с меня слово, что буду молчать до гроба жизни, потом снял с себя ремень, а с меня снял штаны. - В этом месте повествования Аркашка хлюпнул носом и возмущенно бровями двинул. - Еще лупит, да еще и приговаривает: "Мелкие мысли назойливее насекомых. К тому же от них труднее избавиться. Избавляйся и меня за помощь благодари". А потом говорит: "Если живешь, научись мыслить шире". А еще родной дядя. Я два дня не мог за роялем сидеть. Мне еще и от бабушки попало за то, что плохо играл. Короче, мы друг друга не поняли. Короче, я решил действовать самостоятельно... Ты была первая.
      - Но это же хамство, - сказала Ольга.
      - Что хамство?
      - Хамство так думать. И эти книжки хамские.
      Они помолчали оба, в грусти и в недоумении. Аркашка еще посопел вдобавок, потер свои горемычные уши.
      - Зачем ты уехала с Севера? Там тебя, наверное, меньше дразнили.
      - Одинаково. Просто там меньше народу. А уехала потому, что в школу. Где мы раньше жили, там школа была, там большой поселок. Сейчас моих папу и маму перевели в океан. А мне либо на Диксон, в интернат, либо сюда, к бабушке. Мы решили - пусть я лучше сюда поеду.
      Они опять помолчали.
      Воробьи, видя такое дело, взялись за охоту. Ведь как ни говори, свой желудок гораздо требовательнее чужого горя. Пустились мух ловить. Роскошные осенние мухи гудели и нахально кусались.
      Аркашка поймал одну муху с выпученными глазами, оторвал ей крылья.
      - Мухи гады! Мухи гадят! Мухи мучают людей! - пропел он.
      Ольга подняла опавший лист, разгладила его на колене.
      - Почему опавшие листья никто не называет падалью?
      - Они красивые.
      - Но ведь они тоже рыжие.
      Аркашка задумался.
      - Ха, - сказал он. - Осенью все листья рыжие. Все, понимаешь? Если бы все люди были рыжими, никто бы на тебя и внимания не обратил. Стань как все и живи себе преспокойно. Слушай, давай мы все-таки тебя перекрасим.
      - Чтобы перекраситься, в парикмахерскую идти нужно.
      - В парикмахерской не перекрасят. Ты еще несовершеннолетняя. Тебе сколько?
      - Двенадцать.
      - Прогонят.
      - А как же тогда?
      Аркашка подумал. Когда он думал, то втягивал голову в плечи. И чем крепче думал, тем глубже втягивал голову, словно старался плечами заслонить свои горемычные уши.
      - У нас в квартире одна тетка живет, Зоя Борисовна. У нее всяких красок навалом. Я у нее стяну что-нибудь подходящее. Тебе какой цвет?
      - Лучше бы черный, - сказала Ольга.
      Аркашка помчался домой.
      Ольга взяла книжку из Аркашкиного тайника, развернула. Стала читать:
      "Велик ваш грех перед господом нашим. Мерзкие отродья дьявола бродят по нашей планете, оскверняя образ божий, по которому он создал нас с вами. Я, ребята, имею в виду рыжих. Разве этот богомерзкий цвет волос был у наших прародителей, некогда изгнанных из рая? Нет, и тысячу раз нет! Рыжий цвет пошел от дьяволицы Лилит..."
      Ольга застонала, рванула себя за волосы.
      - За что? - сказала она. Сгребла книжки в охапку и запихала их обратно в тайник, словно в печку. И привалила камнем.
      Прибежал Аркашка с красивой черно-белой коробкой в руках.
      - Будешь как Кармен. Вот. "Суппергаммалонель" черный, - прочитал он надпись на коробке. - Подкраска для волос. Дает черный глубокий цвет с блеском. Нетоксична. Укрепляет корни волос. Придает волосам пышность. Одновременно является средством от облысения. Особо рекомендуется при раннем поседении. Подкраска легко смывается".
      Ольга взяла коробку.
      - "Нашей фирмой выпускается "Суппергаммалонель" всех цветов и всех существующих в природе оттенков. Тем самым фирма пытается разрешить большую гуманистическую проблему - цвет и настроение, цвет и жизненный тонус, цвет и работоспособность..."
      - Ты способ употребления читай, - подсказал ей Аркашка и сам принялся читать: - "Подкраска наносится на влажные, чисто промытые волосы нанизанным на расческу кусочком ваты. Волосы красятся по частям, прядь за прядью, до полного их потемнения". Айда в прачечную. Там вода есть нагретая. Там и свитер скинешь, чтобы не замарать.
      - Подкраска легко смывается, - сказала Ольга.
      - Ничего. Я с Зоей Борисовной поговорю, она тебя навсегда перекрасит.
      Ольга села, стиснула каменную скамейку пальцами.
      - Навсегда? И тогда мне всю жизнь придется лгать?
      Аркашка потянул ее за рукав.
      - Брось. Чего ты задумываешься?..
      Ольга вяло пошла за ним.
      Воробьи бросили мух ловить, уселись на нижние ветки и нахохлились.
      Из кустов вышел шут с балалайкой.
      Трень-брень.
      - Я пришел извиниться. Может быть, сегодня в театре присутствуют химики, парфюмеры и парикмахеры. Может быть, они скажут, что нет такой замечательной черной подкраски для волос, что покамест ее не придумали. Я напомню: история эта началась неизвестно когда и, наверно, не скоро закончится. Представьте, что действие моего рассказа происходит в том, будущем году, когда черная краска "Суппергаммалонель" уже изобретена и уже продается во всех киосках, как нынче продаются спички. Хотя мне очень желательно, чтобы такой рассказ в том, будущем году был невозможен. Надеюсь, благородные юные зрители, досточтимые пионеры, простят мне такое вольное передвижение во времени.
      Шут ударил по струнам своей балалайки.
      Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:
      "Будьте добры, причешите мне уши".
      Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,
      Лицо вытянулось, как у груши.
      "СУМАСШЕДШИЙ!
      РЫЖИЙ!"
      Запрыгали слова.
      Ругань металась от писка до писка.
      И до-о-о-олго
      Хихикала чья-то голова,
      Выдергиваясь из толпы, как старая редиска*.
      _______________
      * В. М а я к о в с к и й. "Ничего не понимают".
      Двор зашумел контрабасовым голосом. Из подворотни появилась старуха Маша.
      - Милиция знает дело. Милиция уже по всему городу рыщет. Найдут. Тем более что она такая заметная. - Старуха Маша увидела на скамейке Аркашкину кепку. Взяла ее в руки и принялась по сторонам озираться.
      Пошарила за кустами, обошла вокруг вазы, в вазу заглянула. Встала на скамейку, посмотрела на дерево - может быть, ее внук в ветках спрятался.
      - Он же не воробей, - сказал ей шут с балалайкой.
      - Воробей не воробей, а он еще шустрее воробья. У меня от него каждый день седых волос прибавляется. - Старуха слезла со скамейки, недовольно глянула на шута. - Опять со своей трынкалкой?
      Шут струны погладил. Они тихонько запели.
      - Брось свою трынкалку, - строго сказала старуха Маша. - Культурный человек с балалайкой ходить постесняется.
      Шут поиграл немного "Наш паровоз летит вперед...".
      - Тьфу на тебя. Была бы жива твоя мать, она бы глаза со слезами выплакала. Я тебя вырастила с Дашей и Клашей. А ты кем стал? Шутом, прости господи.
      Шут ударил по струнам. Струны крикнули.
      - Шурка, - прошипела старуха, - я у тебя сейчас эту балалайку схвачу да как тебе по башке-то трахну... Из-за ней, из-за балалайки, ты холостой. Какая приличная девица на тебя с балалайкой поглядит?
      - Не отвлекайтесь, тетя Маша, - сказал ей шут (дядя Шура).
      Из прачечной вышли Аркашка и Ольга. Ольга - черноволосая. Ольга пышноволосая. Аркашка вокруг нее вьется.
      - Законно. Кармен - как две капли.
      Ольга взяла у него зеркало, принялась волосы поправлять. Лицо у нее спокойное, как вода в тазу, и не понять, нравятся ей черные волосы или не нравятся.
      Старуха выскочила на середину двора.
      - Где ты был? - грозно спросила она у Аркашки.
      - Там.
      - Где это - там?
      - Ну там, в прачечной.
      - А это кто?
      - Ну, девчонка из нашего класса. Пришла, чтобы я ей объяснил уроки.
      - Ты ей уроки в прачечной объяснял? Что же это за уроки, скажите на милость?
      - Обыкновенные. Из двух труб вытекает вода...
      - За рояль!
      Скользкие Аркашкины уши выскользнули из старухиных пальцев. Аркашка нырнул в парадную.
      - За рояль! - Старуха Маша, как поршень, вошла вслед за ним.
      Тень опустилась на двор. Все во дворе замерло, будто гром сейчас грянет - огнем опалит. Двор зашумел грустно и жалобно. Из подворотни повеяло холодом.
      Ольга уходила, оглядываясь, словно прощалась. Но из подворотни навстречу ей появился Аркашка. Как он из парадной вылез, только ему известно. Недаром мальчишки знают дома лучше строителей и управхозов.
      - Не робей, - сказал он. - Дело обыкновенное.
      - Я улечу. Принеси мне, пожалуйста, мой портфель. Там у меня деньги и документы. Денег мне до Архангельска хватит. Дальше меня знакомые летчики довезут через Амдерму.
      - Я, может, тоже с тобой улечу. Папа по морям плавает, мама в командировке. Пускай сама сидит со своим роялем. Жди меня в охотничьем магазине на соседней улице. Если магазин закрыт или мало ли что, жди меня в парке. Там парк рядом.
      Парадная чмокнула, словно из бутылки пробку вытянули. Во двор выскочила Аркашкина бабушка.
      - Беги, Ольга. Жди, где условились.
      Аркашка попытался проскочить у бабушки под рукой. Она схватила его за ворот и торжествующе крикнула:
      - За рояль!
      Когда ее крик замолк, шут (дядя Шура) тронул струны своей балалайки.
      - Кстати о музыке, - сказал он. - Нас было трое в этом дворе. Мой старший брат, Матвей, ныне Аркашкин отец. Мой средний брат, Николай, и я, ныне шут. Мы все трое играли на балалайках. Мы выходили во двор, садились на эту скамейку - и со всех сторон отворялись окна, соседи слушали нас, заказывали свои любимые песни.
      Шут сыграл старинную песню. Двор, припомнив мелодию, начал вторить ему. Забубнили подвалы, затрубили водосточные трубы, чердаки загудели, словно фаготы.
      - Тогда мы были мальчишками. - Шут улыбнулся и еще поиграл немножко. Теперь он играл что-то очень печальное. - Но тете Маше показалось, что мы разбазариваем свои таланты, растрачиваем их не на том инструменте. Балалайку тетя Маша считает сувениром - и только, горькой памятью нашего прошлого, чем-то вроде лаптей.
      Она повела нас в Дом культуры работников просвещения. Старшего зачислила в класс органа, среднего определила учиться на арфе, меня записали в класс скрипки.
      Больше не открывались окна квартир. Музыка ушла со двора.
      Через месяц мы перестали ходить в Дом культуры работников просвещения.
      С тех пор тетя Маша нас всех немножечко ненавидит. Тетя Маша человек открытый. "Мне эта песня не нравится - стало быть, песня плохая", говорит тетя Маша.
      "Мне эта сказка не нравится - значит, в печку ее", - говорит тетя Маша.
      "Мне эта рожа не нравится..." - и так далее.
      - Да здравствует тетя Маша!
      Тетя Маша - закон!
      Тетя Маша - судья.
      Тетя Маша - венец созданья. Посторонитесь вы, не похожие на нее!
      Шут поклонился:
      - Антракт.
      Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
      Когда солдат сражен ядром, его
      лохмотья приобретают величие царского
      пурпура.
      Г. Д. Т о р о
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      В магазине "Охота" торгуют хитроумными патентованными приспособлениями, искусственными приманками и острым металлом. В рыболовной стороне товар пестрый, но мелкий. В охотничьей - товар солидный. Матовый блеск ружей внушает почтение.
      Возле прилавка покупатели: шут с балалайкой, шофер такси, Боба, Тимоша и еще охотник.
      Охотник был поистине шикарен, одетый в кожаные болотные сапоги, кожаную куртку, парусиновые штаны с молниями, с кинжалом и патронташем на поясе, с ружьем в чехле. На голове у него - старенькая поблекшая тюбетейка.
      Шут (дядя Шура) разглядывал рыболовный товар. Из десяти его взглядов восемь приходилось на продавщицу. Она это чувствовала, то и дело поправляла рыжие, красиво прибранные волосы, а также яркий шарфик на шее. Глаза у продавщицы были голубого ясного цвета.
      Боба и Тимоша самозабвенно врали:
      - Лучшие в мире черви. Высший люкс. Экстра. Смотрите, как вьются. Смотрите, какие они жирные, как поросята.
      - Купите червей. На таких кто хочешь заберет, хоть судак, хоть сом.
      - Я уже взял на двугривенный, - сказал им таксист, - не мелькайте перед глазами. - Таксист уставился на продавщицу. - Какие у вас глаза. Хороший у вас магазин, самый прекрасный, по существу... у вас все есть для души.
      - Даже черви, - ответила ему продавщица. - Правда, это уже частный сектор, но тем не менее. - Продавщица смотрела на покупателей, как на больных детей, которым обязательно и сию же минуту дай погладить живого слона.
      Тимоша встряхнул банку с товаром.
      - Дяденька, купите червей. Уже немного осталось.
      - Я ловлю на блесну, - сказал шут с балалайкой.
      - А вы на блесну червяка насадите - знаете, как клюнет!
      - Я еще не выбрал блесну.
      Таксист посмотрел на него исподлобья.
      - Вы уже который день выбираете.
      - Извините, - сказал шут. - Клянусь вам, я не хотел этого.
      - Чего - этого? - насторожился таксист.
      - Того, о чем вы сказали.
      Шофер покрутил пальцами возле виска, снова повернулся к продавщице, показал рукой на полки с товарами.
      - Прекрасно для глаз. Так бы и забрал все это домой. Имею в виду вместе с вами.
      Продавщица ему улыбнулась.
      - Дяденька, купите червей. Резвые, черти.
      - На любую рыбу. Универсалы. Скоростники.
      - Не занимаюсь, - сказал мальчишкам шикарный охотник. - Рыбная ловля не для меня. Рыбная ловля - занятие для глухонемых.
      Шофер покрылся пятнами по лицу.
      - Что вы сказали?
      - Я сказал: рыбная ловля - занятие для глухонемых.
      - Да вы имеете представление?!
      - Граждане, поступила новинка... - Продавщица поспешно достала новинку в коробочке. - Полюбуйтесь...
      Таксист набрал воздуху в широкие громкие ноздри.
      - Кровопускатель. Лесной гангстер. Болотный пират!
      - Вы только взгляните, - попросила его продавщица.
      - Беру... - Таксист спрятал новинку в карман и, заведя глаза ввысь, произнес: - Если бы рыба клевала на яблоки, рыбаки бы всю землю яблонями засадили.
      - А она не клюет, - ласково пробасил охотник.
      Рыбак грозно скрипнул зубами, но выдержка в нем была, недаром он работал в такси.
      - А бедные пташки плачут, - сказал он голосом мягким, как вазелин. Бедные птенчики, несчастные сиротки. Кто ихнюю маму убил?
      Продавщица нервно поправила шарфик.
      - Граждане, обратите внимание. Блесна "Удача". Для мутной и полупрозрачной воды. - В ее руке блеснуло нечто золотое с красными перьями.
      Рыбак схватил блесну вместе с ее рукой.
      - Беру!
      Продавщица спросила шута (дядю Шуру):
      - А вы не хотите взглянуть?
      - Я смотрю, - сказал шут. - Мне очень нравится.
      - Тогда чего же вы ждете?
      - Не торопить события, ждать - вот мой удел.
      - И на эту не клюнет, - сказал рыбаку охотник.
      Таксист мощно задвигал локтями.
      - Я еще с вами договорю. Вы... вы медведь...
      - Кстати о медведях... - Охотник придвинулся к шуту (дяде Шуре).
      На улице нетерпеливо и нервно загудела машина.
      - Кто там сигнал трогает? Руки переломаю! - крикнул таксист. И тут же улыбнулся продавщице, и тут же сказал с печальной надеждой: - Извините, работа.
      - Рубль двадцать. За две блесны, - улыбнулась ему продавщица.
      Таксист отсчитал деньги.
      - Какие вечера у реки. Какие бывают ночи! Соловей мой, соловей...
      На улице снова загудело.
      - Ноги повыдергиваю! - заревел таксист и выскочил на улицу.
      Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина, охотник тронул дядю Шуру за локоть.
      - Кстати о медведях, - сказал он загадочным басом.
      Продавщица спрятала деньги в кассу.
      - Трудно, - сказала она.
      - Что трудно?
      - Трудно быть продавщицей. - Она сунула карандаш за ухо, руки потерла и заговорила чужим, скрюченным голосом: - Продавщица - это артистка. Ее дело - продать залежалый товар. - И добавила уже своим голосом: Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: "Вы продавщица и не стройте из себя Дездемону". Когда я играю в самодеятельности, мне говорят: "Вы Дездемона - позабудьте, что вы продавщица". Видимо, артистам и продавцам многое следует забывать.
      - Учись, Боба, - сказал Тимоша.
      Шут вынул откуда-то из волос пушистую астру "страусовое перо". Протянул ее девушке-продавщице.
      - Учись, Тимоша, - сказал Боба.
      Девушка цветок понюхала. Улыбнулась задумчиво.
      - Цветы, как много в вас смысла. - И вдруг, вероятно вспомнив свои обязанности, спросила шута очень строго: - Вы наконец выбрали что-нибудь, гражданин?
      Охотник кашлянул деликатно.
      - Кстати о медведях...
      Дверь отворилась с мелодичным звоном. В магазин вошла Ольга. Она впустила с собой шум машин, говор прохожих, горький запах осенних садов. Она прошла мимо мальчишек.
      - Купите червей, - сказал ей Тимоша. - Первый сорт черви.
      - Высший люкс, - подхватил Боба. - Экстра... - Он хотел что-то еще добавить, да так и остался стоять с открытым ртом.
      Ольга остановилась у прилавка с пестрым товаром. Боба глядел на ее затылок, на ее черные, как березовый уголь, волосы. Рот у него открывался все шире и шире и захлопывался судорожно.
      - Кстати о медведях. Я, можно сказать, спал с медведем в обнимку. Жуткое дело...
      Боба наконец справился с зевотой.
      - Фантастика, - сказал он. - Не потерплю обмана.
      Продавщица вскинула на него фиолетовые от негодования глаза.
      - Мальчик, это еще что?
      Боба ее не слышал. Он шептал что-то Тимоше на ухо, показывал на Ольгу.
      Охотник смущенно откашлялся.
      - Балбесы... Жуткое дело.
      - Значит, спали в обнимку. - Продавщица поправила волосы.
      - Рыжая! - вдруг сказал Боба.
      Ольга пригнулась к прилавку, прилипла носом к стеклу. Продавщица уставилась на шута (дядю Шуру).
      - Зачем вы сюда ходите? Зачем вы подарили мне астру?
      - Рыжая! - еще громче сказал Боба.
      - Почему вы молчите? - заплакала продавщица. - Молчите, даже когда меня оскорбляют.
      Охотник уже держал Бобу за воротник. Тимоша отбежал к двери. Ольге удрать нельзя: у дверей Тимоша стоит.
      В голубых глазах продавщицы блестели голубые слезы.
      Боба понял свою ошибку.
      - Я не вас, - заскулил он. - Я же знаю, что вы не рыжая.
      - Какая вы рыжая, - подтвердил от двери Тимоша. - Вы в прошлый раз были белые, а еще позатот - розовые.
      - Белая лучше, - сказал шут.
      - Тогда я играла Офелию, - всхлипнула продавщица.
      - И розовая хорошо, - сказал шут.
      - Тогда я играла Джульетту, - всхлипнула продавщица.
      - А я рыжий, - сказал шут. - Я работаю клоуном в цирке.
      - Мы не вас, - сказал Боба.
      Продавщица еще раз всхлипнула:
      - А я обыкновенная. У нас молодежный экспериментальный театр. Мы ищем новые формы. Сейчас я играю мещанку - отрицательный персонаж.
      Охотник Бобу встряхнул.
      - Жуткое дело. Зачем ты кричал "рыжая"? Кого ты имел в виду?
      - Да вот эту, - сказал Боба. - Она и есть рыжая.
      Охотник посмотрел на Ольгу.
      - Не надо. Не надо оскорблять. Ты же отчетливо видишь, что она черная.
      - Прикинулась, - сказал Боба. - Могу биться - рыжая.
      - Она действительно рыжая, - вмешался шут (дядя Шура).
      - Балбесы. - Охотник выпустил Бобин ворот. - Даже если и рыжая. Нельзя указывать человеку на его природные недостатки.
      Продавщица тоже посмотрела на Ольгу. Вспомнив свои обязанности, она спросила:
      - Тебе чего, девочка?
      - Ружье.
      - Ружье?
      Ружья стояли в стойке, как строгие черные клавиши.
      - Ну, - сказала Ольга, - ружье, которое подешевле.
      Продавщица ей улыбнулась:
      - Ты, девочка, не в тот магазин пришла. Ружья - игра для взрослых. А взрослые игры не бывают дешевыми.
      - Мне не играть. Я кого-нибудь укокошу. - Ольга кинула взгляд на Бобу и отвернулась.
      - Что? - воскликнули охотник, продавщица, Тимоша и Боба в один голос.
      Шут достал откуда-то балалайку.
      - Укокошу, - повторила Ольга.
      Тимоша подошел к ней, осмотрел ее со всех сторон.
      - Зачем перекрасилась?
      - Авантюристка! - сказал Боба. - Мы у нее спросим, зачем она перекрасилась. Сегодня она волосы красит - раз. Завтра маникюр наведет два. Послезавтра - губы намажет. Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно.
      Ольга схватила ружье. Вскинула его к плечу.
      - Убью!
      Боба упал на колени. Руки поднял.
      - Убьешь - ответишь!
      Тимоша снова спросил:
      - Зачем же ты перекрасилась?
      Охотник отобрал у Ольги ружье, поставил его на место.
      Боба дрожал всем телом.
      - Не дрожи, - сказала ему Ольга. - К сожалению, оно не заряжено.
      - А я от смеха дрожу.
      Охотник ткнул в ружье пальцем, затем этим же пальцем ткнул Ольге в лоб.
      - Запомни, этим не шутят.
      - Зато этим шутят. - Шут (дядя Шура) взлохматил Ольгины волосы. Шутят сколько хотят, сколько угодно. Но если горбатому тысячу раз сказать, что он горбат, он кого-нибудь укокошит, и суд его оправдает.
      - Она не горбатая. Она красивая, - смутившись, поправила его продавщица.
      - Только рыжая, - подсказал Боба. - Страшное дело, если ружья вдруг попадут в руки к рыжим.
      Ружья стояли в стойке; они-то знали, что оружие только в умных руках безопасно. Но их продавали, не спрашивая, умен или глуп покупатель. Ружья были товаром, а как известно, товар владельца не выбирает.
      Шут (дядя Шура) тихонечко струны нащипывал.
      - Рыжий - чудак. Рыжий - забава. Я выхожу на арену в своем парике, и люди сразу же начинают смеяться. Это моя работа. Я еще не успел произнести ни одной глупости, а они уже улюлюкают. Когда я спотыкаюсь и падаю, они стонут от хохота. Я делаю благородное дело. Смех - витамин для нервной системы. Особенно им нравится, когда я плачу... Но иногда мне кажется: разреши им - и они начнут швырять в меня зонтиками и растаявшим эскимо. Из-за одного только рыжего парика. Но ведь я могу его снять, мой рыжий парик. А вы не задумывались, почему у клоуна рыжий парик? Не зеленый, не синий, а рыжий?
      Охотник посмотрел на шута с пониманием. Потом он снял свою тюбетейку. Голова у него оказалась лысая и блестящая, как плафон.
      - Вот, - сказал охотник. - Жуткое дело. Со времен гражданской войны. Я болел тифом. Тиф - болезнь военная, голодная. Во время тифа волосы у меня выпали и больше уже не выросли. Двадцати лет мне еще не было. Я смолоду лысый. Так меня Лысым и звали. На войне я даже имя свое забыл. Лысый так Лысый - какая разница на войне? Зато в мирное время у всех имя-отчество, а я опять Лысый. В трамвае кондуктор кричит: "Эй ты, лысый, деньги платил?" У других не спросит - у меня обязательно. Жуткое дело. В кинематографе в спину толкают: "Эй ты, лысина, не отсвечивай, спрячь отражатель за пазуху". На танцах девчата со мной танцевать не идут стыдятся. Со всех сторон хихикают: "Эй ты, плешь. Эй ты, голова, как колено. Эй ты, кудрявый..." Сначала я объяснял: мол, потерял волос в сражениях войны за Советскую власть. Даже орден показывал. Да всем не накланяешься, и от рассказов кудри не нарастут. Я даже застрелиться хотел. Потом подумал, подумал и утих. Надел тюбетейку и так всю жизнь в тюбетейке прожил.
      - Что же мне делать? - спросила Ольга.
      Боба тут же сунулся с предложением:
      - Побрейся. Лучше быть лысым, чем рыжим. Могу биться.
      - А еще поэт, - сказала Ольга.
      И он к устам моим приник
      И вырвал грешный мой язык,
      И празднословный, и лукавый...
      Разве ты когда-нибудь сможешь такие стихи написать!
      Девушка-продавщица погладила Ольгу по голове:
      - Ты хорошо читаешь. Не нужно бриться. Проще можно. Стань великим человеком - и все. Великим все разрешается. Великие могут быть рыжими, лысыми, бородатыми, даже лопоухими.
      - А если я не смогу?
      - Не надо, - сказал охотник. - Посмотри на меня. - Он приосанился, выставил ногу в болотном кожаном сапоге. - Видишь, как я одет? Я одет экстравагантно. А кто дал мне право так одеваться? Охотничий билет. Я охотнкк, и одеваюсь я, как охотник. Сними я ружьишко, патронташ, кинжал, всякий встречный-поперечный надо мной захохочет. А сейчас молчат - не смеются. Потому что у меня охотничий билет - разрешеньице. У меня, жуткое дело, все в соответствии с документом. - Охотник произнес как пророчество: - Удостоверение личности.
      Боба захохотал.
      - Она тоже охотница. Моржа один на один завалила.
      - Ну, завалила. Я его из винтовки.
      - Моржа? - Охотник поежился и засмеялся. - Кстати о медведях, сказал он. - Я вам еще не поведал?
      - Она оленей била. - Боба от смеха скорчился. Он смеялся с подвизгом.
      Охотник смеялся сипло, словно из него пар выходил.
      Ольга бросилась к стойке с оружием. Они с продавщицей вместе схватили ружье и потянули его каждый к себе, позабыв, что в незаряженном ружье больше смешного, чем страшного.
      Охотник и Боба заливались, словно два саксофона.
      Тимоша молчал.
      Шут (дядя Шура) тоже смеялся. Он сидел на полу и смеялся голосом скрипки. Из его глаз длинными острыми струйками били слезы.
      Закатывался Боба:
      - Во врет - уметь надо. Ну и рыжая! Соври еще!
      Икал охотник:
      - Жуткое дело. Куда мне со своим медведем...
      Ольга выпустила ружье. Продавщица спиной ударилась в полку с товарами. Ольга тут же схватила другое. И... грохнул выстрел. Ольга испуганно посмотрела вокруг. Дыма не было, раненых тоже. Это выстрелил шут (дядя Шура) из дурацкого пистолета разноцветными кругленькими бумажками с очень вкусным названием - конфетти.
      - Почему вы смеетесь? - спросила Ольга. - Почему вы смеетесь, не зная? Почему вы ему верите, почему вы не верите мне?
      - Она нерпу сама себе настреляла на шубу, - взвизгнул Боба.
      Ольга выбежала на улицу.
      - Боба, имеешь, - тоскливо сказал Тимоша.
      - Посмеяться нельзя? Смех - витамин для нервной системы. - Боба снова застрекотал: - Ха-ха-ха!
      И никто не заметил, как в магазин тихонько вошел Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем.
      - Ольга, - позвал он. - Ольга!.. Дядя Шура, где Ольга?
      - Убежала, - сказала ему шут (дядя Шура).
      Аркашка подошел к Бобе.
      - Здравствуй, старый бродяга, - сказал ему Боба. - Вижу, ты, брат, не изменился с той благословенной поры, когда ходили кожаные рубли и деревянные копейки, когда короны королей были доступны для нас, как теперь портсигары, когда принцессы были красивыми, а вино крепким, когда наши шпаги не знали ржавчины поражений...
      - Здравствуй, старый бродяга. Над Ольгой смеешься?