След в истории - Александр Васильевич Колчак

      "...Война проиграна, но еще есть время выиграть новую и будем верить, что в новой войне Россия возродится, - писал он. - Революционная демократия захлебнется в собственной грязи или ее утопят в ее же крови. Другой будущности у нее нет. Нет возрождения нации помимо войны, и оно мыслимо только через войну. Будем ждать новой войны как единственного светлого будущего".
      Колчак - боевой адмирал, вынужденный уже полгода, в разгар мировой войны, обретаться где-то около дипломатических служб и тыловых военных штабов, жаждал непосредственного участия в горячем деле, в сражениях и, что уж скрывать, мечтал о новых подвигах.
      Изучение военного искусства Древнего Востока наталкивает его на символы. Определенным воплощением этого искусства для него становятся сабли, клинки, изготовлявшиеся для самураев большими мастерами средневековой Японии. После долгих целенаправленных поисков в лавочках Токио он купил клинок, сделанный знаменитым мастером Майошин. И в минуты, когда становилось на душе особенно тяжело, в раздумьях на военную тему, разглядывая клинок у пылающего камина, он видел в его отблесках живую душу древнего воина. Эти мысли, обращенные в прошлое, успокаивали. О своих раздумьях, мрачных размышлениях с клинком в руках у вечернего камина Колчак писал Тимиревой.
      Многие исследователи мечут острые стрелы в адрес А. В. Колчака, прежде всего в связи с его высказываниями рассматриваемой поры. Но он сходные высказывания делал и в другое время, в частности, был сторонником надвигавшейся войны с Германией. Он "с радостью" встретил ее начало, считая происшедшее - неизбежным. Критические оценки воззрений Колчака, надо полагать, базируются на реальной почве. А. В. Колчаку действительно были присущи милитаристские воззрения. Но и преувеличенного подхода в оценках этого не следовало бы допускать. Естественно, выбор военной профессии сам по себе накладывал отпечаток на весь ход его мыслей, личности. В исторических условиях, в которых он жил и действовал, возможностей исключать войны практически не было. Колчак пережил грандиозный военный катаклизм - первую мировую войну. Отсюда военному деятелю трудно было не впасть в абсолютизацию такого явления, как война, в преувеличение военных методов решения исторических задач.
      Своими мыслями об исторической судьбе России Колчак делится в письмах к любимой женщине - А. В. Тимиревой, хотя их переписка, осуществлявшаяся чаще через посольства (главным образом английского), другие посреднические каналы, с 1917 г. стала крайне затрудненной. "Оказии" стали редкими. С отъезжающим из Японии в Россию лейтенантом А. М. Меженцевым он 2 января отправил "рекордное, - как приписывал, - письмо в 40 страниц". Тот обещал его передать общему знакомому в Петроград, а уж затем оно попало бы в руки Тимиревой. Трудно сказать, какие письма дошли до адресата и вообще были ли отправлены. Мы имеем дело все с теми же черновиками писем в тетрадях.
      Не часто, с опозданием, но получал ответы на свои послания и сам Колчак. Так, 3 декабря 1917 г. Колчак извещает Тимиреву, что "сегодня неожиданно я получил Ваше письмо от 6сентября, доставленное мне офицером, приехавшим из Америки". Письмо пропутешествовало через страны и океаны три месяца, пока оказалось в Йокохаме. Письма Колчака наполнены дневниковыми зарисовками, описанием поездок, встреч, бесед, планов на будущее. Подчас эти темы преобладают. Но бывает и так, что письма почти целиком носят личный, интимный характер, обращены к сердцу любимой, полны воспоминаний о былых встречах 1914-1916 гг.
      Вот такие слова находил Александр Васильевич в письмах к Анне Васильевне. "...И Ваш милый и обожаемый образ все время был перед моими глазами. - Ваша... улыбка, Ваш голос, Ваши розовые ручки для меня являются символом высшей награды, которая может вручаться лишь за выполнение величайшего подвига, выполнение военной идеи, долга и обязательств. И, думая о Вас, я временами испытываю какое-то странное состояние, где мне кажется прошлое каким-то сном, особенно в отношении Вас. Да верно ли я (знаю) Анну Васильевну; неужели это правда, а не моя собственная фантазия о ней, что был около нее, говорил с нею, целовал ее милые розовые ручки, слышал ее голос? Неужели ни сада Ревельского собрания, белых ночей в Петрограде, - может быть, ничего подобного не было?! Но передо мной стоит портрет Анны Васильевны с ее милой прелестной улыбкой, лежат ее письма с такими же миленькими ласковыми словами; и когда читаешь их и вспоминаешь Анну Васильевну, то всегда кажется, что совершенно не достоин этого счастья, что эти слова являются наградой незаслуженной, и возникает боязнь за их утрату, и сомнения...".
      Ни сами письма Колчака к Тимиревой, в чем-то безусловно отличавшиеся от черновиков, ни ее письма к нему (кроме написанных в 1919 г. на фронт), к сожалению, до нас не дошли. Они, видимо, погибли в пекле гражданской войны, при бесконечных арестах, тюремных и лагерных мытарствах Тимиревой при советской власти. Очень жаль! Но, судя по записям Колчака, письма Тимиревой были прелестными. Читая сейчас гораздо более поздние воспоминания А. В. Тимиревой, можно предполагать, что и письма ее к А. В. Колчаку были умными, полными ярких наблюдений, душевными и обаятельными. По письмам-ответам Колчака чувствуется, что и она упивалась эпистолярными посланиями любимого и вновь, и вновь просила у него слов о любви, внимания.
      Пронеся любовь к Александру Васильевичу через десятилетия тяжких лагерных испытаний, она, обладавшая поэтическим даром, писала:
      Ты ласковым стал мне сниться,
      Веселым, как в лучшие дни.
      Любви золотые страницы
      Листают легкие сны...
      В конце декабря 1917 г. А. В. Колчак получил наконец, сообщение о том, какое решение принято правительством, военным ведомством Англии по отношению к нему. В письме А. В. Тимиревой 30 декабря он, не без явного волнения, отмечает: "Сегодня день большого значения для меня; сегодня я был вызван сэром Грином в посольство и получил от него сообщение, решающее мое ближайшее будущее. Я с двумя своими спутниками принят на службу Его Величества короля Англии и еду на Месопотамский фронт. Где и что я буду делать там - не знаю.
      ...В своей просьбе, обращенной к английскому послу, переданной правительству Его Величества, я сказал: "Я не могу признать мира, который пытается заключить моя страна с врагами... Обязательства моей Родины перед союзниками я считаю своими обязательствами. Я хочу продолжить и участвовать в войне на фронте Великобритании, т. к. считаю, что Великобритания никогда не сложит оружия перед Германией".
      Позднее, в автобиографии, А. В. Колчак о своей попытке определиться на английскую службу, ее мотивах писал: "Я оставил Америку накануне большевистского переворота и прибыл в Японию, где узнал об образовавшемся правительстве Ленина и о подготовке к Брестскому миру. Ни большевистского правительства, ни Брестского мира я признать не мог, но как адмирал русского флота я считал для себя сохраняющими всю силу наше союзное обязательство в отношении Германии. Единственная форма, в которой я мог продолжать свое служение Родине, оказавшейся в руках германских агентов и предателей (Колчак из правительственных кругов хорошо знал о связях В. И. Ленина и других большевистских руководителей с германскими властями, получении от них денег, согласованных действиях. - И. П.), - было участие в войне с Германией на стороне наших союзников. С этой целью я обратился, через английского посла в Токио, к английскому правительству с просьбой принять меня на службу, дабы я мог участво-вать в войне и тем самым выполнить долг перед Родиной и ее союзниками".
      Назначение Колчака на сухопутный и второстепенный фронт было не очень логичным и понятным. Видимо, оно было связано с расчетами англичан на соединение войск в Месопотамии с русскими войсками, находившимися еще с царских времен в Персии, а также в Закавказье. Известно, что перед тем в Месопотамию на соединение с англичанами прорвалась часть русских войск, а другие наступали из Закавказья в южном направлении вплоть до декабря 1917 г.
      Итак, вице-адмирал А. В. Колчак с конца 1917 г. становится было военнослужащим английской армии. Колчак понимает, что его положение необычно. Он иронически называет себя кондотьером и признает, что его решение служить в иностранной армии не бесспорно. Сознает он и излишнюю категоричность своих милитаристских взглядов. "Моя вера в войну, - пишет он Тимиревой, - ставшая положительно каким-то... убеждением, покажется Вам дикой и абсурдной и, в конечном результате, страшная формула, что я поставил войну выше Родины, выше всего! быть может, вызовет у Вас чувство неприязни и негодования. Я отдаю отчет в своем положении... Как посмотрите Вы на это - я не знаю. Но меня, конечно, заботит этот вопрос, вопрос существенный для меня только в отношении войны".
      По получении 30 декабря (по ст. стилю) 1917 г. предписания отправиться на Месопотамский фронт, Колчак, который практически всегда был по-военному в сборе, готов был двинуться в путь незамедлительно. Предстояло плыть пароходом через Шанхай - Сингапур - Коломбо - Бомбей. Но, увы, ему вновь пришлось ждать транспорта. В показаниях на допросе в Иркутске Колчак говорил, что уехал из Йокохамы в Шанхай в 20-х числах января. В письме-записи прибытие в Шанхай Колчак датирует 16-м по старому стилю (по новому - 29-го) января 1918 г. Здесь вновь пришлось долго ждать английского парохода для дальнейшего следования. А когда этот пароход - "Динега" пришел, то на нем были выявлены заболевания чумой. Начался карантин. Удалось отплыть лишь через месяц, в феврале.
      Как и в Японии, в Китае, в его столице Пекине, А. В. Колчак встречается с российскими дипломатами, в том числе с посланником князем Н. А. Кудашевым. Здесь дипломатов, различ-ных чиновников, приезжавших из Харбина, из управления Китайско-Восточной железной дороги, эмигрантов из России было гораздо больше. Встречи с земяяками были более многочис-ленными. У Колчака уже в это время завязываются определенные связи с представителями атамана Забайкальского казачьего войска Г. М. Семенова, администрацией КВЖД, японскими дипломатическими представителями. Он оказался в курсе дела о контактах семеновцев с японцами, даже пытался содействовать первым в получении средств из посольства для закупки в Японии оружия. Посол России князь Н. А. Кулашев, управляющий КВЖД генерал-лейтенант Д. Л. Хорват продумывали вопрос о задержании А. В. Колчака, чтобы предложить ему включиться в борьбу с большевистским режимом на территории России. Через заключительный промежуток времени Кудашев прислал Колчаку из Пекина письмо с просьбой приехать к нему по весьма важному делу. Но Колчак ответил, что приехать не может, должен следовать по назначению, и вскоре отплыл в Сингапур. Он вполне мог предполагать, о чем пойдет речь. Видимо, по каким-то причинам он не был готов, не был склонен связывать свою судьбу с белым движением на Дальнем Востоке, предпочитал внешний, хотя и зарубежный фронт. Но этим планам не суждено было сбыться. Русские дипломатические и политические деятели за его спиной договорились с англичанами об использовании Колчака на внутреннем российском фронте. Надобно отметить, что зачисление Колчака и двух его офицеров на английскую службу не было подкреплено материально. Они продолжали жить и ездить на средства, которые оставались от суммы, выданной Временным правительством летом 1917 г. Деньга подходили к концу. Их приходилось жестко экономить.
      В Сингапуре, куда Колчак прибыл на "Динеге" 11 марта 1918 г., его встретил командующий английскими войсками генерал Ридаут (все последующее датирование событий нами дается, как и в данном случае, уже по новому стилю). Встретил, по отзыву Колчака, "весьма торжественно" и передал уже подготовленный пакет с распоряжением английского генерального штаба. Колчаку следовало вернуться в Россию, ехать на Дальний Восток и начинать свою деятельность там. В качестве мотива выдвигался тот факт, что к тому времени положение на Месопотамском фронте резко изменилось; русские войска, находившиеся в Персии, Месопотамии и сражавши-еся против турок, фактически исчезли, разбежались. Большие территории правительство Ленина передало Турции.
      Пробыв некоторое время в экзотическом Сингапуре в отеле "Европа" и написав 16 марта 1918 г. письмо А. В. Тимиревой, А. В. Колчак первым же пароходом вернулся в Шанхай. В письме Тимиревой он информировал ее о своих делах и сетовал на судьбу: "Милая, бесконечно дорогая, обожаемая моя Анна Васильевна! Пишу Вам из Сингапура, где я оказался неисповеди-мой судьбой в совершенно новом и неожиданном положении. Прибыв на "Динега", которую я ждал в Шанхае около месяца, я был встречен весьма торжественно командующим морскими войсками генералом Ridand, передавшим мне служебный пакет... с распоряжением английского правительства вернуться немедленно в Китай... для работы в Манчжурии и Сибири. Английское правительство после последних событий, выразившихся в наглом (неразборчиво написанное слово; по смыслу "попрании". - И. П.) России Германией, нашло, что меня необходимо использовать в Сибири в видах союзников к России, предпочтительно перед Месопотамией, где обстановка изменилась... И вот я со своими офицерами оставил "Динега", перебрался в Hotel du Europa и жду первого парохода, чтобы ехать обратно в Шанхай и оттуда в Пекин, где я имею получить инструкции и информацию от союзных посольств. Моя миссия является секретной, и хотя я догадываюсь о ее задачах и целях, но пока не буду говорить о ней до приезда в Пекин.
      Милая моя Анна Васильевна, Вы знаете и понимаете, как это все тяжело, какие нервы надо иметь, чтобы переживать это время, это восьмимесячное передвижение по всему земному шару...
      Не знаю, я сам удивляюсь своему спокойствию, с каким встречаю сюрпризы судьбы, изменения внезапно всех намерений, решений и целей..."
      На самом деле спокойствия, конечно, не было: сильнейшие потрясения, неурядицы, личная неустроенность этих восьми месяцев основательно подействовали на здоровье Колчака; нервы его стали сдавать. Его раздражало, что он, его судьба зависят не только от постоянно меняющихся исторических обстоятельств, но и от многих людей.
      С прибытием А. В. Колчака в Пекин и последовавшим обоснованием его в Харбине закончился многомесячный зарубежный период поездок. Предстояла деятельность, связанная с политическими и военными приготовлениями к участию в борьбе с большевистским режимом на внутренних, российских фронтах.
      7. НА ПОРОГЕ РОССИИ
      Имея самую общую информацию и ориентировку о предстоящей работе, А. В. Колчак ждет конкретных разъяснений, посвящения в суть дела. В конце концов окончательное ранение вопроса об участии в нем зависело от его собственного решения.
      Первым, главным источником ожидаемой информации и соавтором предполагаемого плана действий явился все тот же князь H. А. Кудашев. При встрече в Пекине он Колчаку сказал: "Против той анархии, которая возникает в России, уже собираются вооруженные силы на юге России, где действуют добровольческие армии генерала Алексеева и генерала Корнилова (тогда еще не было известно о его смерти. - И. П.). Необходимо начать подготовлять Дальний Восток к тому, чтобы создать здесь вооруженную силу, для того, чтобы обеспечить порядок и спокойст-вие на Дальнем Востоке". Колчак дал согласие на сделанное ему предложение. Позднее в Пекине состоялись встречи его с рядом политических деятелей, представителей КВЖД, включая ее управляющего Д. Л. Хорвата и А. И. Путилова. Он убедился, что русскими политиками действительно вынашивается идея создания в районе КВЖД крупных вооруженных сил с тем, чтобы в дальнейшем двинуть их против большевиков, то есть начать движение, подобное тому, которое возникло на юге страны. В этом большая ставка, видимо, делалась на него, Колчака. С учетом возможного успеха всего дела его это устраивало. Решено было, что для удобства действий А. В. Колчаку надо занять официальное положение. И он был введен в правление КВЖД.
      Итак, главной задачей А. В. Колчака в Харбине было формирование на Дальнем Востоке вооруженных сил, противостоящих советской большевистской власти. Но уже в силу этого его деятельность переставала быть чисто военной, она становилась и политической. Ему приходи-лось иметь дело с различными политическими организациями. А их на Дальнем Востоке, в зоне КВЖД, появилось много.
      В "русском" городе Харбине в феврале 1918 г. был образован Дальневосточный комитет активной защиты Родины и Учредительного собрания, решающее влияние в котором имел Д. Л. Хорват, возглавлявший КВЖД с ее открытия в 1903 г. Комитет включал в себя силы либерально-демократической, а отчасти и правомонархической ориентации. К моменту возвращения Колчака в Китай в Харбине появилось временное правительство автономной Сибири во главе с эсером - П. Я. Дербером, возникшее в Томске и вынужденное бежать oт советов на восток. Эти два органа конкурировали между собой. Доминировал комитет. Особую прояпонскую политиче-скую силу составляли казачьи атаманы Г. М. Семенов и другие, подвизавшиеся в это время также в Маньчжурии. Все сильней оказывалось влияние Японии и на комитет Хорвата. В тогдашних условиях без поступления оружия из этой рядом расположенной страны начинать формирование отрядов было невозможно.
      Войдя в состав управления КВЖД, А. В. Колчак контактировал прежде всего с Д. Л. Хорватом. Но ему с самого начала пришлось столкнуться с "атаманщиной", с Г. М. Семеновым, который, прочно поддерживаемый японцами, стремился проводить независимый от существу-ющих в Харбине организаций курс, в том числе в создании вооруженных отрядов.
      С апреля 1918 г. Колчак, находясь в Харбине, часто выезжая в места дислокации различных отрядов, приступил к выполнению своей задачи под эгидой обновленного правления КВЖД. Колчаком начато было формирование крупного соединения. Оно развертывалось под предлогом укрепления охраны железной дороги. Основные средства, в том числе и на оплату приобретае-мого оружия, давало правление КВЖД. Колчак столкнулся с невероятно большими трудностя-ми, острой конкурентной борьбой различных сил, нараставшим давлением Японии, представи-тели которой пытались влиять на него, прибегая к различным методам. Готовя интервенцию и видя "неподатливость" адмирала, они пришли к выводу, что целесообразней было бы его как-то отстранить от дел. Готовились к вступлению на российскую территорию не только семеновцы, не только не вступившие в подчинение Колчаку отряды, но и те, которые находились в его подчинении, в распоряжении правления КВЖД, Дальневосточного комитета. Вместе с тем в сфере политической также развертывалась борьба. Группа П. Я. Дербера предприняла попытку выйти на первый план, но этого ей добиться не удалось. Попытка ее опереться для этого на земство Приморья также не увенчалась успехом. Областная земская управа во Владивостоке сама объявила себя законной местной властью. Д. Л. Хорват в начале июля провозгласил себя Временным Верховным правителем России и стремился с военными силами выйти на террито-рию страны, с дальневосточных пределов которой в это время советские отряды, терпевшие поражение, откатывались на запад. Самостоятельно, независимо от Дербера, Хорвата, земства, действовали казачьи атаманы. Крупной военной фигурой в этой игре являлся Г. М. Семенов (Забайкальское казачье войско), отряды которого становились все более многочисленными, а также И. М. Калмыков (Уссурийское казачье войско) и И. М. Гамов (Амурское казачье войско).
      В условиях противоборства многочисленных дальневосточных правительств и атаманов, претензий на власть Комитета членов Учредительного собрания (Комуча) в Самаре и Уральско-го правительства в Екатеринбурге повышалось значение правительства в Омске. Сформирова-лось оно в конце июня 1918 г. Его возглавил известный сибирский адвокат Петр Васильевич Вологодский. Омское Временное правительство Сибири стремилось стать руководящим органом в масштабах всей Сибири, Дальнего Востока, а также Урала и Поволжья - всей территории, освобожденной летом 1918 г. от большевиков. Обладая наиболее крупными формированиями вооруженных сил, располагаясь в центре региона, Омское правительство укреплялось.
      Летом 1918 г. "очаговая" прежде гражданская война стала всеохватывающей. Установки и призывы большевистских руководителей начать гражданскую войну в деревне, расколоть ее крестьянство, соответствующее сопротивление части этого крестьянства, городского населения, другие факторы, в том числе "расказачивание", попытки советских властей задержать, разоружить части чехословацкого корпуса, их восстание с санкции и по указанию западных правительств, привели к тому, о чем как о неотвратимой перспективе говорил и Колчак. В России полыхала гражданская война. Она сопровождалась широкой военной интервенцией японских, английских, французских, американских и иных сил. В частности, на Дальнем Востоке высадились многочисленные войска Японии, части и подразделения других союзников России - США, затем - Англии, Франции...
      С самого начала работа А. В. Колчака в Харбине шла тяжело. Прежде всего из-за того, что слишком много было препон на пути объединения мелких отрядов. Фактически не уделял должного внимания этому вопросу Хорват. Больше того, он стал проявлять заметную подозрительность по отношению к адмиралу Колчаку. Стремившийся сделать собственную всероссийскую политическую карьеру, Хорват видел конкурента во властном, деятельном и широко известном в России Колчаке. Но главное противоречие между ними было то, что Колчак ориентировался главным образом на контакты с западными странами, прежде всего с Англией, Хорват же во все большей мере сближался с Японией. У Колчака к политиканствующему, лавирующему генералу складывалось неуважительное отношение. Дело дошло до публичных негативных оценок А. В. Колчаком действий Д. Л. Хорвата.
      В то время, когда японские представители стали открыто вмешиваться в дела по формирова-нию единого мощного соединения, добиваясь сохранения мелких, разрозненных отрядов, Колчак решил поехать в Токио для выяснения отношений с японскими военными верхами. Очевидно, он надеялся завязать связи с представителями других стран, чтобы получить от них помощь в военном строительстве. Передав командование войсками генералу Б. Р. Хрещатиц-кому, в начале июля 1918 г. А. В. Колчак уехал в Токио. К тому времени соперничество между Японией и западными странами за влияние на Дальнем Востоке усилилось. Доминирование здесь Японии вовсе не устраивало Англию и Францию, а также США. Дипломаты России, продолжавшие действовать в этом районе, предпочитали придерживаться прозападной ориентации. Английским правительством на Дальний Восток был направлен генерал Альфред Уильям Нокс, долгое время (с 1911 г.) работавший в России, сначала в качестве военного атташе, а во время войны - представителем при Ставке. Он хорошо знал Россию, следил за перипетиями политической борьбы в ней в 1917-1918 гг., владел русским языком. Прибывали на Дальний Восток и другие дипломаты, но Нокс, сочетавший дипломатические и военные знания, заметно выделялся среди них. Впоследствии он сыграл большую роль в судьбе Колчака, стал его другом и сохранил о нем добрые воспоминания.
      Колчак в Токио добился встречи с высшими чинами японского Генштаба генералами Ихарой и Танакой. Он просил об устранении возникших осложнений между ним и японскими предста-вителями, помощи оружием, но - тщетно. Развеять возникшие подозрения о его "японофобии" в правящих кругах страны восходящего солнца ему не удалось. Под предлогом отдыха и лечения он, в сущности, был задержан в Японии и пробыл там почти два месяца. Здоровье у Колчака действительно было расшатанным, и лечение оказалось кстати. В те дни у него произошли и перемены в личной жизни. В Харбине он встретился с А. В. Тимиревой и вот здесь, в Токио, ждал ее вновь.
      Анна Тимирева с мужем летом 1918 г. ехала во Владивосток. В Благовещенске она случайно узнала от знакомого лейтенанта Б. Н. Рыболтовского, что в Харбине находится А. В. Колчак. По последнему полученному письму от него Тимирева знала, что он отбыл на Месопотамский фронт, будучи принятым на английскую службу. Письма из Сингапура, вести о его возвращении она не получала*. О той минуте, когда она узнала о близком местонахождении Колчака, Тимирева вспоминает: "Не знаю уж, вероятно, я очень переменилась в лице, потому что Женя (девушка, ехавшая к родителям в Харбин. - И. П.) посмотрела на меня и спросила: "Вы приедете ко мне в Харбин?" Я, ни минуты не задумываясь, сказала: "Приеду". Из Владивостока Тимирева написала Колчаку. "С этим письмом, - вспоминала она, - я пошла в английское консульство и попросила доставить его по адресу. Через несколько дней ко мне вошел незнакомый мне человек и передал закатанное в папиросу мелко-мелко исписанное письмо Александра Васильевича.
      * Последнее письмо, полное нежности ("Милый Александр Васильевич, далекая любовь моя... чего бы я дала, чтобы побыть с Вами, взглянуть в Ваши милые темные глаза..."), она послала 10 марта в Сингапур. Колчака оно нашло в начале апреля уже в Харбине.
      Он писал: "Передо мной лежит Ваше письмо, и я не знаю - действительно это или я сам до него додумался". Она приехала в Харбин. Встретились, проехав навстречу друг другу по всей окружности земного шара.
      Колчак жил в вагоне, Тимирева сначала в семье упомянутой Жени, потом в гостинице. Состоялся серьезный разговор о совместной жизни.
      "А. В. приходил измученный, - вспоминала Тимирева, - совсем перестал спать, нервничал, а я все не могла решиться порвать со своей прошлой жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица - и в то же мгновение он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его. Рука у меня затекла, а я все смотрела на дорогое и измученное лицо спящего. И тут я поняла, что никогда не уеду от него, что, кроме этого человека, нет у меня ничего и мое место - с ним".
      Вернувшись во Владивосток, А. В. Тимирева сказала мужу, что уходит от него к А. В. Колчаку. Сын Тимиревых жил в то время у матери Анны Васильевны в Кисловодске. Продав жемчужное ожерелье, А. В. Тимирева. отплыла в Японию. "Александр Васильевич, - пишет она, - встретил меня на вокзале в Токио, увез в Империал-отель. Он очень волновался, жил в другом отеле. Ушел - до утра.
      Александр Васильевич приехал ко мне на другой день. "У меня к Вам просьба". - "?" - "Поедемте со мной в русскую церковь". Церковь почти пуста, служба на японском языке, но напевы русские, привычные с детства, и мы стоим рядом молча. Не знаю, что он думал, но я припомнила великопостную молитву "Всем сердцем". Наверное, это лучшие слова для людей, связывающих свои жизни.
      Когда мы возвращались, я сказала ему; "Я знаю, что за все надо платить - и за то, что мы вместе,- но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, только не утрата той полной нашей душевной блязости, я на все согласна". Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата".
      А. В. Колчак и А. В. Тимирева, состоявшие с этого времени, как принято говорить, в гражда-нском браке, вместе отдыхали. Уехали в курортный город Никко. Курорт был одновременно и примечательным городом-памятником архитектуры. Отдых, лечение, приезд любимой женщины благотворно влияли на Колчака, хотя в той и предстоящей обстановке сплошных нервных перегрузок и потрясений прийти в полное физическое равновесие ему было уже не дано.
      Отдых отдыхом, но в Японии Колчак не отрывался от событий в России. Он поддерживал переписку с рядом влиятельных лиц. Из письма Н. А. Кудашева А. В. Колчаку в Японию видно, что ставка на него делалась большая. "Искренне надеюсь, что Вы только временно отошли от активной работы воссоздания России и восстановления у нас порядка и власти". Вряд ли можно сомневаться в том, что речь о Колчаке шла и в переписке дипломатов российских, английских, французских, возможно, и других.
      В конце августа в Токио состоялась встреча А. В. Колчака с А. Ноксом, уже побывавшим во Владивостоке и находившимся в курсе событий не только на Дальнем Востоке, но и в Сибири, и в России в целом. О визите к нему генерала Нокса Колчак на следствии в Иркутске 30 января 1920 г. рассказал: "Разговаривая со мной о положении на Дальнем Востоке, он спросил меня, что я делаю. Я изложил ему подробно свою эпопею на Востоке и причину, почему я уехал оттуда и нахожусь в Японии. Он просил меня сообщить, что происходит во Владивостоке, так как, по его мнению, нужно было организовать власть. Я сказал, что организация власти в такое время, как теперь, возможна только при одном условии, что эта власть должна опираться на вооруженную силу, которая была бы в ее распоряжении. Этим самым решается вопрос о власти, и надо решать вопрос о создании вооруженной силы, на которую эта власть могла бы опереться, так как без этого она будет фиктивной, и всякий другой, кто располагает этой силой, может взять власть в свои руки. Мы очень долго беседовали по поводу того, каким образом организо-вать эту силу, Нокс, по-видимому, приехал с широкими задачами и планами, которые ему впоследствии пришлось изменить, но он приехал помочь организации армии.
      Я указывал ему, что, имея опыт с теми организациями, которые были, я держусь того, что таким путем нам вряд ли удастся создать что-нибудь серьезное. Поэтому я с ним условился принципиально, что создание армии должно будет идти при помощи английских инструкторов и английских наблюдающих организаций, которые будуг вместе с тем снабжать ее оружием, что если надо создавать нашу армию, то надо создавать с самого начала...". Колчак при этом разви-вал ту точку зрения, что командующий сформированной армией и должен затем осуществлять всю полноту власти, то есть говорил о необходимости ycтановления военной диктатуры. В записке Ноксу относительно налаживания местной власти Колчак писал: "Как только освобождается известный район вооруженной силой, должна вступить в отправление своих функций гражданская власть. Какая власть?
      Выдумывать ее не приходится, - для этого есть земская организация, и нужно ее поддержи-вать. Покуда территория мала, эти земские организации могут оставаться автономными. И по мере того, как развивается территория, эти земские организации, соединяясь в более крупные соединения, получают возможность уже выделить из себя тем или другим путем правительственный аппарат". В Токио по совету российского посла В. Н. Крупенского Колчак встречался и с французским послом М. Реньо. Шли беседы и с ним, но более общего характера.