Тейлор обвел взглядом пустынные окрестности. По-прежнему никаких признаков русских. Это внушало особое беспокойство, ибо до сих пор они пунктуально являлись на все встречи, несмотря на испытываемые ими огромные трудности и неудачи.
- Почему бы вам всем не зайти в помещение и не выпить по чашечке кофе? - предложил Тейлор. - Давайте, давайте. Мне нужно немного подумать. Мерри, если будет что-то новенькое, доложишь.
Тейлор знал, что все они хотели вернуться в просторный цех, где разместился штаб полка. Там было немногим теплее, но достаточно, чтобы перестать постоянно думать о холоде. Однако никто не пошевелился. Никто не хотел проявить нелояльность к Старику.
- Какого дьявола, парни! - воскликнул Тейлор. - Если я приказываю идти в помещение, то идите. Ясно?
Хейфец решительно двинулся к перекошенной железной калитке, прорезанной в массивных двустворчатых воротах цеха. Хейфец всегда незамедлительно выполнял приказы, не выказывая ни одобрения, ни несогласия. Из всех офицеров - Тейлор знал - Хейфец был самым равнодушным к внешним удобствам. Точно так же он пошел бы, прикажи ему командир зайти в ледяное болото.
Мартинес опустил глаза, потом двинулся широким шагом, всем своим видом выражая недовольство, перемешанное с детским чувством облегчения. Остался Мерри Мередит.
- Принести вам чашку кофе, сэр? - спросил Мередит.
- Нет, спасибо. Я только хочу насладиться прелестью советского пейзажа.
Мередит задержался, почти собравшись было уходить.
- Их надо пожалеть, - сказал он.
В перерывах между годами совместной службы в Лос-Анджелесе и Мексике Мередит закончил специальный курс по изучению иностранного языка, а также обычаев и истории страны изучаемого языка. Мередит учил русский, и Тейлор знал, что темнокожий выходец из солидной буржуазной американской семьи немного влюбился в предмет своего изучения.
- Наверное, - согласился Тейлор.
- Ну, вот посмотрите вокруг. Насколько хватает глаз - все бесполезно, мертво. И вся эта чертова страна такая же. А еще тридцать лет назад это был один из самых лучших индустриальных комплексов в Советском Союзе
- Ты говорил. На брифинге.
- Знаю, - согласился Мередит. - А может, я просто пытаюсь убедить самого себя, что это правда.
Тейлор слегка отвернулся от молодого человека.
- На их месте могли бы оказаться и мы, Мерри. И чуть не оказались. Да, я знаю, что ты неравнодушен к русской культуре, и все такое. Но там, где ты видишь Антона Чехова, я вижу Иосифа Сталина. - Тейлор на миг замолчал. В его мозгу теснились десятки других имен, олицетворявших как красоту, так и уродство. - Запомни одно. Они это все сделали своими руками. А теперь мы пришли сюда, чтобы таскать за них каштаны из огня. И еще неизвестно, справимся ли. А вдруг нас засветят? А вдруг какойнибудь сукин сын в Вашингтоне в последнюю минуту струсит? Черт побери, Мерри, у меня нет времени их жалеть. У меня один-единственный полностью оснащенный десантный полк во всей армии США - и весьма вероятно, вообще единственный, который мы окажемся в силах оснастить. А что за нашей спиной, если нас разобьют? Пара потрепанных бронетанковых частей с машинами тридцатилетней давности? Ведь у ребят из легкой пехоты полон рот забот в Сан-Пауло. И нам придется держать гарнизоны в Мексике еще добрый десяток лет. - Тейлор покачал головой. - Мы в тяжелейшем положении, приятель. И нам приходится подставлять под удары свои задницы, потому что наши советские братцы потратили целое столетие на то, чтобы превратить в помойку богатейшую страну мира. И не надо мне талдычить о том, как они старались исправиться. Слишком мало, и слишком поздно. Они все сделали лишь наполовину. И заодно едва не разорили всю Европу. Ты знаешь цифры лучше меня. Все эти огромные займы под перестройку вылетели в трубу. А потом, когда ушел этот, как его там, они даже не смогли удержать те небольшие победы, что купили им европейские деньги. - Тейлор твердо посмотрел в глаза Мередиту, предупреждая его контраргументы. - Они превратили свою страну в гигантскую помойную яму, а теперь мы здесь, чтобы выковыривать их оттуда чайной ложкой. И мы это сделаем, клянусь Господом. Если это вообще возможно. Но не жди от меня любви к ним.
Тейлор окинул взглядом лежащий в руинах промышленный комплекс. Казалось, ему нет границ. Черный, заброшенный. Он знал, почему он здесь, понимал все политические, экономические и стратегические причины. Он даже хотел попасть сюда. Но тем не менее сидевший в нем рационально мыслящий дисциплинированный офицер подозревал, что здесь таится неисправимая ошибка.
- Пойди выпей кофе, Мерри, - сказал Тейлор.
- Вы точно не хотите чашечку, сэр?
Тейлор покачал головой:
- Я от него только в туалет чаще бегаю.
Майор повернулся, чтобы идти. И с исторической, и с этнической точек зрения он выглядел нелепо в серой советской шинели, какие носили все офицеры в целях конспирации. Затем он заколебался, еще не вполне убежденный.
- Дело в том, - сказал Мередит, - что когда я вижу все это… Я воспринимаю то, что нас сейчас окружает, как неудавшуюся мечту. Некоторые из них по-настоящему верили. В возможность рая на земле, в запланированную утопию, в лучший мир. В самом начале, я думаю, существовали искренне верующие… а вышло все совершенно не так.
Тейлор пожал плечами.
- На их месте могли бы оказаться и мы, - повторил он.
***
«Важно оставаться объективным, - убеждал себя Тейлор. - Важно, чтобы эмоции ни в коей мере не влияли на принимаемые решения». Но такой подход давался с трудом. Он всегда быстро проглядывал разведывательные отчеты Мередита, выискивая в них хоть какое-нибудь упоминание о японцах. Он знал, что, скорее всего, ни один из его подчиненных за всю кампанию не увидит японского солдата. Японцы слишком хорошо прикрывали свое присутствие. Когда-то они спрятались за спинами южноафриканцев. На сей же раз они стояли за союзом, медленно, но верно возникшим в процессе борьбы с продолжавшимся господством русских в Советской империи: повстанцы-националисты из азиатских республик, иранцы и мусульманские фундаменталисты. Ни один японский офицер ни разу не отдал лично ни одной команды. Но, однако, оружие было японским, «советники по связям», цементировавшие союз в боевую силу, инструкторы и ремонтники тоже все были японцами, и все в конечном итоге служило японским же интересам. Влияние. Господство. Первенство. Можно мудрствовать лукаво, можно играть словами, подобно прожженному дипломату, но все сводилось в конце концов к борьбе за самый богатый в мире источник сырья, причем в век оскудевающих ресурсов.
Тейлора и его людей послали, чтобы поддержать Советский Союз, ослабевший, подобно больному старику, чтобы вырвать из рук у японцев еще одну блестящую победу. Но в глубине души Тейлор знал, что он и сам болен. Неизлечимо болен желанием отомстить японцам. Причинить им столько страданий и унижений, чтобы с лихвой заплатить старые долги. Он боялся того дня, той минуты, когда Мерри Мередит придет и доложит о японском командном пункте, обнаруженном в зоне действия полка. Тейлор сомневался, что сможет тогда принять взвешенное решение, не забудет о главном. Он боялся превратиться в бешеного зверя, только внешне напоминающего человека.
Тейлор хотел остаться порядочным и добрым человеком. Но даже здесь, посреди безжизненного сибирского царства ржавого железа, он по-прежнему чувствовал себя молодым командиром взвода, самоуверенно и бездумно летящим навстречу гибели своих людей и унижению своей страны. Даже сейчас, несмотря на седеющие волосы, старые шрамы и начинающее слабеть тело, он оставался в душе мальчишкойкапитаном, который завис в бездонно голубом небе над саванной, сжавшись в ожидании залпа японских ракет. И он боялся, что Африка так же безвозвратно погубила его душу, как она изуродовала его лицо. Тейлор хотел оставаться добрым человеком. Но он со страхом спрашивал себя, не превратился ли он где-то в тайных уголках своей души в убийцу и расиста. В воина, для которого его противники больше не были людьми. В умного, хитрого, обученного зверя.
Когда в Мексике его люди впервые убили военного советника - японца, Тейлор испытал такую радость и удовлетворение, которые никак не сочетались с нормальной человеческой порядочностью. И потом при каждой подобной ситуации его эмоции не притуплялись. Внешне, в словах и поступках как командир он вел себя безупречно. И, однако, он не знал, не дал ли он каким-нибудь образом понять своим подчиненным, что есть категория людей, которых в плен лучше не брать. Трудно сказать, невозможно восстановить прошлое, так же невозможно, как предсказать будущее.
На его губах играла тонкая улыбка, значение которой он не смог бы никому объяснить. «Возможно, - подумалось ему, - я и в самом деле дьявол».
Внезапно крыша ближайшего цеха взлетела на воздух и разлетелась на куски. Но это оказалась всего-навсего огромная стая птиц. Они опять собрались в черную тучу и потянулись на юг. Туда, где шла война.
***
Тейлор не отводил взгляда от последней ярко-зеленой полоски света на западе. Будет очень холодно. Он надеялся, что холод не скажется на функционировании его боевой техники. Они приняли все возможные меры предосторожности. Но новейшие идеальные машины смерти еще ни разу не ходили в бой, и относительно них существовало немало сомнений. ««М-100»« были настолько сложными системами, что с ними могло случиться, казалось, бесконечное множество неполадок.
- Позади нас нет никого, - напомнил себе Тейлор.
До его ушей донесся металлический скрип открываемой двери цеха, и он забавы ради попытался, не глядя, угадать, кто из его офицеров сейчас подойдет к нему. Весьма вероятно, Мередит с последней информацией. Но он поставил на Счастливчика Дейва. Полковник знал, что Хейфеца сводило с ума ожидание. Обездоленный маленький человечек из новой диаспоры, в которого вселилась душа прусского штабного офицера, Хейфец просто не мог выносить хаоса, царившего в Советском Союзе. Сам близкий к совершенству в своем деле, Счастливчик Дейв не терпел непрофессионализма в других.
- Полковник Тейлор, разрешите обратиться?
Хейфец.
- Мы наконец связались с русскими. Они говорят, что скоро будут здесь.
Тейлор кивнул.
- Мы не можем себе позволить терять столько времени, - продолжил Хейфец. - Это просто безответственно. Противник может обнаружить нас с минуты на минуту. Нам и так пока что слишком везет.
Везучий Давид Хейфец. Счастливчик Дейв. Родные убиты, родина уничтожена. Счастливчик Давид Хейфец, носящий форму чужой страны, потому что не оставалось больше уголка на земле, куда он мог бы податься, не оставалось другого пути, кроме как в солдаты. Везучий Давид Хейфец, который никому другому во всем полку не открыл бы своей тревоги и неуверенности. Хейфец, который не позволял себе заводить друзей.
Тейлор повернулся, впустив в свой внутренний мир краешек мира внешнего, словно приоткрыв полог палатки. Хейфец совмещал функции начальника штаба и начальника оперативного отдела, ибо составители штатного расписания объединили эти две должности в отчаянной попытке сэкономить на вакансиях. Слишком тяжелый груз для одного человека, но Хейфец справлялся настолько хорошо, насколько вообще возможно. Однако напряжение сказывалось, и выглядел подполковник намного старше своих лет.
Конечно, его изможденный вид объяснялся и другими причинами. Тейлор увидел мысленным взором молодого командира танка, остановившего машину на пыльной дороге на пути к Дамаску. Защитные очки подняты - красивый молодой израильтянин, энергичностью компенсирующий недостаток физической стати. Тейлор представил, как он застыл, когда радио передало сообщение о ядерном ударе по Тель-Авиву, где офицер оставил молодую жену и ребенка и где они должны были быть в безопасности.
Это случилось очень давно. До всемирного запрета на применение ядерного оружия» Последняя ближневосточная война, развязанная коалицией фанатиков, которые увидели свой шанс в том, что США разгромлены в Заире и, очевидно, беззащитны. Безумная война, начатая союзом, готовым в конце концов разменять Дамаск на Тель-Авив в огне взаимного истребления. Во время недолгого конфликта Тейлор был так сильно болен, что взирал на события из безразличного далека, и еще недостаточно окреп позже, чтобы принять участие в эвакуации уцелевших израильтян с земли, отравленной радиацией и химическим оружием.
Уголок рта на испещренном шрамами лице Тейлора приподнялся в полуусмешке.
- Объяснили АИ наши русские друзья хоть как-то свою задержку, Давид?
Израильтянин решительно покачал головой.
- Никак. Только пообещали все объяснить по прибытии. Я говорил со «вторым я» Козлова - ну, знаете, с тем, который все время размахивает руками. Он клянется, что Козлов лично все объяснит. - Хейфец помолчал, задумавшись. - Они все чем-то очень взволнованы. Мне это не нравится.
- Мне тоже, - согласился Тейлор. - Мы здесь как в мышеловке. - Он вопросительно приподнял бровь. - У Мерри есть что-нибудь новенькое?
- Ничего особенного. Одно хуже другого. Весь вопрос в том, какой из своих многочисленных кризисов советские считают сейчас самым опасным. И почему. Иногда я не понимаю их логики.
- Вы думаете только как военный, - пояснил Тейлор. - Для них же… ведь это их страна. Сейчас нам приходится опасаться их эмоциональных срывов.
Хейфец слегка отшатнулся, словно Тейлор сурово отчитал его. Для человека, являющего миру такой суровый и бескомпромиссный облик, Счастливчик Дейв порой бывал на удивление раним. «Конечно, - подумал Тейлор, - из всех нас он единственный по-настоящему понимает, что такое находящаяся в опасности родина и что такое эмоциональные срывы. Но он борется с ними».
- Я что подумал, Давид, - начал Тейлор. - Ведь вы так далеко от дома.
- От какого дома? - переспросил Хейфец с холодком под стать вечернему сибирскому морозу.
- Ну, от Израиля, наверное. По крайней мере, я его имел в виду.
- Израиль я ношу с собой в сердце. А мой дом - армия.
«Да, - подумал Тейлор. - Если не эта армия, то другая. Вечный солдат».
- Что нового в эскадрильях? - сменил тему Тейлор.
Хейфец с облегчением перешел к служебным делам:
- Они просто молодые солдаты. Отличные молодые солдаты, готовые драться, хотя они не совсем понимают, против кого и даже где. Уровень готовности прежний.
- Вы думаете, мы готовы? - Подобный вопрос можно было принять и за шутку. Но Тейлор задал его серьезным тоном. Хейфец ответил столь же серьезным взглядом.
- Половина базы поддержки до сих пор не прибыла. Пятнадцать процентов экипажей даже не имеют достаточного налета. Полдюжины машин стоят на ремонте, причем у трех серьезные поломки… - Неожиданно Хейфец улыбнулся. Удивительно щедрая, уверенная улыбка. Приятный знак для Тейлора. - Но мы можем драться, - продолжал он. - Если на то Божья воля, мы готовы.
Тейлор ответил ему улыбкой:
- Да, Дейв. И я тоже так считаю. Теперь, наверное, все зависит от этих чертовых русских.
Тейлор был далек от того, чтобы разделять приверженность Мередита ко всему русскому. Но, с другой стороны, он не хотел предвзято относиться к новым союзникам. Он пытался найти разумную, трезвую золотую середину. К тому же кое в чем русские проявили себя совсем неплохо. Даже сейчас, когда их мир трещал по всем швам, они ухитрились провести изумительную отвлекающую операцию, прикрывая секретную и спешную переброску огромного десантного полка сперва на кораблях, якобы груженных зерном, затем по железной дороге через европейскую часть России, Волгу, Урал и прямо до этого превратившегося в пустыню индустриального комплекса, затерянного посреди пустыни природной. И ничего не позволяло предположить, будто противник засек операцию. Даже замечательные японские разведывательные системы, похоже, удалось убаюкать. Мередит шутил, что советские так хорошо выполняют операции по обману противника потому, что они так долго обманывали сами себя.
Дверь цеха снова распахнулась. На сей раз кто-то бежал к ним. Мэнни Мартинес.
- Они прибывают, сэр, - объявил он, слегка задыхаясь. Он плохо переносил холод. - Звонил контрольный пункт «Дельта». Я послал старшего сержанта за штабными офицерами и офицерами связи. Мерри хочет еще пару минут поторчать в радиорубке. У него какие-то важные известия.
Начальник службы тыла еще не закончил, когда до ушей Тейлора донесся гул моторов. Теперь, когда ожидание почти подошло к концу, он наконец почувствовал, как сильно он замерз. Как здорово будет залезть в один из маленьких «джинов» с включенной печкой. По крайней мере одного у советских машин не отнять: отопительные системы у них всегда в порядке.
Тейлор успел познакомиться с советскими автомобилями, увы, слишком хорошо. Учитывая количество оборудования, которое его полку предстояло втайне разместить, была достигнута договоренность с русскими, что американцы оставят свои легкие машины поддержки и станут пользоваться советскими грузовиками и «джипами». Того же требовали и соображения секретности. И русские незамедлительно предоставляли машины и водителей по первому требованию. Однако громоздкая система запросов и ответов все равно подразумевала большие потери во времени, что лишало рутинную работу привычной четкости. Русские не захотели просто передать автомобили, ссылаясь на безнадежную нехватку техники.
Возможно, они и не врали. Все данные, находившиеся в распоряжении Мередита, подтверждали, что Советы действительно оказались в жутком положении. Но Тейлор еще и подозревал, что таким образом они контролировали местонахождение американцев и получали гарантии, что те не выдадут раньше времени свое присутствие, раскатывая по Западной Сибири и Средней Азии. Полковник не стал возмущаться из уважения к четкости и блеску, с которым русские разработали и провели операцию по дезориентации противника. Так что проблем до сегодняшнего дня не возникало.
Он слушал, как постепенно усиливался гул моторов. Машины с выключенными фарами медленно пробирались через захламленную территорию. Внезапно они разом замолкли. Значит, достигли внутреннего КПП, где молодые ребята из Арканзаса или Пенсильвании в неудобной советской форме тщательно проверяют удостоверения личности прибывших. Тейлор представил, как его мальчишки, привыкшие к удобной полевой форме разведчиков, яростно костерят устаревшие шерстяные гимнастерки и галифе своих недавних противников.
Двигатели заурчали вновь, и Тейлор явственно услышал щелчки коробок передач. Он почувствовал себя старым индейцем-разведчиком, поседевшим в засадах. Как легко ему удавалось определять скорость, вычислять расстояния. Одна из машин в колонне нуждалась в ремонте. Ехали они легко, не неся в себе большого груза.
Небольшая группа офицеров постепенно собралась вокруг командира полка. Люди, разрабатывавшие планы, работавшие на тех, кому предстоит их планы реализовывать. Тейлор подозревал, что их ждет долгая ночь работы с русскими, даже если принесенные ими новости окажутся хорошими. Время ожидания закончилось. Взошел Марс.
Мерри Мередит подошел к нему поближе.
- Сэр, - прошептал он. - Плохо дело. Чертовски плохо. Они полностью потеряли контроль над ситуацией.
Тейлор остановил подчиненного.
- Знаю, - сказал он.
Головной «джип» подъехал очень близко к цеху и остановился лишь в нескольких метрах от горстки американских офицеров. В тот же миг с сиденья рядом с водителем соскочила нескладная фигура и поспешила к ожидавшим ее теням. По вечно опущенным плечам Тейлор узнал подполковника Виктора Козлова. Козлов осуществлял связь Тейлора с командующим советским фронтом генералом Ивановым.
Интуитивно Козлов направился прямо к Тейлору. Несмотря на свои бесспорные достоинства, советский офицер стал притчей во языцех среди американцев. У него были гнилые зубы и страшно воняло изо рта. Тейлор уже как-то устроил головомойку одному из своих штабных капитанов за шуточки в адрес Козлова. Голосом более громким, нежели обычно, полковник просветил смущенного офицера о мастерстве русского союзника и о его вкладе в советско-американскую операцию. Теперь Тейлор сам с ужасом ждал приближения русского.
Козлов отдал честь, его рука в перчатке мелькнула, как ночная птица в полете. Потом подошел совсем близко.
- Полковник Тейлор, - начал русский, волнуясь и заражая своим волнением окружающих. - У нас возникла серьезная проблема в секторе Кокчетава. Очень серьезная проблема. Противник прорвал линию фронта.
6. Северный Казахстан, Северо-западнее Кокчетава
1 ноября 2020 года, 22 часа 00 минут
Майор Бабрышкин тщательно вставил последний чистый фильтр в противогаз, прислушиваясь к звукам катастрофы. Чихающие моторами перегруженные гражданские легковушки и грузовики пробирались к северу, не включая фар, а перед ними брели толпы навьюченных скарбом беженцев, не желая сворачивать на обочину.
Если не считать изредка вспыхивавших перебранок, никто в веренице оборванных людей не тратил энергии на слова. Толпа, черная в ночи, издавала присущие только ей звуки: шарканье и топот ног, кашель, скрип перегруженных машин и особое молчание страха. Тысячами тянулись люди - тепло одетые мужчины, женщины и дети, едва волоча ноги в тяжелой обуви, похлопывая для тепла руками в варежках. На них орали нетерпеливые водители легковых автомобилей и грузовиков, уведенных из гаража какого-нибудь заброшенного предприятия. Время от времени темный силуэт просто падал рядом с дорогой - незначительное нарушение установившегося порядка, почти никем не замечаемое. Иные бросались к солдатам, вымаливая еду. Но большинство шли и шли себе вперед, подгоняемые воспоминаниями об увиденных смертях, о едва-едва миновавшей гибели, о страшных слухах. Заставляя всех вздрогнуть, вдруг иногда принималось блеять или реветь невидимое в ночи животное, которому передавался смертельный ужас ведшего его хозяина. И снова наваливалась тишина, тяжелая тишина казахских степей, впитавших в себя грохот десятков сражений и сотен стычек. Только зарево, мерцавшее на горизонте, напоминало о непрекращающейся битве. Смерть одного казалась незначительным событием по сравнению с такой необъятной тишиной.
Резкие металлические звуки вгрызавшихся в промерзшую землю лопат и урчание инженерного оборудования указывали местонахождение команды Бабрышкина. Она разместилась по обе стороны бесконечной грунтовой дороги - главной в этих краях, - закрепившись за гребнем небольшой возвышенности, такой незначительной, что ее трудно было заметить даже днем. А что поделаешь?
Еды оставалось мало. Бабрышкину пришлось запретить делиться пайками с беженцами - русскими и другими славянами, осуществлявшими исход из Социалистической Республики Казахстан. Последние драгоценные остатки пайков теперь стали топливом, без которого нельзя вести бой. Так же как бензин, как тающие на глазах боеприпасы. Без еды люди не выдержат бессонницы боя, тяжелой обязанности вкапываться в замерзшую степь, изнурительного холода осенних ночей. Бабрышкину самому очень тяжело было оказаться в непосредственной близости от колонны своих бездомных сограждан. Он весь сжимался внутри при мысли о необходимости выслушивать их мольбы хоть о крошке еды, мольбы, которые, натыкаясь на молчание или отказ, так часто сменялись оскорблениями в адрес «зажравшейся» армии или, еще того хуже, армии бездарной.
Еды оставалось мало. И лекарств тоже. Врачи пытались оказывать помощь раненым и больным у обочины дороги, стараясь приспособить современные знания и средства к условиям жизни предшествующих столетий. Оставалось мало боевой техники и солдат, но и этим не хватало боеприпасов. Связь не работала. Постоянно недоставало времени. И ответы на запросы не приходили.
Вот уже больше тысячи километров они отступали, время от времени пытаясь окопаться и остановить противника, но всякий раз неудачно. Бои были кошмаром, грохочущей неразберихой, когда обе стороны поливали друг друга огнем до тех пор, пока оставшимся в живых русским не приходилось всякий раз снова отходить. Короткие ожесточенные перестрелки, длившиеся порой всего несколько минут, чередовались с днями, а то и неделями маневрирования и бесконечных перемен позиций. Настоящие бои отличались скоротечностью и беспощадностью. Шесть недель назад Бабрышкин начинал командиром мотострелкового батальона. Теперь в его подчинении находились остатки всей его бригады, которая, если не считать саперов и бойцов .противовоздушной обороны, по численности уступала его прежнему батальону. Штабные офицеры сели за рычаги танков, а повара превратились в пулеметчиков. Никто официально не приказывал Вабрышкину принять командование над обескровленным подразделением. Он просто оказался старшим из оставшихся в живых полевых офицеров.
Бабрышкин старался сохранить контроль над своей частью, продолжать оказывать хоть слабое, но все же сопротивление противнику, пытался отсрочить неизбежный финал, прикрыть человеческие реки, струящиеся к северу, еще немного задержаться на этой земле, многие сотни лет назад присоединенной к России армиями нескольких царей.
Страшнее всего были химические атаки. Время от времени противник обрушивал на войска Советов массированные удары, вынуждая солдат подолгу жить в защитных костюмах и противогазах, которые сначала сушили, а потом увлажняли кожу на лицах и шеях. Бесспорно, скоро их настигнет новая химическая атака. Теперь уже не приходилось ожидать предупреждения - похоже, вся система оповещения вышла из строя, - и он уже много дней не получал никаких сообщений из штаба корпуса, за исключением одного случайно прорвавшегося сквозь эфир послания, которое напоминало всем офицерам, что все потери следует фиксировать согласно установленным формам.
Бабрышкин с радостью вдыхал свежий ночной воздух - приятная перемена после сражений и внезапно налетавших химических ураганов. Он даже улучил минуту и набросал записку Вале, хотя и не имел представления, когда сможет ее отправить, да и работает ли почта вообще. Согласно последней дошедшей до него информации, густонаселенные центры в глубине России пока не подвергались ударам. Война, при всей ее жестокости, как ни странно, ограничивалась территориями среднеазиатских республик, Кавказа и Кубани. Это означало, что Валя находится в безопасности.
Однако он с легкостью мог себе представить, как она тащится в этой толпе, не созданная для таких испытаний. Мысли о Вале успокаивали его. Он знал, что в прошлом, по меньшей мере однажды, она изменила ему. Она неумна. И эгоистична. Но он - мужчина, много повидавший, возможно теперь даже слишком много, и он в ответе за нее. Милая, ненадежная Валя, его жена. В огне бесконечных боев он приучился ценить прошлое счастье, и ему казалось, что его ждет замечательная жизнь, если он только доживет до нее.
Холодные струи воздуха приятно овевали его исцарапанное, обветренное лицо - как раз то, что надо, чтобы ослабить боль. Он разрешил своим людям снять защитные костюмы, чтобы легче было копать. Он знал, что поступает опрометчиво, ибо химические снаряды или бомбы могли обрушиться на них в любой момент. Но еще он знал, что им нужен отдых, нужна возможность снова почувствовать живительный ветерок. Позже он прикажет им снова облачиться в старые прорезиненные балахоны. В этих костюмах люди жили и сражались, и в каждом из них можно было насчитать десятки отверстий, сквозь которые легко проникли бы отравляющие вещества. Но замены ждать не приходилось.
«Все же, - подумал он, - его люди в гораздо лучшем положении, нежели гражданские». Химические удары по незащищенным колоннам беженцев убивали всех подряд. И ничего нельзя было поделать.
Он помнил мертвецов в Атбасаре - тысячи покрытых волдырями трупов, застывших в мучительных позах, - картина гораздо страшнее, чем его детские воспоминания об эпидемии чумы в Горьком, когда река кишела мертвецами. Но сочетание отравляющих веществ общеядовитого и кожно-нарывного действия с огромными дозами нервно-паралитических газов рождало на свет такие сцены, которые, он знал, останутся с ним до конца его дней.
В конечном итоге сейчас шла война между расами. Свершилось невозможное. Конечно, мало кто из его современников - а то и вообще никто - верил в болтовню о братской интернациональной дружбе, которой их пичкали в школе. Но никто и не ожидал, что народы Советского Союза способны взорваться ненавистью такой силы и беспощадности.
Бабрышкин гадал, с кем из многочисленных врагов ему доведется схватиться в следующий раз. От боя к бою, мечась с одного участка фронта на другой, его тающая бригада сталкивалась то с иранцами, то с танками Исламского легиона, то с повстанцами, чье вооружение и форма как две капли воды походили на амуницию его собственных людей. Он не раз задумывался, были ли среди офицеров противника его соученики по танковому училищу: казахи, узбеки, туркмены, таджики, киргизы. Всегда ощущалась нехватка курсантов из среднеазиатских республик, и сейчас это сказывалось на действиях повстанцев. Даже после военной реформы, разрешившей призывникам из окраинных республик служить в своих национальных частях недалеко от дома, туда постоянно требовались офицеры русской, украинской и прочих европейских национальностей, для того чтобы заполнить командные и штабные вакансии. Большинство из них погибли или попали в тюрьму в первые же дни мятежа, и теперь отряды повстанцев испытывали острую нехватку квалифицированных командиров. Бабрышкин снова и снова разметал по степи подразделения мятежников - только для того, чтобы, в свою очередь, отступать при возвращении неуязвимых штурмовиков японской постройки или при появлении иранцев или Исламского легиона на их могучих танках, чье качество, казалось, всегда гарантировало успех, независимо от того, хорошо или плохо задумана и исполнена операция. Применяемые противником средства радиоэлектронной борьбы лишали Бабрышкина связи и дезориентировали его приборы обнаружения целей. Против них оказались бессильными даже самые современные советские танковые системы обнаружения целей и управления огнем. Советские ракеты и снаряды летели совсем не туда, куда нужно. И даже когда людям Бабрышкина удавалось накрыть противника огнем, его основная боевая техника часто оказывалась неуязвимой.
Он боялся, что терпению его людей скоро придет конец, что наступит момент, когда тающая не по дням, а по часам часть просто растворится.
