Великолепная семерка (№2) - Лишний доллар не помешает

Джефф Питерс

Лишний доллар не помешает

(Великолепная семёрка-2)

Пролог

Было время, когда киллеры приходили за вознаграждением в полицейский участок.

Тогда, в годы освоения Дикого Запада, цивилизация не поспевала за стремительным продвижением границы поселений, Фронтира, и первопроходцам приходилось самим справляться с теми, кто мешал им жить и работать. А таких любителей поживиться за счёт чужого труда хватало везде.

Переселенцы тянулись в край, богатый золотом и серебром, тучными пастбищами и плодородными землями. Здесь было всё, не было только Закона. Привычные понятия рушились, они были непригодны для новых условий, как непригодны в пустыне франтовской цилиндр и смокинг. Вчерашние законопослушные горожане попадали в страну, где господствовал только один закон – прав тот, кто выстрелил первым. Привычным явлением были здесь уличные ограбления, конокрадство, нападения на почтовые кареты и поезда, налёты на банки, наёмные убийства. Были шерифы, которые занимали эту должность только для того, чтобы убивать и грабить под прикрытием закона.

Богатство приисков и рудников притягивало к себе лихих парней, которые предпочитали добывать золото и серебро не киркой и лопатой, а более лёгким инструментом – револьвером. Заманчивой мишенью для налётчиков были почтовые дилижансы и обозы с продовольствием. Поднаторев в этом деле и собираясь в многочисленные стаи, бандиты останавливали поезда и грабили банки.

Жизнь отдалённых поселений фронтира слишком сильно зависела от центра. Оттуда, из больших городов, текли сюда ручейки товаров и денег. И когда грабители расплодились настолько, что эти ручейки стали пересыхать по дороге, жители фронтира перестали надеяться на помощь властей и решили сами позаботиться о себе. Чтобы избавиться от бандитов и воров, старатели Калифорнии и шахтёры Монтаны собирались в «комитеты бдительных». Заручившись согласием беспомощных властей, они устраивали облавы и погони, ловили преступников и судили их по упрощённой процедуре – без адвокатов и присяжных, а часто и без следствия. От поимки до исполнения приговора обычно проходило не больше часа, да и это время уходило только на то, чтобы собрать побольше зрителей на представление под названием «публичная казнь». Бурная деятельность «бдительных» не только защищала трудящихся, но и вносила в их суровые будни приятное разнообразие.

На бескрайних просторах Юго-Запада и Великих Равнин с бандитами боролись иначе. Люди здесь селились слишком далеко один от другого и потому не могли объединяться ни в какие комитеты. Да и некогда было. День шахтёра делился на рабочее время, время для сна и время для отдыха, а день скотоводов Техаса и Нью-Мексико состоял только из рабочего времени. Ковбои ели в седле и спали в седле – когда уж тут гоняться за злодеями? Проще было нанять отставного солдата или пришлого горожанина с тонкими руками.

Стада, поезда и банки фронтира постепенно перешли под защиту охранных компаний. Детективное агентство Пинкертона из Чикаго выслеживало преступников, особо досаждавших скотопромышленникам, и исправно предавало их в руки правосудия, выставляя непомерно высокие счета мясным баронам.

Но был и другой способ, подсказанный развитием печатного дела и рыночных отношений. Время от времени какой-нибудь шериф, отчаявшийся гоняться за неуловимым бандитом, заказывал в типографии плакат такого содержания: «Сумма в 1000 долларов будет вручена тому, кто доставит в суд Джона „Бродягу“ Смита. Мёртвым или живым».

Последняя фраза этого объявления значительно упрощала дело, поскольку затащить в суд живого Джона «Бродягу» было слишком хлопотно, И эта афишка, отпечатанная достаточным тиражом и прибитая к дверям салунов, к телеграфным столбам, а то и просто наколотая на одинокий кактус, часто решала судьбу тех, кто предпочитал жить вне закона.

РЕЛЬСЫ И ЗАКОН

Поезд компании «Юнион Пасифик» рассекал просторы пустыни с умопомрачительной скоростью, двенадцать миль в час. Однако пассажирам вагона третьего класса, сидевшим на жёстких деревянных лавках и безуспешно боровшимся с дремотой, временами казалось, что поезд стоит на месте. Каждый раз, бросая осоловевший взгляд в окно, они видели один и тот же пейзаж – раскалённая добела потрескавшаяся глина, бугристая россыпь колючек, да серый зигзаг далёких гор на горизонте. И только перестук колёс да равномерное покачивание вагона служили признаком того, что поезд всё-таки перемещался в сторону пункта назначения.

Полковник Дуглас Мортимер не смотрел в окно. Он ездил в поездах не ради того, чтобы любоваться пейзажами. Пассажирский вагон оставался единственным местом, где ничто не отвлекало его от чтения Библии. «… И добычи много вынес из города. А народ, который был в нём, вывел и умерщвлял ах пилами, железными молотилами и секирами. Так поступал Давид со всеми городами Аммонитян», прочёл полковник Мортимер и на какое-то время отвлёкся от чтения, пытаясь представить себе процесс умерщвления пилами.

Сонную тишину нарушил голос кондуктора:

– Ваши билеты, леди и джентльмены, ваши билеты!

– Долго ли ещё ехать до Тукамкари? – спросил полковник, предъявляя билет.

– Нет, сэр, – отвечал кондуктор. – Будем минуты через три. Ваши билеты!

Полковник откинул крышку своих карманных часов и удовлетворённо кивнул, взглянув на циферблат. «И восстал сатана на Израиля, и побудил Давида сделать счисление Израильтян…»

– Простите великодушно, святой отец, но вы совершили ошибку! – раздался над ухом полковника голос попутчика.

Краем глаза полковник Мортимер заметил, что сидевший рядом с ним человек в котелке и пенсне радостно оживился, найдя, наконец, повод поговорить. Видимо, до сих пор его природную общительность придерживало религиозное чинопочитание. Чёрная шляпа полковника, его широкий чёрный плащ и особенно книга, которую он держал в руках, библия в сафьяновом переплёте с серебряными наугольниками, ценой не менее ста долларов, – все это иногда заставляло окружающих принимать его за одного из странствующих проповедников или миссионеров различных церквей и толков, часто встречавшихся среди пассажиров.

Многие из миссионеров предлагали воспользоваться услугами церкви, которую сами же и основали. При этом они всегда были готовы предъявить местным властям соответствующую лицензию. Иногда, покидая границы новообращённого в свою веру штата, например, перебравшись из Теннеси в Арканзас, они принимались торговать глазными каплями и затычками для ушей, поскольку их религиозная лицензия действовала только в Теннеси, а для Арканзаса имелась фармацевтическая.

Если же никаких лицензий получить не удавалось, миссионеры превращались в просветителей и начинали читать публичные лекции на тему «Мои встречи с Диккенсом», «Частная жизнь французской адвокатуры» или «Мнение медицинской науки о воздействии вальса на психику». Эти темы вызывали неподдельный интерес в образованных слоях Дикого Запада, которые всегда были рады послушать речь, насыщенную научной терминологией. На Восточном побережье утончённую публику Балтимора, Нью-Йорка и Филадельфии можно было привлечь не столько терминологией, сколько демонстрацией курьёзов природы. Зрители охотно посещали лекции о покорении индейцев ради того, чтобы полюбоваться засушенной головой Мангаса Колорадаса, вождя апачей.

– Как жаль, святой отец, что вы сразу не сказали, что вам надо в Тукамкари! Я прекрасно знаю все станции на этой линии и могу вам вполне определённо сказать, что вы сели не на тот поезд. Да, не на тот поезд!

Человек в котелке приветливо и сочувственно улыбался, видимо, ожидая от собеседника каких-то вопросов, вполне естественных в таком положении. Но полковника Мортимера сейчас больше занимало другое. За незаконную перепись населения Израиля Господь разгневался на Давида и, прежде чем покарать, предложил ему на выбор три вида наказания – или трёхлетний голод, или трёхмесячная война, или три дня под мечом Господним. «Я бы выбрал войну», подумал полковник Мортимер, «всё-таки какие-то шансы всегда остаются». Но Давид решил иначе. Пусть лучше впаду в руки Господа, только бы не впасть мне в руки человеческие. «Тоже верно», мысленно согласился с Давидом Дуглас Мортимер. «Бог милостив, а люди… Люди не прощают».

– …Потому что в Тукамкари останавливаются только те поезда, которые вывозят оттуда скот, а наш поезд там не остановится, – донёсся до него голос попутчика.

– Да? – полковник Мортимер повернул к нему лицо.

– Ближайшая к Тукамкари станция – это, пожалуй, Амарилло, но наш поезд туда не повернёт. Вам лучше всего будет сойти в Санта-Фе, а оттуда уже добираться до Амарилло, – человек в котелке продолжал оживлённо водить пальцем по стеклу, рисуя невидимую схему маршрутов компании «Юнион Пасифик». – И вообще, раз уж вы отправляетесь в такой путь, вам бы следовало захватить с собой другую книгу. Я имею в виду расписание поездов.

– Да? – повторил полковник Мортимер насмешливо.

– Да. Тогда бы вы знали, что поезд не останавливается в Тукамкари.

– А вот в этой книге написано, что останавливается.

Полковник Мортимер захлопнул библию, застегнул кожаный переплёт серебряной пряжкой и бережно опустил в дорожную сумку.

Глянув в окно, он увидел дощатую платформу с наклонным спуском, деревянную будку и столбы с висящей между ними вывеской. Полковник ещё раз посмотрел на свои часы. Кондуктор был прав. Прошло ровно три минуты.

Мирно дремавших пассажиров разбудили внезапно раздавшиеся металлический скрежет, свист пара и грохот падающих на пол вещей, поезд резко замедлил ход и, окутываясь клубами пара, остановился у дощатой платформы.

Кондуктор соскочил с подножки вагона и поспешил к локомотиву, на ходу успокаивая пассажиров, выглядывающих изо всех окон:

– Леди и джентльмены, сохраняйте спокойствие! Сейчас мы все выясним. Машинист! Что случилось?

– Стоп-кран! – закричал в ответ чумазый машинист, спрыгнув на землю и на всякий случай заглядывая под колёса. – Кто-то сорвал стоп-кран!

Дверь почтового вагона резко откатилась в сторону, и на платформу вышел полковник Мортимер, выводя за собой вороного коня. Доски пологого пандуса заскрипели, прогибаясь под копытами, конь нервно помотал головой, и полковник успокаивающе потрепал его по изогнутой шее.

– Постойте, мистер! – возмущённо закричал кондуктор, подбегая к полковнику. – С чего это вы вздумали останавливать поезд? Никто не имеет права по собственной прихоти дёргать стоп-кран и нарушать расписание! Если вам надо сойти…

Полковник Мортимер успокоил коня и повернулся к запыхавшемуся кондуктору, побагровевшему от возмущения. При этом чёрный плащ полковника распахнулся, открывая шёлковый жилет и кожаный пояс, густо усеянный патронами. Сбоку выглядывала лакированная рукоятка кольта. Взгляд кондуктора остановился на деталях дорожного костюма, и, странное дело, его щеки моментально перестали пылать багровыми пятнами, на глазах приобретая естественный цвет. И голос кондуктора тут же утратил свой начальственный звон металла.

– Если вам надо сойти… То компания «Юнион Пасифик» охотно пойдёт навстречу любому желанию пассажира.

– Спасибо. Я уже сошёл, – заметил полковник.

– Да, в самом деле, – согласился кондуктор. Он снял форменную фуражку, вытер вспотевшую лысину и развернулся к машинисту: – Поехали, поехали!

Поезд дёрнулся и лязгнул поочерёдно железными суставами. Локомотив протяжно просвистел, обдавая платформу струями пара, и двинулся прочь.

Тем временем полковник Мортимер внимательно изучал плакат, небрежно прибитый к стенке деревянной будки, где сообщалось, что некий Гай Каллавэн, оценённый в тысячу долларов, разыскивается за убийство. Это не было новостью для полковника Мортимера. Как раз за Гаем он и приехал в Тукамкари. Новостью было то, что к сумме на плакате были углём пририсованы ещё два нуля.

Окошко кассы приоткрылось ровно настолько, чтобы показать полковнику опухшую от бесконечного бдения физиономию кассира.

– Смотрю я, вас, мистер, наши расценки удивляют? – кассир ухмыльнулся, звучно скребя медную щетину на щеке. – Хе-хе. Этот молодчик был здесь сам, собственной персоной. Его здорово зацепило, что за него так мало прелагают, вот он и прибавил нулей. Меня, говорит, дешевле чем за сто тысяч не возьмёшь. Я им, говорит, не мексиканец какой-то. Хе-хе. Ну что, говорит, есть желающие подзаработать? И знаете, мистер, всех вокруг как ветром сдуло. И когда он шёл в салун, на улице не было ни души. Попрятались все. И даже куры боялись приблизиться к нему на расстояние выстрела, хе-хе-хе.

Полковник сорвал плакат со стенки и аккуратно свернул в трубку.

– Мистер, мистер, – забеспокоился кассир. – Шерифу, небось, не понравится, что вы так поступаете с его собственностью. Афишка-то должна висеть, пока сам шериф её не снимет.

– Афишка ваша устарела, – сказал полковник.

Похоже, что ветер, сдувший население городка при появлении Гая Каллавэна, всё еще продолжал неистовствовать. Полковник не встретил ни одного прохожего, пока добирался до салуна. Да и в салуне все столики были свободны, наводя на мысли о чуме, моровой язве или – что было ближе к действительности – о священном для этих краёв времени сиесты. Жители городка все до единого скрывались в своих домах от палящего солнца. И фигура полковника в чёрном плаще и чёрной широкополой шляпе, появившаяся на пороге салуна, не могла не привлечь внимание.

Пианист, по наитию подбиравший вальс новомодного Штрауса, на несколько секунд застыл с поднятыми руками, опасливо оглядывая вошедшего. Ему часто приходилось сталкиваться с острой критикой своего искусства, о чём свидетельствовали многочисленные царапины, оставленные на инструменте метко кинутыми бутылками. Но полковник никак не продемонстрировал своих музыкальных пристрастий, и в пустом салуне снова безнаказанно зазвучали кошмары «Венского леса».

Бармен без слов подвинул по стойке навстречу полковнику бутылку бурбона. Полковник так же без слов отодвинул её на исходную позицию, а на освободившемся месте развернул афишку, добытую на станции.

Глаза бармена опустились, скользнули по тексту и равнодушно уставились в пространство.

– Где я могу найти этого джентльмена? – мягко спросил полковник Мортимер.

На лице бармена возникла гримаса, которую сам он, видимо, привык считать выражением оскорблённой невинности.

Полковник повторил вопрос, с неожиданной цепкостью ухватив бармена за воротник и притянув к себе.

Если у бармена и были подозрения в принадлежности посетителя к поповскому племени, теперь они улетучились без следа. Оскорблённая невинность на его лице мгновенно уступила место неподдельному испугу. Глаза бармена выразительно поднялись кверху, в направлении номера люкс на втором этаже, мол, как подниметесь, вторая дверь направо.

Полковник остался вполне удовлетворён тем, что прочитал в глазах бармена. Его не мог ввести в заблуждение голос собеседника, в котором оскорблённая невинность прозвучала с удвоенной силой:

– Я не обязан отвечать, где кто находится!

Пианист, уловив своим чутким профессиональным слухом короткий диалог, перешёл от вальса Штрауса к традиционной мелодии кадрили, которую обычно наяривал по вечерам, заглушая шум скандалов и потасовок. Музыка была как нельзя кстати, и полковник поднимался по скрипучей лестнице, не опасаясь привлечь к своим шагам преждевременное внимание постояльцев.

Вот и вторая дверь направо. Полковник замер перед ней, прислушиваясь.

Возможно, за этой дверью находился человек, которого искал полковник. Человек, который уже к двадцати годам обвинялся в тринадцати убийствах. Первые восемь зарубок на рукоятке кольта Гай Каллавэн сделал ещё в Нью-Йорке, потом перебрался в Техас в поисках более спокойной жизни, и здесь за год застрелил пятерых – не считая мексиканцев, погибших от его пуль по ту сторону границы. Гай не был ни грабителем, ни киллером. Примыкая то к одной, то к другой банде, он участвовал в угонах скота или в налётах на дилижансы ради небольшой доли от добычи, а потом просаживал её в кабаках. Но в каждом налёте и в каждом кабаке он оставлял свой кровавый след. Похоже, ему доставляло удовольствие убивать людей на глазах многочисленных свидетелей. Он мог выстрелить в незнакомца, сидящего на табурете у стойки бара, только для того, чтобы освободить табурет.

Мрачная слава Гая Каллавэна расползалась по приграничным посёлкам, где некому было остановить психопата. К тому же считалось, что своих он не трогает, а убивает только чужаков. Естественно, каждый предпочитал доказать Гаю, что он – свой, и остановить его мог только человек со стороны.

Развитие железнодорожной сети определённо способствовало укреплению законности. Полковник ни за какие деньги не согласился бы гоняться за Гаем по пустыне или выслеживать его в каньонах. Совсем другое дело – под стук вагонных колёс провести несколько часов за чтением библии, найти вполне приличный салун с благоустроенными номерами, и постучать в дверь, чтобы удостовериться – за ней находится именно Гай Каллавэн, а не какой-то неудачливый шутник.

Полковник внимательно прислушивался к тому, что происходило за дверью. Судя по сопению, поскрипыванию кроватных пружин и шуршанию снимаемой одежды, сейчас был самый подходящий момент, чтобы предъявить обвиняемому все многочисленные повестки из нескольких судов трёх штатов.

– Ну, Гай, мне неудобно… – кокетливо капризничала женщина за дверью.

– Не дёргайся ты, – отвечал ей грубый мужской голос.

– Ну, Гай…

Оставалось убедиться, что за дверью находится не Гай Юлий Цезарь, а Гай Каллавэн. Полковник Мортимер развернул афишку и подсунул её под дверь номера. Через минуту послание было обнаружено.

– Ну, что ты делаешь, мне же щекотно! Ой, Гай, смотри… Это ты там нарисован?

Полковник постучал в дверь и предусмотрительно отошёл в сторону. Как и следовало ожидать, ответом ему были четыре пули, которые вылетели из двери, с треском отламывая длинные щепки. Грохот выстрелов ещё отдавался на лестнице, когда полковник услышал, как за простреленной дверью внутри номера хлопнула створка оконного стекла. Он заглянул в номер. Сизые лохмотья порохового дыма уплывали в открытое окно. Слышались быстрые шаги человека, бежавшего по верхней галерее. Вот он остановился, заскрипели перила, и тут же раздался звук прыжка на твёрдую землю с высоты второго этажа: удар каблуков, треск порванной ткани и пара соответствующих выражений.

Выглянув в окно, полковник увидел убегающую фигуру. Он повернулся и вышел из номера, не забыв галантно приподнять шляпу, прощаясь с перепуганной полураздетой женщиной, забившейся в угол кровати.

Спускаясь по лестнице и проходя через салун мимо окаменевшего бармена, полковник слышал, как Гай Каллавэн подбегает к коновязи, как, торопясь и путаясь, отвязывает лошадь, и, наконец пытается вскочить в седло… Вот застучали копыта. Наглый и неустрашимый убийца стремительно удалялся по длинной пустой улице, а полковник Мортимер ещё даже не коснулся оружия.

Всё это время внутри полковника работал невидимый дальномер, отсчитывавший расстояние до цели. Тридцать метров… Полковник подошёл к своему коню. Тридцать пять метров… Полковник расстегнул седельную сумку… сорок метров… извлёк из неё винчестер…[1] сорок пять метров… лязгнул затворной скобой… пятьдесят метров… Выстрел!

На другом конце улицы, у самого поворота, поднялось облако пыли. Это на полном скаку рухнул и перевернулся через голову конь, которому пуля полковника вошла под лопатку.

Гай Каллавэн выбрался из-под убитого коня и оглянулся. Полковник выстрелил второй раз, и Гай повалился в пыль, вскрикнув от боли.

Полковник Мортимер вложил винчестер в специальное гнездо на откинутом вниз клапане седельной сумки, между дробовиком и длинноствольным револьвером. Он нежно похлопал по шее своего коня, взбудораженного выстрелами, и неторопливо принялся пристёгивать к рукоятке револьвера плечевой упор. На другом конце улицы над убитой лошадью поднималась шатающаяся фигура противника.

Гай Каллавэн, зажимая свободной рукой рану на плече, поднял кольт и закричал:

– Ну, теперь тебе не жить!

Прогремел выстрел, и фонтанчик пыли взметнулся на дороге в двух шагах от полковника. Вторая пуля ударила в землю у задних ног коня.

Полковник прижал пристёгнутый упор револьвера к плечу и прицелился. Гай успел выстрелить ещё раз, и последняя его пуля зарылась в землю так же, как и предыдущие – он был слишком далеко от полковника, чтобы попасть в него, стреляя из кольта. Да, оружие никогда не подводило его, когда надо было выстрелить человеку в спину с трёх шагов. И даже на двадцати шагах Гай редко промахивался. Но сейчас цель была слишком далека, и Гай, поняв это, двинулся навстречу полковнику, тяжело переступая негнущимися ногами.

Хлёстко ударил выстрел мощного оружия. Длинный ствол револьвера полковника даже не шелохнулся, выбросив облачко голубого дыма. А на другом конце улицы Гай Каллавэн, убийца стоимостью в тысячу долларов, повалился поперёк своего коня, и во лбу его чернела аккуратная дырка.

Вечером шериф выложил на стол перед полковником Мортимером пачку замусоленных банкнот.

– Если и дальше так пойдёт, вы разорите наш округ, – проворчал помощник шерифа, глядя, как исчезли деньги в глубине дорожной сумки.

– Не волнуйтесь, – ответил полковник Мортимер. – Мне нечего больше делать в ваших краях. Здесь нет того, кто мне нужен. А с остальными вы и сами справитесь.

– А кто вам нужен? – поинтересовался шериф. – Может быть, вот этот подойдёт?

Он показал свежий плакат, на котором красовалась крупная надпись: «Разыскивается Рид „Малыш“ Кавано. Вознаграждение тысяча долларов».

Полковник внимательно вгляделся в черты лица преступника и покачал головой.

– Нет, это не тот. Впрочем… Где он сейчас?

– Ребята видели его по дороге в Уайт Рокc.

– Далековато, – задумчиво произнёс полковник. – А поезд туда идёт? В моём справочнике нет такой станции.

– За день верхом доберётесь, – заверил помощник шерифа. – Это соседний округ. Желаю вам успешно почистить их кассу.

– Но поторопитесь, – предупредил шериф. – Об этом «Малыше» меня уже спрашивал ваш коллега.

– Что за коллега?

– Какой-то ирландец в пончо.

– Лошадка у него приметная, серая в чёрных пятнах. Я таких только в бродячем цирке видел, – добавил помощник шерифа.

– Не знаю такого, – равнодушно произнёс полковник Мортимер.

– Нахальный тип, – заверил его шериф. – Вы бы видели, как он скривил губы. Тысяча долларов? Ладно, говорит, лишний доллар не помешает.

– Поторопитесь, полковник, – сказал помощник шерифа. – Пусть лучше деньги достанутся вам, чем какому-то нахалу.

Полковник Мортимер раскурил трубку и покачал головой.

– Не люблю спешить. Лучше я подожду поезда на Саyта-Фе. Почитаю в дороге. А что касается нахала, то надо же и ему как-то зарабатывать на жизнь.

ЕЩЁ ОДИН НЕ ЯВИЛСЯ В СУД

Пробираясь под проливным дождём по скользким улицам посёлка Уайт Рокc, Бернардо О'Райли размышлял, как это ни странно, о недвижимости.

В свои двадцать пять лет он знал множество способов заработать на жизнь. Если бы ему нужны были кусок хлеба да стакан виски, он легко нашёл бы более спокойное занятие, чем охота на людей. Но он собирался крепко встать на ноги, то есть обзавестись своим домом. Настоящим домом, причём именно своим, своим на сто процентов. Его не прельщала участь фермера-арендатора. Жить в чужом доме, работать на чужой земле? А потом от всего, что ты вырастишь и соберёшь, тебе достанется лишь жалкая часть, а всё остальное заберут хозяева? Нет, такая рабская доля не подходила ему, гордому потомку ирландского пастуха и мексиканской батрачки.

У него, О Таили, будет своя ферма. Все как у людей. Сто шестьдесят акров[2] земли. Плодородной земли, а не болота или пустыни. Может быть, под хлопок, а может быть, под кукурузу – там видно будет. Не так-то легко найти то, что подходит именно тебе. Особенно если занимаешься поисками сам, без посредников. Недвижимость – товар непростой. Иную ферму за двести долларов не продашь, а другую не купишь и за двести тысяч. Качество жилища, прибыльность хозяйства – это ещё не все. Соседи тоже много значат. Особенно для О'Райли, который давно решил: никаких соседей. Ферма должна стоять на расстоянии двух ружейных выстрелов от ближайшего чужого забора.

Кстати, о выстрелах. Неделю назад ему удалось пополнить свою копилку после удачной засады на последнего из братьев Джунти, скрывавшегося в каньонах. О'Райли выслеживал его целую неделю, и перед последним выстрелом пролежал на раскалённом гребне дюны девять часов, не шевелясь, не сводя взгляда с выхода из каньона и потягивая воду из фляжки через соломинку. Когда Джунти, наконец, выехал на коне из каньона и его фигура вырисовалась на фоне розовых песков, О'Райли не стал предлагать ему немедленно направиться в суд округа Отеро. Он прижался щекой к раскалённому прикладу, совместил прорезь прицела с фигурой всадника, задержал дыхание и плавно нажал на спуск.

Всадник мешком свалился в песок, а лошадь испуганно отскочила в сторону. О'Райли, не шевелясь, плавно перезарядил винтовку. Он следил не за упавшим, а за лошадью, и она оправдала его ожидания. Взбрыкивая и брезгливо отбрасывая песок задними ногами, она унеслась, скрывшись за волнами дюн. От живого хозяина не убежала бы, решил О'Райли, и оказался прав. Просчитался он в другом. Ему так и не удалось поймать животное, и тело Джунти пришлось две мили тащить волоком по песку, чтобы добраться до зарослей колючего кустарника, где О'Райли прятал своего коня.

Сегодня всё будет гораздо проще. Малыш Кавано осмелился появиться здесь, в посёлке, после дерзкого налёта на банк в Амарилло. Это двести миль от Уайт Рокc, но что значат расстояния в эпоху телеграфа? Местный шериф наверняка уже предупреждён, что Кавано скрывается поблизости, и сам придёт посмотреть на его труп.

Дождь загнал под гостеприимную крышу салуна мужскую часть обитателей посёлка. Глядя из-за мокрых стёкол, О'Райли заметил среди публики только трёх женщин – пышнотелая блондинка поправляла в углу комнаты чулок, пожилая мексиканка разносила пиво, третья, с красным цветком в чёрной косе, любезничала с кавалером. Разглядев шерифскую звезду на его кожаном жилете, О'Райли толкнул качающиеся створки дверей и вошёл в салун.

Шериф оглянулся. Увидев незнакомца, он согнал с лица похотливую ухмылку и отошёл от своей очаровательной Розы Прерий, которая тут же подсела к компании за ближайшим столиком.

О'Райли знал, что уже одним своим видом он наводит смертную тоску на тех некоторых представителей закона, которые предпочитают тишину. Был он высоким и поджарым, обветренная кожа туго обтягивала скулы, короткая жёсткая борода отливала медью, как звериная шерсть. Из-под низко надвинутой шляпы светились серые, зоркие глаза охотника. Он носил мексиканское пончо – просторную накидку, которая укрывала его от шеи до бёдер, и знал, что за глаза его так и зовут – «ирландец в пончо». Все в округе уже знали, что из-под этого пончо иногда показываются разные предметы, нарушающие тишину и опасные для жизни.

Шериф с озабоченным видом попытался пройти мимо О'Райли, но тот остановил его, доставая огрызок сигары:

– Как насчёт огня?

Шериф поднёс О'Райли свою дымящуюся сигару. Удерживая его руку в своей и прикуривая, ирландец заметил:

– Похоже, вся компания в сборе. И Малыш Кавано тут?

Шериф затравленно огляделся, но О'Райли крепко держал его руку и всё никак не мог раскурить свою сигару.

– Покажи мне Малыша, – попросил он.

– Не устраивай здесь баталию, – сквозь зубы процедил шериф. – Мне лишний шум ни к чему.

– Лишнего шума не будет, – заверил его О'Райли. – Мы просто поговорим. И уйдём вместе.

– Он вон за тем столиком, – шериф показал глазами. – Спиной к тебе. В бархатном жилете.

– Спасибо, – улыбнулся О'Райли, и сигара его, наконец, задымилась.

– Кажется, дождь кончился, – чуть громче произнёс шериф. – Мне пора.

– А я пока сыграю в карты, – сказал О Таили.

Шериф, сердито отмахнувшись от Розы Прерий, вышел из салуна под дождь, намереваясь с новыми силами заступить на охрану правопорядка и законности во вверенном ему посёлке. А О'Райли, глядя на широкую спину Малыша Кавано, обтянутую расшитым бархатным жилетом, вспомнил одну правдивую историю, о которой много говорили лет десять назад, когда он был ещё мальчишкой и верил всем правдивым историям.

Речь шла о Диком Билле Хикоке, одном из самых славных стрелков. В восемнадцать лет он покинул семейную ферму в Иллинойсе и отправился на запад. В Небраске парнишка столкнулся с бандой Макканлов и в перестрелке убил троих. Так началась его слава. В войну он был разведчиком в войсках северян, а после войны – федеральным маршалом[3] в Канзасе. Все его враги умирали одинаково – с пулей внутри черепа. Бросив службу, Хикок колесил по стране вместе с шоу Баффало Билла, восхищая публику своей меткостью. Но однажды в Дакоте, когда он играл в салуне в покер, кто-то выстрелил ему в спину. И Дикий Билл, непобедимый Хикок умер за покерным столом, не успев раскрыть карты. Их раскрыли другие – и этими картами были два туза и две восьмёрки. Сочетание, которое называют Рукой Мертвеца…

Суть этой правдивой истории была в том, что непобедимого противника тоже можно победить. Если он подставит спину.

Сутулая спина Малыша Кавано была превосходной мишенью, но О'Райли не мог ему позволить хоть в чём-то сравняться с великим Диким Биллом. Поэтому он подошёл к игровому столу и властно положил руку поверх колоды, готовой к раздаче. Кавано и его партнёры с интересом подняли головы, разглядывая незнакомца.

Если, сидя за столом, смотреть снизу вверх на подошедшего, он покажется значительно выше, чем на самом деле. На самом деле О'Райли вовсе не упирался шляпой в потолок салуна, как показалось игрокам. Хотя, возможно, он и на самом деле был выше и здоровее всех в этом посёлке. Если бы они были даже наполовину такими здоровыми, как ирландец, у них хватило бы смелости давно сдать Кавано властям, а не играть с ним в карты, да ещё и подыгрывать при этом.