Преодолей пустоту

      В ящике стола он нашел полпачки печенья.
      С голодной торопливостью отделил половину. Поели, запив несколькими глотками теплой воды из графина. Амик хотел закурить, но спохватился. Раздраженный, откинулся на подушку.
      - Мы пропадаем под отбросами- говорил он, чувствуя себя грязным и больным.- Тебе не кажется, что вся эта дрянь - наша? Уж очень что-то знакомое: тряпочки, чашечки, флакончики...
      Жена не ответила.
      Он продолжал нажимать:
      - Это унизительно-провалиться в мусоропровод. Значит, наша жизнь, наша семья настолько износились, что хозкомпьютер решил выбросить нас как никчемных... Да и слава богу! Сколько можно было тянуть эту волынку?
      Жена молчала.
      - Хотя бы детей я старался воспитывать верно - это ты не можешь не признать. Ты со своей бессмысленной добротой могла воспитать в них только вещизм! Бессмысленная любовь! А я говорю: строгость и нацеленность! Ты видишь теперь, что я был прав. Мне приходилось бороться...
      Жена не отзывалась на его слова.
      Он задремал. Когда проснулся, увидел искорки звезд - со всех сторон сквозь черноту проступили звезды. А где-то под потолком снова плыла нелепая тень. Теперь она лучше была различима - у запястий и над коленками проступил кружевной узор.
      - М ежду прочим, это девочкин Принц,- холодно сказала Эина.
      - Ну и что? .
      - Ничего. Ты просто не любишь меня, да? Опять! Бабьи штучки!
      Амик ничего не сказал.
      Ярко-голубым светом вверху у потолка вошло Пятно, распрямилось в прямоугольник и продолжало двигаться наискосок. Эина нашарила его руку:
      - То?
      - Похоже.
      В приступе фантастической надежды он подбежал к окну, чтобы увидеть соседнее здание, яркую рекламу. Пусть здание движется, пусть реклама летает, лишь бы они все же были здесь, рядом...
      Тщетно. Стекло было словно впаяно в черноту.
      Амик вернулся на кровать, посмотрел на часы. Прямоугольник света ползет уже минут десять, а пересек только четверть стены.
      Они всматривались в Пятно, в сероватые полосы на нем, в сиреневые разводы.
      - Кажется, там что-то изображено - прошептала Эина.
      - "Шире используйте хозкомпыотеры в вашей частной жизни",- язвительно пошутил Амик.
      Он швырнул тапку в стену, в Пятно, и вскочил, точно подброшенный: тапка не ударилась в стену, тапка нырнула в прямоугольник.
      Они зачарованно следили за Пятном. Вдруг Амик сорвался с крoвати и стал охапками спускать в Пятно мусор.
      - Что ты делаешь!- закричала Эина, хватая его за руки.
      - Отстань!
      Он успел перекидать только треть кучи, когда Пятно уперлось в пол и пропало.
      Кажется, шли третьи сутки. Начались затяжные приступы голода. Эина и Амик лежали, забываясь сном.
      Вещи продолжали просачиваться из темноты, их тени плавали на фоне подрагивающих звезд.
      Когда какая-нибудь коробка или старая одежная щетка падали на кровать, Амик сбрасывал их рукой или ногой и изможденно забывался.
      Однажды выкатилась кассета с магнитофонной пленкой, раскрутилась, Амик запутался в ленте, как в крепкой паутине, и чуть не закричал от испуга и отчаяния, но очнулся, выпутался и победно успокоился.
      - Ничего, Эина,- прошептал он, кажется, впервые за много лет с нежностью. - Ничего страшного.
      Жена благодарно пожала его руку. Он удивился, какие у нее пряменькие, выразительные пальцы. Вот сейчас им хочется уюта, хочется епрятаться в его широкой ладони. И он спрячет их, он защитит... Если надо будет умереть одному из них, это будет он!
      Тут же ему стало жалко себя жалостью жены, ее рук, пальцев. Очень хотелось жить, даже так, как сейчас, хотя бы воспоминаниями воспоминаниями далеких всплесков ветра, глухого эха леса, сверкающей - радости цветка в овражке с влажным валежником... Лучше уж, если нужно будет умереть обоим, он не станет тем первым, что эгоистически спешит успокоиться в смерти. Он умрет вторым, чтобы в смерти Эипа не осталась одна.
      Мысленно он успокаивал Эину: "Не волнуйся, я сделаю все, чтобы ты не умирала в одиночестве. Я закрою твои глаза и тогда уж умру и сам". Но тут же спохватился, потому что, оказалось, он уговаривает сея, остаться вторым, не быть в смерти первым. Эина же лежит рядом и гладит его руку.
      Амик старался не думать о еде, он изучал звезды. Припоминал знаки Зодиака, но не был уверен, правильно ли ориентируется. Одно он определил точно - Млечный Путь, протянувшийся от подоконника до опрокинутого у двери кресла. Он хотел втянуть в это занятие Эину, но она не поддалась. Она собирала мусор, сметала его в кучу, даже сортировала. Подолгу вглядывалась то в кусок фотографии, то разворачивала и примеряла какое-нибудь старое платье-тряпку.
      И когда вновь появилось Пятно, жена как раз разглядывала помятый блокнотик, подбирая рассыпающиеся листочки. Амик, набираясь сил, следил, как Пятно перемещается по им самим сочиненным созвездиям: "Тумблер... теперь Маятник... по нижней оконечности Гриба...."
      Когда Пятно вползло в созвездие Глазуньи, оно потемнело и вдруг выстрелило - что-то с воем пересекло комнату и вонзилось в книжный шкаф.
      Они спрятались за кровать и следили оттуда, как Пятно продолжало свой путь. Но теперь казалось, что оно что-то выискивает, высматривает, целится.
      - Закрой глаза-они, наверное, бьют по взгляду,- скомандовал Амик и заслонил Эине лицо ладонью.
      Они задремали, а когда очнулись, Пятна уже не было.
      Превозмогая боль в суставах, Амик переворошил книжный шкаф и извлек капсулу размером с бутылку. Развинтив ее, они прочли:
      Уважаемые супруги! По поручению следственной комиссии сообщаю следующее:
      1. Авария произошла по причине чрезмерной засоренности поглотителя. Прилагаем все усилия, чтобы очистить агрегат и вернуть вам нормальное состояние.
      2. Дети ваши, Гия и Ксаза, живы и здоровы. Передают привет, обнимают, целуют.
      3. Посылаем питательные таблетки (шесть флаконов по восемь концентратов в каждом).
      4. Просим сообщить о вашем состоянии, состоянии среды. Постараемся выполнить ваши пожелания. Ответ посылайте в капсуле. До скорого свидания.
      Секретарь следственной комиссии С у р а л и
      Ответ они писали наперебой и почти до самого следующего появления Пятна. Предлагали друг другу те или иные вопросы, просьбы, отвергали, вносили новые. И если бы не гаснущая зажигалка, они бы писали еще долго и много.
      Амик благодарил следственную комиссию, спрашивал о серьезности аварии, просил прислать, если возможно, какой-нибудь источник энергии. Далее сообщил, что откуда-то в их комнату просачивается мусор, и испрашивал разрешения сбрасывать его в канал связи.
      Эина написала письмо для девочек и спросила комиссию о том, о чем Амик спросить не решился: когда они увидят своих детей?
      Ответ пришел примерно через сутки - все с той же скоростью капсула вонзилась в книжный шкаф.
      "Очень рады вашему письму. Дети живы-здоровы.
      Нас интересует следующее:
      1. Количество и качество отбросов.
      2, Частота их появления.
      Далее:
      3. Просим регулярно сообщать температуру воздуха (термометр прилагается) и изменение площади вакуумной стены (метр прилагается).
      Вашу просьбу об источнике энергии передали в институт Энергопроект.
      Ждем ваших сообщений. Всего хорошего.
      Секр. ел. ком. С у р а л и
      - "До скорого" опустили, - с раздражением заметил Амик.
      - Зато они занялись отходами.
      - "Зато"! Можно ведь прямо сказать - есть надежда или нет! "Дети живы-здоровы"! Они просто посадили нас на крючок и теперь превращают в лабораторию. Очень выгодно: и дешево и надежно!
      - Ответ писала Эина: Площадь вакуумной стены, плохо поддающейся измерению из-за сложности формы, равна приблизительно сорока двум квадратным метрам...
      Затем она описала количество отходов, их состав и указала, что ими уже завалена треть комнаты.
      Небо насыщалось звездами. Однажды возгорелся яркий нестерпимый свет и квартиру потрясло мощное гудение. Амик решил, что это неудачная попытка забросить капсулу. Ворча, он завалил старым тряпьем угол и шкаф, куда обычно врезалась капсула.
      Жена, в третий раз производя обмер, ужаснулась- объем комнаты сокращался. Если прислушаться, можно было различить медленное-медленное, но неумолимое сжатие пустотой. Мебель потихоньку наползала Друг на друга, потрескивали сжатые стол и кровати.
      Эина уговорила Амика снять люстру. Этой женщине стало вдруг жалко хрустального звона, и она запеленала люстру в бумагу, обложила подушечками, ватой и сунула под кровать.
      Как ждут восхода, ждали они прихода Пятна.
      Ответ был подробнее прежних:
      1. Сообщите, пожалуйста, не пострадали ли вы от метеоритного дождя, имевшего место сего числа?
      2. Пока вы движетесь по направлению к звезде К (созвездие Весов), следственная комиссия рекомендует не сбрасывать мусор, чтобы не подвергаться угрозе быть притянутым к звезде К. Но, как только вы обогнете звезду К и начнете сближение с Землей, комиссия рекомендует начать интенсивный и тщательный сброс. Специалисты считают, что от чистоты вашего помещения зависит ваше возвращение.
      Девочки щлют вам горячий привет.
      К сообщению прилагаются электробатареи, выполненные специально по вашему заказу институтом Энергопроект.
      С наилучшими пожеланиями.
      Секр. ел. ком. Суради.
      Сообщение их потрясло. Им казалось, что они где-го рядом со-своим семнадцатиэтажным зданием, может быть, даже в самом здании, на прежнем месте, только между ними и остальным миром пролегла тоненькая стенка пустоты. Но - звезда К! Созвездие Весов! Если бы Амику не надо было успокаивать жену, он разрыдался бы сам.
      На Амика напала тупость. Он сам не заметил, как оттеснил жену а ее обычных занятиях.
      Он машинально измерял комнату, машинально сортировал мусор - металл к металлу, стекло к стеклу, бумагу к бумаге... Его не радовал даже свет в комнате, он мало обращал внимания на сдвигаемую пустотой мебель.
      Не отвлекло его и то, что Пятно перестало появляться, это значило, по последнему сообщению Сурали, что начался облет звезды К. Связь прекратилась.
      Амик сомнамбулически двигался, что-то искал и мимоходом замечал на себе встревоженные взгляды Эины.
      "Тридцать шесть лет,- думал Амик.- Женат. Двое детей... Это очень показательно - остыть на свалке собственной жизни".
      В щель перекошенного книжного шкафа выпали в комнату небольших размеров картинки. Амик поднял одну, разглядел: высоченные дома над узкой улочкой, девчушка, запрокинувшая кудрявую голову, и высоко-высоко под невзрачно-бездонным. небом серовато-исчезающий шар.
      Амик мыкнул, пересиливая приступ отчаяния.
      - Посмотри!-негромко позвала Эина.
      Она протянула камешек, слегка отполированный, плоский, коричневый:
      - Помнишь?
      Амик услышал шум моря, стук сбегающей гальки, почувствовал запах влажного ветра, солонь во рту. Вглядываясь, он различил в камешке замерший наплеск волны, ускользающий взмах крыла и черный внимательный ободок рассеянного птичьего взгляда... Он задохнулся от тоскливой боли, от неумения вспомнить что-то еще. Что-то знакомое, как, запах волос, и ускользающее, как взмах крыла...
      Однажды появилось Пятно и тут же исчезло. Вероятно, облет звезды заканчивался. Но сжатие пустотой, пусть гораздо медленнее, еще продолжалось.
      Амик разломал кресла, разобрал шкафчик и сложил все стекло к стеклу, дерево к дереву, металл к металлу.
      Он вспоминал и никак не мог вспомнить...
      И вдруг - как озарение: на пенистой кромке моря, чуть покачнувшись от неловкого шага, захлестнутая длинными прядями легких искристых волос, весело замерла женщина. Кто же, кто она? Почему он не может вспомнить?
      Он с раздражением глянул на жену, на то, как она тупо метет и подчищает комнату. О, как его раздражала жена - даже тем, что держалась подалыпе в этой каморке, где и шагу-то не ступить, словно была виновата одним своим присутствием.
      Та, забытая женщина!.. Все могло быть иначе!..
      Чтобы отвлечься, он стал крутить магнитофон, заправив выпавшую когда-то из пустоты и чуть не задушившую его ленту. Плохо записанные и стершиеся, слышались взбадривающие ритмы шлягеров, тоскливо-инфантильные голоса певцов.
      Когда однообразие шлягеров ему надоело, он стал развлекаться, разгадывая малопонятные, полустершиеся, занесенные космической пылью записи. Невольно привлек внимание целый кусок чьей-то взволнованной речи.
      Он выключил магнитофон, наблюдая, как вклинивается в комнату Пятно.
      Положение комнаты в пространстве стало меняться, ее размеры несколько увеличивались, и Пятно двигалось теперь по новой траектории, но Амик понял это, только когда Пятно потемнело и выстрелило, а люстра под кроватью брызнула хрустким звоном.
      В капсуле были новые, более мощные, батареи и сообщение о том, что супруги могут посмотреть по телевидению передачу "Космический дрейф", посвященную им. В передаче примут участие их дочери.
      Как обрадовалась Эина! Как оба просила его установить телевизор, подключить к батарее! Ему самому соблазнительно было посмотреть, послушать, но он неприязненно молчал и не двигался. Эта неопрятная женщина, этот душный, жаркий воздух и собственное неподъемное, затхлое тело!..
      Жена сама выволокла телевизор из-под хлама, установила на столе и, плача, с трудом подсоединила.
      Это было странно - увидеть вспыхнувший экран, мелькание кадров и, наконец, не очень четкое, но вполне понятное изображение.
      Шла середина программы "Новости": запуск космической станции, спортивные комментарии.
      Но вот началась передача "Космический дрейф". Вел передачу профессор Чивез. Он предложил телезрителям ознакомиться с вновь организованным музеем супругов, путешествующих в другом измерении.
      Изумленные Амик и Эина увидели широкий зал, весь уставленный экспонатами. На полках, на столах разложены все те вещи - обломки, тряпки, тряпочки, банки, старые туфли, поломанные игрушки, книжки, драные блокноты, - что они так торопливо кидали в канал связи. Ничто не пропало, все предстало перед миллионами телезрителей!
      Неожиданно на экране появились Гия и Ксаза - они шли по залу, взявшись за руки, но чем-то оживленно переговариваясь.
      Эина плакала, Амнк все больше и больше злился.
      Профессор Чивез водил девочек по залу и спрашивал то о какой-нибудь игрушке, то о книжке - девочки наперебой отвечали.
      А когда Чивез сообщил, что в издательстве "Космос" готовится к печати старый дневник их отца, Амик взбесился:
      - Как нас и нет! Как вроде мы уже подохли! Прилагают вес усилия, чтобы спасти нас, и в то же время выставляют перед всеми наши отбросы! "Музей супругов"! "Мусорный ящик супругов"! Какое они имеют право?! И что, собственно, такого произошло? Мы выпали в мусоропровод - браво! Нас с лихвою заменит музей с нашим бытовым мусором!..
      - А теперь позвольте,-продолжал профессор Чивез, - зачитать вам, уважаемые телезрители, несколько выдержек из упомянутого дневника...
      Амик взвыл.
      - Итак: "Порой меня охватывает странное ощущение невесомости качнется ли высокая ветка, промелькнет ли дробная тень голубиной стаи: жить! работать! любить..."
      - Выключи!-гаркнул Амик.
      - "Все отчетливее понимаю смысл ответственности: не разовый подвиг, а ежедневное подвижничество. Смысл люди вкладывали в бога просто потому, что тесно было на планете от бессмыслицы..."
      Амик шарил вокруг себя, ища что-нибудь тяжелое.
      - "И опять природа,- продолжал Чивез.Послушайте: набухли капли оголенных веток..."
      Амик швырнул в экран деревяшкой. Хлопок, звон, тишина.
      - Мерзость, - шипел он. - А ты, извращенна, ты понимаешь, что нам теперь нечего делать там? Что нас заменили?
      Эина недоуменно пожала плечами.
      - "Вот, поглядите, он ходил в этих башмаках!"-"А вот белье, которое любила носить его супруга!"
      Позор! Дурацкой игрой природы ему возвращено его прошлое! И теперь каждый там, на планете, будет считать, что он знает Амика!
      А между тем все эти рассуждения -не больше чем изношенное тряпье! Это не он, ясно вам? Каждый теперь будет заглядывать в глаза, чего-то ожидая от нee!
      - Проклятье! - По голове ударила банка из-под туалетной пасты.
      По мере возвращения к планете чаще стало вываливаться из пустоты старье. Жена вертелась как белка в колесе. Она представлялась Амику двигателем - чем быстрее жена вертелась, разделываясь со старьем, тем быстрее они приближались к планете.
      Но Амик все меньше хотел возвращаться.
      Он начинал привыкать к теперешнему своему существованию. Тесно, однако здесь он может оставаться человеком свободным. Свободным от каких-то дневников, выброшенных давно в поглотитель! Свободным от кого-то, кто почему-то был когда-то им! Свободным от соглядатаев! Свободным от чьих-то глаз, которые смотрят на него - не то из прошлого, не то с планеты...
      Было, правда, взволновавшее воспоминание - женщина, оглянувшаяся на него, - но теперь и оно его раздражало. Что за женщина?! Какое море?! Чепуха все это...
      Амик все больше привыкал к неподвижной жизни.
      Еще боясь представить, что они могут совсем остановиться, он мечтал о том, чтобы по каким-то причинам движение к Земле замедлилось, сильно замедлилось, и тогда он, Амик, инженер со стажем, потребует, чтобы его зачислили в штат какого-нибудь космического НИИ, дали задание и перестали с ним обращаться как с подопытной мышью. Пусть пошевелят мозгами, как переправить ему скафандр, он же найдет способ пробить чем-нибудь пленку вакуума и выйти в космос.
      Нет, им с Энной на Земле делать нечего!
      Они говорят, что по мере очищения квартиры мембрана между ними и планетой становится все тоньше? Хорошо же!
      Трудно было в одной-единственной комнате, да еще при такой зоркой жене, спрятать какое-нибудь старье. Но Амик ухитрялся. Он запихивал в корешки книг патрончики от губной помады, между страницами вкладывал измятую туалетную бумагу, а узнав из очередного сообщения Сурали, что земные методы очистки вакуума становятся все тоньше и глубже "("И в этом известную стимулирующую роль сыграли супруги..."), Амик собирал пепел недокуренных сигарет и ссыпал в пазы стола.
      Началась изнурительная война за сантиметры (или световые года, если иметь в виду, что между квартирой и планетой лежал космос).
      Жена молчала и дотошно все подчищала, большую часть спрятанного находила, вытряхивала мусор из его карманов, когда он спал.
      Проснувшись, он обмерял квартиру и принимался за свое.
      Он следил за женой, как за незнакомой, чужой тенью. Раз даже испугался, приняв ее за тень промелькнувшего Принца - так невыразительно-мертво было ее движение.
      - Амик, давай разберемся. У меня уже нет сил. - Эина встала над ним, несчастная и утомленная. - Пока я могу говорить спокойно, давай разберемся. Скажи, ты уже не любишь меня?
      Он только пожал плечами:
      - Ты понимаешь всю нелепость вопроса?
      С двенадцатого этажа срывается комната, вылетает во вселенную, а ты с любовью!
      - Я просто спрашиваю: ты уже не любишь меня?
      - Любовь, любовь - не правда ли, миленькая вещичка? Ты ее потеряла вот беда! "Где она, где она, скажи, мой Амик! Моя вещичка! " Мы - жертвы вещизма, я предупреждал, но ты не слушала!
      - Человек по-разному может быть привязан к вещи.
      - О да! Но он почему-то именно привязан. - Амик, довольный, что так, удачно сострил, взглянул на Эину. - Ну так вот, я в любой момент могу покончить с любой из таких привязанностей! С любой!
      - Ты хочешь сказать...
      - Я хочу сказать, что человек, не имея сил оторваться от вещи, сам становится вещью, а значит, с ним легко можно покончить!
      Эина оскорбление замкнулась. Амик возгордился, что смог так глубоко, а главное - справедливо, уязвить ее. "А чтоб не была клушей!"
      Он великодушно погладил жену,по горячим волосам. Эина отодвинулась:
      - Знаешь, кто ты? Ты - мещанин! Дохлятина!
      Баба остается бабой! Она лелеет вещи, а он, свободный от вещизма, он, видите ли, мещанин!
      У Амика появилась привычка: чтобы уйти от раздражения, он напяливал наушники и прокручивал на магнитофоне старую ленту. Точнее, он крутил всякий раз один и тот же кусок с чьей-то взволнованной непонятной речью. Знал ли он когда-нибудь эту запись, или она совершенно ему незнакома? Иногда ему казалось, что он подслушивает - так страстно, даже интимно звучал хриплый, не определенный голос. Связь, смысл ускользали. Сколько Амик ни старался, сколько ни напрягал слух, он не в состоянии был проникнуть сквозь завесу хрипов и шума. То ему казалось, что это мужской голос, то совершенно женские интонации убеждали в обратном.
      Привлекала и раздражала запись еще и тем, что она была цельная, от начала до конца, - это хорошо слышалось. Законченная невнятица!
      Порой ему казалось, что построение фраз невероятно знакомо, но тут же это подозрение подвергалось сомнению из-за неопределенности голоса.
      Все еще не решив, мужской это голос или женский, Амик восстанавливал речь; То в начале, то в середине он улавливал смысл того, что говорилось, и поражался точности интонации, чистоте ее.
      Однажды он понял, что это любовное послание. Страх поселился в его душе. Он находил убеждающее сходство интонации с голосом жены. Хрипотца волнения, звон убежденности...
      По это было невероятно, чтобы его жена могла так говорить!
      А может, это его собственный голос? Было же раньше - он замечал за собой не собственный жест, а жест жены, слышал в своем голосе не свою интонацию...
      И все же нет, это не его слова. Значит, жены?
      Как-то, чтобы проверить подозрение, Амик вызвал жену на ласку и сразу же устал от радостно подавшегося к нему тела, от страстно-благодарного шепота, от унижающей его жалости ее рук.
      Это был ее голос.
      Амик понимал: если он будет делать все, чтобы не вернуться на планету, он порвет с женой.
      "Интересно, - усмехался он про себя, - что будет с ней? В одной квартире - и не разойтись?" Но подмывало и другое - разоблачение! Ткнуть носом эту женщину в ее собственную страстишку - непорочная выискалась!
      Не решив окончательно, Амик держался скептически - ждал.
      Уже у самой планеты возникли некоторые опасения. Супруги входили в область, насыщенную спутниками, летающими лабораториями, орбитальными станциями различных государств. Члены комиссии нервничали, Сурали несколько раз предупреждал супругов, что возможны осложнения.
      - Как будто мы виноваты! - возмущался Амик.
      Но страхи оказались напрасными. Более того, многие государства планеты, воспользовавшись разрешением вступать с супругами в недолгий контакт, забросали квартиру капсулами. Это были и просто поздравительные телеграммы, и послания с выражением восхищения стойкостью, мужеством и самообладанием супругов.
      Поступали и другие письма - например, от книжной фирмы "Лимбда", предлагавшей контракт на издание "Космической одиссеи"...
      Ажиотаж на планете теперь приносил Амину мрачное удовлетворение, притупляя остроту ревности. Там, на планете, ему уже готов пьедестал (жена только прилагается), с высоты которого Амик, не опасаясь быть смешным, гордо спросит ее: кто тот?
      Не глупо ли? - спохватился Амик, Глядя на похорошевшую жену, на ее уверенною сноровку.
      Нет, он швырнет эту пленку, эту любвишку-страстишку жене в лицо! Вот только расшифрует монолог до конца.
      Управившись с уборкой, по-хозяйски озираясь по сторонам-не выпала ли из пустоты еще какая-нибудь соринка, - жена садилась и спокойно ждала...
      В такие минуты Амик ее уже просто не мог выносить. Ждет! Какая наглость! Это он, Амик, имеет право ждать, выжидать, наблюдать, взвешивать, оценивать ее поведение, ее отношение, ее жизнь! А не она - предательница, подлое существо!
      Дети, их дети - вот самый веский аргумент в его пользу, в пользу его правоты. Обе дочки вдруг ясно предстали перед его взором - милые, родные существа, немного неловкие, почему-то с обиженными лицами, с надутыми губками, упорные и мягкие... Девочки! Как же он соскучился по ним!
      Глухая ревность пронзила Амика. Скорее, скорее к планете, пусть станет все на место, хоть на одну минуту, но как прежде - и тогда он сразит ее окончательно.
      А приближение к Земле, как назло, замедлилось. Ученые бились над разгадкой. Сурали сообщил, что если супруги действительно хорошо вычистили комнату, то комиссии придется перенести очистку на молекулярный уровень, и просил вновь и вновь осмотреть квартиру.
      Амик ругал "недоучек", тем более что в окне уже угадывались серые тени зданий, стены квартиры побелели, приоткрылся проход в кухню, можно было подергать дверь в детскую, и Амик уже готов был Даже признать, что ошибся, подозревая и ревнуя жену: ведь, в конце концов, к их отбросам могли примешаться и чужие!
      Проходили сеансы, дни, а пленка пустоты не исчезала.
      Жена запрашивала Сурали относительно мебели - надо ли ее уничтожать? Может быть, из-за мебели, из-за кое-каких поломок держится пленка?
      Посовещавшись, комиссия согласилась. Жена первая приступила к кроватям, закусив губы, рвала подкладку, терзала пружины, с мольбой глядя на Амика, просила помочь.
      Все так же безучастно Амик изломал стол, искрошил люстру и спустил все в канал связи.
      "Она сама приговорит себя, а уж приговор я исполню".
      Амик наблюдал, как жена фанатично рыскала в поисках изношенных вещей. Она выкинула все старые книги. Амик посоветовал присоединить к ним и те книги, в которых много изношенных, избитых истин.
      И только когда жена добралась до альбомов с марками, Амик возмутился.
      - Вещизм? - ядовито прошипела жена.- Ты же давно не собираешь! Где же твоя сила?
      Сила у Амика была, но она-то и не позволяла расстаться с марками.
      -- Я требую выкинуть! Как мать, я требую!
      - Через мой труп.
      - Через суд заставлю!
      Суд! Амик пересилил себя: что ж, посмотрим, кто кого будет судить, милая!
      Чем больше ярилась жена, тем больше его возмущало ее любовное послание. "Да к детям ли она рвется?"
      Амик представлял, как его жена, эта клуша, это ограниченное, заглядывающее в глаза существо, вечно непричесанное, убегающее куда-то в недоглаженном платье, вдруг выпрямляется, устремляет не на него горящий любовью взгляд, подается не к нему открытым в страсти телом, говорит, поет, убеждает, вскрикивает, задыхается, сбивается, постанывает, мечется, просит, умоляет, требует!
      "Кто он?" - ножом торчало в сердце.
      Он поставит ее перед детьми и спросит.
      Подавив в себе пронзительное воспоминание волны, торопливый стук сбегающей гальки, неловкий поворот неясного лица, захлестнутого длинными прядями искристых волос, - и глядя в глаза неверной черным, внимательным ободком рассеянного птичьего взгляда, спросит:" Кто он?"
      "Не унижусь ли?"
      Нет, не так. Он надиктует па пленку монотонно-издевательским тоном свой перевод это го подлого монолога и, уходя на работу (или навсегда), включит...
      Он стоял у окна и смотрел, как, точно за металлическим маревом, покачиваются призраки зданий, как стекают по светлой проталинe улицы пятна автомобилей, как собираются толпы прохожих, а Амик понимал, что все они смотрят в его сторону.
      Один раз он увидел медленно проплывшего и никуда Принца полуобугленный, он совсем перестал походить на игрушку.
      Порой, точно ветром издалека, доносило голоса из-за стены.
      Соседи? А может, девочки?
      Началась очистка пустоты на молекулярном уровне. Однако результатов пока не было заметно. Между ними и миром все еще необоримо стояла пленка, полупрозрачная пустота.
      "Эдак они начнут чистить и наш генетический код",- не то шутя, не то с опаской подумал Амик.
      Эина внешне теперь была спокойной и, что удивляло Амика, как-то изучающе взглядывала на него.
      "Догадывается о ленте?" - недоумевал Амик.
      Однажды Эина усадила его рядом и, зачем-то глядя в глаза, спросила:
      - Амик, нам надо решить: возвращаемся мы или нет?
      - Ну что ж, давай, - ерничая, угодливо заговорил он, - давай решим. Только вот в чем загвоздка - мне нечего решать. А тебе?
      - Хорошо, - не обращая внимания на его тон, продолжала Эина. - Мы с тобой должны понять, что поиски и очистка пустоты могут длиться бесконечно, если мы сами не согласимся на полное очищение, если мы не очистим... самих себя.
      - Или мистика, или маразм! "Грешен, господи, грешен!"
      - Очистить наши помыслы, нашу совесть, уяснить для самих себя, с чистыми Ми намерениями стремимся мы вернуться, - гнула свое Эина.
      - Великолепно! Потрясающе! - воскликнул Амик, теряя терпение. Возмутительно и нагло! В чем, собственно говоря, обязан перед тобой исповедоваться я?!
      - Я тебя не понимаю, - удивилась Эина.
      - А я тебя долго не понимал!
      - В чем дело?
      - Вот в чем! - заорал Амик, кинулся к магнитофону и с третьей попытки включил на всю мощь.
      Раздался хрип, треск, грохот. Эина ошарашенно слушала, испуганно глядя на мужа. Он понял, что выглядит идиотом, заставляя ее слушать эту абракадабру. Тогда он пустил свой гнусаво-издевательский перевод.
      Удовлетворенный, он присел в углу на стопку книг и ждал.
      Жена молчала. Голос замолк. Амик, глядя в напряженное лицо Эины, сказал:
      - Вот что нам мешает вернуться... Твоя скрываемая страстишка.
      Он вскочил и подошел к окну.
      Через некоторое время напряженной спиной ощутил горячие ладони жены.
      - Дурачок, так ты забыл, что это наше?
      Он поперхнулся комком обиды и жалости к себе - в эту минуту он уже и сам понял, вспомнил их забытую, некогда любимую игру...
      Низкие, но мощные волны шли отвесно, встряхивали берег и, вытягиваясь длинными, мягкими языками пены, пропадали. Женщина не оборачивалась. Она откидывала длинные, искристые волосы, смеялась волнам и не оборачивалась. Тогда набегал ветер, неся глубокий запах водорослей и измельченной воды cнова женщина смеялась, волосы вытягивались по ветру, влажные, легкие, закрывали лицо. Но когда низко-низко над водой, бороздя плотные валы волн треугольным клювом, прошла чайка, он увидел лицо женщины.