Забытое королевство

Он ответил, что пришел ко мне на осмотр и за лекарством – у меня к тому времени уже сложилась репутация человека, сведущего в медицине, и люди знали, что я держу в кабинете шкафчик с самыми необходимыми лекарствами. Я всегда отказывал тем, кто приходил за мной в винные лавки, поскольку не хотел устраивать там филиал своей врачебной практики и тем самым мешать основному промыслу хозяев. Г-жа Ли сказала горцу, чтобы тот приходил на следующий день на прием ко мне домой.

– А что у вас такое? – мимоходом спросила она. Не успели мы опомниться, как мужчина спустил штаны, обнажив интимные части тела. Г-жа Ли залилась краской, схватила метелку из перьев и ударила ею мужчину. – Убирайся отсюда, дурачина! – велела она.

Однако все, что могло случиться, уже случилось. Г-жа Хо, владевшая кондитерской напротив, уже покатывалась со смеху. Г-жа Ли сделала вид, что ужасно сердится, и осыпала глупого горца бранью. История разнеслась по всему Лицзяну – о подробностях случившегося меня расспрашивали и в конкурирующей винной лавке г-жи Ян, и у г-жи Хо.

Бар г-жи Ян, несомненно, был классом ниже, чем у г-жи Ли. У нее даже не было лавки как таковой – ее заведение находилось под аркой ворот нового дома, который в тот момент еще строился. Располагалось оно у каменного мостика, пересекавшего прозрачные воды верхнего канала – непосредственно за ступеньками этого моста начиналась рыночная площадь. Перед аркой проходила многолюдная улица – в одну сторону она уходила вверх поперек холма, в другую вела к Двойному Каменному мосту. Таким образом, лавка пристроилась на очень людном и стратегически важном пятачке. Рядом с мостом прямо у стены стоял небольшой низкий столик, окруженный несколькими низкими скамейками. Остальное пространство занимал товар г-жи Ян – новые корзины, деревянные ведра и лохани. За лавкой был внутренний дворик и собственно дом, частично уже отделанный. Я чаще всего сидел за столом, а г-жа Ян – на каменной ступеньке, с шитьем или другой работой. Сперва ее очень смущало мое присутствие: она считала, что я компрометирую себя посещением ее заведения и к тому же лишаю ее доходов, распугивая робких клиентов. Но через пару недель ко мне все привыкли, и я превратился в местную достопримечательность.

Г-жа Ян была застенчивой женщиной средних лет. Будучи вдовой, она трудилась изо всех сил, чтобы обеспечить свою большую семью. Однако дело ее по самой своей природе не могло принести ей большого дохода, так что она всегда жаловалась на недостаток средств. Однажды ей пришлось попросить у меня в долг пятьдесят долларов, и я ей не отказал. Она обслуживала беднейшие и самые неразвитые племена, жившие в далеких горных деревнях и селениях, в Лодяне и вдоль малоизвестных притоков Янцзы. Она знала всех боа, чжунцзя и мяо, всех белых ицзу и лису и дружила с похожими на гномов сычуаньскими поселенцами, жившими в лесах Снежной гряды и в загадочной деревне Нгъиперла в потрясающем воображение ущелье Ацанко глубиной более трех тысяч метров, на дне которого в вечной полутьме ревет великая река. Добрейшая г-жа Ян всегда жалела этих полуголых, дрожащих от холода мужчин и женщин, зачастую приходивших в город из мест, чьи названия ничего не говорили даже окрестным жителям, и приносивших с собой на продажу мешочек каких-нибудь странных корешков или пару-тройку грубо сработанных скамеечек. Бар г-жи Ян нравился мне больше всех прочих питейных заведений в Лицзяне – здесь я мог воочию наблюдать трагедию беспомощных, вымирающих мелких народов, их надежды и разочарования, и ненавязчиво им помогать, когда выдавался такой случай.

Этим малопонятливым, неумелым народам приходилось нелегко. Они уже давным-давно отстали от жизни и не знали, как сократить этот разрыв. Они голодали, ходили полураздетыми и мерзли и, несмотря на все свои усилия, никак не могли заново приспособиться к окружающему миру. Все их попытки выжить были жалки и тщетны, поскольку ни для себя, ни на продажу они не делали ничего такого, без чего не могла бы обойтись быстро развивающаяся экономика мира, в котором они жили. Центром этого мира был Лицзян, а назвать нынешний Лицзян неразвитым было никак нельзя. Кому нужны были теперь их неуклюжие скамеечки или травы? Если их и покупали, то почти за бесценок. Чтобы заработать эти жалкие гроши, они по нескольку дней шли в город пешком, страдая от моросящего дождя или пронизывающего ветра, но что можно было купить на эти деньги? Конечно, не все клиенты г-жи Ян принадлежали к таким несчастным племенам. Другие народы, несмотря на примитивную одежду и дикарский вид, выглядели намного живее и динамичнее: такими, например, были таинственные аттолаи из Наньшаня – в одежде из шкур, но высокие, красивые, энергичные и с блеском в глазах. Казалось, это лесные боги спустились к нам, смертным, из своих вечнозеленых рощ, и, не в силах сдержаться, то и дело начинают наигрывать на флейтах и дудках и пританцовывать.

Поначалу аттолаи не обращали на меня никакого внимания. Этот чувствительный народ в гордости не уступал черным ицзу. Я каждый раз наблюдал за тем, как они шествуют на рынок. Первыми прибывали на великолепных мулах мужчины. За ними следовали женщины, нагруженные новыми корзинами и деревянными ведрами – товаром для продажи. На них были тюрбаны и плащи из толстой овечьей кожи с красными шерстяными накидками на плечах – иногда я видел такие и на мужчинах. Как мне стало известно позднее, это был признак того, что носительница собирается по пути домой заночевать либо в Лицзяне, либо в какой-нибудь деревне по дороге: такие плащи служили вместо спальных мешков. Женщины оставляли товар у г-жи Ян и время от времени приводили к ней возможных покупателей. Если им не удавалось в течение дня продать все, что они привезли, остаток так и хранился в лавке. Ближе к вечеру и мужчины, и женщины возвращались в лавку и отдыхали за чашкой вина. После этого мужчины уезжали верхом, а женщины собирались в нелегкий пеший путь домой с корзинами, полными покупок, поверх которых привязывали еще и тяжелый кувшин белого вина, наполненный г-жой Ян. Редко кому из них доводилось добраться домой в тот же день – чаще всего они останавливались на ночлег в Ласибе, у большого озера.

Наконец однажды вечером стесняющийся аттолай угостил меня вином. Мы разговорились, и я выяснил, что зовут его У-Цзин и живет он в самой дальней деревне Наньшаня. У него была очень большая семья; один из дядьев был полковником юньнаньской армии и время от времени посылал им деньги и подарки. Вскоре я познакомился через него со множеством других аттолаев; он и его друзья, иногда вместе с женами, останавливались у меня в доме. Их немало привлекали мои медицинские возможности, которыми они часто пользовались. У-Цзин и его друзья любили музыку и часто танцевали под западные пластинки, подыгрывая граммофону на своих флейтах и дудках. Я всегда сочувствовал женщинам аттолаев, которые таскали на спине тяжелые корзины с провизией и вином, пока их мужчины гарцевали на лошадях. Как-то раз я спросил женщину, только что взгромоздившую себе на спину такую корзину:

– Мадам, отчего же вам приходится нести тяжелый груз, тогда как мужчины из вашего племени едут домой верхом и почти с пустыми руками?

Обернувшись ко мне, она ответила:

– Какой женщине понравится ночевать с усталым мужем?

Меня всегда поражали огромные количества вина, которые женщины ежевечерне уносили к себе в деревни. Однажды я сказал об этом аттолайке.

– Ах, – вздохнула она, – мужчинам нужно угождать. Сколько бы ни было у женщины денег и власти, без мужа она – никто.

За сотни лет пешеходы изрядно стерли каменные плиты рыночной площади и брусчатку на Главной улице, отполировав их до блеска. Бедные тибетцы в сапогах на мягкой подошве из необработанной кожи скользили по ним, словно коровы на льду. Попытки идти побыстрее неизменно увенчивались тем, что тибетец падал ногами кверху. Глядя на несчастного, весь рынок покатывался со смеху и хлопал в ладоши. Падал ли с лошади всадник, сталкивали ли в канаву прохожего, роняла ли хозяйка на камни полную корзину яиц – первым порывом окружающих было расхохотаться. Меня всегда поражала местная привычка смеяться над несчастьем другого, однако за кажущимся злорадством скрывалось искреннее добродушие – отсмеявшись, люди тут же спешили помогать бедняге.

Надо сказать, веселыми были далеко не все уличные происшествия. Однажды, отправившись к соседке г-жи Ян покупать спички, я увидел в углу ее лавки человека, на первый взгляд похожего на тибетца из каких-нибудь отдаленных мест – возможно, из Сянчэна. Забившись в угол, он с ужасом смотрел на меня, дрожа всем телом. Раздался предостерегающий девичий оклик. Когда я потянулся за спичками через прилавок, мужчина с пронзительным воплем бросился на меня, замахнувшись кинжалом. Я избежал серьезной раны только благодаря молниеносной реакции девушек, тут же схвативших незнакомца. Он никогда в жизни не видел европейца и решил, что я – воплощение злокозненного идама.

В лавках по соседству с г-жой Ян дежурили бойкие девушки, которые помогали матерям или замужним сестрам вести торговлю и заодно выступали – совершенно самостоятельно – в роли менял. В перерывах между делом они сидели на ступеньках и вязали свитеры из яркой шерсти или вышивали разноцветными шелками “семь звезд”, которыми украшают свою одежду все женщины наси, замужние и незамужние, – их вышивают на национальном кожухе из овчины, а точнее – небольшой накидке, которая защищает спину женщины от вечно висящей на ней корзины. Накидку надевают овчиной внутрь, а снаружи к ней пришита широкая полоса из темно-синей шерсти, идущая от плеча к плечу. Вышитые на ней изящные “звезды” (на самом деле – кружки) имеют около пяти сантиметров в диаметре. В прежние времена женщины вышивали два кружка побольше, символизировавших солнце и луну, но теперь этот рисунок вышел из обихода.

Девушки отличались беззаботным, озорным и вечно веселым нравом, а иногда даже устраивали разные шалости. Однако в глубине души они были добрыми, а кроме того, обладали выдающимся деловым чутьем. Одна группка, в которую входило восемь, кажется, девушек, образовывала своего рода клуб – они постоянно сидели вместе, обсуждая всех и вся. Самой юной из них, А Цзоу-ся, было около шестнадцати лет – это было симпатичное, очень светлокожее и проказливое создание. Ее кузине, А Ни-ся, было около двадцати. У нее было округлое, почти совершенно белое лицо, золотистые волосы и зеленые глаза. Весьма искушенная в житейских делах, о городе и горожанах она, казалось, знала все. Их подружками были темноволосая, полногрудая А Сэ-ха – девушка с большими, сверкающими глазами, а также крепко сбитая, с грубоватыми чертами А Гуа и мягкая Ли Дя.

С другими девушками я был почти незнаком, но меня всегда восхищала красота одной из них, по имени Фэй Доу-ся – она возвышалась над прилавком с пряностями на рынке. Она уже успела выйти замуж, и в головном уборе, который носят все замужние женщины – круглой черной митре, – выглядела в точности как царица Нефертити. Я показал ей фотографию бюста знаменитой древней правительницы Египта, и она сама признала, что сходство необычайное. В ту же компанию могла бы входить и брачного возраста дочь г-жи Ян, А Фоу-ся, но она была настолько занята, помогая матери по хозяйству, что у нее не хватало времени на девичьи сплетни и шалости. Эта недружелюбная девушка с землистым лицом постоянно кричала на клиентов лавки. Думаю, мое присутствие было ей не по нраву – общались мы всегда корректно, но со скрытой враждебностью. Когда она слишком расходилась, я напоминал ей, что девушки с таким характером с трудом находят себе мужей – обычно это ее на некоторое время усмиряло.

Увидев, что я иду к г-же Ян, А Цзоу-ся и А Ни-ся каждый раз приходили выпрашивать у меня угощение – чашку сладкого иньцзю. Потом к ним присоединились и другие девушки, и мне не хотелось обижать их отказом. В конце концов походы в лавку стали довольно ощутимо облегчать мой кошелек.

– Послушай, А Цзоу-ся, – сказал я однажды, – я не могу каждый день всех вас угощать.

– Но вы же богатый! – ответила она и надула губы.

– Вовсе нет, – возразил я, – и ходить сюда мне скоро станет не по карману.

Тут подошла А Ни-ся.

– Давайте уговор, – предложила она. – Будем угощать друг друга по очереди – то вы нас, то мы вас.

Мы договорились, но ничего из этого толком не вышло, так что я пообещал девушкам угощать их вином только по субботам. Но и новый уговор соблюсти было нелегко – когда я радовался каким-нибудь хорошим новостям, я всегда приглашал девушек разделить со мной чашку-другую. Бабушка А Гуа, возвращавшаяся по вечерам с рынка, была весьма польщена тем, что я угощал вином и ее. В свои восемьдесят пять она была еще весьма крепкой, здоровой старушкой и в благодарность всегда дарила мне персик или яблоко.

Как и все девушки и женщины народа наси, А Цзоу-ся и А Ни-ся держались очень свободно, их прямодушие временами граничило с грубостью. Они были прекрасно осведомлены обо всех местных скандалах и пересказывали их мне с таким удовольствием и энтузиазмом, что даже я, человек закаленный, волей-неволей краснел. Вскоре они взялись и за мои визиты в лавку г-жи Ли.

– Мы все поняли: вы в нее влюблены, – торжествующе сообщили они мне в один прекрасный день. – Берегитесь! У нее очень ревнивый муж, – предостерегли они меня. Глупую шутку вскоре подхватил весь город, и некоторые знакомые стали заговорщически подмигивать мне, когда я сообщал, что иду выпить вина у г-жи Ли.

Ни А Цзоу-ся, ни А Ни-ся не могли поверить, что я не женат.

– Я все еще ищу себе жену, – шутливо заверял я их.

– А Цзоу-ся, может, выйдешь за меня? – спросил я ее однажды.

– Тьфу! – сплюнула она. – Лучше быть рабыней у молодого парня, чем любимой игрушкой у старика.

– Неужели я и правда такой старый и уродливый? – не отступался я.

– Конечно! С вашей лысиной и очками вы выглядите на все восемьдесят, – жестоко парировала она.

– А что скажет А Ни-ся? – продолжал я.

– Ей уже подобрали мужа – скоро они поженятся, – по секрету сообщила мне девушка.

И в самом деле, через несколько недель А Ни-ся куда-то пропала, и только намного позднее я как-то раз мельком увидел ее в наряде замужней женщины. Вид у нее был несчастный, и она очень похудела. Спустя месяц я снова стал регулярно видеть ее на прежнем месте, у моста.

– Что случилось? – спросил я у А Цзоу-ся.

– Я вам расскажу, – ответила она, – только не говорите ей, что вы знаете. – И прошептала мне на ухо: – А Ни-ся разводится.

Я удивился.

Через неделю-две мой приятель Ухань, который тоже был знаком с девушками, рассказал мне, что дело о разводе слушали в суде.

– Почему вы хотите развестись со своим мужем? – спросил судья.

А Ни-ся смело вышла вперед и сказала:

– Ваша честь! Мой муж еще совсем мальчик, и к тому времени, как он вырастет, я успею состариться. Я не могу столько ждать.

Поскольку она была в известной степени права, судья немедленно принял решение в ее пользу. Спустившись с возвышения, он подошел к девушке и, по словам Уханя, сказал:

– А Ни-ся, я всю жизнь хотел встретить такую женщину, как вы. Я вдовец; выходите за меня замуж.

Свадьбу сыграли через две недели, и на этот раз А Ни-ся покинула наш маленький кружок навсегда. Иногда нам доводилось ее видеть, теперь уже в облике богато одетой молодой женщины, жены судьи, – она здоровалась со старыми друзьями, проходя по рынку.

После шести вечера люди постепенно расходились с рынка, и в семь магазины закрывали ставни. Прилавки снова складывали друг на друга. Улицы пустели: наступало время ужина.

Только после восьми Главная улица начинала снова наполняться людьми, и магазины опять открывались. Где-то зажигались обычные масляные лампы, мерцавшие красноватым огнем, где-то горели керосиновые или карбидные фонари. Горожане прогуливались при свете расставленных вдоль улицы сосновых факелов, лузгая подсолнечные или тыквенные семечки. В яркие лунные вечера улица была запружена народом. Разодетые и разукрашенные незамужние девушки, которых здесь называют паньцзиньмэй, гуляли рука об руку по четверо-пятеро, целиком перегораживая улицу. Они расхаживали взад-вперед, хихикая, распевая песни и грызя подсолнечные семечки. Если на пути им попадался какой-нибудь неискушенный юноша, эти амазонки тут же окружали его и уводили навстречу неизвестной судьбе. Более опытные юноши стояли вдоль стен и входов в лавки, обсуждая проходящих мимо красавиц. Время от времени группка девушек задерживалась рядом с одним из них, и после короткой и безуспешной перебранки хихикающие, визжащие фурии уводили юношу с собой, заключив его в кольцо. Все эти пленники – вполне, вероятно, довольные таким развитием событий – в итоге оказывались в парке, где молодежь танцевала до полуночи на прибрежных лугах у реки вокруг ярко пылавших костров.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.