Триумф Темного Меча

Затем мы расскажем им сказки о гигантах и драконах, будем хныкать, что не можем с ними сражаться, потому что злые, нехорошие призраки нас съедят! Да нас на смех поднимут! — К нему вернулась его обычная вкрадчивая и ровная повадка. Он убрал зеркало, хлопнув в ладоши, и обернулся к майору. — Нет. Они увидят, что мы сражаемся насмерть с чудовищами и озверелыми колдунами! Они вступят в сражение и с удовольствием очистят этот мир от его колдовского населения!
      — Провоцируя Джорама на нападение, вы и меня подталкиваете к сражению, — сказал майор Боурис, уставившись в ночь незрячим взглядом.
      — Не то чтобы я вам не доверял, майор, — протянув руку через стол, Менджу похлопал майора по правой руке. Тот вздрогнул от прикосновения и, отдернув руку, опасливо сунул ее в карман. — Просто я хочу... подстраховаться. Мне кажется немного наивным с вашей стороны верить, что Джорам даст вам уйти из этого мира целым и невредимым. Вы же видели — он готовит Мерилон к войне...
      Майор Боурис видел и помнил это. Затемнив комнату, епископ Ванье предложил своим гостям перед уходом полюбоваться на прекрасный город.
      Мерилон готовился к войне. Сумерки превратились в день — улицы были озарены зловещими огнями. Мрачное лицо майора ещё больше потемнело, когда он увидел тварей из ночных кошмаров, летевших по воздуху, легионы скелетов, марширующих по улицам. Он мог бы презрительно повторить следом за епископом, что это все иллюзии, не способные причинить вред. Но кто оповестит об этом его солдат, которые встретятся с ними на поле битвы? И даже если он и предупредит их, разве они ему поверят? Особенно после увиденных ужасных картин: василиски, разрывающие клювами их товарищей, «непобедимые» танки, смятые под ногами вполне натуральных гигантов. В этом жутком мире иллюзию от реальности не отличить.
      Страх снедал Боуриса — так кентавр заживо пожирает свои жертвы. Его правая рука, спрятанная в кармане брюк, дрожала. Он еле удерживался от того, чтобы вынуть ее и посмотреть, по-прежнему ли это рука...
      — А мои солдаты станут наживкой в твоем капкане, — ядовито говорил он Волшебнику. — Но мы не станем ждать, пока эти люди набросятся на нас, как голодные волки! Я намерен атаковать их город завтра же утром. Я застану их врасплох.
      Волшебник пожал плечами.
      — Мне плевать, что вы собираетесь делать, майор, пока вы не мешаете моим попыткам захватить Темный Меч.
      — Не стану я тебе мешать, — упавшим голосом ответил майор Боурис. — Мне не нужен этот чертов меч, понял? Я начну атаку в полдень. Ты уверен, что к тому времени Джорам уберется с моей дороги?
      — Абсолютно, — сказал Менджу и встал, готовясь к уходу. — А теперь прошу прощения, майор, у меня на утро свои планы.
      Майор продолжал мрачно смотреть в ночь.
      — А что с этим... Симкином? Я ему не верю.
      — Этот хлыщ? — пожал плечами Волшебник. — Он сделает то, что обещал. В конце концов, он хочет получить свою награду.
      — Но ведь ты не намерен брать его с собой, да? — Майор Боурис тоже встал, засунув руки в карманы. — Может, он и хлыщ, но он опасен. Из того, что я видел, могу сказать, что он маг поискуснее, чем тот, каким ты когда-нибудь вообще станешь!
      Менджу смерил майора холодным взглядом.
      — Надеюсь, вам полегчало от этой издевки? Теперь можете спокойно отправляться в постельку с чувством сохраненного достоинства. Вернее, его ошметков. Не то чтобы я собирался вам что-то объяснять, но я совершенно честно собирался взять его с собой. Он был бы прекрасным подспорьем в моем деле. Но вы правы. Он очень силен и к тому же будет слишком много требовать. И потому, как только он передаст мне Джорама, его постигнет судьба всех жителей этого мира.
      — А Джорам?
      — Он мне нужен живым. Он будет мне полезен: расскажет о свойствах Темного Меча и покажет, как сделать такие же...
      — Ты сам знаешь, что ничего он тебе не расскажет.
      — У него выбора не будет, если в моих руках окажется его жена...
 
      Луна брела по небу, возможно, в поисках других развлечений. Если так, то вряд ли она нашла что-нибудь достойное внимания.
      После весьма удовлетворившей его встречи с Палачом епископ вернулся в свою опочивальню. Там при помощи послушника он облачился в просторную ночную сорочку и взгромоздился на кровать. Оказавшись там, Ванье вдруг вспомнил, что в суматохе этой ночи совсем забыл о вечерних молитвах, но вылезать из постели не стал. Ничего, Олмин переживет одну ночку без просьб и советов своего слуги.
      В другой части мира майор Боурис тоже отправился в постель. Лежа на раскладной койке, он пытался сделать вид, что спит, хотя сам не знал, что хуже: заснуть или не заснуть. В любом случае, его сновидения будут весьма неприятными.
      Еще двое в этот момент не спали: Волшебник и Палач. Оба размышляли о том, как поутру захватить свою жертву.
      Луна, не найдя ничего интересного, была уже готова уйти, когда в конце концов наткнулась на что-то забавное.
      Ведро с ярко-оранжевой ручкой стояло в углу штабной палатки армии из иного мира. Это было необычное ведро. От возмущения его буквально распирало.
      — Менджу, ах ты, жулик! Нечестно играешь! Забираешь в лучший новый мир Джорама, а не меня! — Ведро яростно замахало ручкой. — Ну, посмотрим, посмотрим... — зловеще сказало оно. — Посмотрим...
 

PER ISTAM SANCTAM...

 
      — Графу Девону действительно очень неловко из-за шкафчика, но он думает, что так вышло из-за того, что его очень беспокоит мышь, которая грызет его портрет. Картина была бы очень рада вернуться на свое прежнее место на стене, если бы была возможность кого-нибудь об этом попросить. Он пытался, но его голоса никто не услышал.
      Он не хочет, чтобы портрет погиб, поскольку без него он не сможет вспомнить, как он выглядел при жизни.
      Мыши донимают его. Он говорит, что их слишком много. Это все потому, что его закрыли на чердаке, где нет хищников. Его прежняя жена очень боялась кошек. Мыши от беззаботной жизни разъелись, стали гладкими и пристрастились к живописи. Но он обнаружил в своем одиноком бессонном шатании по комнатам (поскольку если мертвые могут спать, то они спят и не просыпаются, а те, кто не может, постоянно бродят в поисках покоя) множество маленьких трупиков на чердаке.
      Мыши умирают, а он не может понять почему. Их трупики устилают пол, и с каждым днем их все больше. И еще одна очень странная вещь. Он слышал от женщины, что некогда жила напротив через улицу и которая, похоже, умерла от недостатка ухода — причем смерть ее заметили только через три дня, — что мыши у нее на чердаке точно так же дохнут.
      Запертые, сытые, в безопасности они, как она сказала, задыхаются.

КНИГ А ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ИМПЕРАТОР МЕРИЛОНА

      Ночь пыталась убаюкать Мерилон, но ее ласковую руку грубо отшвырнули прочь, поскольку Мерилон готовился к войне. Джорам принял правление городом, объявив принца Гаральда своим главнокомандующим. Они с принцем тут же принялись вербовать солдат.
      Джорам встретился с людьми в роще. Собравшись вокруг гробницы чародея, который в древности привел их в этот мир, жители Мерилона спрашивали себя, не шевелится ли этот почти забытый дух в своем тысячелетнем сне. Не кончается ли его сон и не видит ли он в нем падение еще одного зачарованного королевства?
      — Это будет смертельный бой, — мрачно говорил людям Джорам. — Враги намерены уничтожить всю нашу расу, разбить нас окончательно. Мы видели доказательство тому в бессмысленном нападении на безоружных людей на Поле Доблести. У них нет милосердия. У нас тоже его не будет.
      Он помолчал. Тишина, опустившаяся на толпу, стала глубже, пока людям не начало казаться, что они просто тонут в ней. Глядя на них с платформы над гробницей, Джорам медленно произнес, подчеркивая каждое слово:
      — Они должны умереть все до единого.
      Люди проводили Джорама молчанием и тотчас же вернулись к своим делам: женщины готовились к битве вместе с мужчинами; старики и немощные присматривали за детьми, многим из которых предстояло осиротеть, прежде чем ночь снова опустится на Тимхаллан.
      — Лучше драться, — сказал отец Мосии своей жене, — чем умереть.
      Призвали Мастеров войны, которые прибыли в Мерилон по Коридорам со всех сторон света. Под их руководством мирные жители, включая полевых магов, получали краткие наставления насчет того, как бороться с врагами при помощи собственных каталистов.
      Родители Мосии заняли место рядом с отцом Толбаном, священником, много лет прослужившим в деревне Уолрен. По своему возрасту согбенный, иссохший каталист мог бы остаться вместе с детьми, но он настоял на том, чтобы пойти в бой вместе со своей паствой.
      — Я не сделал за всю свою жизнь ничего стоящего, — сказал он Якобиасу. — Мне нечем было гордиться. Так дайте же мне повод для гордости!
      Хотя за городскими стенами стояла мгла, Мерилон был ярко освещен. Под куполом словно день стоял — жуткий, полный страха день, солнцем которого стало горнило кузни. Прон-альбан торопливо создали место для работы кузнеца. Он вместе со своими сыновьями и подмастерьями, как и Мосия, трудился, чиня оружие, пострадавшее в прошлом бою, или изготавливал новое. Хотя в Мерилоне многие смотрели на чародеев со страхом как на сторонников Темного искусства Техники, горожане все же подавили свой страх и помогали чем могли.
      Телдары ухаживали за ранеными, хоронили мертвых и спешно расширяли госпитали и погребальные катакомбы. Друиды понимали, что, когда завтра ночью поднимется луна, им потребуется много больничных коек... и могил.
      Нижний город был наполнен людьми. Мастера войны прибывали со всего Тимхаллана, от Купели шли каталисты, из Внешних земель — беженцы, скрывавшиеся от безымянного ужаса. Улицы были так забиты, что с трудом удавалось пробираться по ним или над ними. Кафе и таверны были оккупированы университетскими студентами, которые распевали боевые песни, предвкушая славу в бою. Дуук-тсарит продвигались сквозь толпу, как олицетворение самой смерти, наводя порядок, пресекая панику и молча сметая с дороги студентов, которые пытались поупражняться в заклинаниях, нанося этим больше вреда самим себе, чем врагу.
      Верхний город тоже не спал. Как и полевые маги, вельможи также готовились к бою. Супруги некоторых собирались сражаться вместе с мужьями. Но чаще знатные женщины открывали двери своих домов для беженцев или занимались ранеными. Можно было увидеть графинь, которые собственными руками готовили отвары из целебных трав. Герцогини играли с крестьянскими детишками, чтобы те не мешали родителям готовиться к войне.
      Джорам присматривал за всем. Везде, где он появлялся, его радостно приветствовали как спасителя. Приняв за правду ту полу романтическую историю, которую принц сплел вокруг истинного происхождения Джорама, люди разукрасили ее еще пышнее, так что она изменилась почти до неузнаваемости. Джорам пытался протестовать, но принц остановил его.
      — Людям сейчас нужен герой — красавец-король, который поведет их на битву со сверкающим мечом в руке. Даже епископ Ванье не осмеливается разоблачить тебя. А что ты собираешься им дать? — презрительно спросил Гаральд. — Мертвого с оружием Темного искусства, который собирается принести погибель миру? Выиграй эту битву, изгони врага из нашего мира. Докажи, что Пророчество лживо! А вот тогда рассказывай народу правду, если не можешь иначе.
      Джорам неохотно с ним согласился. Гаральд наверняка знает, что правильно. «Я могу позволить себе быть честным, — сказал ему однажды принц. — Ты — нет».
      «Он прав, действительно не могу, — думал Джорам. — Особенно когда на весах тысячи зависящих от меня жизней. „Правда сделает тебя свободным“, — повторял он с горечью сам себе. — Похоже, мне всю жизнь придется проходить в кандалах».
      Была почти полночь. Джорам одиноко бродил по саду около дома лорда Самуэлса. Оставив город, он снова вернулся по настоянию отца Сарьона, чтобы отдохнуть перед завтрашним днем.
      Он мог бы переехать в хрустальный дворец. Глянув вверх сквозь листья миртового дерева, он увидел дворец, нависавший над ним, как темная звезда. Огни в нем погасли, и он был едва виден в бледном свете молодой луны.
      Тряхнув головой, Джорам быстро отвел взгляд. Не надо было сюда возвращаться. С дворцом связано слишком много горьких воспоминаний. Здесь он впервые увидел свою мертвую мать. Здесь услышал историю о смерти ребенка Анджи. Здесь он считал себя безымянным, покинутым, ненужным.
      Безымянным...
      — Если бы по милости Олмина так и было!
      Постояв под засыпанными снегом ветвями сирени, Джорам прислонился к стволу, не замечая холодной воды, которая капала с листьев ему за шиворот.
      — Лучше быть безымянным, чем иметь слишком много имен.
      Гамалиэль. Господня награда. Это имя никак не уходило из головы, память об отце преследовала его. Он до сих пор видел глаза старика... Осознав, что его бьет крупная дрожь, Джорам снова зашагал, пытаясь согреться.
      Наконец дождь прекратился. Несколько Сиф-ханар, нынче вечером прибывших по Коридорам из других городов-государств, прекратили потоп. Некоторые вельможи требовали, чтобы маги немедленно превратили погоду в весеннюю, но принц Гаральд воспротивился. Сиф-ханар будут нужны в предстоящей битве. Они смогут остановить дождь и поддерживать этой ночью в Мерилоне умеренную погоду, но не больше. Знать ворчала, но Джорам, их император, был согласен с принцем, и вельможи с этим ничего не могли поделать.
      Правда, Джорам полагал, что в будущем ему еще придется столкнуться с такими спорами. Он споткнулся и почувствовал внезапно, что страшно устал. Ночь после битвы он проспал, мучаясь кошмарными снами о двух мирах, из которых ни один не желал его принять таким, какой он есть.
      «И мне ни один из них не нужен, — устало признался он себе. — Оба они меня предали. В обоих нет для меня ничего, кроме лжи, обмана и предательства.
      Я не хочу быть императором, — решительно сказал он самому себе. — Когда все это кончится, я отдам Мерилон принцу Гаральду, и пусть правит. Он хороший человек, он сможет сделать его куда лучше прежнего».
      Но сделает ли? Пусть принц благороден и честен, он — Альбанара, рожденный с магическими способностями, необходимыми правителю. Он приучен к дипломатии и компромиссам, он наслаждается придворными интригами. Перемены, если они и произойдут, наступят не скоро.
      «Мне все равно, — думал Джорам. — Я уйду. Заберу с собой Гвендолин и отца Сарьона, и мы будем спокойно жить где-нибудь в таком месте, где никому не будет дела до того, как меня зовут».
      Мрачно шагая по саду в надежде утомить себя настолько, чтобы свалиться и уснуть без сновидений, Джорам в конце концов подошел к дому. Услышав голоса, он взглянул на окна.
      Он стоял перед внешней лестницей, которая вела в спальню Гвендолин. Одетая в розовую ночную рубашку с летящими рукавами, его жена сидела в кресле перед туалетным столиком, а Мэри расчесывала ее прекрасные длинные волосы. Гвендолин все время оживленно разговаривала с мертвым графом и еще несколькими покойниками, которые, похоже, присоединились к их компании.
      Лорд Самуэлс и леди Розамунда тоже находились в комнате дочери. Именно их голоса и привлекли внимание Джорама. Они стояли почти у окна и разговаривали с женщиной, в которой Джорам узнал Телдару, лечившую отца Сарьона, когда тот заболел в доме лорда Самуэлса.
      Стараясь, чтобы ни единый лучик света из окна не упал на него, Джорам подкрался по мокрой листве к дому и, спрятавшись в тени сада, подобрался поближе к окну, чтобы подслушать разговор.
      — Значит, вы ничем не можете ей помочь? — умоляюще спрашивала леди Розамунда.
      — Боюсь, нет, миледи, — прямо отвечала Телдара. — За свою жизнь я повидала множество форм безумия, но ничего подобного не встречала. Если это, конечно, безумие, в чем я лично сомневаюсь.
      Покачав головой, друидесса начала рыться среди пакетиков с порошками и связок трав, которые держала в большом деревянном ларце, послушно парившем в воздухе рядом с ней.
      — То есть как это — не безумие? — спросил лорд Самуэлс. — Она разговаривает с мертвым графом, несет какую-то чушь о мышах на чердаке...
      — Безумие — это состояние, в которое впадает человек против своей воли, — ответила Телдара, сурово глядя на лорда Самуэлса. — Иногда оно возникает от расстройства гармонии тела, иногда — от разлада в душе. И я скажу вам, милорд и миледи, что с вашей дочерью все в порядке. Если она разговаривает с мертвыми, так только потому, что предпочитает их общество компании живых. Насколько я поняла, некоторые живые так с ней обходились, что винить ее за такое поведение я бы не стала.
      Перебрав и снова уложив снадобья в соответствии с одной ей ведомым порядком, Телдара приказала плащу опуститься на ее плечи.
      — Я возвращаюсь в госпиталь ухаживать за раненными в этой ужасной битве, — сказала она, когда слуга помог ей одеться. — Вам повезло, что я была рядом по другому вызову, иначе у меня вообще не оказалось бы времени к вам заглянуть. От меня сегодня зависит жизнь слишком многих.
      — Мы так благодарны вам, — сказала леди Розамунда, сжимая пальцы, — но я не понимаю! Неужели нельзя сделать хоть что-нибудь?
      Они проводили Телдару до самых дверей опочивальни Гвендолин, и Джорам, подойдя поближе, вынужден был прижаться лицом к стеклу, чтобы услышать ответ друидессы. Он мог бы этого и не делать, потому как та ответила громко и четко.
      — Госпожа, — сказала она, поднимая палец, как древко знамени, на котором начертаны ее слова. — Ваша дочь сама выбирает, с кем и где ей быть. Она всю жизнь может так провести. А завтра вдруг решит, что больше так жить не хочет. Я не могу ничего сказать и не могу вынудить ее выйти из мира мертвых и вернуться в этот, который не кажется мне лучше того. А теперь мне надо вернуться к тем, кому я на самом деле нужна. Если хотите моего совета, то сделайте так, как просит ваша дочь: повесьте портрет графа как-его-бишь-там на стену и купите кошку.
      Широко открылся Коридор, втянув друидессу одним глотком. Лорд Самуэлс и его жена уныло проводили ее взглядом. Апатично повернувшись, они посмотрели в опочивальню, где Мэри продолжала убеждать Гвендолин лечь в постель. Но дочь, откровенно игнорируя каталистку, продолжала разговаривать с незримыми собеседниками.
      — Друзья мои, вы так взволнованы! Я не понимаю почему. Вы говорите, что завтра утром произойдут ужасные вещи. Но все страшные вещи всегда случаются завтра утром. Так что же особенного в нынешней ночи? Но я посижу с вами, если вы считаете, что это поможет... А теперь, граф Девон, расскажите-ка побольше о мышах. Вы говорите, они мертвы, но ни следа крови...
      — Дохлые мыши! — воскликнула леди Розамунда. — В каком мире она живет!
      Лорд Самуэлс обнял жену и увел ее из комнаты дочери. Мэри осталась с подопечной, сидя в кресле рядом с ее постелью. Гвендолин устроилась среди подушек, разговаривая неведомо с кем.
      Хотя Джорам промерз до костей, он остался в темном саду, прижав лицо к стеклу.
      «Единственный дар, который ты можешь ей принести, — это печаль...»
      Слова каталиста горестно прозвучали в его душе. Когда-то давным-давно Джорам мечтал о том, чтобы стать бароном. Он был уверен в том, что если получит богатство и славу, то в его жизни все наладится. Теперь он стал императором Мерилона. У него было богатство, но на что его тратить? А то, что считал единственной ценностью в своей жизни, он не сохранил. Ну что ж, теперь у него есть власть, и он воспользуется ею в этой войне, которая бесчисленному количеству людей будет стоить жизни.
      Мертвые тела в опаленной траве...
      Крохотные трупики мышей на чердаке...
      «Моя вина! Моя вина! Пророчество вот-вот свершится, что бы я ни предпринимал! Может, тут и нельзя сделать ничего, чтобы его остановить. Может, и выбора-то у меня нет. Может, меня просто неумолимо влечет к краю пропасти...»
      — Будь ты проклят! — крикнул он в ночи бесстрастным небесам. — Почему ты сделал это со мной?
      В ярости он ударил кулаком по стволу молодой елочки.
      — Ой! — послышался вскрик.
      С болезненным стоном елка рухнула. Дрожа ветвями и шурша хвоей, она, причитая, лежала у ног Джорама.

ГЛАВА ВТОРАЯ
СИМКИНОВА КОРА

      — Ты что! — задыхаясь от негодования, говорила елка. — Ты же убил меня!
      Вокруг елки воздух замерцал, и дерево превратилось в растянувшегося на земле Симкина. Держась за живот, он катался по опавшим листьям весь расхристанный, растрепанный, с листьями в волосах и с оранжевым шелковым платком на шее.
      — Симкин! Извини! — подавляя неудержимое желание расхохотаться, сказал Джорам, помогая молодому человеку подняться. Тот встал, пошатываясь. — Прости. Я... я не знал, что дерево... это ты.
      Джорам все-таки хихикнул. Услышав в собственном смешке истерическую нотку, он с усилием взял себя в руки. Однако губы его дрогнули в усмешке, когда он помогал Симкину, согнувшемуся в три погибели, неуверенно державшемуся на дрожащих ногах, войти в дом.
      — Олмин благословенный! — воскликнула леди Розамунда, встретив их в прихожей. — Что случилось? Симкин! Что с тобой? А Телдара только что ушла!
      Жалостно сопя, Симкин посмотрел на леди Розамунду страдальческим взглядом, прошептал: «Бренди», — и рухнул на пол. Он был в обмороке.
      Джорам, Мосия и принц Гаральд внесли бесчувственного Симкина в гостиную. Леди Розамунда, беспомощно всплескивая руками, поспешила за ними, растерянно зовя Мэри и криками подняв на ноги весь дом.
      — Что с ним? — спросил Гаральд, довольно бесцеремонно сгружая Симкина на софу.
      — Я его стукнул, — мрачно ответил Джорам.
      — Давно пора! — пробормотал Мосия.
      — Я не хотел. Он стоял в саду, прикинувшись...
      — Ох! — простонал Симкин, запрокинув голову и забросив за нее руку. — Я умираю, боги, я умираю!
      — Да не умираешь ты! — с отвращением сказал Гаральд, склонившись над пациентом. — Тебе просто хорошенько двинули под дых. Скоро оправишься.
      Слабым движением руки отстранив принца, Симкин поманил к себе Джорама.
      — Я прощаю тебя! — пробормотал жалобным голосом Симкин, глотая воздух, как только что вытащенная из воды форель. — В конце концов, что значит убийство между друзьями-то? — Он обвел комнату туманным взглядом. — Дорогая леди! Леди Розамунда! Где вы? Взор мой туманится. Я не вижу вас! Я умираю!
      Он протянул руку к леди Розамунде, которая стояла рядом. Неуверенно переведя взгляд с принца Гаральда на мужа, леди Розамунда взяла Симкина за руку.
      — Ах! — выдохнул он, кладя ее руку себе на лоб. — Как же славно уйти на небеса, чувствуя на своем лбу нежное прикосновение женской руки! Будьте благословенны, леди Розамунда. Мое последнее «прости»... за то, что своим мертвым телом... я осквернил вашу гостиную. Прощайте.
      Глаза его закрылись, голова запрокинулась.
      — Бог мой! — Леди Розамунда страшно побледнела, выронив руку молодого человека.
      Вновь открыв глаза, Симкин поднял голову.
      — Не беспокойтесь... о последнем долге. — Он снова схватил леди Розамунду за руку. — Не надо. Я жил... как святой... Скорее всего... меня канонизируют... Прощайте.
      Глаза его закатились. Голова в очередной раз упала. Рука обмякла.
      — Я принесла бренди, миледи, — тихо сказала Мэри, входя в комнату.
      Один глаз Симкина приоткрылся. Рука дрогнула. Из глубины подушек послышался слабый голос:
      — Мерилонский... или импортный?
 
      — Ну и удар, скажу вам! — с чувством, говорил Симкин часом позже. — Стою себе в саду, дышу чудным вечерним воздухом, и тут тебе — бац! Без всякого предупреждения лупят под дых!
      Накрытый шелковой шалью самой леди Розамунды, с четвертым стаканом бренди — импортного — в руке, Симкин восседал среди бесчисленных подушек, видимо, уже не стоящий во вратах смерти.
      — Я ведь уже извинился, — сказал Джорам, даже не пытаясь скрыть улыбку, светившуюся в его задумчивых глазах. С покаянным видом он посмотрел на свою руку, костяшки пальцев которой были разбиты в кровь о кору дерева. — Я, между прочим, сам ударился.
      — Ну, можно сказать, что внешне я задубелый, но нежный внутри, — ответил Симкин, отпив бренди.
      Джорам рассмеялся, и это было так неожиданно, что отец Сарьон, выйдя из комнаты, где находилась Гвендолин, изумленно уставился на друга. Ему показалось, что сейчас, когда Джорам сидит в кресле рядом с софой, на которой вольно разлегся Симкин, он впервые забыл о своих бедах и наконец успокоился душой.
      — Прости шуту грехи его, — прошептал каталист, никак не в силах отделаться от привычки обращаться к божеству, в которое он уже не верил.
      — И я принял твои извинения, милый мальчик, — сказал Симкин и погладил Джорама по колену. — Но все равно двинул ты меня круто, — добавил он и поморщился, утешив себя очередным глотком бренди. — Особенно если учесть, что я пришел с добрыми вестями для тебя!
      — Какими именно? — с нарочитым безразличием спросил Джорам, подмигивая принцу Гаральду, который с бесконечной выдержкой покачал головой и пожал плечами.
      Сейчас было очень поздно или, можно сказать, очень рано, смотря откуда вести отсчет. Леди Розамунда, уставшая от дневных огорчений, отправилась в постель в сопровождении Мэри. Лорд Самуэлс предложил мужчинам собраться в гостиной, где лежал Симкин (чтобы пострадавшему не пришлось подниматься), и, выпив бренди, всем отправиться спать, отрешившись от мыслей о том, что может им всем принести завтрашнее утро.
      — Так что за новости? — повторил Джорам, чувствуя, как бренди согревает ему кровь, точно так же как огонь очага — тело. Сон медленно овладевал им, опускал на веки мягкие руки, шептал утешительные слова.
      — Я нашел способ исцелить Гвендолин, — заявил Симкин.
      Джорам мгновенно выпрямился, пролив бренди.
      — Это не смешно, Симкин! — тихо сказал он.
      — А я и не собирался никого смешить...
      — Лучше не продолжай, Симкин, — сурово перебил его принц Гаральд, переводя взгляд с Джорама на лорда Самуэлса, который дрожащей рукой отставил прочь свой стакан с бренди. — Я как раз хотел предложить, чтобы мы отправились отдохнуть. Кое-кто уже спит, — он глянул на уснувшего в кресле Мосию.
      — Я совершенно серьезен! — обиженно ответил Симкин.
      Терпение Гаральда лопнуло.
      — Мы долго терпели твои выходки. Отец, вы не...
      — Это не выходка!
      Отбросив покрывало, Симкин сел на софе. Хотя отвечал он Гаральду, он не смотрел на принца. Его взгляд, странный, полусерьезный-полунасмешливый, был прикован к Джораму, словно говорил ему: попробуй только мне не поверить!
      — Тогда объяснись, — коротко сказал Джорам, вертя в руке стакан.
      — Гвендолин разговаривает с мертвыми. Она явно потомок древних некромантов. — Симкин поерзал, пересев в более удобное положение. — По чистой случайности мой братишка Нат — или Нэйт? — тоже страдал от похожей болезни. Он разговаривал с призрачными дамами и вампирессами по ночам, доставляя моей матери кучу беспокойств, если не учитывать постоянных пробуждений из-за звона цепей, щелканья кнута и жутких воплей и завываний. Или это тетушка Бетси и дядюшка Эрнст тогда проводили у нас медовый месяц? Короче, — спохватился Симкин, видя, как мрачнеет Джорам, — один из соседей предложил нам отвести бедняжку Ната... Нэйта? Ната, — пробормотал он, — я уверен, что Ната... О чем бишь я? Ах, да! Как бы его там ни звали, мы отвели нашего озорника в Храм некромантов.
      Джорам, нарочито уставившийся в свой стакан и лишь краем уха слушавший Симкина, теперь посмотрел на него в упор.
      — Что ты сказал?
      — Ну вот, никто меня не слушает, — горестно пожаловался Симкин. — Я говорил, что мы отвели Ната в Храм некромантов. Он расположен над Купелью на самой вершине горы. Конечно, он давно в запустении. Но некогда он был сердцем ордена некромантов. Я слышал, что мертвые сходились туда со всех сторон, чтобы обменяться сплетнями.
      Не слушая Симкина, Джорам посмотрел на отца Сарьона. В его темных глазах вспыхнула надежда, причем с такой силой, что каталист возненавидел себя за то, что ему придется потушить это пламя.
      — Выбрось это из головы, сын мой, — неохотно ответил он. — Да, храм стоит там, но от него остались одни колонны да полуразрушенные стены. Далее алтарь разбит.
      — И что? — настороженно подался вперед Джорам.
      — Дай мне закончить! — с непривычной суровостью сказал Сарьон. — Он превратился в дурное, оскверненное место. Каталисты пытались восстановить его чистоту, но, судя по записям и жутким рассказам, их обратили в бегство. Хуже того, некоторые вообще не вернулись! В конце концов епископ объявил это место проклятым и запретным.
      Джорам отмахнулся от его слов.
      — Храм стоит над Купелью, над Источником Жизни, средоточием магии в этом мире! Наверняка его сила когда-то была велика.
      — Вот именно — когда-то! — подчеркнул Сарьон. Он положил руку на плечо Джорама, чувствуя, как тот все сильнее волнуется. — Сын мой, — горячо заговорил он, — я все отдал бы за то, чтобы сказать: да, это святое и древнее место, Гвендолин найдет там помощь, которая ей так нужна. Но я не могу этого сказать! Если там и была сила, она угасла вместе с некромантами!
      — И теперь некромантка вернулась! — Ласково, но твердо Джорам отстранил руку каталиста.
      — Необученная! — уныло возразил Сарьон. — И, прости меня, Джорам, безумная!
      — Говорят, это страшное место, — медленно сказал лорд Самуэлс, и в глазах его отразилась надежда Джорама. — Но должен согласиться, что это звучит обнадеживающе. Мы можем попросить Дуук-тсарит о защите!
      — Нет-нет! — покачал головой Симкин. — Боюсь, этого никак нельзя. Эти жуткие колдуны страшнее самих призраков. Джорам и Гвен должны идти одни, ну, может, с нашим лысым святым отцом, который может помочь в случае, если какие темные силы на них полезут. Уверяю вас, все будет в порядке. Так и с беднягой Нэйтом случилось. Он полностью исцелился. — Симкин громко вздохнул. — По крайней мере, мы полагали, что исцелился, но точно так и не узнали. Он плясал на радостях среди камней и тут поскользнулся и упал с горы!
      Отерев глаза оранжевым шелком, Симкин мужественно попытался справиться со слезами.
      — Не утешайте меня, — срывающимся голосом проговорил он. — Все в порядке. Я выдержу. Вам надо попасть туда в полдень, когда солнце стоит точно над горой.