Кузница души

      — Для тихого городка этот — вовсе не такой скучный, каким я его запомнила в детстве, — отвечала она на ироничные вопросы Рейстлина. — Мне никуда не нужно ехать, по крайней мере сейчас. Мне весело здесь, братишка.
      Она была в прекрасном настроении той ночью, как и Танис Полуэльф. Эти двое сидели рядом, и их взаимные чувства были написаны у них на лицах. Они смотрели друг на друга ласковыми и ясными глазами. Каждый просил другого рассказать какую-нибудь историю. Таинственными улыбками и взглядами искоса они напоминали друг другу о чем-то, известном только им одним.
      — Сегодня празднуем за мой счет, — сказала Кит, когда пришло время подвести итог счетам. — Я плачу за все.
      Она бросила на стол три больших монеты. Круглое лицо Отика сияло, когда он подошел, чтобы взять их. Рейстлин быстро протянул руку и, опередив Отика, взял одну из монет и принялся рассматривать ее.
      — Сталь. Отчеканенная в Оплоте, — заметил Рейстлин, закончив разглядывать монету. — И недавно отчеканенная, я бы сказал.
      — Оплот, — повторил Танис, хмурясь. — Об этом городе идет дурная слава. Как у тебя оказались деньги из Оплота, Кит?
      — Да, где ты нашла такие интересные монеты, сестрица? — спросил Рейстлин. — Посмотрите-ка — на них изображен пятиглавый дракон.
      — Злой, темный образ, — сказал Танис с мрачным видом. — Древний знак Темной Владычицы.
      — Не будьте дураками! Это монета, а не какой-то темный артефакт! Я выиграла эти деньги в кости, играя с одним моряком, — объяснила Кит, улыбаясь своей кривой улыбкой. — Везет в игре в кости — значит, не повезет в любви, так говорят. Но я обнаружила, что это неправда. На следующий день после той игры я встретила тебя, любимый. — Она наклонилась к Танису и поцеловала его в щеку.
      Ее тон был легким, будничным, улыбка выглядела естественной, и Рейстлин не нашел бы причин не верить ей, если бы не видел эту монету, или такую же, в сиянии света Лунитари всего около месяца назад.
      Полуэльф поверил ей, уж в этом не было никаких сомнений. Но Танис был так очарован Китиарой, что она могла бы сказать, что летала на луну и обратно на корабле, построенном гномами-механиками, и он бы спросил ее, как прошло путешествие.
      Никто из других не расспрашивал ее. Флинт смотрел на всех друзей отеческим добрым взглядом, который теплел с каждой кружкой эля. Тассельхоф восторженно носился по гостинице, к тревоге остальных посетителей. Друзья по очереди вызволяли людей из хватки кендера, который после двух пинт эля твердо вознамерился осчастливить всех присутствующих историями о своем любимом дядюшке Пружине. Флинт и Танис возвращали вещи, принадлежащие посетителям или возмещали ущерб, если «потерянные, взятые взаймы или любым другим способом исчезнувшие» вещи безвозвратно исчезали в глубоких карманах или бесчисленных сумках кендера.
      Что касается Карамона, он с жадным нетерпеливым вниманием наблюдал за своим братом, отчаянно надеясь, что Рейстлину хорошо и что праздник доставляет ему удовольствие. Карамон пришел в восторг, когда его замкнутый угрюмый брат поднял глаза от единственного бокала с вином, к которому он даже не прикоснулся, чтобы спросить:
      — Кстати о драконах… Сейчас я провожу небольшое исследование, изучаю материалы о древних животных и чудовищах. Кто-нибудь знает какие-нибудь истории о драконах?
      — Я одну знаю, — вызвался Стурм, который стал намного разговорчивее обычного после пары кружек медовухи, выпитых по случаю торжества.
      Он рассказал историю о Хуме, Соламнийском рыцаре, и о том, как он полюбил серебряную драконицу, принявшую облик человеческой женщины. Его рассказ был внимательно и с интересом выслушан, и вызвал бурное обсуждение. Драконы, как добрые, так и злые, когда-то жили на Кринне; многие древние сказки и легенды рассказывали о них. Были ли они правдивы? Существовали ли драконы на самом деле, и если да, то что с ними сталось?
      — Я живу в этом мире уже много лет, — сказал Танис, — и никогда не встречал даже следа присутствия драконов. Думаю, они живут только в легендах сказителей.
      — Если ты отрицаешь существование драконов, то отрицаешь и существование Хумы, — сказал Стурм. — Это он заставил драконов покинуть наш мир, и добрые драконы согласились уйти вместе со злыми, чтобы не нарушилось равновесие. Поэтому ты и не мог встретить дракона.
      — Дядюшка Пружина однажды встретился с драконом… — возбужденно начал Тас, но никто не пожелал услышать продолжение. Флинт пнул стул, на котором сидел Тас, отправив кендера вместе с его элем на пол.
      — Драконы — это кендерские сказки, — сказал Флинт, пренебрежительно фыркнув. — И ничего больше.
      — Гномы тоже рассказывают истории о драконах, — ввернул Тас, совсем не обидевшись. Он поднялся с пола, грустно заглянул в свою пустую кружку и помчался, чтобы попросить Отика наполнить ее снова.
      — Гномы рассказывают лучшие истории о драконах, — подтвердил Флинт. — Это само собой разумеется, ведь когда-то мы боролись за наши земли с этими чудовищами. Драконы, будучи очень чувствительными к внешним изменениям существами, предпочитали жить под землей. Очень часто гномий тан выбирал уютную, сухую, удобную для рытья ходов гору только чтобы обнаружить, что дракон тоже ее выбрал.
      Танис рассмеялся.
      — Друг, так не бывает. Драконы не могут быть одновременно ложью из кендерских сказок и правдой из гномьих.
      — А почему бы нет? — возмущенно спросил Флинт. — Ты когда-нибудь слышал хоть одно словечко правды от кендера? И слышал ли, чтобы гном хоть раз солгал?
      Он был вполне доволен своими доказательствами, которые выглядели довольно весомо, если смотреть на них через дно пивной кружки.
      — А что ты скажешь, Рейст? — спросил Карамон. Похоже, его брату была интересна эта тема, в отличие от всех предыдущих.
      — Как я говорил, я читал о драконах в своих книгах, — ответил Рейстлин. — В них упоминаются заклинания и артефакты, имеющие отношение к драконам. Сказки могут быть ложью, но зачем создавать подобные заклинания и предметы, если эти чудовища — только сказка?
      — Вот именно! — воскликнул Стурм, стуча кружкой по столу и, что случалось редко, одобрительно глядя на Рейстлина. — То, что ты говоришь, кажется вполне разумным.
      — Рейст знает историю о Хуме, — Карамон умилился, видя почти дружеские отношения между своим братом и Стурмом. — Расскажи, Рейст.
      Услышав, что в истории говорилось о магах, Стурм снова нахмурил лоб и принялся расправлять усы, но его лоб разгладился по мере того, как шел рассказ. Он неохотно выразил свое одобрение в конце, подтвердив с кивком:
      — Волшебник проявил немалую отвагу — для мага, конечно.
      Карамон напрягся, испугавшись, что брат примет это замечание за оскорбление и ответит тем же. Но Рейстлин, завершив повествование, наблюдал за Китиарой и, похоже, даже не расслышал комментарий Стурма. Расслабившись, Карамон допил свой эль, заказал еще и неожиданно вскрикнул от боли и неожиданности, когда маленькая девочка с огненно-рыжими волосами прыгнула на него сзади и как белка взобралась ему на спину.
      — Ай! Черт, Тика! — Карамон наконец стряхнул ребенка с себя. — Разве тебе еще не пора спать? — спросил он, притворно свирепо глядя на девочку, отчего она захихикала. — Где же Вейлан, твой непутевый отец?
      — Не знаю, — невозмутимо ответила малышка. — Куда-то пошел. Он все время куда-то уходит. За мной смотрит Отик, пока он не вернется.
      Тут подоспел Отик, пытаясь одновременно извиняться и ругать Тику.
      — Прости, Карамон. Эй ты, бесенок маленький, чего надоедаешь взрослым посетителям? — Он крепко схватил ее за руку и повел прочь. — Ты же знаешь, что этого нельзя делать!
      — Пока, Карамон! — крикнула Тика, восторженно махая рукой.
      — Что за безобразный ребенок, — пробормотал Карамон, возвращаясь к своей выпивке. — Это же надо иметь столько веснушек!
      Рейстлин воспользовался случаем, чтобы наклониться к сестре.
      — Что ты думаешь, Кит? — спросил он, слегка улыбаясь.
      — Насчет чего? — небрежно спросила она. Ее взгляд был прикован к Танису, который направился к стойке, чтобы взять еще две кружки эля.
      — Насчет драконов, — сказал он.
      Кит посмотрела на него пронзающим взглядом.
      Рейстлин встретил ее взгляд с искренним невинным непониманием.
      Кит пожала плечами, усмехнулась:
      — Я вообще не думаю о драконах. Почему я должна?
      — Просто я заметил, что твое лицо изменилось, когда я заговорил о них. Как будто ты собиралась что-то сказать, а потом раздумала. Ты ведь столько путешествовала, мне было бы интересно услышать, что ты можешь рассказать, — уважительно закончил он.
      — Тьфу! — Кит выглядела недовольной и откровенно грубила. — Мое лицо, скорее всего, изменилось от боли. У меня живот пучит. Думаю, Отик накормил нас сегодня испорченной олениной. Ты правильно сделал, что не стал ее есть. Я слышала достаточно о Соламнийских рыцарях и драконах, — добавила она, когда Танис вернулся. Глупо спорить о чем-то, если никто не может этого доказать. Давайте сменим тему.
      — Прекрасно, — сказал Рейстлин. — Давайте тогда поговорим о богах.
      — Боги! Это еще хуже! — простонала Кит. — Похоже, ты сделался последователем Бельзора, братишка, и собираешься проповедовать нам свою религию. Пойдем, Танис, пока он не начал разглагольствовать.
      — Я не собираюсь говорить о Бельзоре, — сурово ответил Рейстлин. — Я имею в виду древних богов, тех, кому поклонялись до Катаклизма. Древних богов приравнивали по силе к драконам, и, говорят, некоторые из них принимали драконье обличье. Владычица Такхизис, к примеру. Как на рисунке на той монете. И мне думается, вера в драконов связана с верой в этих богов. Или наоборот.
      У каждого — за исключением Кит, которая закатила глаза кверху и пнула Таниса под столом — было свое мнение. Стурм сказал, что много размышлял после их последнего разговора, и спрашивал свою мать о Паладайне. Его мать сказала, что рыцари все еще верят в бога света. Они ждут, что Паладайн вернется к ним с извинениями за столь долгое отсутствие. Если так и случится, то рыцари еще подумают о том, чтобы простить и забыть все проступки и ошибки бога.
      Эльфы, по мнению Таниса, были убеждены в том, что боги — все боги
      — оставили мир из-за злобы и испорченности людей. Когда люди исчезнут с лица земли, что не должно заставить себя ждать, так как они невероятно воинственны и непрерывно дерутся друг с другом, тогда истинные боги вернутся.
      Серьезно все обдумав, Флинт высказал предположение, что Реоркса обманывают своими лживыми речами горные гномы, и насильно удерживают его в Торбардине, чтобы он не мог узнать о том, что гномы холмов нуждаются в его помощи.
      — Горные гномы делают вид, будто мы не существуем. Они мечтают, чтобы нас унесло ветром с лица земли, вот что. Мы для них — сплошное неудобство и стыдоба.
      — А разве ветер может унести кого-то с лица земли? — заинтересованно спросил Тас. — Как это? Мои ноги довольно твердо стоят на земле. Не думаю, чтобы я мог упасть вверх! Хм, а что, если мне встать на голову?
      — Если бы в этом мире оставался хоть один истинный бог, кендеров давно бы унесло, — проворчал Флинт. — Посмотрите на этого дурачка! Надо же, на голове стоит!
      Правильнее было бы сказать, что Тас пытался стоять на голове. Он установил голову на полу и теперь отталкивался ногами от пола, стараясь поднять их вверх, но не особо преуспевая в этом. Наконец он встал на голову, но тут же потерял равновесие и грохнулся вниз. Не унывая, он принялся пробовать снова, на этот раз предусмотрительно встав у стены. К счастью всех присутствующих, это занятие захватило внимание кендера и все его силы на довольно долгое время.
      — Если древние боги и впрямь где-то существуют, — проговорил Танис, кладя руку поверх руки Китиары, молчаливо упрашивая ее остаться и потерпеть еще немного, — то должны быть какие-то признаки их присутствия. В давние времена жрецы богов обладали силой излечивать болезни и раны, они могли даже оживлять мертвых. Но клирики исчезли незадолго до Катаклизма и не появлялись с тех пор, по крайней мере, эльфы о них не слышали ничего.
      — Жрецы Реоркса существуют, — с горечью продолжал утверждать Флинт. — Я в этом уверен. Они в Торбардине. Все чудеса совершаются в пещерах наших предков, в тех залах, где мы, гномы холмов, должны жить по праву! — Он ударил кулаком по столу.
      — Спокойней, старый друг, — мягко увещевал его Танис. — Вспомни, мы ведь встретили горного гнома на ярмарке в Гавани прошлой осенью. Он клялся, что это у холмовых гномов есть жрецы, и что они отказываются поделиться божественной силой со своими братьями в горах.
      — Ну разумеется, он так говорил! — пробурчал Флинт. — Чтобы заглушить голос своей совести.
      — Расскажи нам что-нибудь о Реорксе, — миролюбиво предложил Карамон, но гном всерьез рассердился и отказался говорить.
      — Многие из последователей новых богов утверждают, что обладают такими силами, — сказал Танис, предоставляя Флинту время успокоиться.
      — Жрецы Бельзора, к примеру. Когда я был в Гавани последний раз, они устроили из этого большое представление. Сделали так, что калеки вставали и начинали ходить, а немые обретали голос. Что скажешь, Кит?
      Он поймал Кит на том, что она широко и сладко зевнула, не пытаясь даже прикрыть рот рукой. Взъерошив свои кудрявые волосы, она беспечно расхохоталась. — Кому вообще нужны какие-то боги? Не мне, это точно. Никакие высшие силы не управляют моей жизнью, и меня это устраивает. Я сама выбираю свою судьбу. Я никому не подчиняюсь. Почему я должна пресмыкаться перед богами и позволять клирикам говорить мне, как жить?
      Танис зааплодировал, когда она договорила и отсалютовал ей поднятым стаканом. Флинт все еще хмурился и, по всей видимости, продолжал размышлять. Когда его взгляд останавливался на Танисе, он озабоченно качал головой. Стурм рассеянно смотрел в огонь, его темные глаза необычно ярко блестели, как будто он наяву видел, как рыцари Паладайна скачут в битву с именем своего бога на губах. Карамон давно задремал. Он уронил голову на стол, тихонько похрапывая и не выпуская пивную кружку даже во сне. Тассельхоф, ко всеобщему изумлению, все же ухитрился встать на голову и теперь громко требовал, чтобы все на него посмотрели — быстрее, пока его не унесло с лица земли.
      — Мы засиделись, — шепнула Кит Танису. — Мне приходят в голову намного более интересные занятия, чем бессмысленное сидение за столом.
      — Взяв его за руку, она поднесла ее к губам, легонько поцеловала ее.
      Чувства Таниса были написаны у него на лбу. Его любовь и преклонение перед ней были видны всем. Всем, кроме Китиары, начавшей покусывать пальцы, которые минуту назад целовала.
      — Я скоро покину Утеху, Кит, — тихо сказал он ей. — Флинт отправляется со дня на день.
      Китиара поднялась на ноги.
      — Тем больше причин не тратить попусту то время, которое у нас осталось. До свидания, братья, — сказала она, даже не глядя на них. — С Днем Дара Жизни.
      — Да, мои наилучшие пожелания, — сказал Танис, повернувшись к Рейстлину с теплой улыбкой. Он потрепал храпящего Карамона по плечу.
      Китиара обвила рукой плечи полуэльфа, прижалась к нему. Он положил руку на ее талию. Бок о бок, почти наступая друг другу на ноги, они вышли из гостиницы.
      Флинт вздохнул и покачал головой.
      — Еще эля, — ворчливо потребовал он.
      — Ты видел меня, Флинт? Видел? — Тассельхоф, с покрасневшим от натуги лицом, порхнул к столу. — Я стоял на голове! И меня никуда не унесло. Моя голова держалась на полу так же, как ноги. Думаю, нужно сделать так, чтобы ни одна часть тела не касалась земли. Как ты думаешь, если я спрыгну с крыши гостиницы…
      — Да, да, вперед, — пробормотал Флинт рассеянно.
      Кендер испарился.
      — Пойду остановлю его, — вызвался Стурм и торопливо погнался за кендером.
      Рейстлин ткнул локтем брата, чтобы он проснулся.
      — А? Что? — пробурчал Карамон, садясь прямо и оглядываясь вокруг мутными глазами. Ему снилась Миранда.
      Рейстлин поднял свой бокал с вином, пустой наполовину.
      — Тост, брат мой. За любовь.
      — За любовь, — промямлил Карамон, проливая свой эль на стол.

7

      Так уж вышло, что Танис и Флинт не покинули Утеху тем летом.
      Карамон отправился на работу рано на рассвете. Рейстлин разбирал свои книги, готовясь идти в школу, когда в дверь постучали. Одновременно со стуком дверь распахнулась, и в комнату влетел Тассельхоф Непоседа.
      Флинт пытался объяснить кендеру, что стук в дверь среди цивилизованных людей служил объявлением о своем прибытии и просьбой разрешить войти. Полагалось терпеливо ждать за дверью, пока кто-то по ту сторону двери не услышит тебя и не откроет дверь.
      Тассельхоф попросту не мог понять этого. Стук в дверь редко практиковался среди кендеров. Он никогда и не требовался. Двери кендеров обычно стояли нараспашку, и закрывались только в сильную непогоду.
      Если кендер, шедший в гости, обнаруживал, что они занимаются чем-то, в чем им не стоит мешать, он либо садился и ждал в прихожей, либо шел прочь — разумеется, после того, как обыскал пару комнат, если видел там что-нибудь интересное.
      Некоторые невежественные люди утверждали, что этот обычай вошел в кендерский быт только из-за того, что на их дверях не было замков. Это неправда. На всех дверях в жилище любого кендера висели замки, великое множество самых разных замков. Правда, использовались они только во время вечеринок. Тогда гости не стучали в запертую дверь, но должны были продемонстрировать свое умение, взломав все замки, что и становилось главным развлечением на вечеринке.
      Пока Флинт научил Таса только стучать в дверь, что он проделывал, открывая дверь, или сначала открывая ее, а потом уже стуча, чтобы привлечь к себе внимание — на случай, если его никто не заметил.
      Рейстлин готовился к приходу Тассельхофа, так как слышал, как кендер на одном дыхании выкрикивал его имя еще за шесть домов до него, и слышал, как соседи орут в ответ, спрашивая, знает ли он, сколько сейчас времени. Он также услышал, как Тас любезно проинформировал их о точном времени.
      — Они сами спросили, — объяснил Тас, захлопывая за собой дверь. — Если они не хотели знать время, зачем было спрашивать? Знаешь, — он вздохнул, устраиваясь поудобнее на кухонном столе, — иногда я совершенно не понимаю людей.
      — Доброе утро, — сказал Рейстлин, отнимая чайник у кендера. — Я опаздываю на уроки. Ты что-то хотел? — строго спросил он, наблюдая за тем, как Тассельхоф тянется к поджаренному хлебу и вилке.
      — Да, точно! — Кендер со звоном уронил вилку и вскочил на ноги. — Я чуть не забыл! Хорошо, что ты мне напомнил, Рейстлин. Я ужасно беспокоюсь. Нет, спасибо, я вряд ли смогу хоть что-нибудь проглотить. Ну, разве что один бисквит. У тебя варенье есть? Я…
      — Что тебе нужно? — оборвал его Рейстлин.
      — Это все Флинт, — сказал кендер, зачерпывая варенье ложкой. — Он не может стоять. Лежать он тоже не может, ну, и если уж говорить начистоту, то сидеть у него тоже не слишком хорошо получается. Он ужасно выглядит, и я за него очень беспокоюсь. Очень.
      Кендер, по-видимому, действительно беспокоился, потому что отодвинул вазочку в сторону, в то время как внутри еще оставалось немного варенья. Правда, он тут же сунул ложку в карман, но этого только следовало ожидать.
      Рейстлин отобрал ложку и стал расспрашивать о гноме.
      — Это случилось сегодня утром. Флинт встал с постели, и я услышал, как он заорал. Он вообще часто орет по утрам, но обычно делает это, если я захожу пожелать ему доброго утра, когда он еще не совсем готов к тому, чтобы утро наступило. Но в этот раз меня не было в его комнате, а он орал. Так что я пошел узнать, в чем дело, и вот смотрю, он стоит там, согнувшись пополам, как эльф на сильном ветру. Я подумал, что он смотрит на что-то на полу, так что я подошел тоже посмотреть на это, но оказалось, что он ни на что не смотрел, а если смотрел, то не собирался смотреть. Он смотрел на пол, потому что больше никуда не мог смотреть.
      «Меня скрутило, жалкий ты кендер!» — вот что он сказал. Мне и правда было его жалко, так что он правильно выразился. Я спросил его, что произошло.
      «Я наклонился завязать шнурки, и моя спина отказала». Я сказал, что помогу ему выпрямиться, но он сказал, что зарежет меня, если я только подойду, так что — хотя было бы интересно испытать, каково это, когда тебя режут, ведь меня еще никто никогда не резал — я подумал, что моя смерть мало поможет Флинту, и что мне лучше пойти к тебе и узнать, можешь ли ты придумать что-нибудь еще.
      Тассельхоф с нетерпением ожидал ответа Рейстлина. Юноша отложил книги и начал перебирать и отставлять в сторону склянки с мазями и настойками, которые он же и смешивал из соков и мякоти целебных трав из своего сада.
      — Ты знаешь, что с ним? — не выдержал Тас.
      — А у него раньше болела спина?
      — О да, — жизнерадостно ответил Тас. — Он говорил, что у него спина болит с тех пор, как Карамон попытался утопить его, перевернув лодку. Спина и левая нога.
      — Понятно. Так я и думал. Похоже, Флинт страдает от поражения корешков спинномозговых нервов, — ответил Рейстлин.
      — Поражение корешков спинномозговых нервов, — медленно повторил Тас, пробуя слова на вкус. Название повергло его в благоговейный ужас.
      — Как замечательно! Это заразно? — с надеждой спросил он.
      — Нет, не заразно. Это воспаление суставов. Его еще называют прострелом или люмбаго. Хотя, — прибавил Рейстлин, наморщив лоб, — боль в левой ноге может означать что-то более серьезное. Я собирался дать тебе немного соснового масла, чтобы втереть его в поясницу Флинту, но теперь я думаю, лучше мне отправиться с тобой.
 

* * *

      — Флинт, у тебя извержение мозговых стебельков! — восторженно закричал Тас, влетая через дверь, которую он забыл закрыть за собой, когда выходил, и которую гном был не в состоянии закрыть.
      Флинт был на том же месте, где кендер его оставил. Он согнулся почти пополам, подметая бородой пол. Любая попытка разогнуться заканчивалась криками боли и бисеринками пота на лбу. Его обувь так и не была зашнурована. Он стоял согнувшись, то ругаясь на чем свет стоит, то издавая стоны.
      — Стебельков? — закричал гном. — При чем тут стебельки?
      — Корешков, — поправил Рейстлин. — Воспаление суставов, вызванное длительным пребыванием на холоде или в воде.
      — Я так и знал! Та чертова лодка! — с чувством горького превосходства объявил Флинт. — Я снова говорю: никогда, никогда больше я не сяду ни в одно из этих ненадежных приспособлений, пока я живу, клянусь бородой Реоркса. — Он собирался ногой по окончании клятвы, как требовали обычаи гномов, но движение заставило его вскрикнуть и схватиться за левую ногу.
      — Мне этим летом нужно торговать! Как я собираюсь путешествовать в таком состоянии? — раздраженно сказал он.
      — Ты никуда не идешь, — сказал Рейстлин. — Сейчас ты отправляешься назад в постель, и останешься там, пока мышцы не расслабятся. Тебя же совсем скрутило. Вот это масло облегчит боль. Мне понадобится твоя помощь, Тас, Закатай ему рубашку.
      — Нет! Отойди от меня! Не прикасайся!
      — Мы только хотим помочь те…
      — Что это за запах? Масло чего? Сосна! Вам не накормить меня древесным соком!
      — Я собираюсь втереть его в тебя.
      — Я не позволю, предупреждаю вас! Ай! Ой-ой! Отойди! У меня нож есть!
      — Тас, сбегай за Танисом, — попросил Рейстлин, видя, что его пациент оказался не самым послушным.
      Хотя кендеру ужасно не хотелось уходить в разгар такой суматохи, но он побежал искать полуэльфа. Танис тут же прибежал, встревожившись после того, как Тас сообщил ему, что Флинта атаковали стебельки-убийцы, и что Рейстлин собирался заставить его проглотить мешок сосновых иголок, чтобы вылечить.
      Рейстлин подробнее объяснил Танису, в чем дело. Танис согласился и с диагнозом, и с назначенным лечением. Не обращая внимания на яростные протесты гнома (и предусмотрительно отобрав у него нож), они растерли маслом его поясницу и массажировали его руки и ноги, пока он наконец не смог выпрямиться настолько, чтобы самостоятельно лечь.
      Все это время Флинт продолжал настаивать на том, что не ляжет в постель, что отправится этим летом, как обычно, торговать своими изделиями, и что ничто не может остановить его.
      Он бормотал об этом, пока Танис помогал ему добраться о кровати, несмотря на то, что ему приходилось стискивать зубы из-за того, что было похоже, по его выражению, на отравленный гоблинский кинжал в его левой ноге. Он продолжал повторять это, пока Рейстлин не отправил Таса в гостиницу купить у Отика кувшин бренди.
      — А это зачем? — подозрительно поинтересовался Флинт. — Вы и это в меня собираетесь втереть?
      — Нет, тебе нужно выпивать глоток-другой каждый час, — ответил Рейстлин. — Против боли. Пока ты в постели.
      — Каждый час? — лицо гнома прояснилось. Он устроился поудобнее на подушках. — Ну, может быть, я и полежу сегодня. Мы всегда сможем начать завтра. Проверь, чтобы Отик не всучил тебе какой-нибудь гадости! — крикнул он вслед Тасу.
      — Он никуда не пойдет завтра, — сказал Рейстлин Танису. — Или послезавтра, или вообще в ближайшее время. Он должен лежать в постели, пока боль не уйдет, и пока он снова не сможет свободно двигаться. Если он не послушается, то может остаться калекой на всю жизнь.
      — Ты уверен? — Танис сомневался. — Флинт жалуется на боли и хвори столько, сколько я его знаю.
      — Нет, это совсем другое дело. Это серьезно. Как-то связано с позвоночником и с нервами в левой ноге. Чокнутая Меггин однажды лечила человека с похожими симптомами, и я ей помогал. Она объяснила и показала мне все на человеческом скелете. Если ты пойдешь со мной к ней, я могу показать тебе.
      — Нет, нет! Это необязательно, — поспешно сказал Танис. — Я поверю тебе на слово. — Он потер подбородок и покачал головой. — Но как, во имя Кузнеца Мира, нам удержать этого упрямого старого гнома в постели, не привязывая его?
      В этом им оказало значительную помощь бренди, сделавшее пациента спокойным, хотя и не очень тихим, и приведшее его в хорошее настроение. Он делал, что ему говорили, и добровольно оставался в постели. Все были приятно удивлены, и Танис от души хвалил Флинта за то, что тот был таким образцовым пациентом.
      Чего никто из них не знал, так это того, что Флинт совершил попытку выбраться из кровати на следующую ночь. Неожиданная боль была невыносимой, ногу скрутила судорога. Это действительно напугало гнома. Он начал подумывать, что Рейстлин знал, о чем говорит. Флинт с трудом дополз до кровати и решил оставаться там, пока не исцелится полностью. А пока он веселился, посылая всех, кто находился в доме, по различным поручениям и заставляя Карамона чувствовать себя ужасно виноватым за то, что он стал причиной всему этому.
      Танис вовсе не возражал против того, чтобы остаться в Утехе, а не путешествовать по всей Абанасинии. Китиара тоже осталась, к большому удивлению братьев.
      — Не думал, что увижу Кит влюбленной в кого-то, — поделился Карамон с братом однажды вечером после ужина. — Это просто не похоже на нее.
      Рейстлин ухмыльнулся.
      — Любовь — не совсем подходящее слово, братец. Любовь предполагает заботу, уважение, внимание. Я бы назвал чувства нашей сестры к полуэльфу страстью, или, быть может, вожделением. Думаю, что в этом отношении Китиара очень похожа на своего отца, судя по тому, что нам рассказывала мама.
      — Наверное, — согласился Карамон, смутившись. Он избегал разговоров о матери, когда мог. Его воспоминания о ней были не из приятных.
      — Любовь Грегора к Розамун была невероятно сильной и страстной — пока она длилась, — сказал Рейстлин, сделав ударение на последних словах. — Он увидел в ней что-то отличное от других женщин, она интриговала и влекла его. Я уверен, что в отношениях Китиары и полуэльфа большую роль играет подобное влечение. Он, бесспорно, сильно отличается от всех мужчин, которых она знала.
      — А мне нравится Танис, — попытался защитить друга Карамон, думая, что слова брата как-то унижали его. — Он хороший парень. Он учит меня обращаться с мечом, и я действительно кое-чему научился. Надо будет тебе как-нибудь показать.
      — Ну разумеется, тебе нравится Танис. Он нам всем нравится, — пожав плечами, сказал Рейстлин. — Он благородный, честный, надежный и верный. Как я и сказал, он очень отличается от всех мужчин, которых наша сестра любила раньше.
      — Ты не можешь знать этого наверняка, — возразил Карамон.
      — Могу, братец, еще как могу, — сказал Рейстлин.
      Карамон попытался выяснить, каким образом, но Рейтлин отказался продолжать разговор. Близнецы заканчивали ужин в тишине. Карамон ел самозабвенно, уничтожая все на своей тарелке и оглядывая стол в поисках большего. Добавка не заставляла себя ждать. Рейстлин ел как птичка, выбирая только самые лакомые кусочки, откладывая в сторону мясо с любым намеком на сало и все, что выглядело хоть чуть-чуть недожаренным. Карамон всегда доедал за ним.
      Он собрал деревянные миски со стола и направился мыть посуду. Рейстлин сначала покормил своих мышей и вычистил их клетку, потом пошел на кухню помочь брату.
      — Я бы не хотел, чтобы с Танисом случилось что-то плохое, Рейст, — сказал Карамон, не поднимая головы от кадки с водой.
      — Дорогой мой братец, у тебя на полу больше воды, чем в кадушке. Нет! Занимайся своим делом. Я вытру пол. — Схватив тряпку, Рейстлин нагнулся, чтобы вытереть неровный каменный пол. — Что до Таниса, то он достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе, Карамон. Думаю, ему за сотню лет.
      — Может быть, он старше нас по годам, Рейст, но иногда кажется младше нас с тобой, — сказал Карамон. Он сложил на стол вымытые миски и ложки, повесил тряпку на гвоздь, стряхнул капли воды с рук и вытер их о свою рубашку.
      Рейстлин фыркнул, явно не веря.
      Карамон попытался объяснить:
      — Он честный, и думает, что все остальные тоже честные. И надежные, и благородные. Но мы с тобой, мы-то знаем, что это не так. Особенно насчет Кит.
      Рейстлин быстро посмотрел на него:
      — Что ты имеешь в виду?
      Карамон покраснел от стыда за сестру.
      — Она солгала Танису насчет тех денег, Рейст. Сталь из Оплота. Она сказала, что выиграла их у моряка в кости. Ну, а я виделся с ней за пару дней до того, когда она пришла сюда узнать, хочу ли я потренироваться с мечом, сражаясь с ней. Когда она уходила, то послала меня взять ее плащ из сундука в ее комнате. Когда я достал плащ, оттуда выпала сумка с деньгами, и монеты рассыпались. Я таких раньше никогда не видел, и я спросил ее, откуда они.