Искушение временем - Наперекор судьбе

Пандора сообщила, что пригласила еще нескольких друзей. Это немного огорчило Себастьяна, но к часу ночи, проведя замечательный вечер и отдав должное кулинарному таланту хозяйки, гости ушли. Пандора призналась ему, что тоже влюбилась в него и, если его чувства к ней за это время не остыли, она будет на редкость счастлива… Утром Себастьян проснулся в ее постели. Ее тело, обладающее почти пугающей способностью к наслаждениям, крепко прижималось к нему. Днем он предложил ей выйти за него замуж. Пандора согласилась.

Эта часть развития их отношений была простой и прямой.

* * *

Конечно же, он знал, что это выбьет Селию из колеи. Он ожидал всего: и ее ледяного презрения, и вспышки гнева, и состояния уязвленности. Потому-то он и откладывал разговор в течение нескольких недель, решив сообщить новость в день рождения близняшек. Себастьян считал, что Селия в этот день будет в семейных заботах плюс благотворное присутствие Оливера, а если повезет, то рядом окажется и всегда спокойная, уравновешенная ММ. Себастьян лишь не учел, что к его появлению торжество уже закончится и гости с пугающей скоростью разойдутся. Но он исполнил задуманное. Потом Оливер настоял, что такую новость нужно отметить шампанским. Может, и зря, но это хотя бы частично отвлекло внимание и от пролитого Селией красного вина, и от ее злости на собственную неловкость. Они втроем выдержали еще час или около того, как требовали правила приличия, и невероятно уставший Себастьян вернулся к себе домой. Потом, мысленно прокрутив этот разговор, он убедился, что все прошло почти так, как он надеялся.

* * *

– Конечно, я хочу с ней познакомиться, – через несколько дней сказала Селия, уже в издательстве, у себя в кабинете, ослепительно улыбаясь ему через стол. – Жду не дождусь. Мы устроим встречу как можно скорее. Я поговорю с Оливером, и мы найдем вечер, когда оба свободны. Сейчас у нас такая нагрузка – не продохнуть. У близняшек сезон, и я просто с ног сбиваюсь. Столько всевозможных развлечений, а устройство – на мне. Добавь к этому загородные пикники, потом еще Аскот и…

– Селия, – перебил ее Себастьян, стараясь говорить спокойно. – Селия, нам вполне достаточно скромного обеда на четверых. Думаю, это ты сможешь…

– Себастьян, не говори ерунды. Я хочу оказать Пандоре должный прием. Хочу познакомить ее со всей нашей семьей. На меньшее я не согласна. А это, как ты понимаешь, требует устройства. Дай мне неделю или две, и я найду приемлемую дату.

Прошла неделя, затем две. Даты назначались, но потом отменялись, переносились снова и снова. Вначале Пандора лишь смеялась, однако потом это стало ее раздражать.

– Глупости какие-то. Я просто явлюсь к ней на работу, зайду в кабинет и представлюсь. Сэкономлю ее время.

– Прошу тебя, не делай этого, – сказал Себастьян. – Очень тебя прошу.

Понимая, что такой демарш может ему повредить, Пандора вздохнула:

– Себастьян, мне это трудно понять. Я не привыкла к таким играм. Меня не волнуют причины подобных проволочек. Пожалуйста, сделай что-нибудь. Уладь, как умеешь.

Себастьян пообещал, что уладит.

* * *

Наконец терпение лопнуло и у Себастьяна. Селия только что отменила четвертую подряд «твердую» дату, попросив Дженетт Гоулд позвонить ему и передать ее извинения. На сей раз причиной был какой-то светский обед, который устраивала леди Бекенхем, в последнюю минуту решившая, что ей не обойтись без помощи дочери. Селия никак не могла ей отказать: ведь леди Бекенхем так много сделала в этом сезоне для близняшек. Далее выражалась надежда, что Пандора это поймет.

Себастьян положил трубку. Некоторое время он задумчиво глядел на телефонный аппарат, затем вызвал такси и поехал в издательство «Литтонс». В кабинете Селии он пробыл менее пяти минут, но к Пандоре вернулся с письмом, где Селия приглашала ее и Себастьяна к себе домой на семейный обед. Датой был назван четверг следующей недели.

* * *

– Итак, мой маленький гений, чем же ты теперь собираешься заниматься? – спросил Себастьян, снова наполняя фужер Барти.

– Я как-то об этом еще не думала.

– Бьюсь об заклад, что думала. – Синие глаза писателя так и буравили Барти.

– Думала лишь в общих чертах. Вы же знаете.

– Наслаждаешься заслуженным отдыхом?

– Ни в коем случае. Я не люблю отдыхать. Предпочитаю чем-нибудь заниматься.

– Это я знаю. Но несколько недель отдыха не так уж плохо. Собираешься поехать на виллу Литтонов?

– Вероятно, да, – со вздохом ответила Барти. – Если честно, мне не хочется. Но у меня нет уважительных причин и…

– Возможно, там будет весело.

– Весело там не будет, – возразила Барти.

– Чего не будет? – поинтересовался вернувшийся Кит, который ходил за лимонадом и слышал лишь кусок последней фразы.

– Ничего, – торопливо ответила ему Барти. – Оксфорд позади. Теперь надо искать работу.

– А почему ты должна искать работу?

– Потому что Барти любит работать, – ответил за нее Себастьян. – Она просто сама не своя до работы. Как и твоя мама.

– Барти, тебе не надо искать работу, – сказал Кит. – У тебя уже есть работа.

– Ты так думаешь?

– Конечно.

– И какая же это работа?

– В издательстве «Литтонс», – ответил Кит, добавив с простодушной детской логикой: – В нашей семье все там работают.

– А я нет, – сказала Барти и осеклась.

– Ужасницы тоже не работают, – заметил Себастьян, умело выправляя течение разговора.

– Думаю, потом все равно будут. Мамуля… Мама говорит, что обязательно будут. Когда еще немного вырастут. Я слышал, как они с папой говорили об этом.

– Юным джентльменам не пристало подслушивать чужие разговоры, – назидательно сказал Себастьян. – Ты же знаешь, воспитанные люди так себя не ведут.

– Но я там просто был. – Кит явно смутился. – Вы не думайте, я не подслушивал под дверью. Родители не обращают на меня внимания и говорят о своем. В основном про разные скучные дела. Но она так и сказала. Я про маму. А еще она сказала, что и Барти тоже придет работать в издательство, как только закончит Оксфорд. Мама говорила, что, если тебя натаскать, из тебя получится хороший редактор. Лучше, чем Джайлз, – улыбаясь, добавил Кит. – Мама говорит, у него нет идей.

– Но… – начала было Барти и снова умолкла.

– Джайлз мог бы стать отличным редактором, – быстро вмешался Себастьян, – но Оливер хочет, чтобы он двигался по управленческой части. ММ говорит, что Джайлз великолепно управляется с цифрами.

– Вот видишь, – с легкой укоризной сказала Киту Барти. – Это намного важнее, чем быть редактором.

– И все равно мама хочет, чтобы ты была редактором, – стоял на своем Кит. – Думаю, ты им станешь, – заявил мальчишка, улыбаясь взрослым улыбкой ангелочка.

* * *

После ланча Себастьян и Барти отправились прогуляться по набережной. Барти была тихой и какой-то отрешенной.

– В чем дело? – спросил Себастьян.

– Да, в общем… Вы же не станете рассказывать тете Селии?

– Конечно нет. Теперь я вообще не разговариваю с ней без письменного разрешения, составленного по всей форме. – Писатель улыбнулся.

– Как раз поэтому я и не хочу идти работать в издательство.

– Поскольку ты считаешь это слишком легким путем? Или тебя заботит людская молва?

– В общем-то, да. И…

– И что еще? – Себастьян обнял Барти за плечи. – Не бойся. Мне-то ты можешь рассказать.

– Потому что это… будет означать больше благодарности с моей стороны. Мне снова будут напоминать, какая удача выпала на мою долю. Себастьян, я так устала от этого. Ужасно устала.

* * *

Вечером, благополучно вернувшись в Оксфорд, Себастьян рассказал Пандоре о трудностях Барти. Пандора внимательно слушала, не сводя с него больших карих глаз. Потом сказала:

– Бедная Барти. Бедная девочка.

– Не такая уж и бедная, – возразил Себастьян, ощущая в себе странную и раздражающую потребность защищать семейство Литтон. – Это предложение сулит ей изрядную выгоду. Все не так уж плохо. Селия ее обожает и…

– Надо полагать, быть предметом обожания леди Селии не ахти какое удовольствие, – возразила Пандора.

– Разумеется, нет. Но это лучше, чем пребывать у нее в немилости, как несчастный Джайлз. А пройти редакторскую выучку в «Литтонс» отнюдь не плохой способ для начала карьеры.

– Ты прав. Но знаешь, Себастьян, эти слова, что Барти сказала тебе. О благодарности. Я ее очень понимаю. Наверное, это так трудно.

– Трудно, не спорю. Мне пришлось испытать это на своей шкуре, правда в меньшей степени. Сейчас-то все по-другому, не то, что вначале, когда Селия купила рукопись первой моей книги и боролась за ее выход, а заодно – против Оливера.

– Да-да. Только сомневаюсь, что мне хочется знать слишком много о тех временах, – сказала Пандора. – Довольно об этом, дорогой. Давай ложиться. Я ужасно по тебе соскучилась…

* * *

Позже, гораздо позже, Пандора лежала в объятиях спящего Себастьяна, слушала его дыхание и думала, как же сильно она его любит.

Неистовство ее чувств к нему, захватившее Пандору врасплох, и сейчас продолжало удивлять и даже шокировать ее. То была громадная динамическая сила, наполнявшая все виды наслаждений: эмоциональных, интеллектуальных и телесных. Пандору нельзя было назвать совершенно неискушенной в любовных делах. Когда-то она со своим горячо любимым женихом прошла все уровни любви. Двенадцать лет назад он погиб. Потом у нее были любовники: один или два.

– Вообще-то, два, – призналась она, когда Себастьян стал допытываться об их точном числе.

Тем не менее все последующие годы Пандора жила в состоянии некоторой фрустрации, почти целиком подавляя свои желания. Она и мечтать не могла о сексуальных путешествиях, которые теперь совершала в постели Себастьяна, о великолепии и богатстве их совместных любовных переживаний. Себастьян вывел ее из прежнего подавленного состояния своей опытностью, нежностью и немалой сексуальной изобретательностью. Поначалу Пандора отвечала так бурно, что почти не контролировала себя. Потом поняла: она тоже может одарить Себастьяна своей неиссякаемой сексуальной энергией, любознательностью и готовностью доставлять неограниченные наслаждения. Ей было никак не насытиться им. Стоило ей почувствовать себя удовлетворенной и заснуть, как через несколько часов она вновь ощущала любовный голод и будила Себастьяна, прося новых наслаждений.

– Дорогая, я уже старик, мне надо отдохнуть, – обычно говорил он, хотя на самом деле был безмерно рад, что способен доставить ей удовольствие.

Пандора многое узнала о нем и его прошлом. Себастьян рассказал ей «все, что тебе требуется знать», нежно целуя ее после долгой ночи откровенных рассказов. Часть из них удивляли ее, а некоторые даже шокировали. Пандора чувствовала: есть целый пласт, который Себастьян ей не открыл. Но при всем своем любопытстве она вполне довольствовалась тем, что узнала, а самые потаенные уголки его существа… Что ж, их раскрытие подождет своего часа. В их начавшейся совместной жизни Себастьян вел ее все дальше, одновременно поднимая все выше. Пандора познавала его медленно и сладостно. Сейчас, лежа рядом с ним, она чувствовала, что совершает еще одно путешествие, полностью перемещаясь на другой план – в то время, где у Себастьяна не останется от нее никаких тайн. В том, что это время наступит, Пандора не сомневалась.

* * *

Вилла, которую они сняли, находилась на мысе Антиб – прекрасном уголке Лазурного Берега. Однако отдых семьи Литтон вряд ли можно было назвать успешным. Близняшки скучали и все время были чем-то недовольны, отказывались даже играть в теннис и плавать в бассейне. Джайлз скверно переносил жару и был вынужден почти все время проводить в доме. Оливер слег, подцепив какую-то из желудочных инфекций, которые постоянно преследовали его после ранения во время войны. Зато Кит и приехавший вместе с Литтонами Джей были по-настоящему счастливы. Они целыми днями резвились в бассейне, без конца прыгая и ныряя, словно два расшалившихся дельфина. Селия лежала в шезлонге под деревьями и читала рукописи. Было странно видеть ее никуда не спешащей. Барти удивляла всех, в том числе и себя, став настоящей солнцепоклонницей. Ее лицо и тело покрывал ровный бронзовый загар. Солнце высветлило пряди ее длинных темно-рыжих волос, а на носике появились симпатичные маленькие веснушки. Она вставала рано утром и самозабвенно плавала в бассейне вместе с Селией, которая строго и неукоснительно следила за своей фигурой.

Вечерних развлечений почти не было. На виллах, разбросанных по побережью, вовсю веселились англичане и французы, но Селия решила снять маленькую виллу с минимальной обслугой, о чем потом сожалела. Поэтому она не могла по примеру соседей устроить большую вечеринку. По той же причине она отклоняла многочисленные приглашения, что лишь сильнее злило близняшек.

* * *

В последнюю неделю их отдыха на виллу неожиданно заявился Бой Уорвик с компанией. Их яхта на несколько дней бросила якорь в Порт-де-л’Оливетт, откуда он на машине отправился разыскивать Литтонов. Даже Селия была рада его видеть. Что же касается близняшек, те были просто в экстазе. Обретя вдруг подвижность, они торопились продемонстрировать Бою свои скромные способности пловчих и говорили, что давно мечтали поплавать на парусной яхте.

Однако к концу третьей недели все, даже Кит, были по горло сыты отдыхом.

* * *

В последний вечер их пребывания на вилле Оливер объявил, что на обратном пути собирается навестить мсье Константена – парижского издателя, которого с Литтонами связывало взаимовыгодное сотрудничество.

– Утром я говорил с Ги Константеном по телефону. Он хотел бы обсудить со мной издание ряда книг. Мне тоже есть что ему предложить. Было бы глупо не заехать к нему, раз мы находимся на континенте. Селия, дорогая, думаю, и тебе захочется поехать со мной. Джайлз, тебе тоже не мешало бы побывать в издательстве Константена и кое с кем познакомиться. Поэтому…

– Париж! – радостно воскликнула Адель. – Ох, как чудесно! Папа, а нам тоже можно поехать? Мы там походили бы по магазинам, а то ведь мы до сих пор не позаботились о зимнем гардеробе и…

– Конечно же, вы обе можете поехать с нами, – ответил Оливер, улыбаясь дочери. – Думаю, общество Ги Константена вам понравится не меньше магазинов. Он очень обаятельный человек, хотя и не отличающийся особым знанием английского языка.

– Папа, мы совсем не собираемся забивать себе голову издательскими делами, – быстро сказала Венеция. – Правда, Адель?

– Конечно, – привычно поддакнула та. – Нам это ни к чему. Мы будем просто развлекаться и не доставим вам хлопот.

Оливер потрепал дочь по руке и сказал, улыбаясь:

– Я верю, что вы не доставите нам хлопот.

«Чем только забиты головы этих девчонок?» – подумала Барти, искренне радуясь, что из Парижа она будет возвращаться домой в обществе Джея и Кита. Близняшки порхали по жизни, не прилагая к этому ни малейших усилий. А о какой чепухе они болтают! Они, видите ли, «до сих пор не позаботились о зимнем гардеробе». Нет, ей не надо такой праздной жизни, заполненной лишь погоней за развлечениями. Барти до сих пор не могла побороть раздражение, удивляясь, что большего от близняшек никто и не ожидал.

* * *

По поводу ее собственного будущего у Барти все еще не было ясности. Селия заговорила о ее работе в издательстве и, что удивительно, почти сразу же согласилась взять Барти. Конечно, Селия в тот момент находилась в странном состоянии: отрешенная и слегка подавленная. И в то же время необычайно красивая. Облегающее белое шелковое платье прекрасно сочеталось с ее загорелой кожей, а темные волосы таинственно поблескивали в свете свечей. Селия была удивительно красива.

И молода… Намного моложе, чем дорогой старый Уол…

* * *

– Девочки, мне нужна ваша помощь.

К завтраку в номере парижского отеля «Георг V», где они остановились, Оливер вышел один. Близняшки, которым не терпелось помчаться по магазинам, посмотрели на отца с некоторой тревогой.

– Помощь в чем? А где мама?

– Вашей маме нездоровится, в том-то все и дело. И…

– Маме нездоровится? Но она никогда не болеет.

Это было правдой. Отличное здоровье Селии относилось к числу семейных легенд. Единственным ее телесным нарушением была тенденция к выкидышам, но подобные беды остались в прошлом и уже не беспокоили ее.

– Да, а вот сегодня ей плохо. Вечером она поела устриц и…

– Боже мой, – передернула плечами Венеция. Она сама однажды отравилась устрицами и с тех пор не могла на них даже смотреть. – Я ведь ее предупреждала. Бедная наша мамочка.

– Как видишь, она тебя не послушалась. Ей действительно плохо. Я вызвал врача, и сейчас он с ней. Конечно, ничего опасного нет, но мне сегодня нужно, чтобы кто-нибудь исполнял роль хозяйки за столом. Я пригласил Ги Константена и его главного редактора в «Максим», и одному мне просто не обойтись.

– А почему? – искренне удивилась Адель. – Вы же будете говорить о своих делах. И потом, где Джайлз?

– Он поехал на склад издательства. Поймите, это жест светской учтивости, – теряя терпение, сказал Оливер. – О делах мы вдоволь наговоримся утром, а в «Максиме» будет непринужденная встреча, никаких серьезных разговоров. Мне хотелось бы, чтобы вы там тоже были. Желательно обе, но кто-то одна – обязательно.

– Но, папа…

– Венеция! – В голосе Оливера появилась несвойственная ему жесткость. – Я редко прошу вас обеих о помощи. Мы с матерью потратили немало времени и сил, обеспечивая вам легкую и приятную жизнь. Вы прекрасно провели время на Лазурном Берегу и в течение ближайших нескольких месяцев никаких затруднений в вашей жизни тоже не предвидится. А теперь я хочу знать, кто из вас проявит достаточно доброты и великодушия и отправится со мной в «Максим» на обед?

Близняшки переглянулись.

– Мы обе, – сказали они.

* * *

В издательство Константена сестры приехали к назначенному отцом времени – в половине первого. Они все-таки успели пробежаться по магазинам и забросить покупки в отель. Осторожно заглянули в комнату к матери. Селия спала. Возле нее дежурила сиделка. Увидев близняшек, она приложила палец к губам.

Издательство оказалось весьма приятным местом, больше похожим на жилой дом, чем на конторское здание. Находилось оно во дворе, в нескольких шагах от авеню Опера. Массивные двойные двери открывались в сводчатый вестибюль, откуда на верхние этажи вела красивая двойная лестница. Консьерж, которому явно было скучно, направил сестер на второй этаж, где их попросили обождать. Минут через пять из кабинета вышли их отец, Ги Константен и еще один мужчина.

Ги Константену было лет сорок пять. Невысокого роста, худощавый и по-французски учтивый. Его темные волосы успела тронуть седина. Кожу покрывал загар. Костюм и рубашка француза были безупречны. Его спутник заметно от него отличался. Адель смерила этого человека взглядом и потом призналась Венеции: «У меня прямо кишки в бока вгрызлись». Второй француз тоже был загорелым и темноволосым, но намного выше Константена. Черты лица не отличались правильностью, будто их лепили наспех, а потом так же спешно разглаживали. Адель подумала, что он, скорее всего, еврей. У него были очень темные, почти черные, буравящие глаза, крупный нос и высокий лоб. Густые черные волосы тяжело падали на плечи. Его полный рот больше походил на девичий, однако остальные черты лица были ярко выраженными мужскими. Его улыбка, неожиданно очень яркая, обнажила совершенно белые, хотя и несколько кривые зубы. Он пожал руку сначала Адели, затем Венеции. Рука была костлявая, теплая и очень сильная.

– Люк Либерман, – представился долговязый, слегка поклонившись. – Я главный редактор в издательстве Константена. Enchante, Mesdemoiselles[6].

– Как поживаете? – спросила Адель.

У нее по непонятной причине слегка кружилась голова. Люк Либерман был не из тех мужчин, которыми она восхищалась. Его одежда оставляла желать много лучшего: мятая, неуклюже сидящая. Рукава пиджака были слишком коротки, а брюки, наоборот, слишком длинны. Адель ждала, что головокружение прекратится, но оно не прекращалось.

– Меня очень огорчило, что ваша maman больна. Надеюсь, сейчас ей лучше?

– Она спит, – ответила Венеция. – Мы заглядывали к ней.

– Великолепно! – сказал Ги Константен, произнеся это слово совершенно по-французски. – Сон как раз то, что ей нужно. А теперь, как я подумал, вы захотите осмотреть наше весьма красивое здание. Перед уходом. Нам с вашим отцом еще нужно поговорить. Люк будет вашим гидом.

Адель, которая обычно была равнодушна к архитектурным красотам, сказала, что с удовольствием осмотрит здание. Венеция кивнула, но с меньшим энтузиазмом.

* * *

– А здесь у нас зал заседаний, – сказал Люк Либерман, церемонно открывая дверь. – Не правда ли, красивый?

– Надо же, – выдохнула Адель. – Божественная красота.

– Почти, но я с вами согласен, – ответил Люк. – Мне думается, сам Господь мог бы создать это помещение, если бы у Него нашлась свободная минутка между отделением света от тьмы и сотворением живых существ. А потом Он, наверное, остался бы доволен творением рук своих в Париже.

Близняшки нервозно хихикнули. Должно быть, француз шутил. Но его лицо оставалось серьезным, а они совсем не привыкли к утонченным интеллектуальным шуткам. Они вдруг почувствовали себя глупыми девчонками, оказавшимися там, где таким не место. Ощущение было новым; прежде ничего подобного они не испытывали.

– Я так и думал, что зал вам понравится. А разве ваш отец не рассказывал вам о нем?

– Конечно рассказывал, – ответила Адель.

Она смутно помнила, как отец, сидя за обеденным столом, рассказывал им об этом удивительном зале, уподобляя само здание короне, а зал – бриллианту в ней. Отец что-то говорил о великолепии стиля модерн, об удивительном потолке, потрясающей красоты камине, лампах Тиффани, изысканных обоях, бесподобном столе и стульях, кажущихся вырезанными из стекла. Тогда Адель слушала отца вполуха, позволяя мыслям разбредаться и ожидая, пока он заговорит о более приятных и понятных вещах: платьях, портных, пикниках и вечеринках и на какие из них ей и Венеции стоит принять приглашение. Сейчас Адель вдруг подумала, что ей необходимо научиться быть более внимательной и рассудительной, если она намерена заинтересовать собой таких людей, как Люк. Мда, заинтересовать Люка. Пожалуй, никогда еще ей так не хотелось привлечь к себе мужское внимание.

– А теперь не пройти ли нам в архив? – спросил Люк.

– Я… Можно мне посидеть здесь? – ослепительно улыбаясь, попросила Венеция. – Утром, когда я бежала вверх по лестнице, то споткнулась и слегка ушибла лодыжку. Мистер Либерман, вы не возражаете, если я подожду вас здесь?

– Пожалуйста, зовите меня просто Люк. Конечно же, я desole[7] этим. Но я понимаю. Сочувствую вашей неприятности с ногой. Надеюсь, она не очень болит?

– Нет, не волнуйтесь. Просто мне трудновато много ходить. Я посижу здесь, а потом вы зайдете за мной. – Венеция улыбнулась французу и обменялась с сестрой понимающими взглядами.

– D’accord[8]. В таком случае идемте, мадемуазель Адель. Конечно, если вас интересует архив.

– Да, – поспешно ответила Адель. – Уверена, мне будет очень интересно. И вы, Люк, зовите меня просто Адель. Не надо этих формальностей.

– О, – пробормотал Люк, выражая учтивое удивление. – Но я думал, что формальности нужны. Ваш отец, как-никак, мой patron. Я чувствую себя обязанным выказывать его старшей дочери определенную долю уважения.

– А откуда вы знаете, что я его старшая дочь?

– От вашей матери. Это она мне рассказала.

– Неужели? – удивилась Адель. – И когда?

– Когда мы виделись в прошлый раз. Она показывала мне ваши фотографии.

– Вы серьезно? – изумилась Адель.

Ее мать была вовсе не из тех женщин, которые обожают показывать фотографии своих детей всем подряд, включая малознакомых иностранцев. Еще меньше Селии было свойственно сообщать столь интимные подробности, как, например, кто из близняшек родился первой. Однако Адель понимала, почему мать поведала об этом Люку Либерману. В нем было что-то располагающее к откровенному разговору; более того, к рассказу о весьма сокровенных вещах. Он обволакивал тебя силой своей личности, и ты чувствовала, что заблудилась в его странном обаянии.

– Не могу представить, почему такие вещи должны вас интересовать, – сказала Адель, поигрывая застежкой своей сумочки.

– Мадемуазель Адель, – с серьезным видом произнес Люк, – я бы с удовольствием узнал о вас все. Абсолютно все.

* * *

Обед в ресторане «Максим» был сплошным удовольствием. Близняшки не уставали восхищаться великолепием заведения, картинами Тулуз-Лотрека, обстановкой, освещением, официантами в длинных белых фартуках и удивительно шикарными парижанами, с необыкновенным изяществом поглощающими французские деликатесы. Сестры заметили, что волосы у парижанок гораздо длиннее, а юбки – значительно короче. И конечно же, эти изумительные дорогие шляпки с маленькими полями, плотно облегающие голову. Все эти наблюдения требовалось запомнить и увезти домой.

Но сегодня для Адели эти наблюдения отошли на задний план. Она сидела рядом с Люком, стараясь внимательно слушать все, о чем он говорил, а говорил он о весьма сложных вещах. Раньше такое ей было несвойственно. У нее по-прежнему слегка кружилась голова. Более того, внутри у нее все всколыхнулось, затронув самые потаенные глубины. Вместо привычной ей Адели за столом сидела какая-то нервная, осторожная девица, внимательно думающая над каждым своим словом, прежде чем его произнести, а зачастую предпочитающая молчать, чтобы не показаться глупой. И в то же время эта девица была как-то странно, мучительно счастлива.

– Теперь у нас появилась замечательная новая книга, которую мне просто не терпится издать, – сказал Оливер, улыбаясь через стол дочерям. – Автора открыл мсье Либерман. Книга называется «Lettres tristes» – «Печальные письма». Роман в эпистолярном жанре. Переписка между английским солдатом и девушкой, которую он встречает, возвращаясь домой после ранения. Уже дома он понимает, что успел полюбить эту девушку, но он понимает и то, что больше никогда не увидит ее. У него есть невеста, и они должны пожениться. Очень трогательное произведение, да, очень трогательное. Думаю, сейчас самое время издавать такие вещи. Война все дальше уходит в прошлое.

– Вы правы, мсье Литтон. Кстати, Марсель Лемуан – автор романа – очень милый человек. Хочу вам предложить: если вы планируете небольшой reception[9] по случаю выхода книги в Англии, Лемуан охотно приехал бы в Лондон. Уверен, он понравился бы англичанам. Он сам воевал, знает окопную жизнь и свою книгу написал не по чужим рассказам.

– Да, – подхватил Люк Либерман, – Марсель – исключительный человек. Единственная сложность: его английский не таков, чтобы общаться с аудиторией. Возможно, леди Селия согласится нам помочь. Уверен, она хорошо знает французский.

– Я тоже неплохо знаю французский, – заявила Адель. – Я была бы рада познакомиться с мсье Лемуаном. Думаю, это прекрасная идея – пригласить его в Лондон после выхода этой книги на английском языке. А вы, мсье Либерман, тоже могли бы приехать на правах первооткрывателя великого таланта.

– Я был бы польщен, – ответил Люк.

* * *

– Ну и ну, – сказала Венеция. – И когда это у тебя успел проявиться талант к французскому языку? Адель, теперь тебе придется спешно брать уроки.

– Заткнись, – отмахнулась Адель. – Я хотела сказать, tais-toi[10]. Как видишь, я до сих пор многое помню. Французский был одним из моих любимых предметов.

– Таким словарным запасом ты французов не очаруешь. И надо же, у тебя вдруг проснулся большой интерес к издательским делам. Ладно, сестренка, все нормально. Думаю, он был…

– Ты уловила? Такой… такой сексуальный.

– Да. Хотя и одет ужасно.

– Ужасно. Я подумала: наверное, это означает…

– Возможно. Правда, еще не факт. Они не все…

– Никакая француженка не позволит, чтобы ее муж ходил на работу и в прочие места одетый как чучело, – уверенно заявила Адель.

– Может, у него есть невеста?

– Не думаю. А ты? В любом случае мы должны…

– Я спрошу папу. Маму нельзя, она догадается. Она никогда…

– Нет, но он и ей понравился.

– Откуда ты знаешь?

– Она ему рассказала, что я старшая. Из нас двоих.

– Какое абсолютно чрезвычайное преимущество.

– Я знаю. Венеция, я просто чувствую, что он… что он…

– Важный? – подсказала Венеция.

– Да. Очень важный.

* * *

– Барти, дорогая… – Его голос, донесшийся из кабинета, настиг ее в коридоре.

– Да, Уол.

– Барти, можно тебя на пару слов?

У Барти сжалось сердце: она знала, о чем будет их разговор.

– Мне… трудно об этом говорить, – признался Оливер, откидываясь на спинку большого кожаного вращающегося кресла. – Ты присаживайся, дорогая. Присаживайся. Дело в том…

Барти молча села, решив ни в коем случае не помогать ему.

– Селия говорит, что ты отвергла ее предложение работать в нашем издательстве.

– Да. Да, это так. Я сказала бы и вам, но вы уезжали.

– Да, знаю, знаю. Проблема не в твоем отказе. Селия очень опечалена.

Барти вдруг рассердилась. У Селии не было никакого права чувствовать себя опечаленной. Эмоции вообще были здесь неуместны. Вопрос касался дела, а не семейных отношений. Барти так и сказала Оливеру.

– Барти, боюсь, это не совсем верно, ты не находишь?

Барти пристально смотрела на него:

– Почему же? Это вполне верно.

– Ты же сама знаешь, что нет. Селия тебя любит. Она потратила немало сил, помогая тебе год за годом, и…

– Уол, прошу вас. Так нечестно.

– Ты считаешь, что нечестно? – со вздохом спросил он.