Железный пират

Когда страшная работа была окончена, люди медленно побрели к берегу, не подымая головы и волоча ноги, точно налитые свинцом. Только капитан Блэк не мог расстаться с этим страшным местом. С обнаженной головой он стоял один над снежной могилой и смотрел на этот снежный холм, уже засверкавший ледяными кристалликами мороза. Вдруг из-за дальних холмов раздался громкий, страшный крик, какой-то душераздирающий вопль другого человека, расстающегося с жизнью, — и этот вопль также был подхвачен эхом и повторен им по всем ущельям, крик, полный горя, муки и жгучего отчаяния. Я понял, что это был крик одного из несчастных углекопов, оплакивающего своего друга или брата. Он как будто пробудил Блэка: тот вздрогнул, зубы у него стучали и, весь дрожа, как в лихорадке, он крупными шагами направился от могилы к берегу, не глядя по сторонам, не проронив ни слова.

XVIII. Я покидаю царство льдов.

На следующий день перед закатом солнца ко мне пришел доктор Осбарт с важной новостью.

— Все эти волнения умов и тревожное настроение людей совершенно изменили наши первоначальные планы, — проговорил он. — Блэк рассчитывал пробыть здесь всю зиму, чтобы дать окончательно успокоиться всем неблагоприятным для нас толкам, появившимся в Европе и Америке. Но теперь это становится невозможным, так как до тех пор, пока экипаж будет сидеть без дела в этой глуши, мы не будем иметь ни минуты покоя. Единственное средство заставить их перестать бунтовать — дать им дело и надежду на наживу. Как только мы выйдем в море, вы увидите, что ни о каких смутах и беспорядках и помину не будет; здесь же эти люди скучают от безделья. Блэк, отлично понимая это, решил сняться с якоря сегодня ночью. Он намерен взять с собой тех углекопов, что были выгнаны вчера из шахт и остались еще в живых, чтобы заменить ими людей, убитых во время усмирения бунта. Со своей стороны я чрезвычайно рад, этому отъезду, так как, наверное, повесился бы с тоски, если бы мне пришлось зимовать здесь до весны. Полагаю, что и вы будете не прочь переменить место, но, конечно, это возможно только на известных условиях!

— Я не буду подписывать ваши бумаги, — горячо воскликнул я, — и уже заявил об этом Блэку, а потому нет никакой надобности снова приставать ко мне с этим вопросом!

— Вы, по обыкновению, слишком спешите, мистер Стронг, — заметил с улыбкой доктор, — о бумагах мы успеем поговорить с вами, когда я принесу их вам, а не теперь...

— Так чего же вы от меня требуете? — спросил я, ожидая, что мне будет предъявлено такое требование, от которого я должен буду отказаться.

— Только следующего, — продолжал спокойно доктор — капитан Блэк желает, чтобы вы дали ему свое честное слово, как порядочный человек, что если он возьмет вас с собой на судно, без чего вы через двое суток умрете здесь с голода, то вы не сделаете ни малейшей попытки покинуть судно без его разрешения и ни под каким видом или предлогом не будете стараться сбежать. Дальше: что бы вы ни видели здесь, вы не будете выражать ни вашего неудовольствия, ни вашего неодобрения до тех пор, пока будете находиться с нами на судне. Кроме того, вы должны обещать, что не будете вступать в разговоры с членами экипажа и не будете вмешиваться в их дела, что бы это ни было. Эти условия вы обязуетесь исполнять не только по букве договора, но и по духу. Если вы дадите мне теперь же ваше честное слово в том, что будете исполнять все, что от вас требует Блэк, то можете теперь же начать укладывать свой чемодан и без дальнейших хлопот отправляться на судно. Но при этом не хочу от вас скрывать, что если вы намерены обмануть нас, то лучше оставайтесь здесь, так как малейший обман может вам стоить жизни!

В одну секунду я оценил и предложение доктора, и свое положение в случае отказа с моей стороны. У меня появился только вопрос: не будет ли мое присутствие на судне являться как бы безмолвным одобрением его образа действий, но я ответил на него отрицательно. В то же время я сознавал, что если мы попадем в европейские или американские воды, то у меня во всяком случае будет шанс попасть в руки тех людей, которые теперь ищут меня, или же в руки каких-нибудь врагов Блэка, которые, конечно, возвратят мне свободу.

— Так вы согласны дать эти обещания Блэку? — спросил меня доктор, все время внимательно следивший за мной.

— Да, согласен!

— Значит, я могу передать капитану, что вы даете ему ваше честное слово исполнять все его требования и что он может положиться на ваше слово, как на слово вполне порядочного и честного человека?

— Да, конечно!

— Ну, в таком случае начинайте укладывать свои вещи. Впрочем, я забыл, что у вас нет чемодана. Я одолжу вам один из своих! Я знаю, что пока у вас не очень много вещей. Но это не беда: как только мы прибудем в Париж, капитан обо всем позаботится. Ведь вы, надеюсь, пока еще не намерены посещать увеселительные сады?

— Во всяком случае не так скоро! — рассмеялся я в ответ на его шутку, не менее его довольный тем, что вырвусь, наконец, из этой каменной тюрьмы и ледяного ада. — У меня действительно нет ни белья, ни денег, ни платья!

— О, все это до первой встречи с каким-нибудь судном. А тогда вы, наравне с остальными, получите свою долю. Да не делайте же такое страшное лицо, подождите, пока сами испытаете хоть раз это волнение, эту неравную борьбу одного судна против всех правительств Европы и Америки, пока испытаете радость торжества и победы над врагом, который грозил вам гибелью, — это сознание своей силы, своей непобедимости... Вы всего этого не знаете и потому не можете понять меня!

Я не стал ему возражать. Мне казалось грешно идти против такого слепого энтузиазма, с каким говорил о своем страшном деле этот человек, находивший себе как бы оправдание в этом горделивом увлечении своим судном. Мы прошли в его комнату, и здесь доктор старался наделить меня всем с невероятной щедростью.

В результате мой чемодан оказался так же полон как его собственный, после чего мы оба спустились вниз, где у пристани нас ожидала шлюпка. Здесь мы застали Блэка, наблюдавшего за погрузкой тяжелых и больших тюков с товаром на винтовой пароход, также готовившийся к отплытию. Капитан только молча кивнул мне, когда я поздоровался с ним и сказал пару слов. Мне показалось, что он был очень расстроен и едва находил в себе силы быть резким и раздражительным, каким всегда старался казаться в присутствии своей команды. По-видимому, он сильно сомневался в благоразумии принятого им решения покинуть это ледяное убежище.

Когда старый негр спустился с последним багажом, Блэк сам запер на замок тяжелую железную дверь и, стоя на верхней площадке чугунной лестницы, окинул долгим взглядом окружающую ледовую пустыню и снежные холмы. Казалось, они были ему особенно дороги и милы, и когда, наконец, он присоединился к нам и, сев в шлюпку, скомандовал «отчаливай», лицо его было не столько мрачно, сколько печально и озабоченно.

Гребцы дружно налегли на весла. И минуту спустя наша шлюпка, пройдя сквозь узкую щель между скалами, вышла в передний бассейн. Солнце садилось, вся поверхность залива была залита ярким светом заката. Блэк не спускал глаз с освещенного солнцем судна, стоявшего теперь на якоре в самой середине залива. За это время во внешнем виде безымянного судна произошли большие перемены, теперь это было совершенно белое судно: его верхняя рубка и башни были скрыты под белыми чехлами. Словом, повстречай я теперь это судно в открытом море, я бы не узнал его. По всему было видно, что оно готово сняться с якоря. Из трубы поднималась тонкая струйка дыма, свидетельствующая о том, что на этот раз пользуются углем вместо газа.

Мы взошли на палубу по трапу, и я увидел, что большинство жилых помещений находились в верхней рубке или крытой палубе, вокруг главной дымовой трубы. Кроме того, на корме были еще помещения и каюты, в одной из которых помещался я, когда был на пути в таинственный каменный замок Блэка. На баке помещались исключительно только негры, так как белые пираты отказывались жить вместе с ними. Для этих привилегированных людей экипажа имелось прекрасное казарменное помещение в носовой части судна. Все это я, конечно, узнал впоследствии. Меня оставили совершенно одного на верхней палубе судна, откуда я мог свободно наблюдать за всем, что происходило внизу. Сами же пираты до того были заняты приготовлениями к отплытию, что никто и не вспомнил обо мне. Люди работали с удивительным усердием и охотой. Блэк, стоя на мостике в щегольском капитанском форменном платье с золотыми пуговицами и галунами, смотрел теперь особенно молодцевато. Его удивительное самообладание, его знание морского дела и та любовь, с какой он относился к этому делу и к своему судну, невольно внушали к нему некоторое уважение, освещая его с выгодной стороны, и многое в нем становилось теперь мне понятно. К немалому моему удивлению оказалось, что доктор Осбарт был не только главным врачом судна, но исполнял еще и обязанности младшего офицера, тогда как Четырехглазый был старшим офицером. Шотландец же Дик, присвоивший себе титул духовника, был не только превосходнейшим моряком, но и выдающимся артиллеристом, на попечении которого лежала вся артиллерийская часть. Что же касается инженеров и механиков, то я первое время не встречал никого из них, но затем из машины вышел наверх маленький человечек, худой и тощий, грязно одетый, в очках, с бледным, нервным, но чрезвычайно умным лицом, лицом великого ученого. Я с первого же взгляда принял его за немца и, как оказалось, не ошибся.

— Видите вы этого маленького человека? — спросил меня Осбарт, подходя. — Это гений нашего удивительного судна. Он глухонемой и никогда ни одного слова никто не слышал от него, но это гениальный изобретатель; он создал проект нашей машины, а Блэк дал ему возможность осуществить его замысел. Он со своими тремя сыновьями управляет машиной, зато ко всему остальному, кроме своей машины, относится с полным презрением и безучастием. Когда мы зарабатываем деньги, он отказывается от них; когда мы стоим в порту и съезжаем на берег, он неизменно остается в своей машине. Он первый додумался до применения газа в качестве топлива для паровых судов — в наших сигаровидных резервуарах заключается именно газ, три миллиона куб. футов газа под давлением двух или трех атмосфер. Ведь это замечательное открытие! Если бы не это гениальное изобретение Карла Ремея, нашего инженера, нас всех давно уже не было бы в живых. Теперь же, когда мы можем идти со скоростью тридцати узлов в час, нам не страшны никакие суда — ни один крейсер, ни одно линейное судно не в состоянии состязаться с нами!

Я молча слушал своего собеседника, и мне невольно приходило на ум, что это таинственное судно, при всем ужасе своего назначения, является вместе с тем воплощением великой ученой идеи.

— Завтра мы покажем вам еще больше и познакомим с нашим инженером, с этим маленьким оборванцем!

— То есть со мной? — вмешался в разговор Дик. — Видите, я совсем обносился, точно нищий!

— Не тужите, Дик, мы добудем для вас юбчонку или кофтенку, как только вы будете приветствовать первое пассажирское судно! — шутливо отозвался доктор.

— Снимайся с якоря! — крикнул в это время Блэк, и его громовой голос прервал наш разговор. Он подал сигнал в машину, и та тотчас же заработала, мерно и медленно. Минуту спустя наше судно вышло в открытое море. Блэк обернулся и долго глядел в сторож ну снежной пустыни. Впереди чернел темный, высокий берег пустынной Гренландии, и мне казалось, что в этом долгом, грустном взгляде железного человека было нечто пророческое: он будто знал, что уже не увидит более этих мест, и мысленно говорил им свое последнее «прости».

XIX. Встреча с китобоем.

Мы обедали в большом зале на. верхней палубе. Это была комната, отделанная с изысканной роскошью. Нам прислуживали два рослых негра; обед состоял из самых дорогих блюд и вин высшего качества. После обеда все перешли в смежную курительную комнату, убранную с чисто восточной роскошью. Сюда нам подали кофе с ликером, а Блэк угощал самыми дорогими сигарами. К большому моему удивлению, этот странный человек говорил при мне о своих намерениях не таясь и без малейшего стеснения, обращаясь за советом к доктору и спрашивая его мнения по поводу различных предположений.

— Мой план таков, — говорил Блэк: — как вы знаете, у нас чувствуется недостаток в масле, и наш Карл начинает беспокоиться за свою машину. Поэтому я решил свернуть шею двум-трем китобоям здесь, в этих водах, чтобы пополнить наши запасы, а затем, так как нас ищут в Атлантическом океане, мы пойдем к югу от Мадеры и поработаем на большой дороге торговых и пассажирских пароходов, отправляющихся в Рио-де-Жанейро или Буэнос-Айрес. Там есть чем поживиться, и пройдет добрый месяц, прежде чем догадаются искать нас в этих водах. А к этому времени мы успеем уйти оттуда. Все равно Европа уже знает о моей игре, пусть же она услышит о ней еще один раз. Пусть они только сунутся ко мне, я покажу им свои зубы! — продолжал Блэк. — Мы вышли в море, чтобы добыть денег и товаров, и добудем и то, и другое. Я строил это судно для борьбы, и мы идем на борьбу — одни против всех! Не так ли, доктор? Вы согласны со мной?

— Без сомнения! Кроме того, чем большим опасностям подвергаются наши люди, тем меньше они думают о беспорядках и заговорах!

— И я того же мнения! Дайте им только дело, работу, и они, поработав вволю, будут спать, как убитые, не помышляя ни о чем. Но прежде всего мы заглянем на недельку в Париж. Что вы на это скажете, Дик? — обратился он к шотландцу.

Но не успел тот ответить, как в дверях показалась рослая фигура Четырехглазого, который лаконично промолвил: «Китобой по левому борту!»

— Предложите ему лечь в дрейф и дайте один выстрел из носового орудия, — распорядился Блэк, затем подозвал к себе Дика и передал ему свои приказания.

После этого все мы, то есть капитан, доктор и я, вышли в галерею, откуда и увидели при ярком свете луны прекрасное китобойное судно с полной оснасткой. Судно, по-видимому, возвращалось домой и, судя по внешнему виду, принадлежало Датскому флоту. Наши люди с привычной ловкостью и расторопностью, свидетельствовавшими о долголетнем навыке и знании дела, готовили шлюпку и спускали в нее пустые бочки, после чего шлюпку плавно спустили на воду. Одновременно с этим грянул выстрел из носового орудия — снаряд упал в воду под самым носом китобоя. Но встречное судно по первому требованию легло в дрейф и ожидало шлюпку.

— Джон, вы отправитесь к ним туда и купите весь жир, какой у них имеется! Слышите? Я сейчас принесу деньги из ящика!

При слове «купите» Джон, казалось, был крайне удивлен, но потом, как бы спохватившись, весело воскликнул:

— А, мы чистоганом заплатим им прикладами по голове, капитан! Валяй за мной, ребята, да прихватите свои ружья! — обратился он к команде. — Ну, конечно, мы уплатим им полностью!

— Ничего подобного вы не сделаете, я запрещаю! — загремел капитан. — За все, что вы возьмете у них, вы заплатите чистыми деньгами, все, до последней полушки! Слышите? А теперь заткните свои глотки и отправляйтесь туда! Беда тому, кто осмелится ослушаться моего приказания!

Не только Джон, но и все остальные недоумевали: что за странный каприз вдруг пришел капитану — покупать и платить деньги за то, что можно было взять без труда даром? Среди команды послышался ропот. Дик же, вернувшись назад, осмелился заметить, что это даже грешно, что лучше бы капитан приказал купить ему на эти деньги сотню кирпичей на постройку дома. Но Блэк ничего не ответил и молча стал следить за шлюпкой, быстро приближавшейся к китобою. Я также взглянул туда. И мне припомнилось, как несколько недель тому назад я с замиранием сердца следил за этой же шлюпкой со своей яхты. Теперь я почти с тем же чувством ожидал, чем кончится эта сцена, зная, что даже строгий наказ Блэка не в силах сдержать кровожадных инстинктов его команды.

Но вместо ожидаемой мною трагической сцены у меня перед глазами разыгралась забавная комедия. Мы видели, как наши люди были приняты на судно, и ожидали, что они станут поднимать наверх свои пустые бочки. Ничего подобного, однако, не произошло, хотя со встречного судна стали доноситься до нас крики и ругань, а затем раздалось даже несколько пистолетных выстрелов и какие-то темные предметы были сброшены за борт, после чего, к немалому нашему удивлению, наша шлюпка тронулась в обратный путь. Когда же наши люди взошли на палубу, то все мы буквально ахнули при виде их: Ревущий Джон с ног до головы был покрыт какой-то липкой черной жидкостью, а двое остальных были вымазаны дегтем, причем лица их трудно было даже различить. Остальные были похожи на промокших кошек и до того озябли, что у них зуб на зуб не попадал. В первые минуты они не в состоянии были даже сказать нам, что с ними случилось.

— Проклятые пустобрюхие негодяи! — прорычал наконец Джон, — у них нет ни одной бочки жира, я полагаю! Как только я заговорил с ними по-своему, они окунули меня в свой большой помойный чан по самые уши!

— Что же ты хочешь этим сказать, что они не изловили ни одного кита? — спросил капитан.

— Ни одного, кроме нас, ваша милость! — пошутил продрогший и промокший до нитки англичанин.

— В таком случае мы только даром потеряли время! — сказал Блэк, злобно топнув ногой. — Ах вы, лентяи! Что же вы там делали так долго, о чем драли горло, дуралеи? Я иду дальше, а вы справляйтесь там между собой как знаете! Полный вперед! — крикнул он в машину.

Услышав это распоряжение, Ревущий Джон словно взбесился и, как загнанный зверь, заорал не своим голосом:

— Как, вы командуете «вперед», оставляя их невредимыми?! Да после этого будь я проклят, если останусь служить здесь!.. Они окунули меня в свою поганую лоханку, а вы смеетесь над этим и идете дальше, как ни в чем не бывало! Клянусь честью, я вас проучу!

Капитан с презрительной усмешкой смотрел на это проявление гнева, а Дик и Четырехглазый хохотали, держась за бока.

— Клянусь пророком Моисеем, вы — настоящий красавчик теперь, просто загляденье! Право, если не соскрести с вас всю эту грязь лопатой, то родной отец не узнал бы вас в таком виде! — подтрунивал помощник капитана.

— Я предложил бы вам представить себя для образца новой обмундировки в аду! Веселенький народ, право!

Эти шутки окончательно вывели из себя Ревущего Джона. С минуту он стоял в нерешительности, затем, точно осененный блестящей мыслью, одним прыжком очутился подле бочки с дегтем, стоявшей под лестницей верхней палубы, и, схватив черпак полный дегтя сначала мазанул им по лицу и по голове злополучного шотландца, затем вылил на него оставшийся деготь из черпака и только тогда, немного успокоившись, воскликнул, любуясь делом своих рук:

— Ну, теперь нас пара! Надеюсь, вы не отправитесь кушать бисквиты в этом прекрасном виде?

— Я мог бы отомстить вам за эту проделку, — ответил шотландец, — но все-таки благодарю вас, что вы потрудились вычернить мои сапоги: они с самого нового года нуждались в смазке.

Присутствующие разразились оглушительным смехом.

Ранним утром следующего дня мы проходили мимо датской колонии Годтсаб, но на таком расстоянии, что невозможно было что-либо различить, а в течение дня и весь берег Гренландии окончательно скрылся из виду. Более мягкая температура говорила о том, что мы находимся в водах Атлантического океана, хотя нас и приветствовал здесь сильный и густой снег. В течение всего этого дня и нескольких последующих наш маленький винтовой пароход, шедший за нами следом, не отставал от нас, и мы каждое утро обменивались с ним сигналами.

Четырехглазый объяснил мне назначение этого маленького спутника.

— Полагаю, что он идет в Ливерпуль. Но мы встретимся с ним южнее Сицилии, где он сообщит нам все необходимые сведения о судах, находящихся в море. Поверьте, теперь наступает самое хорошее время: теперь все моря кишат огромными судами, и всех нас, того и гляди, высадят на берег без всякой просьбы с нашей стороны, да и прирежут, как цыплят. А там, на берегу, ведь моя родина, которую я — увы! — покинул ради этой игры!

— Почему же вы покинули родину и принялись за такое опасное ремесло? — спросил я.

— О, это длинная история, сэр, — ответил старик. — Когда я был церковным прислужником в Типперари, у меня с Миком Спиливаном вышла ссора. Выходя из церкви в одно прекрасное воскресенье, пять лет тому назад, я встретил Мика, и он осмелился наложить углей мне на голову. «Счастье твое, что сегодня моя очередь служить обедню, но погоди, мы с тобой сквитаемся!» — сказал я ему. Но негодяй на следующий же день утром уехал из нашего местечка, и только год спустя судьба случайно столкнула меня с ним. Я готов был отомстить ему, как обещал тогда...

— Ну, и вы, конечно, отомстили?

— Очень сожалею, но дело вышло совсем не так. Когда мы встретились, он был немного навеселе, да и меня напоил в тот же вечер допьяна. Вот почему я очутился здесь. Он привез меня с собой на это судно и добыл для меня пять фунтов стерлингов. Это мне-то, который собирался его измолотить! Но в жизни всегда так бывает: чего не ожидаешь, то и случается. Так вот вышло и со мной.

— И это всегда так бывает! — заметил Дик, незаметно подойдя к нам. — Но не согласитесь ли вы отложить продолжение вашей повести до завтра, так как теперь доктор ожидает вас, мистер Стронг, чтобы вместе с вами отправиться осматривать машину.

Я был очень рад воспользоваться этим представившимся мне случаем ознакомиться поближе с диковинной машиной таинственного судна и последовал за Диком, который пошел вперед, указывая мне путь. Очутившись в машинном отделении, я невольно был поражен тем, что здесь увидел. На судне, оказалось, было целых три громадных машины несравненно большей силы, чем на самых больших военных судах. Каждая из них имела по четыре цилиндра в восемьдесят дюймов в диаметре и все действовали посредством водорода, поступающего в них из громадных резервуаров. Жара в машинном помещении была почти нестерпимая.

Уши оглушались грохотом и шумом движущихся поршней, рычагов, золотников и прочих частей машин, и среди этого ада, подобно богу Вулкану в своем подземном царстве, спокойно распоряжался, следя за малейшим движением этой сложной машины, маленький тщедушный человечек, в котором, без сомнения, жил великий гений.

Это был создатель и творец беспредельного могущества этих негодяев, которым он подарил это поистине царственное судно, дав посредством его возможность насмехаться над морским могуществом всех наций и сделав пиратов сильнее целого флота.

Он был орудием, лишившим меня, быть может, навсегда, свободы и сделавшим меня пленником в стенах этой железной цитадели. Но все-таки это был гений, и я невольно преклонялся перед ним.

В таком состоянии я покинул машинное отделение и поднялся на верхнюю палубу, где первым звуком, коснувшимся моего слуха, был крик часового.

— Земля по левому борту!

Мне сказали, что это был Ирландский берег, и трудно себе представить, какое радостное чувство охватило меня при виде этой далекой полоски земли, моей родной земли! Мне казалось, что я перешел теперь из страны мертвецов в страну живых людей, от мрака и безмолвия ночи к рассвету Богом данного ясного дня.

XX. Разгром «Беллоники».

Берега Ирландии довелось увидеть только издали, так сказать, мельком, так как мы пошли прямо на юго-запад. На рассвете следующего дня мы были уже на пути океанских пароходов. Едва только успело взойти солнце, как в мою комнату вбежал запыхавшийся и взволнованный доктор Осбарт и стал тормошить меня и звать смотреть на то, что называл моим первым знакомством с настоящим делом.

— Менее чем на расстоянии мили от нас по правому борту линейный пассажирский пароход Красного Креста «Беллоника»! — восклицал он. — Мы почистим его! Идемте скорее наверх! Это лучший завтрак, какой вы можете себе представить, это горячее, возбужденное состояние, какое охватывает каждого участника и даже зрителя! Пойдемте, надо, чтобы и вы испытали это!

Я стал поспешно одеваться, взволнованный не меньше самого доктора, и затем вышел вместе с ним на галерею. Передо мной расстилалось бесконечное пространство высоких темно-зеленых волн, а над ними темные клочковатые тучи, сквозь которые старались пробиться солнечные лучи. Дул свежий южный ветер, сверху же падал частый дождь, летевший прямо в лицо. Но все это нимало не смущало наш экипаж, хотя все, несомненно, предвещало близость бури. Все взоры обращены вперед, где на расстоянии теперь уже не более полумили вырисовывались элегантные очертания большого пассажирского парохода. На его совершенно безлюдной палубе лениво прогуливался только один часовой да одинокий офицер торчал наверху на мостике. Это сонливое бездействие на пассажирском пароходе составляло резкий контраст с общим оживлением и жаждой деятельности, царившими у нас на судне.

Вдруг с носовой части грянул оглушительный выстрел. Снаряд упал в море в пятнадцати саженях перед носом «Беллоники».

— Славно, Дик, молодчина! — раздались одобрительные восклицания с палубы. Но не успели они смолкнуть, как на большом пароходе стало заметно оживление: на палубе появилась масса людей, на мостик поднялись еще три фигуры, а на мачте поднялся сигнал.

Четырехглазый, стоявший у нашей мачты, немедленно ответил им.

— Потребуйте, чтобы они легли в дрейф, если не хотят, чтобы мы отправили их ко всем чертям! — проговорил сквозь зубы Блэк.

— Есть, сэр! — весело отозвался Четырехглазый, затем перевел ответ парохода: они говорят, что скорее взорвут нас, чем сбавят ход хоть на один узел!

— Так ударить им в переднюю часть! Нужно проучить гордецов как следует! — заорал Блэк.

В тот же момент раздался выстрел из переднего орудия и ядро ударило в нос парохода в нескольких шагах от брашпиля. Щепки и осколки взвились высоко в воздух, до нас донеслись шум и крики.

— Ну, что они говорят теперь! — спросил Блэк.

— Говорят, что если вы явитесь к ним на судно, то не иначе, как за своей головой, и что они вздернут вас на виселице, а сами не сбавят хода до тех пор, пока вы не перепортите им выстрелами машин.

— А! Крепколобая мразь! — прошипел Блэк. — Дать по ним второй выстрел, в середину судна!

Со вторым выстрелом все наше судно содрогнулось, но он пропал даром, так как море разволновалось и нас сильно качало, вследствие чего снаряд перелетел на другую сторону. Следующий за ним выстрел тоже был неудачным. Это вывело капитана из себя и он грозно скомандовал:

— Полный вперед! Готовь средние бортовые орудия!

Это был поистине чудный момент, нельзя в том не сознаться. Волнение охватило даже меня. Я чувство-вал, как все наше громадное судно содрогнулось при резком звонке, поданном капитаном в машину, и затем устремилось вперед, пеня и рассекая волны своей мощной грудью с такой быстротой, о какой я до сих пор не имел никакого представления. Это проявление невероятной силы и быстроты действовало на меня как-то опьяняюще, да и на остальных, по-видимому, так же. До этого времени мы держались несколько позади пассажирского парохода, теперь же пронеслись мимо него с быстротой курьерского поезда, обгоняющего товарный, и, описав громадную дугу, устремились, подобно ястребу, на свою добычу.

Наши бортовые орудия были уже наготове; прислуга толпилась около них, готовая открыть огонь по первому слову капитана. Прежде чем я успел уловить план маневра Блэка, наше судно проходило в каких-нибудь пятидесяти ярдах от «Беллоники».

В этот момент наши люди как будто превратились в бешеных, диких зверей, завидевших добычу и готовых пожрать друг друга для того, чтобы овладеть ею. С диким, неистовым криком отворили они затворы главных бортовых орудий, и целый град снарядов посыпался на беззащитное судно. Страшные проклятия, вопли и крики огласили воздух. Я видел, как рослые, здоровые мужчины падали, пораженные насмерть, слышал, как стонали, плакали и рыдали женщины и жалобно кричали дети.

Страшное дело было сделано и сделано разом: от одного удара победа осталась за нами, так как на пароходе спустили флаг и последовало приглашение явиться на судно. Теперь оставалось только забрать свою добычу и поделить ее между собой.

— Спустить шлюпку! Эй, Джон, — крикнул Блэк, — забрать там каждый грош и все, что только найдется ценного, потом вздернуть на мачте негодяя-капитана, этого дерзкого безумца!

— К вашим услугам, капитан! — отозвался Ревущий Джон. — Клянусь небесным громом! Эй, ребята, спускай шлюпку!

— Я бы советовал вам отправиться с ними на «Беллонику», — проговорил доктор Осбарт, обращаясь ко мне, — это будет весьма интересно для вас! — и он обратился с этим предложением к Блэку.

Тот был чрезвычайно нервно настроен в этот момент, хотя и казался совершенно спокойным.

— Да, он отправится с нами, — решил он. — Если нас повесят, то пусть и его повесят вместе с нами, этого проповедника христианской нравственности, этого самодовольного бездельника! Пусть он отправится на судно, не то я сам швырну его в шлюпку!

Меня тошнило при одной мысли о тех ужасах, какие ожидали меня на судне, но отказаться не было никакой возможности — это было бы равносильно смертному приговору самому себе. Меня втолкнули в шлюпку и, когда мы подошли к пароходу, втащили вслед за собой на палубу, где нас встретил сам капитан со своими четырьмя офицерами. Нас же было семеро.

То, что я увидел, превзошло даже все мои ожидания: мертвые лежали грудами на палубе: судовой врач не успевал со своими двумя помощниками перевязывать раненых. Стоны и вопли стояли в воздухе, душераздирающие картины встречались на каждом шагу. Вся палуба представляла собой сплошное поле битвы. Казалось, будто судно находилось под неприятельским огнем в течение нескольких часов.

— Чего вы хотите от меня и что вам надо здесь, на моем судне? — спросил молодой капитан, на что Ревущий Джон ответил ему со злобной усмешкой:

— Мы явились сюда, чтобы прежде всего повесить вас, затем...

Но тут я не дал ему договорить.

— Ах вы негодяи! — воскликнул я. — Если вы только посмеете тронуть здесь еще кого-нибудь, я уложу вас всех на месте! Или это ваше ремесло — убивать ни в чем не повинных детей?!

Я указал рукой на труп убитой девочки-подростка и навел на них захваченный с собой револьвер.

Не знаю, кто из двух был более удивлен моей выходкой, молодой капитан «Беллоники» или Джон.