Железный пират

Но вот английский крейсер показал зубы: с носовой части его раздался выстрел — и снаряд пролетел у нас над головами. Нам стало ясно, что неприятель хочет помешать нам добраться до безымянного судна. Эта жалкая, неудачная попытка только вызвала смех и злобные издевательства у нашего экипажа.

Когда же второе ядро задело нашу кормовую мачту, то смех усилился еще больше, хотя мы не могли отвечать неприятелю, точно так же, как не могли стрелять и с безымянного судна, так как мы находились как раз между ними.

— Спускай шлюпки! — крикнул Блэк и, оставив не более десяти человек на винтовом пароходе, направился к шлюпкам.

Нас отделяло от нашего судна не более четверти мили, но этот небольшой переезд был крайне опасен. Как только шлюпки отплыли от парохода, наше большое судно моментально загасило свои огни, чтобы дать нам возможность укрыться во мраке ночи. Но теперь преследовавшее нас судно навело на нас свой фонарь и стало стрелять. Третий выстрел ударил в нашу переднюю шлюпку, но из восьми человек, сидевших в ней, убило только двоих. Блэк, в припадке бешеной злобы, потряс кулаком в сторону неприятельского судна, воскликнув:

— Стреляйте, стреляйте! Скоро вы будете кусать себе локти!

В этот момент мы уже окликали своих людей на большом судне, и хотя два других ядра шлепнулись около нас в воду, обдав с ног до головы водой, но все-таки благополучно взобрались на палубу под громкие торжественные крики команды.

Для них это был момент великого торжества. Вид этих двухсот человек с их демоническими лицами, шумно толпившихся на палубе безымянного судна, залитой белым светом военного крейсера и ожидавших приказаний Блэка с несомненной жаждой борьбы, проявлявшейся в каждом их движении, в каждой черте лица, был до того поразителен и до того захватывающий, что у меня невольно являлся вопрос: «А что, если они одержат верх над военным судном, что, если этот ловкий и отважный авантюрист еще раз уйдет из рук правосудия?»

Между тем на крейсере стали заметны признаки беспокойства: они направляли свой световой луч попеременно во все стороны, очевидно, надеясь встретить другое судно, которое могло бы оказать им поддержку. Но кругом было пустынное море. Мы да английский крейсер стояли друг против друга среди Атлантического океана...

При всем том нетрудно было заметить, что наше положение было не из веселых. Взойдя на мостик, Блэк застал там Карла Реймея, ломавшего руки и слезами выражавшего свое отчаяние. Четырехглазый тоже казался крайне встревоженным.

— Верите ли, сэр, — сказал он, едва только мы успели взойти на судно, — дело у нас совсем плохо, если вы не привезли нам смазки. Все это время мы пускали в ход только две машины, но скоро придется остановить и их, если вы не выручите нас.

Реймей все время отчаянно жестикулировал, что подействовало на Блэка. Подойдя к перилам мостика он громовым голосом потребовал тишины и разом воцарилась мертвая тишина, слышен был даже плеск волн о киль судна. Двести человек с бледными, как у привидений, лицами смотрели на капитана.

— Ребята! — крикнул он. — Там вы видите военный крейсер! Вы знаете, что я не охотник гоняться за военными судами, — это совсем не наше дело, но у нас не хватает смазки. А машины находятся в действии, и если мы в продолжение суток не добудем масла, то или всех нас вздернут на виселице, или мы должны взять у них все масло, какое только имеется на судне. Выбирайте сами, ребята!

Ответ был понятен: толпа разбойников приветствовала речь капитана громким криком, все единогласно хотели идти против крейсера и разгромить его, наконец. Но не успел еще затихнуть этот воинственный крик, как наш вахтенный прокричал:

— Смотри за корму! Торпеда!

Остальные подхватили этот крик, и по судну разнесся возглас: «Торпеда! Торпеда!»

Действительно, на поверхности моря в полосе света крейсера с минуту виднелась узенькая струйка пенящейся воды. В этот момент крейсер загасил свои огни. Но следить за ходом торпеды было уже нетрудно: у каждого из присутствующих замерло сердце.

— Полный назад! — крикнул Блэк. Но маленький черный смертоносный снаряд шел следом. Все быстрее и быстрее уходило безымянное судно, но и торпеда не отставала. Казалось даже, что она вот-вот ударит в самую середину судна.

Нервное напряжение этого момента было до того сильно, что все как будто оцепенели в ожидании неизбежного рокового удара. До меня доносились страшные проклятия экипажа, трусливые жалобы, крики Ревущего Джона и богохульные речи Дика. Я знал, что из всех здесь собравшихся только один Блэк сохранил спокойствие и свой светлый ум. И когда смертоносная пенящаяся головка торпеды была уже не более как в десяти саженях от нашего судна, я взглянул на него. И в этот страшный момент вся сила воли и железный характер этого человека проявились во всем своем могуществе. В течение нескольких минут он оставался неподвижен, не спуская глаз с торпеды, затем вдруг крикнул:

— Быстро! Право руля! — и руль резко повернулся направо. Послушное громадное судно сделало плавный поворот, описав полукруг, и в то время, как все мы, затаив дыхание, ждали, торпеда прошла прямо у нас под носом на один волосок от нашего корпуса. С минуту все молчали, остолбенев, затем громкие крики радости огласили воздух: люди не помнили себя от восторга, плакали, как дети, обнимали друг друга.

— Эй, Дик, отплати-ка им за гостинец, не то я велю самого тебя отодрать! — сказал Блэк.

На это Дик, теперь совершенно пришедший в себя, отвечал:

— Слушаюсь, капитан! Если я не зароюсь в их кишки, то прикажи дать мне шесть дюжин плетей!

— Все по местам! — крикнул капитан. — Пусть ни один не показывается, пока я не позову. Да смотрите, кто не будет биться на жизнь и на смерть, пусть заранее знает, что будет повешен!

На палубе с минуту продолжалось движение и толкотня; люди поспешно расходились — кто к башенным орудиям, кто в склады внизу.

До настоящего времени Блэк, казалось, не замечал моего присутствия. Но теперь он, обернувшись ко мне, увлек меня за собой в глухую верхнюю башню. Это была небольшая круглая комната, выложенная внутри листами стали, с небольшим оконцем, дававшим возможность видеть то, что делалось вокруг. Здесь находились электрические кнопки, позволяющие поддерживать связь с машинным и рулевым отделениями и со всеми башнями судна, а также с магазином. Сидя в этой металлической башенке, можно было управлять целым судном. Отсюда Блэк стал командовать битвой, длившейся всю ночь и весь следующий день.

— В эту ночь мне придется постоять за себя, — говорил этот отважный вождь пиратов, обращаясь ко мне, — постоять за себя и своих людей всем, чем могу и как могу. А так как ваши глаза моложе моих, то я одолжу их у вас на этот раз: теперь у меня все стоит на карте. Один этот курятник там, под правительственным флагом, был бы не страшен для меня, но поверьте, за ним стоят еще другие. Помощь близко. Но я хочу отрезать их от этой помощи, и как можно скорее. Встаньте вот здесь и наблюдайте за морем, а я буду направлять световой луч. Ну что? Видите что-нибудь? — стал спрашивать он меня потом, освещая поочередно отдельные части моря.

— Нет, я не вижу решительно ничего, по-видимому, этот крейсер один!

— В таком случае помоги ему Бог, хотя у нас сейчас работают только две машины! Теперь следите за выстрелом, — добавил он и направил свет на английский крейсер, который продолжал шарить своим лучом по воде, очевидно, поджидая помощь. Но в этот момент наше судно содрогнулось от выстрела нашего бортового орудия. На крейсере ярко вспыхнул огонь и разом угас.

— Вот так выстрел! — воскликнул я. — Мне кажется, вы попали ему как раз позади трубы! Ну да, вы им просто снесли трубу!

Но лицо Блэка оставалось невозмутимым.

— Лево руля! — скомандовал он, и мы обратили к неприятелю наши кормовые башни. На крейсере молчали, очевидно, занятые починкой трубы. Блэк подал звонок в башню и наше кормовое орудие еще раз выстрелило, но ядро не задело неприятеля.

— Если будет еще один такой выстрел, я велю всыпать дюжину палок! — проговорил Блэк совершенно спокойно. — Нас ударило под самую башню, — продолжал он, закуривая сигару с тем же невозмутимым видом, — пускай себе, у нас тут двенадцать дюймов стальной обшивки! Что вы не курите? Возьмите сигару, это как будто придает бодрости. Я всегда курю в такие минуты.

Мы снова сделали поворот и открыли огонь по неприятелю. Один выстрел разнес вторую трубу крейсера, а другой сбил с подставки переднее орудие.

Ответного выстрела не последовало, только видно было, как страшно засуетились люди на неприятельском судне; вся палуба его заполнилась людьми.

— Ах, будь у меня смазка, я бы, кажется, очистил все пространство от Нью-Йорка до Куинстоуна! Что они там делают, эти оборванцы? Боже мой, милый мой мальчик, что же вы ничего не говорите мне? Что они делают? Подают сигнал?

— Нет, они не подают никаких сигналов!

— Я не ослышался, вы говорите, что они поддают пару?! Не может быть! Хм, да, вы правы... Мы возьмем его смазку, а тогда пусть те, кто еще надумают преследовать меня, держат ухо востро!

С этими словами Блэк вышел на мостик. Я последовал за ним. На расстоянии менее полумили по правому борту беспомощно болтался на воде искалеченный крейсер. Под световым лучом нашего рефлектора ясно было видно, как там суетились люди, как они, как безумные, бежали с бака, как будто и там им грозила опасность.

— Что же, капитан, отправляться на это судно? — спросил Ревущий Джон. — Судя по его виду, мы с ним покончили! А если вы промешкаете хоть немного, то вам не добыть их масла.

Между тем наш инженер-механик доходил до полного отчаяния, видя, как истощались последние запасы масла. Он теперь бегал от одного к другому, как будто у нас в карманах были куски жира, нужного ему. Блэк все это видел, но по-прежнему сохранял свой невозмутимый и спокойный вид.

— А ты уверен, Джон, что мы с ним покончили? — спросил он, обращаясь к гиганту.

— Я так полагаю, а то чего же он молчит? Пошлите меня к черту, если он может еще встряхнуться, это дырявое лукошко!

Едва успел он договорить эти слова, как оба кормовых орудия крейсера почти одновременно дали по выстрелу. Одно ядро пролетело как раз через нашу группу и как ножом разорвало пополам несчастного Джона, а всех нас обрызгало его кровью и клочками мяса... Рука его еще дико взмахивала в воздухе, а лицо конвульсивно подергивалось; я невольно отвернулся. Второе ядро слегка задело крышу башни и, перелетев, упало в море.

— Все в укрытие! Я дам им попробовать наше большое орудие!

Мы снова вернулись в стальную башню, и наше судно двинулось вперед, постепенно освещая все части горизонта своим световым лучом. Вдруг далеко, на самой линии горизонта, какое-то судно ответило нам на этот световой сигнал.

— Номер второй! — промолвил Блэк совершенно спокойно. — Это, несомненно, военное судно! Так вот, милый мой, если нам не удастся захватить у этого крейсера весь их запас масла, то через десять минут читайте молитву: больше нам надеяться не на что!

XXIII. Немой заговорил.

Блэк повернул руль, и наше судно, описав поворот, встало так, что при желании могло ударить тараном обезоруженный крейсер, но Блэк не этого хотел Он хотел окончательно уничтожить это судно и прикончить его целым градом картечи из главного орудия.

Отложив в сторону сигару, он подошел к одному из рупоров и отдал свое приказание Дику.

Еще не успел он отойти, как оглушительный грохот выстрела из нашего большого двадцатидевятитонного орудия прогремел в воздухе. Огромный снаряд с пронзительным свистом ударил в самую середину неприятельского судна, в самые магазины. С минуту мы выжидали, но нам не ответили: главное орудие неприятеля было разбито, кругом валялись трупы артиллеристов и матросов. Блэк снова взял свою сигару и дал два звонка малым орудиям.

— Спрысните их теперь картечью, у них ведь нет прикрытия! Надо с ними покончить и отобрать масло, прежде чем тот, другой, успеет подойти! Не то нам не сдобровать!

Наше судно стремительно двинулось вперед. В следующий момент мы были менее чем в пятнадцати саженях от побежденного неприятеля и открыли по нему смертоносный огонь картечью. Наши люди находились в укрытии, тем не менее, когда крейсер ответил из своего маленького бортового орудия, несколько человек упало: крики, стоны и проклятия донеслись даже до нас.

Ничего подобного я никогда не видел: и у нас, и на том судне живые, убитые и раненые, все это смешалось в одну кучу. Стоны и вопли стояли в воздухе, а безжалостная картечь продолжала сыпаться градом.

— Пусть поглотают свинца, алчные коршуны, я бы одним выстрелом пустил их ко дну, если бы не их масло. Но дело в том, что они не одни!

Да, это была правда. Я все время не переставал следить за светлой точкой на дальнем краю горизонта, видел, как появился вдали, словно звезда на темном небосклоне, другой огонь, и знал, что это уже второе военное судно, а когда снова взглянул, то заметил еще и третье. Но у меня не хватило духа сказать об этом Блэку. Нас собирались окружить и отрезать путь к отступлению. Опасность возрастала с каждой минутой, но крейсер все еще не спускал флага и хотя и слабо, но отвечал на наш огонь. Между тем огни становились все яснее и яснее. Блэк тоже видел и вдруг сигара выпала у него изо рта, а с уст сорвалось восклицание:

— Вам следовало сказать мне об этом! Теперь я вижу уже три огня. Это означает, что целый флот соберется сюда. Впрочем, я так и знал! Ну что же, рискну еще раз, как рисковал раньше! Если мне удастся заставить их сдаться после этого выстрела, — дело наше еще может быть выиграно!

Затем он дал подробное наставление, когда и куда стрелять, и как только мы встали в надлежащее положение, наша артиллерия дала последний залп по злополучному крейсеру, причем наш разрывной снаряд упал прямо в машину. Громадное облако дыма и пара вырвалось наружу и застлало на мгновение всю палубу. Стрельба из маленьких орудий крейсера совершенно прекратилась. Мы вышли на палубу — люди уже готовили шлюпку.

— Эй, Четырехглазый, возьми шлюпку и пятерых людей, этого будет достаточно, заберите там все масло, какое найдете. Да живо, если хотите остаться в живых! — сказал Блэк, увидев, что на крейсере спустили флаг.

Я стоял на галерее, следя за нашей шлюпкой, которая стрелой домчалась до крейсера, но там все были так заняты своими делами, что Четырехглазому долго пришлось кричать, прежде чем его услышали и приняли на судно, так как все старшие по званию были или убиты, или ранены. Наших людей никто не остановил, и те распоряжались там, как хотели. Нам с галереи было видно все, как на ладони. Вдруг Блэк заметил, что корма крейсера стала быстро подниматься над водой, а бак погружаться в воду. На крейсере торопливо спускали шлюпки, оставляя раненых и спасая только свои шкуры. Но Четырехглазый и его товарищи не показывались на палубе. Блэк приходил в бешенство. Между тем другие суда заметно приближались. Для этого железного человека это был вопрос жизни: если крейсер пойдет ко дну, а пираты не успеют спастись, добыв необходимого масла, то его непобедимое судно неизбежно будет окружено военными судами. Капитан нервно расхаживал взад и вперед по мостику, и временами у него вырывались такие фразы:

— Да отчего же их нет?.. Что они делают?.. Видите это судно не продержится на воде и пяти минут!..

— Бога ради, Дик, дай им знать, чтобы они спешили, время не терпит... Эй вы, там, слышите? Хотите дожить до завтрашнего дня или нет? Ребята, видите вы эти огни? Это военные суда, высланные за нами! Нам надо уходить от них, но мы не можем двинуться с места, так как у нас нет смазки, нет ни галлона! А эти негодяи прохлаждаются там! О чем только они думают? Эй, Дик, дай по ним выстрел!

Дик только собирался что-то ответить, но слова застряли у него в горле: в этот момент на палубе показались наши люди. Как сумасшедшие, бросились они к своей шлюпке и едва только успели оттолкнуться багром, как громадное судно колыхнулось и затем, точно камень, пошло ко дну.

Одновременно с этим мы увидели, что три больших броненосца полным ходом шли прямо на нас. Между тем наша шлюпка пришла к борту. Блэк перегнулся через перила и хриплым от душившего его волнения голосом крикнул:

— Добыли вы масло?

— Ни капли! — прозвучал чей-то голос.

Услышав это, железный человек вдруг выпрямился, как стальная пружина, которую нажали и затем вдруг отпустили, и обернулся к стоявшему подле него Карлу. В эту минуту Блэк был действительно велик и могуч. Я никогда не забуду, с каким спокойствием и равнодушием он достал сигару, затем предложил Карлу и мне, после чего оба эти человека, поняв весь ужас нашего положения в этот критический момент, нашли в себе силы оставаться совершенно спокойными.

Закурив сигару, Карл медленно спустился в машину, а Блэк вернулся в стальную башню, куда и я последовал за ним.

— Вот, милый мой мальчик, что я скажу, — обратился он ко мне, — мне часто приходил на ум вопрос, что станется в конце концов с этим судном. Теперь мы с вами узнаем это! Но мы еще потреплем их, сколько можно, если уж нам не суждено пережить их!

— Что же, вы намерены уходить от них? — спросил я.

— Да, но с двумя машинами далеко не уйдешь, нам в любом случае придется сражаться! Ну и, как знать?.. На море, как и на суше, все зависит от счастья... Если я стану уходить, они догонят меня в десять минут, но все-таки мы исполним свой долг и сделаем все, что возможно, чтобы победа не досталась им дешево. А теперь возьмите сигару и выпейте немного горькой с содой!..

Я последовал его совету. Но его удивительного спокойствия у меня не было. Я знал, конечно, что если безымянное судно будет захвачено военными судами, то я буду свободен. Но чем будет куплена моя свобода? Гибелью этого бесподобного, прекрасного судна и ценой жизни многих людей!

— Мы обессилены и лишены возможности маневрировать, — продолжал Блэк, — и я сообщил Карлу свои распоряжения: это судно, которое я построил и любил, как свое родное дитя, не достанется никому, а пойдет ко дну. Но прежде все мы вместе с ним взорвем себя! И что тут страшного? Всякий человек должен умереть... Так пусть же он сам приготовит себе эту смерть! Понятно, мы будем держаться до последнего, пока нас хватит, а затем наполним все цилиндры водородом и взорвем себя! Но я вижу, что вы не курите!

Его слова прозвучали для меня, точно смертный приговор. Я взглянул в оконце и увидел ближайший от нас броненосец на расстоянии всего каких-нибудь двух миль, два других делали маневр, чтобы отрезать нам путь к отступлению. При иных условиях, когда безымянное судно могло проявить себя, мы могли бы только посмеяться над усилиями этих броненосцев, мы улетели бы у них из под носа, как улетает птица из рук ребенка. Но теперь наше судно не могло делать больше шестнадцати узлов в час, кроме того, каждую минуту могла остановиться и одна из двух работающих машин.

Под утро мне сначала показалось, что мы все же несколько уходим от неприятеля, а преследовавшие нас суда, очевидно, считали бесполезным открывать по нам огонь на таком расстоянии. Судя по громадным султанам густого дыма, можно было с уверенностью сказать, что они всячески старались убыстрить свой ход.

Так продолжалось все утро. Наши люди притихли и присмирели. Блэк курил сигару за сигарой с напускным равнодушием. Карл не раз приходил к нам с жалобами и отчаянными жестами, и только далеко за полдень, когда мы с капитаном спустились в кают-компанию, якобы для того, чтобы позавтракать, положение несколько изменилось.

Мы сидели втроем за столом: капитан Блэк, Четырехглазый и я, принужденно шутя и выражая совершенно невероятные надежды. Прислуживавший за столом негр каждую минуту посылался наверх, чтобы осведомиться, в каком положении находимся мы и далеко ли еще броненосцы.

На пятый, кажется, раз негр вернулся с радостной вестью:

— Вы уходите от них, сэр, далеко уходите! Они совершенно отстают.

— Неужели?! — воскликнул Блэк, вскочив со стула и, как мальчик, взбежал по лестнице, чтобы убедиться в сказанном самому.

— Да-да, мы уходим от них! — крикнул он. — Откупорьте еще бутылку и дайте негру за добрую весть!

Его радость и оживление были заразительны. Даже Четырехглазый очнулся от своего сумрачного состояния и залпом опорожнил целый жбан вина. Негр, приятно осклабившись, протянул свой стакан. Сам капитан взял бутылку, чтобы налить ему, но бутылка так и осталась у него в руке: в этот момент страшное сотрясение прошло по судну, снизу раздался оглушительный шум, треск, свист, затем вдруг наступила мертвая тишина.

— Вторая машина лопнула! — совершенно спокойно произнес Блэк. — Этого надо было ожидать!

Мы вышли наверх на палубу. Экипаж толпился и роптал, проклиная машину, инженера и судьбу, а Фридрих, старший сын механика, сидя на лесенке, ведущей в машину, закрыв лицо руками, плакал, как ребенок.

Теперь мы не делали уже и десяти узлов, а между тем передний броненосец медленно подползал к нам все ближе и ближе. Остальные два были еще далеко.

— Они подают сигнал, что желают явиться к вам на судно! — доложил Четырехглазый.

— Скажи, что мы сначала скрутим их в бараний рог! — ответил Блэк и, приказав позвать к себе Карла, стал объяснять ему что-то знаками.

— Если так, сэр, — сказал Четырехглазый, — то они сейчас же откроют огонь!

На этот раз Блэк подумал, прежде чем ответить. Четырехглазый был, конечно же, прав.

— Ну, так поговори с ними, а мы подойдем поближе да послушаем их россказни! — ответил капитан с чисто дьявольской усмешкой и заставил меня войти в верхнюю башенку. Броненосец уже считал нас, по-видимому, совершенно в своей власти и продолжал подходить к нам, так что вскоре очутился в каких-нибудь ста саженях от нас. Я выглянул в окно и увидел, что у нас на палубе не было ни души и что машина наша совсем не работает. Но вот раздался резкий звонок и в машине послышался страшный скрип. Наше судно сделало резкий разворот и затем, пеня воду, нос его стал погружаться постепенно под воду, двигаясь прямо на неприятельское судно. С ревом и рычанием, точно раненый зверь, наше судно устремилось вперед, навстречу своей гибели. Вдруг задумка Блэка стала мне понятна: он хотел потопить броненосец своим тараном. Я никогда не забуду этого страшного момента. Вцепившись изо всех сил в скамью, приделанную к стене стальной башни, я ожидал, когда раздастся страшный удар, и секунды мне казались часами. И вот послышался под водой как бы глухой удар грома, я упал на стальной пол башенки. Стены ее как будто пошатнулись, крыша покривилась; в ушах у меня стоял какой-то страшный шум. Клубы пены захлестывали окна. Шум, треск, крики, вопли и проклятия — все это слилось в один общий хаос звуков. Вдруг Блэк распахнул дверь башенного помещения и вытащил меня просто за шиворот на палубу.

— Посмотрите! Да посмотрите же! — скрежетал он не своим голосом сквозь сжатые зубы. — Ведь они идут ко дну, эти бродяги! Ведь каждый из них полетит к чертям! Ха-ха-ха! Да взгляните вы на эти лица! Мрите, мрите, жалкая мразь, бессильная мошкара! Ребята, слышите, как они орут и молят о пощаде?!

Никто не в состоянии себе представить подобного ужасного зрелища. Мы ударили броненосец под самую его середину киля, где броня всего тоньше, и наш таран прорезался сквозь нее. В первый момент громадное неприятельское судно легло на бок, так что все его орудия, соскочив с подставок, полетели в море. Экипаж же, с криком отчаяния, цеплялся за что попало, чтобы не скатиться вслед за орудиями. С минуту броненосец оставался в этом положении, затем, тяжело перевернувшись, пошел ко дну.

Только человек сорок несчастных матросов еще боролись в волнах; некоторые подплывали к нашему судну с мольбой о помощи, но наши люди добивали их выстрелами из ружей, другие тонули сами, призывая Бога.

Мы же оставались неподвижны. В машине стоял настоящий содом: наши люди положительно охмелели от вида крови и сознания своего отчаянного положения. Остальные два броненосца были еще далеко, но наугад открыли огонь. Из трех первых их снарядов два задели нашу мачту — щепки полетели во все стороны. Но вслед за пятым выстрелом раздался страшный треск снизу и люди выбежали наверх, крича, что в трюме на три фута воды. Остальной экипаж принял это известие с глухим ропотом, затем посыпались проклятия — и все пираты, подобно разъяренным зверям, устремились на Блэка, не слушая его приказаний. Тогда он, стоя против них с заряженным револьвером, стал убивать одного за другим, так же спокойно, как если бы отдавал самые обычные приказания; я же искал спасения в стальной башенке. Разбойники свирепели все сильнее, сознавая, что скоро всему конец, и с каким-то озлоблением накинулись на спиртные напитки. Теперь большинство из них было пьяно до последней степени. Некоторые имели при себе огнестрельное оружие. Кто-то выстрелил в Блэка почти в упор, но спьяну промахнулся. Мою же башенку положительно бомбардировали целыми залпами ружейных выстрелов.

Некоторые в припадке пьяного безумия кидались прямо в море и тонули, другие преследовали злополучного Четырехглазого, желая выместить на нем свою злобу за то, что он не сумел добыть смазку, которая могла спасти всех их от гибели. Озверевшие люди стали наносить ему удары ножами куда попало, пока он, наконец, не упал у самой двери башенки. Мы с капитаном втащили его в башню, но помочь несчастному уже не могли. Он тут же и умер со словами:

— Помоги мне, Господи! Если бы мне привелось умереть на родной стороне, было бы легче на душе!

Тем временем оставшаяся у нас машина продолжала работать, а громоздкие броненосцы так медленно двигались вперед, что все уже было кончено, прежде чем они успели подойти. Вдруг пираты устремились к шлюпкам и без всякого распоряжения стали спускать их, убивая друг друга, как дикие звери, устремляясь десятками на одну шлюпку, которая тут же утонула на глазах у всех. Крик, гам, проклятия стояли в воздухе. Даже два сына инженера, поддавшись общей панике, бросились было к шлюпкам и потонули вместе с другими. Мы с капитаном молча следили, как отчаливали шлюпка за шлюпкой и потом одна за другой переворачивались и как тонули люди. Одним из последних погиб Дик со страшным богохульством на устах. Когда пробило шесть часов пополудни, на безымянном судне оставались только три живых человека: Блэк, Карл и я. Кругом воцарилась мертвая тишина, и вдруг среди этой давящей тишины раздался страшный треск и громкий крик инженера, к которому в этот последний страшный момент вернулась речь.

Блэк схватил меня за руку и проговорил:

— Милый мой мальчик, они не оставили нам ничего, кроме маленького ялика! Судно это погибло, и вам пора уходить с него, дольше мешкать нельзя!

— А вы? — спросил я.

Он взглянул на меня и на Карла. Я знал, что он хотел умереть вместе со своим судном, но то магическое влияние, какое имело на него мое присутствие, и на этот раз одержало верх, — и он медленно, точно человек, действующий в полусне, последовал за мной на корму, где помог мне снять с баканцев последнюю лодку, забытую пиратами в момент охватившей их паники. Затем этот железный человек так же медленно, как бы нехотя, сходил в свою каюту и принес оттуда ящик вина и ящик сухарей, а я притащил два бочонка пресной воды. Все это мы поставили в лодку.

На эти приготовления у нас ушло с полчаса времени. Когда все было готово, Блэк спустился вниз, в машину, и притащил за собой на палубу Карла. Но ни уговоры, ни угрозы, ни мольбы Блэка не могли убедить гениального немца покинуть безымянное судно, создание его гения.

— Он хочет умереть вместе с судном, и, право, мне кажется, поступает хорошо! — проговорил Блэк и протянул своему верному товарищу руку. После долгого пожатия они молча расстались. Мы на своей утлой маленькой лодочке очутились среди Атлантического океана. В тот самый момент, когда мы отпихнулись багром от своего судна, первый из броненосцев дал залп по нему, но это уже не имело значения, так как в это время Карл пустил водород во все цилиндры и при ярко вспыхнувшем пламени произошел страшный взрыв. Яркое зарево огня осветило море и небо на протяжении нескольких миль, превратив в ясный день только что наступившую ночь. На мгновение золотая крепость приподнялась над водой и затем разом пошла ко дну.

Пока над морем разливалось красное зарево, в моей памяти воскресла подобная картина — страшное зарево пожара яхты «La France» и страшный образ мертвого лица Холля, который видел в своем деле всемогущий перст Божий, и у меня невольно мелькнула мысль, что теперь дело его доведено до конца.

Блэк, уцепившись обеими руками за борт лодки, рыдал в порыве безумного горя и отчаяния.

— О, мое судно! Мое судно!

И горе этого железного человека могло бы тронуть самое черствое, каменное сердце!

XXIV. Страница из жизни Блэка.

Не знаю, вид ли ослепительного зарева и взрыва нашего судна или неожиданность подобной развязки так озадачили экипаж броненосца, но только никто там не заметил нас, хотя они некоторое время держались вблизи. Когда же они отошли далеко и ночь пала на море, весь ужас нашего положения вдруг сразу охватил нас, тем более, что ветер все крепчал и волнение усиливалось. Правда, к Блэку вернулось его обычное самообладание, и он пил глоток за глотком дорогое шампанское, как бы для того, чтобы поддержать свои силы, но, несмотря на это, упорно молчал, не проронив ни слова в продолжение нескольких часов.

Около полуночи с юга стала надвигаться гроза и море начало волноваться сильнее. Налети хоть небольшой шквал, нашей лодке не сдобровать бы, и так ее сильно заливало. Мы оба промокли до нитки, ослепительные молнии сверкали поминутно. Но Блэк продолжал хранить молчание. Только когда взошло солнце, мы оба положили весла и заснули на час-другой. Сон несколько восстановил наши силы, и мы теперь уже с большей надеждой стали ожидать какого-нибудь пассажирского судна, которое бы приняло нас к себе на борт. Проснувшись, Блэк казался совершенно спокойным и часто подолгу смотрел на меня с таким выражением, с каким смотрел в тот день, когда спас меня от своей команды.

— Смотрите, смотрите на восход, милый мои мальчик. Ведь, может быть, вы видите его в последний раз! — вдруг проговорил он.

— Я и смотрю только этот восход сулит мне жизнь и надежду, — ответил я.