Переплет

Тут Джейн разразилась потоком красноречия, словно бы словечко «деньги» нажало в ней какую-то кнопку.

– Деньги! Хотела бы я, чтобы их вообще не было! Один мой знакомый говорит, что деньги губят душу, и я с ним полностью согласна. Он говорит, важен только талант, и, по-моему, он прав! Если я когда-нибудь выйду замуж, то хочу, чтобы муж у меня был интеллектуальный и одухотворенный. Чтобы он писал замечательные книги! Чтобы другие интеллектуальные люди уважали его за ум! Чтобы у него была великая душа! Пусть у него не будет ни гроша, мне все равно, так даже лучше. Выходить замуж надо за бедных. Вот Констанс Байглоу вышла замуж за художника и рассказывает, до чего ж это расчудесно, сразу начинаешь ценить всякие маленькие радости. Она просто убеждена, что за богатых выходить глупо! Одна девушка вышла за богатого – и жутко страдает. Я считаю, важно одно – любовь! Ну то есть, если ты выходишь замуж за художника с великой чистой душой.

– А как насчет лакея? – перебил сенатор.

Крутая смена темы сбила Джейн с толку. Она едва коснулась излюбленного предмета, не успела и разойтись толком, как ей пришлось замолкнуть так резко, будто отец хлестнул ее по губам мокрым полотенцем.

– Л-лакея?

– Ну да! Я ведь просил тебя зайти в агентство по найму и нанять мне камердинера.

– Ах да! Да! Они обещали прислать круглого человека.

– Что значит – круглого? Почему – круглого?

Пэки тоже слегка удивился. Он в жизни не слыхал, что толщина столь важна для камердинера.

– Ой нет! Человека пришлют, чтоб ты его кругом осмотрел, со всех сторон.

– А, ладно. Все равно еще один недоразвитый придурок явится.

Внезапно, скрипуче подвыв, сенатор Опэл умолк. Так скрежещет пластинка на патефоне, когда по ней проелозит игла. Сенатор первый раз толком взглянул на себя в зеркало и мгновенно пал духом. Изо рта у него вырвались слабые булькающие звуки, лицо налилось темным пурпуром. После мгновения, когда время будто замерло по стойке «смирно», сенатор подскочил и глянул на Пэки налитыми кровью глазами.

Чувства его Пэки вполне понимал. Мало того – сострадал им. Новичок в парикмахерском деле, он еще и отвлекался на разговор отца с дочерью, и урон благородной седой шевелюре нанес изрядный. Подкоротить-то он ее подкоротил, но края свисали рваной бахромой, и хотя стрижка смотрелась весьма живописно и оригинально, вполне возможно, такая не всякому понравится с первого взгляда, особенно человеку ортодоксальных взглядов.

При всем своем сочувствии, глупой бравадой Пэки не отличался, а потому, при всем своем сочувствии, бросив мимолетнейший из взглядов на закипающего сенатора, незамедлительно ринулся к ближайшему выходу.

– Эй! Эй, вы!

Пэки резко тормознул. Тормозить ни малейшего желания у него не было, но такой рык остановил бы и шотландский экспресс.

– Посмотрите, что вы натворили! Идиот безрукий!

– Папа, тише!

– А? Что? Ты посмотри, что он натворил! – гремел сенатор, крутя головой из стороны в сторону, чтобы Пэки сумел уловить все оттенки игры света и тени. – Я прикажу, чтобы вас уволили! И это называется парикмахер?!

Обстоятельства складывались так, что спасти могло лишь чистосердечное признание. Пэки надеялся, что успеет улизнуть прежде, чем возникнет необходимость утомительных объяснений, но – не успел. Пришлось выкладывать все честно и открыто.

– Рад, что вы об этом упомянули, – промямлил он. – Нет, не называется.

– Что?!

– Видите ли, так получилось, что я и сам дожидался в парикмахерской, когда вы позвонили. Парикмахеров в зале не было, и никакой надежды, что они появятся, – тоже. Вот я и закрыл брешь собой. Знаете, броситься в прорыв – поступок храбрый.

Дикий бессловесный звук вырвался у сенатора Опэла. Он начал наступать на Пэки, глаза у него зловеще горели, руки подергивались – и тот, кто три года бестрепетно встречал массированные атаки футболистов из Гарварда, Принстона, Нотр-Дама и других университетов, припустился, уже не скрываясь, с поля боя. Как-никак сенатор Опэл среди университетских игроков не числился.

Дверная ручка услужливо скакнула под пальцы руки, и, повернув ее, он выскочил. Только в лифте перевел он дух и вытер вспотевший лоб, испытывая все чувства кролика, только что ускользнувшего от чрезмерно рассвирепевшего удава.

Пэки обнаружил, что в его владении еще находится собственность отеля, а именно ножницы. Простыня, припомнилось ему, осталась валяться на полу люкса. Конечно, можно было бы вернуться и забрать ее, но такого желания у него как-то не возникло. Он забежал в парикмахерскую, положил ножницы на край раковины, опять отер лоб и стал подниматься в вестибюль.

Там уже сидел Блэр Эгглстон, поглядывая на часы.

4

Был Эгглстон невысокенький, тщедушненький, но так, ничего себе, симпатичный, если вам нравятся бакенбарды и усики, похожие на пятна сажи. Сейчас он нервничал. Усишки у него выросли невелики, но он терзал какие уж были. Пэки он окинул стеклянным взглядом.

– Привет! – с излишней бодростью воскликнул тот. – А вот он и я!

– Простите?

– Боюсь, припоздал немножко…

– Простите?

– Беатриса сказала, вы будете ждать меня без четверти пять, но пришлось тут встретиться с одним человеком, насчет его стрижки…

– Беатриса?

– Леди Беатриса Брэкен.

– Так что она сказала?

– Что вы будете…

Пэки умолк, заметив, что, к несчастью, новый знакомый не обращает на него внимания. Неужели этот Блэр всегда такой? Если да, то заложить фундамент великой дружбы, о которой мечтает Беатриса, будет нелегко.

– Я, часом, не спутал? – проверил Пэки. – Мы с вами встречаемся и пьем чай?

Глаза Эгглстона внезапно утратили стеклянность. Он напрягся, как сделавшая стойку собака, и судорожно схватился за рукав Пэки.

– Ах! Вот она!

Пэки, следуя за его взглядом, увидел, что лифт привез пассажиров. Среди них – сердце у него неприятно екнуло – он узнал и дочку своего недавнего клиента. Направлялась она прямиком к ним, и Пэки овладела глубокая убежденность, что чем скорее он уберется отсюда, тем лучше.

– Рад познакомиться, – торопливо пробормотал он, – но только что вспомнил, у меня крайне важная…

Его попыткам удрать мешало то, что Блэр, очевидно, бессознательно, все еще удерживал его рукав с цепкостью краба.

Девушка подходила все ближе, и Пэки разглядел, что ее прелестный лобик нахмурен. Он сделал новую, опять безуспешную, попытку вырваться.

– Мне действительно нужно…

– Джейн! – вскричал Блэр. – Как ты долго!

Она не ответила. Ее внимание занимал только Пэки.

– Вы!

Наверху, в люксе сенатора, Пэки не удалось точно определить цвет ее глаз. Они казались ему то черными, то темно-синими. Теперь он вполне мог решить этот спорный вопрос. Глаза находились всего в шаге-другом от его собственных, и он увидел, что они синие, а сделаны, насколько он понял, из расплавленного огня.

– Вы! – повторила девушка.

Вообще-то подходящего ответа на словечко «вы» не существует. Пэки и пытаться не стал подыскивать.

– Не знаю, кто вы, но, может, вам любопытно будет узнать, что вы погубили мою жизнь!

Пэки попросил ее не говорить так. Просьба преглупая – ведь она уже сказала. А что, собственно, заодно спросил он, она имеет в виду?

– Я вам объясню что! Мы с Блэром помолвлены, но папа пока что ничего не знает. Я зашла к нему, чтобы улестить его, привести в хорошее расположение духа, прежде чем Блэр сообщит ему эту новость. А тут вы! Выкинули свой идиотский трюк со стрижкой! И папа рассвирепел как шершень.

– Ничего не понимаю! – изумился Эгглстон.

– Поймешь! – зловеще пообещала Джейн.

Лицо Блэра, и в обычное время отличавшееся легкой интеллектуальной бледностью, и вовсе побледнело, словно молодому романисту поручили роль Короля бесов в пантомиме и с этой целью нанесли легкий зеленоватый тончик. А нижняя челюсть безвольно отвисла умирающей лилией.

– Ты хочешь сказать, чтобы после этого я шел просить согласия твоего отца на наш брак?

– Да.

– Но ты же сама говоришь – он в крайнем расстройстве…

– Рвал простыню на клочки, когда я уходила, – подтвердила Джейн.

И обернулась на Пэки так свирепо, что тот отскочил на добрый фут. За минуту до того он намеревался сгладить свой опрометчивый поступок, объяснив, что то была внезапная причуда, каприз, но, вглядевшись в Джейн, решил – нет, пожалуй, не стоит.

– Простыню рвал? – переспросил Блэр. – На клочки?

– Мелкие-премелкие.

– Я дико извиняюсь, – пробормотал Пэки.

Джейн полюбопытствовала, какой прок в извинениях, пусть даже и диких. Пэки молчал, меланхолично потирая горящее пятно на щеке, куда упирался ее взгляд, но объяснить – хоть убейте – не сумел.

От участия в развернувшейся дискуссии Пэки воздержался: влюбленные принялись жарко обсуждать различные черты его характера, мешавшие ему достичь идеального совершенства, а в подобных случаях человек воспитанный в разговор не влезает. Наоборот, он постарался – как можно глубже – погрузиться в собственные мысли, главным образом ради того, чтобы не слышать своего словесного портрета, который не без блеска набрасывала Джейн, а погрузившись, понял, зло возможно в какой-то мере и загладить.

– Послушайте, – вклинился он в паузу (даже самые одаренные критикесы не в силах разглагольствовать бесконечно, им тоже нужно сделать паузу, чтобы набрать воздуха). – Может, я и слабоумный, категорически отрицать не стану, но вы послушайте только минутку. Кажется, я сумею вам помочь.

Возможно, просьба его так и осталась бы без отклика, но внезапно Джейн, молча вглядывавшаяся в его лицо, подыскивая, что бы еще выдать поехиднее, задала встречный вопрос:

– А вы, случайно, не Пэки Франклин?

– Да, он самый.

– То-то я старалась вспомнить! Я сразу подумала, еще наверху. Лицо знакомое, но никак не вспоминалось, кто вы. Я видела, как вы забили гол Нотр-Даму. Ух, вот это был мяч!

Вся злость у нее улетучилась. Девушка явно считала, что установление его личности придает всему делу совершенно новую окраску То, что для обычного человека чистое безумие, у героя-футболиста сходит за озорство и эксцентричность.

– А помните, вы так как-то вильнули вбок, и этот тип пролетел буквально в дюйме от вас?

– Мне повезло, – скромно отозвался Пэки.

– У-ух! Я тогда охрипла на несколько недель.

И тон ее, и поведение дышали приветливостью. Блэр Эгглстон, напротив, держался по-прежнему враждебно.

– Не вижу, – холодно проговорил он, – как способность мистера Франклина бегать и… вилять влияет на обсуждаемый случай.

– Да, верно, – согласилась Джейн, вспомнив о причиненном ей ущербе. – Вернемся к делу. Что вы такое говорили? Вы сможете нам помочь?

– Могу подбросить Эгглстону пару советов. Я ясно представляю, как он намеревается обработать вашего папу. Примется лебезить, пресмыкаться… Ни в коем случае! Просить у отца руки его дочери – сущая ерунда. Нужно только правильно взяться. Тут требуется напор, нужна самоуверенность…

– Да, Блэр, верно, верно!

– Взгляните на меня. Я выступил против графа! Как же я себя вел?

– Против какого?

– Не важно. Но если вам так уж позарез узнать – против графа Стейблфорда. А уж он-то крепкий орешек, вам любой в Дорсетшире скажет. Ну так вот, врываюсь к нему как пуля, хлопаю по плечу и кричу: «Привет, граф! Я женюсь на вашей дочке! Тихо, тихо!» Вот так вот.

Блэр заметно вздрогнул.

– И сработало? – полюбопытствовала Джейн.

– Еще как! Просто колдовство! С тех пор старикан покорен и послушен. Ест, можно сказать, из моих рук.

– Мне так не суметь, – пролепетал Блэр.

– Да ну что ты, еще как сумеешь.

– Конечно, сможете, – подтвердил Пэки. – Сперва только хлопните пару рюмашек. А еще вернее – три!

– Ну да! А папа унюхает. Разве вы не слышали, он ярый сторонник «сухого закона»? Если решит, что Блэр пьет, то прикажет, чтоб его укокошили и сбросили в Темзу лунной ночью.

Пэки ненадолго призадумался.

– Так-так. Ладно, тогда пойдите и скажите, что вы друг мисс Опэл. Она пожаловалась, что я испоганил вам прическу, а вы так разозлились, что поколотили меня до потери пульса.

– Тогда папа проникнется к тебе благодарностью, – растолковала Джейн.

– Симпатией воспылает, – прибавил Пэки. – А когда облапит вас и воскликнет: «Мой герой!» – вот тут-то вы и ввернете радостную весть.

– Хм… – промычал Блэр.

– Или вот еще метод. Притворитесь, будто вы влиятельный член английского Общества трезвости, и выудите у него десять долларов. А потом и приступайте. Такой метод в любом случае вам хотя бы десятку обеспечит.

– В общем, – подытожила Джейн, – тебе пора действовать! Какой толк стоять тут и ничего не предпринимать? Может, папа уже поостыл.

– Наверняка, – поддакнул Пэки.

– Ступай наверх, Блэр, и покончи с этим делом!

– А если даже потерпите неудачу, – заметил Пэки, – что ж такого? Появится свежая могилка среди холмов, и все дела!

5

Уход Блэра Эгглстона несколько поостудил атмосферу. До этого момента беседа шла напряженно, и участники ее стояли. Теперь Джейн позволила проводить себя в нишу, где два-три кресла предлагали комфорт и уют. Опустившись в одно из них, девушка кинула заинтересованный взгляд на Пэки.

– Как забавно, что мы вот так встретились!

– Жуть как забавно! – согласился Пэки.

– Представляете, вы ведь были идолом моих девчоночьих мечтаний!

– Да уж, я тогда был в расцвете! Поманишь пальцем – и все, любое девичье сердце вдребезги.

– Я ходила на футбольные матчи и обожала вас. Вы-то умели показать этим грузчикам!

Правильно догадавшись, что под «грузчиками» она подразумевает студентов Гарварда, Принстона, Нотр-Дама и других интеллектуальных центров, Пэки застенчиво улыбнулся.

– Ну, сейчас у вас идолы другие, – заметил он. – Помельче и помозговитее. Кстати, любопытно, как там дела у Эгглстона. Наверное, уже нажимает на звонок, а ваш папа кричит: «Давайте! Давайте!» Очень любопытная манера – сразу вспоминаешь гориллу, колотящую себя по груди.

– Папа у меня крепкий орешек, – тревожно свела брови Джейн.

– Не мне его критиковать, – чопорно поджал губы Пэки, – но одно скажу. Если ему вздумается пригласить меня в пустынный переулок, посулив показать свои ценные марки, я откажусь. Твердо и бесповоротно!

– Знаете, я и не подозревала, что он такой людоед, – сказала Джейн. – Последние два года мы редко виделись. Я жила в Париже, заканчивала там школу. Может, не надо было посылать к нему Блэра?

– А Блэр застрахован?

– Понимаете, папа точно знает, за кого мне выходить замуж. Оттого мы и хранили все в глубоком секрете. Папа мечтает, чтобы я сделала блестящую партию.

– То есть вышли за графа?

– Сейчас – скорее за виконта. Папа везет меня в гости к неким Геджам. Они живут в Бретани, в замке, а он принадлежит французской виконтессе. Я почти уверена, что едем мы из-за ее сына – он тоже будет там гостить. Папа хочет познакомить нас. Собственно, он так и сказал сегодня утром. Иначе уж и не знаю, зачем еще ему ехать в дыру вроде Сен-Рока.

– Сен-Рок? А этот тип, за которого ваш папа хочет вас выдать, уж не виконт ли де Блиссак?

– Да. А что, вы его знаете?

– Говорил с ним только сегодня. Ну уж тут я точно могу дать вам ценный совет. Ни в коем случае! И не вздумайте! Ничего не хочу сказать дурного о старине Вике. Как компаньон для веселых вечеров в большом городе… он незаменим. Но, будь я девушкой, ни за что бы не вышел за него замуж! Люблю его как брата. Но он… как бы выразиться… первый претендент на конкурсе «ЗНАТОК ФРАНЦУЗСКИХ РАЗВЛЕЧЕНИЙ». По-моему, Нью-Йорк до сих пор судачит про него. Даже для кругов, где гордятся тем, что не прочь отпустить тормоза, его развлечения чересчур уж бурные. Нет-нет, моя дорогая, и не думайте выходить замуж за виконта!

– Да я и не собираюсь. И не называйте меня «дорогой». Замуж я выйду за Блэра.

Пэки не хотелось ее огорчать, но он не удержался от взгляда, полного сомнений.

– Это вы так думаете. Мне опыт подсказывает, что в нашем мире никогда точно не знаешь, за кого выйдешь. Я, например, когда-то думал, что женюсь на девице из кабаре по имени Мертл Блэндиш.

– Вы были с ней помолвлены?

– Еще как! Все честь по чести. А потом, в один прекрасный день, получаю письмецо, где она сообщает, что уехала с другим мужчиной, не то Скоттом, не то Поттом или даже – почерк у нее неразборчивый – Боттом. Вот вам и доказательство!

Однако теперь я понимаю: в моем случае повезло всем, кроме разве бедняги Ботта. Ничего себе девица, вполне, но по натуре – женский вариант Вика. Мы бы с ней не ужились. Вот подумайте: она ложилась спать не раньше пяти утра. Где же домашний уют?

– А теперь вы помолвлены с дочерью лорда Стейблфорда? Да, это шаг наверх.

– Именно. И в социальном плане, и в духовном. Более одухотворенных девушек, чем Беатриса, просто не бывает.

– Ее как зовут? Беатриса… а дальше?

– Брэкен.

– Случайно, не леди Беатриса Брэкен? Я видела ее снимки в газетах. Она очень красивая.

– Красивая? Не то слово! Вы когда-нибудь видели Грету Гарбо?

– Да.

– А Констанс Беннет?

– Да.

– А Норму Ширер?

– Конечно, видела.

– Так вот, смешайте их всех, и кого получите? Беатрису!

– И вы правда так говорили с лордом Стейблфордом?

– Э… может, не буквально такими словами. Но был с ним тверд. Да. Крайне тверд.

– А он пресмыкался?

– Буквально за брюки цеплялся. Но, конечно, я все-таки богат. Может, это помогло.

– У Блэра денег почти нет.

– Мне говорили, что сведущие люди считают его лидером молодых романистов.

– Он и есть лидер. Но пишет такие книги, каких и не читает, можно сказать, никто. Понимаете, он выше обычных людей. В общем, за свои романы он почти ничего не получает.

– На что же он живет?

– У него работа на радио.

Пэки заинтересовался. Он любил иногда вечерами послушать радио.

– Это не он говорит, приветливо так: «Доброй ночи всем! Доброй ночи!»?

– Нет. Он…

– A-а, понял. Он ведет беседы о биржевых ценах.

– Нет. Блэр шумит.

– Как это, шумит?

– Ну, играют, например, скетчи, где нужны разные шумы, а Блэр их и воспроизводит.

– Ага, ясно! Кто-то крикнет: «Ура, вот идет королевский телохранитель!» – а Блэр и прошумит «топ, топ, топ». Да?

– Да. И всякое другое. Он очень искусно подражает всему. Очень похоже.

Пэки покивал.

– Так-так, теперь мне понятно, отчего вы рветесь за него замуж. Дома никогда не будет скучно, если муж в любой момент сумеет погудеть, как клаксон, или там издаст призывный писк хлопкового долгоносика. Вы считаете, что ваш папа разделит такую точку зрения?

– Папа ужасно меркантильный. Слишком много думает о деньгах.

– А Эгглстон как раз сейчас выкладывает ему, что лично у него – ни гроша. Скажите, сколько диких кошек ваш папа перегрызает за минуту?

Вопрос ей как будто не понравился.

– Ну что вы такое говорите!

– Прошу прощения.

– Может быть, они прекрасно поладят.

– Да, все бывает.

– Если папа сразу не согласится, может, Блэр все-таки понравится ему и он даст ему хорошую работу…

– Подражать хлопковым долгоносикам?

Когда Джейн, развернувшись в кресле, пронзила Пэки взглядом, в глазах ее полыхнул огонек прежнего пламени.

– А у вас, я вижу, ухо как лопух!

– Старое футбольное увечье.

– Желаете, и второе под пару ему станет?

– Нет, что вы, что вы! Спасибо!

– Тогда не смейте так шутить. Блэр – изумительный человек, а шумы он изображает оттого, что книги его слишком умные и публика их не покупает. Критики называют его романистом грядущего!

– Да, вон он и грядет.

Внезапно возникший в вестибюле Эгглстон стоял, оглядываясь туда-сюда, в поисках своей исчезнувшей леди. Даже на расстоянии было видно, что он ошарашен.

– Ну хотя бы цел, на составные части не разобран, – прокомментировал Пэки. – А где следы зубов – незаметно. Может, ваш папа растерял боевой задор?

– Он какой-то как в дурмане. Интересно, что там приключилось?

Джейн громко окликнула Блэра, и романист грядущего, наконец узревший ее, двинулся к ним, заплетая ногами, не то как человек, испытавший жестокое душевное потрясение, не то как получивший удар под дых.

– Ну? – накинулась на него Джейн. – Ну как?

– Послушай… – Блэр заморгал.

– Что случилось?

– В общем, вошел я…

– А дальше? Дальше?

– Увидел твоего отца…

– Вряд ли его можно проглядеть, – вставил Пэки, – номер обычных размеров. Я тоже, как вошел, сразу увидел вашего папу, отчетливо так. Ну как там у него дела с простыней? Продвигаются?

– Да замолчите вы! – прикрикнула Джейн не хуже папы-сенатора, что могло бы заинтересовать ученого, исследующего вопросы наследственности. – Блэр! Прекрати наконец мямлить и заикаться и скажи толком, что случилось.

Огромным усилием воли Блэр взял себя в руки.

– Вхожу я, а он стоит посреди комнаты, и не успел я слова вымолвить, как он рявкнул: «Честный? Не пьяница?»

– Честный? Не пьяница? – пискнула Джейн.

– А что? – удивился Пэки. – Вполне естественный вопрос отца потенциальному зятю. Обычная формальность.

– А ты что ответил?

– Ответил: да – не пьяница.

– И ответ как будто бы правильный, – дал оценку Пэки.

– А потом он спросил, умею ли я заботиться об одежде. Я ответил – да, умею. И тогда он говорит: «Н-да, на вид неказист, но временно взять можно». И вдруг я обнаружил, что твой отец нанял меня в камердинеры.

– Что!

– Как раз то, на что вы надеялись, – заметил Пэки. – Сами же говорили: хорошо бы, если б ваш папа дал Блэру работу. Мечта стала явью! Мальчик выбился в люди!

Джейн сражалась с огорчением.

– Блэр! Почему же ты не объяснил?..

– Не успел. Зазвонил телефон, он велел мне взять трубку. Звонила та самая миссис Гедж, к которой вы едете. Из вестибюля. Хотела с ним встретиться. Ну он велел мне уйти, я и ушел.

Новая информация на минутку отвлекла Джейн от животрепещущего вопроса.

– Миссис Гедж? А ты уверен?

– Вполне.

– Интересно, зачем это она сюда прикатила? Надо пойти спросить у папы, – задумалась она, но тут же отмела эту тему.

– Что же ты, так взял и ушел?

– Он сказал напоследок, что я должен ждать его завтра у поезда, на вокзале Ватерлоо.

– Да это ж расчудесно! – Пэки повернулся к Джейн, которой, по всей видимости, требовалось ласковое слово. – Разве вы не видите, как все распрекрасно складывается? Вам ведь хотелось, чтобы Блэр был с вами в Сен-Роке? Ну теперь и будет! И даже в одном доме с вами. Сможете украдкой встречаться. Ворковать поверх воскресных брюк сенатора, пока Блэр их чистит.

– Ой, а ведь и правда! Я и не подумала!

Несмотря на все испытания, заносчивый дух Эгглстонов угас в Блэре еще не до конца. Смотрел он недоверчиво и с немалым негодованием.

– У тебя что, сложилось впечатление, будто я и вправду поеду в Сен-Рок в качестве камердинера твоего отца?!

Глаза у Джейн сияли. Подбородок, унаследованный по фамильной линии Опэлов, решительно вздернулся.

– Вот именно! – твердо ответила она. – Ну Блэр! Это же замечательно! Ты будешь рядом с папой, он тебя полюбит. А потом, когда созреет время, я подойду к нему и скажу: «Ты знаешь своего камердинера. Так вот – это тот самый человек, за которого я хочу выйти замуж!» А он ответит: «Ну и прекрасно! Он понравился мне с самого начала». И все будет расчудесно!

– Нет, все-таки…

– Блэр! – перебила Джейн. – Я не обсуждаю. Я приказываю.

Пэки поднялся. Ему показалось, что сейчас тактичнее всего удалиться. Блэр Эгглстон походил на молодого романиста, которого только что огрели по голове мешком песка. То есть на всех английских романистов, с тех времен когда первый молодой англичанин написал первый роман. По мнению Пэки, сейчас требовалось спокойно, обстоятельно разобраться в ситуации вдвоем с возлюбленной, без третьих лиц.

– Поздравляю вас обоих, – произнес он, – со счастливым разрешением дела. Вы дадите мне знать, как развернутся события? Видите ли, я испытываю естественный родительский интерес к молодой паре. Найдете меня в отеле «Девонширский дом».

– А вам уже надо уходить?

– Боюсь, что да. Мне нужно подстричься. Моя невеста считает, что волосы у меня длинноваты. В своей прощальной фразе, когда поезд уже тронулся, она поэтично сравнила меня с хризантемой.

– А по-моему, вам очень идет.

– Конечно, идет. Но вы же знаете, каковы женщины! Стрижку я рассматриваю как свой священный долг.

Пуская пузыри, Блэр вынырнул из трясины отчаяния.

– Да не умею я служить камердинером!

– Это легче легкого! – заверил Пэки. – С вашими-то мозгами! В минуту научитесь. И всего-то, складывать да чистить, чистить да складывать. И не забывайте приговаривать: «Да, сэр», «Нет, сэр», «Правда, сэр?», «В самом деле, сэр?», «Слушаюсь, сэр». A-а, еще одно. Не увлекайтесь чисткой одежды. Знавал я одного типа, которого уволили за то, что он чересчур налегал на чистку.

– Какое безобразие! – воскликнула Джейн. – Почему же?

– Однажды он вычистил заодно десятку из кармана, – объяснил Пэки.

6

По мнению Гордона Карлайла (к нему, не забывайте, присоединился Суп Слаттери), женщины – создания жестокие. Пэки, вернувшись к себе после посещения парикмахера, вынужден был прийти к такому же выводу.

Тяжким бременем висел на нем приказ Беатрисы оставаться в Лондоне. Его так и подмывало сорваться куда-то. Взяв журнал яхтсмена, он стал перечитывать рекламу, о которой рассказывал на вокзале. Настоящая поэма в прозе.

«СДАЕТСЯ В ПРОКАТ моторный ялик «Летящее облако», 45 футов в длину, 39 футов по ватерлинии, 13 футов бимс. Есть радиосвязь; мощность – 40 лошадиных сил. Универсальный мотор, скорость до 8 миль в час. Спальные места для четверых, большой кубрик, хорошее междупалубное пространство; паруса и оснастка в отличном состоянии. Яхта полностью экипирована всем необходимым, включая кухонные принадлежности, столовое серебро и пр.».

Пэки тоскливо вздохнул. Такой рекламой, считал он, не стоит дразнить молодого человека, чья невеста настрого приказала ему оставаться в Лондоне и посещать концерты.

Когда он отбросил журнал, чтобы не терзаться мукой от вида всяких яхт, шлюпов и плоскодонных, с опускным килем шхун, затрезвонил телефон. Пэки подошел, готовый развеять тоску, наговорив резкостей тому, кто посмел вторгнуться в его печали, но тут же, узнав Джейн Опэл, сменил гнев на милость.

Ему, человеку общительному, почти все люди нравились с первого взгляда, но никто еще, насколько он мог припомнить, так сильно не нравился с первого взгляда, как эта Джейн.

Было в ней что-то такое, что он отметил, даже когда она отчитывала его самым натуральным образом; на что отозвались – разумеется, платонически – самые глубины его души. Как много у них было общего! Мысль, что она безоглядно бросается в объятия такого хиляка, как этот Блэр, огорчала его несказанно. Не то чтобы это что-то значило лично для него, но все равно обидно.

– Алло! – приветливо откликнулся он.

– О, мистер Франклин!

Пэки сразу понял – что-то случилось; она очень волнуется. Да, она булькала, мямлила и поскуливала, и так невнятно, что ему пришлось высказать мягкий протест.

– Возьмите себя в руки! Я ничего не понимаю!

– Но я же рассказываю!

– Хм, да? Тогда помедленнее, пожалуйста.

– А теперь – разборчиво?

– Да.

– Ну так слушайте! – На другом конце провода шумно сглотнули воздух – Джейн явно брала себя в руки.

– Вы слушаете?

– Да.

– Ох, с чего ж начать? Помните, когда вы стригли папу, он упомянул о письме?

– Не пропустил ни словечка. Он решил ни за что не делать мистера Геджа послом во Франции и написал об этом миссис Гедж.

– Правильно. – Новая пауза. – Ой, я трясусь как желе!

Пэки пришло одно соображение. Он вспомнил, что звонила миссис Гедж, перебив беседу Блэра с сенатором, из тамошнего вестибюля.

– Миссис Гедж поднялась и огрела вашего папу зонтиком?

– Нет, нет, нет! Ничего подобного! Да слушайте вы! Начну-ка лучше сначала. Папа послал письмо миссис Гедж…

– Так.

– Но послал не ей! Ну то есть с той же почтой он отправлял письмо своему бутлегеру в Нью-Йорк, ругая его за последний счет… Да, да! Бутлегеру, торговцу спиртным… И что же папа натворил? Взял и перепутал конверты! Так что к миссис Гедж попало бутлегеровское письмо, а ее письмо сейчас на пути в Нью-Йорк!

– Господи! Не может быть!

Пэки был просто ошарашен. Его пробил благоговейный трепет при мысли, что сенатор Амброуз Опэл, этот бесстрашный деятель, завоевавший миллионы трезвенников, рискнул в частной жизни потреблять не только безалкогольные напитки. Тут ощущается дух… дух… ну, конкретно сформулировать, что тут за дух, нелегко, но наверняка какой-то дух присутствовал точно. Словом, Пэки захотелось похлопать сенатора по спине и заверить, что он здорово его недооценивал.

– Вы все поняли? – тревожно спросила Джейн.

– До последнего словечка!

– Так слушайте дальше. Когда я вошла в номер, миссис Гедж только что ушла, а папа сидел весь багровый. В жизни не видела папу таким багровым. Должна сказать, он, бедняжечка, имел на это полное право. Представьте, какой позор!

– Да уж…

– Он рассказал мне все. Миссис Гедж пообещала, что разоблачит его. Если он не сделает Геджа послом во Франции, она передаст письмо в газеты, и вся Америка узнает, что он пользуется услугами бутлегера. А это, абсолютно точно, конец его политической карьере. Сами понимаете, держится он только на «сухом законе». Если подобное письмо опубликуют в газетах, он погиб. Миллионы людей голосовали за папу, твердо веря, что он не пьет ничего крепче лимонада. Да если узнают про спиртное, его попросту пригвоздят к позорному столбу! Вот что случилось! По-вашему, этого мало?

– Нет, вполне хватает, – не стал спорить Пэки.