Пагода благоуханий

К ночи джонку отнесло дальше на север, и она оказалась в зоне затишья. Тайфун пощадил крохотное суденышко, обрушив всю свою разрушительную мощь на экваториальные острова.

Помолившись перед алтарем предков, шкипер поблагодарил богов за спасение. Морского духа он умилостивил связкой раковин каури и гирляндой цветов. Теперь можно было позаботиться и о пассажирах. Мальчишка-прислужник насыпал в очажок углей и раздул огонь. Фюмроль пришел в себя, когда чайник уже весело позвякивал жестяной крышкой. Насквозь промокшие люди с нетерпением ждали горячего ободряющего глотка. Фюмроль с трудом разлепил набрякшие веки и огляделся. В белом свете карбидного фонаря крохотная каюта выглядела особенно убого: плетеная циновка, куча мокрого тряпья и канатная бухта, на которой пристроилась худенькая женщина, безуспешно пытавшаяся покормить грудью орущего младенца. Напротив сидел камбоджиец в саронге с засушенным осьминогом в руках. Заметив, что белый пришел в себя, он с хрустом отломил щупальце и предложил полакомиться.

Фюмроль отрицательно покачал головой. Рот наполнился вязкой слюной, отдававшей металлом. Он опять ощутил себя распластанным на колючем коралловом песке, когда его рвало океанской водой. Он с жадностью схватил алюминиевую кружку и выполз на палубу.

На свежем ветру стало легче. Обжигаясь, Фюмроль глотал крутой кипяток, смотрел в непроглядную темень, где слабо вспыхивали голубоватые пенные гребни.

…Капитан-лейтенант Такабэ опустил ручки перископа и пригласил Ариту полюбоваться красотами восхода.

— Море, словно фарфор, на который упали лепестки красного жасмина, — выспренне произнес он, отходя в сторону. — Взгляните, господин подполковник. Кстати, там у самого берега болтается какая-то скорлупка. Не знаю, стоит ли расходовать на нее энергию.

Арита приник к окулярам и развернул перископ. Опаловые оттенки зари его не волновали.

— Джонка в самом деле жалкая, — сказал он, оценив обстановку. — Но если учесть, что вчерашний тайфун порядочно потрепал нашу добычу, то не стоит ею пренебрегать. Для Джохорского пролива такая посудина вполне сгодится. Одним словом, не жалейте аккумуляторов, капитан.

— Есть! — откликнулся Такабэ и приказал подготовиться к всплытию.

«Малютка И-168» всплыла в каких-нибудь ста ярдах от джонки. Такабэ счел ниже своего достоинства тратить время на столь мизерный приз и послал лейтенанта Симоду.

— Какой национальности судно? — крикнул тот в мегафон по-английски, высунувшись из люка. — Почему нет флага?

Шкипер вопросительно взглянул на француза.

— Индокитай, — ответил за него Фюмроль и выплеснул за борт остывший чай.

— Немедленно оставить судно! — распорядился лейтенант. — Или мы откроем огонь.

— На борту женщины и дети! — прокричал в ответ Фюмроль и, догадавшись, с кем имеет дело, добавил по-японски: — У нас нет никаких плавсредств. Позвольте нам хотя бы подойти ближе к берегу.

— Нет, — отрезал японский моряк. — И так достаточно близко. Волна небольшая.

— Спорить бесполезно. — Фюмроль повернулся к шкиперу. — Надо лезть в воду, иначе они нас потопят. Вы сумеете объяснить пассажирам?

Он ожидал паники, детских криков и слез. Но люди встретили нежданно свалившуюся на них беду с удивительным спокойствием. Женщины покорно стали привязывать детей к себе за спину. Шкипер принес несколько пробковых поплавков.

— Неужели нет ни одной лодки? — спросил Фюмроль.

— Одна есть, — поколебавшись, ответил шкипер. Видимо, он приберегал ее для себя. — Только плохонькая. Больше четырех человек она не поднимет.

— Превосходно! — обрадовался Фюмроль. — В лодку сядут женщины с детьми. Кто не умеет плавать? — спросил он, с трудом подбирая вьетнамские слова. Но на судне, которое шло с островов Драконьего Жемчуга, плавать умели все.

— Тогда за борт, дамы и господа! — скомандовал он. — Японцы не станут ждать ни одной лишней минуты, — и первым начал раздеваться.

Перед тем как прыгнуть с кормы, вынул из-за пазухи пистолет и зашвырнул его в море.

Он вынырнул и, жадно вдохнув, вновь погрузил лицо в волну, смывая слезы. Боже, как это было некстати!

Субмарина, задраив люк, пошла на погружение. Передав на ближайший катер координаты оставленного судна, она устремилась на поиски новых жертв.

Арита был осведомлен, что экспедиция в Таиланде прошла не столь гладко, как этого хотелось, но в целом операция развивается по графику, и на аэродромы Алор-Стар и Сунгей Патани уже садятся японские бомбардировщики. Для штурма Сингапура генералу Ямасите понадобятся суда. Следовательно, он их получит.

Выбившись из сил, Фюмроль лег на спину. Лишь теперь он понял, насколько ослаб после болезни. Все, кто плыл с ним на джонке, уже были далеко впереди. Черные головы, как поплавки, выскакивали из пены накатившего вала.

Небо вновь заволокли темные, как дым пожарищ, облака. Северо-восточный муссон, как всегда, дал знать о себе дождем. Было приятно лежать с закрытыми глазами и ловить ртом прохладные сладкие струйки. Волны медленно пригоняли Фюмроля к берегу. Он знал, что в столице султаната Келантантан городе Кота-Бару расположена крупная военная база англичан. От друзей, которые бывали на здешнем аэродроме, он слышал об укрепленном районе в развилке реки. Пусть не удастся отыскать англичан в мангровом лабиринте дельты, но что помешает ему пробраться в город? От побережья до Кота-Бару было всего два километра. Волна у берега стала круче. Фюмроля, обессиленного и оглушенного, выбросило на утрамбованный приливом жесткий песок.

Отдышавшись, он вытряс из ушей крупинки кварца и встал на нетвердых ногах. Горизонт покачивался перед ним, словно он находился в кабине самолета. Сделав несколько шагов, он пошатнулся. Кое-как добрался до ржавого корневища вывороченной пальмы и присел на заиленный ствол.

Весь берег был усеян трупами.

Пальмы со срезанными верхушками помогли Фюмролю определить направление огня. Берег был обстрелян из леса, возвышавшегося над зарослями молодых кокосов у речной излуки, отрезанной от моря полосой дюн. Там, среди зазубренных сабель дикого ананаса, лежало японских трупов еще больше, чем у моря. Солдаты были без пилоток. Белые хаси-маки смертников красноречиво говорили об их презрении к смерти. Они совершили «таи атари», добровольно принесли себя в жертву. Приняв на себя огонь первой линии английской обороны, они умостили дорогу новой волне, которая ворвалась в лес, чтобы навсегда остаться на минном поле.

Индийские солдаты, лежавшие в мокрых траншеях, не ожидали столь неистового самоистребительного штурма. Вместо того чтобы залечь перед опутанными колючей проволокой минными заграждениями, японцы бросились в атаку. Не успевала осесть поднятая взрывом земля, как в дымящуюся воронку прыгал новый самоубийца в белой повязке, чтобы взлететь на воздух на метр ближе к английским дзотам, сколоченным из дерева. Так шаг за шагом по горячему праху товарищей смертники прорвали первую линию обороны и приняли штыковой бой.

Так их учили в малярийных болотах Формозы, ради этой минуты гнили они месяцами в джунглях Хайнаня. Их тренировали минеры, военные инженеры, разведчики, артиллеристы, мастера каратэ и виртуозы ближнего боя.

Быть может, еще вчера эти молодые, полные сил парни не знали, что их день так непоправимо близок. Но прозвучала труба, и они выбежали на палубу транспорта «Авигасан-мару». Прощальная чаша сакэ раскрыла перед ними врата смерти.

«А теперь идите и умрите», — дал им последнее напутствие командир. С этой необратимой минуты меж ними и миром живых разверзлась пропасть. Командир отдал честь, повернулся, как на параде, и поспешил к трапу. Его ожидала подводная лодка, их — бессмертие. Больше, чем бессмертие. Небожители с розовых облаков уже готовились заключить их в благоуханные объятия.

«Каким бы преступником и негодяем ни был японский подданный, — убеждали газеты, — становясь под боевые знамена, он освобождается от всех грехов. Япония воюет во имя императора, и ее войны — святые войны. Те, кто погиб в них со словами „Да здравствует император“, были ли они хорошими или плохими людьми, тем самым становятся богами».

Фюмроль понял, что опоздал. Оглушенный ударами волн, он не слыхал дальних разрывов, а муссонная завеса съела черную гарь. Но можно было не сомневаться в том, что японцы находятся в Кота-Бару. В душной одури джонки он проспал начало новой войны. Идти было некуда. Фюмроль огляделся. Высоко на дюнах приютились под пальмами тростниковые хижины. Скорее всего, хозяева покинули убогий кров, когда прогремели первые залпы. Косой дождь заливал пустые окна. Груда кокосовой скорлупы была разнесена взрывом гранаты или мины. Над жердями ограды возвышались красные драконьи головы лодок. Очевидно, их вытащили так далеко, чтобы не смыла волна. Стащить такую лодку в море одному было не под силу.

Фюмроль решил переждать дождь в хижине. Его уже бил озноб, и начинала подкатывать привычная тошнота. Он слишком долго пробыл в море и наглотался соленой воды. Лавируя между уткнувшимися в землю телами, поднялся на дюны и перелез через изгородь.

В дальнем от оконной двери углу он увидел женщину. Свернувшись клубком, она безмятежно спала на сухих листьях, закрыв исцарапанной грязной ладошкой лицо. Ее длинные и тонкие пальчики были вытянуты, как у тайской танцовщицы. На одном из них скупо блестело серебряное колечко с вьетнамским иероглифом долголетия. С худенькой шейки свешивался белый тигровый коготь.

* * *

Фюмроль встрепенулся от бьющего в глаза электрического света. Над ним стоял японский офицер в маскировочном комбинезоне,

— Встать! — скомандовал офицер, расчетливо ударяя носком ботинка под ребра. Очевидно, он принял полуголого европейца за англичанина.

— Не бейте, — задохнулся от боли Фюмроль и заговорил по-японски.

— Я такой же офицер, как и вы. — Он с трудом поднялся. — Пожалуйста, обращайтесь со мной по-человечески.

— Вот как? — Японец осветил его, медленно ведя луч от головы к ногам. — Где же, в таком случае, ваша форма? Знаки различия?

— Мне пришлось добираться вплавь.

— С ней? — Японский офицер направил фонарь на девушку, сидевшую на коленях в углу.

— Нет. — Фюмроль со стоном схватился за ушибленный бок. — Она была здесь, когда я вошел.

— Выведите девку, — приказал офицер и неожиданно ударил Фюмроля двумя твердыми, как рог, пальцами в солнечное сплетение. — Что вам тут надо? — безмятежно спросил он, когда подозрительный белый пришел в себя. — Где научились японскому языку? С каким заданием посланы?

— Я скажу это только высшему начальнику, — попытался выиграть время Фюмроль. После пережитой боли в нем тряслась каждая жилка.

— Перед вами подполковник императорской гвардии. Если не хотите, чтобы стало еще больнее, отвечайте точно и коротко.

— Я офицер связи при губернаторе Французского Индокитая. — Фюмроль решил не скрывать правду. — Наше судно было задержано японской субмариной у побережья Кота-Бару.

— Какое именно? — подполковник перешел на французский.

— Джонка.

— Как оказались на столь жалкой посудине?

— Мой самолет потерпел аварию.

— Майор Фюмроль? — поинтересовался японец и, не дожидаясь ответа, иронически поклонился. — Рад неожиданной встрече. Откуда плыли?

— С островов Драконьего Жемчуга.

— Где другие пилоты?

— Мертвы, господин подполковник. С кем имею честь?

— У тебя нет больше чести, шваль! — взорвался японец и ребром ладони рубанул Фюмроля по затылку. — Давайте сюда девку, — позвал он, высовываясь из окна. — Живо!

Солдаты бросили девушку к его ногам.

— Кто он? — спросил подполковник, толкая ногой потерявшего сознание француза. — Как здесь оказался?

— Не знаю, господин. — Она едва понимала чужой язык.

— А ты?

— Хоанг Тхи Кхюе, господин.

— Каким ветром тебя занесло в Малайю?

— Не знаю, господин. — Девушка втянула голову в плечи, словно ожидая удара.

— Где твой дом? — Японец догадался, что она просто не поняла вопроса. — Как попала сюда? — постучал он по бамбуковому столбу, поддерживающему крышу.

— Сайгон, господин. — Она спрятала лицо от слепящего света, но луч вновь ударил в глаза.

— Сидеть! — прикрикнул японец. — Как же ты очутилась в Малайе?

— Ма-лай-а? — Она по складам повторила явно незнакомое слово. — Не знаю, господин.

— Как называется твоя страна? — Подполковник проявлял поразительное терпение.

— Вьетнам.

— А эта?

— Вьетнам.

— Где Сайгон, идиотка?

— Далеко… — Она махнула рукой на темный квадрат окна.

Японец машинально повернул голову.

В разрывах невидимых туч влажно лучились звезды. Дождь прекратился, и стало слышно, как шумит неспокойное море.

— Джонка? Сампан?

— Сампан, господин, — она обрадованно закивала, — сампан. Тайфун налетел. Три, четыре, пять, — начала загибать пальцы, — шесть дней кидало. Потом из моря Железный сампан. Японский господин в трубу кричал: «Плыви сам, плыви сам!»

— Наконец-то! — усмехнулся полковник. Его позабавила мысль о том, что судьбы таких разных человеческих существ, как беглый француз и эта вьетнамка, столь смешно и нелепо пересеклись по его вине.

Железная воля генерала Ямаситы, которому понадобились суда, предопределила, наверное, сотни подобных встреч, смешала и разметала по ветру бессильные намерения и жалкие жизни. Ямасита приказал, а он, подполковник Арита, исполнил, добыв за три дня охоты свыше двухсот судов. Все остальное — капризная прихоть случая: встречи, разлуки, гибель и этот тайфун, который, описав петлю, пригнал к Малайскому полуострову десяток лодчонок с индокитайского юга.

Фюмроль, придя в сознание, застонал и попытался встать.

— Вы можете расстрелять меня! — Цепляясь за жерди, он с трудом выпрямился. — Но не смейте прикасаться ко мне, животное!

— Хотелось бы разъяснить ваше незавидное положение, — обернулся японец. — Я могу расчленить вас на кусочки или передать господину Деку. Скорее всего, он пошлет вас на гильотину, или вы больше предпочитаете киматори? Надеюсь, не надо объяснять, что это такое. Слово за вами, господин капитан.

— Майор, — зачем-то поправил Фюмроль. Он пошатнулся и рухнул на земляной пол.

— Какие слабые нервы, — пожурил подполковник. — Похоже, вы знаете, что такое киматори. Но не волнуйтесь, мне не нужна печень малодушного. Еще, чего доброго, заразишься падучей.

— Ма-лай-а… — растягивая слоги, повторила Хоанг Тхи Кхюе.

— Что? — не понял японец. — Вышвырните эту обезьяну. — Он перевел фонарь на Кхюе. — Она меня больше не интересует.

С моря донесся низкий протяжный гудок.

— Катер, господин подполковник, — козырнул один из солдат.

— Да, пора возвращаться. А я еще не решил, как поступить с задержанным. — Он поставил ногу Фюмролю на грудь. — Вы еще не умерли?

— Чего вы хотите от меня? — не выдержал тот и со стоном перевалился на бок. — Каковы ваши условия?

— Так, — удовлетворенно констатировал Арита. — Торг начался. Это во вкусе белых людей. — Ему доставляло странное удовлетворение играть с поверженным врагом. Что ж, он и сам удивляется своему великодушию. Отпустил зачем-то перепуганную дикарку, а теперь церемонится с полутрупом, который ему также совершенно не нужен. — Итак, вас интересуют условия, — так ничего и не надумав, возобновил он зловещий диалог. — Точнее, одно-единственное условие. Короче говоря, жизнь. Вы хотите жить?

— Что вам от меня нужно? — Собрав последние силы, Фюмроль выпрямился, хватаясь руками за гладкие колена бамбукового столба.

— В том-то и весь трагизм вашего положения, майор, что ничего. Все, что можно, вы уже продали. Вам нечем расплатиться даже за жизнь, а она ведь так недорого стоит.

— Тогда добейте меня. Но зачем издеваться, мучить?

Скрипя зубами, Фюмроль отчаянно старался удержаться на ногах. Он был гол, беззащитен и бесконечно унижен. Больше всего на свете ему хотелось сейчас умереть. Только безболезненно и спокойно, подобно засыхающему дереву, как говорят японцы. Он беззвучно плакал.

— Хорошо, я сделаю вам предложение, — улыбнулся Арита. — Кажется, мне удалось найти приемлемое решение. Вы стремились к де Голлю? Что ж, это естественно Мы готовы оказать вам необходимую помощь. Сражайтесь за Францию, бейте немцев, выполняйте приказы ваших начальников. Когда вы понадобитесь Японии, мы вас найдем. Как видите, условия достаточно мягкие. Считайте это капризом, но мне почему-то захотелось сохранить вам жизнь. Долг не позволял сделать это просто так, без всякой компенсации. Я придумал приемлемое решение. Что, если вы погибнете в бою? Или ваши услуги вообще не потребуются? Всякое может статься. Вы почти ничем не рискуете. Никто не помешает вам, наконец, просто лишить себя жизни.

Фюмроль почти поверил в искренность японца. Еще секунда, и он бы сдался, но тягостное предчувствие скорой гибели мешало ему сказать «да», навязчиво подсказывало, что враг просто забавляется его беззащитностью.

— И вы отпустите меня просто так? Под честное слово? — Он ждал ответа с замиранием сердца, с трепетной надеждой, за которую себя ненавидел.

Арита презрительно усмехнулся. Ему действительно захотелось спасти этого человека, и он был готов отпустить его под честное слово. Своим вопросом заурядного торгаша француз сам все испортил. Нет, он не человек духа. Обыкновенное мясо. Пусть пеняет теперь на себя.

А Фюмроль не сводил жадных, тоскующих глаз с японца, как будто бы что-то мог разглядеть за слепящим электрическим кругом.

— Я полагал, что вы поняли, о чем идет речь. Наш договор мы оформим по всем правилам в ближайшем населенном пункте, после чего вы получите деньги, паспорт нейтральной страны и билет до Лондона, — отчеканил подполковник. — Итак, вы согласны?

— Нет! — выкрикнул Фюмроль.

В ту же секунду Арита выстрелил и, не оглядываясь, вышел из хижины.

— Господин подполковник! — подскочил к нему поджидавший у порога лейтенант Ида. — В лесу обнаружено четыре совершенно целых танка типа «Матильда» и два танка «Валан-тайн». Мои ребята могли бы…

— Отставить, — оборвал его Арита. — Это не наша задача. Быстро на катер.

Он подумал, что зря отпустил девку. Надо было отдать ее солдатам. Они заслужили маленькое развлечение.

— Где мой меч, Ида? — спросил он.

— Здесь, господин подполковник! — держа на вытянутых руках завернутую в шелк драгоценную реликвию, выступил верный оруженосец из темноты. — Прикажите поискать еще пленных?

— Сейчас уже поздно, но завтра я, быть может, смогу показать прием в стиле Мусаши. Самый трудный.

— Ребята очень обрадуются, господин подполковник. Они готовы идти за вас в огонь и в воду.

Приняв меч, Арита пошел к морю, над которым трепетали молнии дальних гроз.

* * *

Год Водяной Овцы Нго Конг Дык встретил на Пулокондоре. Прежде чем попасть на острова, расположенные в восьмидесяти километрах от дельты Меконга, он около года провел в сайгонской тюрьме, где заслужил репутацию «нгоанко"1. Перед самым тэтом его вместе с другими упрямцами заковали в цепи и швырнули в полицейский фургон. Ударившись головой о железную стойку, он потерял сознание. Очнулся только на причале, где автоколонну с узниками уже ждало судно, курсирующее между Сайгоном и Пулокондором.

1 Упрямец (вьет).

Скованные одной цепью, заключенные в последний раз вдохнули свежий воздух и побрели к люкам. Их так и не расковали. Весь путь до каторжной тюрьмы они провели в полной темноте, среди крыс и москитов, которые поколениями плодились в стальном чреве старого брандера.

На Пулокондоре по случаю Нового года тюремщики были пьяны и настроены благодушно. Ограничившись поверхностным обыском и несколькими зуботычинами, они на скорую руку рассовали новоприбывших по камерам. Надзиратель корпуса С, куда попал Дык, даже произнес прочувствованную речь:

— Мы рады приветствовать столь избранную публику на нашем знаменитом курорте… -Он залился пьяным смехом, хотя повторял свою остроту перед каждой новой партией заключенных. — Все вы отъявленные негодяи, но у каждого будет возможность исправиться. Помните это. Неисправимые у нас долго не живут. Они переселяются на небо.

В камере Дык встретил старых знакомых: студента Ло и Тон Дык Тханга, с которым познакомился в сайгонской тюрьме.

Тханга любило все коммунистическое подполье. В девятнадцатом году он поднял красный флаг на крейсере «Валь-дек Руссо», стоявшем в одесском порту, и по приговору военного трибунала целых семнадцать лет провел в каменном мешке Пулокондора. Когда во Франции победил Народный фронт, его выпустили на свободу. По возвращении с Восьмого пленума в Кохинхину он был вновь арестован. Его выследил элемент АБ.

Нго Конг Дыка приняли в камере как своего.

— Витамины привез? — первым делом спросил его студент.

Дык прошел в сайгонской тюрьме хорошую школу и прекрасно знал, что называют политзаключенные витаминами духа, без которых в тюрьме не прожить.

— Про Сталинград уже знаете? — поинтересовался Дык, развязывая мешок. — Или после известия о поражении японского флота у острова Мидуэй время для вас остановилось?

— Он еще шутит! — возмутился студент. — Мы знаем, что Красная Армия окружила фашистов и им предъявлен ультиматум. Чем кончилось?

— Чем надо, тем и кончилось. — Дык весело оглядел окруживших его товарищей. — Полная победа! Разгромлены десятки отборных дивизий, огромное количество пленных, среди которых двадцать четыре генерала и сам Паулюс. На других фронтах советские войска тоже продвигаются вперед, освобождают город за городом. На китайско-бирманской границе армия центрального правительства оказывает упорное сопротивление японцам. Ну как, хороши витаминчики?

— Сведения первый сорт, — одобрил Тханг.

— И свежие! — Ло поднял над головой кулак.

— Знал, куда еду! — Встретив своих, Дык приободрился. Даже рана на голове, нагноившаяся в тюрьме, как будто бы мучила меньше. — Так что поправляйте, товарищи, здоровье.

— Как Нгуен Ай Куок? — спросил Тханг.

— О товарище Хо Ши Мине ничего нового. Они по-прежнему держат его в тюрьме.

— Известно хоть, в чем его обвиняют? — спросил Тханг.

— В шпионаже. Гоминдановцы считают, что товарищ Хо Ши Мин перешел границу для встречи с китайскими коммунистами. Гоминдановцы пытали его, но ничего не добились.

— И ничего не добьются, — сказал Тханг. — Я знаю Ай Куока больше двадцати лет. Пусть он ездил по разным странам, а я сидел на Пулокондоре, связь между нами не прерывалась. Он мне даже стихотворение прислал. «Что бы там ни было — все стерплю…»

— «Я им ни пяди не уступлю», — продолжил Дык. — Эти стихи поют во всех политических тюрьмах Индокитая, товарищ Тханг.

— Новенький правильно сказал. — От стены отделился высокий человек с искалеченной в пытках рукой. — В мире — единый фронт против фашизма. Это рано или поздно дойдет до всех. Гоминдановцы вынуждены будут освободить нашего вождя. Они сейчас являются основной силой, противостоящей японцам, и не должны ослаблять антифашистский лагерь. — Он подошел к Дыку. — Будем знакомы, Фам Динь Тян. — Заметив миссионерскую брошюрку в руках новичка, пошутил: — Никак, евангелие от Матфея собрался проповедовать?

— Совершенно верно, товарищ Тян, — протянул ему книжку Дык, — найдется лимон или лайм? Глава девятая. Со слов: «Тогда Он, войдя в лодку…»

— С этим, к сожалению, придется подождать до первой прогулки, — огорчился Тян. — Такими сокровищами на Пулокондоре не балуют. Скоро сам увидишь, чем нас тут потчуют. Щепотки соли не допросишься.

— Соли! — усмехнулся Ло. — Наш достопочтенный боров, надзиратель, нарочно старается подсунуть вместо нее негашеную известь. Забавляется. Есть у нас еще и санитар по прозвищу мсье Аспирин. Если кто заболеет, он посыплет ему рис порошком аспирина, и был таков. Пусть у тебя язва желудка, туберкулез или амебная дизентерия — ему наплевать. Одним словом, не вздумай болеть и не проси добавки.

— Что ты стращаешь паренька, Ло? — вмешался Тханг. — Судя по всему, он изучил полный курс арестантских наук. — Он похлопал новичка по плечу. — Не пропадет. Что там в брошюре?

— Задачи Вьетнама, чу!1 Партия считает, что рабочие и крестьяне должны стать основным костяком демократического фронта борьбы против японских фашистов. Это главное. Но на определенных условиях мы должны быть готовы вступить и в коалицию с группировкой де Голля, привлечь на свою сторону китайских эмигрантов. При помощи союзников, при умелом использовании противоречий в стане врага антифашистское восстание будет успешным.

1 Принятое во Вьетнаме обращение младшего к старшему.

— Спасибо тебе, товарищ, — сказал Тханг. — Всем задание: добыть лимон. Пока же будем готовиться к празднику. Девятнадцатый раз встречаю тэт за решеткой.

Витамины духа, принесенные новичком, и близость праздника подняли настроение.

Студент Ло подсел ближе к Дыку, тихо спросил:

— Не установили, кто выдал сампан дедушки Вема?

— Нет, Ло, пока ничего не известно. Ты знаешь, ведь именно там я встретил последний тэт! Всего год прошел, а кажется, что целая жизнь. Нас взяли на второй день праздника. Теперь я только и делаю, что вспоминаю.

— Не надо вспоминать. Ищи предателя.

— Как? — горько усмехнулся Дык. — Вокруг бетонные стены и море. Мы скованы по рукам и ногам.

— Зато мысль свободна. Ты должен вспомнить всех, с кем встречался незадолго до ареста, и каждого перебрать по косточкам. Это грязное дело. Хуже нет, чем взрастить в доме лисицу.

— Я даже не уверен, что тут действовал предатель. Жандармы и сами могли выследить. Разве не так?

— Могли, — согласился Ло. — Но разве ты не знаешь, что прежде всего мы обязаны подумать о шпионе? Вспомни, как были арестованы наши товарищи. Меня ведь тоже выдал провокатор.

— Знаю. Товарищ Танг рассказывал. Мы разоблачили и обезвредили оборотня.

— Вот видишь! Нет, ты просто обязан напрячь память. Если появятся какие-нибудь подозрения, мы найдем способ снестись с волей.

— Здесь, на Пулокондоре? — удивился Дык. — А вообще-то, конечно. Отец Белого нефрита бежал именно из этой тюрьмы. Деньги только нужны. Здесь дорого?

— Не очень. Все надзиратели купили свои должности у начальника сектора. Он человек без предрассудков. Для него тюрьма лишь рынок, где нужно наладить образцовую торговлю. Поэтому цены у нас твердые, в зависимости от поста, который занимает охранник. Того, кто отпирает камеры и водит на прогулку, можно купить за двадцать монет. Это мелкая сошка. Наблюдающего за свиданиями этим уже не умаслишь: у него должность выгоднее. Как-никак может присвоить себе любую передачу. Да и денег у вольных побольше, чем у нашего брата.

— Ясно. Вопрос, значит, упирается в деньги.

— На нашем черном рынке все идет в дело: выпивка, сигареты, жратва, опиум. За письмо на волю двести монет. Короче говоря, мысли. У Родена есть такая скульптура — «Мыслитель». Не иначе, заключенного изобразил.

— Хватит шептаться в углу, — подошел к ним Фам Динь Тян. — Давайте лучше почитаем стихи. Чья сегодня очередь? — обернулся он к дядюшке Тхангу.

— Разрешите, я прочту, — попросил Дык. — Перед отправкой сюда мы разучили стихи о верности, которые пришли из далекой России.

— Молодцы! — обрадовался Тханг. — Льенсо монам!2 — воскликнул он, подняв кулак. — Начинай, счастливый гость.

2 Советскому Союзу — десять тысяч лет!

— Их написал поэт Си-Ма-Нап, — сказал он и, вскинув голову, запел:

Я вернусь, если ты меня будешь ждать, Только ты должна очень хотеть, чтобы я вернулся.

Жди, когда начнутся ливни желтые, как лихорадка, Жди, если даже на землю будет падать снег.

Голос чтеца оборвался на самой высокой ноте, он закрыл лицо руками и отвернулся.

* * *

Жаламбе скинул сорочку, подлил в тазик кипятку из термоса и нехотя сел за рабочий стол. Попробовав пальцем, не горячо ли, погрузил в воду набухшие от жары ноги.

Перед закрытым совещанием во дворце хотелось подобрать материал, рисующий секретную службу в более выгодном свете. Но хвастаться было нечем. Самую дееспособную агентуру переманили японцы, и контрразведка все больше уподоблялась тайной полиции. Причем в наихудшем провинциальном варианте. Конг превратился в типичного агента-двойника. Вполне вероятно, что он работал еще и на китайцев. Жаламбе запомнилась поговорка о листьях, краснеющих трижды в году. Он подозревал, что недалек день, когда виртуоз-оборотень переметнется к американцам. Морское сражение у атолла Мидуэй изменило соотношение сил на Тихом океане, и со дня на день могло начаться решительное контрнаступление. Затяжные бои за Гвадалканал показали, что японский блицкриг захлебнулся. Неизвестно еще, где раньше высадятся союзники: на Окинаве или здесь, в Индокитае. С открытием второго фронта в Европе они будто бы не очень спешили. Еще есть время сориентироваться и хорошенько взвесить решительный шаг. Русские переломили бошам хребет и в решительном темпе забирали обратно свои города. Как только они начнут брать чужие, англо-американцы поспешат им навстречу. А это значит, что рано или поздно де Голль вступит во Францию.

Жаламбе раскрыл досье, заведенное на генерала Мордана. Еще год назад собранных контрразведкой материалов было бы вполне достаточно, чтобы, по меньшей мере, сорвать с него золотое шитье. Какое счастье, что Жаламбе удержался тогда от соблазна! Никогда не следует сжигать за собой мосты. И американских агентов он тоже поостерегся передать в руки японцам! Недалек день, когда это ему зачтется. Однако нужно сосредоточиться на Мордане…

Все эти годы Мордан продолжал тайно сноситься с представителями Свободной Франции. Не далее как неделю назад он встретился с деголлевским эмиссаром, который спустился на парашюте в районе Халонга. Жаламбе знал, что Деку тоже какими-то путями проведал об этой встрече, но ничего не предпринял. Это ли не знамение времени? Неужели хитрец вздумал переметнуться? Отчего бы и нет? Ему надо спешить. Он слишком тесно связан с Дарланом, чтобы позволить себе дожидаться, когда пробьет без четверти двенадцать.

Жаламбе принялся изучать последние декреты генерал-губернатора. Деку явно старался поднять престиж феодальной монархии и мандарината. Он реставрировал дворец в Хюэ, восстановил старинные церемонии, столичная пресса начала широко пропагандировать всевозможные выставки, литературные конкурсы и народные ремесла.