Мерси Рэйборн (№2) - Красный свет

О'Брайен находился внизу, в лаборатории, с помощью увеличительного стекла и ультрафиолета он изучал белый лист бумаги с черным отпечатком ноги на нем. Фиолетовый свет играл на лице эксперта, делая его похожим на инопланетянина.

– Что у тебя там? – спросила Мерси, придвигая к нему стул.

– Мне он кажется подозрительно похожим на след в кухне Обри Уиттакер.

Вот тебе и серьезное сообщение Эвана.

– А зачем ультрафиолет?

Он посмотрел на нее с легкой усмешкой:

– Для исследования.

– И это считается здесь наукой?

– Леди Холмс, я хотел посмотреть, как поведут себя чернила в этих лучах, не откроется ли что-нибудь, чего мы не можем увидеть без них. Ничего не открылось, но все-таки посмотри.

Эван был двадцатипятилетним, худощавым, жилистым, с веснушчатым лицом, часто казавшимся радостным. Рыжевато-каштановые волосы, нос пуговкой. Холостяк. Мерси заметила, что он привлекал женщин, сам того не сознавая. Иногда она видела, как в его веселых зеленых глазах появляется озабоченность, словно в перерывах между развлечениями его мысли занимало нечто серьезное. О личной жизни Эвана она знала мало и не интересовалась ею. Он был самым скрупулезным, умным и организованным экспертом из всех, с кем Мерси приходилось работать.

Она была столь высокого мнения об О'Брайене, что в начале года написала в отдел личного состава рекомендательное письмо, предлагая перевести его из вольнонаемных служащих в полицейские. Трое других полицейских тоже выступили с такой инициативой. Эван относился к этому иронически, называл себя непригодным из-за легкого эпилептического состояния. Оно легко контролировалось лекарствами, но все равно являлось болезнью. «Пистолета эпилептику не выдадут, – сказал он Мерси. – Правда, ты могла бы выдать. Кроме того, в лаборатории нужны вольнонаемные, им можно меньше платить, но больше их нагружать».

Мерси полагала, что Эвана должны взять, поскольку эксперт он весьма квалифицированный, молодой и способный. Кстати, его отец был полицейским с отличной репутацией – так репутация Кларка помогла Мерси, а Пата – Майку Макнелли. Однако приемная комиссия отвергла Эвана, как он и предсказывал.

Мерси это разозлило, потому что она верила в Эвана. Ведь чем выше бы он поднялся, тем более значительным союзником стал бы.

О'Брайен расстроился гораздо меньше. В тот вечер, когда об этом объявили, они отправились компанией пить пиво, с ними была Линда Койнер, она тоже получила отказ из-за плохого зрения. В конце концов Линда расплакалась на плече Майка Макнелли. Тот проявил к ней сочувствие, гладил ее, словно одну из своих ищеек. О'Брайен весь вечер смеялся, едко острил и повез Линду домой. Мерси думала, что отказ больно задел его, поскольку он больше никогда о нем не вспоминал, – это типично мужская реакция, достоинство, которым она восхищалась.

– Эван, я вижу только след ноги.

– А больше ничего и нет. Эксперимент окончен.

Он выключил ультрафиолетовую лампу и откатился на кресле от стола.

– Что произошло, Эван?

Он покачал головой, и Мерси увидела, что веселость исчезла с его лица. Сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Исчезли кое-какие улики из дома Уиттакер.

– Объясни.

Его взгляд был резким, но голос спокойным.

– Возможно, их куда-то девали. Когда мы в хлопотах, это случается. Очевидно, выбросили. Такое случается тоже. Мы небезупречны. Я тщательно осмотрел всю лабораторию. Линда тоже. Они исчезли.

– Что пропало? – спросила Мерси.

– Шерстинки с кухонного пола. Отпечатки пальцев с кухонного шкафа. Поздравительная открытка с туалетного столика в спальне. У нас было сорок девять вещественных улик из того дома. Осталось сорок четыре. Две шерстинки, две карточки с отпечатками пальцев и один образец почерка испарились.

Мерси задумалась. Улики исчезали не в первый раз. Они всегда где-то обнаруживались. Либо же проблема заключалась в людях. Детективы, лаборанты, криминалисты, эксперты, следователи коронера, следователи прокуратуры, патологоанатомы иногда путали их или теряли. Удивительно, что этого не случалось чаще.

И главное, была ли пропавшая открытка одной из тех, что отправил Майк?

– Эван, ну что ж. Они либо найдутся, либо нет.

– Вот последний вариант мне не нравится.

Он сурово посмотрел на Мерси, потом встал и снял лабораторный халат. Взял с вешалки спортивную куртку и надел.

– Вам придется задать мне вопрос, сержант Рейборн. Потому что я не скажу того, что должен сказать, если не буду вынужден.

– В таком случае задаю.

– Хорошо. Послушай, я не обязан знать, что отпечатки пальцев Майка Макнелли были повсюду в доме Уиттакер. Но я знаю все, что происходит в этой лаборатории. Я никому не говорил о случившемся, кроме тебя. Для меня отпечатки пальцев Майка Макнелли не проблема. Это его проблема. Твоя. А я просто работаю здесь. – И О'Брайен сверкнул глазами.

Мерси не сразу догадалась, какой вопрос нужно задать.

– Майк опять вертелся здесь?

О'Брайен кивнул, потом вскинул руки ладонями вперед, словно стремясь отгородиться от чего-то – ее слов, поняла Мерси, – повернулся и вышел.

* * *

Через десять минут Мерси шла по автостоянке, ощущая настороженность и беспокойство. Ветер свистел под машинами и отражался от бетона.

Теперь все, связанное с машинами, вызывало у нее страх, потому что Вырыватель Кошельков напал на нее в автомобиле, в ее служебной «импале». Ей до сих пор снились чудовища, бросающиеся на нее с заднего сиденья. Она подошла к своей машине, посветила в нее фонариком, открыла дверцу, снова посветила. «Все в порядке. Успокойся. Не глупи».

Мерси поехала к медицинскому центру. Это было почти по пути домой. Ветер раскачивал уличные фонари. Ей меньше всего хотелось докучать кому-то, но пусть Саморра и Джанин знают, что она волнуется так сильно, что заглянула к ним по дороге. В магазине подарков Мерси купила очень дорогой букет цветов и открытку, где написала ободряющие слова.

На входе она спросила, где находится нейрохирургическое отделение. Дежурившая по отделению медсестра назвала ей номер палаты и указала вглубь коридора.

Еще не дойдя до нужной палаты, Мерси услышала негромкие, приглушенные стоны, переходящие в пронзительные крики, словно звучавшие издалека. И подумала, не потому ли больницы строят с толстыми дверями и стенами.

Дверь в палату Джанин Саморры была закрыта. Мерси ощутила, как что-то холодное падает в ее желудок, будто якорь в темную воду. Руки и ноги отяжелели. То был скорее вопль, чем крик. Женский. Не столько от боли, сколько от ужаса. От беспомощности. Словно женщина видела, как надвигается нечто ужасное, и не могла никуда скрыться.

Медсестра подошла сзади так неслышно, что первая мысль Мерси была о пистолете.

– Я могу взять у вас цветы, – сказала она.

Джанин Саморра умолкла. Мерси услышала мужской голос, негромкий, успокаивающий, но слов не разобрала.

Мерси глянула в лицо медсестре и увидела под маской властности страх и стыд.

– Будьте уверены, больная их получит.

Раздался еще один негромкий стон, постепенно переходящий в пронзительный вопль. «Такие издает животное, – подумала Мерси, – схваченное другим животным»

– Что там происходит?

– Больная стабильна. Вам лучше уйти.

Медсестра протянула одну руку за вазой, а другой крепко взяла Мерси за запястье и потянула. Она была маленькой, но сильной.

Мерси среагировала на это спокойно, но с желанием дать отпор. И признала жуткую тщетность подобных порывов, полную уверенность, что ни пистолет, ни дубинка, ни удушающий захват, ни врезающиеся пластиковые наручники не помогут избавить Джанин от ужаса. Мерси, некогда считавшая, что у нее есть ответы почти на все вопросы, вновь осознала с душевным смятением, что у нее нет ответов почти ни на что.

На происходящее за дверью палаты определенно.

Она отдала медсестре цветы и двинулась к выходу. Стон Джанин становился все громче, когда двери нейрохирургического отделения закрылись за Мерси и заглушили этот звук.

* * *

Когда Мерси приехала домой, на подъездной аллее стоял грузовик Майка. Войдя внутрь, она увидела его сидящим в гостиной вместе с Кларком перед телевизором. Тим-младший был у него на коленях.

Сын уставился на нее, как всегда, когда Мерси возвращалась домой, широко раскрытыми глазами, казалось, вбиравшими очень многое. Потом сполз с колен Майка и заковылял к ней, широко улыбаясь и лепеча бессмысленные слова. Она опустилась на колени, Тим подошел к ней вплотную, и Мерси обняла его. От мальчика приятно пахло, и она видела, как пламя камина отражается в его блестящих серых глазах. Кларк одел Тима в ворсистый красный комбинезон с пластиковыми подошвами. Мерси любила комбинезоны, согревающие все его превосходное тельце, хотела бы купить несколько таких своего размера.

Кивнув отцу и Майку, Мерси понесла Тима к себе в спальню, где, отвечая ему бессмысленными словами, стала переодеваться. Это было ее любимое время дня: вернуться домой к Мужчинам, снять ботинки и брюки, затем пистолет с наплечной кобурой и запасное оружие с бедра, бессмысленно болтать с сыном. В эти часы ее сердце казалось огромным, но легким. Однако в тот вечер оно было большим и тяжелым.

Кларк ушел в кухню, а Майк по-прежнему сидел перед телевизором. Его лицо опухло после вчерашней выпивки.

– Мерси, где мы можем поговорить?

– Во дворе.

Мерси взяла две выписанные по почте толстые куртки с начесом для себя и для Тима, с черными и желтыми полосами, с капюшонами. Она покупала все под пару, хотя сознавала, что это глупо – походило на обмундирование, на деление на «них» и «нас».

Они вышли во двор. Охранная система была включена и заливала его холодным, белым светом. Кошки смотрели на них со стены.

– Ты простишь меня за вчерашнее?

– Простить я могу, но для этого потребуется время. Ты отверг меня, Майк. И предал.

Молчание. Мерси взглянула на Майка и увидела, что у него изо рта идет пар. Плечи Майка под форменной ветровкой ссутулились, белокурый локон свисал, будто хвост покорной собаки.

– Не следовало мне столько пить.

– Не следовало делать и еще кое-чего.

– Я знаю, что поступил дурно.

Мерси посмотрела на лесозащитную полосу вдоль апельсиновой рощи. Высокие эвкалипты с шелестом раскачивались, их листья отливали серебром в лунном свете. Над деревьями мерцали звезды и проплывали рваные тучи.

Майк опустился перед Мерси на колени:

– Если бы я мог громадным черным маркером зачеркнуть кое-что, то сделал бы это. Взял бы все, случившееся позавчера, и выбросил. Мерси, в последнее время я всеми силами старался поддерживать наши отношения. Знаешь... мне это очень трудно говорить, но без тебя я несчастен. Ты мне нужна. Я мечтаю быть с тобой, с Тимом и Дэнни, чтобы мы жили в большом доме, где достаточно места для всех. Я стараюсь усердно работать, мне это необходимо, но когда возвращаюсь домой, хочу, чтобы там была ты. Я предоставлю тебе столько времени и простора, сколько нужно. Можешь делать все, что угодно. Работать, завести от меня ребенка, если пожелаешь. Я на все согласен. Мне уже тридцать восемь лет, положение у меня прочное. Было прочным. Я знаю, кто я и что мне необходимо. Мне нужна ты, потому что я люблю тебя.

Он достал из кармана ветровки какую-то вещицу и положил Мерси на колено. Серую, с закругленными краями, с тонкой металлической полоской посередине. Тим, которого всегда манили маленькие предметы, потянулся к ней. Но Мерси взяла ее первой и ощутила замерзшими пальцами бархат.

– Понимаю, сейчас ты не можешь ответить. Но хотя бы подумай над этим. Я очень хочу, чтобы ты подумала.

Мерси посмотрела на него. Ветер ерошил его волосы, Майк улыбался.

– Ты очень боялся? – спросила она. – Того, что Обри это сделает? Я прочла твои письма и открытки. Ты знаешь, о чем я говорю.

Она увидела в холодном свете, как его лицо покраснело.

– М-м... беспокоился. Да, я думал, она может попытаться... поставить меня под удар. Когда она завела об этом речь, я понял, что знал ее не так уж хорошо. Я не догадывался, как она поступит. И понял: все, что я делал, может обернуться против меня, выставив в отвратительном свете.

Мерси всматривалась в его опухшее лицо, в усталые глаза.

– Ты любил ее?

– Я ни разу не касался ее. Если не считать рукопожатий, о которых говорил тебе, и одного-двух объятий. Я никогда...

– Но любил ты ее, Майк?

– Мне показалось, я влюбляюсь в нее. И тогда я понял, что это нужно прекратить.

Даже на сильном ветру эти слова повисли перед ней, твердые, будто камни, неподвластные стихиям.

– Как ты собирался это прекратить?

– Выйдя в тот вечер после ужина, я понял, что все кончено. Я подошел к краю пропасти и заглянул вниз. Я не хотел туда падать. Я узнал то, что мне необходимо было знать.

– И что же это, Майк?

– То, чем я не горжусь.

– Что тебе нужно было знать?

– Пожалуй, что кто-то способен найти меня... привлекательным, и только. Этот вопрос касался только меня. Не меня и тебя, Мерси. И никого другого.

«И ты отправился к проститутке, чтобы получить ответ», – подумала она.

Мерси вернула ему коробочку. Взяла на руки Тима и встала. Майк остался стоять на коленях.

– Я знал, что ты не возьмешь его, ну и ладно. Кольцо у меня уже полгода, но время всегда казалось неподходящим. Сейчас оно определенно неподходящее. Но я хотел, чтобы ты знала, чего я желаю. Мне очень важно, чтобы ты поняла, как я сожалею о вчерашнем. Я буду хранить кольцо, пока ты думаешь.

Майк встал и поцеловал Мерси в щеку. Ее лицо так замерзло, что она едва ощутила поцелуй. Тим ухватил Майка за щеку, Майк улыбнулся. В резком свете ламп он выглядел кем-то едва знакомым, усталым мужчиной-мальчиком с холодной, как звезды, улыбкой.

Майк мягко обнял Мерси и Тима. Потом она почувствовала пальцы его другой руки на внутренней стороне бедра.

– Давай погреемся. В объятиях друг друга. Прошло много времени. Может, нам удастся вспомнить, кто мы.

– Я знаю, кто я.

Майк отпустил ее.

– Я не потеряю тебя, Мерси. Пусть меня опозорят, пусть ты не захочешь больше на меня смотреть, но я тебя не потеряю. Ты здесь навеки. И я тебя оттуда не выпущу.

Майк выставил палец, словно пистолетный ствол, и направил в свое сердце.

Глава 15

На следующее утро, в субботу, в гавани Дана-Пойнт Мерси взяла напрокат лодку с подвесным мотором и направила тарахтящее суденышко в бездонный простор Тихого океана. Когда вышла в открытое море, ее слегка замутило.

Мерси посмотрела на юг. Утро было холодным, ясным, и она видела громадные утесы, откуда на торговые суда сбрасывали бычьи кожи всего сто недолгих лет назад. На лбу у нее выступил холодный пот.

Зыбь подбрасывала маленькую лодку, и когда Мерси прибавила газу, скамья начала подскакивать под ней. Мерси смерила скорость относительно встречной зыби, и она показалась большой; уточнила относительно волноломов, и она показалась ничтожной.

Под рев мотора в голове у нее спорил сонм голосов.

Майк – хороший человек, но ты не понимаешь его.

Майк слаб и способен на ошибки.

Ты должна ему помочь.

Ты должна его подозревать.

Ты должна с ним расстаться.

Ты должна любить его.

Мерси посмотрела на высокие белые облака на западе, увидела чаек, кружащих над зарослями водорослей. Она пыталась увеличить скорость, но маленький двухтактный мотор работал на полную мощность, и Мерси ощущала запах масла, сгорающего вместе с бензином.

Ее едва не рвало от выхлопных газов, от тошноты, то и дело подступающей к горлу.

Мерси держалась ближе к берегу, на расстоянии, которое можно преодолеть вплавь. Она всегда недолюбливала океан. Он был ненадежен, склонен к насилию. Природный злодей, думала она.

Мерси едва не утонула в океане вместе с Тимом-младшим. По причинам, никак не связанным с ее желанием, океан отверг их и сохранил им жизнь.

Но Хесс любил океан, и Мерси решила, что Хесс оказал здесь влияние, какое-то остаточное расположение наверняка перешло от него к ней. Как к любовнице Хесса.

Мерси задумалась о нем и задалась вопросом, почему память должна быть мучением.

Щурясь, она посмотрела на юг, увидела пирс Сан-Клемента и осознала, что находится всего в миле-другой от Уэйв-стрит, 23, от того крохотного участка океана, где лежит ключ к раскрытию убийства Обри Уиттакер.

Через полчаса Мерси была прямо напротив этого дома. Попыталась проследить траекторию пули исходя из того, что та летела по прямой сквозь сердце Обри, через тонкое стекло раздвижной двери, в безграничное море.

Она посмотрела на воду вокруг качавшейся лодки: сине-фиолетовая, с серебристыми гранями волн, сверкающими как зеркала в бесконечных, никогда не повторяющихся вариациях.

Мерси понимала, что площадь предмета, который она надеется найти, около половины квадратного дюйма, возможно, он немного сплющен, но примерно этого размера. И он погрузился на дно.

Она посмотрела на пляжную сумку, скользнувшую с кормовой скамьи и теперь лежавшую мокрой от брызг. Сквозь отверстие были видны красные ласты, розовая маска и накрашенная трубка акваланга.

Мерси толкнула сумку носком ноги. Съежилась от холода и прошептала, что может надеть акваланг и нырять. Сделать сотню погружений сегодня. Сотню завтра и по сотне ежедневно до конца дней, но так и не найдет пулю. Даже ни разу не достанет дна.

Эта истина противоречила вере в то, что упорный труд оправдывает себя, надежде и всему ее существу.

Майк любил эту девицу.

Майк думал, что любит ее.

Ему можно доверить свою жизнь.

Ему нельзя ничего доверять.

Мерси долго сидела, глядя в воду и твердя, что чудеса происходят только с теми, кто готов к этому. Она – готова.

Она снова посмотрела на двадцать третий дом, потом в западную сторону, на Каталину, видневшуюся низким пригорком на далеком горизонте. Поднялся предполуденный ветер, и она почувствовала, как он пронизывает ее суставы. Мерси завела подвесной мотор, развернулась и пустилась в обратный путь.

Через два часа Мерси стояла в спальне Обри Уиттакер, перед дверью шкафа, разглядывая себя в зеркале. Красное кожаное платье сидело на ней в обтяжку. Мерси понимала, что она полнее, чем Обри, и ниже ростом. Чуть менее красивая, подумала она.

Мерси повернулась. На золотых пряжках засверкал свет. Кожа хорошо пахла, слегка холодила, была, пожалуй, тугой, но она должна прилегать к телу, так ведь?

Мерси приподняла одной рукой волосы, затем другой. Поставила обе руки на бедра и опустила левую. Повернулась снова. Но что бы ни делала, Мерси не видела в своем отражении ничего привлекательного, соблазнительного, сексуального. Она выглядела большой женщиной с заплаканным лицом в маленьком платье.

Что получилось не так? Причина заключалась в том, что Майк сделал или не сделал.

Да, потому что ты ключ к нему.

Нет, Майк такой, какой есть.

Тебе нужно было любить Майка, изгнать из него все порочное, нездоровое, наносное.

Я не источник опасности. У меня есть сердце. Большое.

Большое и холодное. Большое и холодное.

Глава 16

Рассвет, утро понедельника, последние звезды гасли в бледном небе, когда Мерси, проехав мимо дома Майка, ставила машину за дерево, где он ее не увидит. Она выключила фары, и дубовые ветви исчезли из виду. Мерси заглушила мотор, почувствовала, как нервы напряглись, потом успокоились.

Она свесила руку за спинку сиденья, поводила ею в прохладной, утешающей пустоте. Наблюдала, как дым поднимается из труб по всему каньону Модеска, и пыталась заглушить внутренний голос, твердящий ей, что так поступать дурно.

Мерси уже двое суток слушала его. Спорила с ним, соглашалась, пререкалась, скандалила. Теперь, когда все было решено, она могла только велеть ему заткнуться и оставить ее в покое.

В семь часов две минуты Мерси увидела, как фургон Майка выехал из ворот и покатил по дороге. Майк начинал работу в четверть восьмого, и ему легче было бы умереть, чем опоздать.

Ты предаешь Майка, чтобы узнать его получше?

Ты разрабатываешь Майка, чтобы доказать его невиновность?

Через десять минут Мерси подъехала, остановила машину перед домом и вошла под начавшийся лай собак.

В доме, как всегда, пахло кофе и древесным дымом. Дрова в печи догорели, лишь угли мерцали за стеклом заслонки. Животные на фотографиях смотрели на нее. На автоответчике светилось одно сообщение, и Мерси включила его.

Майк, это твой отец, ты там или...

* * *

Кухня была аккуратно прибрана, посуда вымыта, бутылка из-под виски лежала в мусорном ведре.

Мерси заглянула в комнату Дэнни, потом в гостиную и двинулась по узкому коридору в спальню Майка.

Знакомые запахи: лосьон после бритья, дезодорант, влажный букет запахов принимавшего душ мужчины. Комната оказалась большой, темной, с единственным окном, выходящим на крутой склон холма, заслонявшего солнце почти весь день. Мерси включила две лампы.

Постель Майка была неприбрана. Возле одной стены стоял письменный стол – дверь, положенная на картотечные шкафчики, – с компьютером и принтером. Провода тянулись через отверстие для дверной ручки. Фотографии ищеек, справочники по ищейкам, книги об ищейках. На соседней стене индейское одеяло, висящее над коллекцией наконечников для стрел. Возле другой стены книжный шкаф и полки для фотографий, ценных окаменелостей и раковин, небольшие цитаты из Библии, которые мать Майка писала от руки на цветной бумаге и вставляла в маленькие стоячие рамки.

Кто найдет добродетельную жену?

Цена ее выше жемчугов.

Уверено в ней сердце мужа ее,

И он не останется без прибытка.

«Боже милостивый, – подумала Мерси, – может, Тебе сразить меня сейчас насмерть и покончить с этим? Мой внутренний голос будет согласен с тобой. Уничтожь меня. Уничтожь».

Но он не уничтожил ее, и Мерси принялась за то, что лучше всего умела делать.

Меньше чем за минуту она нашла в шкафу черный свитер. В нем Майк ездил на ужин к Обри Уиттакер. С вырезом лодочкой, туго облегавший тело, и Майк надевал его, когда хотел хорошо выглядеть. Свитер оттенял его белокурые волосы, светлую кожу и подчеркивал рельефность мускулатуры.

«Смесь черной шерсти с орлоном, явно не из ее платья. Возможно, из свитера или какой-то верхней одежды...»

Мерси прочла надпись на ярлыке: 65 процентов овечьей шерсти, 35 процентов орлона. Чистый, аккуратно сложенный, без крови.

Она сказала себе, что это ни о чем не говорит, совершенно ни о чем – кроме желания выглядеть наилучшим образом перед Обри. В душе у нее шевельнулась досада.

Это означало немногим больше, чем бежевый ковер в его спальне. Ковер, на котором она стояла.

«Предаешь Майка потому, что любишь его? Или потому, что он унизил тебя?»

Чулан был старым, полозья скверными, и Мерси пришлось налечь на раздвижную дверь, чтобы открыть ее. В дальнем конце у стены лежали вещи, которые она оставила здесь: халат, чистые джинсы, блузка, легкая куртка.

Мерси опустилась на колени и стала разглядывать обувь. У Майка было ее в избытке – около двадцати пар двенадцатого размера. Она стала вынимать их одну за другой и смотреть на узор подошвы. Ничего похожего на след у Эвана О'Брайена. В дальнем углу, за длинной сапожной щеткой, она отыскала старую, пыльную байковую сумку, где лежали поношенная пара мокасин, пара кроссовок с засохшей грязью, пара сапожков «чакка».

Узор подошв «чакки» был тем же, что на отпечатке в лаборатории. Вдоль одного выступа в форме обращенной острием назад запятой была темная, липкая масса. И в центральном круге на правом каблуке тоже.

Мерси прокляла Майка. И себя. И Бога – как творца всех вещей.

Она сложила обувь в сумку и поставила ее обратно за щетку. Встала и снова налегла на дверь, чтобы закрыть ее.

Мерси твердила, что существует какое-то объяснение. Существует. Должно существовать.

Теперь уже потная, с часто и сильно колотящимся сердцем, она стала обыскивать шкаф, книжные полки, картотечные шкафчики, ящики стола. Если Майк писал Обри Уиттакер, то она могла отвечать ему. Послать письма с выражениями привязанности. Любви. С угрозами.

Под белыми гольфами Мерси увидела коробочку, которую Майк предлагал ей накануне вечером, и раскрыла ее. Простой золотой солитер с бриллиантом величиной с ластик на конце карандаша и гораздо более красивый. Она поспешно закрыла коробочку, надеясь, что это поможет ей не чувствовать себя столь гадко. Нет. Ей представилось пятно, расходящееся от ее сердца до края Вселенной и дальше.

«Успокойся. Успокойся же. Существуют объяснения».

Мерси нашла небольшую связку писем под кроватью, в оружейном сейфе, где Майк хранил для самозащиты «Магнум-357». Он заставил ее заучить комбинацию цифр на тот случай, если ей потребуется пистолет, когда его не будет дома. Заставлял повторять снова и снова: четыре-четыре-пять-семь, четыре-четыре-пять-семь, и теперь она воспользовалась этой комбинацией, чтобы найти любовные письма от проститутки.

Ее сердце колотилось неистово, голова кружилась от ярости, чувства вины, боли, и читать их Мерси не могла. Она лишь резко раскрывала письма и бегло просматривала:

ка-ак ми-ило с твоей стороны написать... как необычно полицейскому говорить такие слова девушке вроде меня... я тоже питаю к тебе те же чувства... согласна, что дружба одна из уловок... ты порядочный человек... буду рада встретиться с тобой за кофе или прогуляться по... очень велика разница между нашими образами жизни... искренне, любовно, почтительно твоя, твоя, твоя... О.У., Обри, О. Уиттакер...

«Уничтожь меня, – сказала Мерси, потом повторила. – Эта шлюха была влюблена в него. Теперь помедленней. Читай медленно, узнай, что можно узнать».

Она посмотрела на штемпели и даты. Последнее отпечатанное на машинке письмо было датировано четвертым декабря.

Дорогой Майк, Темная Туча, Детектив, Пижон.

Я все время о тебе думаю, чем бы ни занималась и с кем! Мне кажется, со мной постоянно друг, правда, я довольна, что тебя на самом деле нет рядом, девушке иногда нужно уединяться, так ведь? Полностью согласна с тобой: мне нужен более пристойный способ зарабатывать на жизнь. Та часть души, которой я ненавижу себя, твердит мне, чтобы я продолжала делать то, что делаю, но я понимаю, слушать ее не стоит. Это... слишком уж просто. Полезно напоминать себе, какие мужчины свиньи, но, знаешь, мне хочется верить, что я ошибаюсь. Теперь, когда познакомилась с тобой, думаю, что, может быть, это не так.

Знаешь, я задаюсь вопросом, когда ты сделаешь доброе дело: дашь мне то, чего я заслуживаю. Я отдавала, отдавала тебе – не требуя ни цента, ха-ха – но когда ты собираешься мне отплатить?

Сознаю, ты стыдишься меня. Я всего-навсего проститутка. Понимаю, ты не можешь показываться со мной – что скажет твоя мамочка? Мне известно, в твоей жизни есть другая цыпочка. Но, Майк, если ты счастлив с ней, то почему все время у тебя такой жалкий вид? Я сделаю тебя счастливым. Вижу это по твоему, Т. Т., лицу! Думаю, пора тебе признать, что я на самом деле представляю собой, признать, что ты сделал. Пора расплатиться со мной. Вернуть долг! Я многого не прошу. Уверена, никто не может знать обо мне, особенно люди, с которыми ты работаешь, но думаю, не будет ли для тебя лучше всего сообщить им, что ты думаешь обо мне, делаешь со мной, что мы собой представляем? Возможно, признаться – самое лучшее, что я сумею сделать для тебя. Как мне измениться, если ты не позволяешь? Неужели я всегда останусь просто Обри, твоей профессиональной осведомительницей? Мне это надоело.

Надеюсь, у нас будет тысяча страстных ночей, чтобы разобраться во всем этом.

Обри.

P.S. Сегодня я видела картинку в одной книжке – в мир вошла душа по имени Ида. Таких вульгарных я еще не встречала: женщина, видимо, проститутка, прямо-таки съеденная заживо увяданием, отвратительное, жалкое тело, загубленное временем и мужчинами. Лучше умереть, чем быть такой. При виде этой картинки я расплакалась и осознала, кем ни за что не хочу становиться. Подумать только, ты называешь меня Мудрой Юной Женщиной! Иногда мне хочется умереть, но кто тогда будет выплачивать взносы за мой «кадиллак»? Помоги! Помоги, мистер Большой Сильный Полицейский!

Мерси положила письма обратно в сейф. Захлопнула крышку и услышала, как щелкнул замок. Посидела минуту на неубранной постели Майка, прислушиваясь к шуму проезжавшей мимо дома машины.

Какое странное чувство. Изумление. Потрясение. Мерси словно впервые видела себя в окружающем мире, признавала, что не такая, какой считала себя, и никогда не была такой. Она никогда не чувствовала себя такой одураченной с того утра, когда села в машину и ощутила руки изверга, которого искала, у себя на лице. Неужели ее глупости нет предела? Казалось, нет.

Мерси сказала себе, что должно существовать какое-то объяснение, и вспомнила слова Майка: Купил глушитель. Поужинал с ней, потом застрелил ее. Арестуй меня.

«Объясни это, сержант!»

* * *

Гараж представлял собой небольшое строение с двумя отделениями для машин, большой мастерской и складом наверху.

Мерси стояла возле верстака, глядя на ящики с инструментами и шкафчики, орудия для уборки двора, аккуратно повешенные на скобы в деревянных стенах, канистры с бензином и машинным маслом, вместительные пакеты с кормом для собак, который Полли, Молли и Долли с жадностью поедали, старый холодильник.

Она видела пар от своего дыхания, запотелость в углах окон, паутину на кусте остролиста снаружи, все еще усеянную капельками влаги.