Естественные причины

Сара проснулась в холодном поту от своих собственных стонов. Было половина пятого утра.

Вся дрожа, она с трудом вылезла из, кровати и набросила халат. Потом заварила чай и приняла горячую ванну. Она сознавала, что в ужас ее привели не только беспокойное содержание сна, и но сам факт, что она его вообще увидела. В детстве и юности она была рабыней всевозможных кошмаров. Наиболее навязчивый сюжет, который повторялся по два-три раза в неделю, показывал ее связанной, с кляпом во рту и совершенно беспомощной. А потом, почти каждую ночь, ей снилось, что в нее по многу раз втыкают нож, избивают, душат, сбрасывают с большой высоты или швыряют в море. Никогда во время этих страшных снов она, собственно, не видела лица нападавшего. Изредка мужчина – она никогда не сомневалась, что это именно мужчина, – прижигал ее горящими сигаретами. Порой эти яркие кошмары так преследовали ее, так мучили, что она отказывалась ложиться спать.

В подростковом возрасте, по предложению обеспокоенной учительницы, она стала лечиться у психолога. Для врача-женщины было очевидно, что какое-то событие в прошлом Сары – единичное или повторявшееся – стало причиной ее ужасов. Врач сделала все, чтобы выяснить первопричину. Но мать Сары, погружавшаяся все глубже и глубже в маразм слабоумия, не могла дать никакой полезной информации.

Тогда психолог направила Сару на серию гипнотических сеансов и однажды даже взяла отгул, чтобы свозить ее в Сиракузы на консультацию в университетский медицинский центр. Ничто не помогло. Сара просто не могла найти связи ни с каким событием своего детства, которое могло бы породить такие странные и истощающие фантазии.

Во время учебы в колледже, казалось, мучительные сны стали приходить реже, но они все равно навевали ужас. Она прошла еще один курс психотерапии и гипноза и даже согласилась принимать какие-то пилюли, предназначенные, по словам врача, изменить неврологический характер ее снов. Но это лекарство изменило лишь ее учебные показатели, в среднем за семестр они снизились с 3,8, до 2,9 балла.

В конце концов она все же обрела покой. И это случилось среди простых горных жителей, в деревушке в предгорьях Луанг Чанг Дао, всего в нескольких милях от бирманской границы. Ее наставник доктор Луис Хан привел ее к целителю – мудрому согбенному старику, которому, по словам Хана, было за сто десять лет.

Целитель, который разговаривал на одном из диалектов мандаринского наречия, которого Сара не понимала, объяснялся с ней с помощью Хана. Вызывались ли ее кошмары каким-то событием в прошлом или в будущем не имеет значения, сказал он. Важно было то, что она не была спокойной во время сна. Дух, руководивший ею в течение всего дня, оставался замкнутым в ней самой. Разрушительные сны представляли собой не что иное, как выражение гнева дневного духа, оказавшегося взаперти, который требовал полного от нее отделения, чтобы он тоже мог отдыхать и набираться новых сил.

Единственное, что Саре требовалось, чтобы покончить с кошмарами, по словам старика, – это выделять в конце каждого дня некоторое время на спокойное созерцание окружающего, что сначала успокоит руководящий ею дух, а потом освободит его.

Даже Луис Хан не знал точного состава чайного отвара, который приготовил для нее в ту ночь целитель. Но Сара охотно выпила напиток, и ее сразу потянуло ко сну. Проснулась она только через два дня и сразу поняла, что теперь ее дневным духом стал грациозный снежно-белый лебедь.

С тех пор каждый вечер, перед тем как ложиться спать, она предавалась созерцанию и часто чуть ли не видела, как улетает ее лебедь. Ее дни, даже самые суматошные, заканчивались покоем. И живые кошмары, с которыми ни она, ни многие другие врачи не могли ничего поделать, больше не повторялись – во всяком случае, до сегодняшней ночи.

В такое раннее время в доме Сары был отличный напор горячей воды, позже ее будет не хватать даже для приличного душа. Сара поддерживала уровень воды в ванной медленной горячей струей, пока не убедилась, что дрожь окончательно прошла. Ничего не случается без причины, напомнила она себе. Вера в это была одним из устоев, на которых она построила свою жизнь. Происходят события, которые учат нас или отсылают нас по другим, более важным направлениям. Пока она вытирала себя полотенцем и надевала халат, смысл кошмара – скорее, два смысла – стали для нее совершенно ясным.

Совершенно понятно, но абсолютно неприемлемо то, что она стала позволять, чтобы требования работы подавляли ее личную жизнь. Ее периоды созерцания и размышления стали короткими и малополезными. Связь с собственной духовной жизнью почти, порвалась. Она все меньше внимания уделяла себе, полагая, что ее труд на благо других достаточен, чтобы вдохнуть энергию для каждого очередного дня. Кошмар свидетельствовал о том, что это не так.

Кошмар говорил также о чем-то еще. Первые проблески зари засветились на фоне угрюмого, свинцового неба и высветили туманный дождь. Ага, понятно, ей нужно свободное время до работы, чтобы сосредоточиться, восстановить перспективу. Начиная с завтрашнего дня, решила она, если она не ночует в больнице, будет ставить будильник на двадцать минут раньше. Она включила пленку с записью океанского прибоя, положила большую подушку на пол и опустилась на нее в позе лотоса.

«Хоть бы мне сегодня сделать все правильно, – подумала она, делая несколько глубоких вдохов. – Для моих пациентов и меня самой. Пусть все будет хорошо».

Дыхание ее замедлилось, стало менее глубоким. Напряжение в мышцах исчезло. Ее мысли стали более расплывчатыми и менее навязчивыми.

Зазвонил телефон.

Пятый звонок свидетельствовал о том, что ее отвечающее устройство не включено, десятый – что звонивший проявляет настойчивость... или попал в беду. Ставя сто против одного, что ошиблись номером, или хуже – звонит чокнутый, Сара подползла к телефону возле тахты.

– Алло, – произнесла она, прочищая горло от остатков сна.

– Доктор Болдуин?

– Да.

– Доктор Болдуин, это – Рик Хоккис, из агентства Ассошиэйтед Пресс, присутствовал на вашей вчерашней пресс-конференции.

– С вашей стороны ужасно неумно и нетактично звонить в такую рань. – Она думала, бросить ли трубку. – Что вам надо? – все же спросила она.

– Ну, для начала хотел бы получить ваши замечания по поводу обвинений, содержащихся в утренней колонке Акселя Девлина в ваш адрес...

* * *

Лиза Грейсон сидела перед зеркальцем на распорке, стоявшем перед ней на столике-подносе, пытаясь как-то привести в прядок свои волосы. Через несколько минут в третий раз придет в больницу ее отец. На этот раз она готова встретиться с ним. Она решилась на это вчера вечером. Но меньше чем час назад посыльный доставил золотой кулон с бриллиантом и выгравированным на нем ее именем.

Если бы дело ограничилось только этим – если бы отец и дальше не понимал ее душевного состояния и того, что для нее важно, – она вполне могла бы опять прогнать его с глаз долой. Но к подарку была приложена записка. Она была написана на фирменной бумаге, заказанной много лет назад еще ее матерью, на которой был оттиск силуэта их дома в Стони-Хилл. Лиза отложила гребенку и стала всматриваться в картинку, гадая, изменили ли хоть сколько-нибудь ее комнату. Потом снова перечитала записку отца.

"Дорогая Лиза!

Знаю, что ты сердишься на меня за многое, причинившее тебе боль. Я очень, очень сожалею, что поторопился, не попытался лучше понять тебя. Ты нужна мне. Прости меня, пожалуйста, и вернись в мою жизнь. Обещаю, что на этот раз все будет так, как ты хочешь.

Люблю тебя, папа".

«Я сожалею». Пять лет. Пять лет вырваны из их совместной жизни. Неужели он действительно понял, что именно этих слов она ждала. «Я сожалею... Ты нужна мне». Лиза коснулась своей забинтованной ампутированной руки. Теперь и она нуждалась в нем. Возможно, всегда нуждалась.

Звонок телефона возле кровати прервал ее размышления.

– Алло?

– Лиза, это Дженин из ординаторской. Опять пришел ваш отец.

Когда Уиллис Грейсон постучал и вошел в палату, Лиза встретила его, встав с кровати. В одной руке он держал розу, а в другой газету. На мгновение он задержался в дверях, рассматривая ее. Потом бросил розу и газету и заключил ее в объятия.

– Ты не представляешь, как я страдал без тебя, – воскликнул он.

– Папа, ты писал, что сожалеешь о причиненной мне боли... о том, что прогнал меня. Ничего другого ты не говорил.

– Хочу, чтобы ты вернулась домой. Сегодня же.

– Думаю, они не выпишут меня до завтра.

– Они сделают это сегодня, если ты об этом скажешь. Я уже переговорил с доктором Слайдером и доктором Бленкеншипом. Твоя кровь восстановилась, а швы мы можем снять в своей больнице.

– Как моя комната?

– В Стони-Хилл?

– Да.

– Почему ты спрашиваешь, она... она такая же. Такая же, как в тот день, когда ты... такая же, какой она была всегда. Ты поедешь?

– Мне надо кое-что упаковать на квартире, и я хочу попрощаться со своими соседями.

– Тим и я поможем тебе, – взволнованно произнес Грейсон. Твоя подруга Хейди может приезжать в любое время и жить у нас, сколько она пожелает. Я несколько раз разговаривал с ней. Она замечательная.

– Мы можем выписаться из больницы прямо сейчас?

– Мы предупредим сестер и, как только подойдут твои врачи и подпишут бумаги, тут же уедем.

– Перед отъездом я хотела бы повидаться с доктором Болдуин.

Выражение лица Грейсона стало напряженным.

– Лиза, не хотела бы ты на несколько минут присесть? Нам надо кое о чем поговорить.

Он подал ей газету «Геральд», раскрытую на колонке Акселя Девлина.

– Умерли две женщины? Это правда?

– Боюсь, что да. Принимала ли ты эти лекарственные травы?

– Раз в неделю. В конце два раза в неделю. Две другие женщины делали то же самое?

Грейсон кивнул.

– Лиза, в коридоре ожидают два человека, которых я привел с собой. Ты поговоришь с ними? Они адвокаты. Хочу их нанять.

– Нанять их?

Грейсон жестом указал на повязку.

– Если кто-нибудь, хоть кто-нибудь виноват в этом и... и в том, что произошло с моим внуком, твоим сыном, то я хочу, чтобы они дорого за это заплатили.

– Но доктор Болдуин...

– Лиза, я не говорю, что именно она несет ответственность или вообще кто-либо конкретно. Я лишь хочу, чтобы ты переговорила с этими адвокатами.

– Но...

– Золотце, две другие женщины и их младенцы уже погибли от этого. Надо докопаться до истины. Ради них, ради тебя и особенно ради той, что окажется следующей.

– Если ты пообещаешь мне, что ничего не станешь делать без моего одобрения, – задумчиво произнесла она.

– Обещаю.

– Папа, я серьезно это говорю.

– Ничего не будет предпринято без твоего одобрения. Так поговоришь ты с этими людьми?

– Если ты действительно, по-настоящему этого хочешь.

– Хочу.

Грейсон подошел к двери, приоткрыл ее и сделал знак. Тут же в палату вошли двое мужчин с атташе-кейсами. Один толстый, другой тощий, с резкими чертами лица, цепкими серыми глазами.

– Мисс Лиза Грейсон, – гордо произнес отец, затем жестом указал на толстяка: – Это – Гейб Прист. Его фирма ведет большую часть наших дел на Лонг-Айленде.

Адвокат сделал шаг вперед, готовый протянуть Лизе правую руку. Но тут же сообразил, что делает оплошность, отступил назад и кивнул.

– А этот человек будет заниматься нашими делами в Бостоне, – Грейсон попросил его жестом податься вперед. – Лиза, познакомься, пожалуйста, с Джереми Мэллоном.

Глава 14

В четверть второго пополудни, впервые в своей профессиональной жизни, Сара попросила, чтобы ее заменили на операции. Операция – перевязка трубы с помощью лапароскопа, была относительно несложной, которую ей даже хотелось сделать. Но все утро пришлось мельтешиться на собраниях, совещаниях, давать объяснения, разговаривать по телефону. И хотя она очень старалась, но не смогла собраться, чтобы чувствовать себя уверенно в операционной.

Если врач отвлекается – по личным или профессиональным соображениям, – больница превращается для него в очень трудное и опасное место. Сара не раз слышала такое высказывание на обязательных курсах по вопросам профессионального риска и финансовой ответственности. Даже при самых благоприятных обстоятельствах, предупредил один лектор, возникает возможность совершения ошибки, которая, как ворона, устраивается на плече каждого доктора и питается усталостью, нехваткой времени, рутиной и отсутствием сосредоточенности. Распадающаяся семья, материальные затруднения, алкоголь, наркотики, обвинения любого характера в неправильном поведении только повышают степень риска.

Отвлечение хоть на мгновение, минимальный недоучет медицинского предписания, неумение заметить какой-то из десятков показателей лабораторных анализов – перечень возможных трагических исходов в отделении интенсивной терапии бесконечен, опасности часто носят завуалированный характер.

«Заставьте того или другого врача встать на место хирурга, – подумала Сара, – и вынудите его огласить мучающие его проблемы, и ворона, о которой говорил лектор, превратится в стервятника». Она выпила чашку чая в общежитии для стажеров и прилегла, пытаясь усилием воли отделаться от головной боли.

За звонком в половине шестого утра из Ассошиэйтед Пресс быстро последовали три других, тоже от журналистов, все они хотели узнать ее мнение о колонке Акселя Девлина. В десятый раз повторив, что комментировать колонку она не будет, в четвертый раз попросив больше ей не звонить, она выдернула телефонный штепсель из розетки.

Попытка вернуться к медитации оказалась бесплодной. Наконец, надев желтый непромокаемый плащ, она под мелким дождем покатила свой велосипед к небольшому магазину в конце улицы. Там было всего трое покупателей, и все они, казалось, не сводили с нее глаз. Расплачиваясь за кофе и булочку у стойки с горячими напитками, Сара взяла, стараясь придать своему выражению как можно более индифферентный вид, экземпляр газеты «Геральд». Укрывшись в подъезде закрытого магазина дальше по улице, она сначала бегло просмотрела колонку, а потом внимательно прочитала сочинение Акселя Девлина.

Статья очень ее расстроила своей наглой предвзятостью и явным желанием подковырнуть. По существу, то, о чем написал Девлин, соответствовало фактам. Все три жертвы ВСК были на приеме у Сары в отделении помощи на дому. И все трое высказались за то, чтобы принимать лекарственные травы вместо синтетики. Но каковы бы ни были причины их кровотечения, эта проблема не имела ничего общего с их выбором. Травы, которые она прописывала, точно соответствовали составу, который, согласно научным исследованиям, превосходил синтетические лекарства. У нее имелись копии статьи, опубликованной на английском языке в одном из наиболее авторитетных медицинских журналов Азии, и она могла бы дать такую копию, если бы ее попросили.

За содержание и точность ее состава трав отвечал Квонг Тян-Вен, один из старейших, наиболее опытных специалистов по лекарственным травам северо-востока страны. Она могла поспорить, что точность дозировок его лекарств была скрупулезнейшей, мало кто из фармацевтов, особенно занимающихся лекарствами для рожениц, был столь пунктуален. После принятия соответствующих правительственных правил о производстве лекарств для рожениц появились сообщения о том, что теневые компании распространили недоброкачественную продукцию. И зачастую такие лекарства таили в себе угрозу для жизни. Однако виновные если и наказывались, то только в форме предупреждений и чисто символических штрафов. Сара думала, что было бы неплохо осветить это в прессе. Если бы только Девлин честно отнесся к своей работе. Если бы он только попытался узнать и ее точку зрения. А теперь перед ней маячила перспектива проведения пресс-конференции в одиночку, чтобы гарантировать ясность и полноту ответов на эти обвинения.

Все это утро окружавшая ее обстановка поразительно отличалась от поздравлений и похлопываний по плечу, характерных для того дня, когда она спасла Лизу иглотерапией. К тому времени, когда она пришла в родильно-гинекологическое отделение для обхода, там везде лежали копии статьи из «Геральд» – в ординаторской медсестер, на столиках в палатах больных, даже в служебной ванне.

Можно было чуть не физически чувствовать холодность со стороны многих медсестер, слышать шепот за спиной и краем глаза ловить жесты. Но практически никто не заговорил с ней об этой колонке... никто, за исключением заведующего ее отделением, начальника отдела кадров, старшего административного работника больницы и руководителя отдела по отношениям с общественностью.

К полудню она преодолела отчаянное нежелание зайти к Лизе. Уж кто-кто, а она-то и была тем человеком, который мог бы опровергнуть намеки Девлина. Ее расстроил вид пустой палаты, убранной и подготовленной для следующего пациента. Но еще больше поразило то, что Лиза уехала из больницы вместе со своим отцом пятнадцать минут назад, даже не попытавшись позвонить Саре. И не оставила никакой записки. Просто получила бумажку от Рэндала Снайдера о выписке и уехала. Час спустя Сара попросила, чтобы кто-нибудь заменил ее на операции с использованием лапароскопа.

В половине третьего она немного вздремнула, приняла три таблетки аспирина, что несколько сняло головную боль. Положив экземпляр «Геральд» на небольшой металлический столик, вынула из ящичка листы разлинованной бумаги. Сара всегда отличалась бойцовскими качествами, но в последнее время она дважды отказывалась удостаивать своим ответом выпады Акселя Девлина. На этот раз никак нельзя было отвернуться от его хамства. Она еще и еще раз повторит, в чем заключаются ее убеждения и какова ее квалификация. И она не успокоится до тех пор, пока не разоблачит его разрушительную, безответственную журналистскую практику.

В учебном заведении Уэлси высокой оценки удостоилась ее работа по антропологии, как по содержанию, так и по стилю изложения. Она была в состоянии подготовить такой информационный материал для прессы, который поставит Девлина на место, а одновременно явится хорошим пропагандистским материалом в пользу фитотерапии.

Еще раз внимательно прочитав колонку, Сара подчеркнула ключевые слова, и фразы – это позволит определить, кто же был информатором Девлина. Гленн Пэрис говорил о постоянных, приносящих ущерб утечках информации и даже пригрозил, что выгонит с работы виновного, когда установит – кто это. Не явилась ли эта колонка результатом еще одной такой утечки или кто-то старался утопить именно ее?

«Предродовые дополнительные лекарства из трав... девять различных корней и трав... слоновый сонник... лунный дракон...»

Могло ли так случится, что с Девлином встретилась одна из ее пациенток и показала ему полученные в клинике лекарства? Вряд ли. Она никогда не делала секрета из набора лекарств или их состава. И никто – даже сам Девлин – не проявлял к этому ни малейшего интереса. Не проявлял до сегодняшнего дня.

«Двое из этих... пациенток скончались, а третья осталась калекой...»

Сара машинально чертила карандашом на бумажной подстилке. Кто мог знать, что она принимала в клинике в то или иное время всех троих пациенток? У кого доступ к их историям болезни? Поверит ли Девлин кому-либо другому, кроме врача?

«Откуда поступают эти травы и корни? Кто проверяет их на зараженность?.. Их структурный состав?..»

Даже сами формулировки этих вопросов звучали профессионально. Кто-то передал ему их в готовом виде. Кроме того, этот кто-то почти наверняка медик, врач. Сара закрыла глаза на несколько минут, напрягая свою память, мысленно перебирая и сопоставляя различные факты.

– Неужели? – вдруг прошептала она. – Неужели это возможно.

Она запустила карандаш в стенку. Затем схватила больничный халат и бросилась из комнаты.

– Почему, Эндрю? – вслух воскликнула она, сбегая по лестнице вниз. – Господи, зачем он это сделал?

* * *

– Конечно, из-за денег, – прямо ответил Трюскот.

Сара стукнула кулаком по газете «Геральд», как раз по колонке с профилем Акселя Девлина.

– Эндрю, я знаю, что вы не любите Гленна и вам не нравится наше заведение. Но мы дружим более двух лет. Неужели вы можете так поступить со мной из-за денег?

– Не просто из-за денег, дорогуша. Из-за кучи денег. Что же касается дружбы... последний друг, которого я запомнил, украл у меня в четвертом классе велосипед и подарил его девушке, которая ему нравилась.

– Ах, Эндрю.

– Вы сумеете вылезти из этого, детка. Возможно, вы одна из самых умных женщин, которых я знаю. И запомните, нет плохой огласки, существует лишь гласность! Статья пробудит интерес общественности к вашим делам.

– Это чушь, и вы знаете это. Кто вам заплатил? Девлин? «Эвервелл»? – Сара с яростью смотрела на хирурга.

– В общем-то вас не касается, кто мне заплатил, – ответил Трюскот. – Сара, вы знаете, что я не возвожу клевету... ни на это заведение, ни на вас. Вы действительно принимали всех трех этих женщин, и вы снабжали их своими растительными препаратами.

– Эндрю, перед тем как передавать какую-то обрывочную информацию такому человеку, как Девлин, хотя бы потрудились переговорить со мной или почитать материалы исследований по этим дополнительным лекарствам. Вы знаете, что поступили нехорошо...

– Вот что я вам скажу, – выпалил он, ожесточившись. – Я признаю, что я поступил нехорошо, если вы признаетесь, что вы – высокомерны и нетерпимы к недостаткам своих коллег. Вы ходите, задрав нос от мысли, что вам известны большие секреты, неведомые нам, несчастным ограниченным Д.М. И каждому, здесь работающему, это кажется опасным.

– Но...

– Дайте мне закончить! Вы можете думать, что своим примером помогаете нам стремиться к совершенству в работе. Но даже в этом заведении, в этой скрипящей гранулированной общаге, где сходит с рук почти все, вы выглядите белой вороной. Женщины, работающие здесь в штате, считают, что у вас нет достаточной профессиональной подготовки, а мужчины так вас опасаются, что избегают, как морские капитаны айсбергов. Поэтому перед тем, как критиковать меня, посмотрите сначала на себя.

У Сары слезы подступили к горлу. С ней обошлись несправедливо, этот человек явно несправедлив. И, несмотря на это, факт оставался фактом, он вынуждал ее оправдываться. В течение многих лет работы в МЦБ она видела всеобщее уважение и признание со стороны персонала – и мужского, и женского. Многие, вроде Алмы Янг, использовали каждый случай, чтобы сказать ей об этом. Оценка ее работы всегда была самой высокой среди стажеров. После двух десятилетий практической работы в одиночку, Рэндал Снайдер подумывал о том, чтобы взять ее в компаньоны. Почему она позволяет этому отголоску Питера Эттингера так хамить?

Она прикусила губу, преодолевая желание заплакать. Потом схватила «Геральд» и направилась к двери.

– Куда вы собрались? – спросил Трюскот.

– Продолжать свою работу.

– Как вы поступите с тем, что узнали?

– Если вы хотите знать, пойду ли я к Гленну, то отвечу: пока не знаю.

– Меня нельзя уволить. Без веских доказательств.

– Эндрю, отозвалась она, не поворачиваясь к нему, – благодаря вам в данный момент у меня появились дела поважнее, чем беспокоиться, уволят вас или нет.

Глава 15

7 июля

Гимнастический зал, просторный солярий в задней части Большого дома, были так же хорошо оборудованы, как и большинство клубов здоровья. Аннали Эттингер, хотя она и не была таким же фанатиком физических упражнений, как ее отец, все же ходила туда каждый день. Там был обычный набор гимнастических снарядов и оборудования: движущаяся лента для бега на месте, стационарные велосипеды, лодки, крутящиеся барабаны, тренажеры для ног и рук, а также бассейн с проточной водой, перекладины, козлы, акробатические маты и сауна. Сегодня Питер только что закончил урок с тренером и занимался теперь упражнением с гирями. Аннали симулировала, шагала себе по движущейся дорожке, ожидая удобного момента для разговора.

Хотя она больше и не боялась, как прежде, этого человека – многие годы он внушал ей большей страх, – но и не чувствовала себя спокойно рядом с ним. В большинстве случаев реакции его были непредсказуемы, и сейчас она совершенно не знала, как он отнесется к новости, которую она собиралась ему преподнести.

Она взглянула на него. Питер Эттингер и сейчас, в свои сорок восемь, фигурой производил впечатление тридцатилетнего. Он одержимо закалял себя, укрепляя мышцы и гибкость суставов, и по сорок минут тратил на упражнения по системе йогов. Он не привык поддаваться слабостям или неудачам в своей личной и профессиональной жизни. Как он отнесется к решению, которое приняла его дочь?

Аннали не было и двух лет, когда он привез ее из Мали. В своих рассказах об удочерении Питер ни у кого не оставлял сомнений, что он спас ей жизнь. Ее мать умерла от дизентерии, и шансы, что она сама выживет, были небольшие.

– Мне хотелось взять с собой всех сирот этой деревни, – много раз говорил он ей. – Но это было невозможно осуществить. Поэтому я, как врач, сделал все, что мог, для детей на месте, а тебя все же взял с собой, потому что ты намертво вцепилась мне в ногу.

С самого начала он установил для нее тот же режим, те же стандарты достижений и успехов, которых придерживался сам. Может быть, это было и неправильно, но другой формы воспитания он не знал. За все годы ее школьного обучения его не переставали беспокоить ее проблемы, особенно связанные с лишним весом. И хотя она чувствовала, что он осуждает ее полноту, часто несправедливо, она не сомневалась в его искренней заботе.

За двадцать лет их совместной жизни, он встречался со многими женщинами, с двумя жил и на одной женился. Но она никогда не чувствовала, что он ставит ее на второй план. И теперь, несмотря на годы мятежного настроения и невнимания Аннали, он радушно принял ее дома, обеспечивал материально и включил в свой проект «Ксанаду» – часть своей мечты.

Холистская община здоровья «Ксанаду» взводилась на ста пятидесяти акрах пахотной и лесистой местности, размежеванной вековыми каменными заборами. Большой дом, беспорядочно построенное здание из тринадцати комнат, был сооружен в 1837 году. К тому времени, когда Питер купил эти развалины, дом пришел в упадок в такой степени, что несколько архитекторов сочли, что его невозможно восстановить. Он доказал, что они не правы. И вот теперь дом с высокими потолками, восстановленный в своем первоначальном виде, превратился в центр «Ксанаду». Питер выделил Аннали небольшой офис на первом этаже и назначил ее заместителем директора по сбыту и по связям с общественностью. Они решили – практически, решил он сам, – что когда она возобновит свои занятия в январе на последнем курсе, то перейдет на отделение бизнеса. А через полтора года получит диплом и станет магистром экономики управления. А до тех пор во время летних и зимних каникул будет наращивать свою роль в «Ксанаду».

И вот теперь, вольно или невольно, эти тщательно продуманные планы придется менять.

– Эй, папа, ты выглядишь молодцом. Хорошо выглядишь, – бросила она ему.

Питер приседал с пятифунтовыми гирями в каждой руке. Его лоб и коротко подстриженные серебристые волосы увлажнились от вполне нормального, по мнению Аннали, выделения пота. «Отличная, испарина, – подумала она. – Так-то вот, Питер Эттингер в полном порядке».

– Наслаждайся молодостью, пока молод, – отозвался он, не замедляя темпа. – С годами это становится делать все труднее. Ты уже закончила?

– Да. Я... у меня сегодня нет особого настроения. После этого замечания Питер неожиданно прекратил свое упражнение.

– Раз уж ты завела об этом разговор, то хочу сказать, что в последние несколько дней ты выглядишь не лучшим образом, – заметил он, отираясь полотенцем.

«Пустяки, – подумала она. Она сомневалась, что они видели друг друга хотя бы пять минут в течение предшествующей недели. – Не надо давить на меня, Питер? Поверь, мне и так трудно».

– Слегка умаялся, да? – спросила она.

– Да, вот именно. – Он взглянул на ее черное с тонкими чертами лицо. – Очень забавно.

Аннали напомнила себе, что чувство юмора у отца было развито в значительно меньшей степени, чем остальные его замечательные качества. Она поступит правильно во время этого разговора, если поубавит свою склонность все вышучивать. Она потянулась всем своим длинным стройным телом и подумала, заметил ли он небольшую выпуклость под ее обтягивающими спортивными брюками.

– У меня немного побаливает живот, – сказала она.

– Может быть, выпьешь чая с джинсенгом?

Он посмотрел в окно на скрепер, который с грохотом спускался с холма, направляясь к строительной площадке, раскинувшейся амфитеатром у озера.

– И слегка вспучило.

– В таком случае, может быть, добавим немного настоя на коре яблони и шафране.

– И... и у меня уже пять месяцев нет менструации.

Питер заметно напрягся и медленно повернулся в ее сторону. – Сколько времени?

– Пять месяцев.

Его глаза сузились.

– Значит, надо полагать, что ты забеременела?

Аннали удалось изобразить слабую улыбку.

– Вполне вероятное предположение, – отозвалась она.

– Вест? Музыкант?

– Да. Его зовут Тейлор, отец, если ты не забыл.

– Ты уверена в этом?

– В том, что его зовут Тейлор?

– Нет, что ты в положении.

Аннали изучающе смотрела в лицо отцу и вслушивалась в его голос, чтобы понять, о чем он думал и что чувствовал. На первый взгляд признаки были обнадеживающие.

– Уверена, провели тест. И, Питер, прежде чем ты задашь очевидный вопрос, хочу сказать, что я очень счастлива и взволнована всем, что произошло.