Пуговица-камея

– Ну, если уж нельзя иначе, так слушайте. Лучше всего будет начать с того, что эта женщина, которая по вашим словам убита, была здесь известна под именем Розы Монтальбан или, как все ее звали, La Montal-ban.

– La Montalban? – повторил Барнес. – Разве она была актрисой?

– Да, до некоторой степени, хотя и не выступала на сцене. Она содержала игорный дом на Ройяль-стрите; это был настоящий дворец, и не один молодой осел оставил там свой последний шиллинг.

– Какое это имеет отношение к Митчелю? Причем он тут?

– Я не могу сказать вам этого точно; тут кроется какая-то тайна. Я также часто бывал на Ройяль-стрите и до некоторой степени знал Митчеля, так как он постоянно вертелся там. Потом он на некоторое время скрылся, а когда вновь появился, то был нам представлен в качестве мужа Монтальбан. Ходили слухи, что он было женился на другой девушке, молодой креолке, которую затем бросил; но я не знаю ее имени.

– Не слыхали ли вы чего-нибудь о ребенке, девочке?

– Это также была странная история. Была маленькая девочка, маленькая Роза, и одни говорили, что это ребенок креолки, но Монтальбан всегда утверждала, что это ее ребенок.

– Что сталось с Митчелем?

– Около года спустя после того, как стало известно, что он муж Монтальбан, он исчез, а года через два случилось новое событие: ребенок был похищен. Монтальбан назначила большое вознаграждение, но девочка не нашлась. Года через три после этого дела ее пошли худо и она исчезла.

– Если вся эта история верна, она может иметь большое значение. Смогли бы вы узнать этого Митчеля?

– Этого я не могу утверждать точно, тем более, что я теперь припоминаю, что было два Митчеля и обоих звали Лерой.

– Вы уверены в этом? – спросил с удивлением Барнес.

– Вполне. Они были двоюродными братьями. Второй был моложе, и я не знал его лично. Он был в некотором роде пай-мальчик, а этого сорта люди не в моем вкусе; припоминаю только, что слышал, что он был влюблен в одну молодую креолку. Но я мог бы указать вам на человека, который все знает.

– А кто это?

– Старый господин по фамилии Нейльи. Он был близко знаком с семьей молодой креолки и знает подробнее историю Митчеля. Я думаю, что он был во власти у Монтальбан, которая о нем что-то знала. Теперь, когда она умерла, он, может быть, и решится заговорить.

– Хорошо, достаньте мне его адрес и постарайтесь узнать что-нибудь о другом Митчеле, примерном мальчике, что с ним стало? Я хорошо вам заплачу, только не давайте заметить Зефтону, что вы не для него работаете.

– Нет, теперь я принадлежу вам. Вы разгадали Зефтона и хорошо сыграли свою игру; теперь я ваш человек. До свиданья.

На следующий день Барнес посетил мистера Нейльи. Старый господин принял его со старомодной вежливостью и спросил, чего он желает, но Барнес не знал, с чего ему начать.

– Я пришел сюда, мистер Нейльи, – сказал он наконец, – чтобы просить вашей помощи в деле справедливости. Я долго не решался беспокоить вас, и если все же делаю это, так только потому, что мне больше ничего не остается.

– Прошу вас, говорите, – отвечал Нейльи.

– Мне нужны сведения о некоей Монтальбан… Выражение лица Нейльи внезапно изменилось и

приветливая улыбка исчезла.

– Я ничего не знаю об этой женщине, – холодно сказал он, встав и направляясь к двери. Барнес на минуту растерялся, но пришел к решению, что следует действовать быстро, чтобы не потерять надежду узнать что-нибудь.

– Одну минуту, мистер Нейльи! – закричал он. – Вы, конечно, не откажетесь помочь найти убийцу этой женщины.

Эти слова возымели ожидаемое действие.

– Убийцу? Хотите вы этим сказать, что она убита? – спросил Нейльи, возвращаясь на прежнее место.

– Роза Монтальбан убита несколько месяцев назад в Нью-Йорке, и я, кажется, напал на след ее убийцы. Желаете вы помочь мне в этом деле?

– Смотря по обстоятельствам. Вы сказали, что эта женщина умерла, и это меняет дело. Я имею достаточно, по крайней мере для меня, оснований не говорить об этой даме, но раз она умерла, это меняет дело.

– То, что я желаю от вас узнать, мистер Нейльи, очень просто. Знаете ли вы человека по имени Лерой Митчель, бывшего мужем этой женщины?

– Я его очень хорошо знал: это был отъявленный негодяй, хотя по внешности и приличный человек.

– Знаете ли вы, что с ним стало?

– Нет, он внезапно покинул Нью-Орлеан и никогда больше не возвращался сюда.

– Знали вы маленькую Розу Митчель?

– Ах, как часто сидела она у меня на коленях. Этот человек был ее отцом; он обманул одну из прелестнейших в мире девушек.

– Знали ли вы эту девушку? Знаете вы, как ее зовут?

– Да.

– Как же?

– Это тайна, которую я не для того хранил столько лет, чтобы доверить ее чужому человеку. Вы должны привести мне очень важные основания, чтобы я решился сообщить ее вам.

– Я вам объясню дело. Этот Митчель находится в настоящее время в Нью-Йорке и собирается жениться на прелестной молодой девушке, и я думаю, что он убил Розу Монтальбан или Митчель, чтобы устранить ее, так как она выманивала у него деньги. У него же находится и ребенок.

Нейльи вскочил и некоторое время ходил взволнованно взад и вперед по комнате.

– Вы говорите, что дитя при нем?

– Да, вот ее портрет. – Барнес передал Нейльи снятую Люцеттой фотографию.

– Очень похожа, очень похожа, – пробормотал Нейльи и задумался.

– Вы говорите, что он убил Розу Монтальбан? – спросил он наконец.

– Да, я так думаю.

– Было бы ужасно довести до виселицы отца этого ребенка. Какой позор! Какой позор! Но правосудие прежде всего! – Он, казалось, больше обращался к самому себе, чем к Барнесу. Внезапно он обернулся к нему. – Я не могу назвать требуемого вами имени, – сказал он. – но я поеду с вами в Нью-Йорк, и если ваша история истинна, тогда я призову небо и землю на помощь правосудию. Нельзя позволить этому негодяю загубить еще одну молодую жизнь.

– Хорошо, – сказал сыщик, чрезвычайно довольный результатом своего визита. – Но одно еще, мистер Нейльи: что вы знаете о существовании второго Лероя Митчеля?

– Я никогда его не видал, но слышал о нем. Тут была какая-то тайна, в которую я не мог проникнуть, но предполагаю, что он любил ту же девушку. Во всяком случае, вскоре после ее смерти он потерял рассудок и находится в настоящее время в сумасшедшем доме. Он ничем не может нам помочь.

Сговорившись с Нейльи относительно их отъезда, Барнес вернулся в гостиницу, где его ждал Чамберс.

– Ну, – сказал сыщик, – что вы узнали?

– Ничего особенно удивительного; я только нашел второго Митчеля. Он находится в сумасшедшем доме за городом; тот, что на севере, и есть муж Монтальбан. Этот сошел с ума, потому что ему изменило его сокровище.

– Узнали ли вы имя молодой девушки?

– Нет, это было невозможно. Его так тщательно скрывают, словно это государственная тайна. Да, да, эти креолы страшно горды.

– Хорошо. Вы честно поработали. Вот вам сто долларов. Довольны вы?

– Вполне. Счастливо оставаться. Полчаса спустя Барнес получил телеграмму:

«Дитя найдено. Люцетта».

После обеда Барнес уехал в сопровождении Нейльи в Нью-Йорк, и в тот же вечер Митчель получил телеграмму:

«Осторожно! Барнес со старым Нейльи уехали в Нью-Йорк. Зефтон».

Прочтя это, Митчель оделся, закурил сигару и отправился со своей невестой в оперу.

XIV. Задержанная свадьба

Пока Барнес находится на юге, его шпионы в Нью-Йорке не узнали почти ничего нового, хотя это время ознаменовалось интересными событиями. Самым важным было назначение дня свадьбы Митчеля и мисс Ремзен на пятое мая – день, в который Барнес и Нейльи прибыли в Нью-Йорк.

Таким образом, судьба, по-видимому, угрожала Митчелю кризисом как раз в день его свадьбы. В Нью-Орлеане сыщик искал данных для обвинения жениха в ужасном преступлении. В Нью-Йорке прелестная девушка готова была произнести обет верности тому же самому человеку, а этот человек проявлял полнейшую беззаботность, как если бы ему не грозила никакая опасность, и считал свое счастье вполне заслуженным. Большой интерес вследствие последних событий представляет поведение Доры Ремзен в это время. Читатель, вероятно, помнит, как Рандольф пропустил удобный случай объясниться с молодой девушкой, как он предостерегал ее против Торе, и что его слова, как это часто случается, имели как раз обратное действие. Торе сделался не только частым, но и желанным гостем Ремзен. Рандольф замечал с возрастающей тревогой, что Дора всегда внимательно слушала его рассказы. Особенно же беспокоило его то, что несмотря на потраченные им труд и время, ему до сих пор не удалось узнать ничего, что говорило бы не в пользу Торе, и он принужден был сознаться, что его антипатия была вызвана простым предубеждением. Однако эта антипатия была очень велика и все возрастала, так что он наконец решился переговорить об этом с Митчелем. Он и сделал это однажды, когда комнаты Ремзен были по обыкновению наполнены гостями, среди которых находился и его соперник.

– Митчель, – начал он, – каким образом этот человек, черт его возьми, стал здесь таким близким другом?

– Дора, кажется, где-то его встретила. В чем дело?

– В чем дело? Можешь ли ты об этом спрашивать?

– Конечно, могу и снова спрашиваю: в чем же дело?

– Ну, тогда одно из двух, Митчель: или ты слеп, как крот, или ты видишь одну только мисс Эмилию. Разве ты не замечаешь опасности для младшей сестры?

– Нет, Рандольф, говоря откровенно, никакой.

– Как? Предположи только… предположи… что она влюбится в него и выйдет за него замуж.

– Ну, так что же?

– Право, ты заставишь лопнуть терпение даже у святого, говоря с таким спокойствием, как если бы речь шла о хорошем ударе на биллиарде, а не о том, что это дитя может достаться такому… ничтожеству.

– Милый Рандольф, я дам тебе хороший совет. Если человек хочет сделать предложение девушке, то он не должен забывать два важных правила; ты же, кажется, нарушил оба.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Прежде, чем я объяснюсь, ответь мне на один вопрос: прав ли я, предполагая, что ты сам желаешь жениться на Доре?

– Откровенно говоря, я был бы счастлив, если бы мог добиться ее любви.

– Хорошо, так я тебе скажу оба правила: во-первых, никогда не говори дурно о своем сопернике; во-вторых, не опоздай с предложением.

Рандольф взглянул внимательно в глаза Митчелю, затем протянул ему руку, которую тот горячо пожал.

– Благодарю тебя, – сказал Рандольф и направился к группе, в которой находилась Дора.

– Могу ли я поговорить с вами наедине несколько минут? – тихо сказал он ей, когда представился благоприятный момент. Видимо, пораженная тоном его голоса, Дора взглянула на него.

– Это очень важно? – спросила она.

– Очень, – коротко отвечал он. Тогда, извинившись, Дора пошла с ним в соседнюю комнату.

– Мисс Дора, – сказал он, – прошу вас, выслушайте меня до конца. Вы, вероятно, знаете, что я вас люблю. Я, правда, не говорил вам еще этого, но вы – женщина и давно уже прочли это в моем сердце, тогда как я, мужчина, не могу разобраться в вашем. Одно время я думал, что и вы расположены ко мне, но в последнее время… Впрочем, не будем об этом говорить; скажу вам только, что я был бы бесконечно счастлив, если бы вы позволили мне надеяться, что я могу в один прекрасный день назвать вас своей. Взамен этого отдаю вам всю свою жизнь. И теперь, я думаю… это все, что я хотел вам сказать. Дора, любимая, милая крошка Дора, согласны вы довериться мне?

Говоря так, он тихонько взял ее руку, и так как она не отнимала ее, то у него хватило мужества заговорить горячее. Она же минуту колебалась, потом отняла руку и посмотрела на него влажными глазами.

– Действительно ли вы меня очень любите? – спросила она.

– О, я и сказать вам не могу, как сильно. – Он вновь попытался завладеть ее рукой, но она отдернула ее и снова спросила:

– Вы не заботитесь о деньгах?

– Мисс Ремзен, вы оскорбляете меня!

– Нет! Нет! – быстро отвечала она. – Вы меня не поняли; я говорила не о моих деньгах. Я не могу вам этого объяснить, но вы все же должны ответить на мой вопрос. Было ли бы это вам не приятно, – ах, как бы мне выразиться? – если бы я, например, сделала что-нибудь такое, что стоило бы вам больших денег…

– О, понимаю, – сказал Рандольф с облегчением. – Вы хотите этим сказать, что вы любите мотать деньги. Не беспокойтесь об этом; вы можете тратить столько денег, сколько только возможно, я никогда на это не пожалуюсь.

Это, казалось, ее очень успокоило. Она посмотрела на гостей, и он увидел, что ее взор остановился на Торе. Острое чувство ревности заставило сжаться его сердце, и он собирался уже заговорить, когда она снова повернулась к нему.

– Надеюсь, вы не рассердитесь и не станете думать обо мне ничего худого, – заговорила она со сдерживаемым волнением. – Есть нечто, чего я не могу вам объяснить, но если бы я могла, вы ничего бы против этого не имели, в этом я уверена; но пока не придет день, когда мне можно будет объяснить вам все, я не могу вам ответить. Хотите вы ждать? – спросила она умоляющим голосом.

– Как долго? – спросил он взволнованно и боясь, не относится ли ее тайна к Торе.

– Вам будет неприятно, если бы я вас попросила подождать… ну, скажем, до Нового года?

– Это очень долго, но если вы так хотите, я покорюсь.

– О, благодарю вас!

Вот все, что она сказала; но в голосе ее слышалась радость, в глазах стояли слезы и, как ему показалось, они блеснули на секунду любовью – любовью к нему. Повинуясь своему чувству, которому он не в силах был противиться, тем более, что и она не выказала сопротивления, он притянул ее к себе, и его губы коснулись ее губ. Он почувствовал себя удовлетворенным, хотя она тотчас же отошла от него и подошла к Торе, который ее горячо приветствовал.

В течение последующих недель ему пришлось часто страдать от ревности, но воспоминание о той минуте, когда она открыла ему свою душу, успокаивало его.

«Она не поступила бы так, если бы обманывала меня, – говорил он себе. – Она меня любит, но между нами стоит что-то, чего я не понимаю и что заставляет ее так со мной обращаться. Я должен запастись терпением, ждать и верить ей. Она верна мне».

Но затем поднимались старые сомнения.

Спустя примерно месяц после вышеприведенного разговора, подобный же разговор происходил между молодой девушкой и Торе. Он явился однажды днем, когда Дора была одна дома, так что им никто не мешал. Он сумел с большим искусством дать разговору желаемое направление. Он упомянул к слову, что он знатного происхождения, и затем нарисовал грустную картину человека, от природы жаждущего любви и принужденного вести жизнь без любви. Затем он спросил ее очень нежным голосом, думала ли она тоже об этом предмете и чувствовала ли потребность в спутнике жизни, который был бы для нее дороже всех на свете? Он говорил очень красиво, и она слушала его с большим интересом, но ее ответ был не тот, какого он ожидал.

– О да, – сказала она, – я думала об этом как-то неопределенно, но я так люблю мою прекрасную «королеву», что совсем не могу себе представить жизни без нее, и все же… – ее голос слегка задрожал, – и все же я скоро лишусь ее. Поэтому, если вы желаете слышать мое мнение об этом предмете, то подождите до ее свадьбы.

Она проговорила эти слова многозначительным тоном, и Торе, сочтя это за намек, переменил разговор. Вскоре затем он откланялся и, когда вышел на проспект, на его губах заиграла торжествующая улыбка.

Несколько дней спустя, возвращаясь вечером с Митчелем из клуба, Торе заговорил об обеих мисс Ремзен.

– Это прелестные девушки, – сказал он, – но надо быть очень богатым, чтобы позволить себе роскошь жениться на них. До смерти матери они, конечно, не будут иметь собственного капитала?

Митчель понял цель этого вопроса и по причинам, известным только ему, очень охотно ответил на него:

– О, нисколько. Отец оставил каждой из них капитал в пятьдесят тысяч долларов, который должен быть выплачен при замужестве. Конечно, главную часть наследства получила вдова, но она пользуется им только пожизненно, а потом он будет разделен поровну между дочерьми. Кажется, что-то около полумиллиона.

– Вы счастливчик; хотел бы я иметь ваше счастье!

– Милый Торе, как может человек с вашим умом верить в такие глупости, как счастье? Его так же не существует, как и его противоположности – несчастья. Каждый человек достигает того, чего он заслуживает, благодаря большей или меньшей ловкости. Вы завидуете мне из-за моей женитьбы на Эмилии, а между тем Дора так же прелестна и к тому же еще богаче.

– Мисс Дора, без сомнения, прелестна, но это еще недостаточно для того, чтобы я сделался счастливым ухаживателем. Но что подразумеваете вы, говоря, что она богаче?

– Да, видите ли, ее сестра так любит ее, что обещала ей подарок в десять тысяч долларов при одном условии.

– При каком же?

– При условии, что она не выйдет замуж без одобрения Эмилии.

– Ну, – прервал Торе наступившее после этих слов молчание, – так как после вашей женитьбы вы будете единственным мужчиной в семье, то ваше влияние будет, конечно, иметь значение. Если я буду искать руки мисс Доры, вы мне не откажете в вашем покровительстве?

– Эта мысль для меня не нова и могу вам только сказать, что я не откажу в своем согласии, если вы заручитесь согласием Доры.

– Благодарю вас, – сказал Торе со сдержанным волнением.

Расставшись с Митчелем возле его отеля, он пошел домой, где долго сидел в кресле, строя воздушные замки, которые, судя по довольному выражению его лица, были весьма грандиозны.

В таком положении были дела, когда наступил день свадьбы. Дора получила два прекрасных букета: один – из одних гвоздик – от Рандольфа, другой – составленный с большим вкусом из различных цветов – от Торе. Дора распустила первый букет, выбрала по самому красивому цветку разных оттенков и составила из них небольшой букет, который прикрепила у выреза платья, так что могла вдыхать запах цветов. Другой букет она взяла в руки. Но затем случилось несчастье, в котором она не была виновата и которого даже не заметила: при входе в церковь в тесноте она потеряла букет с груди.

Рандольф, бывший шафером, увидел, что у нее в руках нет его букета, когда потом он спросил ее, от кого она получила букет, и она ему ответила на это, он удержался от дальнейших расспросов, но худо спал эту ночь.

Когда невеста со своим кортежем вошла в церковь, все стали искать жениха; но он не появлялся. Начали перешептываться, высказывали различные соображения, и положение начало становиться тяжелым. Некоторые из друзей Митчеля направились потихоньку в ризницу, где находился Митчель со своими свидетелями, но их не впустили в дверь. А между тем за этой дверью произошла короткая, но резкая сцена. Как раз в ту минуту, когда жених со своими свидетелями готов был войти в церковь, к наружной двери ризницы быстро подъехал экипаж, из которого выскочил Барнес.

– Слава Богу, что я не опоздал! – воскликнул он к великому удивлению собравшихся.

– Уверены ли вы в этом? – спросил Митчель вызывающе.

– Я приехал, чтобы помешать этому браку, – закричал сыщик, задетый его тоном.

– Вы хотите сказать – задержать. Это вы и делаете, ибо мне следовало бы уже стоять рядом с моей невестой, которая меня ждет перед алтарем.

– Говорю вам, я приехал, чтобы помешать этому браку, и я…

– Одну секунду, мистер Барнес, я не могу терять времени, я не желал бы говорить слишком откровенно. Слушайте! Вы полагаете, что имеете причины, о которых я догадываюсь, помешать моей женитьбе. Так ведь?

– Это я уже сказал.

– А если я вам докажу, что, помешав венчанию, вы не достигнете вашей цели, оставите вы тогда ваши притязания?

– Конечно, но это невозможно.

– Ничего нет невозможного. Прошу вас, мистер Барнес, прочитать вот это.

Он вынул из кармана бумагу и передал Барнесу, который поспешно схватил ее и прочел.

– Это позорно, мистер Митчель! – вскричал он, – и…

– Вы дали мне слово не мешать мне дальше. Если вы явитесь ко мне на квартиру в два часа, то я буду готов ответить на ваши вопросы и удовлетворить ваши притязания. Кажется, вы меня знаете достаточно, чтобы верить моему слову. Вперед же, господа!

При этом он и его друзья вошли в церковь к великому облегчению ожидавшей их толпы, а Барнес остался совершенно смущенный. Бракосочетание прошло без дальнейших помех, а полчаса спустя мистер и мисс Лерой Митчель уехали в отель на 5 проспекте. Барнес не ждал конца церемонии и ушел тотчас после того, как прочел переданную ему Митчелем бумагу. Это было свидетельство о гражданском браке, совершенном накануне.

Телеграмма Зефтона дала Митчелю возможность перехитрить Барнеса.

XV. Митчель снисходит до некоторых объяснений

Прибыв в Нью-Йорк, Барнес тотчас же отправился в свое бюро и был весьма удивлен, найдя там Люцетту.

– Ну? – спросил он резко.

– Я явилась сюда, чтобы немедля известить вас: нельзя терять времени.

– В чем дело?

– Я нашла девочку в Эст-Оранже. Подробности сообщу потом. Ее опять оттуда взяли. Вчера Митчель явился туда и взял ее. Он привез ее к Ремзен.

– К Ремзен? Что он опять затевает?

– Этого я не знаю, но Митчель и мисс Ремзен венчаются сегодня утром в десять часов в соборе святого Патрика.

– Ну, этому мы постараемся помешать, – воскликнул сыщик и поспешно отправился в собор, где потерпел рассказанную нами неудачу.

Ровно в два часа Барнес и Нейльи были в отеле 5 проспекта и были тотчас же приняты Митчелем.

– Ах, мистер Барнес, – весело заговорил он, – я очень рад, что могу теперь отдать себя в ваше распоряжение. Я был немного резок сегодня утром, так как торопился, а вы явились так некстати.

– Я не расположен шутить, мистер Митчель, так как явился сюда по очень серьезной причине. Этот господин – мистер Нейльи из Нью-Орлеана, предпринявший далекое путешествие в интересах правосудия.

– Очень рад познакомиться с вами, мистер Нейльи, – отвечал Митчель и протянул ему руку, которую тот взял, хотя раньше думал, что скорее прикоснется к раскаленному железу, чем к руке человека, так низко поступившего с дочерью его старого друга.

– Мне очень интересно знать, мистер Барнес, – продолжал Митчель, когда все уселись, – ездили ли вы в Нью-Орлеан по поводу рубина моей жены?

– Я совсем и не искал его, и вы прекрасно знаете, почему я пытался помешать вашему браку.

– Вы заблуждаетесь. В чем же дело?

– Если вы этого не знали, зачем же вы поторопились с гражданским браком?

– Я мог бы вам ответить, что гражданские браки часто совершаются раньше церковных, но я честно признаюсь вам, что это пришло мне в голову только тогда, когда я узнал, что вы возвращаетесь. И я, видите ли, подумал, что вы, пожалуй, решите – так как у вас бывают престранные идеи – помешать мне теперь жениться и вмешаетесь без колебаний. Но так как я твердо решил, что мое венчание совершится в назначенный день, то уговорил мою милую жену сочетаться со мной вчера гражданским браком. Вот вся история. Какая же была у вас цель?

– Вы прекрасно знаете, что это одни пустые разговоры и что я желал видеть мисс Ремзен свидетельницей против вас, чего теперь я не могу сделать, так как она ваша жена.

– Признаюсь, я подозревал это, мистер Барнес. Чего же вы теперь желаете?

– Во-первых, я вас арестую за кражу ребенка, отданного на воспитание госпоже Розе Монтальбан.

Если Барнес ожидал, что его противник будет поражен, то ему пришлось разочароваться.

– Так, – спокойно отвечал Митчель, – а затем?

– Затем я заставлю вас на суде открыть местопребывание ребенка и вернуть его.

– Этого вам трудно было бы достигнуть, и тем не менее я сам ничего против этого не имею. Перевернем порядок и начнем с предъявления ребенка. Эмилия!

На этот зов вышла его жена, ведя за руку прелестную девочку. Митчель взял ее за руку и подвел к мистеру Нейльи.

– Роза, – сказал он, – это мистер Нейльи, добрый, верный друг твоей матери, приехавший из Нью-Орлеа-на, чтобы увидеть и поцеловать тебя. Не правда ли, мистер Нейльи?

Старик казался очень растроганным, ибо милое существо, стоявшее перед ним, вызвало в нем воспоминание о давно минувших временах. Оно напоминало ему другую маленькую девочку, выросшую на его глазах, которую он нежно любил, ибо в молодости любил ее мать и ради этой неразделенной любви остался холостяком на всю жизнь. Он ласково обнял девочку, поцеловал ее и затем повел к двери в соседнюю комнату; тут он еще раз поцеловал ее в лоб, попросил подождать и закрыл дверь. Затем вернулся назад.

– Мистер Митчель, – воскликнул он, – или вы отъявленный негодяй, какого свет не производил, или мы все страшно ошибаемся. Объясните, я должен все знать.

– Прежде всего, я должен ясно знать положение дела. В чем обвиняете меня вы и мистер Барнес?

– Я вам объясню это, когда ваша супруга удалится, – сказал Барнес.

– Моя жена и я – одно целое, – сказал Митчель и гордо обнял Эмилию. – Не бойтесь говорить при ней.

– Ну, если вы иначе не желаете, пусть будет по-вашему. Я знаю, что убитая здесь Роза Митчель, известная в Нью-Орлеане под именем Розы Монтальбан, была вашей женой. Я также узнал, что вы обманули молодую креолку, мать девочки, которая умерла с горя, когда вы ее бросили. Далее вы позволили Монтальбан взять ребенка и выдавать его за собственного, хотя впоследствии вы и украли его у нее. Эта женщина заподозрила, что вы желаете вступить в новый брак, и поклялась помешать этому. Ее появление здесь после вашей помолвки являлось опасным для вас. Вы понимаете, что я хочу этим сказать? Убийства нередко совершаются и по более незначительным побудительным мотивам. Поэтому я думаю, что имею достаточно оснований арестовать вас.

– Вы могли бы арестовать меня и по более незначительному подозрению, – отвечал Митчель. – Это случается ежедневно; но чтобы уличить меня, вы должны доказать все это.

– А почему вы полагаете, что я не могу этого сделать?

– По той простой причине, что все ваши предположения неосновательны.

– Очень хорошо, мистер Митчель; в таком случае вы должны это доказать.

– И я это сделаю. Во-первых, по вашему рассказу, я увез ребенка. В этом вы отчасти правы: я украл девочку у Монтальбан и даже насильственно, но я имел на это полное право.

– Следовательно, вы признаете, что вы ее отец.

– Напротив, я отрицаю это, и это-то составляет слабый пункт вашей истории. Вся цель ваших доказательств опирается на предположение, что я соблазнил мать этого ребенка и что Монтальбан держала меня в своей власти. В действительности же, я не отец этого ребенка, и Монтальбан не имела надо мной никакой власти.

– Но раньше вы признались, что она угрозами требовала у вас денег и что вы уплатили требуемую сумму драгоценностями.

– Совершенно верно, но она не заставила меня уплатить.

– Мистер Митчель, я редко забываю чьи-либо слова. Тогда в банке вы мне сказали, что были во власти этой женщины, а теперь утверждаете противное. Как вы объясните эти противоречивые утверждения?

– Два противоречивых утверждения могут быть одинаково истинны, предполагая, что они разделены некоторым промежутком во времени. Когда я говорил, что находился во власти этой женщины, я действительно думал это и, следовательно, говорил правду; а говоря теперь, что я не был в ее власти, я также говорю правду, так как в этот промежуток времени я лучше узнал и оценил характер девушки, которая стала теперь моей женой.

– Ради Бога, господа, – прервал их старик, – довольно этого словопрения, перейдем к делу. Я горю от нетерпения узнать истину.

– Да, Рой, – вмешалась Эмилия, – почему ты просто не расскажешь всей истории и не откроешь этим господам истинного положения дела.

– Это я и собираюсь сделать; мне было приятно скрестить клинки с мистером Барнесом, но я вижу, что это неделикатно относительно мистера Нейльи и прошу прощения. Я должен начать с моей юности. Еще будучи школьником, я любил свою подругу по играм, маленькую Розу, ей было тогда пятнадцать лет, – мы обручились. У меня был двоюродный брат на десять лет старше меня – игрок и пьяница. Монтальбан содержала в то время в Нью-Орлеане игорный дом, и мой несчастный кузен был постоянным ее посетителем. Однажды вечером, когда он был особенно пьян, она уговорила его жениться на ней, и нашелся настолько недобросовестный священник, который тотчас обвенчал их. Только несколько дней спустя мой кузен вполне отрезвился, но ничего не помнил о происшедшем. На этом и был построен план Монтальбан. Она стала уговаривать егожениться и указала ему на мою маленькую невесту, как на подходящую партию. Целью ее были деньги и месть: она хотела довести моего кузена до двоеженства, чтобы потом, со своим брачным свидетельством в руках, выжимать из него деньги, и она хотела отомстить семье моей невесты, которая ее чем-то обидела. Ее план удался вполне. Мой кузен, действительно, влюбился в маленькую креолку: он был красив, я находился в Гарварде, она – так молода и слаба, что уступила его просьбам и обвенчалась с ним. И он оказался во власти у Монтальбан, которая пять лет выжимала из него соки.

Между тем родилась маленькая Роза, а я кончил курс, но не вернулся в Нью-Орлеан, потому что был слишком озлоблен против своей бывшей невесты. В Париже, куда я отправился, я получил однажды от молодой женщины отчаянное письмо. Монтальбан предъявила свое брачное свидетельство и предала позору дочь своего врага. Обуреваемый одной мыслью – отомстить моему кузену, я вернулся на родину. Бедная женщина умерла, а мой кузен исчез.