Сексуальная жизнь в Древнем Риме

Тени моей да воздаст суд благосклонный отец.

Если ж близ урны судьей Эак тут какой восседает,

Жребий сперва получа, кости пусть судит мои.

Пусть восседает и брат к миносскому креслу поближе,

И со вниманьем большим хор предстоит Эвменид.

Груз свой оставь ты, Сизиф; уймись, колесо Иксиона;

Влаги обманчивой пусть Тантал успеет схватить.

Пусть сегодня Цербер ни на чьи не кидается тени,

И с не гремящим замком цепь распростерта лежит.

Буду сама за себя говорить: коль солгу, в наказанье

Скорбная урна сестер пусть мне плеча тяготит.

Ежели слава кого украшала трофеями предков,

Нумантийских дедов Африка мне назовет.

Им под стать и еще толпа материнских Дибонов,

И поддержан своим каждый отличием дом.

Тут как претекста уже уступила факелам брачным,

И уж повязкой иной волос был влажный увит:

Павл, я с ложем твоим сочеталась, чтоб так лишь расстаться.

Пусть этот камень гласит: муж у меня был один.

Прахом предков клянусь, пред которым ты, Рим, преклоняйся,

Африка, пав к их ногам, с бритой лежит головой;

Тем, кто Персея, на вид подражавшего предку Ахиллу,

И Ахиллом своим чванный их дом сокрушил,

Что не смягчала никак для себя я закона цензуры,

И ни единым пятном лар не стыдила у нас.

Не повредила таким Корнелия пышным трофеям,

Нет, и в великой семье я образцовой была.

Жизнь не менялась моя: вся она до конца безупречна,

Прожили в славе добра между двух факелов мы.

Мне природа дала по крови прямые законы:

Чтоб из-за страха судьи лучшей я быть не могла.

Как бы строго меня ни судили таблички из урны,

Хуже не стать ни одной, что просидела со мной.

Ни тебе, что смогла канатом снять с места Цибебу,

Клавдия, редкая ты жрица богини в зубцах;

Ни тебе, для кого, как Веста огонь свой спросила,

Белое вдруг полотно вновь оживило очаг.

Милой твоей головы, я, Скрибония мать, не срамила.

Что ж ты желала б во мне, кроме судьбы, изменить?

Материнскими я и сограждан слезами хвалима,

Цезаря вздохи моим лучшей защитой костям.

Он вопиет, что была его дочери кровной достойна

Жизнью сестра; и при всех слезы у бога текли.

Все же почетную я себе заслужила одежду,

Не из бесплодного я дома изъята судьбой.

Ты, мой Лепид, и ты, Павл, моя и по смерти отрада,

Даже смежились мои очи на вашей груди.

Дважды видела я на курульном кресле и брата;

Только он консулом стал, тут умчало сестру.

Дочь, ты была рождена образцом цензуры отцовской,

Мне подражая, держись мужа навек одного.

Поддержите свой род потомством; отвязывать рада

Я челнок, чтоб зол не умножала судьба.

Женского высшая в том состоит награда триумфа,

Если свободно молва хвалит потухший костер.

Ныне тебе, как залог я общий, детей поручаю.

Эта забота о них дышит и в пепле моем.

Матери долг исполняй ты, отец; всю мне дорогую

Эту толпу выносить шее придется твоей.

Плачущих станешь ли их целовать, поцелуй и за матерь.

Стал отныне весь дом бременем ныне твоим.

Если сгрустнется тебе, когда их при этом не будет,

Только войдут, обмани, щеки отерши, целуй.

Будет с тебя и ночей, чтоб, Павл, обо мне сокрушаться,

Чтоб в сновидениях ты часто мой лик признавал.

И когда говорить ты начнешь с моим призраком тайно,

Как бы ответов моих каждому слову ты жди.

Если, однако же, дверь переменит напротив постелю,

И на ложе мое мачеха робко придет,

Дети, сносите тогда и хвалите брак вы отцовский,

Вашей пленясь добротой, руку она вам подаст,

И не хвалите вы мать чрезмерно; сравненная с первой,

Примет в обиду себе вольное слово она.

Если ж останется он, мою лишь тень вспоминая,

И настолько еще прах мой он будет ценить,

То научитесь сейчас облегчать грядущую старость,

Чтоб ко вдовцу у забот не было вовсе путей.

Что у меня отнято, пусть к вашим прибавится годам,

Из-за детей моих пусть Павл будет старости рад.

Пусть хорошо ему жить; как мать, я утраты не знала.

Вся ватага пошла следом моих похорон.

Я защитила себя! В слезах вы, свидетели, встаньте,

Как благодарна за жизнь плату земля воздает!

Нравы и в небо введут: пусть буду я стоить заслугой,

Чтобы вознесся мой дух к предкам своим в торжестве[12].

2. Развод, супружеская неверность, безбрачие, конкубинат

Брак типа confarreatio в раннем Риме не мог быть расторгнут. Но в те времена confarreatio был единственной законной формой брака. Следовательно, в тот период развод был неизвестен. Дионисий пишет («Римские древности», ii, 25): «Сведущие люди единодушно считают, что в Риме на протяжении пятисот двадцати лет не был расторгнут ни один брак. Но в 137-ю олимпиаду, в консульство Помпония и Папирия, некто Спурий Карвилий (довольно известный человек), говорят, расстался со своей женой, став первым, кто так поступил. Цензоры заставили его поклясться, что он не может жить с женой, так как желает иметь детей, а она бесплодна – но плебеи с тех пор ненавидели его за этот развод (пусть и вынужденный)».

Дионисий также сообщает, что, если жена совершала измену или пила вино, семейный совет в присутствии мужа приговаривал ее к смерти. Согласно Плутарху («Ромул», 22), «Ромул издал также некоторые законы. Самый суровый из них состоит в том, что женщина не имеет права уйти от мужа; но муж может прогнать жену, если она оказалась виновной в отравлении или подмене детей или была поймана в прелюбодеянии»[13]. Совершенно ясно, что жены (поскольку Рим в те древние времена был государством мужчин для мужчин) не могли развестись с мужьями, но мужья могли развестись с женами, главным образом по причине измены.

Согласно законам Двенадцати таблиц, расторжение брака происходит в форме изгнания жены мужем; по словам Валерия Максима («Меморабилия», ii, 9, 2), такой развод произошел в 306 году до н. э. Следующие проступки давали мужу право дать жене развод: измена, употребление вина, а также peruerse taetreque factum (капризное и отвратительное поведение), о чем трудно сказать что-либо более определенное. Многое зависело от воли мужа; но, как показывает вышеупомянутый отрывок из Валерия Максима, прежде чем дать жене развод, муж был обязан собрать семейный или дружеский совет. Вот как Геллий описывает первый развод («Аттические ночи», iv, 3): «В памяти людской сохранилось предание, будто на протяжении чуть ли не пятисот лет от основания Рима ни в самом Городе, ни в Лации не было ни каких-либо тяжб, ни юридических правил по супружеским делам, поскольку, наверное, тогда еще не видели причин для разводов. Да и Сервий Сульпиций в книге, озаглавленной «О приданом», написал, что впервые стали нужны юридические нормы, касающиеся супружеских дел, тогда, когда… знатный муж Спурий Карвилий, прозванный Руга, разошелся с женой, которая по причине телесного изъяна была бесплодной»[14]. Из этого отрывка видно, что первое расторжение брака в Риме было вызвано бесплодием жены. По мнению Беккера-Марквардта, это был не первый развод, но первый, не связанный с позором и осуждением жены. В данном случае за женой сохранялось приданое, хотя, если жена уличалась в неверности, оно оставалось после развода за мужем. (Юридическая формула для развода без супружеской неверности была tuas res tibi habeto – «оставь свою собственность при себе».)

Все эти описания сходятся в том, что в раннем Риме разводы были редки. Но можем ли мы на этом основании сделать вывод о высокой нравственности в семейной жизни? Это другой вопрос. Не следует забывать, что закону неизвестны были поступки, которые считались бы покушением на основы брака со стороны мужа: руки у последнего были развязаны. А свобода жен была столь ограниченна, что у них редко появлялась возможность совершить проступок, особенно перед лицом ужасающего наказания. Жену могли не только изгнать с позором и бесчестьем из дома, в котором она жила, но и предать смерти по решению семейного совета, действовавшего заодно с мужем.

В эту раннюю эпоху не было установлено никаких наказаний за неверность – вероятно, потому, что муж брал дело в свои руки или обращался к семейному совету для вынесения наказания. Например, Валерий Максим («Меморабилия», vi, 1, 13) упоминает несколько случаев, когда супружеская неверность наказывалась поркой, кастрацией или familie stuprandus – последнее наказание заключалось в том, что слуги и подчиненные потерпевшего мужа учиняли сексуальное бесчестье неверной жене. Аналогично подлежал суровому наказанию муж, совершавший адюльтер с замужней женщиной, но только не с рабыней или проституткой, хотя мы бы тоже сочли это изменой. Например, Валерий Максим приводит такой рассказ про Сципиона Африканского Старшего («Меморабилия», vi, 7, 1): «Терция Эмилия, его жена… была настолько добра и терпелива, что, узнав о его забавах с одной из служанок, сделала вид, что ничего не замечает, чтобы не бросить тень вины на Сципиона, покорителя мира». А у Плавта («Два Менехма», 787 и далее) отец так отвечает на жалобы дочери:

Твердил я часто: мужа слушайся,

Не следи за ним, куда он ходит, что он делает.

Когда же она жалуется на его измены, он говорит:

Он прав.

Будешь наседать – добьешься, крепче с нею свяжется.

После чего добавляет:

Золото тебе и платье он дает? Съестной запас,

Слуг предоставляет ли? Так будь благоразумнее[15].

Катон лаконичным и прозаическим языком описывает весь контраст между изменой мужа и жены (цит. по: Геллии. Аттические ночи, x, 23): «Уличив жену в измене, можешь смело убить ее без суда. Но если измену совершишь ты или измену совершат с тобой, она и пальцем пошевельнуть не имеет права». И все же, если муж изменял жене с рабыней, решительная женщина знала, как поступить. Об этом говорится у Плавта («Два Менехма», 559 и далее; «Ослы», v, 2), и Ювенала (ii, 57). Ювенал говорит о «любовнице грязной», которая «сидит на жалком чурбане» и трудится под присмотром жены.

Раннее христианство отличалось суровой идеалистичностью в отношении сексуальных связей. Следующее высказывание было хотя бы теоретически верным: «В нашей среде то, что запрещено женщинам, равно запрещено и мужчинам». (Иероним. Послания). С другой стороны, Августин вынужденно признается: «Если изгнать проституток из общества, оно из-за неудовлетворенной похоти обратится в хаос» («О порядке», ii, 12).

Итак, мы видели, что в раннем Риме не было узаконенного наказания за измену, совершенную как мужем, так и женой. Это подтверждается заявлением Катона (цит. по Квинтилиану, v, 11, 39), что обличенная в любодеянии обличается одновременно и в отравлении. При отсутствии закона непосредственно против измены с этим преступлением боролись таким странным косвенным способом. Первые юридические наказания за измену появляются во время нравственных реформ Августа, разговор о которых будет ниже. Наказания включали ссылку и лишение некоторых имущественных прав; к лицам из низших классов применялись телесные наказания. В более поздние времена имелась тенденция к ужесточению этих наказаний. Констанций постановил, что измена должна наказываться сожжением заживо или утоплением в мешке, а Юстиниан приказал заключать изменивших жен в монастыри. Эти позднейшие меры можно назвать, по выражению Моммзена, «благочестивым зверством».

Во время поздней республики в связи с общим улучшением положения женщины развод упростился и стал более распространен. Важным моментом было то, что брак без manus мог быть просто объявлен как соглашение между двумя сторонами. Это, конечно, вело к множеству фривольных результатов. Валерий Максим («Меморабилия», vi, 3, 12) говорит о браке, который был расторгнут, потому что жена ходила на игры без ведома мужа. А Цицерон в одном из своих писем[16] упоминает о жене, получившей скорый развод еще прежде, чем муж вернулся домой из провинции, просто потому, что она познакомилась с другим человеком и захотела стать его женой. И мы не можем удивляться, когда узнаем, что Сулла женился пять раз, Помпей – пять, Овидий – три раза. Следовательно, нельзя сказать, что упрощенный развод появился лишь во время империи – когда, тем не менее, к браку и разводу стали относиться еще более легко. Сенека пишет («О благодеяниях», iii, 16, 2): «Разве какая-нибудь женщина станет краснеть от развода, после того как некоторые знатные и благородные женщины считают свои годы не по числу консулов, а по числу мужей и разводятся, чтобы выйти замуж, а выходят замуж, чтобы развестись?» Конечно, подобная практика не избежала бича язвительно-гротескной сатиры Ювенала. Он пишет (vi, 142 и далее, 224 и далее):

Примечания

1

Вергилий. Энеида. (Перевод С. Ошерова. Далее цитируется в этом же переводе.)

2

Тит Ливий. История города Рима. Книга I, предисловие, 7.

3

Перевод Н. Шатерникова.

4

Ливий. Там же, 11.

5

Ливий. Там же, 12.

6

Перевод М. Дмитриева.

7

Где ты, Гай, там я, Гайя (лат.).

8

Катулл. Книга стихотворений, 62. (Здесь и далее стихотворения Катулла даются в переводе С. Шервипского.)

9

Перевод С. Маркиша.

10

Здесь и далее цитаты из Тацита даются в переводе А. Бобовича.

11

То есть сыновьями Кориолана. (Примеч. пер.).

12

Здесь и далее элегии Проперция цитируются в переводе А. Фета.

13

Перевод В. Алексеева.

14

Перевод Б. Тритенко.

15

Перевод А. Артюшкова.

16

Письмо написано Целием, но опубликовано (вместе с другими его письмами) в трудах Цицерона («Письма к близким», viii, 7). (Примеч. к английскому изданию.)

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.