Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад)

      Поллард не был этим воодушевлен, но не устраивал Ури сцен. Нужно помнить, что он еще не получил и ломаного гроша за свою работу, а делал все из чисто идейных соображений.
      Вскоре после вывода Полларда на «консервацию», на него наткнулся Рафи Эйтан. Он, впрочем, уже не был больше офицером Моссад, но, как прекрасно сказано: кто однажды стал человеком Моссад, тот навсегда останется человеком Моссад. У него был доступ к досье Моссад, как благодаря своему прошлому в качестве офицера Моссад, так и из-за своей должности советника премьер-министра по вопросам терроризма и шефа «ЛАКАМ».
      Он полагал, что досье Полларда для него – золотая жила. Так как он уже не был связан правилами Моссад по использованию еврейских добровольных помощников, он активизировал Полларда соответственным кодом. При так называемых естественных обстоятельствах он устроил встречу Полларда с его новым оператором Авианом Селлахом. Селлах, заслуженный военный летчик, участвовавший в авиабомбардировке иракского атомного объекта в Осираке, был создан для этой работы. Он хотел учиться в Соединенных Штатах и одновременно должен был работать на «ЛАКАМ». Ему не нужно было вербовать Полларда, а только вернуть его к активной работе. Встреча обоих была так организована Эйтаном, что выглядела случайной; они встретились через третье лицо, родственника Полларда, который слышал доклад Селлаха. Селлаха выбрали в качестве оператора, потому что он был специалистом по «Targeting»– выбору цели – и мог спокойно разговаривать с Поллардом, экспертом по разведанализу, на специальные темы.
      Тот факт, что Селлах не был профессионально подготовленным разведчиком, тоже сыграл свою роль в провале Полларда. Полларду теперь платили, и активность просто выпирала из него.
      Моссад узнал от своего источника в ЦРУ, что американцы вышли на след Полларда, но предпочел не вмешиваться, потому что там надеялись решить вопрос тихо, за закрытыми дверями, и подключить к нему «ЛАКАМ». Чтобы выиграть время, когда все уже пошло вкривь и вкось, израильского посла в США направили во Францию для чтения лекций, а временным поверенным назначили Элиякима Рубинштейна, дипломата более низкого ранга, который не мог принимать политических решений. Когда из США смылись все люди «ЛАКАМ», Полларда предоставили самому себе. Он сбежал в израильское посольство. Сотрудники службы безопасности попросили у Рубинштейна инструкций, и он, в свою очередь, обратился к представителю «Шабак». Тот уже спросил совета у представителя Моссад, который, не спрашивая у штаба и предполагая, что ничего не изменилось, сообщил «Шабак», что Поллард не относится к Моссад и его дело Моссад не касается. «Шабак» тоже сообщил, что им ничего не нужно от Полларда, а так как все люди «ЛАКАМ» уже были вне США, мяч снова прикатился к Рубинштейну, который также сообщил, что посольство окружено агентами ФБР.
      Рубинштейн был не в состоянии связаться с Израилем по надежной, не прослушиваемой линии связи – они все контролировались офицерами связи Моссад, которые утверждали, что эти линии не работают. Итак, Рубинштейн решил взять инициативу в свои руки. Он отказал Полларду и его жене в убежище на территории посольства и практически выдал их прямо в руки ошалевших агентов ФБР. Намного позже я узнал от сотрудников ФБР, занимавшихся всем этим делом, что Поллард был также ошеломлен тем, что его выгнали из посольства, как и само ФБР. Они тогда считали, что уже пришло время поискать какой-то компромисс с Израилем. Позднее выяснилось, что большая часть сведений, полученных от Полларда, была передана странам Восточного блока в обмен на выезд евреев из СССР и соцстран. Эти обстоятельства, и тот факт, что их признание означало подтверждение сведений, которые Советы уже держали в руках, послужило причиной тому, что американский министр обороны Каспар Уайнбергер публично потребовал для Полларда самого сурового наказания, правда, не разъяснив более подробно, что именно он подразумевал под этим.
      Ури тогда тоже был вынужден покинуть США, потому что Моссад опасался, что Поллард выдаст свои связи с Моссад, чтобы добиться смягчения приговора. Но Поллард знал, что так он просто попадет из огня да в полымя и еще более усугубит свое положение. Он молчал. Министерство юстиции теперь уже не считало себя обязанным выполнять свою часть договоренности, заключенной с Поллардом. Оно гарантировало ему смягчение наказания и непривлечение к ответственности его жены, если он полностью сообщит все известные ему важные факты.
      К этому времени страсти вокруг аферы улеглись, и Ури снова был в США, руководя большим количеством надежных и скрытных «сайанов».
      Утром в 10 часов я упаковал вещи и был готов, когда позвонил телефон. Это был Ури, и он кипел от злости. Как я мог отважиться пойти на встречу с его агентессой! Он сказал, что я нагнал на нее огромного страху, и она решала, не выйти ли ей из игры. Я попытался успокоить его. Потом он внезапно сменил тон. Когда он дал волю всему своему гневу, то, казалось, снова обрел свою всегдашнюю невозмутимость.
      – Ну, Виктор, что случилось?
      – Немногое, исключая то, что я уже не работаю в бюро, пробиваюсь самостоятельно и ищу смысл жизни.
      – И что ведет тебя сюда?
      – Вечный поиск. Я шутил, и он знал это.
      – Что я могу сделать для тебя? И что во всем этом такого плохого?
      – Не плохого. Я просто должен узнать, не запланировано ли что-то в Вашингтоне на ближайшие двадцать четыре часа.
      – В каком направлении?
      –Ты знаешь, что я имею в виду. Что-то необычное, возможно, предупреждение, что ты должен держаться в стороне и т.д. На короткое время установилось молчание.
      – Что ты планируешь, приятель?
      – Ты не ответил на мой вопрос!
      – Ничего, что я знал бы. Он говорил медленно, как бы раздумывая. – Где ты сейчас?
      – В моем отеле. Ты ведь мне как раз позвонил, или не так?
      – Да, позвонил, но я не знаю, где этот «Холидей Инн»? Не могли бы мы где-то встретится?
      – Как насчет холла «Четырех времен года» в городе?
      – В порядке. Когда?
      – Сегодня, в два часа дня.
      – Пока. Он повесил трубку.
      Я оплатил счет за проживание и покинул отель. Я взял такси до отеля «Шератон» прямо у аэропорта. Там я снял номер и вернулся в город. В два часа я зашел в отель «Четыре времени года». Ури уже ждал меня и провел в ресторан на другом конце. Ури было под пятьдесят, он был коренастым мужчиной с ростом 1,60 м, с блестящими серебристыми волосами и высоким лбом. В сером костюме и в роговых очках он выглядел настоящим джентльменом. Нас провели к хорошему столу, но Ури хотел охотнее сидеть в уголке. Как только мы остались одни, он сразу перешел к делу:
      – Что ты можешь сказать об Эфраиме?
      Я уставился на него. – А что ты можешь мне сказать?
      – Если я скажу тебе, что я в его команде, это что-то значит для тебя?
      – А ты в ней?
      – Да. А ты то бесхозное хозяйство, о котором он говорит?
      – Может быть, но думаю, что я не один. Я наклонился к нему. – Что ты можешь сказать мне про Кути?
      –Тогда ты и есть это самое хозяйство, – улыбнулся он. – Я этого никогда бы не отгадал. Да, я считаю, что этого человека убили наши люди.
      – Не рассказывай Эфраиму ничего о нашей беседе, – попросил я. – Мне хотелось бы знать кого-то в этой клике, о ком он ничего не знает.
      – С этим у меня нет проблем. Ты ему не доверяешь?
      – Сегодня, да, доверяю. Но, как ты знаешь, все может измениться.
      Мы больше не говорили пространно об этом. Мы решили, что женщина станет нашей связной, и он скажет ей, что это метод для обеспечения ее большей безопасности. Он будет звонить ей и спрашивать, не оставлял ли я для него сообщений, и то же самое буду делать я. Наконец-то, я располагал вторым спасательным кругом, кем-то, кому я доверял, и кто в случае необходимости мог помочь мне выжить.

Глава 22

Вторник, 27 мая 1986 года. Вашингтон, Федеральный округ Колумбия

      Когда я ожидал прилета Беллы, недалеко от меня стоял человек, листавший книгу. Это была новая книга Джона Ле Карре, которая только что вышла. В моей ситуации название показалось мне несколько ироничным: «Великолепный шпион». Я подумал, как любил такие книги до того, как пришел в Моссад и убедился, как сильно отличается настоящий мир шпионажа от самых смелых фантастических представлений авторов шпионских романов. Реальность намного опасней и более непредсказуема, чем в любом романе. Я всегда думал, что описать запутанную сеть разведслужбы практически вообще невозможно.
      Тут вынырнула толпа пассажиров, прилетевших из Нью-Йорка, и через несколько минут я увидел Беллу. У меня перехватило дыхание. Ее улыбка стала тем светом, который я искал в конце тоннеля. Я был так счастлив! Не раз во время этого опасного путешествия я терял надежду, что увижу ее снова. И теперь она была здесь. Я долго обнимал ее.
      Мы оба знали, что совершили прыжок через широкую пропасть. Она не знала ее глубины, но могла почувствовать. По дороге в отель мы почти не разговаривали. Потом она захотела узнать, где я прятался и что происходит. Этого я не мог ей сказать, мне нельзя было ее впутывать. Я рассказал ей, что работал в Заире в качестве советника по вопросам безопасности. Потом я сказал, что завтра получу деньги, и мы уедем в Канаду.
      На следующее утро я спустился, чтобы встретиться с Зухиром и получить от него деньги. Затем я прошел еще один квартал, чтобы купить машину. Это был Понтиак-6000 цвета серый «металлик», 1985 года выпуска, за который я заплатил наличными. После получения страховочной карты и номеров я вернулся в отель. На следующий день мы покинули Вашингтон. Воспоминания об этом месте были не самими приятными для меня.
      Мы переживали своего рода второй медовый месяц. Мы никак не могли достаточно насладиться друг другом. После трехдневной поездки мы достигли Оттавы, прекрасной столицы Канады. Этот город Белла однажды увидела в одном телефильме и очень хотела жить там. Не имело значения, какой город мы выберем, и мы выбрали Оттаву.
      Первые дни мы провели в отеле «Холидей Инн» на Куинстрит в центре города. Затем мы нашли трехкомнатную квартиру, тоже в центре, в современном многоквартирном здании под названием «Кент Тауэрс».
      Белле я сказал, что мне приходится время от времени по своей работе советника выезжать в командировки. Но свободное время я хотел посвятить живописи и графике, о чем всегда мечтал. В конце июля мы уже все жили вместе: Белла, я и наши дочери: Шарон, которой исполнилось семнадцать лет, и двенадцатилетняя Леора. Девочки не были в восторге от этой перемены, но им не оставалось ничего, кроме как принять ее.
      Время от времени я звонил Эфраиму с телефона-автомата, чтобы услышать, все ли проходит хорошо, и что мне предстоит в следующий раз. В то время происходило не многое. Он хотел, чтобы я установил новый контакт с египтянами, но я был против. Мне становилось нехорошо при мысли об одновременной работе на две арабские страны. Мы не знали точно об их взаимоотношениях, только лишь, что они достаточно тесно сотрудничают. Из того немногого, что мы узнавали из работы с иорданцами, мы могли заключить лишь, что наши знания были весьма ограничены.
      Но так как мы еще не достигли того момента, когда можно было бы разоблачить израильскую шпионскую сеть в Иордании, как я пообещал, я не смог долго сдерживать Эфраима. Ему казалось необходимым ввести египетской спецслужбе прививку против Моссад. Это должно было произойти до конфликта, который планировал Моссад, оказывая помощь (прежде всего путем материального снабжения) мусульманским фундаменталистам через свои связи с афганскими моджахедами. Израильским правым очень мешал мир с Египтом. Сам по себе, мир, условия которого так болезненно (для правых) точно выполняли египтяне, был живым доказательством того, что мир с арабами вполне возможен, и что арабы вовсе не представляют собой таких людей, которыми всегда представляли их нам Моссад и другие правые элементы. Египет соблюдал мир с Израилем и в 1982 году, когда Израиль совершил агрессию в Ливане, и позднее, несмотря на предупреждения Моссад о том, что египтяне находятся в центре десятилетней программы строительства своих вооруженных сил, которая должна была якобы привести к войне в 1986 или 1987 годах – к войне, которой никогда не было. Моссад этим завел себя в такое положение, которое просто требовало проведения акции на египетском фронте. В организации решили, что она должна создать новую угрозу в регионе, угрозу такого масштаба, которая оправдала бы любую акцию, которая взбрела бы в голову Моссад.
      Правые элементы в Моссад (как, впрочем, и во всей стране) обладали здоровой, на их взгляд, жизненной философией. Они считали Израиль самой сильной в военном плане страной на Ближнем Востоке, и действительно военная мощь так называемой «Крепости Израиль» была выше, чем у всех арабских стран вместе взятых. Правое крыло верило и до сих пор верит, что из этой силы возникает необходимость противостоять постоянной опасности войны, которая тогда была вполне реальна. Если делались какие-то мирные предложения, то, по их мнению, это приводило к процессу упадка военных стен этой идеологической крепости. Это уменьшило бы власть военных и, возможно, привело бы к закату Государства Израиль. По этой философии арабским соседям вообще нельзя было верить, и это не мог изменить ни один договор.
      Поддержка воинствующих элементов исламского фундаментализма вполне соответствовала генеральному плану Моссад в этом регионе. Управляемый фундаменталистами арабский мир не пошел бы на переговоры с Западом и таким образом Израиль снова стал бы единственной демократической и рациональной страной в регионе. И если бы они смогли бы привести Хамас (палестинских фундаменталистов) к тому, чтобы переманить у ООП широкие массы палестинцев, то все сложилось бы самым лучшим образом.
      Активность Моссад в Египте была всеохватывающей. Теперь, когда в Каире было израильское посольство, поток посетителей не прекращался. Египет стал источником информации и стартовой площадкой для прыжка в остальной арабский мир. Намного легче и намного менее подозрительно было завербовать под чужим флагом в Каире египтянина, который никогда не выезжал с Ближнего Востока и который мог бы оттуда собирать секретную информацию о других арабских странах.
      Это была «легитимная» часть игры, но как только Моссад начал заниматься подрывной деятельностью против египетского общества, поддерживая и поощряя (тоже под чужим флагом) фундаменталистов, дело приняло другой оборот. Оно стало походить на подпиливание сука, на котором сидишь.

Воскресенье, 29 июня 1986 года

      Белла уехала на неделю в Израиль, чтобы перевезти в Канаду наше оставшееся имущество. В первый приезд она собиралась в большой спешке.
      В полдень позвонил телефон. – Вик? Я узнал голос сразу. Но я был ошарашен тем, что Эфраим позвонил мне домой.
      – В чем дело?
      – Как насчет того, чтобы поесть вместе?
      – Где ты? Я заметил, как весь, с головы до ног, привел себя в состояние повышенной боевой готовности.
      – Я думаю, если ты выглянешь из окна, то сможешь меня увидеть. Я стою в телефонной будке перед магазином «Кэнэдиен Тайр»
      Я взглянул на улицу и увидел его в светло-голубом в полоску костюме «с иголочки».
      – Откуда у тебя взялся этот костюм? – захотел я спросить.
      – Ты спустишься или мне подняться, чтобы забрать тебя?
      – А ты знаешь, что ты стоишь очень близко от израильского посольства? – спросил я.
      – Конечно, оно через квартал. Но ответственный за безопасность с большинством своих сотрудников именно сейчас находится на стрельбище в Нью-Йорке, а наш офицер связи – в Вашингтоне. Небо чистое. Мы можем пообедать, где ты хочешь.
      Через несколько минут я был внизу. День был великолепен. Мы зашли в ресторан в отеле «Вестин», поели чего-то легкого, и после свободной беседы о последних сплетнях он перешел к делу: – Ты должен ехать в Египет. Мы не можем больше ждать.
      Я действительно уже установил контакт с египетским посольством в Вашингтоне, но, по совету Эфраима, отклонил приглашение посетить Каир. В это время нам нужно было решить более важные дела, специально для Иордании и по информации для англичан. Кроме того, Эфраим считал, что время для этого еще не пришло. Приглашение тогдашнего военного атташе Египта оставалось, однако, действительным.
      Теперь, по данным Эфраима, человека, который пригласил меня, должны были сменить. Так как мы не знали, кто будет его преемником, а знали лишь, что нынешний атташе точно не работает на Моссад, возможность безопасного посещения Египта показалась подходящей.
      – Ты должен поехать туда и вскрыть связи Моссад и фундаменталистов. Я получаю время от времени обрывки информации, и мне нужна возможность передавать ее им через источник, которому они доверяют.
      – Ты что, хочешь, выпускать в мир фальшивые сведения? Мне нужно было узнать, не хочет ли он использовать меня в качестве канала дезинформации. В этом случае он не мог рассчитывать на меня. У меня не было никаких особых чувств к египтянам, но я просто не хотел пользоваться методами Моссад. Я не верил, что черта можно прогнать с помощью сатаны.
      Он заверил меня, что это не тот случай. Информация, которой он располагает, послужит аресту различных фундаменталистов и раскрытию линии по доставке оружия от афганских моджахедов к «Братьям-мусульманам» в Египте.
      – Это долгий путь, чтобы транспортировать оружие, – заметил я.
      Но выяснилось, что как раз наоборот. Так как большая часть вооружения моджахедов была американского производства, то оружие напрямую из Израиля поставлялось «Братьям-мусульманам», при этом курьерами служили кочевники-бедуины в демилитаризованной зоне на Синайском полуострове.
      Моссад мог, конечно, поставлять и советское вооружение со складов ООП, захваченных у ООП в Ливане в 1982 году. Когда оружие попадало на египетскую землю, его поставляли посредникам, которые передавали его фундаменталистам.
      – Дестабилизировать, дестабилизировать, дестабилизировать, – сказал Эфраим. – Это все, что они делают, постоянно. Все равно, кто и что об этом скажет, они могу думать только о том, как бы спровоцировать хаос. Они не думают, что огонь, который они разжигают, однажды проглотит и их самих.
      – Через пару дней вернется Белла. Я совершу с ней и с детьми маленькую поездку в Вашингтон и получу там мою визу. Это в том случае, если контакт еще существует.
      – Не откладывай это надолго. Я слышал, что ты разговаривал с Ури.
      Его слова сразили меня наповал. Я не знал, что мне говорить, и должен ли я вообще что-то говорить. – До тебя это поздно дошло. Это было уже довольно давно.
      – Ну, не так уж и давно. Ты с того времени выходил с ним на связь?
      – Спроси его самого.
      Он больше ничего об этом не сказал. Вечером я подвез его в аэропорт, и он улетел. Он хотел доставить мне некоторые данные о транзите оружия, как только я вернусь из Вашингтона, и буду знать точное время моего путешествия.
      Нашу маленькую поездку мы совершили в пятницу, 4 июля, в День Независимости – национальный праздник в США. В египетское посольство я хотел пойти только в понедельник утром. Поездка прошла без осложнений. Я рассказал Белле, что должен встретиться с некоторыми дипломатами из Заира и подготовиться к командировке туда.
      В посольстве все прошло гладко. После того, как я передал свой паспорт сотруднику службы безопасности на входе, меня провели в великолепную комнату, обставленную в светло-голубых тонах. Меня попросили подождать под портретом улыбающегося египетского президента Хосни Мубарака. Несколько минут спустя вошел атташе и очень сердечно поприветствовал меня. Он хотел узнать, не суеверен ли я. Я сказал, что нет. Он сказал, что мой полет намечен на 13 июля – через неделю. Я скрыл это, но я почувствовал слабость в коленях. Мой готовый билет должен был лежать в окошке авиакомпании «Аэр-Лингус» в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, но мне еще нужно было заплатить за него – они только зарезервировали место. Он дал мне конверт с двумя тысячами долларов. 20 июля я должен был вернуться. По его данным, меня должны встретить в аэропорту и привезти на надежную конспиративную квартиру. Он пообещал мне, что мне не стоит волноваться, и что об оплате моей работы уже говорилось с чиновниками в самом Египте. Он ясно дал мне понять, что из-за своего дипломатического статуса и уважения законов США как принимающей страны он после установления связи не будет больше иметь к этому делу никакого отношения.
      – Если Ваша совесть чиста, когда Вы делаете дела с нами, – сказал этот человек с улыбкой, – вам совершенно нечего бояться.
      Эта фраза испугала меня больше, чем какая-либо угроза. Но была ли это на самом деле скрытая угроза, или я просто ее так воспринял в своем сомнительном положении?
      На обратном пути в Оттаву я был полностью занят своими мыслями. Я чувствовал, как надо мной качается дамоклов меч. Наконец-то я поселился в том месте, где чувствовал себя хорошо, и начал новую жизнь. Теперь я должен был снова отправляться в путешествие в преисподнюю, из которой я так недавно выбрался. Но я знал, что эта новая жизнь была только иллюзией. Я все еще был солдатом на очень далеком передовом посту по ту сторону границы моей страны, границы, которая была так далека и размыта, что никогда не было видно, на какой именно стороне ты стоишь. Это была одна из тех границ, для определения которой нужно было воспользоваться философией, а мне это совсем не нравилось.

Воскресенье, 13 июля 1986 года

      Во второй половине дня я прибыл в Нью-Йорк и забрал в кассе свой авиабилет.
      Рейс № 986 авиакомпании «Эджипт Эйр» стартовал в 10 часов вечера. У меня еще было достаточно времени. Из-за моих намерений я чувствовал себя не очень хорошо. Все во мне восставало против того, чтобы покинуть безопасные для меня США. В последнее время я имел дело с так многими разведками, что не мог чувствовать себя в безопасности в таком путешествии.
      Почти невозможно, что египтяне, имеющие очень эффективную, хотя и немного невежественную спецслужбу, не знали бы хотя бы об одном из моих занятий.
      Самолет взлетел вовремя. Что бы меня ни ожидало, возврата больше не было. На протяжении всего полета я не сомкнул глаз из-за чувства вины – я не рассказал Белле, куда я еду. И это я сделал скорее из эгоизма, чем из сочувствия, потому что в таком случае появился бы еще один, кроме Эфраима, человек, который знал бы, где я.
      Уже был день, когда мы неслись над сияющим голубым Средиземным морем. Пилот объявил о приближении к каирскому международному аэропорту. Голубое море под нами сменилось впечатляющей желтой массой египетской земли. Чем ближе мы приближались, тем более было душно. Когда мы приземлились, не нужно было даже выходить, чтобы узнать, как тут жарко.

Пятница, 18 июля 1986 года. Каир

      Лампочка без абажура, висящая под покрытым плесенью потолком, на короткое время замигала. Я услышал какой-то очень слабый крик во внутренностях здания, которое я считал пустым. Далекие крики сразу бросили меня в холодный пот. Я лег на спину.
      Затем снова пришел старик с кружкой свежего лимонада и с едой на подносе. Я ждал этой возможности. Мне нужно было что-то сделать, чтобы обратить на себя его внимание. Когда старик пошел в душевую, я выбросил поднос с едой через дверь. Он едва не задел охранника. В первую секунду я подумал, что он схватится за оружие, чтобы застрелить меня на месте. Вместо этого он ошеломленно уставился на меня, что-то прокричал старику, который быстро покинул комнату. Я снова лег на кровать. Вентилятор внезапно остановился. Но было слишком жарко, чтобы думать об этом.
      Я подумал о моем гнусном положении. Я уже четыре дня был в этой камере. Возможность, что она станет моим домом на всю оставшуюся мне жизнь, была ужасна. Чтобы отогнать эту мысль, я представлял себе, что буду делать, как только выйду отсюда.
      Я думаю, это произошло как-то сразу после полудня, когда открылась дверь, и вошел большой человек в сером костюме с короткими рукавами. Я как раз принял душ и был одет лишь наполовину. Я принимал душ каждые два часа и был всегда одет только так, что в любое время мог кто-то зайти. Мне помогал мой тренинг. Я не испытывал никаких чувств к тому, что окружало меня. Я перестал бесплодно ломать себе голову и обращал внимание только на то, как выжить.
      – Господин Островский? – сказал большой мужчина с приветливой улыбкой. Его лысая голова была так же загорелой, как его лицо. Я повернулся, будто я искал кого-то за моей спиной. – Значит, Вы действительно имеете в виду меня?
      Его улыбка стала еще шире. – Я должен попросить у Вас прощения, что не поприветствовал Вас намного раньше.
      Я безмолвно уставился на него, все еще в состоянии полусна, к которому я привык. Этот человек мог уйти в любую минуту и никогда больше не вернуться, предоставив мне мучиться в одиночку. Я решил сделать все, чтобы выбраться из этой ужасной дыры. В тишине я забеспокоился, не галлюцинация ли это и что я, похоже, скоро сойду с ума.
      – Как только Вы оденетесь, я познакомлю Вас с парой человек, которые Вас уже ждут.
      Я кивнул и через десять минут последовал за ним в большой конференц-зал этажом ниже. В конце длинного стола лежала стопка журналов «Бамаханех» . Помещение вполне могло бы принадлежать современному офису, в нем было свежо и чисто, и оно совсем не вписывалось в запущенное здание. В одном углу стояла кофеварка, и в воздухе чувствовался аромат кофе, сваренного по американскому образцу. Большой мужчина предложил мне чашку кофе и показал на поднос с сахаром и молоком. Справа была большая стеклянная стена. Кто-то открыл дверь за зеркалом, из-за чего оно на секунду стало прозрачным. Я увидел, что за ним сидит несколько человек, а в углу стоит камера на треноге. – Для чего эти журналы? – спросил я. Мужчина ответил, что они для меня, и я могу их забрать с собой в камеру, когда мы на сегодня закончим. Это мне совсем не понравилось. Я не хотел назад в вонючую дыру, я хотел убраться из этого проклятого места, но я должен был сохранять спокойствие.
      Затем все пошло очень быстро. Египтяне положили предо мной стопку фотографий и попросили определить на снимках людей Моссад. Они не играли, как другие спецслужбы. На каждой фотографии имя было написано по-английски и по-арабски. Где-то с пять фотографий я не смог идентифицировать. И эти люди, как они сказали, должны были служить в Европе, так что я вполне мог их не знать. У них также была схема организации отделов Моссад и чертеж здания на Бульваре Царя Саула. Я должен был показать им, где я сидел во время моей работы в датском отделе.
      Мне стало ясно, что они уже разговаривали с людьми, которые там работали, и что они очень хорошо информированы об организации. Мой хозяин сразу расслабился, когда я сказал, что не могу назвать ему ни одного египтянина, который работает на Моссад. И он был очень счастлив, получив информацию о поставках оружия для «Братьев-мусульман».
      Он хотел также узнать все, что я знал о Роберте Максвелле, английском газетном магнате. В качестве причины он сказал мне, что уверен, что Моссад имеет постоянный интерес к покупке средств массовой информации и Моссад хочет таким путем, как влиять на общественное мнение, так и использовать журналистику в качестве прикрытия для проникновения агентов.
      Мне показалось, что он в равной степени хотел показать мне, что он все знает, и узнать то, что он не знает. Для офицера разведки это не самый умный образ действий. Он определил Максвелла как агента Моссад и напомнил мне о других случаях, когда Моссад якобы стоял за спиной покупки газет в Великобритании. В качестве примеров он назвал «Eastern African», которая была куплена на деньги Моссад израильским коммерсантом Арноном Мильшеном (который, кстати, участвовал и в финансировании фильмов о Рембо). Целью была помощь южноафриканской пропагандистской машине, пытавшейся придать режиму апартеида более благопристойный характер в глазах общественности. Внезапно мне стала ясна нездоровая, вредная природа того, чем занимался Максвелл. В своем страстном желании сотрудничать с Израилем Максвелл, хотя он сам не был агентом (что мне однозначно объяснили англичане в своем посольстве в Вашингтоне), был все же «сайаном» в широком смысле этого слова. Моссад финансировал многие свои операции в Европе за счет денег, украденных из пенсионных касс газет. Моссад сразу накладывал свою лапу на эти деньги, как только Максвелл скупал газеты (на деньги, взятые взаймы у Моссад, и на основе экспертиз, проведенных Моссад). Самое неприятное, кроме краж, состояло в том, что каждый в империи новостей Максвелла автоматически попадал в любой точке Ближнего Востока под подозрение в том, что он работает на Израиль и, таким образом, одной ногой стоял в могиле.
      Я рассказал моему хозяину, как уже раньше рассказывал англичанам, что Моссад в самом начале активно помогал Максвеллу при покупке газет путем предоставления займов, подстрекательства рабочих конфликтов и беспорядков и искусственно создаваемых проблем, из-за чего газеты можно было купить по самой малой цене. Потом тактика изменилась. Сначала Моссад выискивал газету в качестве цели, а потом всеми возможными способами приводил ее к обеднению и банкротству. Это начиналось с провоцирования недовольства среди служащих и продолжалось в виде отказа от кредитов и требований возврата объявлений, которые выдвигали люди и банки, симпатизирующие Израилю. Когда объект ослабевал, на сцене появлялся Максвелл, наносящий изданию смертельный удар.
      В этот вечер хозяин взял меня с собой в Каир. Когда мы оба сели в его машину, я знал, что он чувствует себя со мной в безопасности. Первые минуты пути я должен был надеть повязку на глаза и так же при возвращении. Город не произвел на меня впечатления, и даже пирамиды меня не тронули. Я был слишком разочарован и напряжен, чтобы что-то воспринимать. Но я наслаждался широтой просторов и чувством некоторой свободы. В полночь я снова был в моей камере, получив от хозяина гарантию, что завтра утром он снова придет, и что в воскресенье я рейсом № 985 «Египетских Авиалиний» полечу назад в Нью-Йорк.