Эмма

Гарриет промолчала. Эмма с некоторою сдержанностью продолжала:

— Итак, я заключаю, что вы намерены дать ему благоприятный ответ.

— Да нет — то есть не то, чтобы намерена… Ну, как мне быть? Как вы советуете? Мисс Вудхаус, миленькая, умоляю вас, скажите, что мне делать?

—Я вам не стану давать советы, Гарриет. Я не желаю быть к этому причастна. Советчиком в подобном деле вам должно служить ваше сердце.

— Я и понятия не имела, что так нравлюсь ему, — молвила Гарриет, устремляя задумчивый взгляд на письмо. Эмма хранила молчание, но через несколько минут, начиная сознавать, сколь сильны могут оказаться прельстительные чары письма, сочла нужным нарушить их:

— Я полагаю за общее правило, Гарриет, что, ежели женщина сомневается, принять ли ей предложение, ей следует, конечно же, ответить отказом. Коль скоро она не решается сказать «да», ей следует напрямик сказать «нет». Замужество — это шаг, который опасно совершать с противоречивыми чувствами, скрепя сердце. Как друг ваш, как старшая, я считаю долгом сказать вам об этом. Но не подумайте, будто я пытаюсь навязать вам свое решение.

— О нет! Я знаю, вы слишком добры, чтобы… но если б вы только посоветовали, как будет лучше, — нет-нет, не то я говорю — вы правы, надобно самой твердо знать, чего хочешь, — в таком деле нельзя колебаться — это очень серьезный шаг. — Пожалуй, вернее будет сказать «нет»! Как вы думаете, лучше сказать «нет»?

— Ни за что вам не стану советовать ни того, ни другого, — сказала, ласково улыбаясь, Эмма. — Кому, как не вам самой, судить, что лучше для вашего счастья? Ежели мистер Мартин любезнее вам всякого другого мужчины, ежели никогда и ни с кем не было вам так приятно, как в его обществе, тогда зачем колебаться? Вы краснеете, Гарриет? Может быть, перед вашим мысленным взором встает при этих словах кто-то другой! Гарриет, Гарриет, не обманывайте себя, не позволяйте благодарности и состраданию увлечь вас на ложный путь. О ком подумали вы в эту минуту?

Внешние приметы обнадеживали. Гарриет в ответ на это отворотилась, пряча смущение, и в задумчивости стала у огня; она по-прежнему держала письмо, но теперь машинально, не глядя, вертела его в руках. Эмма нетерпеливо ждала, что будет дальше, с каждой минутою все более укрепляясь в своих надеждах. Наконец Гарриет не совсем уверенно проговорила:

— Мисс Вудхаус, раз вы не хотите сказать ваше мнение, я должна, как умею, распорядиться собою сама, и теперь твердо — почти окончательно — решилась… отказать мистеру Мартину. Как по-вашему, я права?

— Совершенно правы, Гарриет, милочка вы моя, — совершенно! Именно так вам и следует поступить. Покуда у вас еще оставались сомнения, я не желала выдавать свои чувства, но теперь, когда вы решились бесповоротно, я без всяких раздумий вас одобряю. Дорогая Гарриет, для меня это радость. Мне тяжело было бы лишиться знакомства с вами, а таково было бы неизбежное следствие брака вашего с мистером Мартином. Покамест вы еще хоть немного колебались, я ничего не говорила, ибо это могло повлиять на ваше решение, но знайте, я тогда потеряла бы друга. Я бы не могла бывать у жены мистера Роберта Мартина с фермы Эбби-Милл.

Гарриет в голову не приходило, что ей может грозить такая опасность, и эта мысль глубоко поразила ее.

— Не могли бы у меня бывать! — воскликнула она, переменясь в лице. — Да, это правда, не могли бы — как же я раньше не подумала! Это было бы просто ужасно. Какое счастье, что эта участь миновала меня!.. Дорогая мисс Вудхаус, ни на что на свете не променяла бы я высокую честь и удовольствие быть вашим близким другом.

— Поверьте, Гарриет, что и мне мучительно было бы потерять вас, но это было бы необходимо. Вы невозвратно отторгли бы себя от хорошего общества. Я должна была бы отказаться от вас.

— Ах, что вы!.. Разве могла бы я это перенесть! Я умерла бы, если бы двери Хартфилда закрылись для меня навеки!

— Милое, нежное создание! Заточить вас на ферме в Эбби-Милл! Вас обречь на всю жизнь обществу невежд и простолюдья! Удивительно, как мистеру Мартину хватило духу предложить вам это. Недурного же мнения должен быть о себе этот молодой человек.

— Вообще-то говоря, он, по-моему, не отличается самомнением, — сказала Гарриет, которой совесть не позволяла согласиться с этой хулою. — Во всяком случае, сердце у него предоброе, и я всегда буду испытывать благодарность к нему и большое уважение — но это совсем другое, чем… И хотя я ему, может быть, нравлюсь, из этого еще не следует, что я непременно… И разумеется, надобно признать, что, с тех пор как я стала бывать в вашем доме, я встречаю людей… словом, если их сопоставить, по внешнему виду, по манерам, то какое же может быть сравнение — один так необыкновенно хорош собой, так обходителен. При всем том мистер Мартин, мне кажется, очень милый молодой человек, я высоко его ставлю, и он так ко мне привязан — и такое письмо написал, — но покинуть вас… нет, ни за что, никогда!

— Благодарю, благодарю вас, милый мой дружок. Мы не разлучимся. Нельзя, чтобы женщина выходила замуж оттого лишь, что кто-то питает к ней привязанность и умеет сносно писать письма.

— Ну да! И притом, письмо такое коротенькое…

Эмма не преминула отметить про себя, что другу ее не хватает вкуса, но вслух лишь сказала, что это «совершенно справедливо, слабым было бы ей утешением знать, что муж, который ежедневно и ежечасно оскорбляет ее своею неотесанностью, хорошо пишет письма».

— Ах, это очень верно. Что проку в письмах, главное — постоянно быть в обществе, где вам легко и приятно. Да, я решилась твердо, отвечу ему отказом. Только как это сделать? Что сказать?

Эмма заверила ее, что написать ответ не составит труда, и посоветовала сделать это немедля — совет был принят с надеждой, что его помогут исполнить, и, сколько ни твердила Эмма, что в этом нет ни малейшей надобности, на деле без ее помощи не написана была ни единая фраза. Сочиняя ответ, поневоле приходилось вновь и вновь заглядывать в письмо, и это оказывало на Гарриет столь размягчающее действие, что не раз потребовалось в самых энергических выражениях призвать ее к твердости; она так терзалась сознанием, что причинит ему горе, так тревожилась о том, что подумают и скажут мать его и сестры, так боялась, что ее могут счесть неблагодарной, — что, окажись молодой фермер в эти минуты поблизости, его предложение, полагала Эмма, в конце концов было бы все-таки принято.

Ответ, тем не менее, был написан, запечатан и отослан. Дело было сделано, и Гарриет спасена. Весь вечер она была подавлена, и Эмма, понимая, какими угрызениями томится это жалостливое сердце, старалась облегчить их то ласковым словом, то напоминанием о мистере Элтоне.

— Никогда уж не пригласят меня больше в Эбби-Милл, — говорилось с оттенком грусти в голосе.

—Даже если б и пригласили, моя Гарриет, разве могла бы я разлучиться с вами? Вы слишком необходимы в Хартфилде, чтобы отпускать вас в Эбби-Милл.

—А мне и самой туда не захочется, для меня нет большего счастья, чем быть в Хартфилде.

И немного спустя:

— Воображаю, как удивилась бы миссис Годдард, когда бы узнала, что случилось. А мисс Нэш тем более — ведь мисс Нэш полагает, будто ее сестра очень удачно вышла замуж, хоть муж сестры всего-то навсего торговец полотном.

— Наставнице из пансиона, Гарриет, и не пристало выказывать большую гордость и взыскательность. Мисс Нэш, вероятнее всего, позавидовала бы, узнав, что у вас есть такой случай выйти замуж. В ее глазах даже такая партия имела бы цену. Об участи более для вас завидной она, по-видимому, и не подозревает. Едва ли знаки внимания со стороны известной вам особы уже успели сделаться в Хайбери предметом пересудов. Я полагаю, вы да я покамест единственные, кому разъяснился истинный смысл его взглядов и вздохов.

Гарриет зарделась, улыбнулась и что-то пролепетала о том, как странно ей, что она так нравится некоторым людям. Мысль о мистере Элтоне заметно оживила ее, но вскоре ее сердце вновь исполнилось состраданием к отвергнутому мистеру Мартину.

— Он теперь получил мое письмо, — тихо говорила она. — Желала бы я знать, что там у них делается — знают ли уже его сестры… Ежели он страдает, то и они, конечно, страдают за него. Хорошо бы он не слишком огорчился.

— Будемте лучше думать о тех, кто вдали от нас нашел себе более веселое занятие, — воскликнула Эмма. — В эту минуту, может статься, мистер Элтон показывает ваш портрет своей матушке и сестрам, оговорясь, что оригинал во сто крат прекраснее, и, после настоятельных расспросов, решается назвать им его имя — ваше заветное имя.

— Портрет? Да ведь он оставил портрет на Бонд-стрит [5].

— В самом деле? Если так, я совсем не знаю мистера Элтона. Нет, дружок мой, моя милая скромница, ваш портрет попадет на Бонд-стрит не ранее завтрашнего дня, перед тем как мистеру Элтону настанет пора садиться на коня и ехать назад. Сегодня же он весь вечер будет при нем, будет его утехою, его усладой. Он открывает семье мистера Элтона его намерения, вводит вас в ее круг, возбуждая в каждом из них приятнейшие чувства, свойственные нашей натуре, — живое любопытство и доброе предрасположение. Какую сладостную, дразнящую, живительную пищу дает он деятельному их воображению!

Гарриет снова улыбнулась и повеселела окончательно.

Глава 8

В этот день Гарриет ночевала в Хартфилде. В последние недели она проводила здесь большую часть времени, и ей в конце концов отвели особую спальню; Эмма рассудила, что до поры до времени — для верности, да и для блага самой Гарриет — во всех отношениях разумней будет держать ее поближе к себе. Наутро она должна была на часок-другой отлучиться к миссис Годдард, но с условием, что, воротясь, останется погостить в Хартфилде уже на несколько дней.

В ее отсутствие явился мистер Найтли и посидел немного с мистером Вудхаусом и Эммой, покуда Эмма не принялась уговаривать отца, который собирался перед тем выйти прогуляться, чтобы он не откладывал прогулку, и мистер Вудхаус, уступая настояниям в два голоса, не согласился, вопреки собственным понятиям о приличиях, уйти из дома, покинув гостя. Мистер Найтли не любил разводить церемонии и своими скупыми, четкими репликами являл забавную противоположность витиеватым извинениям и учтивым отступлениям мистера Вудхауса.

— Итак, ежели вы не осудите меня, мистер Найтли, и не сочтете, что я совершаю по отношению к вам непростительную грубость, то я, пожалуй, послушаюсь совета Эммы и выйду на четверть часика прогуляться. Воспользуюсь тем, что светит солнце, и, покуда оно не скрылось, пройдусь три раза туда и обратно. Я обхожусь с вами запросто, мистер Найтли, без церемоний. Мы, болящие, привыкли считать себя на особом положении.

— Полноте, сэр, я свой человек.

— Оставляю вас на дочь, она отлично меня заменит, Эмма счастлива будет вас занять. А уж я, знаете ли, с вашего разрешения, совершу свой зимний моцион — три раза туда и обратно.

— И прекрасно, сэр.

—Я с удовольствием предложил бы вам составить мне компанию, мистер Найтли, да боюсь, вам это скучно будет, я хожу очень медленно и к тому же вам еще предстоит дальняя дорога назад в Донуэлл.

— Спасибо, сэр, спасибо — я сам ухожу сию минуту, так что на вашем месте не стал бы терять времени. Позвольте, я подам вам шубу и открою дверь в сад. Наконец мистер Вудхаус ушел, но мистер Найтли, вместо того чтобы тотчас последовать его примеру, снова сел, располагаясь, по всей видимости, продолжить беседу. Он завел речь о Гарриет и впервые на памяти Эммы по собственному почину отметил ее достоинства.

— Я не столь высокого, как вы, мнения об ее наружности, — сказал он, — но она довольно миловидное создание, и притом, я склонен полагать, самого приятного нрава. Характер ее зависит от того, с кем она находится, и, попади она в хорошие руки, из нее выйдет очень достойная женщина.

—Я рада, что вы так думаете — ну, за хорошими руками, надеюсь, дело не станет.

— Вот как, — сказал он, — вы напрашиваетесь на комплименты. Что ж, извольте — да, в ваших руках она стала лучше. Вы избавили ее от пансионской привычки хихикать, это можно поставить вам в заслугу.

— Благодарю. Обидно было бы думать, что от меня уж вовсе нет проку, — хоть, правда, не всякий любит признавать чужие заслуги. Вашими похвалами я не избалована.

—Так вы говорите, что скоро ждете ее назад?

— С минуты на минуту. Что-то долго она не идет, ей бы уже пора быть здесь.

—Что-нибудь задержало — гости, может статься.

— Противные хайберийские сплетники! Что за скука!

—Возможно, Гарриет не скучно с теми, которых находите скучными вы.

Эмма, зная, что это вполне справедливо и возражать было бы глупо, промолчала. Немного погодя он прибавил с улыбкой:

— Не берусь точно назвать время и место, но, должен заметить вам, есть все основания полагать, что вскоре подружка ваша услышит интересную для себя новость.

— В самом деле? Какую же? Какого рода?

— Очень серьезную, — продолжая улыбаться, — смею вас уверить.

— Серьезную? Тогда мне одно лишь приходит в голову… И кто же в нее влюбился? Кто вам поверил свою тайну?

Эмма почти не сомневалась, что это мистер Элтон проговорился ему о своих чувствах. Мистеру Найтли свойственно было выступать в роли всеобщего друга и советчика, и она знала, как чтит его мистер Элтон.

— Есть причины полагать, — отвечал он, — что Гарриет Смит скоро сделают предложение, и притом такой претендент, что лучше и желать невозможно, — имя его Роберт Мартин. Приехала она этим летом погостить в Эбби-Милл, и кончено дело. Влюблен до безумия и намерен жениться.

— Весьма любезно с его стороны, — сказала Эмма, — так он уверен, что Гарриет собирается за него замуж?

— Ну, хорошо, хорошо — намерен сделать ей предложение, если угодно. Довольны вы теперь? Два дня назад приезжал ко мне в аббатство посоветоваться. Он знает, какого я высокого мнения об нем и о его семействе, и считает меня, я думаю, одним из лучших своих друзей. Спрашивал, не кажется ли мне опрометчивым, когда женятся так рано, не чересчур ли она, на мой взгляд, молода — короче, одобряю ли я вообще его выбор, ибо ему, вероятно, внушает опасение то, что ее — особливо с тех пор, как она столь обласкана вами, — ставят выше его. Все, что он говорил, очень мне понравилось. Редко от кого услышишь речи столь разумные, как от Роберта Мартина. Этот всегда говорит дело — прямо, без обиняков и с недюжинною здравостью суждений. Он поведал мне все — свои обстоятельства, свои планы и как они все устроятся в случае его женитьбы. Превосходный молодой человек, примерный сын и брат. Я, не колеблясь, советовал ему жениться. Он меня убедил, что средств для этого ему достанет, а ежели так, то можно было лишь приветствовать его намерения. Я не забыл похвалить его избранницу, и он ушел от меня окрыленный. Если б раньше слово мое ничего для него не значило, он за один этот вечер исполнился бы ко мне уважения и, смею утверждать, покинул мой дом, убежденный, что лучшего друга и наставителя не сыскать в целом свете. Было это позавчера. Ну, а так как резонно предположить, что он не станет надолго откладывать разговор со своею любезной, и так как вчера, сколько можно судить, он подобного разговора не заводил, то, стало быть, есть вероятность, что он явится к миссис Годдард нынче, а значит, возможно, Гарриет задержал гость, которого она отнюдь не находит ни противным, ни скучным.

— Позвольте, мистер Найтли, — сказала Эмма, которая на протяжении этой речи большею частью улыбалась про себя, — но откуда вы знаете, что вчера мистер Мартин не заводил такого разговора?

— Наверное не знаю, разумеется, — отвечал он удивленно, — но это нетрудно заключить. Разве не провела она весь вчерашний день у вас?

— Ладно. В ответ на то, что вы мне сказали, скажу и я вам кое-что. Нет, он завел этот разговор вчера — вернее, написал письмо и получил отказ. Это понадобилось повторить, ибо мистер Найтли не верил своим ушам; от удивления и досады лицо его покрылось багровым румянцем, он встал и гневно выпрямился во весь рост.

— В таком случае она глупее даже, чем я предполагал. О чем только она думает, дурочка?

— Ну да, конечно! — воскликнула Эмма. — Мужчине никогда не понять, как это женщина может отказаться выйти замуж. Мужчина всегда воображает, что женщина готова пойти за всякого, кто ей сделает предложение.

— Вздор! Ничего подобного мужчина не воображает. Но как это понимать? Чтобы Гарриет Смит отказала Роберту Мартину? Ежели так, это чистое безумие, и я только надеюсь, что вы ошибаетесь.

— Я читала ее ответ — яснее не скажешь.

— Читали! Вы же сами и написали ответ! Эмма, это ваших рук дело. Это вы убедили ее отказать ему.

— Что же, будь это и так — не подумайте, впрочем, будто я подтверждаю это, — я не считала бы, что поступила неправильно. Мистер Мартин весьма порядочный молодой человек, однако его никак не назовешь ровнею Гарриет, и меня немало удивляет, что он посмел ухаживать за ней. Судя по вашему рассказу, у него таки были кой-какие сомнения. Очень жаль, что он их отбросил.

— Ровнею? — в запальчивости вскричал мистер Найтли громким голосом и, помолчав минуту и немного успокоясь, жестко продолжал: — Да, он ей точно неровня, ибо как по уму, так и по положению во много раз ее выше. Эмма, ваше непомерное увлечение этой девицей ослепляет вас. Какие могут быть притязания у Гарриет Смит на лучшую партию, нежели Роберт Мартин? Происхождение, природные качества, образование? Неведомо чья побочная дочь, вероятно, без сколько-нибудь надежного обеспечения, определенно без приличной родни! Известно лишь, что она делит кров с хозяйкою обычного пансиона. Особа, которая не может похвалиться ни разумом, ни изрядными познаниями. Ничему полезному ее не научили, а выучиться сама она по молодости лет и по простоте своей не удосужилась. В ее лета ей негде было приобрести опыт, с ее скудным умишком она едва ли что-либо путное приобретет и в дальнейшем. У ней есть миленькая мордочка и добрый нрав, и только. Меня одно лишь смущало, когда я советовал ему жениться, и то были опасения за него — что она его недостойна, что для него она незавидная партия. Ежели говорить о состоянии, то он с легкостью мог бы найти себе что-нибудь получше, ежели о разумной подруге жизни и дельной помощнице, то не мог найти ничего худшего. Но рассуждать подобным образом с влюбленным невозможно, и я положился на то, что она, по крайней мере, существо безобидное, такого склада, что в хороших руках, как у него, легко может исправиться, и в конце концов из нее выйдет толк. Я понимал, что для нее, во всяком случае, преимущества этого брака бесспорны, и не сомневался, да и теперь не сомневаюсь, что все в один голос твердили бы о том, как ей необыкновенно посчастливилось. Даже вы, полагал я, останетесь довольны. Мне сразу же пришло на ум, что вам не жаль будет, если подруга ваша покинет Хайбери ради того, чтобы столь счастливо устроить свою судьбу. Я, помню, сказал себе: «Даже Эмма, с ее пристрастным отношением к Гарриет, решит, что это прекрасная партия».

— Не могу не удивиться тому, что вы так плохо знаете Эмму. Как! Решить, что фермер — а мистер Мартин, при всем своем уме и прочих достоинствах, простой фермер, и не более того — прекрасная партия для близкой моей подруги? Не сожалеть, что она покинет Хайбери, дабы связать судьбу свою с человеком, которого я ни при каких обстоятельствах не назову даже своим знакомым? И вы могли допустить, что я на это способна? Уверяю вас, вы судите о моих чувствах весьма превратно. Я решительно не могу согласиться с вашими утверждениями. Вы несправедливы, объявляя притязания Гарриет неосновательными. Другие, в том числе и я, судят об этом совсем иначе. Мистер Мартин, быть может, богаче ее, но, несомненно, уступает ей по положению в обществе. Тот круг, в котором она вращается, недосягаем для него. Она уронила бы себя, ответив ему согласием.

— Безродное невежество уронило бы себя, заключив брак с достойным, умным молодым фермером из хорошей фамилии!

— Что до обстоятельств ее рождения, то пусть согласно закону она никто, но здравый смысл согласиться с этим не может. Несправедливо наказывать ее за чужие прегрешения и ставить ниже тех, среди кого она росла и воспитывалась. Вряд ли есть причины сомневаться, что отец ее — дворянин, и дворянин с состоянием. Ей назначено щедрое содержание, она никогда не знала отказа в том, что способствовало бы ее развитию и довольству. Что она благородного происхождения, для меня неоспоримо, что общество ее составляют особы благородного происхождения, никто, я полагаю, оспаривать не станет. Мистер Роберт Мартин ей не пара.

— Кто бы ни были ее родители, — сказал мистер Найтли, — на ком бы ни лежала обязанность заботиться о ее судьбе, непохоже, чтобы они ставили себе целью ввести ее в так называемое хорошее общество. Получив довольно-таки посредственное образование, она остается у миссис Годдард, предоставленная самой себе — короче говоря, среди людей того же уровня, что и миссис Годдард, в кругу ее знакомых. Очевидно, ее попечители считали такое общество вполне для нее подходящим — оно и было подходящим. До тех пор, покуда вам не вздумалось произвести ее в свои подруги, в душе ее не было и следа неприязни к тем, кто окружает ее, — лучшего она для себя и не желала. Гостя летом у Мартинов, она была совершенно счастлива в их доме. Тогда у нее не было чувства собственного превосходства. Ежели оно есть теперь, то это вы его внушили. Вы были плохим другом Гарриет Смит, Эмма. Роберт Мартин никогда не зашел бы так далеко, не будь у него уверенности, что и она к нему неравнодушна. Я хорошо его знаю. В нем слишком много природной чуткости, чтобы навязываться женщине, не имея более надежных на то оснований, нежели собственные чувства. Что же до самомнения, то я не знаю другого мужчины, который был бы столь его чужд. Можете не сомневаться, ему дали повод надеяться.

Эмме удобнее было уклониться от прямого ответа, и она предпочла развивать прежнюю свою мысль.

— Вы, я вижу, горячий сторонник мистера Мартина, но, как я уже говорила, несправедливы к Гарриет. Причины Гарриет претендовать на хорошую партию не столь ничтожны, как вы их изобразили. Да, она не отличается умом, и все же она разумнее, чем вы думаете, и не заслуживает того, чтобы о ее умственных способностях отзывались с таким пренебрежением. Впрочем, если даже отбросить этот довод и согласиться, что у нее, как вы заключили, нет ничего, кроме миленькой мордочки и доброго нрава, то и это, позвольте вам заметить, не пустое в глазах людей, когда девица мила и добронравна в такой мере, как Гарриет, которую девяносто девять из ста назовут красавицей, — и доколе мужчины не научатся более философически относиться к красоте, доколе не начнут они влюбляться в умных и образованных, пренебрегая миловидностью, такая красотка, как Гарриет, будет пленять и восхищать и обладать возможностью выбирать из многих, а следовательно, и правом быть придирчивой. Не стоит также умалять и такую причину для претензий, как добрый нрав, ибо в ее случае он означает мягкость характера и манер, самое скромное мнение о себе и невзыскательность к другим. Я не ошибусь, если скажу, что редкий мужчина не сочтет подобную внешность и подобный нрав у женщины более чем достаточным основанием для самых высоких притязаний.

— Честное слово, Эмма, ежели вы, с вашим умом, несете такую чепуху, то я готов согласиться. Уж лучше вообще не иметь мозгов, нежели находить им столь дурное применение.

— Вот-вот! — шаловливо подхватила Эмма. — Все вы так думаете, я знаю. Я знаю, предел мечтаний для всякого мужчины — именно такая, как Гарриет, которая будет услаждать чувства, не слишком при этом обременяя рассудок. Да! Гарриет имеет все основания быть разборчивой и привередливой. Вот и для вас, вздумай вы жениться, она была бы как раз то, что нужно. Удивительно ли, если семнадцати лет от роду, едва успев вступить в жизнь, едва начав приобретать знакомства, она не соглашается выйти за первого, кто предложит ей руку? Нет уж — сделайте милость, дайте ей время оглядеться.

— Я всегда полагал, что ваша тесная дружба — большая глупость, — сказал, помолчав, мистер Найтли, — хотя и держал свои мысли при себе. Теперь же мне очевидно, что для Гарриет она еще и большое несчастье. Вы так напичкаете ее этими сказками о ее красоте да о том, чего она вправе ждать от жизни, что очень скоро никто поблизости не будет для нее хорош. Тщеславие, зароненное в хилые мозги, дает пагубные всходы. Нет ничего легче, как внушить юной девице непомерные упования. Мисс Гарриет Смит, возможно, обнаружит, что хоть она и прехорошенькая, но предложения выйти замуж не посыплются на нее дождем. Умный мужчина не пожелает взять в жены дурочку. Родовитый не поспешит связать судьбу свою с девицей без роду, без племени, а осмотрительный убоится позора и затруднений, в которые может оказаться вовлечен, когда откроется тайна ее происхождения. Дайте ей выйти замуж за Роберта Мартина, и ей на всю жизнь обеспечен надежный кров, прочное положение и семейное счастье — а будете поддерживать в ней надежду на блистательную партию, твердить, что ей подходит в мужья лишь человек влиятельный и с большим состоянием, а все другие не пара — и она останется жить у миссис Годдард до конца своих дней, или — ибо такая девушка, как Гарриет Смит, непременно должна хоть за кого-нибудь да выйти замуж — по крайней мере, до тех пор, покуда с отчаяния не ухватится обеими руками за сына старичка учителя чистописания.

— Мы с вами так расходимся во взглядах, мистер Найтли, что я не вижу смысла обсуждать далее этот предмет. Мы только будем все больше сердиться друг на друга. Что до того, чтобы дать ей выйти за Роберта Мартина, то это невозможно — она отказала ему, и столь решительно, что о вторичном предложении с его стороны, по-моему, не может быть и речи. Велико ли зло, нет ли, его уж не поправишь — отказала, и на том должна стоять. Что же касается до самого отказа, не скрою, возможно, я и оказала на нее некоторое влияние, но уверяю вас, здесь мало что зависело от меня или кого-нибудь другого. Против мистера Мартина все — и внешность его, и дурные манеры. Ежели она когда и была расположена к нему, то теперь это не так. Допускаю, что она относилась к нему сносно, покуда не видала ничего лучшего. Он брат ее приятельниц, он всячески старался угождать ей, да и вообще, отчего было ей, гостя в Эбби-Милл, не находить его довольно приятным, если никого лучше она дотоле не встречала — что, очевидно, главным образом и сыграло ему на руку? Теперь другое дело. Теперь она знает, что такое джентльмен, и только человек с образованием и манерами истинного джентльмена может иметь надежду понравиться Гарриет.

— Вздор, сущий вздор, просто уши вянут! — вскричал мистер Найтли. — У Роберта Мартина отличные манеры, в них виден ум, искренность, доброжелательность. Душе его свойственно подлинное благородство, которое Гарриет Смит оценить не способна.

Эмма не отвечала, пытаясь сохранить напускную беззаботность, а между тем ей было очень не по себе и не терпелось, чтобы он ушел. Она не жалела о сделанном, по-прежнему полагая себя лучшим, чем он, судьею в таком вопросе, как право выбора и тонкости женского вкуса, — но в то же время слишком привыкла уважать его мнение, и ей не нравилось, что он открыто осуждает ее, и не очень было приятно видеть его лицом к лицу в таком гневе. Минуты тянулись в тягостном молчании, Эмма попробовала было завести речь о погоде, но не дождалась ответа. Мистер Найтли погружен был в раздумье. Но вот наконец думы его нашли исход в словах:

— Роберт Мартин потерял не много. Хорошо бы ему понять это — надеюсь, в скором времени так оно и будет. О ваших видах в отношении Гарриет вам лучше знать, но, так как вы не делаете тайны из вашей страсти заниматься сватовством, естественно предположить, что таковые виды, планы и прожекты у вас есть, — а посему, на правах друга, хочу только остеречь вас, что, ежели вы имеете в предмете мистера Элтона, — это, боюсь, будет напрасный труд.

Эмма рассмеялась и покачала головой. Он продолжал:

— Будьте уверены, с Элтоном ничего не выйдет. Элтон славный малый и достойный пастырь хайберийского прихода, однако он не из тех, кто может заключить опрометчивый брак. Он не хуже других знает цену хорошему доходу. Элтон может быть чувствителен на словах, но всегда будет рассудочен в поступках. Он столь же ясно, как вы в отношении Гарриет, отдает себе отчет, чего он вправе ждать от жизни. Он обладает весьма приятной наружностью и знает это — знает, что повсюду, где бы ни появился, найдет самый ласковый прием. Судя по его разговорам в минуты откровенности, когда кругом одни мужчины, я составил впечатление, что он отнюдь не намерен продешевить, распоряжаясь своей судьбою. Слыхал я, с каким он пылом рассказывает про обширный кружок девиц, с которыми водят задушевную дружбу его сестры и из коих каждая владеет состоянием в двадцать тысяч фунтов.

— Премного вам благодарна, — вновь рассмеявшись, сказала Эмма. — Куда как было бы мило с вашей стороны открыть мне глаза, ежели б я и в самом деле вознамерилась женить мистера Элтона на Гарриет, однако у меня покамест нет иной цели, как держать Гарриет подле себя. Я не занимаюсь более сватовством. Все равно у меня нет надежды устроить второй такой союз, как в Рэндалсе. Отойду от этих дел, покуда не посрамила самое себя.

— Тогда прощайте, — сказал мистер Найтли и, порывисто встав, вышел. Он был вне себя от досады. Он живо представлял себе, каким ударом для молодого фермера должен быть отказ Гарриет, и уязвлен был сознанием, что сам тому способствовал, высказав ему свое одобрение; он до крайности раздражен был тою ролью, которую, как он не сомневался, играла в этой истории Эмма.

Раздосадована была, в свою очередь, и Эмма, однако причины ее досады отличались большей неопределенностью. Она, в отличие от мистера Найтли, не всегда была совершенно собою довольна, не всегда вполне уверена, что права в своих суждениях, а тот, кто не согласен с ними, заблуждается. Он ушел, оставив ее полной сомнений в своей правоте. Не столь серьезных, впрочем, чтобы надолго повергнуть ее в уныние, — вскоре вернулась Гарриет и с нею вместе к Эмме вернулось обычное расположение духа. Она уже начинала беспокоиться, что Гарриет так долго нет. Ее тревожила мысль, как бы молодой фермер не зашел сегодня к миссис Годдард и, повстречав там Гарриет, не вымолил у нее согласие. Страх потерпеть, после всего, что было, такое поражение был главной причиной ее беспокойства, и, когда Гарриет вернулась, в прекрасном настроении и не имея, по всей видимости, подобных причин для своего долгого отсутствия, у Эммы отлегло от сердца и сомнения, точившие ее, сменились уверенностью, что она не совершила ничего такого, чему женская дружба и женские чувства не послужили бы оправданием, — что бы там ни думал и ни говорил мистер Найтли.