Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Эмма

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Остен Джейн / Эмма - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Остен Джейн
Жанры: Исторические любовные романы,
Классическая проза

 

 


— Вы меня удивляете! Общество Эммы безусловно полезно для Гарриет, а Гарриет по-своему полезна для Эммы, вносит в жизнь ее нечто новое и интересное. Я наблюдаю за дружбою между ними с величайшим удовольствием. Как мы по-разному смотрим на вещи! Думать, что им не будет друг от друга пользы! Определенно, мистер Найтли, нам с вами не миновать опять поссориться из-за Эммы.

— Вы, чего доброго, вообразили, что я затем и пожаловал сюда, чтобы затеять ссору с вами, зная, что Уэстона нет дома и вам придется самой постоять за себя.

— Мистер Уэстон непременно поддержал бы меня, будь он дома, потому что его мнение в точности совпадает с моим. Мы вчера только говорили, как это удачно, что в Хайбери живет девица, которая может составить общество для Эммы. Вас, мистер Найтли, я не назову в этом случае беспристрастным судьею. Вы так приучились жить один, что не знаете, сколь дорог может быть товарищ — да и потом, пожалуй, мужчине вообще не дано судить, сколько для женщины отрады в обществе другой женщины, ежели она сызмальства привыкла иметь его. Я представляю себе, каковы ваши возражения против Гарриет Смит. Она не обладает духовным совершенством, которое естественно предположить в подруге Эммы. Но с другой стороны, поскольку Эмма желала бы видеть ее более осведомленной, это может послужить для нее самой побуждением больше читать. Они станут читать вдвоем. Я знаю, Эмма намерена серьезно заняться чтением.

— Эмма намерена серьезно заняться чтением с тех пор, как ей сровнялось двенадцать. Много я повидал списков книг для систематического чтения, составленных Эммою в разное время, — и каких списков, один лучше другого, — что выбор, что расположение — тут в алфавитном порядке, там сообразно иному! Запомнился мне один список, составленный ею в совсем еще нежном возрасте, на пятнадцатом году, — я даже хранил его какое-то время — какую честь делал он ее суждению и вкусу! Так что теперь, надо полагать, она составила и подавно отменный список. Да только я теперь разуверился, что Эмма способна осилить курс основательного чтения. Ей никогда не подчинить себя ничему, что требует усидчивости и терпения, в чем надобно смирять фантазию перед рассудком. Там, где тщетны оказались усилия мисс Тейлор, Гарриет Смит не преуспеть. Ведь как вы с нею ни бились, она читала по крайней мере вдвое меньше, нежели вы хотели. Признайтесь, что это правда.

— Тогда я, возможно, и считала так, но, с тех пор как мы разлучились, не могу вспомнить ни одного случая, когда бы Эмма не исполнила того, что я хотела.

— Ну что ж, такого рода память освежать грешно. — Мистер Найтли помолчал. — Но я, — прибавил он через минуту, — которого чувства не подвластны подобным чарам, вижу, слышу и помню все так, как есть. Эмму испортило то, что она самая смышленая в своем семействе. В десять лет она, к несчастью, легко отвечала на вопросы, которые сестру ее в семнадцать ставили в тупик. Она всегда была сметлива и бойка, а Изабелла — туговата на понятие и несмела. И притом, с двенадцати лет Эмма сделалась хозяйкою в доме и госпожой над всеми вами. Единое существо, могущее справиться с нею, она потеряла, лишившись матери. Это от матери унаследовала она свои способности и ее, по-видимому, слушалась.

— Хороша бы я была, мистер Найтли, когда бы, покинув семейство мистера Вудхауса, искала себе другое место и вынуждена была полагаться на вашу рекомендацию — думаю, у вас не нашлось бы для меня доброго слова. Я уверена, вы всегда считали, что я не подхожу для своей должности.

— Верно, — сказал он улыбаясь. — Вам более подходит быть здесь, быть женою, не гувернанткой. Впрочем, время, проведенное в Хартфилде, было для вас приготовлением к тому, чтобы стать превосходной женой. Эмме вы, быть может, не дали столь полного образования, которое в силах были дать, зато сами получили весьма недурное образование от нее, научась, что так существенно в супружестве, подавлять собственную волю и делать то, что велят, — а потому, если бы Уэстон спросил у меня совета, кого взять в жены, я не колеблясь назвал бы ему мисс Тейлор.

— Благодарю. Невелика заслуга быть хорошей женою такому мужу, как мистер Уэстон.

— Хм, правду сказать, боюсь, что вы, отчасти, и впрямь пропадаете даром — видна полная готовность все вытерпеть, а терпеть-то и нечего. Однако погодим отчаиваться. Уэстон от избытка благополучия еще может сделаться злобным ворчуном, а нет, так его доведет сынок.

— Только не это, будемте надеяться! Да и непохоже… Нет уж, мистер Найтли, не пророчьте вы нам эдаких страстей.

— Что вы, ни в коем случае. Я называю возможности, и только. Я, в отличие от Эммы, не притязаю на обладание даром прорицать и предугадывать. От души надеюсь, что молодой человек будет не только богат, как Черчилл, но и достохвален, как Уэстон. Однако ж вернемся к Гарриет Смит. Я отнюдь еще не покончил с Гарриет Смит. Так вот, худшего общества для Эммы, по-моему, нельзя и придумать. Сама ничего не знает и оттого мнит, что Эмма знает все. Она воплощенная лесть, и тем более опасна, что о том не подозревает. Своим неведением она льстит ежечасно. Где уж Эмме задумываться о том, что в ее собственных познаниях есть пробелы, когда рядом — столь восхитительный образчик несовершенства? Да и Гарриет тоже, осмелюсь утверждать, не может выиграть от такого знакомства. Хартфилд лишь отобьет у нее охоту быть там, где ей место. Она наберется хорошего тона ровно настолько, чтобы чувствовать себя чужой в среде, которая волею обстоятельств назначена ей от рождения. Очень сомневаюсь, чтобы наставления, полученные от Эммы, могли сообщить молодой девушке твердость духа или помочь разумно применяться к превратностям судьбы. Они способны разве что сообщить ей лишь некоторый лоск.

— Я либо более вас полагаюсь на здравый смысл Эммы, либо более озабочена тем, чтобы ей хорошо жилось, так как все же не вижу причин сожалеть об этом знакомстве. Как чудесно выглядела Эмма вчера вечером!

— А, так вам предпочтительнее толковать об ее внешности, не о существе! Ну что ж, не буду спорить, она и точно мила.

— Мила! Скажите лучше — красива! Лицо, фигура — можно ли вообразить себе более совершенную красоту?

— Что можно вообразить себе — разговор особый, но я готов признать, что редко кто лицом или фигурой нравился мне больше Эммы. Впрочем, я — старинный друг и оттого небеспристрастен.

— Что за глаза! Чистейший карий цвет — и что за блеск в них! Правильные черты, открытое выражение, а румянец! Какое цветение безупречного здоровья! Какой хороший рост, какая соразмерность сложения, какая крепкая, прямая фигура! Не только цвет лица выдает в Эмме здоровье, но и осанка, взгляд, посадка головы. Порою слышишь, как о ребенке говорят, что он «пышет здоровьем», — так вот она, по-моему, именно пышет вся молодым здоровьем. Прелесть что такое! Не правда ли, мистер Найтли?

— О внешности ее я могу отозваться только с похвалою, — отвечал он. — Все ваши описания справедливы. Люблю смотреть на нее и, к чести ее, хочу прибавить, что она, по-моему, не тщеславится своей наружностью. Она так красива, а между тем это очень мало занимает ее, тщеславие ее иного свойства. При всем том, миссис Уэстон, я продолжаю настаивать, что мне не нравится ее близость с Гарриет Смит, и я боюсь, как бы она не наделала им обеим вреда.

— А я, мистер Найтли, не менее вас тверда в убеждении, что никакого вреда от нее не будет. Милая Эмма, при всех своих маленьких недостатках, — прекрасный человек. Где еще видели вы такую преданную дочь, нежную сестру, такого верного друга? Нет-нет, у ней есть качества, на которые можно положиться — она никого не подтолкнет к тому, что в самом деле дурно, не совершит непоправимой оплошности. Эмма ошибется единожды, а права будет сто раз.

— Ну хорошо, не стану более вас мучить. Пусть Эмма остается ангелом, а я буду держать свою брюзгливость при себе, покуда не настанет Рождество и не приедут Джон и Изабелла. Джон любит Эмму рассудочной и потому не слепою любовью, а Изабелла всегда и на все смотрит так же, как он, хотя подчас ей кажется, что он недостаточно Дрожит над детьми. Уверен, что они разделят мое мнение.

— Я знаю, все вы так любите ее, что не допустите по отношению к ней малейшей несправедливости или жестокости, и все же — простите, мистер Найтли, позволю себе заметить, ибо считаю, что, отчасти заменив ей мать, я вправе изъясняться с некоторой свободой, — что, если вы сделаете ее близкие отношения с Гарриет Смит предметом обсуждения, то от этого вряд ли будет большая польза. Не сердитесь, но даже предполагая, что от этих отношений может и правда произойти какая-то неловкость, нельзя рассчитывать, что Эмма, для которой никто не указ, кроме ее батюшки — а он вполне одобряет это знакомство, — положит им конец, пока они ей доставляют удовольствие. Моею обязанностью, мистер Найтли, столько лет было давать советы, что не удивляйтесь, если я сохранила привычку, порожденную моею должностью.

— Отнюдь! — воскликнул мистер Найтли. — Я вам весьма за него обязан. Это отличный совет, и его ждет лучшая участь, чем та, которая часто постигала ваши советы в прошлом, — ему последуют!

— Супругу мистера Джона Найтли легко встревожить, она может огорчиться за нее.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Я не буду смущать ничей покой. Не покажу виду, что недоволен. Мне глубоко небезразлична судьба Эммы. Она внушает мне чувство столь же братское, как Изабелла, столь же — если не более — горячее участие. Все, что относится к Эмме, трогает, возбуждает любопытство. Что-то станется с нею в жизни, интересно мне знать!

— Мне тоже, — мягко сказала миссис Уэстон, — и очень.

— Она постоянно твердит, что не пойдет замуж, — это, понятно, одни разговоры. Но я не помню, чтобы из всех мужчин, которых она встречала, ей хоть один пришелся по душе. А ей недурно было бы без памяти влюбиться в подходящего человека. Хотелось бы мне увидеть Эмму влюбленной и не очень уверенной, что ей отвечают тем же, — это пошло бы ей на пользу. Но только здесь поблизости ей увлечься некем, а из дому она отлучается так редко.

— Да, ей покамест и правда некем прельститься и некому поколебать ее решимость, — сказала миссис Уэстон, — впрочем, до поры до времени оно и к лучшему. Ей теперь так славно живется в Хартфилде, а привязанность подобного рода неизбежно создала бы массу трудностей из-за бедного мистера Вудхауса. Я не спешила бы рекомендовать Эмме супружество, хотя вообще, поверьте, далека от намерения хулить институт брака.

Отчасти эти ее слова были попыткой скрыть известные соображения на сей счет, втайне взлелеянные ею и мистером Уэстоном. В Рэндалсе питали свои особые надежды на устройство Эмминой судьбы, однако выдавать их не следовало, но по тому, с каким спокойствием мистер Найтли сразу же перешел к вопросу: «Ну, а что думает Уэстон о погоде — будет ли у нас дождь?» — она поняла, что ему нечего более сказать или заключить о положении дел в Хартфилде.

Глава 6

Эмма не сомневалась, что поступила правильно, дав помыслам Гарриет иное направление, и не напрасно пробудила в юной душе ее благодарное тщеславие, ибо в последнее время Гарриет сделалась определенно чувствительнее к тому, сколь привлекательна наружность мистера Элтона и сколь любезно обхождение его; она не замедлила подкрепить рассказы о том, что он пленен, лестными намеками и вскоре окончательно уверилась, что сумела внушить Гарриет должное к нему расположение. Мистер же Элтон, по ее убеждению, если еще и не влюбился, то готов был влюбиться со дня на день. В отношении его совесть ее была спокойна. Говоря о Гарриет, он расхваливал ее с таким жаром, что остальное, полагала она, было лишь делом времени, и самого скорого. Одним из приятнейших свидетельств его возрастающей привязанности было то, что от него не укрылась разительная перемена в манерах Гарриет, произошедшая с тех пор, как она стала вхожа в Хартфилд.

— Вы дали мисс Смит все, чего ей недоставало, — говорил он Эмме, — дали изящество, непринужденность. Она тогда уже была прелестное создание, когда впервые явилась к вам, но достоинства, коими одарили ее вы, неизмеримо превосходят, на мой взгляд, все, чем наградила ее природа.

— Рада слышать от вас, что была ей небесполезна, но достоинства Гарриет лишь требовалось выявить, лишь подсказать ей кое-что, и весьма немногое. Милый нрав, безыскусственность — это все уже в ней было. Мне мало что оставалось довершить.

— Какая жалость, что прекословить даме недозволительно… — галантно вставил мистер Элтон.

— Я ей прибавила, быть может, твердости характера, научила задумываться над тонкостями, которые прежде для нее не существовали.

— Вот именно, это первое, что бросается в глаза. Сколь много прибавилось в ней твердости характера! Великое искусство — произвесть подобную перемену.

— Великое удовольствие, поверьте. Никогда еще не встречала я столь покладистой, незлобивой натуры.

— Охотно верю. — Это сказано было с горячностью и сопровождалось тем подавленным вздохом, по которому легко распознать влюбленного. Не меньше порадовал он ее и в другой раз, когда с воодушевлением поддержал ее внезапное желание написать портрет Гарриет.

— Вас пробовали писать, Гарриет? — спросила Эмма. — Приводилось ли вам позировать для портрета? Гарриет, которая в это время выходила из комнаты, приостановилась и отвечала с подкупающей наивностью:

— Ах, что вы, нет! Никогда!

Едва она скрылась за дверью, как Эмма воскликнула:

— Каким сокровищем был бы хороший портрет Гарриет! Я отдала бы за него любые деньги. Меня даже берет соблазн самой попытать свои силы. Вы, верно, о том не знаете, но года три назад я не на шутку увлекалась портретами и пробовала изобразить иных своих знакомых — находили, что у меня довольно верный глаз. Потом по разным причинам я охладела и забросила это занятие. Но, право же, отважилась бы вновь, если б Гарриет согласилась мне позировать. Как восхитительно было бы иметь ее портрет!

— Поистине восхитительно, — подхватил мистер Элтон. — Отважьтесь, умоляю вас. Умоляю, мисс Вудхаус, употребите ваш чудесный дар и запечатлейте образ вашего друга. Мне знакомы ваши рисунки. Как могли вы подумать, что мне о них неизвестно? Разве стены этой комнаты не украшены вашими пейзажами и цветами? Разве не висят в гостиной миссис Уэстон ваши неподражаемые фигуры?

«Так-то оно так, любезный друг! — подумала Эмма. — Но какое отношение все это имеет к портретам? Ничего-то вы не смыслите в рисовании. Не прикидывайтесь, будто вы в восторге от моих рисунков. Приберегите свои восторги для личика Гарриет».

— Что ж, мистер Элтон, если вы поощряете меня столь добрым напутствием, то я, пожалуй, дерзну. У Гарриет такие нежные черты лица, что передать сходство трудно, однако форме глаз ее и очерку рта присуща особенность, которую я надеюсь уловить.

— Форме глаз и очерку рта — вот именно. Я более чем уверен, что вас ждет успех. Непременно дерзните, непременно. В вашем исполнении это, говоря вашими словами, подлинно будет сокровище.

— Боюсь только, мистер Элтон, что Гарриет не захочет позировать. Она так мало ценит свою красоту. Вы заметили, каким голосом она мне отвечала? В нем так и слышалось: «С какой стати кому-либо писать мой портрет?»

— О да, как не заметить. Уверяю вас, от меня это не ускользнуло. И все-таки я не могу представить себе, чтобы ее нельзя было уговорить.

Вскоре вернулась Гарриет, и ей почти сразу же предложено было позировать; Эмма и мистер Элтон насели на нее с таким усердием, что рассеять ее сомнение оказалось делом нескольких минут. Желая приняться за работу без отлагательств, Эмма достала портфель, в котором хранились — все, как один, неоконченные — ее портретные наброски, чтобы сообща решить, какой размер более всего подойдет для портрета. Одна за другою извлечены были ее зарисовки. Миниатюры, поясные портреты, портреты во весь рост: карандашные, пастели, акварели — все испробовано было по очереди. Ей всегда хотелось заниматься всем сразу, и, если говорить о рисовании и музыке, немногие преуспели бы, как она, затратив столь мало труда. Она играла и пела, она рисовала в самых различных стилях, однако во всем и всегда ей не хватало упорства, ни в чем не достигла она той степени совершенства, которой рада была бы и, казалось, непременно должна была бы достигнуть. Сама она не слишком обманывалась в оценке своего искусства как художницы или музыкантши, но ничего не имела против, когда обманывались другие, и не терзалась сознанием, что зачастую ей незаслуженно приписывают качества, которыми она не обладает.

В каждом рисунке были свои достоинства — и более всего, пожалуй, в наименее завершенных; стиль художницы отличался живостью, а впрочем, будь ее творения гораздо хуже или, например, в десять раз лучше, все равно они приняты были бы двумя поклонниками ее таланта с бурным восторгом. Оба пришли в неописуемое восхищение. Сходство в портрете всегда нравится, а мисс Вудхаус умела его передать.

— Не ждите большого разнообразия, — говорила Эмма. — У меня не было иной натуры, кроме моих близких. Вот это батюшка — это тоже он, — однако мысль о том, что нужно сидеть и позировать, повергала его в такое волнение, что я могла рисовать его лишь украдкой, — оттого оба раза получилось не очень похоже. Вот миссис Уэстон, и снова она, и снова — видите? Милая миссис Уэстон! Что за добрый друг всегда и во всем! Попросишь ее позировать — никогда не откажет. А это моя сестра — ее изящная фигурка! По-моему, схвачено верно, и в лице тоже ощущается сходство. Можно было бы сделать лучше, если бы она подольше позировала, но ей так не терпелось, чтобы я нарисовала четырех ее деток, что она не в силах была усидеть на месте. Дальше — мои попытки изобразить трех старших, вот они, слева направо — Генри, Джон и Белла, и каждый мог бы с легкостью сойти за другого. Ей так хотелось, чтобы их нарисовали, и я не могла отказать, но, знаете, ребенка трех-четырех лет не заставишь стоять спокойно, да и сходство уловить не так-то просто, разве что общее выражение и краски — резкие черты лица редко встретишь у маменькиных баловней. А вот и четвертый, он тут совсем младенец. Я делала набросок, когда он уснул на диване, — видите, хохолок на головке прямо как настоящий. Очень удобно подставил мне свою макушечку. По-моему, маленький Джордж вышел удачно. Я им довольна. Угол дивана особенно хорош. И, наконец, последнее… — вынимая прелестный небольшой мужской портрет во весь рост, — последняя и лучшая моя работа — мой братец, мистер Джон Найтли. Еще немного, и он был бы готов, но тут меня обидели, я убрала его прочь и дала себе слово, что никогда больше не стану писать портретов. Нельзя было не обидеться — я так старалась, добилась такого сходства, — миссис Уэстон находила, что сходство разительное, — чуточку приукрашено, быть может, излишняя красивость, но такой недостаток простителен, — и после всего этого услышать, как моя милая сестрица холодно роняет: «Да, отдаленное сходство есть — но в жизни он, конечно, гораздо лучше». Мало того что мы измучились, уговаривая его позировать! Мне сделали большое одолжение… Одним словом, все это было просто нестерпимо, и я решила, что не стану его заканчивать ни за что — недоставало еще, чтобы всякому гостю на Бранзуик-сквер объясняли, какой это неудачный портрет… В общем, повторяю, я поклялась себе не писать больше портретов. Но теперь, ради Гарриет, а вернее ради собственного удовольствия, и поскольку здесь покамест ни жены, ни мужья не замешаны, я нарушу свой зарок.

На мистера Элтона это последнее соображение произвело, казалось, весьма сильное и приятное действие; он подхватил его, повторяя: «Покамест не замешаны — как справедливо! Вот именно. Покамест!» — с такою подчеркнутой многозначительностью, что Эмма подумала было, не лучше ли ей теперь же уйти, оставив их наедине. Но ей хотелось тотчас взяться за работу, а объяснение могло и подождать.

Решить, какого рода и размера писать портрет, было для нее делом недолгим. Он будет, как и портрет мистера Джона Найтли, писан акварелью, во весь рост, и предназначен, если она им останется довольна, занять почетное место над каминною доской. Сеанс начался; Гарриет улыбалась и краснела, боясь нарушить свою позу и выражение лица и являя пристальному взгляду художницы премилое смешение юных чувств. Но как было Эмме работать, когда за спиною у ней топтался мистер Элтон, следя за каждым штрихом карандаша? Нужно отдать ему справедливость, он расположился так, чтобы пожирать ее глазами, не мешая ей, но этому все же следовало положить конец, попросив его отойти на другое место. Ей пришло в голову занять его чтением.

Не хочет ли он оказать им добрую услугу и почитать вслух? Под чтение и работа лучше спорится, и мисс Смит не так утомительно будет позировать.

Мистер Элтон с готовностью согласился. Гарриет слушала, а Эмма спокойно занималась своим делом. Ей приходилось мириться с тем, что он поминутно вскакивал и подходил посмотреть, но что взять с влюбленного? Стоило ей на мгновение отнять карандаш от бумаги, и он уже порывался взглянуть, как подвигается работа, и рассыпаться в похвалах. Трудно было бы сердиться на такого, как он, ценителя, который от полноты чувств ухитряется обнаружить сходство, когда его еще быть не может. Верность его суждений была, пожалуй, сомнительна, но его любовь и желание сделать приятное не вызывали сомнений.

Сеанс прошел во всех отношениях успешно; Эмма осталась очень довольна первоначальным наброском и полна была желания продолжать. Сходство было схвачено, поза выбрана удачно — она хотела лишь подправить кое в чем фигуру, слегка прибавив ей росту и изрядно прибавив грации, и твердо верила, что рисунок получится очаровательный и с честью займет предназначенное ему место, служа непреходящим свидетельством красоты одной из них, искусства другой и их обоюдной дружбы — и, возможно, навевая также приятные воспоминания иного свойства, которые сулит оставить нежная привязанность мистера Элтона.

На другой день Гарриет предстояло позировать снова, и мистер Элтон, как того и следовало ожидать, умолял, чтобы ему опять дозволили при сем присутствовать и читать им вслух.

— Сделайте одолжение. Мы только рады будем принять вас в свою компанию.

Назавтра работа над картиною сопровождалась теми же изъявлениями учтивости и любезности и, ко всеобщему удовольствию, подвигалась успешно и споро. Портрет нравился всем, кто б ни увидел его; что же до мистера Элтона, он пребывал от него в совершенном упоении и, заслышав хоть слово критики, тотчас вставал на его защиту.

— Мисс Вудхаус наделила свою приятельницу тем единственным, чего не хватало красоте ее, — заметила ему миссис Уэстон, нимало не подозревая, что обращается к влюбленному. — Выражение глаз передано очень верно, а вот таких бровей и ресниц у мисс Смит нет. И это портит ей лицо.

— Вы находите? — возразил он. — Я не согласен. По-моему, портрет верен до малейших подробностей. В жизни не видывал такого сходства! Тут, знаете ли, надобно брать в расчет игру света и тени.

— Вы сделали ее выше ростом, Эмма, — сказал мистер Найтли.

Эмма и сама знала, что это правда, ей только не хотелось в том сознаться, мистер же Элтон с горячностью вступился:

— Выше ростом? Помилуйте, нисколько, то есть ничуть не бывало! Посудите сами, ведь она сидит — что, естественно, представляет ее нам в ином… что, короче, именно и создает впечатление… нельзя же, знаете ли, не соблюдать пропорции! Пропорции, перспектива, а как же… Нет, помилуйте, он создает впечатление именно такого роста, как у мисс Смит. Именно, уверяю вас!

— Красиво, — сказал мистер Вудхаус. — Прехорошенький рисунок! Впрочем, они у тебя все красивые, душенька. Не знаю, кто еще так нарисует. Одно только не слишком мне нравится — она сидит, как видно, на открытом воздухе, а на плечах — ничего, кроме легкой шали, так и простудиться недолго.

— Но, папенька, предполагается, что дело происходит летом, в жаркий летний день. Взгляните на это дерево.

— Сидеть под открытым небом, душенька, всегда небезопасно.

— Вы вольны говорить что угодно, сэр, — воскликнул мистер Элтон, — но, должен признаться, я считаю, что поместить мисс Смит на открытый воздух — замечательно счастливая мысль, дерево написано с такой душой! Неподражаемо! Всякий иной фон был бы не в пример менее сообразен. Безыскусственность, отличающая мисс Смит, — и вообще… — нет, это дивно! Глаз не оторвать. Никогда не видывал такого сходства.

Теперь нужно было вставить картину в раму, но здесь имелись свои трудности. Это следовало сделать без промедлений, и сделать в Лондоне, и через понимающего человека, на вкус которого можно положиться, а обратиться к Изабелле, обычной исполнительнице всяческих поручений, было на сей раз нельзя, ибо стоял декабрь месяц, и мистеру Вудхаусу подумать страшно было о том, чтобы дочь его ступила за порог дома в пору декабрьских туманов. Однако стоило прослышать об этих затруднениях мистеру Элтону, как они тотчас были устранены. В своей готовности оказать любезность он не ведал устали. Когда бы это дело доверили ему, с каким бесконечным удовольствием он бы его исполнил! Он готов отправиться в Лондон в любую минуту. Невозможно передать, какую радость ему доставит такое поручение.

Он слишком добр! Она и мысли не может допустить — ни за что не решится она утруждать его такими хлопотами!.. Ответом, как и предполагалось, были новые мольбы и уверения, и через несколько минут дело было улажено.

Мистер Элтон должен отвезти рисунок в Лондон, выбрать раму и отдать надлежащие распоряжения; она знает, как упаковать картину, чтобы она не пострадала дорогою и в то же время не слишком обременяла собой мистера Элтона — а мистер Элтон меж тем, казалось, только того и опасался, что его недостаточно обременят.

— Что за бесценная ноша! — молвил он с нежным вздохом, принимая от нее рисунок.

«Не слишком ли он для влюбленного любезничает со мной, — думала Эмма. — Я бы сказала, слишком, но, вероятно, есть сотни способов вести себя, когда вы влюблены. Он превосходный молодой человек и очень подходит Гарриет — „именно то“, говоря его же словами, — и все-таки он столь усердно вздыхает, и томится, и расточает комплименты, что, будь я его предметом, я бы этого не вынесла. Мне и как приближенной перепадает с лихвою. Но это лишь в благодарность за Гарриет».

Глава 7

В тот самый день, как мистер Элтон отбыл в Лондон, Эмме представился случай оказать своей приятельнице новую услугу. Гарриет, по обыкновению, вскоре после завтрака уж была в Хартфилде, а спустя некоторое время ушла домой, с тем чтобы вновь воротиться к обеду; вернулась, однако же, ранее условленного часа, разгоряченная, в большом волнении, и объявила, что произошло нечто чрезвычайное, о чем она жаждет рассказать. Все разъяснилось за полминуты. Придя в дом миссис Годдард, она узнала, что час назад туда заезжал мистер Мартин и, услышав, что ее нет дома и неизвестно в точности, когда ее ждать, оставил для нее небольшой пакет от своей сестры, а сам уехал; вскрыв пакет, она обнаружила две песни, которые давала Элизабет переписать, а также письмо, адресованное ей, а написанное им, мистером Мартином, и содержащее прямое и недвусмысленное предложение руки и сердца. Подумать только! Она в такой растерянности, что не знает, как и быть. Да, предложение по всей форме, и прекрасно написано — по крайней мере, ей так кажется. Написано, словно он ее в самом деле очень любит, — она прямо растерялась и поспешила к мисс Вудхаус спросить у нее, как ей быть… Эмме немножко стыдно сделалось за свою подопечную, за ее обрадованный и нерешительный лепет.

— Каков хват! — вскричала она. — Этот молодой человек своего не упустит. Отчего бы не составить себе хорошую партию, раз подвернулась возможность?

— Вы, может быть, прочтете письмо? — воскликнула Гарриет. — Прошу вас. Пожалуйста.

Эмма не заставила себя упрашивать. Она прочла и удивилась. Стиль письма превосходил все ее ожидания. Мало сказать, что в нем не было ошибок, — оно и манерою изложения сделало бы честь любому джентльмену: слог, хотя и незатейливый, был упруг и ясен; чувства, им выражаемые, рекомендовали автора наилучшим образом. Письмо было кратким, но в нем виделся трезвый ум, пылкое, щедрое сердце, благопристойность и даже утонченность чувств. Эмма медлила, склонясь над ним, а Гарриет, стоя в нетерпеливом ожидании, повторяла: «Ну?», «Ну что?» — и наконец не выдержала:

— Ну как, хорошее письмо? Или оно вам кажется чересчур коротким?

— Нет, письмо точно очень хорошее, — с расстановкою отвечала Эмма. — Такое хорошее письмо, Гарриет, что, принимая во внимание все обстоятельства, невольно ловишь себя на мысли, что ему, должно быть, помогала одна из его сестер. Не верится, чтобы молодой человек, которого я видела на днях, когда он разговаривал с вами, способен был сам так прекрасно изъясняться на бумаге, хоть, впрочем, оно по стилю определенно не женское — писано слишком упругим, сжатым слогом, чересчур немногословно для женщины. Он, бесспорно, неглуп и, вероятно, от природы одарен талантом… мыслит ясно и четко и когда берет в руку перо, то без усилий находит нужные слова для выражения своих мыслей. У мужчин это случается. Да, мне понятен подобный склад ума. Деятельная натура, решителен, не лишен чувствительности, душа не огрублена. Письмо, Гарриет, — возвращая его, — написано лучше, чем я ожидала.

—Ну! — с тою же нетерпеливой надеждой сказала Гарриет. — И что же?.. Что мне делать?

— Что делать? В каком смысле? В отношении письма, вы хотите сказать?

— Да.

— Но какие тут могут быть сомнения? Ответить, разумеется, — и поскорее.

— Ну да. Но что сказать? Дорогая мисс Вудхаус, посоветуйте мне, пожалуйста.

—Ах, нет, нет! Гораздо лучше, если письмо будет написано одною вами, от начала до конца. Я уверена, вам не составит труда надлежащим образом высказать все, что вы думаете. Вам не грозит опасность дать невразумительный ответ, это главное, — а уж в каких выражениях изъявить, как того требуют приличия, свою благодарность и свое сожаление, что вы причиняете ему боль, вас наставлять нет нужды — они, я убеждена, придут вам на ум сами. Вам незачем притворяться, будто вы опечалены тем, что он обманулся в своих надеждах.

— Так вы полагаете, ему следует отказать, — сказала Гарриет, потупляя глаза.

— Следует? Гарриет, моя милая, что это значит? У вас есть сомнения на этот счет? Я думала… но, впрочем, простите, я, возможно, заблуждалась. Я понимала вас неверно, раз вы сомневаетесь, каков должен быть смысл ответа. Мне казалось, вы спрашиваете лишь, какие выбрать слова.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6