Коронка в пиках до валета

— Молодчага! — обрадовался Кузьмич и еще грош Ваньке дал.

— …А карета ехала по Большому по 17-й линии. Тут Ваньку какой-то извозчик кнутом полоснул, ну, он тогда от кареты отцепился и домой побег. Вот и все.

Утром пришел Кузьмич «на работу» к Марфе Петровне.

На всякий случай у ворот постоял — на следы кареты посмотрел. Видит, правая лошадь с одной ноги подкову потеряла. Стоит Кузьмич, на землю смотрит. Нагнулся, в травке пошарил, нет ли, мол, там чего. И что бы вы думали?.. Публика собираться стала. Чиновница Авдотья Петровна Лысухина остановилась. Инвалид Сидорыч приковылял, тоже стал смотреть.

— Ты это что, Кузьмич? аль деньги оборонил? — спрашивают.

— Тьфу! ну и народ в Гавани! — Кузьмич даже обозлился.

— Пуговица от брюк отскочила, — говорит. — Ищу вот!

Еще кое-кто подполз, тоже стали смотреть. Инвалид даже в крапиву залез, шарит, — не верит, что пуговица.

Ушел Кузьмич во двор к Марфе Петровне. А там его уж ждали. Стал орудовать. Командует: «Стол тащите! Вот сюда его… на солнышко!» Притащили стол. Сундучок вытащили. Что в сундуке было, все на стол высыпали…

Начал с сундука. Вертел, вертел… Наконец, обратил внимание на то, что в одном углу нацарапана цифра 1, в другом — 8, в третьем — 1, в четвертом — 9. На крышке сундучка нашел еще рисунок: какой-то домик, будто на горке, и крест около.

В подкладке жилета нашел трубочку из бумаги. И на бумажке опять 1819. А в морских книгах буквы некоторые подчеркнуты словно.

Взял Кузьмич трубочку бумажную и две книги, домой их понес. Велел сундучок припрятать и все, что в нем, — тоже.

…Дня через два приходит Кузьмич, туча тучей.

— Ну, что? — спрашивает Илья.

— Ерунда вышла. Бился, бился, все подчеркнутые буквы выписал, под них цифру 1819 подставил так и эдак. И навыворот ставил: 9181. Чепуха выходит! Тарабарщина какая-то. И Кузьмич протянул Илье бумажку.

Илья прочел:

«Шестьдесят пять двенадцать девять сто пятьдесят сорок пять Юноа никханат норд крест сюд три».

— Счет какой-то, что ли цыганский? — говорит Кузьмич.

Ничего не сказал ему Илья, задумался над бумажкой. Потом вдруг вскочил, по лбу себя треснул. Побежал домой, карту Северной Америки притащил и по ней пальцем стал тыкать, долготу и широту искать.

— Или здесь, — говорит, а сам на других смотрит, — или здесь, или 45, или 40 и 5. Как читать?

Никто ничего не понимает. Во все глаза смотрят, куда палец Ильи уперт. А там, на карте, — место пустое: ни горы, ни города нет! Пусто, белая бумага! Вот оказия!

Кузьмич и говорит:

— Ну, верно, на энтом месте и найдете либо Павла Ефимыча, либо клад какой! Поезжайте, авось, что и найдете. Ну, а я насчет каретки отправлюсь.

Неделю пропадал Кузьмич. Явился наконец, даже с лица спал. Однако ухмыляется и радостно носом шмыгает.

— Узнал! Все кареты питерские пересмотрел, со всеми извозчиками знакомство свел. Потрудился, одно слово!.. Те, что деньги вам посылают и сундучок, живут на Сергиевской, в доме № 19, кв. 4, а по фамилии Неведомские… Сам-то был морской капитан в отставке…

— Капитан Неведомский! — воскликнула Марфа Петровна. — Да ведь это — командир моего мужа! «Тюленем» командовал.

— Может, и он, — сказал Кузьмич, — только он померши… недели две, как померши… А осталась супруга его и сын. Взрослый… служит уже… Ее звать Валентина Иванов на, а сына — Владимир Анатольевич.

— Ну да! так и есть! капитана-то звали Анатолием, кажись, Павловичем, что ли?

Наступило молчание. Первая заговорила Марфа Петровна:

— Ну, что ж теперь делать?

— А вот, что делать, — сказал Кузьмич. — По справкам, люди они душевные. Коли хотите спокойно свои деньги получить, сколько там вам назначено, сидите спокойно, молчком, будто ничего не знаете. А коли узнать что хотите (может, они и знают), то ехать надо для разговоров обязательно. Хотите, и я с вами поеду? …От меня не отвертятся! Потому я сам крючковат. Так прямо в лоб им и вдарить. Авось, что и узнаем. А вообче ехать вам одной не годится, потому здесь как хотите, а, — Кузьмич понизил голос, — у г о л о в щ и н о й пахнет. Носом чую, — добавил он и так при этом носом дернул, что Марфа Петровна даже вздрогнула.

…В ближайшее же воскресенье Марфа Петровна и Кузьмич стояли у дверей, на которых сверкала медная дощечка с надписью: «А н а т о л и й П а в л о в и ч Н е в е д о м с к и й».

Кузьмич решительно дернул ручку звонка. Камердинер раскрыл дверь.

— Валентину Ивановну Неведомскую надобно видеть, — сказал важно Кузьмич. Он на этот торжественный случай даже у Петра Петровича его новый виц-мундир выпросил, в бане помылся, побрился, словом, вид имел авантажный.

— По какому делу? — сухо спросил камердинер. — Ежели по бедности…

— По делу личному и не терпящему отлагательства, — продолжал свою линию Кузьмич.

— Как доложить? — спросил камердинер.

— Доложите Аким Кузьмич Дерунов… с сродственницей. Так и скажите: Дерунов, мол.

Камердинер не ввел их в переднюю. Дверь перед носом захлопнул.

— Он? — спросил Кузьмич.

— Он самый, — заговорила Марфа Петровна. — И рост, и баки, и голос…

Камердинер открыл двери и ввел молча Марфу Петровну и Кузьмича в переднюю. Хотел Марфе Петровне помочь салоп снять, да она законфузилась, — не далась — сама из салопа вылезла, сама и на вешалку повесила… Вошли в гостиную. Не очень чтоб большая комната была, однако убрана великолепно. Мебель мягкая. Ковры на полу… На стенах картины. Вазы в углах наставлены китайские.

Сидит Марфа Петровна еле жива, на самом кончике кресла. А Кузьмич даже развалился этак вальяжно. Храбрость напускает.

Вошла седая дама, вся в черном, бледная; грустно так на вошедших посмотрела и спрашивает:

— Что угодно? Я — Валентина Ивановна Неведомская.

Кузьмич подскочил и рекомендуется:

— Дерунов Аким Кузьмич, а это — сродственница моя, — г о с п о ж а М и ш у р и н а. Вашего покойного супруга штурмана, без вести пропавшего, супруга, — говорит, а сам глазами хозяйку ест.

Как только дама фамилию Мишуриной услыхала, сразу в лице переменилась и даже обе руки вперед протянула, будто для самозащиты. Потом собой овладела, лицо приветливое сделала и даже улыбнулась будто.

— Чем могу вам служить? — спрашивает.

— Ну, Марфа Петровна, расскажите, в чем наше дело, — говорит Кузьмич.

— Дело наше в том, — говорит Марфа Петровна, — что я от вас, сударыня, недавно сундучок получила моего мужа.

Хозяйка опять смутилась и даже перебила Марфу Петровну:

— Позвольте!.. при чем же здесь я? Никакого сундучка я не посылала.

Растерялась Марфа Петровна, на Кузьмича смотрит — не знает, что дальше говорить.

Кузьмич видит, дело плохо, сам вмешался, говорит:

— Сударыня, мы доподлинно знаем, что и деньги, две тысячи, и сундук посланы вами. Да вы не беспокойтесь… Мы люди смирные, очень вам за все благодарны, а главное пришли узнать о судьбе мужа Марфы Петровны. В ваших письмах неоднократно вы утверждали, что он де жив. Теперь вещи его в ваших руках оказались. Ясно, что вы о супруге Марфы Петровны знаете больше, чем она сама… Сударыня, мы знаем, что вы потеряли супруга своего недели две назад. Войдите же в положение женщины — она перед вами, — Кузьмич показал на Марфу Петровну, — которая ч е т ы р е г о д а не знает ничего о муже! — И Кузьмич из кармана платок красный вытянул и к глазам приложил.

Во время речи Кузьмича хозяйка медленно подымалась, крепко держась за кресла обеими руками, словно, упасть боялась. Пока Кузьмич глаза вытирал, она уже стояла, без кровинки в лице, без движения, как статуя мраморная, смотрела куда-то поверх Кузьмича и Марфы Петровны.

Когда Кузьмич комедию с красным платком окончил и в карман его засунул, заговорила она, заговорила холодно, бесстрастно так:

— Тут есть тайна, — сказала она, — тайна, которую я не могу вам открыть… потому, что я сама ничего не знаю. Мой покойный муж унес ее с собой в могилу… Одно могу сказать, эта тайна, по-видимому, очень мучила моего мужа… может быть, ускорила его смерть!.. Почему-то мой муж считал себя в долгу перед вами и вашей семьей, и по его желанию я посылала вам деньги. Он считал, что этот долг равняется 6000 рублям. Я вам выслала 2000 — остается вам дополучить 4000. Если желаете, я могу внести эти 4000 в течение ближайшей недели, и тогда денежные отношения наши будут закончены.

Что касается до сундука, то он все время был у моего мужа. П о ч е м у, я этого не знаю. Перед смертью он распорядился о пересылке его к вам. Вот все, что я знаю.

Марфа Петровна поднялась. Но Кузьмич удержал ее:

— Конечно, сударыня, Валентина Ивановна! В таком случае, ежели тайна унесена вашим супругом, так сказать, в другой, горний мир, нам, прозябающим пока в земной юдоли, делать больше нечего. Но вот… позвольте вас задержать. Во-первых, конечно, нам желательно получить 4000, как вы изволили сказать, в течение ближайшей недели — это первое. А второе, не можете ли вы сказать, эта цифра в 6000 рублей какими документами установлена или так… на глаз… произвольно?

Неведомская ответила сухо:

— Деньги я пришлю вам в течение недели, а на ваш вопрос могу только сказать: ничего больше не знаю. Муж сказал — 6000 рублей, вот и все.

«Пиковые короли» за работой

Вопрос о посылке эскадры в «сферах» запутался. Ловко с разных сторон насели на министра Мериносова — пришлось ему отказаться от «блестящей» мысли устроить мировую демонстрацию.

Вместо эскадры решено было послать один фрегат. Выбирали, выбирали и выбрали самый старый — давно его из списка судов собирались вычеркнуть. Затянулось дело и с назначением командира. Мериносов предлагал своего любимца Накатова, другая партия проводила Налетова, третья — немецкая — Зиммеля. Волны интриг докатились до Зимнего дворца. Великие князья втянулись в эти вопросы, друг с другом поругались, лезли к императору. Надоели тому.

…Вице-адмирал барон Отто фон Фрейшютц позвал своего сына, мичмана, в кабинет, закрыл тщательно двери и сказал по-немецки:

— Карл! ты всегда был хорошим сыном. Я всегда был доволен тобой. До сих пор ты с честью нес высокое звание барона. Теперь на тебя возлагают поручение, которое может иметь большое значение для всей нашей фамилии и для всего нашего рода. Карл! ты знаешь, что наша фамилия бедна. Это великое ее несчастье. Чтобы поднять ее на должную высоту, надо иметь много денег. Я уже стар. Что можно было сделать для нашей фамилии, я все сделал в течение всей моей жизни. Теперь очередь за тобой. — Он помолчал. — Я должен открыть тебе одну тайну. Это тайна не только для твоих ближайших друзей, но и для твоей матери, для твоего брата и сестер… Существует общество в Америке… с е к р е т н о е… Носит оно странное название — «Коронка в пиках до валета». Члены его разделяются на четыре категории: т у з ы, к о р о л и, д а м ы и в а л е т ы. Члены рассеяны по всему миру, имеются и в С.-Петербурге. Между прочим… и я — член этого общества. Узнаем мы друг друга, показывая одну из фигурных карт пиковой коронки. Лозунг общества: «Коронка в пиках». Что касается цели общества и способов достижения этой цели — это тебя мало касается. Помни одно мудрое правило: цель оправдывает средства. Твоя цель — благополучие рода баронов фон Фрейшютц, а какими средствами оно будет достигнуто — это неважно. Ты вступаешь в наш союз в чине «валета». Вот тебе и соответствующая карта, — и барон вручил сыну игральную карту с изображением пикового валета. — Возьми ее и носи всегда с собой. В трудные случаи жизни она может тебе помочь… Исполняй все, что прикажут тебе пиковые тузы или короли. Дамы в нашей игре стоят в одном ранге с валетами, — старый барон засмеялся. — Но все же помни: пиковые дамы это — твои союзники в игре. В кругосветное плавание отправляется фрегат… Ты пойдешь на нем… т е б я п о с ы л а е т «К о р о н к а в п и к а х». Нам нужен на фрегате с в о й. Помни, что это авантюра с посылкой военного фрегата н а м невыгодна и, кроме того, нам опасен капитан Накатов. Надо все это скомпрометировать. Но разумеется… тонко! Карл! это не будет веселая прогулка. Предстоят опасности, может быть, и смертельные. Но я полагаю, что ты достаточно ловок и умен и потому сумеешь вовремя избегнуть их.

Барон помолчал и потом спросил:

— У тебя есть какие-нибудь вопросы… или сомнения?

— Никаких, — ответил сын.

И старый Отто фон Фрейшютц поцеловал в лоб Карла фон Фрейшютца, и разговор отца с сыном на этом кончился.

— А, Орест Павлович! Здравствуйте! Садитесь. Закуривайте, — покровительственно, но с оттенком дружественности, говорил адмирал Суходольский, протягивая руку вошедшему в его кабинет капитану 1-го ранга Накатову. — Садитесь, садитесь! Рассказывайте, как дела. Вы что же, назначены командиром «Дианы»? Плывете в Берингово море?

— Почти назначен, ваше превосходительство! Морской министр, по-видимому, этого хочет, — ответил Накатов, не скрывая своего удовольствия.

Адмирал сидел за своим письменным столом. Перед ним на столе лежали четыре карты: пиковый туз, король, дама и валет. Адмирал как будто рассеянно слушал Накатова и постукивал углом указательного пальца по физиономии пикового короля.

Молчал.

Молчал и капитан Накатов. Стал чувствовать себя неловко… Наконец адмирал поднял на него свои усталые, бесцветные глаза, и легкая улыбка прозмеилась по его сжатым губам… Он опять заговорил:

— Ну, и что же? вы были бы рады, если бы это назначение состоялось?

— Конечно, ваше превосходительство! — воскликнул капитан Накатов.

Ему почему-то показалось, что адмирал Суходольский, вообще к нему благоволивший, сейчас скажет: «Ну и отлично! я постараюсь это назначение вам устроить».

Но адмирал сказал совсем другое:

— Ну, а я вас с этим назначением не поздравляю!..

Капитан Накатов сделал изумленное лицо.

— Я бы на вашем месте, — продолжал адмирал, — отказался. Вы, голубчик, и так на виду… Вас ценят… Вы можете быть командиром царской яхты. Это можно было бы устроить, — и адмирал пытливо взглянул на гостя.

Накатов смешался. Он понял, что у адмирала Суходольского имеется другой кандидат на место командира «Дианы». Что тут делать? Влетел!..

— Опасная и бесполезная авантюра, — цедил сквозь зубы адмирал Суходольский, смотря куда-то в сторону. — Я говорю не о кругосветном плавании, — добавил он, — а об этом плавании к берегам Камчатки и Аляски. А особенно нелепы и опасны те специальные поручения, которые вам будут даны… Кстати, вы слышали последнюю новость? Эскадра не пойдет. Пойдет один ваш фрегат, и при том, — адмирал понизил голос, — самый дрянной из существующих. Невелика честь и радость командовать таким судном, которое от первой бури развалится.

И адмирал Суходольский стал усиленно стучать пальцем по голове пикового короля.

— Но… я уже дал согласие, — растерянно говорил Накатов. — Мне сейчас уже нет возможности отказаться… Вот если бы вы, ваше превосходительство, оказали давление на адмирала Мериносова, чтоб он сам…

— Я с Мериносовым не имею отношений, — сухо прервал Накатова адмирал. — Да и вообще… скоро с ним никто не будет иметь отношений — он висит на волоске… Император очень недоволен его глупой затеей… с этой эскадрой.

Накатов сидел как на иголках.

Адмирал посмотрел на него, усмехнулся и сказал:

— Впрочем, это ваше дело. Но я бы не взял этого поручения. Я отказался бы…

— Почему вы, ваше превосходительство, раньше не сказали мне ни слова?! — простонал Накатов.

Адмирал встал, пожал плечами и сказал:

— Я сам недавно узнал!..

Он протянул руку Накатову и сказал:

— Привет вашей тетушке. Она ведь тоже, кажется, против вашего плавания? И супруге привет. Такая чудесная женщина, и бросать ее на три года! Удивляюсь вам! — он покачал головой.

— Ну… до свиданья! — Накатов распрощался.

— Может, еще передумаете? Советую! — крикнул вслед уходящему Накатову. Потом вперился глазами в пиковую коронку, лежавшую перед ним на столе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В путь-дорогу!

21 октября 1828 г. фрегат «Диана» отходил от Кронштадта в кругосветное плавание.

Маршрут пути был установлен следующий: Портсмут, о. Мадера, мыс Доброй Надежды, Мельбурн, Гонконг, Нагасаки, Охотск, Петропавловск, Сан-Франциско, мыс Горн, Рио-де-Жанейро, Портсмут и Кронштадт. Плавание было рассчитано на три года. Целью этого плавания было утверждение русского владычества на берегах Америки. Кроме того, плавание вокруг света должно было быть школой для молодых офицеров. Поэтому на палубе «Дианы» Илья встретил довольно много своих товарищей по выпуску. По преимуществу, впрочем, в это плавание попали те, у кого была хорошая протекция. Так в командном составе оказались граф Олег Потатуев, князь Борис Чибисов-Долгоухий, барон Карл фон Фрейшютц… Илья попал на фрегат, так как по его просьбе он был назначен в состав дальневосточной флотилии и обязан был в Охотске перебраться на борт шхуны «Алеут»… В числе 400 человек нижних чинов «Дианы» рядовым матросом зачислен был и «разжалованный мичман» князь Вадим Холмский, который должен был «ревностной службой» в дальневосточной флотилии добиться возвращения себе офицерского звания, «утраченного по легкомыслию», как сказано было в «милостивом» приговоре военно-морского суда. Кроме того, на «Диане» плыли и посторонние лица: до Мельбурна — русский консул с супругой и миссионер отец Спиридоний — в Аляску для распространения там православия.

…Наступил торжественный и трогательный момент прощания отплывающих с друзьями и родственниками, явившимися на проводы. Погода была мерзкая: моросил холодный дождь, кружились редкие снежинки… Тем не менее моряков провожать собралось очень много всякой публики… Палуба пестрела платками, шляпками, зонтами, военными и штатскими головными уборами.

Мичманы-аристократы были окружены цветником разодетых дам и девиц. Около них сверкали генеральские и адмиральские мундиры. Видны были кресты, звезды, ленты через плечо…

Илья держался в стороне от этой шумной толпы. Он тихо и грустно разговаривал с женой, матерью и тещей. Все были серьезны и молчаливы. Марья Кузьминична была само воплощение горя! Она оставалась надолго — на три года — одна; свое единственное сокровище она отдавала морю, тому ненасытному морю, которое пожрало когда-то и ее отца и ее мужа!

На самом носу фрегата, вдали от всех, стоял «матрос» — князь Холмский. Его провожал только старый камердинер Фрол Саввич. Родители на проводы не приехали — не хотели «срамиться» — и дочерей не пустили.

Старый Фрол топтался около Вадима, гладил его дрожащей рукой и сквозь слезы говорил только: «Князенька… милый князенька!.. Господь тебя спаси и помилуй»… (Старик считал себя виновником «гибели» Вадима — не донес вовремя!) Вадим стоял бледный и неподвижный и смотрел сухими глазами в туманную сырую даль, в которой тонули церковь Кронштадта, дома и грозные укрепления фортов.

Но вот наступил и час отплытия.

— Очистить палубу! — раздалась команда с мостика.

Соловьями застрекотали в ответ на эту команду боцманские дудки, и палуба вдруг до избытка переполнилась публикой — все выползли из разных углов, — из кают… Отовсюду вылезли люди разных полов, возрастов и социальных положений. Все это вдруг смешалось в одну толпу, все вдруг заговорило. Послышались одиночные рыдания, раздались истеричные крики. Боцманские дудки не могли покрыть гомона этих взбудораженных голосов. Бабы голосили уже во всю глотку.

Старый Фрол торопливо крестил Вадима, и тот вдруг прижал старика к груди и прильнул влажными устами к его седой, трясущейся голове.

Марья Кузьминична, крепившаяся все время, не уронившая ни одной слезы, вдруг на груди Ильи потеряла сознание без крика, без слез… Ее подхватили Елена и Марфа Петровна. Еще один момент… и пестрая струя провожавших полилась по трапам вниз, в катера, в лодки, которые держались у левого борта.

— Все наверх! — скомандовал командир вахтенному офицеру.

— Свистать всех наверх, с якоря сниматься! — скомандовал вахтенный.

Опять зарокотали дудки, и по палубе суетливо забегали теперь уже одни матросы.

— На шпиль! — скомандовал старший офицер. — Гребные суда — к подъему! Трап — к подъему! Крепить орудия! — Слова команды следовали одно за другим.

И вот «Диана» освободилась от всех связей с родной землей, и ровно через четыре минуты она как-то сразу вся сверху донизу оделась в свое белоснежное парусное одеяние и, слегка наклонившись, тронулась с места стоянки. Кронштадт и бесчисленные лодки с провожавшими куда-то вдруг стали отодвигаться, уменьшаться и постепенно тонуть в сером промозглом тумане.

Прощальный салют из судовых орудий. Ответный — с верков форта, и церемония прощания окончилась.

— Ну, и погода! Собака, а не погода!.. Пойду в кают-компанию, — и старший офицер Степан Степанович Гнедой, толстенький старый холостяк, покатился в кают-компанию, потирая на ходу озябшие руки.

…По серому небу низко неслись рваные тучи. В снастях фрегата завывал резкий упорный норд-ост, кренивший «Диану» на левый борт. За Кронштадтом начало покачивать, и белые зайчики забегали по грязным взбудораженным волнам Финского залива. Палуба опустела: кто побежал переодеваться (промокли все под дождем еще в Кронштадте), кто в кают-компанию погреться. Оставшиеся на палубе, облеклись в дождевики и зюйд-вестки.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.