Мисс Прайс и волшебные каникулы

      Мисс Прайс открыла глаза, но не переменила выражения лица.
      — Еще чаю, мистер Джонс? — мягко спросила она.
      Эмилиус взглянул на нее.
      — Ничего, все в порядке, — и, подумав, что озадачил их, поспешно прибавил: — Но эта настойка великолепна. Лучше не бывает. И, говорят, помогает при падучей болезни.
      — Да? — отозвалась мисс Прайс. И, поколебавшись, предложила: — Может быть, гренки и мармелад?
      — Мармелад?
      — Это такое варенье из апельсинов.
      — А, да, конечно! — воскликнул Эмилиус. — Я его обожаю.
      Он взял стеклянное граненое блюдо и неторопливо очистил его при помощи десертной ложки. Пол зачарованно таращил на него глаза, раскрыв рот.
      — Вылезай из-за стола, Пол, — поспешно сказала мисс Прайс, когда тот уже готов был заговорить, и снова вежливо повернулась к Эмилиусу, который расслабленно откинулся на стуле и задумчиво облизывал ложку. — Ребята говорят, что вы интересуетесь колдовством?
      Эмилиус — само внимание и учтивость — немедленно положил ложку.
      — Да, это так. Это, можно сказать, мое призвание.
      — Вы работаете за деньги?
      Эмилиус улыбнулся, слегка пожав плечами.
      — За что же еще?
      Мисс Прайс неожиданно взволновалась.
      — Я не знаю. Видите ли... — Она порозовела до корней волос. — Настоящий профессионал! Я, по сути дела, ни разу еще не встречала...
      — Нет?
      — Нет. — Мисс Прайс пыталась подобрать слова. — Понимае­те... Я хочу сказать... — Она глубоко вздохнула. — Это настоящее событие.
      Эмилиус уставился на нее.
      — Но вы, мадам, разве вы не работаете за деньги?
      — Я? О боже, нет, конечно. — Мисс Прайс взялась наливать вторую чашку чая. — Я всего лишь любитель, самый что ни на есть начинающий.
      — Самый что ни на есть начинающий... — повторил Эмилиус и поглядел на нее с еще большим удивлением. — В таком случае, если я правильно понимаю, это не вы, мадам, заставили кровать летать?
      — А, шишечка? Да, я. Но знаете... — Мисс Прайс засмеялась, немного принужденно, расплескивая чай, — на самом деле это было несложно: я все делала по книге.
      — Вы все делали по книге, — ошеломленно повторил Эмилиус. Он вытащил зубочистку из слоновой кости и принялся обеспокоенно ковырять в зубах.
      — Да, — (Кэри почувствовала себя спокойнее: теперь мисс Прайс говорила чуть не лепечущим голосом). — Мне все приходится све­рять. Я ничего не могу придумать сама. Мне бы очень хотелось изобрести заклинание. Это было бы стоящим делом, правда? Но как-то все... — Она пожала плечами. — А вы, позвольте узнать, — продолжала мисс Прайс, почтительно понизив голос, — много изо­брели?
      На какое-то мгновение Эмилиус в панике встретился глазами с Кэри и тут же отвел взгляд.
      — Нет, нет, — запротестовал он, но, видя выражение лица мисс Прайс, скромно прибавил: — ничего существенного.
      Эмилиус затравленно огляделся и увидел небольшое пианино.
      — Странный инструмент, — заметил он, стараясь поскорее переменить тему разговора.
      Мисс Прайс встала и подошла к пианино.
      — Ничего странного, — объяснила она. — Это «Блютнер». — И так как Эмилиус шел за ней, подняла крышку клавиатуры. — Вы играете?
      — Немного.
      Эмилиус сел на табуретку и, полуприкрыв глаза, взял несколько нот, словно прислушиваясь к тону. Потом кивнул, взмахнул руками и с ходу исполнил маленькую пьеску Вильяма Берда. Он играл с большим чувством и мастерством опытного исполнителя — и так, будто пианино было клавесином. На мисс Прайс его игра, похоже, произвела впечатление.
      — Очень мило, — сдержанно похвалила она. И, быстро взглянув на часы, пошла убирать со стола.
      — Это было чудесно! — восхитилась Кэри, вскакивая из-за стола, чтобы помочь мисс Прайс. — Сыграйте еще что-нибудь.
      Эмилиус обернулся к ней с застенчивой улыбкой.
      — Сэпе лабат эквуус дефессус , — объяснил он, глядя на мисс Прайс.
      Мисс Прайс посмотрела на него без выражения.
      — Да, вполне, — неуверенно согласилась она.
      — Или, возможно, — продолжал Эмилиус, — правильнее будет сказать: «Мира нимиа окулос инебриант»? .
      — Ну уж это как вам больше нравится, — отозвалась мисс Прайс с легким смешком и загремела тарелками, сделав вид, что занята.
      — По-моему, — неуверенно предположил Чарльз, подойдя к ней, — он хочет сказать, что устал.
      Мисс Прайс вспыхнула и немедленно стала воплощением заботы и участия.
      — О Боже... ну конечно... как глупо с моей стороны! Чарльз, голубчик, поставь стул для мистера Джонса под шелковицей, там он сможет спокойно отдохнуть... — Она оглядела комнату. — А мы должны найти ему что-нибудь почитать. Где «Дейли Телеграф?»
      «Телеграф» не нашли, но зато обнаружили книгу под названием «Английская история для маленького Артура».
      — Может, ему подойдет? Это даже лучше, — уверял Чарльз. — Я хочу сказать, что мистер Джонс найдет там для себя много нового, начиная с седьмой главы.
      В сад вышли через черный ход, чтобы показать Эмилиусу кухню. Удивленный и очарованный, он искренне восхищался каждой вещью — электроплиткой, пластмассовым подносом для посуды, раковиной из нержавеющей стали, облекая свое восхищение в странные, поэтические фразы. У мисс Прайс был очень довольный вид.
      — Я не могу позволить себе холодильник — во всяком случае, пока, — говорила она, любовно проводя рукой по блестящей по­верхности раковины. — Но это замечательно в своем роде, вы не находите? Сорок три фунта, семь шиллингов и десять пенсов, включая установку. Однако, в конце концов, она того стоит, не правда ли?
      И все же только в саду Эмилиус оказался в своей стихии. Его познания в растениях поразили даже мисс Прайс, а он рассказывал ей о все новых и новых свойствах самых, казалось бы, обыкновенных трав. Посыльный мистера Бисселтуэйта, развозивший молоко, даже перестал насвистывать, глазея на Эмилиуса. Чернокнижник, подметая лужайку своей длинной бархатной мантией, встретил его взгляд с мрачным достоинством. Свист возобновился, и мальчишка отмерил две пинты со своей обычной грубостью.
      Чуть позже, оставив гостя в тени шелковицы читать о том, что должно произойти в его будущем, Чарльз и Кэри разыскали мисс Прайс. Она была у себя в спальне.
      — Мисс Прайс, — прошептала Кэри, словно Эмилиус мог ее услышать, — он вам нравится?
      Мисс Прайс, застилавшая кровать, замерла с простыней в руках.
      — В нем что-то есть, — сдержанно согласилась она.
      — Только подумайте, мисс Прайс, — продолжала Кэри, — сколько вы с ним могли бы обсудить. Вы ведь даже не начинали...
      Мисс Прайс наморщила лоб.
      — Д-да, — неуверенно сказала она.
      — Такой возможности может больше не представиться, — заметил Чарльз.
      Мисс Прайс обернулась и вдруг присела на краешек кровати.
      — Лучше я буду говорить откровенно, — твердо объявила она. — Он может остаться только при одном условии.
      — При каком? — заволновались Кэри и Чарльз.
      Кончик носа мисс Прайс заметно порозовел.
      — Его надо уговорить как следует вымыться, и еще его надо постричь. А его одежду следует отправить в чистку.
      — А что он будет носить?
      Мисс Прайс задумалась.
      — Есть старый костюм моего отца, и... да, еще кое-какие вещи в чемодане.
      Кэри и мисс Прайс не присутствовали при том, как Чарльз уламывал Эмилиуса, но звук голосов вплывал в открытое окно по неподвижному летнему воздуху. Голос Чарльза казался издалека монотонным бормотанием, Эмилиус говорил повышенным тоном. Переговоры под шелковицей все тянулись и тянулись, прерываясь несколько раз глубокими паузами, и Кэри понимала, что дело про­двигается нелегко. Наконец, сквозь зеленую дымку листьев она увидела, что Эмилиус встает. Отходя от окна, Кэри успела услышать его последнюю отговорку:
      — Да будет так, если таков обычай, — срывающимся голосом заявил он, — но мой дядя из-за этого скончался от лихорадки.
      Приготовления к омовению Эмилиуса напоминали торжественную церемонию. Мисс Прайс вытащила самое мягкое и пушистое купаль­ное полотенце и чистое хлопчатобумажное кимоно с россыпью вы­шитых цветочков на спине. Кэри наполнила ванну водой приятной, не слишком высокой температуры, расстелила на полу коврик и прикрыла окно. Эмилиуса ввели в ванную и Чарльз объяснил ему, как обращаться с краном.
      Он купался долго. Ребята ходили по дому на цыпочках, в нервном возбуждении, словно наверху шла серьезная операция.
      Через некоторое время они услышали, как Эмилиус включает то горячую, то холодную воду и, чуть фальшивя, напевает шекспиров­скую песенку.
      — Ему нравится, — догадался Чарльз.
 
      Вымытый Эмилиус помолодел лет на десять. А в костюме и ботинках с пряжками обнаружилась некая старомодная оригиналь­ность. Костюм пришелся как раз впору, и Кэри догадалась, что отец мисс Прайс был таким же худым и угловатым, как и она сама. Мягкие, мышиного цвета волосы в беспорядке падали Эмилиусу на лоб и в сочетании с его новым одеянием придавали ему весьма романтичный вид.
      Мисс Прайс критически его оглядела и, кажется, осталась довольна. Она взяла ножницы и расческу и слегка подравняла волосы у него на затылке.
      — Так значительно лучше, — причесав Эмилиуса, сказала она — сказала просто и гордо, будто лично его изобрела. — А теперь посмотрим ваши ногти...
      Эмилиус смиренно позволял делать с собой все: поворачивать, повязывать галстук, поправлять воротничок; он как бы отдавал дань почтения искусному мастерству хозяйки — Той, которой виднее, что делать.
      Вместо чая решили устроить пикник и полями провести гостя в Пеппериндж-Ай. По дороге Эмилиус с блестящими глазами называл каждое поле или лес, и даже у мисс Прайс был непривычно растро­ганный вид. Но отцовский дом в Пеппериндж-Ай Эмилиус отыскать не смог. Ему казалось, что тот стоял на месте теперешнего дома священника. Потом все настояли на том, чтобы пойти на кладбище — посмотреть, а вдруг Эмилиус там похоронен. Но оказалось, что нет — во всяком случае, ему не удалось найти собственную могилу. Зато он обнаружил могилу своей тети, Сары Энн Ховдэй, и, счистив лишайник с почти стершейся надписи надгробия, прочел, к своему удивлению, что тетя скончалась 27 августа 1666 года, в тот самый день — это, кажется, было вчера? — когда у него в комнате появились ребята.
      — О господи, — расстроилась мисс Прайс. — Мне очень жаль. Может, лучше вернуться домой...
      — Нет, — мрачно ответил Эмилиус. — Харон ждет всех. Лучше жить хорошо, чем жить долго. Я не видел ее с тех пор, как был ребенком... — Он вздохнул. — Нет добра без худа.
      — И нет худа... — подхватил Чарльз.
      Мисс Прайс резко обернулась:
      — Что ты хочешь этим сказать, Чарльз?
      — Ничего, — отозвался пристыженный Чарльз и нагнулся за ка­мешком.
      — Он думает о доме, — сказала Кэри. — Может, пойдем, по­смотрим?
      — Ну в самом деле, Кэри... — начала шокированная мисс Прайс.
      — Я хочу сказать, раз это все равно близко? Что толку возвра­щаться! Будем только сидеть и хандрить. Это его подбодрит, — поспешно прибавила Кэри, — я имею в виду, что дом-то теперь его...
      — Он мог сохраниться? — спросил Эмилиус.
      Мисс Прайс задумалась.
      — Собственно, почему бы ему там и не быть... Вы знаете дорогу?
      Дорогу-то он знал хорошо — по улице Медника — но та, как выяснилось, превратилась в проселочную тропу и терялась на какой-то ферме. На воротах красовалась надпись: «Посторонним вход воспрещен» и путников облаяла большая черная собака.
      — Неважно, — сказал на это Эмилиус.
      Он вдруг решительно возглавил процессию, повел ее назад, к дороге и, обогнув фермерские постройки, направился через поля и рощицы к подножию Холма. Мисс Прайс запыхалась и растрепалась: она не привыкла перелезать через изгороди.
      — Вы уверены, что там нет быка? — обеспокоенно спрашивала она, кое-как взгромоздившись на верхнюю перекладину высочен­ных ворот.
      Наконец, удалось отыскать тропинку — едва приметную ложбинку среди дерна. Над ними круто возвышался Холм — известняк, коло­кольчики и сросшиеся стволами буковые деревья. Мисс Прайс, Эми­лиус и ребята карабкались на его гребень до тех пор, пока у их ног не распахнулся горизонт и приятный ветерок не повеял на их лица. Кэри нашла «чертов палец», мисс Прайс потеряла перчатку. А Эми­лиус, который в продолжение поисков неизменно шел впереди, неожиданно свернул куда-то и исчез. Когда к нему присоединились остальные, он стоял в какой-то яме, по колено в костянике, а вокруг, среди кустов бузины и ползучей жимолости,валялись камни и булыж­ники. «Неужели это все, что осталось от дома?» — подумала Кэри и слезы разочарования навернулись ей на глаза.
      — Он и в самом деле стоял здесь? — спросила она, надеясь, что гость ошибается.
      — Разумеется, — заверил ее Эмилиус. Он явно был в приподнятом настроении, как будто эти обломки служили подтверждением тому, что он явился из глубины веков. Он взял мисс Прайс за руку, помог ей спуститься и оставил стоять на остатках фундамента, а сам принялся перепрыгивать с камня на камень, показывая расположение комнат.
      — Вот здесь маленькая гостиная, здесь кухня. А тут, — воскликнул он, спрыгнув в длинную яму, — садик, в котором моя тетя выращи­вала сладкие травы. — Он столкнул рыжеватые булыжники с каких-то плоских камней. — А это ступеньки в погреб...
      Он показал, где рос яблоневый сад, где находился скотный двор.
      — Это был хорошенький опрятный домик, — с гордостью повторял он. — И я единственный наследник.
      ...По пути домой, уже на главной дороге, их подопечный вдруг исчез. Мисс Прайс остановила доктора Лемонда в его стареньком «форде» и спросила, не встречался ли ему по дороге молодой человек с внешностью Эмилиуса.
      — Да, — ответил доктор. — Когда я повернул за угол, он шел за вами, а потом припустил вот по этому полю.
      Чернокнижника обнаружили за изгородью, бледного и дрожащего. Виновником его расстройства оказался автомобиль.
      Паника Эмилиуса перед лицом подобного монстра не оставляла места для хороших манер. Мисс Прайс не сразу удалось его успокоить. Когда, позже, мимо них проехал почтовый фургон, Эмилиус остался на месте, но на лбу у него выступил пот и он задрожал мелкой дрожью, как пугливая лошадь. И до самого дома не произнес ни слова.

КОЛДОВСТВО В МЕРУ

      Эмилиус с трудом привыкал к двадцатому веку, но у мисс Прайс оказался огромный запас терпения. Постепенно он научился чистить ботинки и передавать масло и хлеб за чаем. Речь его стала более современной, а однажды он даже сказал: «О'кей». Но не успели Эмилиуса приучить к автомобилям, как он увидел небольшой военный вертолет, и все труды пошли насмарку. Самолеты его восхищали — они, к счастью, не приближались настолько, чтобы его испугать. И с каждым днем, все больше узнавая о жизни в двадцатом веке, о новейших изобретениях, Эмилиус все больше жался к мисс Прайс, как к единственной надежной опоре посреди кошмара и хаоса.
      Теплыми вечерами, когда ребята уже лежали в постелях, Эмилиус сидел с мисс Прайс в саду, соскребая кожицу с терна (перед консер­вированием), и беседовал с ней о колдовстве. Кэри слышно было из комнаты, как голоса их то становятся громче, то стихают в ходе сдержанной, но серьезной дискуссии, пока сливы мягко падают в корзинку, а солнце все ниже опускается за деревья.
      Однажды Кэри услышала, как мисс Прайс говорит:
      — Я никогда не чищу ужей. Это ослабляет любое заклинание, кроме тех, где болиголов смешивается с фенхелем. Я делаю исключение только для заклинаний против пляски святого Витта — тогда, если удалить чешую, это почему-то дает лучшие результаты.
      Иногда, в ответ на слова Эмилиуса, мисс Прайс с некоторым презрением восклицала:
      — Ну, если вы хотите вернуться к Школе восковых фигур и була­вок ... — И Кэри всякий раз удивлялась, что это за странная школа и почему Эмилиус, который ее уже закончил, хочет туда вернуться.
      Как-то вечером Кэри подслушала весьма любопытный разговор. Начала мисс Прайс. Она весело спросила:
      — Вы не пробовали когда-нибудь интрасубстанциональное перемещение?
      Со стороны Эмилиуса последовало озадаченное молчание. Потом он довольно неуверенно сказал:
      — Нет. Во всяком случае, не часто.
      — Это ужасно забавно, — продолжала мисс Прайс. — Одно время я была на нем просто помешана.
      Слышно было, как шлепаются в корзинку сливы, и Кэри стало любопытно, так ли заинтригован Эмилиус, как она сама.
      Мисс Прайс как-то очень ребячливо хихикнула.
      — Ну конечно, по сравнению с заклинаниями это игрушки. Но иногда самые простые вещи оказываются эффективнее всего, вы не находите?
      Эмилиус откашлялся.
      — Что-то у меня в памяти все смешалось, — осторожно ответил он. — Я, должно быть, путаю его с...
      Мисс Прайс весело рассмеялась.
      — Ну-у, интрасубстанциональное перемещение невозможно спу­тать ни с чем. — Она, похоже, была довольна.
      — Нет, — согласился Эмилиус. — Нет. Думаю, что нельзя.
      — Разве что, — в неожиданной задумчивости произнесла мисс Прайс, наклоняясь вперед и с серьезным видом глядя куда-то в пространство; — вы хотите сказать...
      — Да, — поспешно согласился Эмилиус, — это я и хотел сказать.
      — Что? — удивилась мисс Прайс.
      — Я имел в виду то, с чем я это путаю.
      — С чем?
      — С... — Эмилиус колебался. — С тем, что вы собирались сказать...
      — Но интрасубстанциональное перемещение — это совершенно другое, — голос мисс Прайс звучал удивленно и несколько озадаченно.
      — Да, да, — поспешно согласился Эмилиус, — это совсем другое, но все равно...
      — Вы полагаете, что интрасубстанциональное перемещение — то же самое, что заставить ходить пустые ботинки.
      — О да, — с облегчением сказал Эмилиус. — Ботинки. Так и есть.
      — Или сделать так, чтобы костюм сам по себе вставал и садился.
      — Д-да, — отозвался Эмилиус, менее самоуверенно.
      — Но конечно, — с энтузиазмом продолжала мисс Прайс, — самые лучшие результаты дает белье, развешенное для просушки. — Она довольно рассмеялась. — Что можно делать с развешенным бельем — это просто удивительно.
      — Поразительно, — с нервным смешком согласился Эмилиус.
      — Кроме простыней, — уточнила мисс Прайс.
      — Да, от простыней никакого проку.
      — Это должен быть предмет одежды. Что-то, что можно заставить выглядеть так, словно внутри находится человек.
      — Естественно, — довольно холодно сказал Эмилиус.
 
      Поначалу мисс Прайс, озабоченная тем, что визит Эмилиуса затяги­вается, без конца обращала его внимание на те обстоятельства, в силу которых он не мог гостить у нее долго. Но потом, когда Эмилиус начал привыкать и радоваться обретению друзей, мисс Прайс стала огорчать мысль о его отъезде. А Эмилиуса беспокоил Лондонский пожар и судьба его комнаты на Крипплгейт. Кроме того, прочитав на кладбище о смерти своей тети, он считал себя обязанным заняться наследством.
      — Я в любой момент мог бы вас навестить, — объяснял он, — если бы вы только за мной приехали.
      Но мисс Прайс эту идею не одобрила.
      — Что угодно, — говорила она, — только не болтаться между двумя веками. Каждому человеку нужна оседлая жизнь. По-моему, разумнее всего вам оставить вашу практику в Лондоне и обосноваться в доме вашей тети в Пеппериндж-Ай. А мы время от времени будем ходить туда на прогулки, и нам приятно будет думать, что вы там живете. Будет казаться, что вы рядом.
      Эмилиус обдумал ее слова.
      — Это хороший участок земли, — сказал он, но голос его звучал печально.
      Присутствовавшая при сем Кэри, желая утешить Эмилиуса, пообещала:
      — Мы будем часто туда ходить. И сидеть на камнях в гостиной, там, где был камин, совсем-совсем как будто рядом с вами...
      Эмилиус взглянул на нее.
      — Мне бы хотелось, чтобы вы увидели дом, — сказал он. — Таким, какой он был в мое время.
      Кэри обернулась к мисс Прайс.
      — Можно, мы съездим разочек? Мисс Прайс поджала губы.
      — Вечно этот «разочек», Кэри. Вы уже съездили «разочек», а теперь надо возвращать мистера Джонса домой.
      — А если мы обещаем не задерживаться ни минуты, ни секунды, когда будем его отвозить, можно нам тогда как-нибудь съездить его навестить и посмотреть дом его тети?
      Эмилиус заглянул в лицо мисс Прайс и грустно уставился на лужайку.
      — Не то чтобы я не была рада съездить повидать мистера Джонса, особенно в этом милом домике, — начала мисс Прайс, явно испытывая неловкость, — но...
      — Но что? — спросила Кэри.
      — Я же за вас отвечаю. Нельзя предугадать, что может случиться во время этих отлучек...
      — Ну какая же это отлучка, — рассудительно сказала Кэри, — просто съездить и навестить мистера Джонса в его тихом домике. В Пеппериндж-Ай, не больше двух миль отсюда.
      — Я знаю, Кэри, — заметила мисс Прайс. — Но вспомни тот тихий денек, который мы планировали провести на море.
      — Так то был людоедский остров. Это совсем другое дело. А то хорошенький домик тети мистера Джонса. В Пеппериндж-Ай...
      — Всего один раз, — попросил Эмилиус. — Скажем, через неделю после моего отъезда. Просто взглянуть. А после вы сможете приходить туда мысленно...
      — Мысленно? — с сомнением спросила мисс Прайс.
      — Я имею в виду прогулки туда, где стоял дом. И где мы будем вспоминать друг друга.
      Мисс Прайс долго сидела молча. Невозможно было понять, о чем она думает.
      — Мне не нравится летать вопреки природе... — внезапно сказала она.
      — А разве метла... — удивилась Кэри.
      — Нет, — отозвалась мисс Прайс, — это другое дело. Это допу­скается: ведьмы всегда летали на метле. — Она помолчала. — Нет, я не знаю, как это сформулировать, и вообще мне не хотелось бы об этом упоминать, но невозможно обойти тот факт, что, насколько нам известно, мистер Джонс уже давным-давно умер и похоронен.
      Эмилиус хмуро уставился на траву у себя под ногами. Этого он не мог отрицать.
      — Я говорю вовсе не в упрек ему, — продолжала мисс Прайс. — Рано или поздно это случится со всеми нами. Но мне кажется неразумным и неестественным поддерживать отношения с тем, кого больше нет.
      Эмилиус вздохнул.
      — Но на кладбище нет записи о моей смерти, — заметил он. Мисс Прайс поджала губы.
      — Это ничего не доказывает. Мы не смотрели в пристройке за новой оградой.
      — Давайте не будем, — поспешно сказала Кэри.

МНЕНИЕ ИЗМЕНИЛОСЬ

      Мисс Прайс так и не отказалась от первоначального плана. Как только прибыла из чистки одежда Эмилиуса, его отвезли домой. Они высадили Эмилиуса в Козлином переулке, ночью, и не остались там ни минуты. Мисс Прайс никогда не любила долгих прощаний, а на этот раз, стараясь щадить общие чувства, держалась почти по-де­ловому. Она не пожелала «заглянуть наверх» отведать вишневой наливки. Она загнала ребят обратно на кровать с почти неприличной поспешностью и оставила мрачного Эмилиуса, облаченного в темную мантию, одного на освещенной луной улице.
      Это событие, по-видимому, взволновало мисс Прайс и расстроило; она была резка с ребятами, когда они вернулись домой, а на следую­щий день рьяно принялась за консервирование, словно пытаясь утопить память о печальном, бледном лице Эмилиуса в абрикосовом компоте и томатной пасте. Она не участвовала больше в ребячьих экспедициях, а шишечка вновь исчезла.
      Счастливая атмосфера домика куда-то улетучилась. Ребята бродили в полях или сидели на воротах, молотя по ним пятками, жевали длинные травяные стебли и лениво ссорились, а конец каникул неумолимо приближался.
      Никто ни разу не упомянул об Эмилиусе, пока однажды, совер­шенно неожиданно, мисс Прайс сама не затронула эту тему за чаем.
      — Я все думаю, — сказала она, уставясь на коричневый заварной чайник, — правильно ли мы отвезли мистера Джонса домой.
      Обстановка мгновенно накалилась. Кэри уронила чайную ложку. Все три пары ребячьих глаз нацелились на мисс Прайс.
      — Но мы же его отвезли, — сказала, наконец, Кэри.
      — Я имею в виду, — пояснила мисс Прайс, — бросив его так, на улице. Это получилось довольно грубо.
      — Да уж, — заметила Кэри. — Его дом мог сгореть во время пожара, да мало ли что еще. Может, ему в ту ночь негде было ночевать.
      Мисс Прайс забеспокоилась.
      — Но мы же так договорились — разве нет? — не задерживаться.
      — Да, — сказала Кэри. — А помните, мы вас просили, если мы обещаем не задерживаться ни минуты, ни секунды, когда будем его отвозить, чтобы вы разрешили нам потом приехать и навестить его как следует.
      — Я ничего не обещала, — поспешно ответила мисс Прайс и налила себе еще одну чашку чая. Размешивая чай, она неуверенно прогово­рила: — Но я полагаю, с ним все в порядке, а вы? Он всегда может поехать в Пеппериндж-Ай...
      — Да, — отозвалась Кэри, — надеюсь, ему это удастся.
      — И все же, — продолжала мисс Прайс, — в некоторых отноше­ниях мистер Джонс довольно беспомощен. Этот пожар... знаете, говорят, после него были беспорядки, — мисс Прайс, не замечая, что делает, положила в чай лишнюю ложку сахара. — Если бы ему можно было написать...
      — Но мы же не можем, — заметила Кэри.
      Чарльз откашлялся.
      — Вы не хотите, чтобы мы с Полом быстренько слетали на него взглянуть?
      Кэри даже рот раскрыла.
      — Без меня? — возмутилась она.
      — Нет, нет, — вмешалась мисс Прайс. — Было бы несправедливо оставлять Кэри. Возможно... возможно, нам всем следовало бы съездить.
      Ребята молчали. Они не отваживались настаивать. Кэри скрестила большие пальцы и неподвижно глядела на скатерть.
      — Мы могли бы просто подлететь к его дому и заглянуть в окно. Просто взглянуть, все ли с ним в порядке. Мы не станем его беспокоить. Я думаю, — сказала мисс Прайс, — так будет веж­ливо.
      Ребята не проронили ни слова.
      — Как только мы увидим, что у него все хорошо, — продолжала мисс Прайс, — мы вернемся и снова заживем припеваючи.
      — Да, — осторожно сказала Кэри.
      — Правда ведь? — спросила мисс Прайс.
      — О, да, — отозвался Чарльз.
      — Хотя это мимолетный визит, — объявила мисс Прайс, — мы, я думаю, должны быть готовы ко всяким непредвиденным случаям. — Она сняла со стены саблю и попробовала лезвие пальцем. Кэри и Чарльз складывали одеяла, а Пол разворачивал водонепроницаемую пленку. Было девять часов утра, и все они собрались в спальне мисс Прайс, чтобы приготовиться в дорогу.
      — Видите ли, — продолжала мисс Прайс, — хотя теперь я абсо­лютно убеждена в том, что ехать — наш долг, сейчас, в конце каникул, на меня ложится огромная ответственность. Я не уверена, что риск оправдан. Нас могут разоблачить...
      — Как это? — удивился Чарльз.
      — Мы выглядим слишком из двадцатого века, — пояснила мисс Прайс. — А на этот раз будет день.
      — Придумала! — воскликнула Кэри. — Давайте возьмем напрокат какие-нибудь костюмы; мы так делали, когда ставили пьесу в школе.
      — Нет, нет, — сказала мисс Прайс. — Я не могу ехать в экстра­вагантном платье. Я в нем перестану быть самой собой. Но у меня есть вот этот черный плащ, а вам будет вполне достаточно надеть халаты и заколоть их булавками у самой шеи.
      — Ой, мисс Прайс, это будет ни на что не похоже. Костю­мер подобрал бы правильное платье. У меня есть семь шиллингов и шесть пенсов.
      — Это обойдется дороже, чем семь шиллингов и шесть пенсов, — возразила мисс Прайс. — И мы едем всего на десять минут. Халаты вполне сойдут. Ты, Кэри, вечно все преувеличиваешь. А теперь помогите мне скатать матрац.
      — Я бы сказала, — заметила Кэри, взявшись за матрац, — что мы будем выглядеть до ужаса экстравагантно, разгуливая по Лондону времен Карла II в халатах из двадцатого века, заколотых булавками у самой шеи...
      — Хватит, Кэри. У меня нет ни малейшего намерения разгуливать по Лондону; и радуйтесь, что вообще едете.

ТАК БЛИЗКО...

      Эмилиус открыл глаза. И снова закрыл. Ему было больно от света.
      — Это сон, — сказал он себе, — кошмар, самый ужасный из всех, что мне снились...
      Он чувствовал холод, но был слишком устал и разбит, чтобы осознать, что замерз. Он просто лежал на каменном полу, не пытаясь подняться. Однако через какое-то время глаза его словно сами по себе раскрылись, и он увидел маленькое, забранное решеткой окно и серое небо за ним. Эмилиус резко сел и тут же вскрикнул: движения причиняли ему боль. Он почувствовал запах мокрой одежды, руки его скользнули по полу. Он начал медленно припоминать: вчера — лошадиный пруд, сегодня — костер...
      Его предали. Во время Лондонского пожара многие совершенно потеряли головы. Говорили, что причиной был заговор католиков, и что французы забросили зажигательные ядра, чтобы сжечь город. Кто-то донес на Эмилиуса, жившего такой таинственной жизнью в своей тусклой комнате по правой стороне Козлиного переулка, и люди Короля обыскали его жилище. Там они обнаружили свидетельства его занятий колдовством и когда, возвращаясь, Эмилиус поднимался по темной лестнице, наверху его встретили двое незнакомцев, а еще один, появившись неизвестно откуда, отрезал путь к отступлению. Эмили­уса бросили в тюрьму и почти сразу устроили допрос — так раздра­жены были люди. Когда же выяснилось, что он не француз и не замешан ни в каком заговоре, его обвинили в том, что он вызывал пламя при помощи колдовства. Странно, говорили, как это он уехал из города как раз накануне пожара, а вернулся, когда опасность миновала; и этот его дом почти не пострадал посреди всех разруше­ний...
      Ох, лошадиный пруд... вот был кошмар! Эмилиус вспомнил одного маленького мальчика, маленького босого мальчугана, который бежал рядом с ним, впереди толпы, пока его наполовину волокли, наполо­вину несли к пруду; маленького загорелого и белозубого мальчугана, который кричал и глумился над ним, и то и дело останавливался, чтобы подобрать из пыли камень. Эмилиус пытался пригнуться, уклониться от камня, со свистом рассекающего воздух... И каждый раз, как камень ударял его по щеке или задевал по голове, он ощущал смеющееся, довольное лицо мальчугана как часть боли.