Небо Монтаны

Нора Робертс

Небо Монтаны

Часть I

Осень

Прекрасный и смертью отмеченный год.

А. Е. Хусман

1

Джек Мэрси и после смерти не перестал быть сукиным сыном. Когда человек шестьдесят восемь лет живет хищником, за неделю, прошедшую после его кончины, отношение к покойному не меняется. Многие из пришедших на похороны не постеснялись бы сказать это и вслух.

Во всяком случае, нечто в этом роде нашептывала мужу на ухо Бетанна Мосбли во время траурной церемонии. Стоя возле высокой кладбищенской ограды, Бетанна уже в который раз сообщила своему супругу, что пришла на похороны лишь из сочувствия к юной Уилле. О мыслях и переживаниях своей жены Боб Мосбли был подробнейшим образом извещен еще по дороге на кладбище, а потому лишь хмыкнул в ответ. За сорок шесть лет совместной жизни он привык к тому, что миссис Мосбли не умолкает ни на минуту, и научился отключаться. Отключился он и теперь – заодно, чтобы не слышать и монотонного бормотания священника.

Не то чтобы Боб испытывал к покойнику теплые чувства. Как и все нормальные люди, проживающие в штате Монтана, Боб ненавидел старого ублюдка, туда ему и дорога.

Но смерть есть смерть, размышлял Мосбли. Вон сколько народу собралось, чтобы проводить эту скотину в ад, где ему самое место.

Кладбище располагалось в укромном уголке ранчо «Мэрси», в тени высоких гор, у берега Миссури. Здесь собрались скотоводы и ковбои, бизнесмены и политики. А вокруг расстилались бескрайние пастбища, где пасся скот, бродили конские табуны. Вот какое место для вечного упокоения выбрали себе члены семейства Мэрси.

Джек подготовился к новоселью основательно: сам заказал полированный гроб каштанового дерева, велел украсить крышку золотыми виньетками «Мс» – своим фирменным тавро. Изнутри гроб был обит белым атласом, Джек улегся туда в своих парадных сапогах змеиной кожи, любимой широкополой шляпе, да еще с кнутом в руке.

Он умер так же, как жил, – плевать ему было на всех.

Говорят, Уилла уже заказала надгробный камень, выполняя волю отца. На глыбе белого мрамора (гранит для Джексона Мэрси был недостаточно хорош) должны высечь текст его собственного сочинения:

Здесь лежит Джек Мэрси.

Он жил как хотел и умер так же.

К чертовой матери всех,

кому это не нравилось.

Камень установят на могиле, когда осядет земля, и Джек Мэрси окончательно утвердится здесь, среди своих предков, первый из которых, Джебидия Мэрси, прапрадед Джексона, пришел через горы на эту землю и объявил ее своей. Его могила на кладбище самая старая, а самая свежая принадлежала последней из трех жен Джека. Этой жене повезло – она умерла прежде, чем Джек выставил ее за дверь.

Любопытно, размышлял Боб, что жены рожали старому черту исключительно дочерей, хотя он всю жизнь мечтал о сыне. Здорово подшутил господь над ублюдком, всю жизнь шагавшим по головам и сердцам других людей. Все ему дал господь, а главного желания не исполнил.

Боб хорошо помнил каждую из жен Джека, хотя ни одна из них не задержалась на ранчо. Все они были красотки хоть куда, да и их дочки, прямо скажем, не уродины. Бетанна, как узнала, что две старшие дочери Джека прилетают на похороны, так с тех пор с телефона и не слезала. Еще бы, ведь старшие девчонки, что одна, что другая, не были на ранчо с раннего детства.

Ни им, ни их мамашам сюда ходу не было.

С отцом жила только Уилла. Тут уж Джек при всем желании сделать ничего не смог бы – ведь мать девочки умерла, когда Уилла была совсем малюткой. Родственников никаких, сплавить малышку некуда, так что пришлось Джеку доверить дочку своей экономке. Бесс уж постаралась, растила девочку как умела.

Каждая из дочек чем-то похожа на папашу, думал Боб, разглядывая всех троих из-под широких полей своей шляпы. Раньше они ни разу не встречались, видели друг друга впервые, а сразу видно, что сестры: темные волосы, остренький подбородок. Время покажет, смогут ли они найти общий язык. И еще время покажет, под силу ли Уилле управлять двадцатью пятью тысячами акров пастбищ. Скоро станет ясно, в отца она пошла или нет.

Уилла не думала о похоронах. Она думала о ранчо, о том, сколько впереди всяких дел. Утро было ясное и чистое, горы пестрели такими яркими красками, что больно смотреть. Казалось, кто-то нарочно размалевал в яркие осенние цвета склоны и долину, но ветер был по-летнему сухим и жарким. Начало октября, а все еще ходят в одних рубашках. Последние погожие денечки, все может измениться в одночасье. В горах уже выпал снег – вон как он окаймил черно-серые хребты, припорошил высокогорные леса. Пора перегонять стада, чинить изгороди, считать поголовье. Да и озимые сеять самое время.

Все теперь на ней, все зависит от нее. Ранчо больше не принадлежит Джеку Мэрси, оно принадлежит ей – его дочери, снова напомнила себе Уилла.

Священник говорил о вечной жизни, о прощении, о райском блаженстве, о гостеприимно распахнутых небесных вратах. Плевать Джеку Мэрси и на врата, и на гостеприимство, думала Уилла. Ему вполне хватало собственного ранчо, монтанских просторов, где вдоволь гор и долин, где летает орел и рыщет волк.

Еще неизвестно, где отцу будет хуже – в раю или в аду.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда щегольской гроб опустился в зияющую рану земли. Кожа у Уиллы была смугло-золотистая – спасибо индейской крови матери да еще жаркому монтанскому солнцу. Черные волосы, заплетенные в небрежную косичку, такие же черные глаза, неотрывно смотревшие на деревянный ящик, где лежало тело ее отца. Уилла не надела шляпы, и солнце вспыхивало в ее глазах огненными искорками. Плакать Уилла себе не разрешила.

Гордое лицо с высокими скулами, чуть вытянутый разрез глаз, обрамленных густыми ресницами. Нос с горбинкой – в восьмилетнем возрасте Уилла сломала его, когда упала с мустанга. Горбинка девушку не смущала – наоборот, Уилла считала, что это придает ее лицу волевое выражение.

Для Уиллы Мэрси воля значила куда больше, чем красота. Девушка знала, что мужчины красоту не уважают. Пользоваться пользуются, но не уважают.

Уилла стояла на ветру, непокорные пряди бились у ее лица. Невысокая, жилистая, стройная, в мешковатом черном платье и дорогих черных туфлях на высоченном каблуке, – сегодня утром туфли впервые покинули коробку. Девушка двадцати четырех лет, сосредоточенно думающая о ранчо, с сердцем, в котором угнездилось жгучее, испепеляющее горе.

Да, она любила Джека Мэрси. Любила, несмотря ни на что. Двум чужачкам, в чьих жилах тоже текла его кровь, Уилла не сказала ни слова. Зачем они приехали? Поглазеть, как хоронят их отца?

На один миг, всего на один миг, взгляд Уиллы переместился на могилу Мэри Вулфчайлд Мэрси. Уилла не помнила матери. На могиле пышно цвели дикие цветы, похожие на груду самоцветов, вспыхивающих под осенним солнцем. Это Адам цветы посадил, подумала Уилла и взглянула на своего единоутробного брата. Вот кому не нужно объяснять, почему она не плачет. Слезы не на лице, слезы в сердце.

Адам взял ее за руку, и Уилла крепко стиснула ему пальцы. Он и есть теперь вся ее семья, больше у нее никого нет.

– Он жил так, как ему нравилось, – прошептал Адам.

Голос у него был тихий, спокойный. Если бы не чужие вокруг, Уилла ткнулась бы головой ему в плечо, и тогда, может, ей стало бы немного легче.

– Да. И жизнь его прожита.

Адам оглянулся на двух других дочерей Джека и подумал: что-то кончилось, а что-то начинается.

– Тебе бы поговорить с ними.

– Они спят в моем доме, едят мою еду, этого вполне достаточно, – отрезала она, по-прежнему глядя на могилу отца.

– Они твои сестры, одна кровь.

– Нет, Адам, это у нас с тобой одна кровь. А они мне никто.

Уилла отвернулась от него. Пора было выслушивать соболезнования.

Соседи принесли на поминки еду. Такова давняя традиция, тут уж ничего не поделаешь. А Бесс три дня с утра до вечера готовила снедь для так называемого «скорбного ужина», хоть Уилла и твердила ей, что все это ни к чему. Чушь собачья – какая там скорбь! Народу, конечно, припрется много, но не скорбеть, а глазеть. Многих на поминки пригласили, а еще больше было таких, кто пришел незваным. Смерть Джека Мэрси отворила ворота его замка, и люди поспешили воспользоваться этим.

Дом Джека Мэрси был настоящим дворцом и полностью соответствовал вкусам хозяина. Когда-то здесь стояла бревенчатая хижина, но с тех пор миновало больше ста лет. Теперь же дом владельца ранчо расползался по земле бесформенным чудищем из камня, дерева и тонированного стекла. Полы были где деревянные, а где изразцовые. И повсюду ковры, свезенные со всего света. Став хозяином ранчо, первые пять лет он только тем и занимался, что перестраивал свое жилище. Превратил уютный дом в свою крепость.

Джек любил повторять: «Богатые должны жить богато».

Он ни в чем себе не отказывал. Собирал картины, скульптуру, а когда не хватало стен, пристраивал к дому новые помещения.

Вестибюль был имитацией античного атриума. Весь пол выложен плиткой, украшенной рубиново-сапфировым тавро Мэрси. На второй этаж ведет широкая лестница полированного дуба. На самом видном месте – резная колонна в виде воющего волка.

Многие так и застряли в вестибюле, расхаживая взад-вперед с тарелками в руках. Другие перебрались в гостиную. Там вдоль стен стояли удобные диваны розовой кожи, сверкал начищенный паркет площадью никак не менее акра, а над базальтовым камином висел портрет Джека Мэрси верхом на черном жеребце. Голова хозяина была горделиво вскинута, шляпа сдвинута на затылок, рука сжимала кнут из бычьей кожи. Гости поглядывали на портрет с опаской – многим казалось, что ледяные голубые глаза покойного видят их насквозь, и виски застревало в горле у тех, кто втайне радовался смерти Джека.

Лили Мэрси, вторая дочь Джека, зачатая и рожденная в этом доме, но затем отсюда изгнанная, чувствовала себя совершенно подавленной. Ну и дом, ну и люди, ну и пейзаж! Экономка поселила Лили в комнате, которая показалась ей невероятно красивой. Сейчас Лили забилась в угол и вспоминала эту комнату с тихой тоской: здесь было так тихо, такая мягкая кровать, мебель золотистого дерева, обитые шелком стены…

Тогда, в детстве, ей никто не мешал, она могла наслаждаться одиночеством.

Одиночество, вот чего ей сейчас так не хватало. Лили посмотрела на горы. Ну и горы. Высокие, мощные. Не то что живописные холмики ее родной Виргинии. А сколько неба! Оно тут густо-синее, и еще неизвестно, чей простор шире – небес или земли.

Куда ни кинешь взгляд – пустынные луга, над которыми гуляет необузданный ветер. А сколько красок! Золото, ржавчина, пурпур, бронза. Равнина и горы словно взорвались осенью.

Мощный, красивый ландшафт. И в самом его центре – ранчо. Утром из окна Лили видела, как к серебристому ручью подошел олень напиться воды. На рассвете молодую женщину разбудило конское ржание, мужские голоса, петушиное кукареканье и еще – если, конечно, она не ошиблась – донесшийся откуда-то сверху клекот орла.

Если хватит смелости, можно прогуляться по лесистым склонам гор. Там наверняка можно встретить и лося, и лисицу, и косулю. Во всяком случае, так было написано в брошюре, которую Лили прочитала – нет, не прочитала, а жадно проглотила – в самолете, когда летела в Монтану.

Вот бы ей разрешили задержаться здесь хотя бы на пару дней. Вряд ли. Что же ей делать, куда податься?

Возвращаться назад нельзя. Пока нельзя. Лили осторожно потрогала желтый кровоподтек, густо замазанный макияжем. Наверно, все равно видно, даже темные очки не помогают. Джесс все-таки разыскал ее, хотя она так осторожничала! Он разыскал ее, и постановление суда его не испугало. Его вообще ничем не остановишь, ни разводом, ни постоянными переездами.

Может быть, хоть здесь, за тысячи миль, среди этих просторов, она сможет начать новую жизнь. Жизнь без страха.

Письмо от адвоката, извещавшее о смерти Джека Мэрси и вызывавшее ее в Монтану, было буквально даром господним. К приглашению прилагался билет первого класса, но Лили сдала его в кассу и, трижды назвавшись разными именами, отправилась в Монтану кружным путем через всю страну. Очень хотелось верить, что Джесс Кук ее здесь не отыщет.

Как же надоело бегать, прятаться, бояться…

Хорошо бы поселиться в каком-нибудь из окрестных городков – в Биллингсе или Хелене, найти там работу. Любую работу. В конце концов, она кое-что умеет. Есть диплом учительницы, есть знание компьютера. Вот бы снять маленькую квартирку или хотя бы комнату, попытаться встать на ноги.

Я могла бы здесь жить, думала Лили, оглядывая пугающие своей безграничностью просторы. Может быть, здесь и есть мое место в жизни.

Она испуганно вздрогнула и чуть не закричала, когда кто-то коснулся ее плеча.

Не будь дурой, одернула себя Лили. Джессу тут взяться неоткуда.

Джесс – блондин, а рядом с ней стоял брюнет. Бронзовокожий, с длинными, до плеч, волосами. Глаза темные, добрые, и лицо красивое, как на картине.

Но Джесс тоже красивый. Это еще ничего не значит. Красота бывает жестокой, и Лили это знала.

– Извините, – ласково сказал Адам. Таким тоном он обычно разговаривал с маленькими щенками или больными телятами. – Не хотел вас испугать. Чаю со льдом не желаете?

Он увидел, что ее пальцы мелко дрожат, и заставил женщину взять бокал.

– Ясный сегодня денек.

– Да, спасибо, – пробормотала Лили, непроизвольно делая шаг назад. Она и сама не заметила, когда обзавелась этой привычкой – держать дистанцию, быть наготове. Вдруг придется бежать? – Я просто… загляделась. Здесь так красиво.

– Что верно, то верно.

Лили отпила ледяного напитка, постаралась взять себя в руки. Нужно быть вежливой, спокойной. Когда держишься невозмутимо, задают меньше вопросов.

– Вы живете неподалеку? – спросила она.

– И даже ближе, чем неподалеку. – Он улыбнулся и показал во двор. Голос у него был теплый, сочный, с певучими южными интонациями. – Видите вон там белый домик? За конюшней.

– Да, я обратила на него внимание. У вас голубые ставни, садик, а во дворике спит маленькая черная собака.

Лили еще накануне обратила внимание на этот дом, подумала, что он гораздо уютней и симпатичней, чем домина, в котором ее поселили.

– Это Стручок, – улыбнулся Адам. – Мой пес. Его так прозвали, потому что он обожает жареный горох. Жареный горох в стручках. Кстати, а я – Адам Вулфчайлд, брат Уиллы.

– Вот как?

Лили испуганно покосилась на протянутую ладонь, заставила себя ответить на рукопожатие.

В самом деле, этот человек похож на Уиллу – такое же скуластое лицо, такой же разрез глаз.

– Я и не знала, что у Уиллы есть брат… Значит, мы с вами…

– Нет. – Какая хрупкая у нее рука, подумал Адам. – У вас с Уиллой общий отец, а у меня с ней общая мать.

– Понятно…

Лили смутилась, внезапно поняв, что совсем не думает о человеке, которого сегодня похоронили.

– Вы были близки с… Ну, с ним, с вашим отчимом?

– Он ни с кем не был близок.

Эти слова были сказаны просто, безо всякой горечи.

– По-моему, вам здесь неудобно, – заметил Адам.

Он потому и подошел к этой женщине, что видел, как она дичится окружающих. Жмется к стенке, словно боится, что ее пихнут или обидят. И еще Адам обратил внимание на тщательно замазанный синяк.

– Я здесь никого не знаю…

Подранок, подумал Адам. Его всегда почему-то тянуло к подранкам. Милая, беззащитная, обиженная. В аккуратном черном костюме, в неброских туфлях. Высокая, почти одного с ним роста. Только слишком худенькая. Темные, с едва заметным рыжеватым отливом волосы красивыми волнами ниспадают на плечи – совсем как крылья ангела. Глаза закрыты темными очками. Интересно, какого они цвета? И вообще по глазам о человеке можно понять очень многое.

У девушки подбородок Джека, но рот совсем другой – мягкий, маленький, почти детский. Когда Лили попыталась улыбнуться, Адам заметил возле губ ямочки. Кожа нежная, белая, вот почему синяк на ней так заметен.

Одинокая и испуганная, подумал Адам. Не так-то просто будет разжалобить Уиллу, чтобы она отнеслась к своей сестре по-доброму.

– Мне тут нужно заглянуть на конюшню, – сказал он вслух.

– Да?

Лили сама удивилась тому, что его слова ее расстроили. Ведь она хотела побыть одна, ведь ей лучше, когда она одна.

– Что ж, не буду вас задерживать.

– А хотите, сходим вместе? Посмотрите на наших лошадей.

– На лошадей? Но…

Не трусь, сказала она себе. Он тебе ничего плохого не сделает.

– Да, с удовольствием. Если я не буду вам мешать.

– Ни в коем случае.

Адам знал, что руку предлагать ей не нужно – испугается, а потому просто повернулся и первым стал спускаться по лестнице.

Многие видели, как Адам и средняя дочь Джека уходят. Интересный факт, есть о чем посплетничать. В конце концов, девчонка – дочь Джека, хотя, конечно, яблоко от яблони упало далеко. Какая-то она тихая, безответная, не то что Уилла. Та умеет постоять за себя. Да и за словом в карман не полезет. Что думает – то и говорит. Старшая дочь Джека – еще та штучка. Расхаживает по дому с гордым видом, поглядывает на всех сверху вниз, а уж разодета, словно на картинке. Все видели, как она вела себя на кладбище. Холодная, как ледышка, ни одной слезинки не проронила. Но красотка, ничего не скажешь. У Джека все дочки красивые, а старшей достались от отца глаза – такие же пронзительно-голубые и жестокие.

Эта особа из Калифорнии в шикарных туфлях, кажется, воображала, что она птица более высокого полета, но многие из присутствующих хорошо помнили ее мамашу, танцовщицу из Лас-Вегаса, любившую заливисто похохотать и не стеснявшуюся в выражениях. Сравнение было явно не в пользу дочери.

Но Тэсс Мэрси было глубоко наплевать, что о ней думают остальные. Она приехала в эту чертову дыру с одной-единственной целью – ознакомиться с завещанием. Пусть ей выдадут то, что полагается. Как только она получит свою долю наследства (сколько бы ни отвалил ей старый ублюдок, все будет мало), так немедленно раз и навсегда отряхнет прах Монтаны с каблучков своих изысканных туфелек.

– Вернусь самое позднее в понедельник, – сказала она в трубку своего мобильного телефона. Движения Тэсс были резкими, дергаными; казалось, эта женщина представляет собой сгусток нервной энергии. Она уединилась в какой-то комнате; судя по виду, это был рабочий кабинет, чтобы спокойно поговорить со своим агентом. Звериные головы, которыми густо были увешаны стены кабинета, отвлекали ее от делового разговора.

– Сценарий закончен, – проговорила она быстро, провела пальцами по гладким темным волосам и улыбнулась невидимому собеседнику. – Конечно, гениальный, какой же еще!.. В понедельник вручу тебе из рук в руки… Не торопи меня, Айра. Сначала прочтешь сценарий, потом будешь его продавать. Только поторопись, у меня на счете денег кот наплакал.

Она пристроила трубку поудобнее и, сосредоточенно поджав губы, плеснула себе немного бренди из хрустального графина. В ухо ей гудел Голливуд, сыпля заверениями и обещаниями, а за окном прогуливались Лили и Адам.

Любопытно, подумала Тэсс и отхлебнула бренди. Маленькая мышка гуляет с Благородным Туземцем.

Перед поездкой Тэсс навела кое-какие справки и потому знала, что Адам Вулфчайлд – сын третьей, последней жены Джека Мэрси. Мальчику было восемь лет, когда его мать вышла замуж за владельца ранчо. Адам был индейцем из племени черноногих, во всяком случае, с изрядной долей индейской крови. Мать его была наполовину итальянкой. Адам прожил на ранчо двадцать пять лет и, судя по всему, большой карьеры не сделал – нянчится с лошадьми, живет в маленьком домике.

Тэсс рассчитывала выжать из ранчо куда больше.

Что касается Лили, то о ней удалось выяснить немногое: разведена, детей нет, все время переезжает с места на место. Очевидно, бегает от мужа, который использует ее в качестве боксерской груши. В сердце Тэсс шевельнулось нечто, похожее на жалость, но это опасное чувство было немедленно заглушено. Не хватало еще сантиментов. Бизнес есть бизнес.

Мать Лили была фотографом. Она приехала в Монтану, чтобы поснимать «настоящий Запад». Вместо этого она «сняла» самого Джека Мэрси. Правда, большого счастья это ей, кажется, не принесло.

И наконец, младшая из сестер, Уилла. Тэсс стиснула зубы. Эту старый подонок оставил при себе, выгонять не стал.

Что ж, она и есть хозяйка ранчо, тут уж не поспоришь. Тэсс пожала плечами. Ну и ради бога. Она здесь пахала, ей тут и жить. Но с Тэсс ей придется поделиться, и малым куском от нее не отделаешься.

Тэсс посмотрела вдаль, увидела бескрайнюю равнину, похожую на поверхность Луны. Брезгливо передернулась, отвернулась от окна. Скорей бы уж домой, в город.

– В понедельник, Айра, – оборвала она надоедливый голос в трубке. – У тебя в офисе, ровно в двенадцать. Потом можешь пригласить меня на обед.

Не прощаясь, Тэсс повесила трубку.

Максимум – три дня, мысленно пообещала она себе и приподняла бокал, приветствуя глядевшую на нее со стены лосиную голову. Три дня, и баста. Прочь из этой дыры. Назад, в лоно цивилизации.

– Ты и без меня знаешь, что внизу ждут гости, – заявила Бесс Прингл, уперев руки в костлявые бока.

Точно таким же безапелляционным тоном она разговаривала с Уиллой, когда той было десять лет.

Уилла как раз натягивала джинсы – Бесс вломилась, не постучавшись. Такое уж у нее было обыкновение, в светские условности она не верила. Уилла огрызнулась точно так же, как огрызалась в десятилетнем возрасте:

– Ну так не напоминай.

Она нагнулась, чтобы надеть сапоги.

– Грубить некрасиво.

– Работа – тоже вещь некрасивая, но делать ее все-таки надо.

– У тебя достаточно работников, чтобы ранчо один день обошлось без твоего присмотра. Еще не хватало, чтобы сегодня, в день похорон, ты уехала куда-то по делам. Так не годится.

Весь моральный и общественный кодекс Бесс Прингл сводился к двум понятиям: «годится» и «не годится». Экономка была похожа на птичку: маленькая, щуплая, кожа да кости. При этом она обожала сладости и могла за один присест слопать целую гору блинов. Бесс утверждала, что ей пятьдесят восемь лет (на самом деле она подправила год рождения в документах), и очень гордилась своей ярко-рыжей шевелюрой, которую втайне подкрашивала хной. Непокорные волосы она затягивала в тугой узел на затылке.

Голос у Бесс был грубый, как сосновая кора, на лице – ни морщинки. Вздернутый ирландский носик, ярко-зеленые глаза. Руки у Бесс были маленькие, но ловкие. Характер крутой и вспыльчивый.

Сжимая костлявые кулаки, Бесс приблизилась к Уилле и посмотрела на нее свирепо снизу вверх:

– Немедленно отправляйся вниз и займись гостями.

– А кто будет заниматься работой?

Уилла выпрямилась. В сапогах она возвышалась над Бесс на добрые шесть дюймов, но это ничего не меняло. Между нею и экономкой постоянно шла борьба за власть.

– И потом, это не мои гости. Я их сюда не звала.

– Они пришли засвидетельствовать уважение. Обижать их не годится.

– Нет, они пришли совать свой нос в наши дела. Пора им убираться восвояси.

– Кое-кто, возможно, пришел из любопытства, – пожала плечами Бесс, – но многие хотели повидаться с тобой.

– А я с ними видеться не хочу.

Уилла резко развернулась, взяла шляпу и подошла к окну.

Там были горы, темная полоса леса, заснеженные хребты. Вечная красота и тайна мироздания.

– Они мне не нужны. Я задыхаюсь среди всей этой толпы.

Поколебавшись, Бесс положила руку ей на плечо. Джек Мэрси терпеть не мог всяких нежностей. Он строго-настрого запретил обнимать, целовать, баловать свою дочь. Такой порядок был заведен еще с тех пор, когда Уилла лежала в колыбельке. Что ж, Бесс обнимала и ласкала девочку, когда рядом не было никого постороннего. Иначе Джек выставил бы ослушницу за порог, как это произошло с его первыми двумя женами.

– Деточка, ты погорюй, легче будет.

– Он умер и похоронен. Горюй не горюй – ничего не изменишь. – Но все же Уилла прикрыла своей ладонью руку, лежавшую у нее на плече. – Бесс, он даже не сказал мне, что болен. В эти последние недели я могла бы ухаживать за ним, могла бы попрощаться с ним по-человечески.

– Он был гордым человеком, – ответила Бесс, а сама подумала, что Джек был ублюдком, эгоистичным ублюдком. – Даже хорошо, что рак свел его в могилу так быстро. Он почти не мучился. Джек не перенес бы долгой болезни, извелся бы, и тогда тебе пришлось бы туго.

– Так или иначе, его уже нет. – Уилла разгладила поля шляпы, нахлобучила ее пониже. – У меня скот, рабочие. Все теперь зависит от меня, я не могу бездельничать. Ранчо «Мэрси» стоит, как стояло, и здесь по-прежнему распоряжается член семьи Мэрси.

– Что ж, поступай как знаешь.

По опыту Бесс знала, что, если уж речь зашла о работе, препираться бессмысленно.

– Но к ужину вернись. Я прослежу, чтобы ты поела как следует.

– Хорошо. Только сначала выстави отсюда весь этот сброд.

Она вышла из комнаты и по боковой лестнице спустилась на первый этаж восточного крыла. Даже отсюда был слышен гул голосов, а временами даже раскаты смеха. Уилла с отвращением хлопнула дверью и вышла на заднее крыльцо. Там сидели и курили двое.

Уилла недобро посмотрела на мужчину постарше, потягивавшего пиво из горлышка.

– Наслаждаешься жизнью, Хэм?

Саркастическое замечание ничуть не смутило Хэмилтона Доусона. Когда-то он учил Уиллу кататься на пони, не раз залечивал ей царапины и ушибы, когда она падала из седла. Это он преподал ей науку ковбойской жизни: как орудовать лассо, как стрелять из винтовки, как освежевать оленя.

Хэм неторопливо затянулся, выпустил из-под седой бороды облачко дыма и неспешно сказал:

– Добрый… вечер.

– Я хочу, чтобы ты проверил, в порядке ли изгородь на северо-западном участке.

– Проверено, – лаконично ответил Хэм.

Он был коренаст, плечист, кривоног. На ранчо Хэм был кем-то вроде управляющего и, по его разумению, разбирался в делах не хуже, чем девчонка.

– Отправил туда ремонтную бригаду. Брюстер и Маринад на горном пастбище. Мы потеряли там пару коров. Похоже, кугуар поработал. Ничего, Брюстер с ним разберется. Этот парень любит пострелять.

– Я поговорю с ним, когда он вернется.

– Само собой. – Хэм выпрямился, поправил на голове серый блин, который считался у него шляпой. – Пора телят отгонять.

– Да, помню.

Хэм в этом не сомневался, но все же удовлетворенно кивнул.

– Поеду, проверю, как ремонтники поработали. Жалко, что с твоим стариком так вышло.

Уилла знала, что эти простые слова, произнесенные в самом конце разговора, честнее и искренней, чем цветистые соболезнования, которыми ее потчевали на похоронах.

– Я тоже потом загляну туда.

Хэм кивнул ей и собеседнику и, шагая вразвалочку, направился к лошади.

– Как ты, Уилл, держишься? – спросил второй мужчина.

Она пожала плечами, удивляясь на себя, что никак не может решиться на серьезный и важный разговор.

– Знаешь, давай лучше завтра, – сказала она. – Завтра будет легче. Как по-твоему?

Нэйт отлично знал, что завтра легче не будет, но ничего не сказал. Отхлебнул пива, вздохнул. Он приехал сюда из-за Уиллы. Нэйт Торренс был другом, соседом, скотоводом, а также адвокатом, который вел дела Джека Мэрси. Нэйт с тоской подумал о завтрашнем дне. Уиллу ждет тяжелый удар.

– Пошли пройдемся. – Он поставил бутылку на перила, взял Уиллу под руку. – Хочется ноги размять.

Ноги у Торренса были длинные. К семнадцати годам он вымахал на шесть футов два дюйма, но на этом не остановился. Теперь, в тридцать три года, Нэйт имел шесть футов и шесть дюймов, да к тому же еще был тощ, как оглобля. Пшеничные патлы свисали из-под шляпы на глаза, а глаза были такими же синими, как монтанское небо. Лицо адвоката было обветренным и загорелым. Длинные руки со здоровенными пятернями, огромные ступни. При всем при этом Нэйт умудрялся двигаться с поразительной грациозностью.

Он был похож на ковбоя, ходил ковбойской походкой, но сердце у Нэйта было нежное. По крайней мере в том, что касалось его семьи, его лошадей и стихов Китса. Однако, когда речь заходила о делах юридических, Нэйт был тверже гранита. Здесь все для него было просто, все делилось на две категории: правильно или неправильно.

К Уилле Мэрси относился с искренней симпатией и очень мучился из-за того, что придется подвергнуть ее тяжкому испытанию.

– У меня еще никто из близких не умирал, – сказал Нэйт вслух. – Поэтому я не могу сказать, как другие: «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь».

Они прошли мимо кухни, мимо амбара, мимо курятника, откуда доносилось отчаянное кудахтанье.

– Мы с ним не были близки. Он вообще никого к себе не допускал. Поэтому я и сама не знаю, что я сейчас чувствую…

– На ранчо… – Нэйт запнулся, ибо тема была деликатной. – На ранчо столько работы.

– Ничего. У меня хорошие работники, хорошая земля, хороший скот. – Она с улыбкой посмотрела на своего спутника. – И еще у меня хорошие друзья.

– Уилл, ты можешь на меня рассчитывать. На меня и на всех остальных.

– Знаю.

Она смотрела на загоны для скота, на хозяйственные постройки, на дома и еще дальше – туда, где земля сливалась с бездонным небом.

– Род Мэрси владеет этой землей больше ста лет. Мы выращивали скот, сеяли пшеницу, разводили лошадей. Я знаю, как это делается. Все останется по-прежнему, ничего не изменится.

Все изменится, подумал Нэйт. Уже изменилось. Мира, о котором говорит Уилла, больше нет. Его перевернул с ног на голову человек, который недавно умер. У этого человека было каменное сердце. И лучше известить девушку об этом прямо сейчас, пока она не села в седло и не ускакала в прерию.

– Знаешь, давай-ка прочтем завещание прямо сейчас, – решительно заявил он.

2

Кабинет Джека Мэрси находился на втором этаже и был размером с танцевальный зал. Стены здесь были обшиты золотистой сосной, выросшей на землях Джека и отполированной до янтарного блеска. Казалось, все помещение наполнено солнечным сиянием. Из высоченных окон открывался вид на ранчо: куда ни глянешь, всюду только пастбища и небо. Джек любил повторять, что из этих окон ему видно все самое важное, что только есть в жизни. Поэтому штор на окнах не было.

Пол был устлан коврами из его коллекции, кресла обиты бордовой и коричневой кожей. Эти цвета Джек любил больше всего.

На стенах красовались охотничьи трофеи – головы лосей, туров, медведей, оленей. В углу угрожающе вздыбилось чучело здоровенного черного гризли: пасть оскалена, стеклянные глазки яростно горят, когти выпущены.

Здесь же, за стеклом, было выставлено любимое оружие покойного. От прадеда остались «винчестер» и допотопный «кольт». Сам Джек отдавал предпочтение винтовке «браунинг» (ею-то он и завалил медведя), «мосбергу», использовавшемуся для охоты на птиц, и «магнуму» сорок четвертого калибра для средней дичи.

Это была мужская комната, где и пахло по-мужски – кожей, деревом и еще кубинским табаком, которому покойный отдавал предпочтение.

Сделанный на заказ письменный стол походил на целое озеро с отполированной гладью. В тумбах разместилось множество выдвижных ящиков, окованных сияющей медью. Сейчас за этим столом сидел Нэйт Торренс, перелистывая бумаги. Он не торопился – ждал, пока все рассядутся и утихнут.

Тэсс чувствовала себя здесь весьма неуютно, словно пивная бочка на церковном празднике, подумала она. На ковбоя-юриста Тэсс бросила весьма скептический взгляд. Надо же, поди, разоделся во все самое лучшее. Парень вообще-то собой не дурен, только уж больно смахивает на деревенщину. Похож на молодого Джимми Стюарта – долговязый, тихий и сексапильный. Но дылда, который носит габардиновый костюм с ковбойскими сапогами, совсем не в ее вкусе.

Поскорей бы уж закончился весь этот балаган. Тэсс покосилась на вздыбленного гризли, на ободранного горного козла, на выставленный вдоль стены арсенал. Ну и местечко, подумала она. Ну и народец.

Рядом с ковбоем-юристом сидела тощая пигалица с крашенными хной волосами. Она целомудренно поджала костлявые ноги, торчавшие из-под кошмарной черной юбки. Тут как тут был и Благородный Туземец: небесной красоты лицо с загадочными глазами плюс запах конюшни.

Лили, как обычно, нервничает, подумала Тэсс. Кулачки сжала, голову опустила, только синяк все равно не спрятать. Миленькая, хрупкая. Похожа на птичку, по ошибке попавшую в стаю стервятников.

Сердце Тэсс дрогнуло, и она поспешно перевела взгляд на Уиллу.

Девочка-ковбой, скривилась Тэсс. Упрямая, молчаливая и скорее всего жуткая дура. Что ж, по крайней мере джинсы и ковбойская рубашка идут ей больше, чем мешковатое платье, в которое она вырядилась на похоронах. Надо признать, девчонка смотрится совсем неплохо – вон как живописно развалилась в кожаном кресле, закинув ногу на ногу. Смуглое лицо словно высечено из камня.

Судя по тому, что Уилла на похоронах не уронила ни одной слезинки, большой любви к папаше она тоже не питала.

Для всех присутствующих это всего лишь бизнес, заключила Тэсс и нетерпеливо забарабанила пальцами по подлокотнику.

Словно услышав ее мысли, Нэйт поднял голову и взглянул ей в глаза. Тэсс поежилась – показалось, будто адвокат видит ее насквозь. Видит и осуждает. Во всяком случае, взгляд его был весьма неприязненным.

Ну и черт с тобой, подумала Тэсс и взгляда не отвела. Гони бабки. Больше от тебя ничего не требуется.

– Есть два способа оглашения завещания – на ваш выбор, – начал Нэйт. – Можно сделать все официально. Я зачитаю завещание Джека вслух, а потом объясню, что значат все эти юридические термины. Или же я могу с самого начала растолковать вам все своими словами. – Он посмотрел на Уиллу – она была для него главной. – Уилла, тебе решать.

– Давай простыми словами, Нэйт.

– Ну хорошо. Итак. Бесс, тебе он оставил по тысяче долларов за каждый год, прожитый тобой на ранчо. Таким образом, ты получаешь тридцать четыре тысячи.

– Тридцать четыре тысячи! – ахнула Бесс. – Господи, Нэйт, да что же я буду делать с такой кучей денег?

Он улыбнулся:

– Тратить. А если захочешь вложить в дело, я помогу тебе советом.

– Вот тебе и раз… – Бесс растерянно оглянулась на Уиллу, развела руками. – Господи боже…

А Тэсс подумала: если экономка получила тридцать штук, то мне должно достаться вдвое больше. Как минимум. И уж я-то знаю, как с этими деньгами поступить.

– Теперь Адам. В соответствии с обещанием, которое Джек дал твоей матери в день свадьбы, ты получаешь на выбор либо двадцать тысяч единовременно, либо два процента прибыли от ранчо. Сам понимаешь, два процента – больше, чем двадцать тысяч, но решать тебе.

– Это несправедливо! – пронзительно кричала Уилла.

От неожиданности Лили чуть не подпрыгнула на стуле, а Тэсс недоуменно приподняла бровь.

– Это несправедливо! Всего два процента? Адам вкалывал на ранчо с восьмилетнего возраста. Он…

– Уилла, перестань, – спокойно сказал Адам, кладя руку ей на плечо. – Тут все по-честному.

– Как бы не так! – Она яростно сбросила с плеча его руку. – У нас лучший табун в штате. Благодаря Адаму! Отец должен был завещать ему всех лошадей, не говоря уж о доме, где Адам живет. Надо было оставить ему деньги, землю…

– Уилла, замолчи. – Адам терпеливо погладил ее по плечу. – Джек оставил мне то, о чем просила моя мать. Не больше и не меньше.

Уилла взяла себя в руки, не желая закатывать сцену перед чужими. В конце концов, нетрудно будет все исправить. Она немедленно велит Нэйту составить новый документ.

– Извините. – Уилла откинулась на спинку кресла. – Продолжай, Нэйт.

– Что касается ранчо – скота, оборудования, транспорта, леса, недвижимости… – Он сделал паузу, собираясь с силами. – В общем, ранчо «Мэрси» должно функционировать как прежде. Затраты будут покрываться, зарплаты выплачиваться, прибыль идти на счет или инвестироваться. Управлять ранчо будешь ты, Уилла, но под присмотром душеприказчика. В течение одного года.

– Погоди-ка, – вскинулась Уилла. – Он хочет, чтобы ты меня контролировал целый год?

– И это еще не все, – извиняющимся тоном сказал Нэйт. – Существуют определенные условия, которые должны соблюдаться в течение года. Они вступают в силу не позже, чем через четырнадцать дней после оглашения завещания. Лишь при выполнении этих условий ранчо и все прочее имущество переходит в собственность наследников.

– Какие еще условия? – поразилась Уилла. – Какие наследники? Что все это значит, Нэйт?

– Ранчо поделено между дочерьми покойного в равных долях.

Нэйт увидел, как лицо Уиллы залилось мертвенной бледностью, и, мысленно обругав Джека Мэрси, продолжил:

– Но для того чтобы вступить в права собственности, все три дочери должны прожить здесь, на ранчо, целый год, покидая территорию лишь в случае крайней необходимости, да и то на срок не более одной недели. По истечении года, если эти условия будут соблюдены, каждая из дочерей получает треть имущества. Доля может быть передана или продана любой другой наследнице, но не постороннему лицу. Это ограничение распространяется на десятилетний срок.

– Стоп! – Тэсс громко стукнула бокалом о стол. – Если я правильно поняла, мне достается третья часть какого-то паршивого ранчо, расположенного на краю света, да я еще и должна торчать тут целый год? Прикажете здесь поселиться? Подарить вам год моей жизни? Черта лысого! – Она вскочила на ноги. – Плевала я на твое ранчо, детка, успокойся, – сказала она Уилле. – Все коровы и все навозные кучи твои. Мне этого добра даром не надо. Отдай мне мою долю наличными, и я тут же испарюсь.

– Извините, мисс Мэрси, но так не получится, – сказал Нэйт, разглядывая старшую из сестер. Ишь как разозлилась, подумал он, но держит себя в руках, истерики не устраивает. – Условия завещания изложены с исчерпывающей ясностью. Если вы с ними не согласны, ранчо передается в собственность государственного заповедника.

– Что-что?

Уилла схватилась руками за голову.

Обида, ярость, страх – все смешалось у нее внутри. Нужно было на время забыть об эмоциях и пораскинуть мозгами.

Ну, десятилетний срок она еще могла понять. Это нужно для того, чтобы налог на наследование был определен не по рыночной, а по номинальной стоимости. Джек люто ненавидел государство и скорее удавился бы, чем переплатил федеральным службам хоть один лишний цент. Но угроза передать ранчо заповеднику звучала по меньшей мере дико. Уилла отлично знала, как Джек относился к подобного рода организациям – защитников природы он называл слюнтяями и «зверолюбами».

– А если мы не согласимся, – сказала Уилла, пытаясь сохранить спокойствие. – Что тогда? Неужели можно вот так взять и отдать ранчо, принадлежавшее роду Мэрси больше ста лет? И только из-за того, что кто-то из нас откажется выполнять эти дурацкие условия?

Нэйт глубоко вздохнул, в эту минуту он ненавидел сам себя.

– Извини, Уилла, но я не смог Джека переубедить. Он устроил все таким образом, что, если хоть одна из сестер нарушает условия, сформулированные в завещании, вам ничего не достается. Каждая получит сто долларов и ни цента больше.

– Сто долларов? – Тэсс запрокинула голову и звонко расхохоталась, оценив абсурдность ситуации. – Вот сукин сын!

– Заткнись! – прошипела Уилла, вскакивая на ноги. – Закрой свою пасть. Скажи мне, Нэйт, – обернулась она к адвокату, – а нельзя ли оспорить завещание?

– Если тебя интересует мнение юриста, то, по-моему, это дело дохлое. На судебный процесс уйдут годы и куча денег, а шансы выиграть очень малы.

– Что касается меня, я остаюсь, – заявила Лили.

Свой дом, безопасность, покой. Да это просто дар небесный!

– Извините, конечно. – Она тоже встала и обратилась к Уилле: – Я знаю, что по отношению к тебе это несправедливо. Не знаю, почему отец решил подобным образом. Но если он этого хочет – я остаюсь. Когда год кончится, я уступлю тебе свою долю по любой цене, по той цене, которую ты назовешь. Здесь так красиво. – Она робко улыбнулась, но Уилла по-прежнему смотрела на нее исподлобья. – Все же знают, что настоящая хозяйка – ты. Ну потерпи годик, только и всего.

– Очень благородно, – вмешалась Тэсс. – Но я здесь целый год торчать не буду. Утром же вылетаю в Лос-Анджелес.

Уилла, еще не вполне собравшаяся с мыслями, метнула на старшую сестру оценивающий взгляд. Больше всего Уилле хотелось как можно быстрее избавиться от обеих дивных сестричек, но ранчо важнее. Несравненно важнее.

– Скажи, Нэйт, а что будет, если одна из нас троих внезапно умрет? – мрачным тоном осведомилась она.

– Очень смешно, – пожала плечами Тэсс и снова взяла бренди. – У вас в Монтане так шутят?

– Если одна из наследниц умрет в течение испытательного срока, двум остальным достанется ее часть наследства в равных долях, – пояснил адвокат.

– Ты что, меня во сне прикончишь? А труп закопаешь в прерии? – Тэсс отмахнулась. – Нет уж, милочка, не запугаешь. Жить тут я не стану.

Не запугаю, так соблазню, подумала Уилла.

– Ты мне здесь даром не нужна, – сказала она вслух. – И ты тоже, – она повернулась к Лили. – Но я пойду на что угодно, лишь бы сохранить ранчо. Думаю, мисс Голливуд, вам будет любопытно узнать, сколько стоит эта «куча навоза». Скажи ей, Нэйт.

– По нынешней рыночной цене недвижимость, не считая прочего имущества, оценивается примерно… в восемнадцать-двадцать миллионов долларов.

Тэсс дернулась, струйка бренди полилась на ковер.

– Ни хрена себе!

Бесс возмущенно зашипела, Уилла недобро ухмыльнулась.

– Я так и думала, что цифры на тебя подействуют. Когда ты в последний раз зарабатывала за год шесть миллионов, а, сестренка?

– Можно мне водички? – неосторожно попросила Лили, чем обратила на себя внимание Уиллы.

– Сядь, а то упадешь.

Уилла грубо толкнула ее в грудь, и Лили плюхнулась в кресло.

– Нэйт, ты все-таки прочитай документ так, как он написан. Я хочу во всем этом разобраться.

Уилла подошла к бару и сделала то, на что нипочем не решилась бы, будь отец жив, – открыла бутылку виски и выпила прямо из горлышка.

Огненная жидкость обжигала ей горло, а в ушах звучал голос Нэйта, читающего завещание. Уилла старалась не думать о том, сколько лет пошло прахом. Как она билась, как старалась заслужить если не любовь отца, то хотя бы его уважение и доверие! И все впустую…

Оказывается, для Джека она ничем не отличается от остальных дочерей. Ему на всех нас в равной степени было наплевать, подумала Уилла.

Тут Нэйт прочел нечто такое, от чего Уилла передернулась.

– Что?! Постой ты, черт тебя подери! Я не ослышалась? Бен Маккиннон?

Нэйт смущенно откашлялся. Он надеялся, что Уилла пропустит этот пункт мимо ушей. Хватит с нее на сегодняшний день потрясений.

– Понимаешь, вообще-то твой отец назначил двух душеприказчиков, которые должны присматривать за ранчо в течение испытательного срока. Это я и Бен.

– Что-что? Этот стервец будет меня контролировать? Да я скорее сдохну!

– Уилла, в этом доме так не выражаются, – строго сказала Бесс.

– Я еще не так выражусь! Какого черта он выбрал именно Маккиннона?

– Твой отец считал, что ранчо «Три скалы» второе по значению в штате после вашего. Джек хотел, чтобы опытный человек помог тебе разобраться во всех тонкостях хозяйствования.

Нэйт вспомнил, как Джек сказал: «У Маккиннона клыки, словно у гремучей змеи. И баб он ни в грош не ставит».

– Ни он, ни я не будем вмешиваться в твои дела, – примирительно сказал Нэйт. – У нас обоих своих дел хватает. Не придавай большого значения этому пункту.

– Так я тебе и поверила! – вспыхнула Уилла, но взяла себя в руки. – А Маккиннон про это знает? Что-то я его на похоронах не видела.

– Он уехал по делам в Боузмен. Вернется сегодня вечером или завтра. Но вообще-то он в курсе.

– Представляю, как он повеселился.

Бен и в самом деле чуть не лопнул со смеху, но Нэйт предпочел об этом умолчать.

– Это не шутки, Уилл. Это бизнес. К тому же речь идет всего об одном годе. Продержишься зиму, весну, лето и осень, а там все кончится. – Он криво улыбнулся. – Нам с тобой тоже придется не сладко.

– Я-то продержусь, но как быть с этими двумя? – Она покосилась на сестер и горестно покачала головой. – Ну что ты вся трясешься? – накинулась она на Лили. – Тебя ведь не расстреливать собираются, а богачкой сделать. На, выпей. – Она сунула сестре стакан с виски.

– Перестань ее дергать, – кинулась Тэсс на защиту «бедной птички».

– Я ее не дергаю, а ты у меня под ногами не путайся.

– Я буду путаться у тебя под ногами целый год. Так что привыкай.

– Ты тоже привыкай к нашим порядкам. Если ты остаешься, тебе придется повкалывать. Если ты думаешь, что просидишь год на своей толстой заднице, ты здорово ошибаешься.

Замечание про «толстую задницу» попало в цель. Тэсс много лет морила себя голодом и изводила физическими упражнениями, чтобы согнать лишний вес. Ей это удалось, результатами можно было гордиться.

– Ну вот что, стервочка, – прошипела она. – Не забывай: если я уйду, тебе ни хрена не достанется. А если ты думаешь, что я буду плясать под дудку какой-то костлявой, безгрудой деревенской сучки, значит, ты еще большая дура, чем кажешься на первый взгляд.

– Ты будешь делать так, как я скажу, – спокойно заметила Уилла. – Иначе вместо уютной кроватки поселишься в лесу и живи там себе в палатке хоть весь год.

– У меня не меньше прав на этот дом, чем у тебя. А может, и больше – ведь моя мать была первой женой.

– Это всего лишь означает, что ты старше, – парировала Уилла и с удовольствием заметила, что удар попал в цель. – Твоя мамаша была обычной стриптизершей. Сплошные сиськи и ноль мозгов.

Тэсс приготовилась дать достойный отпор, но тут Лили внезапно разразилась рыданиями.

– Ну что, довольна? – прошипела Тэсс и как следует пихнула Уиллу.

– Да перестаньте вы! – не выдержал Адам. – Вам должно быть стыдно. Обеим. – Он наклонился над Лили, помог ей встать на ноги. – А вам не мешало бы прогуляться на свежем воздухе, – ласково сказал он. – И подкрепиться. Сразу станет лучше.

– Да-да, своди ее прогуляться, – кивнула Бесс и, хрустнув суставами, встала. В голове у нее от таких сногсшибательных новостей все шло кругом.

– Пойду ужин приготовлю. А на вас двоих смотреть стыдно, – сказала она, обращаясь к Тэсс и Уилле. – Я хорошо знала ваших мамочек. Вот бы полюбовались они на вас. – Она с большим достоинством шмыгнула носом и обернулась к Нэйту: – Оставайся ужинать, Нэйт. Еды на всех хватит.

– Спасибо, Бесс, но мне пора домой, – поспешно ответил Нэйт, мечтавший только об одном – поскорее унести отсюда ноги.

Он стал собирать бумаги, опасливо поглядывая на двух старших сестер, все еще щерившихся друг на друга.

– Оставляю завещание в трех экземплярах. Если будут вопросы – вы знаете, как меня найти. Через пару дней загляну, посмотрю, как тут и что… Вот-вот, загляну, – пробормотал он, подхватил шляпу, портфель и ретировался к выходу.

Уилла уже полностью владела собой. Она глубоко вздохнула и заявила:

– Я вкалывала на этом ранчо с раннего детства. Вам на это, конечно, наплевать, а мне, в свою очередь, наплевать на вас. Но знайте – я от своего ранчо не откажусь. И не думайте, что по этой причине меня можно взять за горло. Вы тоже никуда отсюда не денетесь. Еще бы, от таких деньжищ! Вы о подобном и мечтать не смели. Так что мы с вами тут на равных.

Тэсс кивнула, присела на подлокотник кресла и скрестила стройные ноги.

– Что ж, давайте определим условия нашего совместного существования на ближайший год. Возможно, вам кажется, что я с легкостью брошу свой дом, своих друзей, свой образ жизни. На самом деле это будет для меня очень тяжело.

Она с тоской подумала о своей квартирке, о клубе, о городских улицах. Потом, упрямо выпятив челюсть, констатировала:

– Ну уж нет, я от своего тоже не откажусь.

– «Своего»? Ха-ха, – язвительно фыркнула Уилла.

Тэсс лишь пожала плечами:

– Нравится тебе это или не нравится, но я такая же его дочь, как и ты. Вряд ли кто-то из нас в восторге от этой ситуации. Да, я росла не здесь, но произошло это лишь потому, что папочка выставил нас с матерью за дверь. После того как я провела здесь один день, я испытываю к старику огромную благодарность. Но год я как-нибудь продержусь, можешь не сомневаться.

Уилла задумчиво взяла стакан с виски, к которому Лили так и не притронулась. Что ж, думала Уилла, честолюбие и корысть – неплохой стимул. Пожалуй, эта стерва и в самом деле продержится.

– А что будет потом?

– Выкупишь мою долю.

При мысли о такой куче деньжищ у Тэсс все поплыло перед глазами.

– Или будешь присылать мою часть прибыли в Лос-Анджелес. Я умчусь туда, как только год закончится.

Уилла отпила виски, сосредоточенно нахмурилась.

– Ты ездить умеешь?

– Ездить? На чем?

Уилла хмыкнула, отпила еще.

– Вопросов больше нет. Ты, должно быть, петуха от курицы не отличишь.

– Нет уж, петуха я как-нибудь отличу, – протяжно ответила Тэсс и удивилась тому, что Уилла засмеялась ее шутке.

– Тогда учти. Тот, кто живет в этом доме, тот работает. У меня дел и без вас хватит – надо смотреть за людьми, за скотом. Поэтому вами будет заниматься Бесс.

– Ты всерьез думаешь, что я позволю какой-то экономке отдавать мне приказы?

Глаза Уиллы блеснули сталью.

– Да, ты будешь слушаться женщину, которая тебя кормит, поит, одевает, обеспечивает всем необходимым. И только посмей обращаться с ней как с прислугой. Здесь тебе не Голливуд. Тут к каждому относятся так, как он того заслуживает.

– Между прочим, у меня есть собственная профессия.

– Знаю-знаю, кино писать. – Уилла скривилась, потому что не могла представить себе занятие более никчемное. – У нас тут сутки состоят из двадцати четырех часов. Скоро ты в этом убедишься. – Она устало подошла к окну. – Что же мне делать с нашей перепуганной птичкой?

– Я бы скорее сравнила ее со сломанным цветком.

Уилла удивленно оглянулась на Тэсс. Кажется, в голосе сестрицы прозвучала жалость?

– Она тебе рассказывала, откуда синяк?

– Нет, я с ней вообще не разговаривала, – небрежно пожала плечами Тэсс, пытаясь подавить всколыхнувшееся чувство вины.

Спокойно, девочка, сказала она себе. Никаких эмоциональных привязанностей.

– Нашу встречу трудно назвать счастливым воссоединением семьи.

– Ничего, Адаму она расскажет. К Адаму все приходят со своими болячками. Так что предоставим бедняжку Лили его попечению.

– Хорошо. Я утром вылетаю в Лос-Анджелес. За вещами.

– Кто-нибудь из людей отвезет тебя в аэропорт.

Прежде чем снова обернуться к окну, Уилла сказала:

– И учти, голливудская красотка, купи там трусы потеплее. Они тебе здесь понадобятся.

Вечером Уилла верхом отправилась в прерию. Солнце, повисшее над западной грядой, истекало кровью, окрашивая небо в багряный цвет. Нужно было успокоиться, разобраться в собственных мыслях и чувствах. Кобыла по имени Аппалуза игриво перебирала ногами и закусывала удила.

– Ладно, красотка, хочешь порезвиться – давай.

Уилла отпустила поводья, и кобыла сразу же припустила галопом. Они мчались навстречу сгущающимся сумеркам, прочь от домов, людских голосов, огней. Впереди простиралась долина, по которой петляла неспешная река.

Они скакали вдоль берега, двигаясь на восток. В небе зажглись первые звезды. Было очень тихо, лишь шумела вода да стучали копыта. Вокруг паслись стада, в небе кружили ночные ястребы. Взлетев на вершину невысокого холма, Уилла огляделась по сторонам и увидела повсюду одно и то же: чередование света и тени, редкую порцию деревьев, колышущиеся травы, бесконечные зигзаги изгородей. Очень далеко, на самом горизонте, светились огни соседнего ранчо.

Там находились земли Маккиннонов.

Кобыла вскинула голову, фыркнула, и Уилла натянула поводья.

– Что, не набегалась еще?

Нет, кобыла не набегалась. Да Уилла и сама еще выплеснула не всю ярость, не всю энергию. Как бы избавиться от горечи, бессильной злобы, обиды? Ни к чему тащить за собой весь этот груз в грядущий год, который и без того обещает быть тяжелым. Девушка зажмурилась и подумала, что ей бы не год, хотя бы час продержаться. Главное – не реветь. Ни из-за Джека Мэрси, ни из-за его младшей дочери.

Она полной грудью вдохнула ароматы травы, ночи, конского пота. Трезвый расчет – вот что ей нужно. Полный контроль над собой и ситуацией. Нужно придумать, как приструнить так называемых сестер, навязанных ей против воли. С одной стороны, необходимо удержать их на ранчо, с другой – не давать им распускаться. Но главное, чтобы они никуда не сбежали.

С надсмотрщиками, которых завещание к ней приставило, пожалуй, можно будет совладать. Нэйт – зануда, но с ним больших проблем не будет.

Уилла пустила лошадь легкой рысью. Нэйт не будет особенно вредничать, лишь выполнит свой долг – не больше и не меньше. А это значит, что он не будет совать нос в повседневную жизнь ранчо, ограничится общим контролем.

Бедолагу даже можно пожалеть. Уилла слишком давно его знала и слишком хорошо к нему относилась, чтобы допустить мысль о каком-нибудь злом умысле с его стороны. Нэйт – парень честный, справедливый и ненавязчивый.

Но что делать с Беном Маккинноном? При этой мысли внутри у нее все закипело. Маккиннон – орешек покрепче. Уж он-то поглумится над ней от души, будет придираться к мелочам, путаться под ногами, а она не сможет дать ему от ворот поворот. Ну ничего, мрачно улыбнулась Уилла, Бену тоже придется попотеть. Легкой жизни он не дождется.

Больше всего ее бесило то, что она отлично понимала, зачем Джек Мэрси все это затеял. Уилла подняла раскрасневшееся от ярости лицо, вдохнула холодный воздух и увидела вдали огни ранчо «Три скалы».

Маккинноны и Мэрси были соседями уже на протяжении нескольких поколений. Через несколько лет после того, как индейцы сиу расправились с генералом Кастером, двое охотников, промышлявших в горах, решили рискнуть: купили в Техасе скот по дешевке и перегнали его на север, в Монтану. Но партнерствовали они недолго – поделили стадо и землю, так что вместо одного ранчо получилось два.

С тех пор «Три скалы» и «Мэрси» постоянно соперничали, разрастались, боролись за процветание и влияние.

Джек Мэрси с вожделением взирал на земли Маккиннонов. Он знал, что эти владения нельзя ни купить, ни украсть. Но зато их можно было присоединить к своим землям. Если бы оба ранчо слились, то в результате образовалось бы самое крупное и самое мощное земельное владение на всем Западе.

Джек считал, что проще всего достичь этой задачи, если выдать дочку за кого-нибудь из Маккиннонов. Все равно от баб никакого проку быть не может. Уилла отлично понимала, что папочка собирался продать ее, как какую-нибудь породистую телку. С точки зрения Джека, достаточно было выставить перед молодым бычком аппетитную коровку, а остальное довершит природа.

Раз уж нет сына, Джек решил, что подманит земли Маккиннонов своей дочкой. Все вокруг знают, что она – подманка для Бена Маккиннона, кипятилась Уилла, сжимая пальцами поводья. При жизни у Джека этот трюк не получился, так он решил добиться своего хоть из могилы.

Да как все рассчитал! Если младшая дочь, прожившая с ним всю свою жизнь, работавшая ради него, окажется недостаточно хорошей наживкой, – что ж, Джек запас еще парочку телок.

– Будь ты проклят, папочка, – прошептала она, надвигая шляпу на глаза. – Ранчо принадлежит мне, моим оно и останется. Ты не дождешься, чтобы я легла под Бена Маккиннона или под кого-то другого.

Уилла увидела вдали свет автомобильных фар и пошептала лошади на ухо, чтобы та не нервничала. С такого расстояния, да еще в сумерках, самой машины не было видно, но ехала она по направлению к «Трем скалам». Уилла недобро улыбнулась:

– Никак вернулся из Боузмена?

Она инстинктивно распрямилась в седле, вздернула подбородок. Воздух был так чист и прозрачен, что, несмотря на расстояние, она отчетливо услышала, как хлопнула дверца машины, как радостно залаяли собаки. Интересно, оглянется ли Бен на прерию? Если оглянется – наверняка увидит на вершине холма темный силуэт человека верхом на лошади. Бену нетрудно будет догадаться, кто наблюдает за ним с территории соседнего ранчо.

– Поживем – увидим, Маккиннон, – прошептала Уилла. – Увидим, кто здесь хозяин.

В небе зажегся пузатый месяц, и снизу немедленно донесся мелодичный вой койота. Уилла снова улыбнулась. Взять хотя бы койота, подумала она – воет красиво, а питается падалью.

На ее земле охотникам за падалью места нет.

Потянув поводья, она поскакала домой, омытая лунным светом.

3

– Похоронили, значит, сукиного сына.

Бен навалился на луку седла и скептически покачал головой, глядя на Нэйта. Глаза Маккиннона поблескивали зеленым холодом из-под широкой серой шляпы.

– Жаль, не попал на похороны. Говорят, народу была уйма.

– Это уж точно.

Нэйт рассеянно похлопал черного жеребца по лоснящемуся крупу.

Адвокат застал Бена Маккиннона, когда тот уже собрался отправиться в горы.

С точки зрения Нэйта Торренса, ранчо «Три скалы» было самым красивым в Монтане. Главная усадьба идеально сочетала функциональность и уют. Дом не был похож на дворец Джека Мэрси. Это было бревенчатое здание на каменном фундаменте со множеством крылечек, веранд, террас, где хорошо просто посидеть и посмотреть на горы.

Славный был дом, аккуратный, кипящий жизнью, но при этом отнюдь не суетливый.

Из загона донеслось недовольное мычание. Подросших телят разлучали с их мамашами, и молодняк всячески выражал свое возмущение. Бычкам уготована участь похуже, подумал Нэйт, – отпилят рога, да еще кастрируют.

Вот почему сам Нэйт предпочитал разводить лошадей.

– Я знаю, у тебя много работы, – сказал он. – Не хочу отрывать тебя от дел, но считаю своим долгом кое-что прояснить.

– Валяй.

Бен и в самом деле думал о работе. Октябрь кончался, надвигался ноябрь, а в здешних местах зима наваливалась внезапно, без предупреждения. Сегодня в небе светило солнышко, и природа притворялась сущим ангелом. На лугах паслись лошади, люди разгуливали в одних рубашках. Но зевать было нельзя. Нужно проверить все изгороди, успеть собрать урожай, пригнать те стада, которые не остаются на зимних пастбищах.

Бен посмотрел через плечо туда, где начинались земли Мэрси. Можно не сомневаться, что Уилла сегодня тоже думает исключительно о делах.

– Нэйт, я не хочу сказать ничего плохого про твой профессионализм, но, по-моему, завещание гроша ломаного не стоит.

– Оно сформулировано весьма четко и ясно.

– И все равно это чушь и казуистика.

Они были близкими друзьями, и потому Нэйт не обиделся.

– Девчонка, конечно, может оспорить завещание в суде, но сделать это будет ой как непросто.

Бен еще раз посмотрел в юго-западном направлении, представил Уиллу Мэрси и покачал головой. В седле Маккиннон сидел так же прочно, как люди обычно сидят в кресле. Ничего удивительного – все тридцать лет своей жизни Бен провел на лошади. Он был высок ростом, но, конечно, пониже Нэйта. Фигура поджарая, мускулистая; золотисто-каштановые волосы, обожженные солнцем, свисают до воротника. Глаза острые, как у ястреба, и такие же холодные. Лицо обветренное, привыкшее к непогоде. На подбородке шрам – в детстве неудачно поиграл в ножички с братом.

Бен рассеянно потер шрам ладонью – это был его привычный жест, выражавший задумчивость. Когда Нэйт впервые сообщил ему условия завещания, Маккиннон чуть не лопнул со смеху. Теперь же, когда завещание вошло в силу, ситуация уже не казалась ему такой забавной.

– Как она это восприняла?

– Паршиво.

– Жаль. Она любила этого старого мерзавца. Уж не знаю почему. – Бен снял шляпу, провел рукой по волосам, снова нахлобучил головной убор на глаза. – Представляю, как она бесится из-за того, что Джек поручил это дело именно мне.

Нэйт усмехнулся:

– Конечно, бесится. Но из-за кого-нибудь другого она бесилась бы точно так же.

Так-то оно так, но не совсем, подумал Бен. Интересно, знает ли Уилла, что ее папаша однажды предлагал ему свою дочку в жены, суля в приданое десять тысяч акров пастбищных лугов. Тоже еще монарх выискался, объединитель королевств.

Сощурившись от солнца, Бен подумал, что Джек скорее пустил бы все свое добро на ветер, только бы не лишаться власти.

– На самом деле она вполне может управлять ранчо без твоей и моей помощи, – сказал Маккиннон. – Но я сделаю, что обещал. Честно говоря… – Он самодовольно ухмыльнулся. – Я получу массу удовольствия, бодаясь с ней по всякому поводу. А на что похожи остальные сестры?

– Они разные. – Нэйт облокотился на бампер своего «Рейнджровера». – Средняя сестра, ее зовут Лили, такая робкая, запуганная. Того и гляди с перепугу из кожи выпрыгнет. И еще у нее синяк на лице.

– Попала в аварию?

– Нет, похоже, попала под чей-то кулак. Она разведена, причем суд запретил бывшему мужу приближаться к ней ближе чем на сто метров. У него несколько приводов за избиение жены.

– Вот подонок.

С точки зрения Маккиннона, мужчина, бьющий женщину, еще хуже, чем ковбой, бьющий лошадь.

– Лили охотно согласилась здесь остаться, – продолжил Нэйт, неторопливо сворачивая сигарету. – Должно быть, считает, что может здесь укрыться. Старшая сестра – шикарная штучка. Живет в Лос-Анджелесе, итальянский костюм, золотые часики и все такое. – Он чиркнул спичкой. – Пишет сценарии для кино и жутко разозлилась, когда узнала, что ей необходимо просидеть в нашей глуши целый год. Но из-за денег согласна потерпеть. Сейчас она улетела в Калифорнию за вещами.

– Представляю, как они будут цапаться с Уиллой.

– Уже. – Нэйт выпустил облачко дыма. – Должен признать, зрелище было захватывающее. Правда, Адам довольно быстро их усмирил.

– Да, он единственный, кто способен усмирить Уиллу.

Бен потянулся, седло заскрипело. Вороному Пугачу надоело стоять на месте, он замотал башкой, нетерпеливо переступил копытами.

– Ладно, я поговорю с ней. Нужно только проверить горную бригаду. Похоже, буря надвигается. Зашел бы в дом, у мамы там кофе на плите.

– Спасибо, но мне пора. Своей работы по горло. Увидимся.

– Пока.

Бен посмотрел, как Нэйт садится в «Рейнджровер», свистнул собаке и напоследок сказал:

– Не бойся, Нэйт. Мы не допустим, чтобы она потеряла свое ранчо.

Нэйт поправил шляпу, потянулся к ключу зажигания.

– Само собой, Бен. Ранчо останется при ней.

В такой славный денек ехать верхом по долине – одно удовольствие. Бен не торопился, лошадь не гнал, ехал себе, поглядывая по сторонам. Скот к осени здорово набрал вес. Надо будет забить часть мясного стада. Остальных можно годик попридержать, пусть поедят травки.

Отбор скотины на убой, а также продажа поголовья уже пять лет считались обязанностью Бена. Родители потихоньку передавали управление «Тремя скалами» в руки сыновей.

Высокая, все еще зеленая трава простиралась сколько хватал глаз, лишь кое-где темнели рощи и перелески. В небе раздалось жужжание, Бен с улыбкой запрокинул голову. Его брат Зак чертил по небу круги на своем самолетике. Бен помахал брату шляпой. Мохнатый Чарли, шотландская овчарка, возбужденно носился взад-вперед. Самолетик приветственно покачал крыльями.

Трудно было свыкнуться с мыслью, что младший братишка уже отец семейства. Но так уж сложилось. Достаточно было Заку кинуть один взгляд на Шелли Петерсон, и он втюрился по самую шляпу. Двух лет не прошло, а Бен уже дядя. В последнее время Бен вообще почему-то стал чувствовать себя чуть ли не стариком. Такое ощущение, словно он старше Зака не на три года, а на все тридцать.

Бен направил коня вверх по склону лесистого холма. Тут было свежо и прохладно. На глаза Маккиннону попался олений след. В другое время Бен с удовольствием поохотился бы. Мать так любит свежую оленину. Вот и Чарли с надеждой оглянулся на хозяина, понюхал землю. Псу не терпелось в дело. Но Бен сегодня был не в том настроении, чтобы охотиться.

Он чувствовал в воздухе запах снега. Если подняться повыше в горы, там уже все белым-бело. Канадские гуси потянулись к югу, а это значит, что зима будет ранней и суровой. Даже ручей, сбегавший вниз по склону, журчал уже как-то по-зимнему.

Стволы сосен стали крепче, земля уже не проминалась под копытами. Бен ехал вдоль ручья. Здешние леса он знал не хуже, чем двор собственного дома. Вон сухая ольха, под которой они с Заком когда-то искали зарытое сокровище. Неподалеку поляна, где Бен завалил своего первого оленя. Отец стоял рядом с мальчиком, наблюдал. В этом ручье в детстве Бен ловил форель – ее тут прорва, только сунь в воду руку.

Где-то здесь скала, на которой Бен вырезал кремнем имя своей первой любви. Должно быть, буквы с тех пор уже стерлись. Хорошенькая Сюзи Болайн в том же году сбежала в Хелену с гитаристом.

Даже сейчас, столько лет спустя, сердце у него сжалось от этого воспоминания, хотя сентиментальным Бен себя отнюдь не считал. Он неспешно ехал вверх по склону, среди скал и зарослей своего детства. Конь сам находил тропу, а вокруг пестрели немыслимыми осенними красками деревья, похожие на красоток, принарядившихся для субботнего бала.

Наверху воздух был разреженней и холодней, сильнее пахло снегом. От удовольствия Бен аж присвистнул. Он с пользой съездил в Боузмен, но ужасно соскучился по родным местам – по простору, одиночеству, запаху земли. С собой он взял одеяло – мол, на всякий случай, хотя на самом деле уже твердо решил, что ночку-другую непременно проведет у костра.

Можно подстрелить зайца, поджарить рыбки или, на худой конец, с ковбоями переночевать. Можно и в одиночку. Пора перегонять стадо на равнину. Если в воздухе так сильно пахнет снегом, значит, скоро заморозки. Оставлять стадо на горном пастбище ни в коем случае нельзя. Но ничего, время еще есть.

Он на миг остановился, зачарованный красотой пейзажа: зеленый луг с пасущимися коровами, быстрая горная речка, ковер полевых цветов, ароматы, щебетание птиц. Как люди живут в закопченных городах, среди каменных коробок, толп и бесчисленного количества проблем?

Где-то неподалеку хлопнул выстрел, и конь дернулся. Бен тоже встрепенулся. Охотник в здешних местах – не редкость, но все же… Раздался еще один выстрел, Маккиннон пришпорил коня и понесся рысью в том направлении.

Сначала он увидел лошадь и сразу узнал ее. Аппалуза крупно дрожала всем телом, привязанная к ветке дерева. Сладко и пьяняще пахло кровью, внутри у Бена все сжалось. Но почти сразу же он увидел Уиллу. Она стояла с винтовкой в руках, а у ее ног лежал здоровенный гризли. Чарли глухо зарычал, рванулся вперед, но, повинуясь команде хозяина, вынужден был умерить пыл.

Маккиннон подождал, пока Уилла обернется, и лишь потом спрыгнул на землю. Лицо у нее было бледное, темные глаза блестели.

– Ты уверена, что он сдох?

– Уверена.

Уилла нервно сглотнула. Она терпеть не могла вида крови, а уж убивать живую тварь – тем более. Не могла спокойно смотреть, как куриц режут – потом кусок в горле застревал.

– У меня не было выбора, он сам на меня кинулся.

Бен кивнул, на всякий случай вынул из чехла ружье и приблизился к медведю.

– Ну и туша.

Страшно было подумать, что эта туша могла бы сделать с всадницей, если б застигла ее врасплох.

– Медведица, – негромко констатировал Бен. – Значит, и медвежата где-то неподалеку.

Уилла убрала ружье и сказала:

– Я и сама догадалась.

– Хочешь, я ее освежую?

– Я справлюсь без тебя.

Бен кивнул, но тем не менее вынул нож.

– И все-таки я тебе помогу. Медведица здоровущая. Жалко, что с твоим стариком так вышло.

Уилла тоже обнажила нож – широкий, острый, такой же, как у Бена.

– Ты же его ненавидел.

– Все равно жалко. Ведь ты-то относилась к нему нормально.

Он взялся за работу, стараясь поменьше пачкаться, но все равно перемазался в крови и сале.

– Утром Нэйт заезжал.

– Это меня не удивляет.

В стылом воздухе пахло кровью. Подошел Чарли, помахивая хвостом, тактично ткнулся мордой в требуху. Бен поднялся над тушей, заглянул Уилле в глаза.

– Я знаю, ты злишься. Валяй, не стесняйся. Но учти: это чертово завещание сочинял не я. Что от меня требуется – сделаю. И прежде всего я хочу знать, чего это ты разъезжаешь тут в одиночестве.

– По той же причине, что и ты. У меня в горах люди и скотина. Нужно переправить их вниз. Можешь быть уверен, что я свое дело знаю не хуже, чем ты.

Он помолчал, ожидая, не скажет ли она чего-нибудь еще. Ему всегда ужасно нравился ее голос – хрипловатый, словно чуть подернутый ржавчиной. Как будто она недавно проснулась. Бен не раз сокрушался из-за того, что такой сексуальный голос достался не тому, кому надо.

– Нам вместе год куковать, так что будет время посмотреть, на что ты способна.

Уилла на это ничего не ответила, и Бен, облизнув губы, спросил:

– Башку на стенку повесишь?

– Нет. Охотничьи трофеи – это забава для мужчин. Мужики любят хвастаться, а мне это ни к чему.

Бен усмехнулся:

– Это точно, трофеи мы любим. Из тебя тоже получился бы неплохой трофей. Ты настоящая красотка. Впервые говорю девчонке комплимент, стоя над кучей медвежьей требухи.

Устоять перед его обаянием было непросто, но Уилла не поддалась. За последние годы противиться чарам Бена Маккиннона вошло у нее в привычку, стало чуть ли не смыслом жизни.

– Мне не нужна твоя помощь – ни с медвежьей шкурой, ни с хозяйством.

– И тем не менее я тебе помогу и с первым, и со вторым. Можем делать это по-доброму, а можем собачиться – выбирай сама. – Он рассеянно потрепал Чарли по загривку, и пес тут же сел рядом с ним как вкопанный. – Мне, по правде говоря, наплевать.

Он заметил, что под глазами у нее тени – словно кто-то чуть примял пальцами золотистую кожу. Да и губы, всегда казавшиеся Бену такими аппетитными, сурово поджаты. Похоже, плакала. Лучше уж пусть злится – и он знал, как этого достичь.

– А твои сестренки? Они такие же красотки? – Уилла не ответила, тогда Бен продолжил: – Уверен, что они повежливей, чем ты. Надо будет наведаться, познакомиться с ними. Пригласила бы ты меня на ужин, а? Посидели бы, поговорили бы, как быть с твоим ранчо. – Ее глаза вспыхнули опасным пламенем, и Бен довольно ухмыльнулся. – Сработало. Так я и думал. Господи, какое у тебя личико! От злости ты прямо расцветаешь.

Уилле не нравилось, когда он называл ее красивой, – от этого внутри у нее все сжималось и делалось как-то не по себе.

– Заткнулся бы ты. Займись лучше тушей.

Бен сидел на корточках, изучающе посматривал на Уиллу.

– А может, не будем разводить всю эту волынку? Давай лучше поженимся, и дело решится само собой.

Вцепившись в рукоятку окровавленного ножа, Уилла сделала три медленных, глубоких вдоха. Она отлично понимала, что Бен ее провоцирует, хочет, чтобы она заорала, затопала ногами. Не дождется! Чуть склонив голову, Уилла ледяным тоном заметила:

– Скорее эта дохлая медведица оживет и отгрызет тебе задницу, чем я соглашусь стать твоей женой.

Бен встал, крепко взял ее за запястье. Она дернула руку, но высвободиться не смогла, а Маккиннон доверительно сказал:

– Ты меня видала в гробу, я – тебя. Но я подумал, что мы могли бы договориться по-хорошему. Жизнь – штука длинная, а год – не так уж много.

– Иногда и один день – слишком много. Отпусти меня, Бен. – Она смотрела на него снизу вверх. – Не советую шутить с женщиной, у которой нож в руке.

Бен запросто мог бы выбить нож из ее руки, но решил, что лучше этого не делать.

– Будешь портить мне жизнь, да?

Наверняка будет, и это не только раздражало его, но и почему-то возбуждало. Уилла поразительным образом умела вызывать в нем два этих несовместимых ощущения.

– Заруби себе на носу: мне ничего твоего не нужно, – продолжил он. – И не надейся, что я соглашусь променять свою свободу на кусок земли и стадо коров.

При этих словах Уилла побледнела, а Бен удовлетворенно кивнул.

– Мы с тобой отлично понимаем друг друга. Может, я и женюсь на одной из дочек Джека, но с тобой у меня чисто деловые отношения.

От оскорбления кровь бросилась ей в голову.

– Ах ты, сукин сын…

Бен на всякий случай вцепился и во вторую руку, сжимавшую нож.

– Я тоже люблю тебя, милая. Давай-ка лучше подвесим медведя, а тебе не мешает умыться.

– Я подстрелила медведя, я и подвешу…

– Не стоит шутить с мужчиной, у которого нож в руке, – лучезарно улыбнулся Бен. – Давай не будем портить друг другу кровь, а?

– Не получится! – со страстью и отчаянием воскликнула она. – И ты сам это знаешь. Понравилось бы тебе, если бы ты оказался на моем месте?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.