Астровитянка - Астровитянка (сборник)

Весь подземный зал зарос густым, почти непроходимым кустарником с мясистыми зелёными листьями и ярко-красными стручками. На ветках кустарника сидели многочисленные серые птицы размером с курицу. Они не чирикали и не свистели, а только громко шипели – как змеи. Головы этих птиц более всего походили на черепашьи – тупые, без клювов, с лысой кожей, висящей складками на длинной шее. Птицы беспрерывно срывали с веток стручки и дружно их жевали.

– Растительноядные змеептицы! – удивился Джерри.

Змеептицы или птицезмеи летали плохо – лишь неуклюже перепархивали с куста на куст. На этих же кустах виднелось множество сплетённых из листьев гнёзд. Одна птица столкнула другую в борьбе за стручок; тяжёлая птицезмея перелетела на соседнюю ветку, но не сумела удержаться на тонком качающемся насесте и свалилась на землю. Кусты немедленно зашуршали, и оттуда выскочил симпатичный белый козлёнок с маленькими рожками. Он мгновенно вцепился в длинную шею птицы острыми зубами и перекусил её.

– О боги! – изумлённо пробормотал Смит. – Хищные козы…

Бедному плотоядному козлёнку не дали спокойно пообедать. Из кустов горохом посыпались жалобно блеющие пасторальные козочки. Они подбежали к счастливцу со змеекурицей в зубах и тут же разорвали в клочья не только его добычу, но и самого удачливого охотника.

– Меня сейчас вырвет… – жалобно пробормотал Джерри, и Никки его понимала.

– Чудовищно! – потрясённо сказала она.

– Классическая замкнутая экосистема. – Хао был невозмутим. – Растительность, травоядное и хищник.

– И ещё, как минимум, набор гнилостных бактерий… – зажала Никки нос. Действительно, в пещере здорово попахивало тухлятиной и помётом.

За научной дискуссией ребята не заметили, что под террасой собралось уже штук сорок беленьких козочек и козликов, которые во все глаза смотрели на них – четвертый и очень аппетитный биологический вид, неожиданно появившийся в их пещере.

Лишь козлята, уже пообедавшие змеекурицей и удачливым собратом, не проявляли интереса к гостям – они дружно вылизывали свои окровавленные шкуры, смущённо, не глядя друг на друга. Кажется, они понимали, что погорячились. Козлёнок с чёрным пятном вокруг левого глаза грёб копытами листья, пытаясь замаскировать следы каннибальской трапезы, и нервно косился на тропинку, выходящую из зарослей.

– Тарантул их задери, – озаботился Смит. – Как нам прорваться дальше? – Он указал на противоположную террасу с дверью. – По таким кустам мы быстро бежать не сможем. А этих козочек тут сотни, у нас может не хватить боезапаса.

– Кроме того, даже если мы прорвемся, – заявила Никки, – то уложим столько этих… зубастиков, что экологическое равновесие пещеры может быть нарушено…

– Ты что – жалеешь этих монстров? – удивлённо спросил Джерри.

– Они не виноваты, что люди сделали их такими, – покачала головой Никки. – Они живут, как могут. Как и сами люди.

Она внимательно осмотрела стены и потолок, потом вытащила из рюкзака длинную тонкую синтерёвку с двумя крюками и молотком-топориком. Один крюк она крепко забила в стену и проверила его на прочность.

– Что ты собираешься делать? – спросил её Смит.

Никки не ответила, а сложила синтерёвку кольцами и подвесила за спину.

– Отойдите на край террасы, – скомандовала она.

Все послушались. Никки легко отбежала в дальний конец балкона, развернулась и вдруг рванула вдоль стены так, что воздух засвистел вокруг. Она промчалась мимо изумлённых и встревоженных друзей, долетела до другого края террасы и… прыгнула на стену круглой пещеры. Ребята онемели.

Никки, быстрая как ветер, бежала по вертикальной стене. Её тело располагалось почти горизонтально – с наклоном вверх. Верёвка разматывалась за Никки длинным шлейфом. Несколько секунд такого бега по стене – и чёрная фигурка спрыгнула на противоположную террасу.

– Во дает! – восхитился Смит.

А Джерри с Хао шумно перевели дух.

Никки быстро забила второй крюк – пониже первого – и туго, как струну, натянула синтерёвку.

– Цепляйтесь! – крикнула она.

И ребята по очереди переправились через зал, прицепившись крючками за трос. Козочки на земле высоко подпрыгивали и жалобно мемекали – не хотели расставаться с новыми друзьями. На середине троса Джерри остановился отдохнуть и посмотрел вниз – на небольшое центральное озерцо, вокруг которого собрались толпы хищных козляток.

– Пора переписывать сказку «Волк и семеро козлят», – проворчал он, – и пожалеть бедного волчину…

Наконец все очутились на противоположной террасе.

– Ты очень рисковый человек, – сказал Джерри, неодобрительно глядя на Никки.

– Ерунда, – пожала она плечами. – Это был трюк с запасом. Центробежный эффект вполне достаточен, чтобы бежать по закругляющейся стене. Чистый расчёт… раньше в цирках даже трюк такой показывали – гонки мотоциклов по вертикальной стене.

– Но ты же – не мотоцикл! – возразил сердитый Джерри.

– Это ещё вопрос, – печально ответила Никки и повернулась к ржавой двери.

Новое путешествие по переходам оказалось самым длинным. Ходы стали множиться и ветвиться, идти то уступами вверх, то – в виде скользкой горки – вниз. Джерри совершенно потерял представление, куда они идут. Он только чувствовал голод и усталость.

Наконец объявили привал в небольшой песчаной пещере, поросшей редкими синеватыми кактусами с иголками, завитыми штопором, и – слава космическим богам! – без всякой крупной живности. Только стайки белых бабочек с зелёными фосфоресцирующими цифрами на крыльях кружились в воздухе, да возле стены зала мелкие малиновые пауки ходили муравьиными цепочками между двумя кучами мусора, переплетёнными паутиной. В пещере зияло шесть ходов в разных направлениях.

Когда путешественники перевели дух, Джерри спросил:

– Куда дальше идём?

Никки указала рукой:

– В этот проход. Сейчас мы в полукилометре от Главной башни и метров на сто ниже. Пойдем в её сторону.

– Откуда ты знаешь? – удивился Смит, отмахиваясь от бабочки номер девять, полюбившей его с первого взгляда.

– У меня есть гирокомпас, и мой компьютер фиксирует все повороты, – сказала Никки. – Я составила приличную карту того, что мы уже прошли, и выбираю проходы, которые могут нас вернуть в Колледж в обход того болота с лягушатками.

Они сидели и наслаждались отдыхом. Вдруг песчаные волны между кактусами расплылись и стали странно блуждать, а пол заметно задрожал. Все вскочили на ноги и прислушались.

– Это снизу, – указала Никки на пол.

У Джерри возникло ощущение, что под тонким полом пещеры шёл – вернее, с хрустом протискивался – носорог, и каждый его шаг заставлял вибрировать каменные стены.

– Что это? – удивлённо воскликнул Джерри.

– Не знаю, – сказала поражённая Никки. – Какой-нибудь супержук или мегаброненосец.

– Большие сухопутные животные – всегда растительноядные, – авторитетно заявил Хао. – Эта штука не должна нападать на других зверей.

– Может, она и не нападает, – хмыкнула Никки, – если замечает. А если не обратит внимания, то схрумкает – как корова жучков в траве.

– Заблудившийся робот-диггер? – предположил Джерри.

– Я в нижние ярусы не полезу без личного гранатомёта и пары боевых роботов, – решительно заявил Смит.

– Туда никто и не идёт, – успокоила Никки. – Мы движемся кратчайшей дорогой к выходу.

Топот и дрожание постепенно затихли, но отдыхать расхотелось, и путешественники поспешили вперёд. Метров через сто они упёрлись ещё в одну дверь. Тут уж понадобилось и умение Никки вскрывать замки, и трос, который они вчетвером тянули изо всех сил, – пока дверь не рыкнула и не приоткрылась.

Из освещённого проема посыпалась растительная труха и донёсся нестройный хор гортанных криков. Все насторожились.

Смит заглянул:

– Птицы вроде…

Все потихоньку выбрались на террасу, заваленную кучами хвороста и пометом. Воняло там здорово. Не успели они опомниться, как Смит крикнул:

– Берегись!

И на них обрушилась туча большущих клювастых птиц с кожистыми двухметровыми крыльями.

Джерри свирепо отмахивался от них дубинкой и бронированными кулаками, стараясь прикрывать спину Никки. Девушка стреляла сразу из двух своих пистолетов – и парализованные птицы плюхались на пол. Крылья переставали их держать, но они продолжали шипеть и сверкать красными глазами.

Смит отстреливался снотворными очередями. Хао отгонял птиц мечами.

Одна из гарпий резко спикировала на спину Смиту и уже нацелилась пырнуть его острым клювом в шею. Хао молча и быстро взмахнул клинком, и звук распоротого воздуха закончился хлюпающим ударом.

Брызнула кровь.

Атака поутихла – птицы взлетели повыше и, как показалось Джерри, стали прицельно гадить.

– Чёрт! – воскликнул Смит. – Мы вляпались в их гнездовье! Надо быстрее уходить вперёд!

– Там нет зверья? – спросила Никки, переводя дух.

– Не видно. Выход впереди – метрах в ста.

Они, продолжая отгонять единичных пернатых агрессоров – или защитников? – спрыгнули с террасы и отошли в середину обширной пещеры, имитирующей сухую степь. Птицы сразу оставили их в покое и вернулись к гнездовьям – погоревать над погибшими соседями и заодно поужинать ими. Эмоции не должны мешать аппетиту.

– Это птеродактили! – сказал Хао. Вид у него был взъерошенный: глаза горели, лицо забрызгано кровью, комбинезон в помёте и каких-то длинных бурых шерстинках. Остальные выглядели не лучше.

Убедившись, что в прохладной просторной пещере нет опасного зверья – только птеродактили на террасе, разнообразные птицы на скалах и мелкие полёвки в путанице низких травяных метёлок, – ребята устроили привал возле озерца, где умылись и привели себя в порядок. Оказалось, что за исключением ловкого Хао все получили приличные ссадины и синяки от клювов этих существ – ископаемых, но вполне бодрых.

– Дьявол! – прорычал Смит, смачивая дезинфицирующим лекарством глубокую царапину на левой кисти и стиснув зубы от боли. – Почему эти доморощенные генетики не развлекались выведением каких-нибудь квадратных дынь с шоколадным вкусом, певчих птичек с хоботом или рыбок с приятной улыбкой и красивыми ножками?.. Почему обязательно надо выводить зубастое, опасное и с когтями?!

Вопрос был явно риторическим. Пока они шли до противоположной двери, на глаза попались восьмиглазые ястребы, совы с двумя клювами и даже диковинная четырёхкрылая чёрная ворона, которая не каркала, а мелодично курлыкала. Мышей увидеть вблизи не удалось – они на контакт не шли. Но можно было побиться об заклад, что и здешние мышки – ещё те твари.

Дверь из зала прерий открылась без проблем, и они попали в узкий и совершенно тёмный ход. Они включили фонарики и побрели вперёд, здорово уставшие за десять часов этого подземного путешествия на одной воде и нескольких конфетах. Смит прокладывал дорогу, все шли за ним и молчали. Вдруг Никки замерла:

– Подождите!

Экспедиция остановилась. Никки внимательно рассматривала стену пещеры, хотя она ничем не отличалась от ранее пройденных.

– Что там? – спросил Смит.

Джерри молчал – он понимал, что Никки что-то «заметила» совсем не глазами, а теми самыми дополнительными чувствами – с шестого по четырнадцатое примерно. Джерри в очередной раз почувствовал гордость за то, что он сделал нечто реальное собственными руками и это оказалось полезным для Никки.

Никки вытащила молоток-топорик и принялась долбить стенку. Несколько сильных ударов – и она выбила из стены что-то продолговатое.

Все заинтригованно рассматривали добычу – вцементированный в камень чудовищный треугольный зуб. Он был тройным – с двумя дополнительными зубиками по краям.

– Что это? – спросил Джерри.

– По-моему, это зуб древней акулы, – решил Смит. – Я видел такие в музее.

– Что, в Запретных Пещерах и акулы плавали? – удивился Джерри.

– Это, очевидно, ископаемый зуб, очень древний, – высказался Хао.

– Но на Луне не было акул! – хмыкнул Смит.

– Зато были на Земле… – пробормотал Хао.

– Ха! – недоверчиво откомментировал Смит.

– Я тоже думаю, что это ископаемый зуб земной акулы, – сказала Никки. – Их очень много находят на Земле. Сильный астероид выбил и перенёс часть земного вещества на Луну, зацепив и этот зуб. Этот удар был двести пятьдесят, сто или шестьдесят пять миллионов лет назад.

– Это важная находка! Она подтверждает твои идеи насчёт образования Луны! – разволновался Джерри.

– Для меня – да. Для других – ничего это не подтверждает. Скажут – редкая случайность, вовсе не закономерность. Надо перекопать горы, чтобы найти нужное количество земных окаменелостей и статистически доказать, что перенос вещества с Землю на Луну шёл постоянно и закономерно, а не только случайным мегаударом. Факты часто ничего не доказывают – их ещё нужно правильно интерпретировать. Астрономы триста лет смотрели на Луну в телескопы, но видели в метеоритных кратерах лишь следы вулканической деятельности.

– Да?! – поразился Джерри.

– Ты не представляешь, какими дураками могут быть учёные.

– Что же тогда говорить про остальных людей? – фыркнул Смит.

– А про остальных мы и не говорим, – вздохнула Никки и засунула акулий зуб в рюкзак. – Люблю сувениры!

Смит снова двинулся вперёд. Ход забирал вверх, но становился всё темнее и теснее – плечи путешественников задевали и обрушивали гроздья бесцветных вонючих грибов, свисающих с осклизлых стен. Вот уже пришлось идти, склонившись в три погибели и чертыхаясь. Любое – даже осторожное – поднятие головы всё равно заканчивалось тем, что потолок пещеры стукал по черепу, словно молотком. Вдруг Джигич остановился и снял с пояса пистолет. Все замерли, и фонари осветили впереди круглый люк. Смит с трудом его открыл, полез куда-то наверх по каменным ступенькам и крикнул сверху, радостно и громко:

– Ребята! Это Воющая Пещера!

Ребята оживились и закарабкались вслед.

В Поющей, или Воющей, Пещере физики Колледжа проводили разные эксперименты, и она была известна своим музыкальным песком. Когда идешь по тонкому пляжному песку, загребая его ногами, то на обычном пляже сухой песок бесшумно рассыпается под ступнями – и всё. Можно услышать лишь легкий шорох. В Воющей Пещере песок под шаркающими ногами издавал заметный свист или даже тонкий вой, отдающийся эхом в стенах. Многие школьники выбирали темой для физических рефератов происхождение этого звука, но до сих пор точная причина этого эффектного явления оставалась неизвестной. Вероятно, физики-преподаватели специально скрывали правильные рефераты, оставляя для последующих поколений студентов такую интересную тему исследований.

Самым замечательным свойством Воющей Пещеры в глазах усталых подземных путешественников было то, что из неё шёл хорошо знакомый коридор в физико-математический корпус, следовательно, их подземное, вернее, подлунное путешествие закончилось. Пробравшись сквозь люк, ребята столпились на узком балкончике, расположенном под потолком. Скальный уступ полностью маскировал ход, через который они вошли.

В Воющей Пещере по субботнему вечернему времени никого не было. Никки вбила крюк в стену и сбросила тонкую верёвку вниз. Они осторожно спустились, и девушка выдёрнула шнур из петли клина – чтобы не оставлять следов.

– Вперёд, ребята, как раз успеем на ужин! – воскликнул с горящими глазами голодный Джигич.

Все без колебаний согласились, а Никки с чувством поблагодарила ребят:

– Спасибо за то, что пошли со мной. Хотя это оказалось весьма опасно… Но мне нужно было побывать здесь…

Девушка неслышно добавила: «Я искала под землей прежнюю себя, но так и не нашла. Наоборот – сегодня я поняла, что моё детство сгорело без следа…»

– С тобой, Никки, я готов отправиться в любую экспедицию! – Поцарапанная смуглая пиратская рожа Смита расплылась в широкой улыбке.

Джерри промолчал, внимательно и встревоженно глядя на Никки.

«…Осталось понять, в какой экспедиции можно найти жизнерадостность, душевное спокойствие… и любовь». Девушка отвернулась от Джерри и друзей, и её жёсткое похудевшее лицо свело судорогой боли.

Понедельник начался с урока биологии профессора-генетика Франклин. Ее занятия всегда проходили интересно, а увиденное в Запретных Пещерах только подстегнуло интерес Никки к генетике. На этой лекции профессор излагала строение ДНК – дезоксирибонуклеиновой кислоты – хитрющей биологической молекулы-завитушки, главной генной пружины всего живого.

Под управлением ДНК организм генерирует тысячи белков, из которых и строит сам себя, включая клетки мозга, мышц и сосудов. Уотсон и Крик в 1953 году выяснили, что очень длинная – в несколько сантиметров каждая – молекула ДНК свернута в двойную спираль. Всего четыре аминокислоты образуют хрупкую нить ДНК, на которой держится вся земная жизнь и её эволюция. Профессор выговаривала названия этих аминокислот – аденин, тимин, гуанин, цитозин – с таким же чувством благоговения, с каким, наверное, древние греки-философы произносили имена четырёх элементов мироздания – воды, воздуха, земли и огня.

Франклин рассказала, что белковые цепи, построенные считыванием информации с ДНК, могут содержать уже до двадцати типов аминокислот, которые не могут складываться в простую спираль, а запутываются в виде чрезвычайно сложного пространственного клубка.

Вольдемар вызвал в середину аудитории голографическое изображение закорюки такой геометрической изощрённости, что студенты восхищённо загудели.

Профессор сказала:

– Типичный пример белка – гемоглобин крови. Трёхмерные структуры белков человека, животных и растений очень сложны и далеко не все ещё расшифрованы. Каждый ген в ДНК программирует производство одного белка. Тридцать тысяч человеческих генов дают столько же различных типов белков – и конструктор для сборки хомо сапиенса готов!

Сейчас много говорят о возможности кардинальной перестройки генома и самого человека, в том числе – для увеличения срока жизни. Как сохранить целостность человечества при этом? Это сложнейшая проблема, – вздохнула профессор, – увы, она беспокоит очень немногих…

В конце лекции профессор подошла к Никки. Добрая Франклин всегда выделяла девушку-Маугли из других студентов и даже не раз приглашала к себе в кабинет на чай, на полчаса домашней атмосферы.

– Ты уже много занятий ни о чём не спрашиваешь, Никки, – произнесла тихо и ласково профессор, стоя совсем рядом. – Тебе разонравилась биология?

От тёплых звуков её голоса у Никки засвербило в горле. Ей захотелось плюнуть на приличия и на глазах у всех студентов тесно прижаться к тёплой фиолетовой кофте профессора… Она справилась с этим странным порывом, кашлянула и сказала хрипловато:

– Мне очень нравятся ваши занятия, профессор, и у меня много вопросов, но они… не совсем на тему уроков и… может, слишком наивные…

– Хм… – задумчиво посмотрела на Никки профессор. – Я буду рада поговорить о твоих вопросах – совершенно не важно, как они соответствуют нашим лекциям. Давай выкладывай, не стесняйся – я постараюсь ответить на них.

– Ну хорошо… – вздохнула Никки. – Только вы присаживайтесь, профессор, мне неловко говорить, когда вы стоите. А вдвоём стоять и вовсе смешно…

Профессор послушно развернула ближайший стул и села за стол напротив Никки. Аудитория слегка шумнула и замерла.

Никки заговорила негромко, как будто рассуждая сама с собой:

– Почему на фотографиях глаза у оленей светятся зелёным, а у человека и крокодила – красным?

Почему клубника на вкус кислее, если пробовать её сразу после сладких конфет? Что происходит на языке при этом эффекте? Психический ли это феномен – реакция мозга на сигнал рецепторов языка или физиологический – изменение параметров самих рецепторов?

Почему человек теряет сознание при сильном ударе или невыносимой боли? И почему сознание потом возвращается? Это восстановление химического баланса или каких-то физических параметров мозга, например давления крови? Почему нашатырь так эффективен при обмороках? Является ли потеря сознания аналогом сна?

Что такое сон – с точки зрения биохимии? Почему нам нужно спать? Почему мы просыпаемся отдохнувшими и «утро вечера мудренее»? Иногда даже решения научных задач приходят во сне… Почему я вижу во сне такой странный перепутанный мир? Как возникает его сюжет или бессюжетность? Когда сон превращается в кошмар? Имеют ли кошмары какую-нибудь позитивную функцию для организма? Если нет – то какого чёрта эволюция нам их преподнесла?

Что такое память? Что такое элементы памяти? Молекулярным или клеточным языком записана информация в нашем мозгу? Или используются оба языка? Есть кратковременная память – на минуты, а есть долговременная – на годы. Чем они отличаются? Могу ли я записывать – и потом использовать – информацию прямо в мозг? Можно ли, хотя бы в принципе, считывать её с мозга, как с компьютерного кристалла?

Почему конечности легко формируются на стадии зародыша, а у взрослого человека способность к регенерации утрачивается? Взрослые ящерицы ведь могут отращивать себе новые лапы… Я тоже хочу иметь возможность регенерировать своё тело – вплоть до позвоночника и самого мозга.

Пауки в лесу плетут разные паутины, например, плоскую радиально-азимутальную паутину-«веер»; бесформенную трёхмерную паутину-«джунгли» с тоннелем для паука; паутину-«шляпу» – купол в трёхмерном облаке нитей. Маленькие и большие пауки одного вида плетут паутину разную по размерам, но одинаковую по форме. Значит, в ДНК паука сидит не только строение его тела, но и проект его любимой паутины. Животное прекрасно адаптирует к реальности свой проект и плетёт паутину даже в невесомости. Как это может быть записано в ДНК?

Песня канарейки уже зафиксирована в птичьих генах – где же там сидят эти ноты?

В чёрном ящике инстинкта прячется целый комплекс сложных биохимических и механических процессов. Вылупившись из куколки, бабочка уже знает, как двигать крыльями: складывать при взмахе вверх и расправлять при движении вниз. Как возникла и записана эта инструкция? Каким образом она приводится в действие? Как эта способность к полёту, будучи врождённой, управляется сигналами от мозга бабочки, выбирающей себе следующий цветок?

Как в ДНК, длинных органических молекулах, запечатлелись врождённые чувства – материнская любовь львицы к своему детёнышу, верность лебединых пар, самоотверженность муравьёв, бросающихся в огонь, угрожающий муравейнику?

Сложность процессов, происходящих в живом организме, не укладывается в голове. Как это всё организовалось и оптимизировалось? Как выросли крылья у бабочки? Естественный отбор? Надо взять миллионы червяков и подождать, пока у них отрастут крылья, что позволит им лучше питаться и размножаться? Но ведь миллионы бескрылых существ тоже вполне успешно выживают…

Как далеко заходит наследуемая мутация? Добавляет ли она лишь по паре волосков или способна подарить сразу пару лишних лап? Может ли она одним махом дать крылья червяку, превратив его в бабочку? Существует ли природная генная инженерия, которая смешивает гены разных видов и производит «химер», не возникающих при обычном размножении? Двигают ли эволюцию скачкообразные мутации вроде двухголовых змей и четырёхлапых петухов?

Собаки – дружелюбные животные. Из-за постепенного отбора самых добрых из обычных волков? Или приручены были волки особой, дружелюбной породы? Являются ли дружелюбие и агрессивность специфическими генетическими программами поведения – как узор паутины – или обе программы присутствуют одновременно? А ген дружелюбия управляет лишь соотношением производств гормона агрессивности и белка толерантности?

Когда человек начинает водить машину, он активно использует интеллект, чтобы спланировать свои действия и избежать столкновения. Вскоре он двигает рычагами и нажимает педали рефлекторно. Можно ли дойти до инстинктивности, то есть многократно повторяемые процедуры спустить на более низкий, бессознательный уровень управления? Могут ли привычные действия переходить на генетический уровень и записываться в ДНК? Я где-то читала, что вирусы поставляют внешнюю генетическую информацию в ДНК. Может ли среда активно воздействовать на генотип? Для объяснения быстрой биоэволюции и появления сложных наследственных инстинктов был бы крайне полезен механизм, переводящий в геном полезную привычку или адаптационный признак.

Дьявольски трудно понять – как возникла и развилась жизнь! Как образовалась ДНК? Клетка? Многоклеточный организм со специализированными структурами? Была ли первая клетка всего лишь пузырьком с поверхностными липидами и диффузией вещества и жидкости вовнутрь – после чего она стала разрастаться и делиться пополам из-за поверхностного натяжения?

Открыть тайну жизни – значит найти причины, по которым возникновение жизни и человека оказывается закономерным процессом, не связанным с чудом или катастрофой. У каждого шага биологической эволюции есть своя вероятность, и суммарный шанс возникновения мыслящего существа должен быть реально ненулевым. Можно ли создать какую-нибудь «резонансно-каталитическую теорию» биологической эволюции, с помощью которой мы сможем смоделировать весь процесс развития жизни от аминокислот до вируса, от первой клетки – до человека разумного? Можно рассчитать биологическую эволюцию человека на миллионы лет вперёд? Можно ли из эволюционной теории вывести вид и характеристики разумных инопланетных существ? – Тут Никки услышала сигнал окончания лекции – и остановилась.

– Замечательные вопросы, я их записала и обдумаю, – с удовольствием посмотрела на свою ученицу профессор Франклин. – Хорошо известно, что для науки вопросы часто важнее ответов. И молодой учёный в первую очередь должен научиться ставить проблемы. Я знаю только часть ответов: остальные вы должны найти сами – их ещё никто не знает… – Профессор окинула взором притихший зал, а потом крепко пожала Никки руку. А у девушки снова заныло горло – что-то совсем она расклеилась…

Глава 14

Летающие леопарды

В секции свободного парения началось распределение школьников по командам. Никки легко прошла тестовые испытания на искусство пилотирования и владение мечом, и её с радостью взяли в формирующуюся пятерку «Летающих Леопардов» – в команду воздушного боя или, попросту говоря, летающих пятнашек.

По периферии стадионного поля мощные вентиляторы создавали постоянный «термик» – восходящий поток воздуха, позволяющий крылатым игрокам не только парить в слабой лунной гравитации, но и быстро набирать высоту и маневрировать. Одной рукой крылатый игрок управлял крыльями, другой – бился с противником длинным электроплазменным мечом, который при ударе о крыло разрезал обшивку, но с треском отскакивал от оружия соперника. Телу человека эти мечи не причиняли вреда.

Над поверхностью натягивалась защитная сетка, смягчающая падение игроков. Игра велась жёсткая: невесомые мечи сталкивались с молниеносной скоростью и почти непрерывным треском. В лунном киддиче разрешались любые приёмы, включая удары крыльями, что на практике не применялось, так как при этом страдали оба соперника. Обычно игрок старался сделать мечом максимальное количество разрезов на крыльях противника, после чего те переставали быть крыльями.

На груди игрока размещалось красное «сердце», которое он защищал изо всех сил, так как удар мечом в «сердце» означал чистый проигрыш – крылья немедленно покрывались сквозными зигзагами-трещинами, в которых сердито бормотал убегающий бесполезный воздух, и пилот с разбитым сердцем летел к земле. Игра заканчивалась, когда одна команда полностью спешивалась.

После сформирования команды начались интенсивные тренировки «Летающих Леопардов». Они включали пилотирование, фехтование и командные игры в виртуальной реальности. Леопарды учились безопасному приземлению на батут и с удовольствием прыгали на нём, что оказалось почти так же увлекательно, как полёты на крыльях, – в условиях лунной гравитации человек мог взлетать с помощью батута очень высоко. Фигурные прыжки на батуте являлись старейшим и популярнейшим видом спорта Лунных Олимпиад.

Первый матч новой команды Леопардов должен был состояться в ближайшую субботу – с «Белыми Совами», командой первокурсников Ордена Совы, куда попал и Джерри – к беспокойству Никки: как они, друзья, будут сражаться друг с другом?

Никки с Джерри проходили возле доски объявлений в кафе. На ней ярче всех мигало огнями красочное приглашение на диспут вегетарианцев «Посмотри в глаза бифштексу». Рядом висел циничный листок о продаже робопса с хромой задней ногой, но в хорошем состоянии.

– Никки, пойдешь? – стоявший у доски Хао указал на анонс Семинара-По-Средам «Роль принципа неопределённости Гейзенберга в возникновении мутаций» – доклад пятикурсника Бена Липски (Орден Совы), руководитель – проф. Франклин.

– Непременно пойду, – ответила Никки, – в прошлый раз там шла настоящая битва вокруг доклада «Статистическая невероятность возникновения вирусной квазижизни».

– Никки, а что ты думаешь – какой вопрос главный для науки? – солидно спросил Бойда-Олень. – Я полагаю, что открытие принципов неограниченного генетического апгрейда или усовершенствования генома человека. А вот Джули, – он указал на собеседницу-Сову, – считает, что саморазвивающийся искусственный интеллект есть альфа-вопрос современности.

– Вопрос вкуса… – буркнула Никки. – С моей точки зрения, самый замечательный вопрос науки: «ПОЧЕМУ?» Систематически повторяя этот вопрос, можно уконтрапупить любого учёного или какую угодно теорию, которые сфокусированы на вопросе: «КАК?» Простейший пример – спросите какого-нибудь классика: ПОЧЕМУ скорость света равна трёмстам тысячам километров в секунду? – и наслаждайтесь зрелищем, КАК в ответ его будет корчить. КАК искривляет пространство массивное тело – мы знаем со времён Эйнштейна, а вот ПОЧЕМУ оно это делает? – совершенно не понимаем. ПОЧЕМУ наш мир устроен таким образом? – это и есть труднейший вопрос науки.

– Ещё хороший вопрос: «ЗАЧЕМ?» – добавил коварный Хао.

И они поспешили на семинар по астрономии, где профессор Гутт объявлял студентам оценки за рефераты.