Великий переход: что готовит революция облачных технологий

Написанная за несколько месяцев 18-летним выпускником колледжа Шоном Фэннингом, программа Napster дала людям возможность по-новому обмениваться музыкой через интернет. Она сканировала жесткие диски всех тех, кто установил программу, а затем создавала на центральном, управляемом Фэннингом сервере информационный справочник обо всех найденных музыкальных файлах и каталогизировала их по названию, исполнителю, альбому и качеству звука. Пользователи Napster производили поиск нужных песен по этому каталогу, а затем загружали их непосредственно с компьютеров других пользователей. Это было легко и, при наличии широкополосного доступа, быстро. Всего за несколько часов вы могли загрузить сотни мелодий. Не будет преувеличением сказать, что почти каждую популярную музыкальную композицию, когда-либо записанную на компакт-диск, а также многие никогда не выпускавшиеся на дисках можно было найти и бесплатно скачать с помощью Napster.

Неудивительно, что Napster стала чрезвычайно популярной, особенно в университетских кампусах, где высокоскоростной доступ в интернет был привычным. К началу 2001 года, согласно оценкам исследовательского агентства Media Metrix, этим сервисом пользовались 26 миллионов человек, которые тратили более 100 миллионов часов в месяц, обмениваясь музыкальными файлами. Изобретение Шона Фэннинга впервые показало миру, что интернет мог превратить множество ПК в единый компьютер и предоставить доступ к объединенному контенту тысячам и даже миллионам пользователей. Хотя каждый пользователь должен был установить программное обеспечение на свой компьютер, реальная мощь Napster заключалась в самой сети – в том, как она создавала централизованную систему управления файлами и позволяла с легкостью передавать данные с одного компьютера на другой, даже если он находился в другой части планеты.

Существовала только одна проблема. Это было незаконно. Права на подавляющее большинство песен, загружаемых через Napster, принадлежали исполнителям и звукозаписывающим компаниям. Распространять их бесплатно и без разрешения означало нарушать закон. Возникновение Napster превратило миллионы законопослушных граждан в цифровых воров и положило начало крупнейшему массовому грабежу в истории. Музыканты и звукозаписывающие компании подали иски против компании Фэннинга, обвиняя его в нарушении авторских прав. Их усилия завершились закрытием этого сервиса летом 2001 года, спустя всего два года после его запуска.

Сервис Napster умер, однако бизнес поставки вычислительных услуг через интернет получил мощный стимул к развитию. Многие сегодня тратят больше времени на использование новых веб-сервисов, чем на работу с традиционными приложениями, установленными на наших жестких дисках. Мы полагаемся на новые сетевые услуги, чтобы общаться с друзьями в таких социальных сетях, как MySpace и Facebook, чтобы управлять коллекциями фотографий на сайтах Flickr и Photobucket, создавать собственных персонажей в таких виртуальных мирах, как World of Warcraft и Диснеевский клуб пингвинов, смотреть видео на YouTube и Joost, вести блоги с помощью платформы WordPress или писать заметки, используя Google Docs, получать новости через программы для чтения RSS-лент Rojo и Bloglines и сохранять файлы на «виртуальных жестких дисках» вроде Omnidrive и Box.

Все эти сервисы дают представление о революционном потенциале информационных коммунальных услуг. В ближайшие годы все больше задач, связанных с обработкой информации, которые нам приходится решать дома и на работе, станут выполнять крупные дата-центры, к которым мы будем подключаться через интернет. Природа и экономика вычислений изменятся так же стремительно, как в первые годы прошлого века изменились природа и экономика механической мощности. Последствия во всех сферах жизни общества, то, как мы живем, работаем, учимся, общаемся, развлекаемся и даже думаем, обещают быть столь же значительными. Если общество XX века сформировала электрическая динамо-машина, то информационная динамо-машина сформирует общество XXI века.

В 1970 году Льюис Мамфорд[9] в своей книге «Пентагон власти» (второй том его исследования «Миф машины»[10]) красноречиво высказался против мысли о том, что технологический прогресс определяет ход истории. «Западное общество, – писал он, – приняло как данность технологический императив, столь же деспотический, как и самое примитивное табу: не просто способствовать изобретению и постоянно создавать технологические новинки, но и беспрекословно принимать эти новшества только потому, что они предлагаются, не задумываясь о последствиях для человечества». По мнению Мамфорда, вместо того чтобы позволять технологиям управлять нами, мы можем контролировать их, если наберемся храбрости проявить всю мощь нашей свободной воли по отношению к создаваемым нами машинам.

Это довольно соблазнительная идея, в которую хотелось бы верить большинству из нас, но она ошибочна. Мамфорд ошибается не тогда, когда утверждает, что мы слишком легко принимаем технологические достижения. С этим трудно поспорить. Его ошибка заключается в предположении, что мы можем поступать иначе. Технологический императив, который сформировал западный мир, вовсе не деспотический, равно как и не добровольно мы его принимаем. Содействие развитию изобретательства и принятие новых технологий – это не «обязанности», которые мы каким-то образом на себя взяли. Это последствия взаимодействия экономических сил, которые мы не можем контролировать. Изучая технологии в отрыве от всего остального, Мамфорд не увидел, что путь технического прогресса и его последствия для человечества определяются не только достижениями в области науки и техники, но и в большей степени влиянием технологии на издержки, связанные с производством и потреблением товаров и услуг. Конкурентный рынок гарантирует, что более эффективный способ производства и потребления будет одерживать верх над менее эффективными. Именно поэтому Генри Берден построил свое колесо, и именно поэтому через несколько десятилетий это колесо было обречено ржаветь. Технология формирует экономику, а экономика формирует общество. Это очень сложный процесс. Когда вы объединяете технологии, экономику и человеческую природу, то получаете много переменных, однако в основе этого процесса лежит неумолимая логика, даже если мы можем проследить ее только в ретроспективе. Как индивидуумы мы можем поставить технологический императив под сомнение и даже противостоять ему, однако такие действия всегда будут одиночными и в конце концов бесполезными. В обществе, управляемом экономическими компромиссами, технологический императив является именно тем, чем является: императивом. Личный выбор не имеет с ним ничего общего.

Взаимодействие технологии и экономики мы наиболее четко видим в те редкие моменты, когда происходит изменение в процессе предоставления жизненно важного для общества ресурса; когда необходимый продукт или услуга, ранее поставляемые локально, начинают поставляться централизованно, или наоборот. Сама цивилизация возникла тогда, когда производство продуктов питания, бывшее прежде уделом примитивных обществ охотников-собирателей, стало централизоваться с введением технологии сельского хозяйства. Изменения в обеспечении другими важнейшими ресурсами – водой, транспортом, письменным словом и государственным управлением – также изменили экономические условия, которые формировали общество. Сто лет назад мы подошли к тому моменту, когда технологии позволили выйти за пределы физических возможностей человека. Сегодня мы столкнулись с технологиями, которые расширят наши интеллектуальные возможности.

Трансформация процесса предоставления цифровых услуг обещает привести к особенно серьезным последствиям. Компьютерные программы уже стали важной (а часто ключевой) составляющей не только в промышленности и торговле, но и в сфере развлечений, журналистики, образования, а также в политике и национальной обороне. Таким образом, прорыв в области вычислительных технологий вызовет серьезные и далеко идущие последствия. Они уже окружают нас: в переходе контроля над средствами массовой информации от учреждений к физическим лицам, в растущем ощущении принадлежности к «виртуальным сообществам», а не к физическим, в дебатах по поводу безопасности личной информации и неприкосновенности частной жизни, в экспорте рабочих мест, связанных с умственным трудом, а также в растущей концентрации богатства у небольшой части населения. Распространение интернет-услуг либо содействует всем этим тенденциям, либо формирует их. По мере роста и усложнения сферы информационных коммунальных услуг все более заметными будут изменения в бизнесе и обществе. И их темп будет только ускоряться.

Современное американское общество многими своими характеристиками обязано электрификации. Рост среднего класса, развитие образования, расцвет массовой культуры, переезд населения в пригороды, переход от промышленности к сфере услуг… Без доступа к дешевому электричеству, генерируемому поставщиками коммунальных услуг, ничего этого бы не было. Сегодня мы воспринимаем эти явления как неотъемлемые черты нашего общества. Однако это иллюзия. Они есть побочный продукт определенного набора экономических компромиссов, в большой степени отражающих технологии своего времени. Скоро мы обнаружим, что казавшиеся нам непоколебимыми основы на самом деле лишь временные структуры, которые могут быть отринуты так же легко, как колесо Генри Бердена.

Глава 2

Изобретатель и его секретарь

Томас Эдисон летом 1878 года ощущал огромную усталость. Предыдущий год он потратил на совершенствование и продвижение своего самого удивительного изобретения – фонографа. Он хотел отдохнуть от постоянной суеты в своей лаборатории в Менло-Парк, встряхнуться перед новыми, еще более великими технологическими свершениями. Когда друзья пригласили его в путешествие по американскому Западу с ночевками на природе и охотой, он, не раздумывая, согласился. Поездка началась с наблюдения солнечного затмения в городке Роулинс, штат Вайоминг, откуда компания отправилась на запад через Юту и Неваду в долину Йосемити и в город Сан-Франциско.

Во время путешествия через Скалистые горы Эдисон побывал на руднике недалеко от реки Платт. Увидев рабочих, которые мучались с ручными бурами, он повернулся к своему спутнику и спросил: «Почему бы не передавать энергию этой мощной реки людям в виде электричества?» Это была смелая мысль, поскольку в то время электричество еще было в диковинку, однако для Эдисона смелость была синонимом вдохновения. К моменту возвращения на восток США осенью того же года он был поглощен идеей поставки электроэнергии по сетям от центральной генерирующей станции. Однако его интерес уже не ограничивался рабочим электроинструментом. Эдисон хотел освещать целые города. Он спешно основал компанию Edison Electric Light Company для финансирования проекта, а 20 октября заявил прессе, что в ближайшем будущем обеспечит электроэнергией дома и офисы Нью-Йорка. После такого смелого заявления все, что оставалось делать ему и его команде в Менло-Парк, – это решить, как его выполнить.

В отличие от других изобретателей Эдисон создавал не просто отдельные продукты, но целые системы. Сначала он придумывал целое, а затем разрабатывал необходимые детали, обеспечивая их идеальное сочетание друг с другом. «Не только лампы должны давать свет, а динамо-машины генерировать ток, – писал он позднее о своем плане подачи электричества в качестве коммунальной услуги. – Лампы должны быть адаптированы к току динамо-машины, а динамо-машины должны быть сконструированы так, чтобы предоставлять лампам электричество требуемых характеристик; таким образом, все части системы должны быть сконструированы с учетом всех других частей, поскольку в некотором смысле все части образуют единую машину». К счастью для Эдисона, у него под рукой была хорошая модель. Во многих городах успешно действовали системы газового освещения, изобретенные в начале века, где природный газ (топливо для ламп) поставлялся от центральных газовых заводов к месту использования. Свет, который на протяжении веков давали обыкновенные свечи и керосиновые лампы, стал услугой, поставляемой централизованно. Задача Эдисона заключалась в том, чтобы заменить газовые системы освещения электрическими.

Теоретически в качестве источника освещения электричество обладало многими преимуществами по сравнению с газом. Его было легче контролировать, и, обеспечивая свет без применения открытого огня, оно было более чистым и безопасным. Газовое освещение поглощало кислород из помещений, выделяло токсичные пары, от него чернели стены и загрязнялись шторы, нагревался воздух, часто происходили сильные взрывы. Хотя первоначально газовое освещение воспринималось как «воплощение чистоты», как отмечает Вольфганг Шивельбуш[11] в своей книге «Ночь, лишенная очарования» (Disenchanted Night), посвященной истории систем освещения, недостатки такого освещения с ростом масштабов его применения становились все более очевидными. Люди стали воспринимать его «грязь и негигиеничность» как необходимое зло. Сам Эдисон считал газовое освещение «варварством и расточительством». Он называл его «светом для темных веков».

И все-таки для использования электроэнергии в качестве источника освещения все еще существовали серьезные технологические ограничения. Во-первых, лампы накаливания в современном их виде еще не были изобретены. Единственным известным источником устойчивого электрического света была электрическая дуга, при которой ток пропускается через газ между двумя электродами. Дуговые лампы горели с такой яркостью и выделяли столько тепла, что их нельзя было оставлять в комнатах и в других закрытых помещениях – только в просторных общественных местах. Во-вторых, еще не существовало способа передачи электричества от центральной станции. Каждой дуговой лампе требовался собственный источник энергии. «Как свеча и керосиновая лампа, – писал Шивельбуш, – освещение дуговыми лампами основывалось на доиндустриальном принципе автономного питания». Каким бы плохим ни было газовое освещение, электрический свет не мог составить ему серьезную альтернативу.

Чтобы построить свой «единый комплекс», Эдисону предстояло совершить технологический прорыв, который коснулся бы всех основных компонентов системы. Он должен был придумать способ производить электроэнергию эффективно и в больших количествах, способ безопасной передачи тока в дома и офисы, способ учета потребляемого каждым клиентом электричества и, наконец, способ превращения тока в управляемый, надежный источник света, подходящий для жилых помещений. Кроме того, следовало удостовериться, что при продаже электричества по цене газового освещения можно будет получать прибыль.

Это была сложная задача, но ему и его помощникам в Менло-Парк удалось решить ее невероятно быстро. За два года они разработали все основные компоненты системы. Они изобрели всем известную лампу Эдисона: запечатав тонкую медную нить внутри небольшого стеклянного вакуумированного сосуда, создали, как поэтически выразился один репортер, «небольшой шар солнечного света, настоящую лампу Аладдина». Они разработали новую мощную динамо-машину, которая была в четыре раза больше своего крупнейшего предшественника. Свое творение они назвали «Джумбо» в честь популярного циркового слона того времени. Они усовершенствовали параллельную схему, позволяющую множеству ламп работать независимо друг от друга, с раздельными регуляторами и на одном проводе. Они создали счетчик, который мог отследить, сколько электроэнергии использовал потребитель. В 1881 году Эдисон поехал в Париж, чтобы продемонстрировать небольшую рабочую модель своей системы на Международной электротехнической выставке, которая состоялась во Дворце промышленности на Елисейских Полях. Он также представил чертежи первой в мире центральной генерирующей станции, которую собирался построить в двух складских помещениях на Перл-стрит на нижнем Манхэттене.

План станции на Перл-стрит поражал амбициозностью. Четыре больших угольных котла должны были обеспечивать давление пара, питающего шесть паровых двигателей мощностью 125 лошадиных сил, а те, в свою очередь, – поддерживать работу шести динамо-машин Эдисона. Электроэнергия поставлялась через сеть подземных кабелей в здания, находящиеся в пределах квадратной мили, окружающей станцию. Каждое из этих зданий предполагалось оснастить счетчиком. Строительство системы началось вскоре после Парижской выставки. Эдисон часто трудился целыми ночами, контролируя каждый этап работы. Чуть больше года потребовалось, чтобы построить станцию и проложить километры проводов. Ровно в три часа дня 4 сентября 1882 года Эдисон поручил главному электрику Джону Либу включить ток одного из генераторов на станции Перл-стрит. Как на следующий день сообщила газета New York Herald, «в мгновение ока осветилась площадь, ограниченная улицами Спрюс-стрит, Уолл-стрит, Нассау-стрит и Перл-стрит». Так электроснабжение превратилось в коммунальную услугу.

Однако в действительности Эдисона интересовало отнюдь не управление электроэнергетической компанией. Станция на Перл-стрит была для него лишь доказательством концепции, установкой, предназначенной для демонстрации работоспособности его системы электрического освещения. Эдисон рассчитывал продавать лицензии на использование запатентованной им системы другим операторам, а в дальнейшем – также и компоненты, необходимые для строительства и эксплуатации этих станций. Для реализации своей цели он создал бизнес-империю. Компания Edison Company for Isolated Lighting распространяла лицензии на его системы по всей территории Соединенных Штатов, в то время как Compagnie Continentale Edison и другие филиалы то же самое делали в Европе. Компания Edison Lamp Works занималась производством ламп, а Edison Machine Works делала динамо-машины. Компания Edison Electric Tube Company поставляла провода. Еще одна компания занималась продажей комплектующих. По мере роста спроса на электрические системы Эдисона росла и его империя.

Однако Эдисона ослепил успех. Несмотря на всю дальновидность великого изобретателя, его интересы не шли дальше продажи лицензий и комплектующих. Изначально он предполагал, что электроэнергетические компании заменят системы газового освещения: это будут относительно небольшие городские станции, освещающие близлежащие офисы и дома. Однако поскольку системы Эдисона работали на постоянном токе, который не мог передаваться на большие расстояния, они не были в состоянии обслуживать обширные территории. По мере того как применение электроэнергии распространялось на заводы и транзитные системы, Эдисона все больше привлекала идея мелкомасштабных источников постоянного тока. Он был уверен, что промышленные компании начнут строить собственные генерирующие станции, используя его планы и комплектующие. Эдисон считал свою систему совершенной, и это убеждение питало и его уверенность, и экономические интересы. В конце концов, чем больше было бы построено небольших систем, будь то центральные станции или частные заводы, тем больше компонентов он смог бы продать. Эдисон изобрел первую жизнеспособную электроэнергетическую компанию, но не смог сделать следующий логический шаг: сосредоточить производство электроэнергии на гигантских электростанциях и создать национальные сети для ее распространения. Система, которую разработал и реализовал Эдисон, стала клеткой для его воображения.

Для того чтобы вывести электроснабжение на новый уровень, нужен был другой человек, с принципиально иным видением, столь же талантливый в экономике, сколько Эдисон – в технологии. По иронии судьбы Эдисон стал и работодателем этого человека, и его кумиром.

Вечером 28 февраля 1881 года на борту океанского лайнера «Сити оф Честер» в Нью-Йорк прибыл стройный близорукий английский стенографист 21 года по имени Сэмюэл Инсулл[12]. Он страдал морской болезнью на протяжении почти всего рейса, однако это не испортило его настроения, когда он сходил на берег. Он знал, что скоро сможет осуществить свою мечту: встретиться с легендарным изобретателем Томасом Эдисоном.

Инсулл был серьезным и целеустремленным молодым человеком. Родившийся в семье членов общества трезвости, он провел детство за чтением книг с такими названиями, как «Жизнь великих инженеров» и «Самосовершенствование». По словам его биографа Форреста Макдональда, Инсулл с самого детства проявлял «своеобразную организацию. Он всегда просыпался рано и внезапно, полный кипучей энергии. В течение дня он набирал обороты и трудился до глубокой ночи». Как и Эдисон, Инсулл был неутомимым, часто маниакальным сотрудником – живой динамо-машиной. Он имел дар системного мышления, хотя его интересы сводились скорее к бизнесу, чем к механическим системам. Макдональд пишет, что «он очень рано научился видеть взаимосвязь между вещами, между людьми или между людьми и вещами, а также понимать лежащие в ее основе принципы так ясно, что мог найти способы заставить их лучше работать». Несмотря на то что абстракции наводили на него скуку, он обладал «естественной способностью к количественному анализу того, что он видел, – это был взгляд на вещи с точки зрения бухгалтера».

В возрасте четырнадцати лет Инсулл оставил школу, чтобы устроиться на работу офисным клерком в Лондонском аукционном доме. Коллега обучил его стенографии, и вскоре Инсулл начал подрабатывать по вечерам в качестве стенографиста у редактора газеты. В свободное время он сам изучал бухгалтерское дело, ходил в оперу и много читал, запоминая все благодаря своей удивительной памяти. В 1878 году, когда ему только исполнилось девятнадцать, он наткнулся на журнальную статью с портретом Томаса Эдисона. Это событие, как написал Инсулл много лет спустя, изменило его жизнь:

«Однажды вечером я ехал в поезде подземки из дома на работу, где стенографировал для ведущего редактора Лондона. Мне на глаза попался старый номер журнала Scribner’s Monthly. В нем был эскиз, изображающий Эдисона в его лаборатории в Менло-Парк, в месте, где он производил свои первые эксперименты с электрическим освещением… Я написал эссе для литературного общества, в которое входил, на тему “Американский изобретатель Томас Алва Эдисон”. Собирая информацию для этого эссе, я и подумать не мог, что моя карьера будет сделана за тысячи километров от дома под началом этого изобретателя, который в конечном итоге станет одним из моих самых близких друзей».

Вскоре после написания эссе Инсулл устроился на работу в качестве личного секретаря видного банкира по имени Джордж Гуро. Это был удачный ход: Гуро занимался ведением бизнеса Эдисона в Европе. Благодаря своему новому боссу Инсулл познакомился и подружился с главным инженером Эдисона Эдвардом Джонсоном. На того произвели такое сильное впечатление интеллект и энергия Инсулла, не говоря уже о его исчерпывающих познаниях о работах Эдисона, что он вскоре рекомендовал Эдисону пригласить молодого человека в Америку и нанять в качестве личного секретаря.

Когда Инсулл сошел с трапа лайнера «Сити оф Честер», его ожидал Джонсон, чтобы отвезти в манхэттенский офис компании Edison Electric Light Company. Там Инсулл был представлен уставшему и небритому Эдисону, который тут же поручил новому помощнику разобраться в запутанных финансовых делах компании. Эдисон и Инсулл работали всю ночь, и к рассвету Инсулл придумал, как получить кредит, используя в качестве залога пакет европейских патентов Эдисона. «С этого момента, – пишет Макдональд, – Инсулл стал доверенным лицом Эдисона по финансовым вопросам». На самом деле он был не просто доверенным лицом, а секретарем великого изобретателя.

Инсулл сыграл важную роль в поддержании постоянно нуждающихся в денежных средствах рабочих проектов Эдисона, которые развивались по мере роста спроса на электроэнергию. Он управлял империей Эдисона, реорганизовал функции маркетинга и продаж, путешествовал по стране, продвигая идею создания центральных станций и проводя переговоры с банкирами и другими финансистами. В 1889 году он руководил объединением производственных компаний Эдисона в Edison General Electric Company, а спустя три года сыграл важную роль в ее слиянии с крупнейшим конкурентом – компанией Thomson – Houston, после чего компания стала называться просто General Electric. Однако несмотря на то что в возрасте всего 32 лет Инсулл был одним из самых высокопоставленных руководителей одной из самых престижных компаний в мире, его не устраивало занимаемое им положение. Он изучил все аспекты энергетического бизнеса – от технологий и финансов до законодательства, и он рассчитывал быть во главе. Он не хотел быть менеджером, какой бы хорошо оплачиваемой ни была эта позиция в огромной, все более разрастающейся организации.

А главное, его взгляды на электроэнергетику отличались от взглядов его наставника. Инсулл был уверен в том, что управление энергетическими компаниями в конце концов станет более важным делом, чем производство комплектующих. Он следил за быстрым развитием производства, передачи и потребления электроэнергии и видел совершенно новую модель и роль центральных станций. Весной 1892 года Инсуллу предложили стать президентом компании Chicago Edison Company – небольшого независимого производителя электроэнергии, который обслуживал всего лишь 5 тысяч клиентов. Он сразу же принял это предложение. Этот шаг повлек за собой резкое сокращение заработной платы с 36 тысяч долларов в год до 12 тысяч, однако это не имело для него значения. Он смотрел дальше. Во время своего прощального обеда в Нью-Йорке Инсулл встал и с огнем в глазах пообещал, что небольшая компания Chicago Edison будет расти и однажды превзойдет в размере General Electric. Это предсказание, как пишет Макдональд, «было настолько неправдоподобно, что могло вызвать лишь смех, только никто не смеялся, когда Сэмюэл Инсулл выглядел таким уверенным».

Инсулл понимал (или, по крайней мере, чувствовал), что поставляемое в качестве коммунальной услуги электричество удовлетворит гораздо больший спектр потребностей. Электричество могло стать настоящей технологией общего назначения, используемой компаниями и домохозяйствами для питания всевозможных приборов. Однако для того чтобы реализовать возможности энергетических компаний, необходимо было преобразовать способы производства, распределения и потребления электроэнергии. Эдисону пришлось преодолеть немало трудностей, чтобы объединить все части своей системы. Инсуллу предстояло сделать то же самое, чтобы преобразовать ее. Самой большой сложностью было убедить промышленные компании в том, что им следует прекратить самостоятельно производить электроэнергию и вместо этого покупать ее в виде услуги у центральных станций. Это была проверка всех деловых навыков Инсулла.

С того времени, когда люди впервые начали использовать машины, им приходилось производить энергию, необходимую для их работы. Изначально источником энергии была мускульная сила. Луис Хантер в книге «История промышленной энергетики в Соединенных Штатах» (History of Industrial Power in the United States) пишет: «На протяжении многих тысячелетий мышцы людей и животных снабжали необходимой энергией первые машины – ручную мельницу, гончарный круг, лучковую дрель, кузнечные мехи или ручной насос». Даже по мере усложнения машин их работа требовала применения мускульной силы. Лошади, привязанные к лебедкам, приводили в движение жернова для измельчения зерна, пилы для резки древесины, прессы для упаковки хлопка в тюки и сверла для рытья туннелей и карьеров. Хантер отмечает, что «вплоть до 1900 года бессчетное количество людей и животных обеспечивали энергией малые предприятия, составляющие большую часть промышленной индустрии».

Однако хотя малым предприятиям хватало мускульной силы, ее было недостаточно для более крупных. По мере развития централизованного фабричного производства товаров требовались надежные и управляемые источники энергии. Первым таким источником стала проточная вода. Производители начали строить заводы рядом с ручьями и реками, чтобы с помощью водяных колес превращать силу течения в механическую энергию. Использовать воду в качестве источника энергии люди начали в далеком прошлом, задолго до промышленной революции. У греков и римлян были водяные колеса, а европейские фермеры на протяжении веков строили простейшие водяные зерновые мельницы. Когда Вильгельм Завоеватель в 1066 году производил в Англии перепись для своей «Книги Страшного суда»[13], он обнаружил в сельской местности тысячи таких мельниц.

На протяжении XIX века водно-энергетические системы становились все более сложными по мере развития и укрупнения компаний. Инженеры-гидравлики работали над повышением эффективности водяных колес, предложив ряд конструктивных усовершенствований. Они разработали гидравлические турбины – мощные веерообразные колеса, которые также получили широкое распространение. Быстрый прогресс наблюдался и в области строительства плотин, шлюзов и каналов, создаваемых для точного регулирования потока воды, необходимого для работы сложной и чувствительной техники.

Когда-то использовать водную энергию было просто. Владелец фабрики заключал с местным плотником договор на создание простого деревянного колеса с приводным валом, которое затем помещалось в быстро движущийся водный поток. Производство электроэнергии было намного сложнее и дороже. Фабрикантам приходилось либо самим изучать гидравлику, либо нанимать специалистов. Они должны были инвестировать значительные средства в строительство и содержание своих водно-энергетических систем и принимать трудные решения относительно выбора типа колеса и системы управления водными потоками. От этого зависела судьба компании: будет ли она развиваться или же придет в упадок.

Дело осложнилось с появлением парового двигателя. Это была вторая великая технология энергетической промышленности. Изобретенные в XVIII веке паровые двигатели преобразовывали тепловую энергию в механическую путем кипячения воды для создания пара, который по мере расширения приводил в движение поршень или турбину. Огромным преимуществом паровых двигателей было то, что для работы им не требовалась проточная вода: они освободили производителей от необходимости строить заводы рядом с ручьями и реками. А большим недостатком стало то, что по сравнению с водяными колесами они были еще более дорогими в эксплуатации. Для кипячения воды паровые двигатели требовали огромного количества топлива в виде угля или дерева.