Открытие алмазного пути

Психическая атмосфера тоже изменилась. Общая открытость и бескорыстное товарищество двухлетней давности исчезли. Турки теперь отправляли в тюрьму на тридцать лет лишь за хранение гашиша, а для европейца было вряд ли возможно выдержать там хотя бы несколько лет. Царила всеобщая паранойя. Поймали одного американца, и, зная, что его правительство ему не поможет, он выхватил у полицейского автомат и разметал весь участок, прежде чем застрелили его самого. Турция, как и всё мусульманское, была, конечно, Азией. Болгария и Югославия представляли собой нечто неопределённое, но в Граце культурная, свободная и многогранная Европа развернулась в полную силу, и мы поняли, что приехали. Уже в 1971 году, впервые будучи в этом городе, я возымел намерение основать здесь буддийский центр. Это, наверное, было удачное пожелание! Сегодня в Граце мои ближайшие друзья руководят двумя прекрасными центрами: в самом городе центр поменьше, а за городом - большой.
      Мы снова наслаждались европейскими домами: такими чистыми, просторными и с такими чёткими углами. Хотя мы всё ещё ползли в нашем старом автобусе по направлению к Голландии, нас охватывало ощущение огромной свободы при виде машин, мчащихся по автомагистрали со скоростями более 150 километров в час. Поражало, что здесь такси задним ходом едут быстрее, чем большинство автомобилей в Индии - обычным, и удивительно было ощущать неограниченные возможности места, располагающего таким количеством сырой, свежей энергии. Европа казалась великолепной после столь долгого пребывания в медленной части света.
      Встретившись с моими любящими родителями, приехавшими в Амстердам, мы со слезами радости упали в объятия друг друга и, счастливые, поехали домой в Данию на их машине. Родители Ханны также были чудесны. За несколько дней вокруг нас собралась почти вся наша банда. Быстро распространилась новость, что этот Алмазный Путь, должно быть, действительно представляет собой нечто эффективное, поскольку он явно придал человеческий облик даже такому смутьяну, как их старый друг Оле. Сами того не замечая, так как видели всё в свете нашего нового "дела", мы уже были совсем не теми людьми, которые покинули Копенгаген два года назад.Мы решили, что наша первоочередная задача -сделать доступным для других то, чему мы научились сами. Важно было преподносить Алмазный Путь так, чтобы это помогло преодолеть культурные различия между Тибетом и Западом. Многие хорошие люди были сбиты с толку экзотической литературой и получили бы пользу от ясной картины тибетского буддизма. Нужно было объяснять, что это не просто длинные и скучные ритуалы или магические фокусы, но - методы, основанные на прикладной психологии и философии, за которыми 2500 лет опыта. Помогая людям лучше жить, умирать и перерождаться, сделать свою жизнь и осмысленной, и полезной для других, учение, наверняка, может многое дать. Отличный материал для этого мы собрали в в Сонаде: пять тетрадей с наставлениями Калу Ринпоче. В них встречалось много повторов, поскольку он часто начинал с начала, когда приходили новички, но даже это было полезным примером. Конечно, следует черпать вдохновение от наивысшего из всех понятных нам уровней учения, но ещё важнее укреплять основы для дальнейшего развития. Итак, у нас имелось достаточно материала для небольшого буклета, и мы уединились в нашем домике в шведских лесах, чтобы обеспечить появление книжки.
      Каждый день мы медитировали по десять-двенадцать часов на восьмого Кармапу и в оставшееся время только спали и работали над книгой. Вокруг дома образовалось силовое поле, которое оберегало нас от любых помех, - это действительно чувствовалось. Посещая туалет, стоящий в 20 метрах от дома, мы замечали, как перед самым достижением заветной цели у нас появлялось множество странных мыслей. На обратном пути от надворного строения защитное поле снова окутывало нас: на таком же расстоянии от дома ум вновь прояснялся, и мы могли полностью сосредоточиться на работе. Даже наши друзья, приезжавшие из Копенгагена на мотоциклах, не отвлекали нас разговорами, а только оставляли нам на окне еду и снова уезжали. Мы начали писать в новолуние и закончили в день Чёрного Плаща, Махакалы, за день до следующего новолуния. Так была написана книга "Учение о природе ума". Это была первая из полудюжины моих книг о буддийском взгляде на вещи. Недавняя книга "О природе вещей" вобрала в себя весь мой предыдущий писательский опыт и отличается, наверное, наибольшей зрелостью. Она переведена на многие европейские языки.
      Теперь необходимо было заработать денег. Мой отец написал 50 учебников по немецкому языку, и благодаря этому имя "Ни-дал" имело определённый вес в датском академическом мире. Мы быстро получили работу учителей в школе примерно в 60 километрах к западу от Копенгагена. Мы ездили туда каждое утро по снегу, и нам всегда везло. Хотя мне приходилось толкать наш автобус "фольксваген", чтобы он завёлся, -и несмотря на его лысые покрышки, мы никогда не опаздывали. Вдобавок к полному учебному дню, мы ещё наводили порядок после занятий в другой школе в Копенгагене, куда часто заходили друзья с вопросами и помогали нам. Весь этот взрыв внешней активности был нам только в радость. Мы ни на миг не забывали, что наше пребывание в Европе только временное и что Кармана даст нам знак, когда возвращаться на Восток. Однажды Ханна вела занятия, а я уединился в маленьком классе для медитации. За несколько месяцев мы накопили уже достаточно денег и чувствовали, что теперь нечто должно произойти. Поэтому я глубоко попросил Кармапу о помощи. Когда я находился в этом состоянии, отворилась дверь, и три школьника поднесли ко мне большую белую доску с контурами Азии. На ней не были помечены ни границы, ни города, за исключением южной оконечности Индии, где был нарисован большой пунктирный кружок и корявыми большими буквами написано: ANGALORE. Меня поразило как молнией: это слово можно одновременно понять как Бенгалуру и Мангалуру, а между этими двумя большими городами находятся южные тибетские поселения. Значит, это будет наша следующая цель. Как дополнительное подтверждение, на следующее утро пришло письмо от Аянга Тулку -ламы, который на большом посвящении восьмирукой Освободительницы в Румтеке рассказывал нам об этих поселениях. Он опять просил нас приехать к нему. Итак, знаки были ясны, и наш путь снова лежал на восток. После Рождества и Нового Года, проведённых с родителями и друзьями, мы собрали наши рюкзаки и отправились в путь.
 
       Глава семнадцатая
       Южные поселения
 
 
      Мы полетели дешёвым арабским рейсом через Сирию в Бомбей, в то время мало заботясь о том, какую культуру поддерживаем. Все прошлые ночи мы веселились, вместо того чтобы спать, и теперь проснулись лишь несколько раз, чтобы поесть и посмотреть на песок пустыни. Ну, а потом нас снова встречала старая добрая Индия. Бомбей не вызвал у нас особенного энтузиазма; если в Дели преобладает злость, в Калькутте - запутанность, то здесь царь - гордость. В тот же вечер мы сели на тряский поезд в Майсор. Оттуда до тибетских поселений ходил автобус. Всю ночь мы тряслись в переполненном купе и весь следующий день пересаживались с поезда на поезд, не имея времени как следует отдохнуть. Кроме того, благополучно провезя через таможню множество подарков, мы не хотели, чтобы теперь кто-нибудь их унёс. Однако на следующее утро, во время пересадки на очередной поезд, мы увидели по карте, что едва отъехали от Бомбея. Это было действительно так, и можно было лишь сожалеть о столь прискорбном пробеле в нашей информации - не знать, что в западной части страны автобусы и пароходы передвигаются быстрее, чем поезда.
      Постоянно меняющиеся пейзажи, тем не менее, радовали глаз, и мы видели здесь больше различных рас, чем на севере и на востоке. Почти на каждой станции толпы людей различной внешности и совсем разных вибраций наполняли вагоны, и только великие новоиндийские мантры "рупия" и "пайса" не переставали повторяться на всех языках, чуть ли не в каждом предложении.
      Проведя следующую ночь и утро в поезде, мы, наконец, прибыли в Майсор, на полпути между Мангалуру и Бенгалуру. Мы наняли рикшу, запряжённого здоровой лошадью, - редкий случай в Азии, за исключением Афганистана и буддийских стран (хуже всего, конечно, в Иране, где подгоняемые кнутом скелеты на трёх негнущихся ногах тащат повозки по улицам их святого города Мешхеда). Добравшись до автобусной станции, мы запаслись апельсинами на оставшиеся часы поездки и втиснулись в уже переполненный автобус. Город вызывал неприятное чувство. Как и в нескольких других местах по пути, здесь демонстрировались фильмы "анти-хиппи", а индийцы верят всему, что видят.
 
 
 

 
       Перед вылетом в Бомбей
      Здесь, наверное, показывали наиболее неприятные картины. Мы явно не нравились местным, и мне пришлось почти силой поднимать людей, чтобы освободить наши места в автобусе. Через несколько часов езды вдоль аллей из цветущих деревьев справа появились первые тибетские молитвенные флаги, и я просто не мог сдержать слёзы. Я пытался скрыть их, кашляя, чихая и глада с большим интересом вокно, но на самом деле я плакал. Я просто был так счастлив видеть, что буддийская мудрость и её действенные пути освобождения живут также и здесь. Как это часто бывало раньше, вскоре возник поток сильных обещаний, - мы готовы были сделать всё для сохранения мудрости тибетского буддизма.
      Индийцы не хотели, чтобы западные люди посещали поселения, поэтому мы не сошли у главного входа, а проехали ещё несколько километров. Оттуда разные тибетцы провели нас по узким тропинкам через поля и группы кустов и деревьев. С таким количеством багажа на наших горбах, это был очень подходящий короткий путь к четвёртому лагерю, нашей цели; такой выбор маршрута, к тому же, позволил нам избежать расспросов со стороны индийских чиновников у главных ворот лагеря. Белые люди у них ассоциировались с деньгами и положением в обществе, и, хотя нам они ничего не могли сделать, мы должны были учитывать зависть, которую местные питают к беженцам из-за хорошей организованности последних. Индийцы с радостью пользовались любым случаем оказать давление на своих гостей. Было начало февраля, и праздновался тибетский Новый Год. Этот район называется "Кург" и находится на высоте около 1000 метров, поэтому ночи были приятно прохладными, а дни тоже не слишком жаркими.
 

 
       Авалокитешвара - Ченрезиг. Кармана подарил нам эту тханку
       сочувствия, мудрости и силы осенью 1972 года, уполномочив
       основывать центры на Западе
 
      Тропа вилась мимо тесно посаженных кукурузных полей, разительно отличавшихся от полей местных жителей, и было очевидно, что тибетцы, известные своей старательностью, могли процветать и здесь, если только им не мешать. Мы легко нашли четвёртый лагерь и дом номер два - простую хижину из веток с земляным полом, в левой половине которой Аянг Ринпоче жил вместе со своими тремя братьями. Как всегда, система заблаговременного оповещения у тибетцев сработала хорошо, и скоро нас окружила стая в высшей степени воспитанных детей; они повели нас к восьмому дому с твёрдыми стенами, где всё было приготовлено к встрече. Пока на маленьких тарелках прибывал нескончаемый поток деликатесов, в большинстве своём съедобных для европейца, мы завязали хороший контакт.
      Лама, которого мы собирались попросить о поучениях Пхо-вы, был уже несколько недель в отъезде, но вслед ему послали нашу телеграмму. Он прибудет через несколько дней, сказали нам, а пока мы можем остановиться у его братьев, которые появятся через несколько часов.
      Вынужденная задержка позволила наладить дружеские отношения с хозяевами, освежить наш запущенный тибетский и вдоволь налюбоваться изысканным алтарём, занимавшим всю стену. Хотя это была не совсем наша традиция (наши хозяева относились к школе Сакья), мы наслаждались тханками и статуями Будд вокруг и чувствовали опьянение от той среды, где во многих вещах видят инструменты для Просветления. Мы разбирали провезённые контрабандой подарки и показывали нашим хозяевам, как пользоваться пишущей машинкой и клейкой лентой, а на следующий день вернулся лама.
      Его главной практикой была вышеупомянутая Пхова - пере-сылание сознания, и нам предстояло стать первыми из людей с Запада, кто получит эту медитацию. Мы приступили к ней уже на следующий день, устроившись под одиноким деревом в открытом поле. При первом же "отсылании ума" я чуть не потерял сознание. Вокруг начали собираться любопытные, и мы решили продолжить расширение нашего опыта в близлежащей деревушке, которая носила то же имя, что и место, выбранное для своей кончины Буддой: Кушинагар, Город Счастья. В сыром и не полезном для здоровья недостроенном бетонном здании мы нашли то, что столь редко и ценно в Индии, - покой и тишину, позволяющие как следует сосредоточиться.
      Лагерь Мандгод находился всего в нескольких часах езды от Гоа, «хипповой Мекки». Может быть, поэтому он особенно бдительно оберегался индийцами от контактов с западными людьми. Мы сели на скорый ночной автобус до города Хубли и прибыли к воротам лагеря на раннем грузовике, набитом рабочими. Нам нужно было добраться туда до того, как проснутся индийские полицейские. Мы незамеченными прошли между спящими стражами порядка. Это был прямо-таки мегаполис: с верхней точки местности рядом с кооперативной лавкой мы насчитали 12 деревень. Окружённые полями, они раскинулись на большом, немного холмистом пространстве, недавно расчищенном от джунглей. Это место почему-то вызывало у нас необычное ощущение, и не только из-за недавно построенного монастыря и развевающихся молитвенных флагов, которые, конечно, приятно было видеть. Просто вся территория вызывала какое-то неповторимое чувство.
      Постепенно мы осознали, что есть особенного в этом лагере. Мы попали в необычный мир. Здесь, в Мандгоде, жила подлинная часть Тибета, сбалансированная и коллективно целостная - нечто такое, что мы встречали только в людях из внутренних долин Бутана. Хотя климат и окрестности составляли полную противоположность холодной центральной Азии, сюда переместилось не сломленное и всё ещё жизнеспособное силовое поле старого Тибета. Мы пропадали шесть недель в этом посёлке, став одним целым с его жителями и вернувшись к тем условиям жизни, которые всегда были нормой для людей. Эти условия лежат совсем близко под лощёной поверхностью материально обеспеченной жизни со временного человека, которая продлилась всего каких-то 50 лет.
 
 

      Всё, с чем мы столкнулись там за это время, надолго отпечаталось в наших умах, - как весьма откровенные ситуации, в которых мы наблюдали людей, так и заметные примеры инстинктивного сотрудничества. Мы начали лучше понимать механизмы, благодаря которым ранимое человечество сумело пройти сквозь столько всяких перипетий в течение стольких тысяч лет.
 
       Кочевой король из западного Тибета. Мы жили в их семье
 

      Один случай показал нам значение и силу передачи. Во Время посвящения в Безграничный Свет, которое нужно было для практики, в комнату на простыне внесли больного туберкулёзом. Он весил от силы килограммов тридцать. Мы пересели с ковра для гостей на пыльный пол к остальным, освободив больному более мягкое место впереди. Было удивительно, как он ещё жив: от него оставались только кожа да кости. Он часто отхаркивал кровь и слизь в чашку, которую мы спешили прикрыть бумагой в перерывах, объясняя людям, что это уменьшает количество микробов, разносимых тучами мух среди играющих детей. Больной лежал впереди нас и получал благословение освящёнными ритуальными предметами; выражение его глаз явно менялось. Они сильнее светились изнутри, а морщины от боли на лице постепенно разглаживались. Наконец, стало очевидно, что он вошёл в состояние возрастающего блаженства и воспринимал истинную сущность всего, что было вокруг.
 
      Через два часа после посвящения он смог попасть в ту умственную сферу, входа в которую ждал. Он покинул своё разрушенное тело ради великого освобождения. Он получил билет туда. Доктора списали его в мертвецы ещё за год до этого.
      В отличие от большинства центральных и западных тибетцев, среди жителей Мандгода было меньше смешной политики. Они, однако, часто играли в другие игры, обусловленные их культурой, но быстро обнаружили тщетность своих попыток втянуть в это нас. Мне было всё равно, а несколько раз я даже здорово ошарашил тех, кто пытался это сделать. Дело ограничилось лишь вспышкой грязных сплетен, когда маленькие грудастые женщины обнаружили, что нордическая Ханна - женщина, а я, соответственно, не монах. Многие отличались свободными, хорошими манерами, свидетельствующими о внутренней зрелости, и продолжали работать на основе того, чего уже достигли: на восходе и закате по всему лагерю раздавались голоса, декламирующие тексты, а также бодрящие звуки колокольчиков и ручных барабанов. Хижины были построены из цемента или веток и переполнены жильцами, но, несмотря на духоту и жару, туберкулёз и бедность, многие местные жители представляли собой прекрасные примеры практикующих мирян и йогов. Соединяя жизненный опыт со взглядом Алмазного Пути и его методами, они воплощали тот тип поведения, который y впоследствии будет глубоко j вдохновлять Запад.
      В основном, они пришли из западных и северных частей Тибета, расположенных недалеко от Ладакха и Монголии. Это были не крепкие воины кхампа, которые вывели 85000 своих соотечественников и большинство лам из Тибета в Беженка-кхампа в южном лагере
 
      1959 году, а мирные кочевники, столь далёкие от основных событий, что они были действительно замечены и захвачены врасплох, прожив целых восемь лет под красным Китаем. Когда культурная революция поставила крест на остатках свободы и людей заставляли уничтожать свои места для медитаций, около восьми тысяч человек, оставив всё своё имущество, бежало в Индию через Ла-дакх. Уступая давлению Китая, индийцы поместили большинство из них в вагоны для перевозки скота и отправили в в джунгли на юге, где затем месяцами не затухали погребальные костры. Около 30 процентов беженцев не смогли адаптироваться к чужому климату и справиться с болезнями, но те, кто выжил, достигли мастерства в земледелии и уже обучают местное население. Почти все индийцы, живущие изначально в этом районе, получили хорошие рабочие места благодаря находчивым людям с севера.
      Поначалу одной из самых серьёзных проблем были стада слонов, которые убили немалое число поселенцев. Слонам джунгли нравились такими, как они были раньше. Проходя по окрестностям, люди показывают то туда, то сюда, говоря: "Здесь был убит Таши, здесь гнались за Долмой". Но потом Кармапу попросили окружить поселение защитной энергией, и после этого животные уже не возвращались. Мы слышали нечто подобное в Билакуппе, который также подвергался жестоким набегам слонов, пока туда не нанёс визит Далай-Лама.
      Это был самостоятельный мир, но едва ли так могло продолжаться долго. Два тревожных знака предупреждали об упадке и выхолащивании основанной на традициях культуры: молодёжи вокруг было немного - большинство уехало в города - и надвигалось электричество. Уже были установлены столбы, протягивались первые линии, и открывалась дорога для отвлекающего, бессмысленного шума радио и сонливости по утрам. Тибетцы, казалось, не замечали угрозы своему, пока ещё нетронутому, укладу жизни. Мы сказали им, чего следует опасаться, хотя, может быть, и не слишком категорично. Это выглядело немного как недооценка их способностей с нашей стороны. Практикующий тантру рассчитывает на свою способность трансформировать и усваивать
 
      происходящее, вместо того чтобы избегать его. Ничто не требует, однако, большей духовной стойкости, чем такой подход; это весьма быстрый путь, но только для зрелого ума. Будущие годы покажут, сумеют ли люди Мандгода его пройти.
      Как несколько месяцев назад в Дании мы увидели знаки, что надо посетить южные поселения, так и теперь мы поняли, что пришло время их покинуть. Опять мы почувствовали, что Кармапа зовёт нас, но я интуитивно знал также, что нам нужно сначала посетить Чечу Ринпоче в Непале. Поэтому в Мандгоде мы тепло простились со своими друзьями, с которыми нас связывали целые миры переживаний, и снова взвалили на плечи рюкзаки. Когда мы проходили через ворота лагеря, в котором провели шесть недель, индийская полиция смотрела на нас так, словно мы упали с неба.
 
       Глава восемнадцатая
       Жизнь - сон
 
      К
      атманду не особенно изменился. Холодные туманы зимы рассеялись, и поля и деревья украсились миллионом зелёных оттенков долины. Ступа Бодха стала теперь популярной, и наша компания в основном селилась вокруг неё. Нам тоже быстро нашли комнату с видом с балкона на это впечатляющее строение. После Пховы вдохновение побуждало нас попросить Чечу Ринпоче о медитации сна. Мы провели несколько прекрасных дней в оживлённом Катманду в ожидании возвращения нашего первого учителя.
      В эти дни ожидания нашей следующей медитации очень полезной оказалась уже освоенная нами Пхова. Мы быстро завоевали симпатии стай полуголодных собак в окрестностях ступы. Они бросались абсолютно на всё, что могло служить пищей, включая детские экскременты, а корки сыра и чёрствого хлеба, которые мы бросали из окна, пользовались особым успехом. Что они думали о мантрах и добрых пожеланиях, которыми мы сопровождали пищу, остаётся загадкой, но, очевидно, они заметили своих спонсоров. Однажды вечером мы возвращались из города очень поздно, и, когда мы пересекали пустырь между ступой и нашим домом, со всех сторон как по сигналу к нам устремились собачьи стаи. В один миг нас окружили десятки лающих голодных псов, и это грозило реальными неприятностями. Все они были больны, и укус такого животного содержал бы чистый яд. Я оттеснил Ханну к стене ступы, достал свой нож, но - тут мы поняли, в чём дело, и почувствовали волну тепла в своих сердцах. Они не хотели нападать, но, на самом деле, пришли сказать спасибо. Грубый лай, который они только и могли произвести, означал нечто вроде: "Спасибо вам за еду". Я слышал раньше, что животные могут выказывать благодарность, но впервые видел это воочию. Мы были глубоко тронуты и очень хотели сделать что-либо ещё для этих несчастных существ. Скоро такая возможность представилась.
      Кто-то - возможно, туристы, - пожаловался на диких, часто заражённых бешенством собак вокруг Бодхи, и вот однажды появилась группа полицейских. Они разбросали из мешка серые комки отравленной пищи для собак, обрекая их на медленную мучительную смерть. Хотя тибетцы пытались спрятать в своих домах как можно больше собак, им удалось спасти лишь нескольких, которые им доверились.
      Мы вернулись днём, когда полицейские уже уехали. Результаты их работы, однако, были видны повсюду. Вокруг ступы лежали груды тел умирающих собак, хватающих ртом воздух. Пока Ханна бегала за водой, чтобы утолить их жажду, я благословлял умирающих животных реликвиями от Кармапы, обеспечивая почти всем лёгкую смерть. Грузовику, который приехал за трупами, пришлось подождать, пока я закончу, а тибетцы радовались, видя, что мы делаем. Тогда и появилась расхожая шутка, что у нас будет много учеников с грубыми голосами и длинными носами - воплощения тех собак, которые умерли в столь "сильном" месте и которым мы помогли.
      Наконец, вернулся Лама Чечу. Это было замечательно - снова видеть его, а он хотел знать подробно обо всём, что мы делали. Когда я спросил его о медитации сна, он некоторое время смотрел вниз, как будто ждал знака. По-видимому, знак был положительным, потому что он быстро поднял на нас глаза - этот взгляд мы никогда не забудем - и сказал: "Хорошо, я дам вам Милам, медитацию для узнавания ума в состоянии сна".
      Не успели мы услышать его "да", как наше восприятие изменилось. Всё стало сном, и мы оставались в этом состоянии все шесть недель, что провели у него. Эта медитация вводит ум в такое состояние, когда "то, что знает", или "наблюдатель", присутствует вне зависимости от того, спите вы или бодрствуете. Образуется как бы огромное, прозрачное защищенное пространство. В этих условиях ум учится узнавать свои "приколы" и сознательно влиять на них. Становится весьма понятно, что наше так называемое состояние бодрствования поистине является индивидуальным сном внутри коллективного, что мир нашего нормального дневного сознания - это набор проекций, в которых мы участвуем наравне с другими. Чем ближе взгляды и происхождение людей, тем лучше у них получается сотрудничать, а трудность смешения рас и культур объясняется существенными разтличиями в восприятии. Когда это осознавание сияющего пространства пускает корни, - мешающие чувства, возникающие вследствие веры в то, что «вещи - реальны», растворяются сами собой.
      И вот, шесть недель мы провели в пыльной кладовой, над которой жил Лама Чечу. Мы всё время чувствовали его силу и переживали всё как сновидение, спали мы или бодрствовали.
      Несколько раз в день удивительно длинноносая водяная крыса подходила к нашей двери. Она проверяла всё вокруг и своей неторопливой походкой шла к пище, которую мы для неё клали, забирала её и удалялась. Кроме этой крысы к нам не заглядывал никто, и уединение было очень глубоким. Ничто с тех пор не бывает "узким" или "скучным". Когда практика была закончена, Лама Чечу снова проявился в своей обычной форме. Он сказал, что нам пора отправляться к Кармапе. Поскольку мы хотели добраться быстрее, а также потому, что это стоило всего девять долларов, мы взяли билет на самолёт до Биратнагара на самом востоке Непала. Чечу Ринпоче сам проводил нас в аэропорт, и через два дня мы уже были в Сонаде, где узнали точную дату возвращения Кармапы в Сикким. Ринпоче опять был точен: Кармапа возвращался на следующий день.
      Сонаду обволакивало чёрное облако. Удивительно, как община страдала в отсутствие ламы. Калу Ринпоче задерживался в Канаде больше года, и, хотя взамен привезли его брата, в монастыре ничего не происходило. Такая зависимость была трогательной, но детской, и мы решили, что будем делать всё иначе. У нас так дело не пойдёт - ведь целью буддизма является становиться независимым и находить свою собственную силу. В нашей работе на Западе на первом месте должна быть передача людям силы и уверенности. Всё произошло вовремя, и нам не пришлось долго ждать на мосту Тиста, опять наблюдая множество миров, пересекающихся там, - скоро появились машины Кармапы. Он улыбнулся, указал на внутренний карман моей армейской куртки, где было письмо для него, о котором мы совершенно забыли, и благословлял нас до тех пор, пока мы не увидели свет и наши сердца не открылись. Счастливые, мы сели в один из его грузовиков и, медитируя под прекрасным голубым небом, вместе с ним въехали в Сикким.
 
 

 
       16-й Кармана в шапке Гампопы
 
      Следующие дни в Румтеке были необычны, и мы держали ухо востро. Мы как бы проходили курс младших партнёров в работе: Кармана, как никогда раньше, позволял нам наблюдать из-за своего плеча, неоднократно показывая или говоря нам вещи, которых мы не могли понять, пока сами не стали ответственны за развитие других. Он заботился о том, чтобы мы присутствовали, когда он давал советы по организации центров и ритритов (места для медитации в уединении), объяснял, какие практики он считает нужными и как их следует делать. Часто он интересовался нашим мнением, спрашивал, как бы мы организовали это на Западе, и всегда выслушивал наши идеи, но никогда не говорил "да" или "нет". И наша следующая медитация или сон наверняка приносили очевидное решение. В один из дней, когда все знаки, наверное, проявились, и до того, как индийцы стали на нас давить, Кармапа позвал нас, подарил нашему другу Киму Вуншу и нам замечательные подарки и сказал, что теперь мы - первые на Западе - можем с его благословения основывать центры, и после первого опыта пДании я буду учить в Европе и везде. Он обещал направлять нас, сделать так, чтобы его передача и благословение работали через нас всегда, и затем отослал нас, - в полушоковом состоянии, но с таким приливом энергии, который постоянно усиливается и сегодня, - назад в Европу для работы всей этой жизни. Вот так. Наше жгучее желание начать не оставляло пространства для колебаний. Такая ответственность опьяняла нас, а работа была не для лентяев. Принесение освобождающих поучений на Запад, в честь наших учителей и линии преемственности Кагью, потребует от нас неуклонного развития осознавания. С удивлением и глубокой благодарностью мы замечали множество благоприятных событий в течение трёх недель, пока мы добирались до нашего неоднократно забронированного самолёта из Бомбея. Мы радостно считали эти события знаками будущего успеха. В Бодхгайя, в спешке прощаясь с большим золотым Буддой в ступе, мы оба увидели, как он ожил и - улыбнулся нам. Совершенно обалдевшие, мы выбежали из помещения, чтобы поймать наш мотороллер, прежде чем он исчезнет вместе с вещами, и успели только подумать: "А у него есть чувство юмора". Что ещё можно было подумать или сказать?
      Видение вызвало сильнейшее очищение, и всю дорогу до Би-лакуппе и в течение времени, проведённого там, я был на редкость тяжело болен, и боль была удивительно сильной. Голова и горло, казалось, постоянно взрывались. Приехав туда на приятном поезде Калькутта-Мадрас-Майсор - где даже нашлись места для всех -мы попали как раз на цементирование пола первого здания монастыря Кагьюпы на холме с прекрасным видом на лагерь беженцев. Хотя меня' шатало из стороны в сторону и кружилась голова от температуры, я чувствовал, что в каком-то смысле важно сделать что-то на Востоке сейчас, перед началом работы на Западе, - и боль не могла считаться препятствием. Местные поезда до Бомбея быстрее не стали, но дюжина телеграмм изо всех уголков Индии, по крайней мере, сохранила нам бронь на самолёт.
      Прохладным, ясным октябрьским вечером мы приземлились в прекрасном городе Копенгагене.
 
 
       Глава девятнадцатая
       Работа начинается
 
      Н
      аши чудесные родители встречали нас в аэропорту, счастливые оттого, что на этот раз мы не задержались на годы, а вокруг них стояла славная группа наших старых друзей.