Восемь

Черт! Мне ничего не оставалось, как позволить ему отвести меня к лифтам. Парень поддерживал меня под локоть и прокладывал в толпе дорогу, словно я была королевой-матерью. Вот он удивится, когда узнает, что мне не было назначено никакой встречи! Вдобавок пока молодой человек вел меня к отдельному лифту на две персоны, я вдруг сообразила, что мне не удастся так же лихо объясниться на французском, как мне это удается на английском. Ладно! Продумаю свою стратегию, пока буду ждать в приемной — Петар говорил мне, что очереди здесь обычное дело. Ожидание даст мне возможность собраться с мыслями.

Лифт доставил нас на последний этаж. Там, у стойки дежурного охранника-секретаря, толпилась стайка жителей пустыни в белых балахонах. Дежурный в тюрбане по одному проверял их портфели на предмет наличия огнестрельного оружия. Он удобно устроился за стойкой рядом с портативным радиоприемником и время от времени мановением руки подзывал на инспекцию следующего в очереди. Жители пустыни производили сильное впечатление. Их наряды здорово смахивали на большие простыни, но зато золотые перстни с рубинами-кабошонами заставили бы умереть от зависти самого Луи Тиффани.

Мой провожатый отбуксировал меня к стойке, беззастенчиво растолкав строй замотанных в саваны пустынников. Он бросил несколько слов по-арабски дежурному, тот вскочил, помчался по коридору и сказал что-то солдату с винтовкой, стоящему у поворота. Оба они повернулись и уставились на меня, затем солдат исчез за углом. Через мгновение он вернулся и махнул рукой. Парень, который сопровождал меня от самого вестибюля, кивнул и повернулся ко мне.

— Министр ждет вас, — произнес он.

Бросив последний взгляд на ку-клукс-клан вокруг, я схватила свой портфель и торопливо зашагала следом за парнем.

В конце коридора солдат сделал мне знак следовать за ним. Он вразвалочку обогнул угол, и мы оказались в другом коридоре, упиравшемся в дверь футов двадцать в высоту.

Солдат остановился, вытянулся по стойке «смирно» и стал дожидаться, когда я зайду внутрь. Сделав глубокий вдох, я открыла дверь. За ней оказалось большое фойе. Пол в нем был выложен серым мрамором, а посередине красовалась звезда из мрамора розового.

Распахнутые двери в противоположной от входа стене вели в просторный кабинет. Здесь пол был устелен черным ковром с огромными розовыми хризантемами. Дальняя стена представляла собой множество двустворчатых окон от пола до потолка. Окна были открыты, бриз с моря играл с легкими шторами. Верхушки многолетних пальм отчасти закрывали вид на море.

Опираясь на кованые перила балкона, спиной ко мне стоял высокий стройный мужчина с песочного цвета шевелюрой и любовался на море. Услышав мои шаги, он обернулся.

— Мадемуазель, — тепло произнес он.

Хозяин кабинета обошел стол и сделал несколько шагов мне навстречу. Остановившись, он протянул руку для приветствия.

— Разрешите представиться. Я — Эмиль Камиль Кадыр, министр нефтяной промышленности. Я с нетерпением ждал нашей встречи.

Длинное приветствие было произнесено на английском. От облегчения у меня едва не подкосились ноги.

— Вы удивлены, услышав мой английский? — спросил министр с улыбкой.

Это не была «официальная» гримаса, какую я наблюдала у всех местных уроженцев. На лице Кадыра сияла одна из самых приятных улыбок, которые мне доводилось видеть. Его рукопожатие оказалось чуть продолжительнее того, что требовала вежливость.

— Я вырос в Англии и учился в Кембридже. Все сотрудники министерства немного говорят по-английски. Ведь английский, кроме всего прочего, это язык нефти.

И голос его тоже оказался приятным, богатым модуляциями и тягучим, как мед. Вообще многое в облике Кадыра наводило на мысль о меде: янтарные глаза, волнистые светлые волосы, кожа золотисто-оливкового цвета. Когда он улыбался, а делал он это часто, в уголках глаз появлялись морщинки — следы долгого пребывания на солнце. Я подумала о теннисном матче и улыбнулась.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он, пододвигая мне красивый резной стул из розового дерева.

Подойдя к столу, министр нажал кнопку интеркома и что-то произнес по-арабски.

— Я попросил принести чай, — сказал он мне. — Как я понял, вы остановились в «Эль-Рияде» ? Кухня там, мягко говоря, никудышная, хотя сам отель вполне приличный. Позвольте пригласить вас после нашей беседы разделить со мной ланч, если, конечно, у вас нет других планов. Затем вы сможете немного осмотреть город.

Я была ошарашена таким теплым приемом, и, видимо, смущение отразилось на моем лице, потому что Кадыр добавил:

— Возможно, вы удивлены, что я так быстро принял вас?

— Признаюсь, меня предупредили, что ожидание может занять несколько больше времени.

— Видите ли, мадемуазель… Можно, я буду называть вас Кэтрин? Прекрасно, а вы должны звать меня Камилем — это мое, так сказать, христианское имя. Видите ли, в нашей культуре считается грубостью отказать женщине в чем-либо. Это недостойно мужчины. Если женщина говорит, что у нее назначена встреча с министром, ее нельзя заставлять томиться в приемной, женщину надо принять сразу же! — Кадыр рассмеялся своим удивительным золотистым смехом. — Теперь, когда вы знаете рецепт успеха, вам даже убийство сойдет с рук!

У него был длинный римский нос и высокий лоб — чеканный профиль, как на древних монетах. В этом мне почудилось нечто знакомое.

— Вы ведь кабил, не так ли? — неожиданно для самой себя спросила я.

— О да! — Он выглядел довольным. — Как вы узнали?

— Просто догадка.

— Хорошая догадка. Большинство сотрудников министерств — кабилы. Хотя мы составляем лишь пятнадцать процентов от всего населения Алжира, восемьдесят процентов высоких государственных постов занимают кабилы. Нас всегда выдает золотистый цвет глаз — это из-за того, что мы много смотрим на деньги! — рассмеялся он.

Похоже, Кадыр пребывал в прекрасном расположении духа, и я решилась. Самое время перевести разговор на животрепещущую тему. Вот только я понятия не имела, с какой стороны к ней подступиться. Этот человек выставил старших партнеров моей компании, сославшись на теннисный матч. Что может помешать ему выкинуть меня, словно больную заразной болезнью? Однако я ведь уже допущена в святая святых, и, возможно, это мой единственный шанс. Я решила пойти в атаку и закрепить успех.

— Видите ли, мне необходимо обсудить с вами один вопрос, и хотелось бы сделать это прежде, чем мои коллеги вернутся в Алжир к концу недели, — начала я.

— Ваши коллеги? — спросил министр и сел за стол. Интересно, мне показалось или он действительно насторожился?

— Если быть точной, прибудет мой менеджер, — сказала я. — Фирма решила, что, пока контракт не будет подписан, его присутствие необходимо, чтобы отслеживать, как продвигаются дела. В действительности я нарушила распоряжение начальства, когда приехала сюда на неделю раньше. Однако я прочитала контракт…— я достала копию контракта из своего портфеля и положила ее на стол, — и, честно говоря, не обнаружила там ничего, что требовало бы столь пристального контроля.

Камиль бросил взгляд сначала на контракт, затем на меня, сплел пальцы в молитвенном жесте, опустил на них подбородок и принял задумчивый вид. Теперь я была уверена, что зашла слишком далеко. Наконец министр нарушил молчание:

— Итак, вы считаете, что правила следует нарушать? Интересно, Хотелось бы знать почему?

— Это так называемый генеральный контракт на услуги одного консультанта, — объяснила я, показывая на лежащую

на столе папку, к которой Кадыр так и не притронулся. — В нем говорится, что я должна проанализировать запасы нефти как в разрабатываемых месторождениях, так и в законсервированных. Все, что мне для этого нужно, — компьютер для работы и подписанный контракт. А начальство будет только путаться под ногами.

— Понимаю. — Кадыр больше не улыбался. — Вы все прекрасно объяснили, но не ответили на мой вопрос. Что ж, попробую задать другой: вы знакомы с числами Фибоначчи?

Усилием воли мне удалось не выдать своего потрясения.

— Немного, — призналась я. — Их используют для анализа биржевых торгов. Позвольте спросить, почему вас интересует этот вопрос из области, так сказать, общей эрудиции?

— Одну минуту, — попросил Кадыр и нажал кнопку интеркома.

Спустя мгновение в кабинет вошел служащий. В руках у него была кожаная папка, он отдал ее министру и вышел.

— Правительство Алжира, — начал Кадыр, достав из папки документ и вручая его мне, — считает, что наша страна имеет ограниченные запасы нефти. Их хватит лет на восемь. Возможно, мы найдем нефть в пустыне, возможно — нет. Сейчас это наш основной вид экспорта. Ее продажа поддерживает нашу страну, дает возможность оплачивать все импортируемые товары, включая продовольствие. Как вы уже могли заметить, у нас очень мало земли, которую можно использовать в качестве сельскохозяйственных угодий. Мы вынуждены ввозить все: мясо, молоко, зерно, древесину… даже песок.

— Вы импортируете песок? — удивилась я, отрываясь от чтения документов, которые он мне дал.

Как известно, в Алжире сотни тысяч квадратных миль пустыни.

— Я имею в виду технический песок. Пески Сахары не пригодны для использования в производстве. Таким образом, мы полностью зависим от продажи нефти. У нас мало нефтяных месторождений, зато в больших количествах имеется природный газ. Его так много, что в будущем мы надеемся стать крупнейшим мировым экспортером газа. Надо лишь найти способ его транспортировки.

— Какое отношение это имеет к моему проекту? — спросила я, быстро просматривая страницы документа.

Он был на французском, но я и так видела, что слова «нефть» и «природный газ» в нем не упоминаются.

— Алжир — член ОПЕК. Каждая страна, входящая в ее состав, постоянно заключает контракты и устанавливает цены на нефть. Для разных стран разные условия продаж. В большинстве случаев это одиночные и весьма непрозрачные бартерные сделки. Как одна из стран — членов ОПЕК, мы предлагаем нашим коллегам перейти на концепцию совместного бартера. Это послужит двум целям. Во-первых, значительно увеличит цену за один баррель нефти на мировом рынке, в то время как себестоимость добычи останется на прежнем уровне. Во-вторых, мы сможем вложить вырученные средства в развитие новых технологий, как сделал Израиль, получив западные субсидии.

— Вы имеете в виду оружие?

— Нет, — с улыбкой ответил Камиль. — Хотя многим кажется, что мы много делаем в этом направлении. Я имею в виду промышленный рост, и не только это. Мы сможем оросить пустыню. Как вы знаете, ирригация — это основа цивилизации.

— Однако в этом документе я не вижу ничего из того, о чем вы говорите, — заметила я.

В это время дверь отворилась, и слуга в белых перчатках вкатил в кабинет сервировочный столик на колесиках. Лакей ловко разлил чай, как это делали в кабаре; струя дымящегося напитка хлынула в стаканы, в воздухе разнесся аромат мяты.

— Мятный чай традиционно подают именно так, — объяснил Камиль. — Листья мяты курчавой мелко крошат и заливают кипятком. В воде заранее растворяют столько сахара, чтобы концентрация его была предельной. При соблюдении определенных пропорций этот напиток является хорошим тонизирующим средством, при других — афродизиаком.

Камиль рассмеялся, и мы подняли стаканы. Я сделала глоток ароматного напитка.

— Вернемся к нашему разговору, — сказала я, как только за слугой закрылась дверь. — У нас есть неподписанный контракт с моей фирмой, в котором сказано, что вам нужно подсчитать запасы нефти. Имеется еще документ, в котором говорится, что вы считаете необходимым проанализировать импорт песка и другого сырья. И вы явно хотите просчитать и предсказать некую тенденцию на рынке, иначе не заговорили бы о числах Фибоначчи. Зачем так много совершенно разных историй?

— История всего одна. — Камиль поставил свой стакан на стол и пристально посмотрел на меня. — Мы с министром Белейдом тщательно изучили ваше резюме и пришли к выводу, что вы — прекрасный выбор для осуществления этого проекта. Ваш послужной список говорит, что вы не любите придерживаться правил. — При этих словах он улыбнулся еще шире, чем прежде. — Видите ли, дорогая Кэтрин, я уже отказал в визе вашему менеджеру, мсье Петару. Как раз сегодня утром.

Он пододвинул к себе мой невразумительный контракт, достал ручку и поставил под ним размашистую подпись.

— Теперь у вас есть подписанный мной контракт, который объясняет ваше пребывание в Алжире.

Кадыр передал бумаги мне. Какое-то время я в изумлении таращилась на его подпись, затем улыбнулась. Камиль ответил мне такой же улыбкой.

— Отлично, босс, — сказала я. — А теперь не потрудитесь ли объяснить, что от меня требуется?

— Нам нужна компьютерная модель. Однако разработка должна происходить в строжайшей тайне.

— Какого рода модель?

Я прижимала к груди подписанный министром контракт, мечтая увидеть лицо Петара, когда он откроет его в Париже. Тот самый контракт, подпись на котором не смогли выбить все старшие партнеры фирмы.

— Мы хотим посмотреть, что произойдет в мире, в мировой экономике, — сказал Камиль, — когда мы урежем поставки нефти.

Холмы, на которых была построена столица Алжира, были выше и круче, чем в Риме или Сан-Франциско. Местами улицы шли под такой уклон, что трудно было устоять на ногах.

К тому времени, как мы добрались до ресторана, я совсем запыхалась. Ресторан оказался небольшим залом на втором этаже здания, окна которого выходили на широкую площадь. Назывался он «El Bacour» — «Седло верблюда». В крошечном фойе и баре повсюду были развешаны верблюжьи седла из грубой кожи, украшенные тиснением в виде растительного орнамента.

В комнате стояли столы, покрытые накрахмаленными белыми скатертями, такие же белые занавески мягко колыхались от ветерка.

Мы заняли столик у окна, и Камиль заказал пастилу и пирог с хрустящей корочкой, посыпанной корицей с сахаром. Начинка пирога состояла из голубиного мяса, яиц, жареного миндаля и изюма, приправленных экзотическими специями. Пока мы поглощали традиционный средиземноморский ланч — терпкие местные вина лились рекой, — Камиль развлекал меня историями о Северной Африке.

До встречи с ним я и не представляла, какая невероятная история и культура у этой страны, где мне предстояло прожить так долго. Изначально здесь жили туареги, кабилы и мавры — племена древних берберов, которые селились по побережью. Потом минойцы и финикийцы стали строить крепости у моря. За ними пришли римляне и создали на побережье свои колонии. Еще позже испанцы, отвоевав у мавров Пиренейский полуостров, не остановились на этом и явились за ними на берега Северной Африки. В течение трех столетий над алжирскими пиратами формально властвовала Оттоманская империя. С 1830 года эти земли оказались под владычеством Франции, пока десять лет назад алжирская революция не положила этому конец.

За это время сменилось бесчисленное множество правящих династий всевозможных беев и деев. Все они носили экзотические имена и вели не менее экзотическую, по нашим понятиям, жизнь. Гаремы и отрубание голов были тут обычным делом. Теперь, когда в стране было сильно мусульманское правление, все стало несколько спокойней. Я заметила, что, хотя Камиль пил красное вино под говяжье филе и рис с шафраном, а белое — под салат, он продолжал изображать из себя последователя ислама.

— Ислам…— произнесла я, когда принесли черный, похожий на сироп кофе и десерт. — Это значит «мир», не так ли?

— В каком-то смысле, — согласился Камиль.

Он разрезал на кусочки рахат-лукум — желеобразную субстанцию, посыпанную сахарной пудрой, амброзией, жасмином и миндалем.

— Это то же самое слово, что и «шалом» на иврите: «мир тебе». На арабском оно звучит как «салям» и сопровождается низким поклоном до земли, что символизирует полное подчинение воле Аллаха, полную покорность. — Камиль положил мне кусочек рахат-лукума и улыбнулся. — Иногда покорность воле Аллаха означает мир, а иногда — нет.

— Гораздо чаще — нет, — сказала я.

Но Камиль посмотрел на меня очень серьезно.

— Помните, что из всех великих пророков прошлого — а это Моисей, Будда, Иоанн Креститель, Заратустра, Христос — единственным, кто по-настоящему воевал, был Мухаммед. У него имелась армия в четыреста тысяч воинов, пророк лично возглавил ее и повел на Мекку. Он отвоевал город.

— А как же Жанна д'Арк? — спросила я с улыбкой.

— Она не создала религию, — ответил он. — Однако духом она была сильна. Тем не менее джихад — совсем не то, за что его принимают западные люди. Вы когда-нибудь читали Коран?

Я отрицательно покачала головой.

— Я пришлю вам хорошую копию на английском. Думаю, вам будет интересно почитать его, и ваши представления об этой книге придется серьезно пересмотреть.

Камиль встал из-за стола, и мы вышли на улицу.

— Ну вот, а теперь — обещанная экскурсия по городу, — объявил он. — Мне хочется начать с центрального почтамта.

Мы направились вниз по улице к высокому зданию, расположенному у воды. По дороге Камиль продолжал рассказывать:

— Через центральный почтамт проходят все телефонные линии. Это одна из систем, которую мы унаследовали от французов. Все поступает в центр, оттуда ничего не выходит. То же самое касается и улиц. Междугородние звонки соединяется вручную. Вам будет интересно посмотреть на это, особенно потому, что вам придется иметь дело с этой архаичной телефонной системой, чтобы создать компьютерную модель, о которой мы говорили и проект которой я подписал. Большая часть данных будет поступать к вам по телефону.

Я не совсем поняла, каким образом модель, которую он описал мне, требует связи через телефонные линии, но мы договорились не обсуждать это в многолюдных местах, и я сказала только:

— Вчера вечером я пыталась сделать международный звонок. Это оказалось непросто.

Мы стали подниматься по ступеням к почтамту. Как и в большинстве алжирских зданий, внутри оказалось сумрачно, там были мраморный пол и высокие потолки. С потолка свисали причудливые люстры, похожие на те, что использовались в банковских конторах двадцатых годов. На стенах в массивных рамках висели фотографии Хуари Бумедьена, президента Алжира. У него было вытянутое лицо, большие печальные глаза и густые викторианские усы.

В тех алжирских учреждениях, где мне довелось бывать до сих пор, было очень много пространства, и центральный почтамт не оказался исключением. Хотя Алжир был большим городом, у меня создалось впечатление, что здешние присутственные места все же слишком просторны и вряд ли есть необходимость в таких огромных залах. Когда мы с Камилем шли по зданию почтамта, звук наших шагов отдавался от стен. Люди разговаривали громким шепотом, словно находились в публичной библиотеке.

В дальнем углу стоял небольшой коммутатор размером с кухонный стол. Вид у него был такой допотопный, словно его собрал еще Александер Грейам Белл. Рядом сидела строгая женщина лет сорока, ее волосы, ярко-рыжие от хны, были Уложены в тяжелый узел, а губы накрашены ярко-красной помадой, какой не выпускают со времен Второй мировой войны. Ее цветастое полупрозрачное платье относилось примерно к тому же периоду. На коммутаторе стояла большая коробка шоколадных конфет, тут же валялось множество скомканных фантиков.

— Неужели это министр! — воскликнула женщина, вставая, чтобы поприветствовать Кадыра.

Она протянула ему обе руки.

— Я получила твой шоколад, — сказала она, указывая на коробку. — Швейцарский! Ты всегда все делаешь по высшему разряду.

Голос у женщины был низкий, грудной, как у певицы-шансонье в баре на Монмартре. В ее облике трудовой лошадки было что-то до боли родное, и она мне сразу понравилась. Она говорила по-французски как марсельские матросы, акцент которых великолепно изображала Валери, домработница Гарри.

— Тереза, хочу представить тебе мадемуазель Кэтрин Велис, — сказал Камиль. — Она делает для министерства очень важную работу, касающуюся компьютеров. В действительности это важно для всего ОПЕК. Я решил, что ей необходимо познакомиться с тобой.

— Ах, ОПЕК! — воскликнула Тереза, делая большие глаза и щелкая пальцами. — Очень большая работа, очень важная! Должно быть, мадемуазель очень умная. Вы знаете, что такое ОПЕК? Скоро эта организация наделает много шума, поверьте мне.

— Тереза знает все, — рассмеялся Камиль. — Она прослушивает все телефонные переговоры.

— Конечно! — ответила Тереза. — Кто еще позаботится об этом, если не я?

— Тереза —pied noir, — объяснил мне Камиль.

— Что означает «черная нога», — перевела женщина на английский. Затем она снова перешла на французский и объяснила: — Мои предки жили в Африке, но я не из этих арабов. Мой народ пришел сюда из Ливана.

Похоже, я была обречена оставаться в неведении относительно генетических различий, которые существовали в Алжире. Однако для жителей страны они, по-видимому, имели огромное значение.

— У мисс Велис возникли прошлым вечером проблемы, когда она попыталась позвонить, — сказал Камиль.

— В котором часу это произошло? — поинтересовалась Тереза.

— Около одиннадцати вечера, — объяснила я. — Я попыталась дозвониться до Нью-Йорка из отеля «Эль-Рияд».

— Но я была здесь, на дежурстве! — воскликнула женщина. Она покачала головой и доверительно сообщила: — Эти типы, что работают в отеле на коммутаторе, сущие лентяи. Они просто отфутболивают постояльцев. Иногда приходится ждать до восьми часов, чтобы дозвониться. В следующий раз, когда соберетесь позвонить, дайте мне знать, и я все устрою. Хотите сделать звонок сегодня вечером? Скажите только, в котором часу, и дело в шляпе!

— Мне надо послать сообщение на компьютер в Нью-Йорк, чтобы дать знать, что я благополучно добралась до места. Там стоит автоответчик, вы говорите сообщение, а он его записывает.

— Очень современно! — восхитилась Тереза. — Если хотите, я могу передать ваше сообщение на английском.

Мы договорились, и я написала Ниму послание, в котором говорилось, что я добралась до Алжира в целости и сохранности и скоро отправлюсь в горы. Он, несомненно, поймет, что это означает. Я собиралась встретиться с антикваром Ллуэллина.

— Отлично, — произнесла Тереза, складывая мою записку. — Я немедленно передам его. Теперь, когда мы познакомились, ваши звонки будут проходить по высшему приоритету. Заходите как-нибудь навестить меня.

После столь полезного знакомства мы с Камилем снова вышли на улицу.

— Тереза — одна из самых важных персон в Алжире. Она может создать или разрушить политическую карьеру простым разъединением телефонной линии, если кто-то придется ей не по душе. Кто знает, может, она сделает вас президентом! — пошутил мой спутник.

Обратно к министерству мы шли вдоль берега.

— Я заметил, в записке вы упомянули про поездку в горы. Для вас это нечто особенное? Зачем вы собираетесь туда?

— Просто хотелось бы встретиться с другом моего приятеля, — сказала я, не желая вдаваться в подробности. — А заодно немного посмотреть страну.

— Я спрашиваю, потому что для кабилов горы — дом родной. Мое детство прошло в горах, так что я знаю их очень хорошо. Могу дать вам машину или отвезти сам, если хотите.

Хотя это приглашение было сделано таким же непринужденным тоном, как предложение показать столицу, в голосе Камиля прозвучали интонации, которых я не смогла определить.

— А я думала, ваше детство прошло в Англии, — сказала я.

— Я уехал туда в возрасте пятнадцати лет, чтобы поступить в частную школу для мальчиков. А до этого я скакал по холмам Кабила, как горная коза. В любом случае я не советую вам отправляться туда без проводника. Горы — это восхитительное место, но там легко заблудиться. К сожалению, карты Алжира оставляют желать лучшего.

Он так откровенно набивал себе цену, что я сочла невежливым отклонить его предложение.

— Было бы лучше всего, если бы я отправилась туда с вами, — заявила я. — Знаете, вчера, когда я ехала из аэропорта, у меня на хвосте висела машина службы госбезопасности. Парень по имени Шариф. Как вы думаете, что это значит?

Камиль вдруг резко остановился. Мы с ним находились в порту, где на волнах тихо покачивались гигантские лайнеры.

— Откуда вы знаете, что это был Шариф? — спросил он.

— Я встречалась с ним. Он… отвел меня в свой офис, когда я проходила таможню. Задал мне несколько вопросов, держался просто душкой. Затем отпустил меня, но следовал за мной до самого отеля…

— Какие вопросы он задавал? — оборвал меня Камиль. Лицо его стало каким-то серым. Я постаралась припомнить

все и перечислила вопросы. Я даже рассказала ему, как все случившееся прокомментировал водитель такси.

Когда я закончила, Камиль какое-то время не говорил ни слова, погрузившись в задумчивость. Наконец он произнес:

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы больше никому об этом не говорили. Я попытаюсь все выяснить, но, скорее всего, беспокоиться не о чем. Возможно, Шариф просто обознался.

Мы отправились из порта обратно в министерство. Когда мы подошли к входу, Камиль сказал:

— Если Шариф снова попытается выйти на вас, скажите, что обо всем уже рассказали мне. — Он положил руку мне на плечо. — Да, еще скажите, что я лично везу вас в Кабил.

Звуки пустыни

Пустыня слышит то, что людям недоступно, и когда-нибудь она преобразится в пустыню звуков.

Мигель де Унамуно

Сахара, февраль 1793 года

Мирей стояла на Эрге, разглядывая безбрежную красную пустыню.

На юге простирались дюны Эз-Земула Эль-Акбара, высокие застывшие волны в десятки метров высотой. Издалека они казались кроваво-красной рябью в море песка.

За спиной у девушки возвышались Атласские горы, отливающие пурпуром в лучах заката и мрачные от нависших над ними снеговых туч. Тучи закрывали и небо над пустыней. Это было самое дикое место на земле — сотни тысяч километров песков цвета обожженного кирпича, где ничто не двигалось, только от дыхания Господа рождались кристаллы.

Сахра — так называлась пустыня. Бросовая земля на юге, царство арави — арабов, странников дикого края.

Но человек, который привел Мирей сюда, не принадлежал к их племени. У Шахина была светлая кожа, глаза и волосы цвета старой бронзы. Его народ говорил на языке древних берберов и правил этой пустыней больше пяти тысяч лет. Они пришли, рассказывал Шахин, с Атласских гор и Эргов — столовых гор, протянувшихся между Атласом и пустыней. Эта цепь плоских скал на местном языке звалась Арег — Дюна. Ее жители называли себя ту-ареги — люди Дюны. Туареги знали тайну, такую же древнюю, как они сами, тайну, похороненную в песках времени. Именно на поиски этого сокровенного знания Мирей отправилась много месяцев назад. И вот теперь, преодолев сотни и сотни километров, она пришла к его истокам. Минул всего месяц с тех пор, как они с Летицией бежали в известную лишь немногим бухточку на берегах Корсики.

Там Мирей наняла маленькую рыбацкую лодку, которая доставила ее через бурные воды зимнего Средиземного моря к берегам Северной Африки, где на пристани Дар-эль-Бейда ее ждал проводник по имени Шахин — Сокол. Он должен был сопроводить Мирей в Магриб. Мужчина был одет в черный балахон, лицо его закрывала двойная вуаль цвета индиго, благодаря которой он оставался невидимым для людей, но сам видел всех. Шахин был одним из «людей индиго», в этих таинственных племенах ахагаров все мужчины носили вуали, которые защищали их от ветров пустыни и придавали коже синеватый оттенок. Кочевники называли их магрибами, то есть магами, хранителями священных тайн Магриба — страны заката. Они знали, где спрятан ключ к шахматам Монглана.

Потому Летиция с матерью и отправили Мирей в Африку, потому она не побоялась зимой пересечь Высокий Атлас — пятьсот километров снежных буранов и коварных расщелин. Когда Мирей разгадает загадку шахмат Монглана, она станет единственным человеком в мире, кто прикасался к фигурам и в то же время знает ключ к их тайне.

Тайна ждала своего часа не под камнем в пустыне, не в библиотечной пыли. Тайна жила в сказаниях кочевников. Передаваясь из уст в уста, она взлетала над песками пустыни вместе с искрами костров и исчезала в темноте ночи. Тайна была скрыта в звуках самой пустыни, в сказаниях народов, которые ее населяли, в шепоте скал и камней.

Шахин лежал на животе в укрытой кустарником яме, которую они вместе с Мирей вырыли в песке. Над их головами медленно кружил сокол, нарезая круг за кругом в попытках увидеть, как шелохнутся кусты. Рядом с Шахином, затаив дыхание, скорчилась Мирей. Ей хорошо был виден точеный профиль ее компаньона: его длинный тонкий нос был таким же крючковатым, как клюв сокола-сапсана, в честь которого его назвали. Глаза жителя пустыни были светло-желтыми, Уголки рта всегда смотрели книзу. Волосы он заплетал в косу, а поверх нее носил головной платок, свернутый мягкими складками. От своего традиционного черного одеяния Шахин отказался, теперь на нем, как и на Мирей, была мягкая джеллаба из шерсти, выкрашенной в красно-коричневый, как пески пустыни, цвет. Сокол, который кружил высоко в небе, не мог увидеть их на фоне песков и кустарников.

— Это гурр, сокол Сакра, — прошептал Шахин. — Он не такой быстрый и хищный, как сапсан, но зато сообразительней и зорче. Он станет для тебя хорошей птицей.

Прежде чем они пересекут по кромке Большого Восточного Эрга самую широкую полосу самых высоких дюн на земле, Эз-Земул Эль-Акбар, объяснил Шахин Мирей, она должна поймать и приручить сокола. Это было важно не только для того, чтобы туареги, чьи женщины охотились и решали дела племени наравне с мужчинами, приняли ее, но и для того, чтобы выжить в пустыне.

Перед ними лежало пятнадцать, а то и двадцать дней пути по дюнам, где днем царил зной, а ночью — холод. Впереди, насколько хватал глаз, простирались лишь темно-красные пески, по которым верблюды, как их ни погоняй, не делают больше полутора километров в час. В Кхардае они закупили провизию: кофе, муку, мед, финики, мешки вонючей вяленой сардины для верблюдов. Однако теперь, когда путешественники миновали солончаки и каменистую Хаммаду с ее последними умирающими оазисами, запасы подошли к концу. Им придется охотиться, чтобы добывать себе пропитание. Но ни одно живое существо не обладает такой выносливостью, таким зорким зрением, упорством и охотничьим азартом, чтобы охотиться в этих диких и бесплодных землях, — ни одно, кроме сокола.