Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица

— Ну, здравствуй, голубь! — почти весело произнес Виктор.

— Чё? Чё надо? Вы кто?

— Твоя утерянная совесть. Давно ты ее потерял, щенок? Да вот нашлась! Сейчас будет тебя уму-разуму учить. Снимай штаны, Гриша!

Мальчик испуганно вскочил:

— Вы чего? Вы чего?

Виктор сделал несколько шагов вперед. С ужасом я увидела, поняла по движению локтей, что он расстегивает ремень, вынимает его из брюк. Гриша тоже, как завороженный, наблюдал за действиями Виктора.

В тесной узкой комнате мебель располагалась по стенкам, и передвигаться можно было только по тропинке в середине. Поэтому мы выстроились в затылок: Виктор, я, Елизавета Григорьевна.

— Снять штаны! — гаркнул Виктор.

Очевидно, его лицо было не менее грозным, чем тон. Потому что Гриша стал спускать джинсы, пролепетал:

— И трусы?

— Трусы можешь оставить, — позволил педагог Макаренковской школы.

— Да что же это такое! — возмутилась я. — Немедленно прекратите! Не позволю!

Хотела броситься вперед, но мешала Елизавета Григорьевна. Она повела себя более чем странно. Не дала мне протиснуться, вдруг схватила меня за талию, удержала:

— Пусть, не мешайте!

Родная мать приветствует экзекуцию над собственным ребенком! Где это видано?

— Да вы! Вы! — задохнулась я от негодования и неожиданно бросила в лицо Панкиной то, чего ни при каких обстоятельствах нельзя было говорить. Даже после длительного заточения в лифте. — Вобла замороженная! Спирохета, а не мать! … Извините, пожалуйста!

Похоже, Елизавета Григорьевна оскорблений не услышала, она напряженно смотрела через мое плечо и крепко держала меня за пояс.

— Отпустите, в конце концов! Что вы себе позволяете!

Нет, клещами уцепилась.

Пока я безуспешно пыталась вырваться, за моей спиной что-то происходило. Как Виктор захватил Гришу, я не видела. Бросив сражаться с чокнутой мамашей, вывернула голову. Гриша был зажат под мышкой Виктора, лицом к двери. Рука экзекутора взлетала вверх и опускалась, сложенный вдвое ремень хлестал мальчика ниже спины. Гриша тихо, по-девчачьи пищал. Виктор приговаривал с каждым ударом:

— Будь человеком! — Хлесть! — Будь человеком! — Хлесть! — Не будь гадом!..

Как ни была я шокирована происходящим, мой услужливый учительский ум вспомнил, что в Англии во многих школах разрешены физические наказания детей. И статья одного тамошнего педагога, воспевавшего кнут как действенное воспитательное средство, вспомнилась. Но в статье настойчиво, с апелляцией к детской психике подчеркивалось: хлестать розгами нужно конкретно, чтобы ребенок точно знал, за что страдает. Разбил стекло футбольным мячом — за стекло получи. Удрал с уроков — получи за самоволку. Не хочешь кашу есть — захочешь.

А Виктор порол Гришу неконкретно! В общем!

— Будь человеком! — Хлесть. — Ты не пуп земли! — Хлесть. — Уважай других!

Я поймала себя на абсурдном желании подсказать Виктору: «Это тебе, Гриша, за биологию! Это — за русский и литературу! Это — за математику!..» Но ничего подобного, естественно, не произнесла. Воскликнула гневно:

— Виктор! Прекратите немедленно!

Оживилась Гришина мама. На вид субтильная, Елизавета Григорьевна оказалась весьма крепкой физически. За пояс выволокла меня в коридор, там привалилась спиной к двери, не позволяя проникнуть в комнату. Спасти мальчика от избиения! Прекратить казнь!

— Вы в своем уме?

— Что вам нужно? — вопросом на вопрос ответила Елизавета Григорьевна. — Зачем пришли?

Там, — показала я пальцем на дверь, — бьют вашего сына! Это — уголовное преступление! И мы с вами как не оказывающие помощь страдающему ребенку тоже несем ответственность!

— Что вам нужно? — повторила Елизавета Григорьевна.

Подобным тоном плохо воспитанные люди обращаются к непрошеным гостям. Значит, она видит во мне досадную помеху? Ну и пожалуйста! На меня навалилось усталое раздражение. Опустила глаза — запачканный костюм, такое впечатление, что меня на животе волокли по пыльному асфальту. Почти так, собственно, и было.

«Идите вы все к лешему! — подумала я устало. — Нравится тебе, что сына избивают? На здоровье! Семейка!»

Заговорила быстро, забарабанила, как Оля Сидорова из 5-го «А». Девочка обладала феноменальной способностью заучивать огромные куски текста из учебника, выстреливала их с пулеметной скоростью у доски. Но стоило задать ей отвлеченный вопрос, терялась, испуганно хлопала глазами.

— На вашего сына подготовлены бумаги для перевода в школу для детей с отклонениями психики. Настоятельно рекомендую не доводить до этого. Заберите документы в конце года и переведите его в другую школу. Таков мой совет.

— Все?

— Все.

— До свидания!

— До свидания!

Я ответила автоматически, не успела изобразить на лице, как отношусь к ее грубости, прямо сказать, хамству, как Елизавета Григорьевна скрылась за дверью комнаты. И тут я остолбенела от услышанного.

Экзекуция, очевидно, закончилась. И отчетливо прозвучало предложение Елизаветы Григорьевны:

— Не хотите чаю?

Конец света! Это она Виктору? Выставить учителя за дверь и привечать постороннего человека, который лупит ребенка!

Мое остолбенение длилось недолго, через минуту я вышла из квартиры.

На следующий день рассказала в учительской о происшедшем. Реакция коллег была точно такой, как и моя. Панкин заслуживает быть выдранным, но бить ребенка недопустимо! И никакого тут нет противоречия. Мало ли что тебе хочется! Ты — культурный, воспитанный человек, педагог, и обязан держать свои эмоции в узде. У нас не Англия!

Самое поразительное — Панкин присмирел. Не превратился в идеального тихоню, но уже не срывал уроки. Напоминал обезвреженную бомбу, из которой вытащили взрыватель. На радостях учителя математики и английского поставили ему «четверки» в годовых контрольных. Мать Панкина документы забрала, их квартиру расселили, они переехали в другой район.

Позвони мне, позвони!

Говорят, незаменимых людей нет. Очень сомневаюсь! Кто мне мужа заменит? Уж не говоря о бесценности наших детей! И в производственной сфере встречаются работники, которые за пятерых трудятся. Например, Валя Кравцова — диспетчер нашего частного автопредприятия.

Вале двадцать два года — хорошенькая, стройненькая. Брючки в обтяжку, топик на бретельках, сзади — полоска голой спинки, впереди — пупочек обнаженный. Водители шалеют, глядя на Валю, и речь у них тянется, как в замедленном кино. Целую минуту «Это-о-о моя пу-утевка?» произносят. Но все знают, что Валя — девушка строгая, без глупостей. Работает реактивно: принимает заявки, выписывает путевки, шлет по долам и весям фуры с овощами и мороженым мясом, мазы-кразы со стройматериалами, перевозит на дачу и с дачи домашний скарб, формирует свадебные кортежи и даже подает к аэропорту бронированные «Мерседесы» для VIP-персон с сомнительной биографией.

Вести беседы по нескольким линиям для Вали — обычное дело. Ее рекорд — семь каналов одновременной связи. Но в тот день, когда судьба отвернулась от девушки, перегрузки на линиях не было. Я потом Валю выспросила и знаю произошедшее в деталях. Звонила старушка и требовала неукачиваемый автомобиль для перевозки кота со слабым вестибулярным аппаратом. По другой линии взывал о помощи водитель, которого задержали на посту ГАИ и штрафовали за отсутствие техосмотра. Загорелась третья лампочка, Валя извинилась, попросила оставаться на линии и ответила на новый звонок.

— Здравствуйте, Валя! Это Олег. Как поживаете?

— Холосо, — вдруг от волнения стала картавить и шепелявить Валя.

— Я долго не звонил, потому что ездил в командировку. Как вы относитесь к идее поужинать со мной сегодня вечером?

Сердце у Вали оторвалось с привычного места, стало биться в грудную клетку. Затем, не сумев найти выхода, покатилось в пятки.

С Олегом она познакомилась месяц назад на дне рождения у подруги. Олег был юристом. Существуют ли настоящие полковники, о которых поется в песне, Валя не знала. Престарелые полковники ее не интересовали. Но Олег был настоящим юристом! Стройный, подтянутый, остроумный и умопомрачительно галантный. Он проводил Валю до дома, элегантно выпросил телефон и поцеловал на прощание руку. А потом пропал, в воду канул. Она представляла Олега в большом зале суда (как в американских фильмах), он — адвокат, блестяще защищает сирых, убогих (и при этом почему-то получает большие гонорары). Валя сидит в публике, которая после пламенной речи Олега подхватывается и устраивает овации адвокату.

Потом они празднуют выигранное дело в интимном полумраке со свечами. Потом они… ну как водится, как в тех же кино подробно показано.

Олег не появлялся, и радужные мечты стали меркнуть. Валя терзала себя сравнениями: кто он и кто я? Аргументов в собственную пользу становилось все меньше, а достоинства Олега уносились в заоблачную высь. Подобными противоречиями и объясняется эмоциональный шок, пережитый Валей в момент звонка Олега.

Казалось бы, чего проще: ответь согласием — и вся недолга. Но Валя была диспетчером высшего класса! У нее два полушария мозга работали, как параллельные электростанции. Закрепился профессиональный навык: возникает перегрузка напряжения, извиняешься, отключаешься на время. Пока одно полушарие разговаривает с новым абонентом, другое находит решение возникшей проблемы.

— Извините, — проговорила Валя, — одну минуточку! — и отключилась.

Она щелкнула по кнопке линии, на которой сидела старушка с котом. Но Вале только казалось, что она переключилась. Пальцы дрожали, удар вышел слабым, и она продолжала разговаривать с Олегом:

— Значит, котика укачивает? — спросила Валя приторно-сладким голосом. — Ах, как печально! Попробуйте заранее принять противорвотные таблетки.

Она щелкнула по другой кнопке (с таким же результатом) и взяла строгий тон:

— А кто за тебя должен техосмотр проходить? С тобой вообще разобраться надо! Клиенты жалуются, что от тебя несет, как из спортивного зала или из конюшни. Может, тебе и дезодорант за счет фирмы покупать надо?

В ответ Валя услышала нервное покашливание, а потом раздался голос Олега:

— Весьма неожиданный диалог у нас получился. Мне остается только извиниться перед вами за… за беспокойство. — И положил трубку.

Сотрудники нашего автопредприятия, как-то: директор Павел Александрович — одновременно мой муж, я — бухгалтер, Пал Саныч — охранник, вахтер, курьер, слесарь-электрик (просит называть его начальником службы безопасности) — все мы прибежали на вопли из диспетчерской.

Валя стояла посреди комнаты и показывала пальцем на сорванные с головы, брошенные на стол и напоминающие большого расчлененного скорпиона наушники с микрофоном. И при этом, срываясь на визг, голосила:

— Это он! А я! Они! Кот тошнотворный! Дезодорант! Господи! Я сказала, что от него воняет! Погибла! Куда мне теперь? В петлю! Повешусь!

— Наезд? Рэкет? Шантаж? — сходу выдвинул версию Пал Саныч.

— Валюша, — успокаивающе проговорила я, — не обращай внимания на телефонных маньяков!

— Конкретно и по делу, — потребовал Павел Александрович. — Что случилось?

— Случилось? — повторила Валя. — Моя жизнь кончена, разбита. Любовь загублена. Повешусь!

При слове «любовь» мужчины облегченно вздохнули, да и я перевела дух. Но чтобы на моем лице не отразилось общее мнение — девичьи печали не трагедия — нахмурилась и сочувственно покачала головой. Подошла к Валюте, обняла ее, ласково гладила по плечам. У меня на груди Валя зарыдала с утроенной силой. Через пять минут мою блузку можно было отжимать.

Конечно, Валю утешали. Говорили, что она умная, симпатичная, что женихов у нее еще будет взвод, полк или даже дивизия. Валя плакала, икала и отрицательно трясла головой:

— Такого не будет!

Пал Саныч (как вы догадались, полный тезка моего мужа и потому для отличия именовался сокращенно) уважал народную мудрость, но путался в значении пословиц и поговорок.

— Если к другому уходит невеста, — многозначительно поднял палец, — то неизвестно, кому повезло! — Выдержал паузу и уточнил: — Стерпится, слюбится!

Павел Александрович тоже решил блеснуть остроумием, но уже литературным, Пушкина вспомнил:

— Чем меньше женщину мы любим… — спохватился и уточнил: — ив обратную сторону справедливо, мужиков тоже касается.

Я показала мужу кулак, повернувшись к Пал Санычу, покрутила пальцем у виска: думай, что несешь, твои пословицы — не в каждую бочку затычка.

— Если вы такие умные, — сказала я двум Павлам, — садитесь на телефон и поработайте за Валю.

А сама повела бедную девочку в свой кабинетик. Поила чаем, выслушивала ее рассказ про сногсшибательного юриста Олега. Я пыталась утешать Валю по разным направлениям. Заявила, что не такой уж юрист умный, если не сумел понять, что не с ним разговаривают. Валя восприняла критику в штыки, буквально захлебывалась, превознося Олега. Тогда я решила зайти с другой стороны: мол, что ни делается, все к лучшему, не судьба — так не судьба. Валя заявила, что судьбу загубила собственными руками, и теперь ей счастья никогда не будет.

Словом, как я ни старалась, девочка оставалась безутешной. Положительным было лишь то, что перестала плакать и как бы немного отупела, заморозилась. Павел Александрович и Пал Саныч, проработав за Валю до конца дня, зауважали девушку еще больше. У них головы опухли от напряжения.

На следующий день Валя вышла на работу как обычно. Мы рассуждали: девичьи слезы что вода, неделя-другая и все войдет в норму. Ошибались! Рано успокоились, недооценили глубину Валиной трагедии и производственных последствий.

В нашем автопредприятии наступили черные дни. Белый свадебный лимузин с золотыми кольцами на крыше подавался на перевозку мебели, а к молодоженам подкатывала «газель» с крытым кузовом. В Воронеж вместо фуры с бананами прибыл груз бройлеров.

— А чем вам куры не угодили? — печально спрашивала Валя беснующегося на противоположном конце провода торговца фруктами.

Она никак не могла сосредоточиться на работе, все мысли были заняты Олегом и чудовищностью собственной ошибки. Надо сказать, что за Валей ухлестывали не только шоферы. Она училась на вечернем отделении в хозяйственной академии и пользовалась успехом у молодых предпринимателей. Но ей подавай Олега и никого кроме. Теперь Валя была согласна на понижение его социального статуса: пусть не адвокат, пусть бедный, пусть косой, глухой, слепой, хоть водитель поливальной машины, но только Олег.

Деятельность фирмы была почти парализована. С каждым днем Валя таяла, а вместе с ней — прибыль и клиенты. Знаю, что на нашем месте многие фирмачи, не чихнув, вышвырнули бы плохого работника. И за ничтожные провинности на дверь показывают, а то и вовсе по блажи. Но наше предприятие — как семейное, родственное. А в семье живут с тем, на ком женился и кто родился.

Павел Александрович заявил: «Надо что-то делать!», когда VIP-персона из кавказского зарубежья получила в аэропорту похоронный катафалк вместо бронированного «мерседеса». Такие накладки могли стоить и жизни, и бизнеса.

Пал Саныч тряхнул связями, вспомнил былую служебно-розыскную деятельность и провел подготовительное следствие. Было выяснено, что искомый Олег, двадцати шести лет, в браке не состоит, к суду не привлекался и в порочащих связях не замечен. Работает в юридической фирме, запись — по телефону.

Мы записались, втайне от Вали, все трое. Пришли, расселись. Олег — по одну сторону стола, мы — по другую. Симпатичный молодой человек, не отнять, вежливый, деловой. Но из-за него столько проблем возникло, что лучше бы прохвостом оказался, меньше мороки.

Миссия наша была странной, потому волнительной. Заговорили почему-то о производственных успехах Вали, называя ее по фамилии, и об этапах развития предприятия.

— Кравцова стоит у истоков фирмы, — сообщил Павел Александрович. — Первоначально офис находился в нашей личной трехкомнатной квартире. Как говорится, на коленке работали. А сейчас — отдельное помещение, гараж на шесть боксов и пять десятков водителей с собственным транспортом на договоре. Кравцова живет в соседнем подъезде, дочь наших хороших знакомых. Пять лет назад Кравцову, школьницу, попросили на каникулах «посидеть на телефоне».

— Вы поймите! — перебила я мужа. — В конкурирующей фирме пять диспетчеров! А это оборудование, рабочие места, уж не говоря о фонде заработной платы.

— Птицу видно по полету, а рыбу с головы, — туманно выразился Пал Саныч.

Снова заговорил Павел Александрович:

— Зарплату Кравцовой повышали регулярно, премии ежеквартально, в конце года и на Восьмое марта.

— Мама у нее тяжело заболела, — напомнила я, — оплатили лечение в клинике.

— С нашей стороны, — подтвердил Пал Саныч, — комар нос держит востро.

Олег внимательно нас слушал, не перебивал, переводил взгляд с одного на другого, кивал, делал пометки в блокноте. Когда мы выдохлись, культурно спросил:

— Позвольте узнать, кто такая эта Кравцова и какого рода юридическая помощь ей требуется?

Мы переглянулись: столько болтали и все не по делу. Муж ткнул меня в бок — говори. Я издалека начала, обстоятельно рассказала и про бабушку со старым укачиваемым котом, и про водителя, которого задержали на посту ГАИ. Олег уже стал терять терпение, смотрел на меня, не понимая, к чему я веду, готовый в любую секунду прервать и попросить говорить по делу. Но когда я описала Валину ошибку, он, наконец, догадался, кто такая Кравцова, и что все происшедшее имеет к нему непосредственное отношение. В лице поменялся: смутился, покраснел. Блокнот захлопнул, принялся нервно ручку крутить.

«Не любит он Валюшку, — пронеслось у меня в голове, — забыл, мимолетное увлечение. А мы навязываемся. Как неловко!»

Очевидно те же мысли посетили моего мужа:

— Вы не подумайте, что мы пришли… — замялся он.

— Свататься с серьезными намереньями, — подсказал Пал Саныч.

Мне стало обидно за Валю, которую, получалось, мы пристраиваем.

— Да у нее женихов, как грязи! — воскликнула я.

— Рак на горе свистнет, — подтвердил Пал Саныч. — В шеренги выстраиваются.

— Золото девушка! — кивнул Павел Александрович.

И тут мы зачем-то пустились расписывать, какой популярностью пользуется наша Валя среди водителей и студентов-вечерников. Словом, вели себя именно как сваты, пристраивающие залежалый товар. Чувствовали, что говорим не то, а остановиться не можем. Впрочем, с самого начала разговор с Олегом не заладился, выходил каким-то глупым и сумбурным. И на вопрос Олега, чем вызвано наше участие в судьбе девушки, заверили: исключительно человеколюбием и стремлением исправить нелепые ошибки. А потом полчаса живописали, какие убытки терпит фирма из-за Валиной любовной трагедии. Получалось, что движут нами корысть и служебные интересы. Но это было верно только отчасти!

Мы уже раскаивались, что вообще влезли в чужие дела, что напортили еще больше, взмокли от напряжения и сознания, что говорим все не то и не так.

Олег посмотрел на часы:

— Спасибо! Приятно было познакомиться! Я все понял.

Выпроваживал нас, но мы не пошелохнулись. Ответ-то какой?

— Ты как решил действовать? — прямо спросил Пал Саныч.

— Обязательно позвоню Вале.

— Сегодня? — мне очень хотелось конкретности. — Лучше в семь вечера, когда уже стихает обвал заказов.

— Постараюсь.

Мы ехали в контору и обсуждали: позвонит или обманет? Вяло переругивались, обвиняли друг друга, каждому казалось, что он говорил четко и по делу, в отличие от двух других, которые несли ерунду.

Семи вечера мы ждали с такими нетерпением, будто сами помолодели и с затаенным трепетом надеемся на свидание. Когда стрелки часов показали семь, я не выдержала, подкралась к двери диспетчерской, тихонько приоткрыла и стала подглядывать-подсматривать. Павел Александрович и Пал Саныч, соответственно, наблюдали за мной через открытую дверь кабинета.

Наушники с микрофоном Валя сняла, они валялись на столе. Отлично: значит, включена громкая связь, я все услышу. Валя читала книгу. Вернее, изображала, что читает. Я бы не удивилась, узнай, что книга перед ней лежит вверх ногами, настолько безучастно и печально выглядела девушка.

На пульт поступил сигнал — замигала красная лампочка. Олег или не Олег? Валя не торопилась отвечать, смотрела на огонек, будто ожидая, когда он погаснет. Не ожидала я от нее такого пренебрежения обязанностями! Клиент оказался упорным, лампочка мигала красным глазком. Валя тяжело вздохнула, щелкнула по тумблеру, ответила:

— Автопредприятие «Скороход». Добрый вечер!

— Здравствуйте, Валя! Это Олег. Техосмотр прошел и таблетки от укачивания принял. Не окажете ли честь пойти завтра со мной в театр?

Валины кисти взлетели, как по команде «руки вверх!» — боялась ненароком коснуться клавиш. Она наклонилась к решетке встроенного микрофона, едва не касаясь его губами, зажмурив глаза, проговорила:

— Согласна, с удовольствием! Диктуйте адрес, куда подать авто… Ой, извините! Это у меня машинально вырвалось…

Они рассмеялись хором, Валя и Олег.

Я вернулась в кабинет и показала двум Павлам большой палец — все отлично! Получилось!

Через несколько минут нам послышалось пение. Валя включила радио? Нет, это она пела! Кружила по диспетчерской и пела.

Зефир в шоколаде

Брат сказал по телефону, что заедет к нам, требуется помощь. Юре тридцать шесть лет, инженер, зарабатывает хорошо. Но как все холостяки, в тратах неумерен, периодически оказывается на мели.

— Денег занять? — с порога спросила я. — Сколько нужно?

— Нисколько, — отказался Юра, переобуваясь в тапочки. — У меня сурьёзный разговор. Привет, Серега! — поздоровался он с моим мужем. — Как мои племянники?

— Плавают, — ответил Сергей.

— В математике? — уточнил Юра.

— В бассейне.

У них давняя игра в многозначность слов. Например, Юра говорил: «Моя начальница — женщина полная». Сергей спрашивал: «Полная задора и огня?»

Когда уселись в комнате, Юра заявил:

— Ребята! У меня проблема, я влюбился.

— Тогда это не твоя проблема, — ответил Сергей.

— Хватит словами в пинг-понг играть! — я слегка повысила голос. — Братик, очень за тебя рада. Ты влюбился, наконец, с серьезными намерениями?

— Серьезнее не бывает.

— Прекрасно! — от радости я даже в ладоши захлопала.

Юре давно следовало жениться. Мы с мамой терзались затаенными страхами (о которых постоянно говорили Юре в лицо), что он останется бобылем, до старости будет случайными связями опутан, греться у чужого (читай — моего) очага.

— Но есть проблема, — напомнил Сергей. — Девушка немного замужем?

— Нет.

— Она тебя не оценила? — насторожилась я.

— Вполне оценила.

— На «удовлетворительно»? — поинтересовался Сергей.

Я показала мужу кулак.

— На «пять с плюсом»! Но, ребята! У нее есть сестра.

— И тебя печальная доля не миновала, — напомнил Сергей.

— Тамарку — (То есть меня.) — и Алису и близко сравнить нельзя!

— Алиса твоя невеста? — спросила я.

— Нет! Какие вы бестолковые! Алиса — это младшая сестра моей невесты.

— А старшей по рождению не забыли имя дать? — веселился Сергей.

— Не забыли! Вера! Ее зовут Вера. Еще вопросы есть?

— До Веры, — предположила я, — ты крутил роман с Алисой?

— Ничего я с ней не крутил! — возмутился Юра. — Стоп! Молчите! Никаких вопросов! Слушайте меня. Историческая справка.

Их две сестры, родители погибли, утонули в реке. Вере тогда было пятнадцать лет, младшей Алисе — десять. Вера очень боялась, что Алису заберут в детдом, не позволят старенькой бабушке опекунство оформить. Но из дома девочек не вырвали, вскоре бабушка умерла. Вера перешла в вечернюю школу и устроилась ученицей мотальщицы на прядильный комбинат. Далее она не училась, так и осталась в рабочем классе. Да и какая учеба, если весь дом, хозяйство, ребенок на ней. Вера в драных чулках ходила, копейки берегла, но старалась дать Алисе все возможное и одевать, как куколку. Дополнительные занятия по английскому, кружок при доме пионеров, секция фигурного катания и так далее.

Алиса в институт поступила, три месяца проучилась и привела жить парня — свою пламенную любовь. У Веры, таким образом, два нахлебника-студента на шее оказались. Через год Алиса родила сына и распрощалась с мужем — не сошлись характерами. Вера перешла работать в ночную смену, чтобы днем с малышом сидеть, дать сестричке спокойно доучиться.

— На данный момент, — подвел итог Юра, — обстановка следующая. Алиса институт закончила, работает на полставки корректором в газете. Вера племянника воспитывает. В садик, из садика, к врачам, на прививки — все Вера. А у младшей сестры — талант и вдохновение. Она стихи пишет! Дрыхнет каждый день до обеда, на два часа в редакцию заглянет, вечером к ней такие же поэты с вином приходят и всю ночь гудят.

— Твое отношение к Алисе понятно, — кивнула я.

Избалованный трутень! — в сердцах обозвал будущую родственницу Юра. — На первый взгляд — зефир в шоколаде, но попробуй укусить — внутри камень. Голосок писклявенький, но чуть не по ее, включает ультразвуковой визг. Чтобы у меня на ночь остаться, Вера каждый раз у сестры отпрашивается! А та еще кочевряжится, — Юра стал передразнивать Алису: — Не знаю, если ты утром не задержишься, ведь надо Вадика в сад отвести. Представляете? Ни свет, ни заря Вера выскакивает из моей хаты и мчится к племяннику. Начинаю говорить, что, мол, у ребенка родная мать есть. Вера тут же замыкается, в скорлупку прячется, не достучишься. Для нее Алиса — священная корова. Скотина! Задушил бы ее!

— Нашими руками? — уточнил Сергей.

— В самом деле, братик, — вступила я, — в чем наша помощь должна заключаться?

— Во-первых, вам пора знакомиться с Верой. Во-вторых, у меня есть отличный план. В-третьих, вы посмотрите на ситуацию объективно. Может, я действительно на бедную девочку Алису напраслину возвожу? Или, как Вера говорит, слишком строг к малютке?

— Уф! — Сергей театрально смахнул пот со лба и повернулся к мне. — Пронесло! Думал, он заставит мать-одиночку отстреливать.

— Это я тебя отстрелю! — стукнула кулаком мужа по коленке. — Все хиханьки да хаханьки! Серьезное дело, у моего брата судьба решается, а ты юродствуешь!

— Я не виноват, что у тебя брат умственно отсталый, — скривился как бы от боли Сергей, поглаживая коленку. — Потому что только дебил может делать врагов из родственников будущей жены.

— Объясни нам, душевно скорбным, — попросил Юра.

— С кем ты сражаешься? — усмехнулся Сергей. — С кем войну затеял? Родственники жены, правильно, — священные коровы. У меня их, например, целое стадо. Сколько лет терплю, что ты, когда у нас ночуешь, утром моим бритвенным станком пользуешься. Хоть бы раз потом помыл!

— Не отвлекайся на мелочи! — потребовала я.

— Для кого мелочи, — ответил Сергей, — а для кого плевок в душу, то есть в лицо посредством грязных безопасных лезвий.

— Ты прав по сути, — задумчиво сказал Юра. — Лезвий, так и быть, подарю на пятилетку вперед, одноразовых. Верина сестра присосалась к ней, как пиявка, кровь и соки тянет.

— Тебе что ли мало остается? — хмыкнула я. — Вера не жалуется? Значит, положение дел ее устраивает.

— Начнешь резать пуповину между ними, — поддержал меня Сергей, — много крови прольется. И неизвестно, кто выживет. Вдруг не ты?

— Ребята! — покачал головой Юра. — Вы говорите, как теоретики, приличные люди в окружении себе подобных. Вы последнюю рубашку для другого снимете, но в то же время знаете, что и для вас донорская почка всегда найдется. Там ситуация иная. Ладно! — махнул он рукой. — Разберемся и прорвемся! Кстати, в этом доме ужином кормят? Я на свидание с любимой девушкой опаздываю. И не мешало бы мне, — Юра провел по щеке, — побриться. Сереженька, ты как считаешь?

Хотя мы были настроены на мирное сосуществование, познакомившись с Верой и Алисой полностью стали на сторону Юры.

Вера нам очень понравилась. Добрая, тихая, уютная она напоминала ласковую кошку. Бывает так: придешь в гости, возьмешь хозяйскую кошку на руки, кошка испуганно замрет, но не царапается, не вырывается, терпит и молчаливо просит, чтобы ее отпустили. Потом в середине вечера прыгнет тебе эта кошка на колени, свернется клубочком, и уходя из гостей, очень хочется забрать теплую кошку с собой. Так и Вера. Вначале она держалась скованно, робела. Но потом освоилась, ловко и незлобиво шутила, а чувство юмора в нашей семье всегда было камертоном душевного здоровья.

Алиса — совершенно иная статья, как от других родителей. Сигарету изо рта не вынимает. Нам, некурящим, находиться в табачном дыму, мягко говоря, неприятно. Это ладно. Вера тоже не курит, а привыкла вдыхать то, что выдыхает ее сестричка. Но перенести отношение Алисы к себе как к пупу земли мог не всякий.

Она смотрела на окружающих будто на челядь — слуг, которые обязаны ее обслуживать и прихоти удовлетворять. «Сергей, у вас машина? Отвезете меня в субботу к приятелю на дачу! Тамара, кажется, вы — портниха? Я вам принесу юбку, ее нужно подшить».

Выходной день насмарку — на дачу Алису отвезли, с дачи забрали вечером, сильно нетрезвую. С моим мужем она обращалась точно миллионерша с личным водителем. Я — не портниха, а заведующая ателье. Ладно! Юбку Алисе подшили, джинсы укоротили — все бесплатно. Ну, скажи ты людям элементарное «Спасибо!» Поблагодари хоть взглядом! Нет! Как должное!

И уж совсем я возмутилась, когда однажды услышала разговор двух сестер. Специально не подслушивала, но у нашего телефона такая громкость, что можно к уху не подносить. Вера сестре звонила, отпрашивалась у Юры заночевать.

— Что ты в нем нашла? — презрительно удивлялась Алиса. — Серый, скучный тип. Да и все их семейство! Пошлые обыватели. Дальше Некрасова они в своем развитии не продвинулись.

И Некрасов ей не угодил! Прекрасный поэт, между прочим. А то, что продвинутая Алиса вымучивает, на больной бред похоже, не даром ее творения ни один журнал не берет.

— Что я говорил? — спросил Юра, когда через некоторое время пришел к нам обсуждать свой план. — Как вам сиамские сестрички? Можно ли пуповину резать?