Золотой фонд эзотерики - Елена Рерих. Путь к Посвящению

Наталья Ковалева

Елена Рерих. Путь к Посвящению

Посвящается Е. И. Рерих

«Дай Бог живым узреть Христа,

Пусть не в мужском, так в женском лике»

Е. А. Евтушенко «Дай Бог»

Примечания и условные обозначения

Знаком ? отмечены понятия и имена, пояснения к которым даются в Словаре.

Ссылки на дневниковые записи Е.И. Рерих отмечены в сносках обозначением «Дневник» и датой (число, месяц, год) записи (например, Дневник, 24.03.21). Издания дневниковых записей Е.И. Рерих указаны в Библиографии.

Ссылки на письма Е.И. Рерих даются по датам их написания (например, Рерих Е.И. Из письма от 24.03.28). Издания писем Е.И. Рерих также указаны в Библиографии.

Ссылки на дневниковые записи З.Г. Фосдик[1] отмечены в сносках обозначением «Фосдик З.Г.» и датой записи (например, Фосдик З.Г., 22.03.24).

В ссылках на работы из серии Агни-Йоги указаны не страницы какого-либо издания данных работ, а номера параграфов.

Предисловие

С каждым годом все большее количество мыслящих людей обращается к философскому наследию семьи Рерихов. Великие души, посетившие наш мир в прошлом веке, оставили нам подлинные сокровища мудрости и красоты. Принесенное ими в мир новое философское учение Агни-Йоги, или Живой Этики, стало для многих тысяч людей ступенями духовного восхождения, практическим знанием, способным помочь любому человеку и в решении насущных жизненных проблем, и в самосовершенствовании. Основная миссия в принятии этого учения от Учителя Мории была доверена супруге великого русского художника Елене Ивановне Рерих. Выполнение этой миссии было отнюдь не таким простым, как это может показаться на первый взгляд.

Елене Ивановне предстояло не только принять от Учителя тексты нового учения, но и осуществить процесс открытия и трансмутации энергетических центров сознания, то есть пройти процесс, превращающий человека в Архата, возводящий его сознание на высшую, космическую ступень эволюции. При этом данный процесс – сам по себе чрезвычайно сложный и опасный – должен был осуществляться не далеко от мира, в отшельничестве, на лоне природы, как практиковали его поколения йогов и подвижников прошлых эпох, а в обычной жизни. Елена Ивановна смогла осуществить этот уникальный духовный опыт и обрести необычные, поистине удивительные психодуховные способности и еще более удивительные знания.

Но о ее жизни и деятельности в тот момент, о том, как начинался и в чем состоял этот процесс, нам по-прежнему известно не так много. Это связано в основном с тем, что осуществляемая ею духовная работа имела внутренний, невидимый взгляду окружающих характер. Для большинства современников Елена Ивановна была женой великого художника – источником вдохновения, единомышленницей, лучшей помощницей, принимавшей большое участие в его культурно-организационной деятельности, – и только. Большинство людей, знакомых с Рерихами, не догадывались о том, какая выдающаяся, ни с чем не сравнимая миссия была ей доверена духовными Учителями Востока и какова была ее роль в деятельности всей семьи Рерихов. Только ближайшие сотрудники Рерихов знали о небывало сложной, уникальной духовной работе, проводимой Еленой Ивановной. Это было не удивительно – мало кто из современников Елены Рерих мог понять суть осуществляемого ею процесса.

До известной степени время скорректировало наши представления о Рерихах: были изданы ранее не публиковавшиеся материалы их рукописного архива – письма и дневниковые записи Е.И. Рерих. Благодаря этому российские читатели узнали, насколько грандиозная, новаторская работа велась Еленой Ивановной на протяжении многих лет и какое значение она имела в создании учения Агни-Йоги, столь популярного ныне в России. Но чтобы по-настоящему понять суть необычной духовной миссии Е.И. Рерих, необходимо систематизировать те сведения, которые содержатся в ее дневниках, письмах и учении Агни-Йоги…

Цель этой книги состоит в том, чтобы на основе систематизации сведений, содержащихся в первоисточниках, дать подробное описание жизни и деятельности Елены Ивановны Рерих. Объем этой работы не позволил нам подробно осветить весь жизненный путь Елены Рерих, поэтому мы сосредоточились на наименее изученном периоде ее жизни – 1879–1923 годах, которые Рерихи провели в России, Европе и США, до отъезда в Индию, где пройдет оставшаяся часть их жизни.

О жизни Елены Ивановны во время Центрально-Азиатской экспедиции Рерихов (1924–1928) можно составить представление по книгам Н.К. Рериха «Алтай – Гималаи» и Ю.Н. Рериха «По тропам Срединной Азии»; о дальнейших годах жизни Елены Ивановны есть немало сведений в ее письмах сотрудникам и дневниковых записях. Что же касается первой половины ее жизни, то она, на наш взгляд, не нашла достаточного отражения в литературе, что и послужило основной причиной для написания этой работы. Между тем это время – особенно 1916–1920 годы – очень важно для понимания главных событий духовной биографии Елены Ивановны. Первая половина ее жизни была фактически подготовкой к началу сознательного общения с руководителем Белого Братства – Учителем М. Каким образом Рерихи нашли путь к вступлению в общение с Учителем? При помощи каких методов осуществлялся этот процесс? Действительно ли они начали общение со своими Учителями во время спиритических сеансов, в которых они – как известно теперь благодаря их опубликованным письмам и дневниковым записям – принимали участие? Ответы на эти вопросы мы получим, изучив во всех подробностях путь духовных поисков и нахождений, пройденный Н.К. и Е.И. Рерих до 1923 года, то есть до их отъезда в Индию.

Это время в жизни Елены Ивановны и других членов ее семьи стало временем начала великих дел: во-первых, именно тогда Рерихи смогли вступить в сознательное общение с Учителями, путь к которому давно искали; во-вторых, в эти же годы ими был введен особый способ общения с Учителем, основанный на применении высших психодуховных способностей – яснослышания и ясновидения; в-третьих, тогда же Еленой Ивановной был начат опыт психодуховной трансформации сознания и организма – так называемый Огненный Опыт; и в-четвертых, в этот же период Учитель стал передавать Рерихам (а затем – только Елене Ивановне) учение Агни-Йоги, принятие которого и создание на его основе книг Агни-Йоги стало важнейшей задачей ее жизни. Эти события в жизни Елены Ивановны и членов ее семьи стали основным содержанием данной биографической повести.

Во избежание претензий относительно неоправданных оценок или неадекватной интерпретации каких-либо фактов из жизни Е.И. Рерих, мы постарались сделать эту работу предельно документальной: все основные утверждения и выводы, содержащиеся в этой книге, сопровождаются цитатами и ссылками на первоисточники. В связи с этим хотелось бы кратко охарактеризовать источниковую базу данной работы.

Основным источником биографии Е.И. Рерих послужили для нас ее дневниковые записи[2], а также книги учения Агни-Йоги, или Живой Этики[3], составленные на основе этих же материалов. Столь же ценным, интересным и содержательным источником, раскрывающим многие стороны жизни Елены Рерих, являются ее письма близким (мужу и сыновьям), а также друзьям и сотрудникам.

Много интересных фактов из жизни Е.И. Рерих, описанных к тому же исключительно живо и увлекательно, в форме художественного повествования, приводится в работах Н.К. Рериха, всегда подчеркивавшего ту огромную роль, которую играла в его жизни боготворимая им жена – единомышленница, «другиня, спутница, вдохновительница», как называл ее сам художник. То же можно сказать и о воспоминаниях, которые оставили о Елене Ивановне ее сыновья, до конца дней свято хранившие в своих сердцах память о горячо любимой матери.

Значительные факты из жизни Е.И. Рерих были освещены и в мемуарах американских учеников Рерихов. Среди этих источников следует упомянуть прежде всего дневниковые записи ближайшей сотрудницы Рерихов в Нью-Йорке З.Г. Фосдик, которая, начиная с 1922 года, описывала в дневнике важные события своей жизни и работы в учреждениях, организованных Рерихами, и свои впечатления от общения с ними. Воспоминания о совместной работе с Рерихами оставила и другая их сотрудница в США – Франсис Грант.

Что касается биографической литературы о Е.И. Рерих, то наиболее содержательной и значительной работой из всех, использованных при написании данной книги, автору представляется книга биографа семьи Рерих П.Ф. Беликова «Рерих. Опыт духовной биографии»[4]. Эта книга стала первым биографическим очерком, в котором были освещены не только факты обычной жизни Рерихов, но и их духовные поиски, самые важные события их духовной жизни, а также некоторые сокровенные стороны их деятельности, заключающиеся в сотрудничестве с духовными Учителями Востока.

Другие книги П.Ф. Беликова, посвященные жизни и творчеству Рерихов, также использовались в работе над этой книгой.

Интересные сведения о жизни Е.И. Рерих и членов ее семьи содержатся также в указанном в библиографии ряде статей, посвященных отдельным моментам жизни и деятельности семьи Рерихов.

Осталось лишь отметить, что в этой книге ставилась задача соединить обычную биографическую повесть с «духовной биографией», как назвал подобную тематику П.Ф. Беликов, то есть с описанием основных этапов процесса духовной самореализации, пройденного Е.И. Рерих, и прежде всего – ее сотрудничества с духовным Наставником семьи Рерихов – Махатмой М.

Часть первая. Россия

Образ маленькой девочки, несущей тяжелый том Библии, является в хоромах барства творцом Нового мира[5].

Глава 1. «В хоромах барства» (Детство)

31 января (по новому стилю – 12 февраля) 1879 года в одной из родовитых дворянских семей столичного Санкт-Петербурга, в доме на Сергиевской улице появилась на свет девочка. Новорожденную назвали Еленой. «Факел, открытый огонь» – таково было значение этого древнего имени…

Скажем несколько слов о ее родителях и предках.

Мать Елены, Екатерина Васильевна, урожденная Голенищева-Кутузова, была женщиной необыкновенной красоты, представительницей старинного и знаменитого дворянского рода, принадлежавшего к великосветской знати.

Екатерина Васильевна родилась в 1857 году в имении своих родителей – селе Канищево (Конищево) Псковской губернии. Ее жизнь ничем не отличалась от жизни других девушек из знатных семей; в апреле 1876 года она закончила обучение в Смольном институте благородных девиц, а в мае следующего, 1877 года вышла замуж за столичного архитектора Ивана Ивановича Шапошникова.

Отец будущей Елены Рерих, Иван Иванович Шапошников, родился в Петербурге в 1833 году, учился в нескольких учебных заведениях Петербурга: Коммерческом училище, Рисовальной школе и Академии художеств.

И.И. Шапошникова по праву считали одним из самых талантливых архитекторов своего времени. Он занимался строительством и перестройкой каменных и деревянных зданий в Петербурге и его пригородах – от храмов до жилых домов и заводских сооружений; с 1882 года он работал архитектором в Главном Инженерном управлении Военного министерства. За свои проекты он получил несколько правительственных наград; в 1882 году стал академиком, а в 1897 году, незадолго до смерти, был возведен в потомственное дворянство[6].

Наряду с работой архитектором Иван Иванович преподавал рисование, композицию архитектурных орнаментов, черчение, акварельное рисование и другие дисциплины в учебных заведениях Петербурга. Студенты очень любили своего преподавателя, отличавшегося не только высоким профессионализмом, но и передовыми общественными взглядами, которыми он делился с ними.

Благодаря исследованию М.А. Иванова[7] мы знаем и о предках Елены Ивановны Рерих. Ее прадед по линии отца приехал по приглашению Петра Первого в Россию из Риги, где был бургомистром. Приглашение он получил после посещения императором Риги; во время торжественного приема по случаю встречи императора бургомистр вручил Петру Первому великолепный подарок – украшенную драгоценными камнями и отороченную бобровым мехом шапку Мономаха. Прием произвел впечатление на Петра Первого, и он предложил бургомистру перейти к нему на службу и переехать в Россию. При принятии русского подданства Петр дал ему новую фамилию – Шапошников, намекающую на тот значимый подарок, который бывший бургомистр сделал императору во время его визита в Ригу.

Прадед Елены Ивановны по материнской линии, Василий Семенович Азарьев, был помещиком Новгородской и Тверской губерний, а также военным. Одна из его дочерей – будущая бабушка Елены Ивановны – вышла замуж за подполковника в отставке, псковского помещика Василия Ивановича Голенищева-Кутузова. Голенищевы-Кутузовы были представителями очень древнего графского рода, принадлежавшего к старосветской знати; согласно Бархатной книге, его родоначальником стал выходец из Пруссии Гаврила Олексич, поступивший на службу к Александру Невскому в 1235 году. Из этого рода происходил знаменитый полководец Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов; Елена Ивановна приходилась ему двоюродной правнучкой.

Голенищевы-Кутузовы были в родстве с Мусоргскими. Выдающийся композитор Модест Петрович Мусоргский часто бывал в гостях у своих кузин – Екатерины Васильевны Голенищевой-Кутузовой (матери Елены Ивановны) и ее сестер. М.П. Мусоргский приходился Екатерине Васильевне четвероюродным братом по материнской линии; Елена Ивановна была его внучатой племянницей.

Когда в семье Шапошниковых появилась на свет маленькая дочь, могли ли ее многочисленные родственники предполагать, что эта девочка станет следующим знаменитым на весь мир представителем рода Голенищевых-Кутузовых?..

Появление на свет Елены стало для ее матери настоящим испытанием. Обычный для многих беременных токсикоз приобрел у Екатерины Васильевны особо тяжелую форму, несмотря на то, что эта беременность была для нее не первой – к тому времени у нее уже был маленький сын Илларион. Молодую женщину так мучили приступы тошноты и рвоты, что, пытаясь облегчить их, она стала принимать разные лекарства, не посоветовавшись предварительно с врачами. В результате ее состояние настолько осложнилось, что врачи порекомендовали родственникам увезти ее из Петербурга в деревню, рассчитывая, что лучшие климатические условия помогут ей быстрее выздороветь. Екатерину Васильевну спешно увезли в Псковскую губернию, в поместье ее родителей. Перемена климата помогла, и будущая мать Елены начала поправляться. Однако процесс выздоровления был медленным; довольно долго Екатерина Васильевна оставалась настолько слабой, что не могла даже ходить. Ей оставалось лишь целыми днями лежать на диване в своей комнате и смотреть на висевшую на противоположной стене картину «Моление о Чаше». Она полюбила эту картину. Запечатленный на ней облик Христа вспоминался ей и спустя многие годы после этого тяжелого периода…

Знатная молодая красавица из высшего света не задумывалась о философских вопросах бытия; вряд ли она когда-либо обращала внимание на утверждения религиозных и философских учений о том, что на земле от века идет борьба добра и зла; что те и другие силы представлены в нашем мире людьми – носителями идей и добра, и зла. И уж тем более не могла она предполагать, что ребенок, которого ей суждено было родить, будет необычным, избранным Силами Света для великой миссии…

Тем не менее это было именно так. Девочка, родившаяся в аристократической русской семье, пришла в мир с духовной миссией огромного значения. Потому и силы добра, и силы зла отметили ее появление на свет. Именно этим и объяснялось тяжелое состояние ее матери во время беременности – появление на свет этого ребенка было крайне нежелательно для сил зла, и они предприняли все, чтобы оно не состоялось. Но их план не осуществился. У маленькой Елены были не только враги, но и Хранители, приходившие к ней на помощь и помогавшие в минуты опасности. Их загадочные облики она сохранила в своем сознании с самых ранних лет.

Маленькая Ляля, как звали ее родные, росла живым и любознательным ребенком; уже с десяти месяцев начала ходить, рано начала говорить. Ее брат Илларион, которого домашние называли Лоря, был на полтора года старше ее. Это был необыкновенно красивый мальчик, очень похожий на мать. Позже у Елены появилась и маленькая сестренка Анечка.

Елена с самого раннего детства была очень восприимчива к красоте во всех ее проявлениях – будь то красота природы или человеческих лиц. В ее детской памяти (с трехлетнего возраста, как отметила потом она сама) на всю жизнь запечатлелись красивые лица матери и старшего брата. Судьбы брата и сестры Елены сложились трагически – детям не суждено было стать взрослыми. Брат Елены умер от дифтерита в возрасте пяти с половиной лет. Екатерина Васильевна с трудом оправилась от этого удара; долгое время она была безутешна. Елене тогда было четыре года.

Примерно в этом же возрасте, по настойчивым просьбам Елены, мать стала полушутя учить ее читать. Уроки эти проходили между делом. По утрам, когда Екатерина Васильевна, еще будучи в постели, пила чай, девочка приходила к ней с газетой и спрашивала значение крупных букв, которые видела в заголовках статей. Мать называла ей эти буквы, и обладавшая необычайно хорошей памятью девочка мгновенно их запоминала. Осваивать алфавит ей помогали также картинки в детских книгах и кубики, в которые она играла. Так, на газетах, картинках и кубиках, Елена незаметно освоила алфавит и начала читать еще до того, как ее стали учить этому гувернантки и домашние учителя. Уже к шести-семи годам девочка свободно говорила, читала и даже писала на трех языках.

Как водится в аристократических семьях, у Елены были няни, бонны и гувернантки, однако по натуре своей девочка была очень независимой и самостоятельной. Она, казалось, не нуждалась ни в чьем обществе; больше всего любила читать или играть в одиночестве. Сверстницы совершенно не интересовали ее, даже утомляли. Ей было скучно в обществе других детей. Ее излюбленным обществом были книги – с самого раннего детства.

Самостоятельность девочки сказывалась также и в ее упорном отказе повторять слова молитвы, которую она и ее брат должны были читать перед сном. Елена молилась не заученными, непонятными для ребенка словами, которым учили ее мать и гувернантки, а своими словами, и о том, что было ей близко и понятно. Взрослые не понимали, сколь глубокий смысл был заложен в этом стремлении ребенка сознательно обращаться к Высшим силам, и относили это к обычному детскому упрямству. Конечно, молитвы маленькой Елены были детскими, но зато они были искренними и осмысленными. Как вспоминала Елена Ивановна, «в семье существовал рассказ о том, как девочка молилась: “Боженька, спаси и сохрани папу, маму, бабушку и мою корову”. (Корова была игрушечная, но настолько большая, что в густой траве ее принимали за теленка, что приводило девочку в восторг.)»[8].

Увлечения девочки были нетипичными для ее возраста. Как вспоминала впоследствии сама Елена Ивановна, первой и самой большой радостью для нее стали два тома Библии с иллюстрациями Гюстава Доре. Роскошно изданные, эти книги были так велики, что девочка не могла поднять их сама. Она часто просила взрослых дать ей посмотреть картинки в этих книгах. Поскольку книги были дорогими, эти просьбы выполнялись очень неохотно. Зато если уж ей удавалось упросить старших дать ей посмотреть эти книги, радости ее не было границ. Потом, когда она чуть-чуть подросла, она уже сама, тайком от взрослых, пробиралась в кабинет отца, брала с полки тяжелый том Библии и уносила его в свою комнату, сгибаясь под тяжестью книги. Там, в тишине и одиночестве, девочка листала заветные страницы. Особенно любила она смотреть на кроткий и прекрасный лик Христа, думать о Нем и Его страданиях за всех людей мира. С ранних лет этот великий Облик запечатлелся в ее сознании с огромной силой.

Среди самых первых книг, попавших в руки маленькой Елены, оказались и два толстенных тома старинной книги «Путешествия по Центральной Азии и Дальнему Востоку». Судьба распорядилась так, что с первых лет жизни кто-то будто намекнул Елене на то, что ей предстоят долгие и трудные дороги по азиатским землям. Эти книги были отданы в полное распоряжение девочки, т. к. служили ей подставками на стуле, когда она садилась за стол. Елене повезло – книги имели много иллюстраций, и любознательная маленькая читательница с удовольствием их разглядывала, а позже и читала, знакомясь таким образом с природой и этнографией Востока.

Как вспоминала позже Елена Ивановна, на нее произвели ужасное, неизгладимое впечатление содержащиеся в этих книгах описания всевозможных пыток и казней, практиковавшихся в старину в Китае и Японии. Эти описания поселили в сердце девочки чувства опасения и недоверия по отношению к этим двум народам. Острое отвращение к любым проявлениям жестокости, которое очень рано проявилось в сознании девочки, возможно, тоже было как-то связано с впечатлениями, полученными от этих кошмарных описаний.

Чтение было любимым занятием Елены. При этом девочка очень эмоционально реагировала на прочитанное. Обладавшая крайне утонченной нервной организацией Елена так сильно переживала радость и горе книжных героев, что почти заболевала. Бездарные и слащавые сочинения для детей младшего возраста Елену не трогали; ее любимой «детской» книгой были весьма философичные по духу «Сказки Кота Мурлыки». Девочка горько плакала над судьбой героев этих сказок – Милы и Нолли – и много дней после прочтения этой грустной и мудрой сказки была подавлена тоской[9].

О любимых детских книгах Елены Ивановны Н.К. Рерих писал: «Вот Елена Ивановна всегда вспоминает какую-то книгу “История кусочка хлеба”. Даже имя автора не упомнилось, но само содержание дало незабываемый импульс. “Принц и нищий” тоже была одна из любимейших повестей Елены Ивановны»[10].

В ее детской библиотеке были также книги Густава Эмара и Марка Твена; «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо»; «Рокамболь» Понсон дю Террайля, «Мученики науки» и «Дети капитана Гранта». Позднее она прочитала «Уранию» французского ученого и писателя Фламмариона; эта книга, как говорила она потом своей ученице Зинаиде Фосдик, произвела на нее впечатление, дав ее сознанию импульс стремления к другим мирам[11].

Необычной была не только тяга к знаниям, свойственная маленькой Елене, но и ее удивительная интуиция, проявлявшаяся с самого раннего детства. Это качество позволяло ей исключительно хорошо разбираться в людях и в обстоятельствах. С годами это свойство еще более усилилось.

С самого раннего детства девочка начала проявлять большую чувствительность к малейшим оттенкам речи окружающих. Она чутко и остро реагировала на малейшие проявления несправедливости или резкости с их стороны. Однако какой бы ни была ее эмоциональная реакция на поведение окружающих, жившее в глубине ее души высокое нравственное сознание не позволяло ей выражаться в негативных формах. Елене было всего шесть лет, когда с ней произошел характерный случай, мгновенно «скорректировавший» ее характер на всю последующую жизнь. В автобиографии он описывается так: «Острое осознание, как бы мгновенно изменившее намечавшийся гневливый, вспыльчивый характер, явилось на седьмом году. Это переживание остро запечатлелось на многие годы.

Девочка с книжкой полулежит на длинной кушетке. Входит девушка-горничная с вязанкой дров топить печку и начинает задирать и дразнить девочку: “Не стыдно ли барышне валяться посреди дня?”… Девочка, оскорбленная несправедливым обвинением, чувствовавшая ее лицемерную природу и не любившая ее, обзывает ее дурой, лисой, Лизкой-подлизкой… Но внезапно поток этот остановлен, в сознании ясно, четко встает вся грубость, непристойность и нелепость подобного сквернословия, и настолько сознание это овладело ею, что с этого дня все грубые, скверные выражения были забыты»[12].

Проявившаяся уже в детстве особая душевная утонченность осталась характерной чертой Елены на всю жизнь; уже будучи взрослой девушкой, она все равно очень остро переживала несправедливость к кому бы то ни было; также терпеть не могла грубости и пошлости. Двусмысленные, пошлые шутки вызывали у нее резкое отвращение. Вообще она очень различно относилась к людям: «Некоторые лица вызывали сильнейшее физическое отвращение, сопровождавшееся иногда содроганием и трепетом всего организма; лицо покрывалось пятнами и ощущалась мучительная тошнота»[13].

Люди, возбуждавшие в ней подобное чувство, с точки зрения окружающих были самыми обыкновенными людьми, но внимательный человек мог бы заметить, что у всех них был нечистый взгляд, выдававший в них пошлую, порочную натуру.

Елена безошибочно угадывала нравственную сущность людей по выражению их глаз. Она не выносила людей с похотливым выражением в глазах и уже будучи взрослой девушкой, испытывала сильное отвращение ко всяким двусмысленным фразам и анекдотам.

Дар ясновидения проявился у Елены с детских лет. Он выражался в пророческих снах и видениях, в умении безошибочно понимать нравственную сущность окружающих людей, а также в точном знании того, как следует поступить в том или ином случае.

В детские годы Елена могла часами разглядывать иллюстрации на страницах Библии. Картины апокалиптических бедствий, обрушивающихся на человечество, будили в ее душе тяжелые предчувствия, рождали тревогу за судьбу ее близких и всего мира. Грозным библейским пророчествам отвечали ее собственные вещие сны. Как вспоминала Елена Рерих, одним из первых снов, запечатлевшихся в ее сознании, было «сумрачное видение темного, бурного моря с низко нависшими над ним грозными тучами, прорезываемыми частыми молниями. Водная стихия вздымалась и, казалось, вот-вот сольется с небесами и водная стена зальет все живущее. Девочка[14] стояла на берегу и в неописуемой тоске и жути всматривалась в эту развернувшуюся перед нею мрачную картину в надежде увидеть какую-либо светлую точку, какую-либо помощь, и вот на красно-огненном фоне туч показался вдали Старец, окруженный мягким сиянием, в светлой рясе с темнеющими на ней крестами и Сам весь светлый, с белой же бородой. Старец был высок ростом и держал посох в правой руке. Он шел спокойно по бурному морю, как бы скользя поверх валов. Девочка вся встрепенулась. Сердце подсказало ей, что Старец шел к ней на помощь, и вся жуть и тоска мгновенно оставили ее. В своем детском представлении она решила, что Сам Бог явился ей в этом чудесном образе – Сергия Радонежского, как она узнала потом»[15].

Пройдут годы, и подобную апокалиптическую картину – темное море с огромными волнами, сумрачное, нависшее над землей и морем небо, грозно сверкающие сквозь темные тучи молнии, а на крыше окруженного волнами дворца – группа последних оставшихся в живых людей, ждущих неминуемой смерти, – воспроизведет на своем полотне «Последние Атланты»[16] супруг Елены Ивановны – Николай Константинович Рерих. Николай Константинович писал, что многие образы его наиболее значительных картин были навеяны пророческими снами и видениями Елены Ивановны. Может быть, образ восстания водной стихии на картине Николая Рериха тоже был воссоздан художником по описаниям Елены Ивановны, не раз имевшей такие видения в своих детских снах?

Как бы то ни было, апокалиптические сны маленькой Елены не были пустыми детскими страхами и фантазиями. Маленькой девочке было ведомо многое, о чем взрослые и не догадывались. Грозные потопы, сметающие все живое, уже посещали Землю, и не однажды. В сокровенном знании Востока, распространителями которого суждено было стать Рерихам, говорилось о цивилизации Атлантиды, много веков назад существовавшей на нашей планете так же реально, как существуем сейчас мы. И не случайно в учении Агни-Йоги последние дни Атлантиды сравниваются с эпохой, переживаемой нашей цивилизацией, самоуверенной и гордой своими достижениями, как когда-то гордились своими познаниями и Атланты. Но, как говорится в учениях Востока, наступает момент, когда стрелки космических часов приближаются к таинственной отметке, – и то, что казалось людям незыблемым, в том числе и сама земная твердь, исчезает под ногами. И взору предстает разрушительная мощь восставшей водной стихии, заливающей землю, сверкание молний на почти черном небе, и крыши зданий с неумолимой быстротой скрываются под наступающими валами темной воды… Такая картина посещала Землю в действительности! И именно ее видела в своих снах необычная девочка, одаренная редкой способностью видеть и прошлое, и будущее и заранее знать судьбы своих близких и всего мира.

Как писала потом сама Елена Ивановна, «предчувствие катастрофы, гибели Земли преследовало ее с самого раннего детства. Может быть, оно отчасти было навеяно иллюстрациями грозных потопов в Библии, или же чувствознание было пробуждено ими, но сознание это временами настолько сильно овладевало ею, что она испытывала острые приступы тоски и видела сны, подтверждавшие ее предчувствия»[17].

Так, один сон, с некоторыми вариациями, снился ей не раз. В этом сне перед ней представали море и небо одинакового, желто-серого, унылого цвета; налетала буря, вздымались огромные, устрашающие волны. Одна волна чудовищной величины и силы, неся на гребне своем одинокий корабль, обрушивалась на землю и затопляла ее всю. Но корабль на гребне волны так и оставался невредимым.

Еще один сон: «Девочка стоит у окна, со страхом всматривается в темно-желтое небо; сумерки быстро сгущаются. Она замечает странные явления: стаи птиц, ласточек, с визгом низко летают над землею, животные и люди в беспокойстве спешат спрятаться по домам. Отчетливо помнится татарин с мешком за плечами, быстро ныряющий под ворота. Раздается оглушающий удар грома или гигантского взрыва, и земля начинает колебаться. Девочка в ужасе вбегает в соседнюю комнату, где находились ее родители, и говорит им: “Разве вы не видите, что земля гибнет, наступил конец мира!”»[18]

Дар пророчества – тяжелый дар. Об этом свидетельствовали ясновидящие и пророки всех времен. Ясновидящий несет на себе не только бремя своего одиночества – неизбежной платы за необычность и непохожесть на других. Он несет в своей душе еще и тягость знания будущего и его опасностей, неведомых остальным людям.

Тревожные предчувствия грядущих перемен, никем не разделенные, никому не понятные, с ранних лет легли на плечи маленькой Елены. Тогда девочка еще не знала, что очень редко, не каждое столетие, на земле появляются люди, обладающие пророческим даром; эти люди выполняют в обществе духовную миссию огромной важности. Их задача – рассказать другим о событиях будущего, предупредить их о грозящих опасностях, а вместе с тем – заставить людей задуматься о том, правильно ли они живут и как можно сделать свою жизнь чище, гармоничнее, духовнее.

Но мало кто понимает пророков, и далеко не все верят им…

В видениях маленькой Елены были не только апокалиптические сюжеты. Особенно запомнилось ей удивительно яркое, красочное видение, посетившее ее в шестилетнем возрасте. Вот как вспоминала об этом впоследствии она сама: «Осенний вечер, девочка с ногами сидит на подоконнике большого окна. На коленях лежит раскрытая французская хрестоматия Марго; к завтрашнему дню нужно выучить урок – стихи “Веселый Зяблик”. Но девочка в книгу не смотрит, внимание ее привлечено звездным небом. В этой же комнате у стола сидит ее мать, стол накрыт к вечернему чаю. Вдруг девочка вскрикивает: “Мама, мама, посмотри, какое огромное знамя развернулось на небе и свернулось петлей!” Русское трехцветное знамя широко раскинулось на вечернем небе, в виде заглавного свитка на старинных гравюрах, причем все три тона были как-то особенно красивы и ярки – синий, бело-серебряный и пурпуровый. Мать подошла к окну, но, сколько ни всматривалась, ничего не смогла увидеть, к великому огорчению девочки. Но явление было настолько ярко и мощно своими размерами и яркостью, что и посейчас оно стоит в сознании во всей своей живости, как и тогда. Конечно, явление было приписано болезненному состоянию, и девочку немедленно уложили в постель. Но никакого заболевания не последовало»[19].

Как писала Елена Ивановна в своих автобиографических заметках, видение это было столь прекрасно потому, что краски развернувшегося перед ней русского знамени как бы светились внутренним огнем. (Позднее из книг Агни-Йоги станет известно, что подобным свечением, недостижимым на земном плане, обладают краски Тонкого мира.)

Елена Ивановна отмечала, что подлинный смысл этого видения стал ясен ей много позднее, когда она стала взрослой и вступила на путь познания Учения Света. Именно тогда «космическое значение этого чудесного видения стало руководящим Знаменем в ее последующей жизни»[20].

Много лет спустя, после начала непосредственных бесед с Учителем, Елена Ивановна спросила Его: «Что означает видение ее детства – русский трехцветный флаг, развернувшийся на небе? (1886 г.)».

Учитель ответил: «Ты будешь свидетельницей в России о русских нуждах <…> Ты будешь свидетельницей русских побед»[21].

Учителя Белого Братства придавали особое значение России. Забегая вперед, скажем, что именно России, по решению Учителей Белого Братства, должна была принадлежать главная роль в будущем духовном возрождении всего мира. Позже, в своих письмах последователям, Елена Ивановна напишет: «… гибель России – гибель всего мира».

Глава 2. Первые озарения

Самые яркие видения и другие проявления иной реальности в сознании девочки были связаны с ее духовными Учителями. Их присутствие в ее жизни проявилось тоже совсем рано, в детские годы.

Подобно другой необычной девочке, жившей почти на эпоху раньше нее, Елене фон Ган, ставшей затем Еленой Петровной Блаватской, героиня нашей повести уже в детские годы увидела своего духовного Учителя и Его сподвижника.

Первое видение Учителя, представшее ей на природе, стало одним из самых ярких впечатлений ее детства. Это произошло поздней весной на даче в Павловске, куда переехала семья на лето. Елене тогда было шесть лет. В первое же утро после приезда на дачу, встав раньше, чем обычно, девочка побежала в парк, чтобы полюбоваться небольшим прудом с золотыми рыбками. Утро выдалось необычное – чудесное и тихое, оно таило в себе нечто сказочное, создающее особое настроение. Воздух словно дрожал и искрился в лучах солнца. Что-то волшебное, нездешнее было растворено в атмосфере этого места. Стоя на пристани пруда, наслаждаясь свежестью и прохладой раннего утра, девочка всем своим существом впитывала красоту окружающей природы. Эта красота, как ничто другое, вызывала в ее душе восторг и счастье, ощущение подлинной радости жизни. В какой-то момент взгляд Елены остановился на цветущей яблоне, стоявшей на противоположном берегу в своем прелестном белоснежном убранстве, – и девочка невольно замерла. На фоне яблони она явственно увидела высокую мужскую фигуру в белом одеянии – и тут же в ее сознании ярко вспыхнула мысль о том, что где-то далеко живет Учитель Света. «Сердце девочки затрепетало, и радость ее перешла в восторг, все существо ее потянулось к этому далекому, любимому и Прекрасному Облику», – как вспоминала потом об этом ярчайшем переживании своего детства Елена Ивановна[22].

Спустя многие годы Учитель, с которым она встретится на земном плане бытия, вспомнит ее первые детские прозрения в Высшую реальность и скажет о ней:

«<…> Маленькая девочка, узревшая Учителя Света под небом голубым, есть сокрушитель застенков мрака.

Когда дух девочки может ощущать Братьев человечества, тогда имя того духа Светоносный Меч. Когда дух может чуять с детства, что Братья человечества сущее перерождают, тогда дух несет имя светоносное»[23].

Были и другие видения, в которых она встречалась со своими духовными Покровителями и Наставниками – невидимыми для окружающих, но явственными для нее, обладающей особым, астральным, зрением. Духовные Учителя пристально следили за жизнью этой необычной девочки, оказывая ей помощь, когда этого требовали обстоятельства. Не раз Они помогали ее организму справиться с болезнями. Как говорится в автобиографии Е. Рерих, «во время довольно частых заболеваний как бы простудного характера – ложного крупа, по определению врачей, – девочку преследовало одно видение: при повышении температуры зрение ее становилось особенным, оно проникало сквозь стены, и она видела, как входная дверь их квартиры открывалась, входили два Великана. Один, немного выше, всегда шел впереди, слегка прикрывая собою второго. Эти Великаны проходили длинным коридором и входили в ее комнату, садились в ногах ее постели и начинали тянуть серебряную нить?, которую они извлекали из ее левого бока[24].

Причем больший Великан передавал нить другому, сидевшему сзади и наматывавшему ее. Несмотря на то, что первый Великан всегда ласково улыбался, девочка слегка опасалась их; ей казалось, что они за эту нить хотят притянуть ее к себе и если это им удастся, то она умрет. Первый, больший ростом Великан, имел синие глаза и темно-русые волосы, тогда как голова другого была темнее и сам Он был тоньше. Одеты они были, как ей казалось тогда, в сюртуки, теперь (известно), что это были индусские ачканы. Видение это повторялось лет до девяти. Иногда девочка близко видела только головы этих Великанов, слегка склонившихся над нею и пристально всматривающихся в нее. Она опасалась их, но не очень, ибо эти видения были не длительны»[25].

Возвращаясь к этим необычным видениям в своих дневниковых записях, Е.И. Рерих уточняла, что загадочные гости-Великаны являлись к ней во время болезни для того, чтобы охранить ее от опасности, которую могла нести ее организму слишком высокая температура.

Никто не рассказывал Елене о существовании духовных Учителей и Их таинственной обители на Востоке. Под влиянием загадочных видений знание о Них просто проснулось в ее сознании в урочный час, как случается с людьми, которые были учениками Великих Учителей в течение многих прошлых жизней…

Приблизительно в 11 лет знание о существовании Учителя Света проявилось в сознании девочки уже вполне определенно. Образ Учителя, владеющего неограниченным знанием, четко вставал в сознании Елены. Он особенно сильно владел ее мыслями в период с 11 до 13 лет. Это были уже не просто сны и видения, а именно знание – неизвестно откуда появившееся, но четкое и определенное. Оно встретило горячий отклик в ее сердце, наполнило душу стремлением к таинственному Руководителю.

Девочка представляла себя как бы живущей в Его доме и учащейся под Его руководством. При этом она четко знала, что Учитель был занят ускорением какого-то физиологического процесса в ее организме и этот процесс проходил под Его непосредственным наблюдением[26]. Мысли об этом не покидали ее длительные периоды времени. По вечерам девочка торопилась уйти в свою комнату. В тишине и одиночестве перед ее мысленным взором ярко вставали картины общения с Учителем. «Она видела себя гуляющей с Ним по саду, сидящей на скамеечке у Его ног и слушающей Его слова о страданиях Земли и бедствиях человечества, о подвиге и сострадании к обездоленным. Облик Учителя сливался с Образом Христа, но девочка боялась признаться в этом»[27].

Помимо этого знания ей продолжали сниться красивые и загадочные сны, в которых перед ней появлялся незнакомый, но удивительно притягательный Образ.

Необычный сон приснился ей в 13-летнем возрасте, в ночь на 24 июня – в праздник Ивана Купалы. По старинному романтическому преданию, в ночь на Ивана Купалу совершались разные чудеса, а молодая девушка могла увидеть во сне своего будущего суженого…

В канун этого праздника Елена приехала погостить к своей тете. Вечером, на сон грядущий, тетя напомнила племяннице о старинном празднике и связанном с ним поверье и полушутя сказала ей: «Вот тебе и приснится твой будущий муж!»

Едва ли девочка думала в тот вечер о будущем суженом-ряженом, но тем не менее в ту ночь ей привиделся удивительно необычный сон. Она увидела себя в подвенечном платье и вуали, стоящей на коленях в большой пустой церкви перед величественным образом Казанской Богоматери. Этот образ был освещен многочисленными свечами; все остальное пространство церкви тонуло в таинственном полумраке. Слева от Образа, уходя в тень, стояла высокая мужская фигура. В полутьме четко выделялись утонченный профиль благородного, одухотворенного лица и волнистые черные волосы, зачесанные назад со лба. «Помолись, моя дорогая», – услышала она обращенные к ней слова[28]. Ей запомнилось удивительное чувство, испытанное ею в том сне, – будто вокруг не было больше никого – все было оставлено, чтобы уйти с этим человеком, только с ним одним…

Но кто явился ей в этом необычном сне? Об этом написала в своем дневнике сотрудница Елены Ивановны Зинаида Фосдик: «Она[29] только позже узнала в нем М.М.[30]. А этой зимой Он им сказал на сеансе: “И тогда узнала Мой[31] профиль, когда приходил к тебе”»[32].

С детских лет жизнь необычной девочки была отмечена участием сил не только светлых, защищающих и оберегающих ее, но и темных, пытавшихся если не уничтожить, то, во всяком случае, нанести ей вред. З. Фосдик в своем дневнике записала воспоминания Е.И. Рерих о том, что одна из самых ранних попыток сил зла воздействовать на ее сознание в детстве проявилась в так называемых искушениях. Подобное воздействие со стороны темных сил испытали на себе все выдающиеся христианские подвижники, перед которыми в ярких видениях представали силы зла, то угрожая, то соблазняя их различными способами. И только прошедший через все искушения и выдержавший их силу подвижник действительно мог впоследствии достичь просветления и снискать то, что в христианстве называлось духовной благодатью.

Одно время нечто подобное происходило и в сознании маленькой Елены. Как только девочка начала понимать, что такое Бог и научилась обращаться к нему с молитвами, она стала слышать богохульствующие голоса, пытающиеся заставить ее отвратиться от Бога. Но, несмотря на совсем детский возраст, девочка нашла, что` противопоставить враждебным силам: в подобные моменты она садилась где-нибудь одна в тихом уголке, затыкала уши пальчиками (в те годы она еще не могла понять, что эти голоса были слышны не физическому ее слуху, а астральному, звуча в ее сознании) и начинала упорно твердить вслух: «Боженька хороший, Боженька хороший»[33].

Это нехитрое детское упражнение на самом деле имело большое значение: таким образом девочка не только училась бесстрашно и упорно противостоять воздействию сил зла, но и укрепляла в собственном сознании мысль о Боге, несмотря на детский возраст.

Вторжение в ее жизнь сил зла проявлялось и в более опасных формах, в виде болезней и несчастных случаев: так, в двенадцатилетнем возрасте – опять же по воспоминаниям З. Фосдик, – катаясь на гигантских шагах, девочка получила травму.

Но все же самое сильное впечатление от встречи с враждебными силами Елена получила опять-таки благодаря видениям. В одном из видений, произведших на нее особо гнетущее впечатление, она увидела главного противника Сил Света, против которого впоследствии ей довелось бороться вместе с ее духовным Учителем, Руководителем Белого Братства. В период с 9 до 12 лет девочка раза три видела один и тот же сон, который каждый раз оставлял у нее чувство чего-то жуткого, непоправимого и сопровождался острым чувством тоски. На первый взгляд, в самом сюжете сна ничего страшного не было: девочка видела себя стоящей у окна комнаты, выходившей во двор большого дома. Она смотрела в освещенное окно, находившееся на противоположной стене дома, как раз напротив ее окна, и видела там фигуру мужчины в английской рубашке с засученными рукавами, склонившуюся над каким-то станком или аппаратом, напоминающим распределительные щиты на электрических станциях. Облик этого человека отнюдь не был ужасным на вид, напротив, он казался скорее утонченным, даже интеллигентным. И тем не менее, глядя на быстрые, уверенные движения его рук, девочка чувствовала, как ее сердце сжималось от какой-то страшной, безысходной тоски: она интуитивно понимала, что человек этот занят какой-то страшной работой на разрушение всего мира.

Когда Елена подросла, ей стало казаться, что в таком образе ей был показан символ рабочих масс, которые поднимут революцию и погубят весь мир. Но истинный смысл показанного во сне символа стал понятен ей много позже, возможно, уже после того, как она стала сотрудницей Учителя М., – и смысл этот оказался гораздо страшнее: она «…узнала в показанном ей облике – врага рода человеческого. Ей была явлена его работа над изысканием страшной силы, могущей взорвать всю планету. Он уже тогда работал над уявлением этой поистине адской силы руками безответственных людей»[34].

Образ главного врага не так просто являлся в видениях маленькой девочке. Повзрослев, она встанет на путь служения Белому Братству и займет свое место в рядах тех, кто будет возглавлять борьбу с мировым злом и могущественным иерофантом? Черного братства? – Князем мира сего…

Наряду с явлениями, относящимися к будущему ее родины или всей планеты, девочка предвидела все значительные, а часто даже мелкие события, которые должны были произойти в ее семье, – от смерти родственников и пожаров в доме до отмены своих уроков. И конечно, предчувствовала она и те несчастья и беды, которым суждено было приключиться с ее родными. Маленькая провидица пыталась предупредить об этом отца и мать, однако мать всегда страшно сердилась на нее и запрещала говорить о таких вещих, – словно девочка могла накликать беду своими словами.

Так, когда Елене было девять лет, она сказала матери о том, что скоро в их доме случится пожар. Екатерина Васильевна, как всегда в таких случаях, очень рассердилась на дочь. Ее предупреждению никто не поверил, однако пророчество маленькой ясновидящей осуществилось.

Предчувствия несчастий сопровождались у Елены и соответствующим настроением – тревогой и тоской, ожиданием неминуемого несчастья. Пожар, о котором Елена пыталась предупредить мать, она предвидела недели за две до того, как он произошел, и все это время она не могла избавиться от тягостного чувства грозящей опасности. В тот злополучный день мать девочки уехала в театр, отец прилег отдохнуть после обеда. Елена буквально не находила себе места от растущей мучительной тревоги. Машинально она зашла в комнату, где укладывали спать ее маленькую сестру. В это время во дворе раздались крики, гувернантка-француженка, мадам Лелонг, подбежала к окну, раздвинула шторы – и комнату озарило зловещее красное зарево[35]. Пожар! Как потом выяснилось, в одной из квартир прислуга случайно опрокинула керосиновую лампу. Пожар моментально распространился на соседние квартиры. Всего в их доме сгорело семь квартир, были и человеческие жертвы. К счастью, огонь не добрался до квартиры, где жила Елена. Почти всю ночь девочка просидела у окна, на широком подоконнике, наблюдая тяжелые сцены – и не имея возможности чем-либо помочь пострадавшим.

О чем она думала в эту ночь? Не по годам развитая, она наверняка задавала себе вопрос: почему другие люди не могут так же, как и она, предчувствовать несчастье? Почему мать сердилась на нее, когда она говорила ей, что в их доме будет пожар? Если бы они знали о том, что должно произойти, – может быть, и несчастья не случилось бы и не было бы горьких слез и жертв? Но они не только ничего не чувствуют сами, но и не верят, если кто-то говорит им о том, что может произойти несчастье… Почему? Никто не смог бы ответить ей на этот вопрос, даже если бы она и задала его кому-то.

Но то, что ее пророчествам никто не верил, а мать даже сердилась на нее за это, заставило ее сделать соответствующие выводы – она поняла, что о своих предчувствиях лучше никому не говорить. Все равно не поверят, да еще и отругают!

Девочка очень любила своего отца – он был духовно ближе ей, чем мать. Но – увы – ее вещее сердце подсказывало, что жизнь отца будет недолгой. Она предчувствовала его смерть лет за десять до того, как это горе пришло в их семью. Сознание неминуемой утраты было мучительно. Все эти годы тяжелое предчувствие висело над ней мрачной тенью; оно подтверждалось снами, в которых отец внезапно умирал. Девочка тосковала, зная нависший над отцом и над ней неумолимый рок, и по вечерам, если отец задерживался на работе допоздна, она не могла заснуть, пока не услышит стук парадной двери и знакомые шаги отца по лестнице.

Когда ей было семь лет, видение предупредило ее о будущей утрате – смерти маленькой сестренки Анечки. Это произошло за три года до несчастья. «Днем, часов около трех, маленькую сестренку укладывали спать в детской. Кормилица и няня обыкновенно уходили в людскую, девочка же занималась в комнате [гувернантки-] француженки. Забыв нужную ей книжку в детской, девочка побежала за ней. Войдя в комнату, девочка была поражена необыкновенно приятным голубым полусветом от спущенных штор, через которые светило солнце, и ее потянуло остаться и прилечь на постель. Сколько минут или даже секунд пролежала она, впитывая в себя эту тишину, трудно сказать, как вдруг она услышала тонкий, чистый звук, как бы от маленького серебряного или хрустального колокольчика. Девочка насторожилась и увидела, как от окна отделилась голубоватая тонкая женская фигура, вся закутанная в длинные светлые одежды, и, скользя по воздуху вдоль стены, где стояла кроватка сестры, пролетела над ней и исчезла. Движения ее сопровождались этим мягким звоном. В сознании девочки встало – это смерть пролетела, и сестренка недолго проживет»[36].

За год с небольшим до смерти сестры Елена увидела еще один пророческий сон, предупредивший ее о неизбежной утрате. Эти предвидения сбылись: сестренка умерла в пятилетнем возрасте. Елене тогда было десять.

Вскоре после смерти сестры девочке приснился необычный сон: ей предстала большая фигура Христа на розово-лиловом фоне. Вокруг него были три маленьких ангела. Один – над головой Христа; девочка узнала в нем своего умершего брата; второй ангел, державшийся у плеча Христа, оказался ее сестрой; и третьим ангелом, ухватившимся за одежды Христа, была она сама. Символизм сна оказался понятным для девочки: ее брат уже умер, поэтому он может летать, сестра уже поднялась над землей и скоро улетит, а сама она останется привязанной к земле.

Дар ясновидения проявлялся у Елены не только в форме вещих снов и видений наяву – иногда девочка просто знала о том, что именно и как произойдет в будущем, то есть информация о будущих событиях просто возникала в ее сознании в виде четкого знания. Способность получать знания по любым вопросам из глубины своего сознания в Агни-Йоге называется чувствознанием?.

Интуиция вела ее по жизни, словно волшебный компас. Девочка всегда знала, когда и где обстоятельства будут благоприятны, знала также, как лучше поступить в затруднительных случаях. Также всегда хорошо разбиралась в людях[37].

Помимо книг, Елену неудержимо тянуло к красочным изображениям. При кабинете ее отца в их доме была небольшая комната, в которой на полках стояли огромные папки с чертежами, цветными изображениями различных орнаментов и рисунками архитектурных сооружений. Девочка любила забраться в эту комнату тайком от старших, не разрешавших ей трогать рабочие принадлежности отца. Взяв с полки какую-нибудь папку, до которой ей удавалось дотянуться, она раскладывала прямо на полу большие листы плотной бумаги и рассматривала красочные детали и орнаменты мировых архитектурных памятников. Перед ее взором возникали сказочные мозаики дворцов Альгамбры и Гренады…

Это было рискованным занятием – папки из отцовского кабинета своими размерами были много больше самой девочки, и часто нужная ей папка оказывалась заставленной другими. Одно неосторожное движение – и все папки могли обрушиться друг за другом, а поставить нужную папку на прежнее место она не смогла бы без посторонней помощи. Но если бы кто-то узнал о ее «искусствоведческих занятиях», им пришел бы конец: ей не разрешили бы больше любоваться красочными орнаментами древних дворцов.

Магия цвета не случайно имела такое влияние на ее детское сердце: пройдут десятки лет, и в учении Агни-Йоги, которое выросшая ученица Махатм вместе со своим супругом передаст миру, будут объяснены многие тайные аспекты воздействия цвета на сознание человека и на незримые энергетические центры, активно реагирующие на цветовые волны…

Был у Елены и еще один вид игры с цветом. Она называла его «Смотреть персидские ковры». Занятие это состояло в следующем: девочка закрывала глаза, слегка надавливала на глазные яблоки – и перед ее внутренним взором появлялись красочные световые сплетения исключительно красивых тонов и рисунков, все время меняясь от густых насыщенных тонов до тончайших радужно-светлых. Елена очень любила заниматься этим, лежа в постели, перед тем как заснуть. Но и днем это явление легко вызывалось, особенно красивы бывали эти красочные образования в солнечные дни.

Возможно, это занятие стало отголоском необычного явления, начавшего посещать ее лет с семи-восьми. Именно в этом возрасте она впервые увидела световые образования Тонкого мира, в Учении Жизни называемые «цветными звездами». Они появлялись спонтанно, независимо от ее воли, при вечернем освещении или когда девочка в полутемной комнате закрывала глаза. Так, однажды вечером девочка сидела в гостиной в глубоком кресле с любимой книгой – «История кусочка хлеба». Комната была вся в желто-красных тонах от большой лампы под тяжелым японским абажуром, бросавшей вокруг красный свет. В какой-то момент юная читательница перевела задумчивый взгляд на противоположную стену, покрытую золотистым штофом и освещенную красноватыми отблесками от лампы, и вдруг «заметила, как на этом фоне поплыли яркие, необычайной чистоты световые образования – синие, лиловые, пурпуровые, зеленые, желтые и серебристые. Они неожиданно появлялись и все время в движении меняли свои очертания и так же незаметно, неожиданно исчезали. Иногда они, рождаясь в пространстве, как бы неслись на нее и на недалеком расстоянии от нее разворачивались в самые причудливые формы»[38].

Что это было? Впоследствии девочка рассказала об этом необычном явлении матери, но мать приписала это воспаленному состоянию ее глаз. В действительности же физическое зрение было тут совершенно ни при чем. Елена видела астральные цветовые образования, свидетельствующие о проявлении тех или иных энергий Тонкого мира. Эти нездешние световые образования способны видеть только люди с приоткрытыми энергетическими центрами, или чакрами.

Еще один влекущий отблеск иной реальности, проявившейся в ее жизни с раннего детства!

О способности детей с большими духовными накоплениями видеть астральные образования в Живой Этике говорится: «Можно заметить у детей странные быстрые взгляды, точно они видят нечто необъяснимое. Впрочем, иногда они говорят что-то о пожаре, о звездах и об огоньках. Конечно, воспитательницы считают это болезнью или глупостью, но именно на таких детей нужно обратить внимание. Как известно, дети младшего возраста легко видят астральные образы; кроме того, особенно чуткие видят Пространственные Огни. Подобные организмы следовало бы заботливо наблюдать с первых дней. Будьте уверены, что в них заложены возможности Агни-Йоги, и если их поместить в чистую обстановку, они дадут пример возможностей. Главное, не засорить и не запугать их.

<…> Чуткость есть степень культуры. Не готовить Агни-йогов, но лишь открыть им путь, – космическое явление не терпит насилия. Но где цветок огня готов распуститься, там не мешайте»[39].

Увы, лишенные малейших духовных знаний люди реагируют на подобные проявления совершенно неадекватно, либо считая их детскими фантазиями и глупостями, либо, и того хуже, причисляя их к различным расстройствам. В Живой Этике особо говорится о необходимости внимательного и бережного отношения к детям, способным видеть не видимое окружающим их взрослым.

Романтическая, живая, восприимчивая к красоте во всех ее проявлениях душа девочки стремилась к природе и к одиночеству. Одиночество она любила с детства. Ей не было скучно одной – в ее воображении жил целый мир удивительных образов и воспоминаний, размышлений и догадок.

Эта черта – созерцательность, любовь к уединению и к размышлениям в тишине – сохранилась в ее характере на всю жизнь. В юности, так же как и в детские годы, сверстницы совершенно не привлекали ее. Как отмечала сама Елена Ивановна, «сильная и яркая черта в характере девочки – страстная любовь к природе и к одиночеству – четко, определенно обозначилась с самого раннего детства. Самые счастливые минуты и часы вспоминаются именно во время такого одиночества или при одиноком любовании природою»[40].

Так же, как и Елене Блаватской в детстве, героине нашего рассказа была свойственна необычная любовь к природе, живой интерес к растениям и животным. Будучи маленькой, Елена собирала разные цветы и травы, толкла их в ступке и потом варила, чтобы получить жидкости красивого цвета, «как в аптеке»[41].

По мере взросления ее тяга к природе обрела более глубокую, духовную форму.

Елена очень любила встречать утро на природе. До начала обязательных ежедневных занятий с разными учительницами, которых приглашали к ней родители, девочка одна убегала в излюбленные живописные уголки сада и там наслаждалась тишиной и красотой утра. Свежесть и прохлада утра, дуновение легкого ветерка, шепот листьев, ласковое тепло утреннего солнца – все это было наполнено для нее особым, недоступным для окружающих ее людей смыслом. Казалось, этой маленькой фее был ведом тайный язык природы, манившей ее к себе своей красотой и заключенным в ней сакральным смыслом.

«Уже будучи семнадцатилетнею девушкой, получив от матери разрешение выезжать по утрам на велосипеде в парк по определенным аллеям, с восторгом пользовалась этим часом, чтобы в одиночестве вбирать чистую утреннюю солнечную прану и любоваться всегда новой красотой окружающей природы»[42].

Любовь к уединению, к размышлениям в тишине и к природе не покинула ее и во взрослом возрасте. Уже во время своей самостоятельной жизни, после замужества, по утрам Елена Ивановна оставляла себе два часа уединения. Как пишет З. Фосдик, Е.И. каждое утро приказывала часа два никому ее не беспокоить, говоря, что одевается, а сама использовала это время для чтения и размышлений[43].

В характере девочки рано стали проявляться те черты, которые в индийской философии считаются неотъемлемыми признаками будущего Бодхисаттвы: любовь ко всему живому и нуждающемуся в помощи, сострадание, милосердие.

Девочка с раннего детства очень любила и жалела животных, особенно больных или раненых. Она подкармливала собак, подбирала и лечила птиц с подбитыми крыльями, заботилась о старых воробьях и о больных утятах. Подобрав где-то журавля со сломанным крылом, Елена поселила его на дворе усадьбы, кормила и лечила его. Девочка по своему желанию помогала прислуге заботиться о домашних животных и птице: живя в имении, она вставала рано утром и шла кормить всех коз, собак, лошадей и птиц, которые были в усадьбе. Вся живность обожала маленькую покровительницу и, завидев ее издали, радостно подбегала к ней. Зинаида Фосдик в воспоминаниях своих бесед с Еленой Ивановной отмечала, что она «…начиная с детского возраста, обожала больных и уродливых животных: собак, птиц с разбитыми и подбитыми крыльями, старых воробьев, некрасивых утят. Одно время она ухаживала за журавлем, у которого было сломано одно крыло. И “журка” бежал за ней, как собака, – она его кормила, лечила, но он, бедный, все-таки умер. Живя в имении, она вставала с раннего утра и ходила кормить всех птиц, лошадей, собак и коз в имении. Все они ее знали, все к ней бежали»[44].

То же стремление – любить, помогать, заботиться – жило в душе девочки и по отношению к людям. Очень рано, уже лет в восемь, в ней пробудилось то, что можно назвать социальным сознанием: девочка понимала, что мир, в котором она живет, далек от справедливости. Выросшая в аристократической семье, в дворянской роскоши, Елена рано осознала имущественную и сословную разницу между людьми. Видя на папертях церквей и на улицах столичного Петербурга оборванных, просящих подаяние нищих, она не оставалась равнодушной к этому зрелищу, как большинство детей ее возраста, а испытывала горячее сочувствие к этим обделенным судьбой людям. Ей казалось нелепым и трагичным то, что в богатой, большой стране существуют нищие, голодные, бездомные люди. Именно поэтому среди ее любимых книг была «История кусочка хлеба».

Н.К. Рерих оставил интересное воспоминание об одном случае, произошедшем с Еленой Ивановной в ее детские годы и хорошо запомнившемся ей.

«На днях Елена Ивановна вспомнила трогательный эпизод из ее раннего детства. В Бологовской церкви семья Путятиных имела особое знатное место на клиросе. По праздникам все ездили на службу в праздничных нарядах. Е.И. помнит и белое платье с кружевами, и шелковые чулки, и белые сапожки. И вдруг она видит, как через решетку протягивается крошечная загорелая ручка и робко гладит белый сапожок. Е.И. так и застыла, чтобы не спугнуть девочку. Стало стыдно, незабываемо стыдно и за свое кружевное платье, и за шелковые чулки, и за белые сапожки, и за знатное место»[45].

Другой ребенок, может быть, не осознал бы всего трагизма этой ситуации и вообще не обратил бы на этот случай особого внимания, но утонченной, не по годам развитой девочке он запал глубоко в душу. Всей душой маленькая Елена стремилась помочь бедным и обездоленным. «Часто вечерами, уже лежа в постели, девочка представляла себе, как она с ворохом теплых вещей идет в зимнюю стужу по темным улицам и, находя полузамерзших детей или же стариков, укутывает их и везет к себе домой, чтобы напоить горячим чаем с вареньем и булочками. <…> Несколько позднее девочка никак не могла понять, как люди могут допускать существование нищих. В ее сознание не укладывалась такая вопиющая несправедливость, как существование людей, не имеющих ни угла, ни куска хлеба, тогда как страна могла давать всего вдоволь. Как могло правительство не заботиться, чтобы все были сыты, обуты и имели работу!»[46].

В то время как ее сверстницы мечтали о новых нарядах и женихах-принцах, Елена думала о создании женской подвижнической и просветительской организации – Ордена или Общины Сестер, которые несли бы в народ знание и помощь во всех областях жизни. Уже тогда, в совсем юные годы, в сознании девочки сформировалась целая программа деятельности женской благотворительной, или скорее даже подвижнической, организации. Елена всерьез продумывала варианты устройства ясель и детских садов для женщин из бедных семей, думала она и об улучшении условий жизни семей фабричных рабочих. Такие мысли зарождались у Елены под влиянием рассказов ее кормилицы, многодетной женщины, муж которой был рабочим на Путиловском заводе. Кормилица Елены продолжала навещать ее родителей в дни больших праздников; девочка, живо интересовавшаяся жизнью рабочих, расспрашивала ее о том, как они живут. Конечно, слушая рассказы своей кормилицы, она приходила в ужас от каторжного существования рабочих и их семей при ничтожной оплате труда.

В этой совсем юной головке словно звучал сквозь века священный духовный призыв и завет Будды, именуемого на Востоке Владыкой Милосердия: «Идите, вы, бхикшу[47], несите помощь и утешение…» Всем своим горячим детским сердцем она желала помочь бедным и обездоленным. Но единственное, что она могла тогда сделать, это передать одежду и гостинцы, которыми она в своем воображении наделяла всех нищих на улицах Петербурга, своей кормилице и ее многочисленной семье.

Впрочем, несмотря на явную необычность и утонченность натуры, Елене были свойственны и черты, вполне типичные для ее детского возраста. К таковым относились ее шалости, так забавно описанные в дневниковых записях З. Фосдик. (Елена Ивановна немного рассказывала о своем детстве и юности своей ученице, и эти рассказы нашли отражение в ее дневнике.)

Проделки маленькой Елены напоминали З. Фосдик детские годы другой талантливейшей женщины России – Елены Петровны Блаватской.

Как отмечала З. Фосдик, в характере обеих Елен действительно было много общего. Как и Блаватская, Елена Ивановна в детстве была очень самостоятельна и независима, даже горда; девочка не слишком отличалась послушанием и любила вместе с кузеном, Степой Митусовым, играть в шумные и воинственные игры, особенно в индейцев. Кроме того, Елена отличалась большим воображением, любила «чудесное» и верила в него; да и как ей было не верить в это, если с самого раннего детства она имела необычные видения – так же, как и маленькая Блаватская, ее предшественница и ученица того же Учителя?

В своем дневнике Зинаида Григорьевна Фосдик записывала впечатления от услышанного во время бесед с Еленой Ивановной: «Детство ее было очень интересным, она была ужасно непокорной». И не слишком склонной признавать авторитет взрослых – можно добавить к этому.

Фосдик приводит характерный эпизод: «Когда ей (Елене Ивановне. – Авт.) было около шести лет, ей взяли гувернантку, генеральскую дочь, которая была очень неопытна в воспитании детей. Девочка как-то в чем-то провинилась, и гувернантка ее заперла в ванную. Е.И. говорит ей: “Если вы меня сейчас же не выпустите, я напущу в ванну холодной воды, войду и простужусь, а потом вам достанется”. Гувернантка не поверила, но все-таки взобралась на стол у верхнего окошечка посмотреть. Она увидела, как девочка начала снимать чулки и полезла в ванну. Тут она скорее открыла дверь. Сбежался весь дом, девочке начали растирать ноги спиртом, а она хохочет, ей весело, что все беспокоятся»[48].

Доставалось от маленькой Елены и другим воспитательницам. Однажды вечером девочка прокралась в комнату своей гувернантки, залезла в пустую корзину, в которую обычно складывали предназначенное для стирки грязное белье, и при этом вооружилась губной гармоникой. Ничего не подозревавшая гувернантка вечером вошла в свою комнату, подошла к кровати, намереваясь лечь спать, и вдруг в слабом свете летних сумерек с неописуемым ужасом увидела, как перевернутая корзина из-под белья медленно ползет прямо на нее, а при этом еще и издает какие-то странные звуки! Перепуганная бонна с отчаянным визгом выскочила из комнаты в коридор и стала звать на помощь. В комнату сбежались домочадцы, но все, что предстало их взору, – это опрокинутая пустая корзина, лежащая посреди комнаты[49]. «Музыкальный полтергейст», не на шутку напугавший гувернантку, исчез без следа.

На лето семья Шапошниковых часто приезжала погостить в имение княгини Путятиной – сестры Екатерины Васильевны, – и к шалостям Елены присоединялся кузен Степа Митусов. Однажды, войдя потихоньку в сарай, где стригли овец, Елена и Степа подкрались к задней двери и открыли ее. Овцы разбежались, да так, что их потом пришлось искать около недели. Как резюмировала З. Фосдик, домашние всегда знали источник этих проделок и Елену с кузеном Степой примерно наказывали[50].

В девять лет, как полагалось в те времена, девочка поступила в первый класс Мариинской женской гимназии. К тому времени она свободно говорила, читала и писала на русском, французском и немецком языках. Учеба давалась ей исключительно легко; она обладала изумительной памятью, в психологии называемой эйдетической: ей достаточно было один раз прочитать небольшое стихотворение или отрывок прозы – и она могла сейчас же повторить его наизусть слово в слово. Учителя даже производили над ней опыты, проверяя ее необычную память и изумляясь ее способностям. Особенно легко Елена запоминала стихи на французском и немецком языках, стихи и тексты на русском языке по скорости запоминания стояли у нее на последнем месте.

Как вспоминала Елена Ивановна, в гимназии ей «все предметы давались одинаково легко, но очень тяготилась уроками по Закону Божьему, особенно не любила учить богослужения, несмотря на то, что по природе была скорее религиозной и трогательно любила Образ Христа»[51]. Живой и восприимчивый ум девочки требовал во всем осмысленности и понимания, а не механической зубрежки, характерной для изучения непонятных для ребенка условных формул Закона Божьего.

Как бы то ни было, для большинства окружающих главной отличительной чертой Елены были даже не столько интеллектуальные способности, сколько необычайное обаяние, которым она обладала. Никто не мог понять, почему всех так притягивала эта девочка, но факт оставался фактом – ее обожали все воспитанницы гимназии и… буквально преследовали выражениями своей любви. Да, она была прелестна, как маленькая фея, и все же дело было не только в ее внешней красоте. Словно какая-то волшебная притягательная сила исходила от маленькой ученицы – всем хотелось подойти, прикоснуться к ней, поцеловать, подержать ее за руку. Ученицы старших классов и одноклассницы буквально не давали ей прохода, постоянно обнимая и целуя. При утонченной нервной организации и повышенной чувствительности (а как следствие этого – и брезгливости) такое обожание стало для маленькой Елены настоящей пыткой. Часто девочка со слезами на глазах просила своих обожательниц не прикасаться к ней. Классные наставницы принимали меры для ограждения замученной всеобщей любимицы от назойливых выражений симпатии, но эти меры оказывались более или менее действенными лишь в стенах гимназии. Девочки, не получившие возможности прикоснуться к чудо-ребенку во время занятий, поджидали ее после уроков во дворе гимназии и там давали выход своим чувствам, целуя и обнимая ее. По мере взросления Елены пытка всеобщей любовью не уменьшилась, так как помимо старшеклассниц, девочке стали выказывать признаки обожания и ученицы младших классов. Ей не только посвящали стихи и преподносили цветы, но и тайком отрезали «на память» куски ленты, вплетенной в ее длинную косу, а иногда и пряди волос. Девочке было очень тяжело переносить все эти многочисленные прикосновения.

Зная основы учения Агни-Йоги о психической энергии и ее проявлениях во взаимоотношениях между людьми, это странное отношение детей к Елене объяснить не сложно. Дети гораздо чувствительнее к любым проявлениям психической энергии, чем взрослые, и к тому же они весьма непосредственны в своих реакциях. Девочки-гимназистки инстинктивно чувствовали необычайно чистую и мощную жизненную энергию, исходящую от маленькой ученицы. Это вызывало у них стремление прикоснуться к носительнице этой удивительной жизнедательной силы, тем самым «подзарядившись» ею. Поцелуи, объятия и отрезание кусков ленты и волос сопровождалось, увы, самым банальным вампиризмом, хотя обожавшие Елену гимназистки, конечно, не отдавали себе отчета в истинной причине своих симпатий. Девочка же остро чувствовала, насколько эти прикосновения обессиливают ее, оставляя на ней к тому же чужую, далеко не всегда позитивную, энергию. Можно лишь представить себе, каково ей было терпеть эту пытку все семь лет обучения в гимназии.

Данное явление, само по себе очень показательное, было упомянуто в текстах Агни-Йоги. «<…> Анура – сердечное обаяние, или Царь-Сердце. Можно видеть, как с детства обаяние открывается иногда даже в тягость самому себе, ибо люди иного напряжения перемешивают ритм»[52].

Обладательнице Царь-Сердца, излучавшего особую энергию, инстинктивно улавливаемую другими детьми, с самого детства приходилось платить за свою избранность.

Еще одной пыткой, неизбежной для девочки из аристократической семьи, стали для Елены традиционные развлечения высшего света – балы. Как писала Зинаида Григорьевна Фосдик, «мать начала ее вывозить в свет на балы с самого раннего возраста, чуть ли не с семи лет. Она ее повсюду брала с собой. В тринадцать лет Е.И. раз высчитала, что за декабрь и январь была на тридцати двух балах, и ей все это было ужасно противно. Балы оканчивались к шести или семи часам утра, она ложилась спать на пару часов, а потом надо было идти в гимназию, где она изучала все предметы, кроме танцев, рисования и рукоделия (была от них освобождена, ибо просто не имела сил)»[53].

Вероятно, именно из-за этого обстоятельства Учитель впоследствии оценил обстановку ее детства как «неладную»[54]. Для ребенка с утонченной душевной организацией и особо чувствительной нервной системой эти ночные бдения и вызванное ими хроническое недосыпание, конечно, были настоящим испытанием, не приносящим ничего, кроме вреда для здоровья.

Необычность способностей и качеств характера маленькой Елены, богатейшие духовные накопления и тонкость ее душевной организации были очевидны, хотя ближайшее окружение девочки не понимало сути этих проявлений и не придавало им значения. В то время дети, духовно одаренные и обладающие необычными психическими способностями, появлялись на свет очень редко. Пройдут десятилетия – и весь мир заговорит об удивительном феномене детей-индиго. Тогда уже всем станет очевидно, что дети с духовно развитым сознанием, с необычными психическим способностями – это уже не игра природы, а некая неизвестная пока науке закономерность. Откуда взялись на Земле эти дети, одаренные от рождения необычными духовно-психическими способностями и огромным интеллектом? В чем состоит их общественная миссия? Что заставляет их быть не такими, как все?

Пока современные ученые будут гадать об этом, педагоги и родители столкнутся с еще одной характерной чертой индиго: редкая одаренность сочетается в этих детях с крайней чувствительностью, с неприятием несправедливости в любой ее форме, с удивительной самостоятельностью и самодостаточностью, с отвращением к пошлости, грубости и ко всем недостаткам, свойственным обывательскому духу. Не понятые взрослыми, равнодушные к играм и забавам «обычных» сверстников, дети-индиго так и остаются в нашем мире непонятной загадкой.

Такой загадкой для своих родственников была и маленькая Елена. Никто не знал тогда, что пройдут годы, маленькая Ляля превратится в Елену Ивановну Рерих и вместе со своим духовным Учителем создаст и передаст миру новое философское учение, в котором будут содержаться ответы на многие вопросы бытия, в том числе и на те, которые современные ученые задают себе в связи с феноменом детей-индиго…

Быть «не такими, как все» этих представителей новой, более совершенной расы заставляют, конечно, богатейшие творческие накопления, доставшиеся им из прошлых воплощений. Именно опыт прежних жизней, хранящийся в сверхсознательных кладовых сознания-души, дает этим детям необычайную интуицию, называемую на Востоке чувствознанием, и способность знать практически обо всем на свете, «воскрешая» в памяти знания, обретенные в прошлых воплощениях, или получая ответы на все интересующие их вопросы от таинственных духовных Покровителей. Эта форма безошибочного внутреннего знания называется в учении Агни-Йоги чувствознанием. На Западе такое внутреннее знание считается одной из форм ясновидения, но Учителями Востока способность чувствознания ценится выше, чем просто ясновидение.

Конечно, далеко не все современные индиго-дети обладают ясновидением и тем более чувствознанием в том масштабе, в каком обладала ими маленькая ясновидящая, ставшая затем Еленой Рерих. Миссия ее жизни была совершенно особой, ни с чем и ни с кем не сравнимой. Поэтому и пророческие видения ее детских лет часто имели отношение не только к ее личной жизни, но и к судьбам всего мира. В одной из книг Агни-Йоги есть своеобразная классификация способностей ясновидения, или, если можно так сказать, шкала масштабов охвата явлений окружающего мира с помощью ясновидения. Способности прозрения будущего названы в этой книге «кольцами зоркости и слуха», под которыми, очевидно, понимаются ясновидение и яснослышание.

«Кольца зоркости и слуха. Первое – касается лиц близких и явлений будущего. Второе – ограничивается делами настоящего и близкого будущего. Третье – захватывает прошлое, касающееся близких. Четвертое – захватывает прошлые события. Пятое – в пределах современного мира. Шестое – являет будущее мировых течений. Седьмое – вмещает все знаки.

Можно быть сильным в первом кольце без возможности овладеть следующими, потому лучше развивать седьмое кольцо, ибо ему доступны все явления, но без личного тяготения – без ограничения личною, почти тесною сферою. Лучше, когда после личного знака можно получить знаки о движении стран или проблески космического порядка»[55]. Именно таким, наивысшим уровнем ясновидения и чувствознания с самого детства обладала маленькая Елена. Это был совершенно особый, чрезвычайно редко встречающийся тип, или уровень, ясновидения. За всю историю нашей цивилизации в мире было не так уж много пророков, обладавших способностью предсказания будущего на глобальном, общепланетном уровне.

Подобный масштаб ясновидения весьма отличается от тех проявлений данной способности, которые можно встретить в мире довольно часто, особенно теперь, при почти массовом появлении детей, обладающих необычными духовно-психическими способностями.

Скорее всего, картины будущего всей Земли показывали Елене в видениях ее таинственные Покровители. Не исключено, что это делалось Ими для того, чтобы постепенно пробуждать хранящуюся в душе необычного ребенка сверхсознательную память о той миссии, с которой она пришла на Землю в этой жизни, и тем самым готовить ее к началу выполнения этой миссии.

В древние времена во всем мире пророки почитались как посредники между людьми и богами: считалось, что Высшие силы сообщают свою волю и посылают людям знания и предупреждения о будущем через посредничество пророков, избранных ими самими. В учении Агни-Йоги мы находим косвенный ответ на вопрос о том, откуда будущей сотруднице Учителей уже в ее детские годы передавались величественные образы будущего – иногда грозные, иногда прекрасные. «Урусвати сама открыла врата йоги; от раннего детства запечатлены видения и сны. Обычно дети не обращают внимания на такие проявления или начинают пугаться и тем пресекают связь с Надземным Миром. Но природа йогическая собирает в сознание все принятые психические посылки»[56].

Очевидно, видения и пророческие сны маленькой Елены отчасти были ее собственными прозрениями в тайные хроники Тонкого мира, а отчасти – результатом духовного воздействия на ее сознание Учителей. То, что в Агни-Йоге называется «психическими посылками», представляет собой передачу духовных энергий и информации сознаниям людей, избранных Учителями для определенной миссии.

О детских годах Елены Рерих и о первых ее озарениях Учитель Мориа спустя много лет сказал:

«Урусвати[57] хранит озарение детства, что где-то живет Светлый Учитель. Только воспоминание о действительности может вызвать в детском сознании такое яркое представление. Наша радость в том, что можно видеть, как Наши соучастники от первых сознательных часов уже несут в себе представление о виденном ранее. Дух смутный и представит себе смутно, но дух, озаренный многими достижениями, сохранит ясное воспоминание.

Малая девочка, никем не поощряемая, сама своим сознанием направляется к подвигу сужденному. Даже яркие наставления не часто могут сохраниться в новой оболочке[58]. Но когда путник отправляется с Нашим поручением, когда он и ранее прикасался к Братству, тогда уже от младенчества он получает озарение. Он видит знамена Света, к нему Мы приходим в разных Обликах, он слышит серебряные звоны, и его серебряная нить натянута к Нам.

Путница Света идет неутомимо, несмотря на неладную обстановку детства. Укрепляясь внутренне, она наконец получает Видение, напутствующее на подвиг. Мы радуемся, когда такой подвиг принимается не словесно, но горением сердца. Такое горение предвещает и озарение, и священные боли. Но только в принятии страданий и образуется зародыш мудрой радости. К ней не дойти без страданий. Но лишь около Нас нарождается и радость.

Урусвати пошла в мир добровольно. Уже в прежних прикасаниях к Братству решалось слово об Огне, которое должно было прозвучать в дни Армагеддона. <…>»[59].

Глава 3. Годы юности

Пора детства незаметно пролетела. Елене исполнилось 16 лет.

Юность принесла с собой новое, более глубокое, осознание окружающей жизни. Девушка закончила гимназию, перед ней встал вопрос о том, чем заниматься дальше. Конечно, при ее недюжинном уме, необычных способностях и тяге к знаниям она мечтала о продолжении образования, о поступлении на высшие курсы, в университет. Но тут Елену ждало сильнейшее разочарование: ее мечтам об учебе в университете не суждено было сбыться. Ей не разрешили поступить в университет, как она ни упрашивала родителей. Мать считала, что девушке это не нужно; отец больше понимал дочь, но все же не разрешил ей учиться в университете, опасаясь ее сближения с революционно настроенной молодежью и увлечения революционными идеями, будоражившими тогда общество. В принципе, опасения Ивана Ивановича насчет возможного увлечения Елены революционными идеями были в какой-то мере оправданны. Он прекрасно знал, что его дочь обладала не только живым умом, но и обостренным чувством справедливости, и уже с детских лет понимала, что такое социальное неравенство.

В итоге вместо университета девушке разрешили продолжать дома частные уроки музыки, которой она тогда увлеклась всерьез, и совершенствоваться в изучении языков – тоже в домашних условиях, а не на специальных курсах. Лишь позднее, после смерти отца, когда Елене было лет 18–19, мать позволила ей поступить в Высшую музыкальную школу профессора Боровки при Петербургской консерватории.

Но именно тогда, уже в 16 лет, Елена стала особенно остро чувствовать пошлость и пустоту окружающей ее среды. Пустые светские развлечения, балы и сплетни, которым предавалось, за редким исключением, все тогдашнее «высшее общество», не интересовали ее. Ей хотелось настоящих знаний, она стремилась к духовной самореализации и уже тогда искала высший смысл жизни. Окружавшая ее «золотая молодежь» и свойственный ей образ жизни были чужды Елене. Между тем мать побуждала ее именно к тому, чтобы быть «как все», жить мелкими и ничтожными «женскими» интересами. Екатерина Васильевна искренне считала, что главное для женщины – это иметь модные наряды, быть в курсе всех событий светской жизни, удачно выйти замуж и заниматься семьей и детьми, что, собственно говоря, делала всю свою жизнь и она сама. Увидев как-то в руках дочери книгу по философии, мать небрежно бросила ей: «У нас в институте только дуры это читали». Елена ничего не отвечала ей на это. Да и что было говорить? Между матерью и дочерью не было духовной близости – они жили каждая в своем собственном внутреннем мире. Это приводило к взаимному непониманию, а иногда и к конфликтам, которые больно ранили девушку, лишний раз напоминая о ее духовном одиночестве и в той социальной среде, к которой она принадлежала, и в собственной семье. Мать побуждала Елену к активной «светской» жизни, по-прежнему заставляя ее ездить на балы, а девушке это смертельно надоело, она не хотела участвовать в пустых светских забавах.

Зинаида Фосдик со слов самой Елены Ивановны приводила в своем дневнике характерный случай: «С семнадцати лет она (Елена Ивановна. – Ред.) начала увлекаться музыкой, а мать ее все настаивала, чтобы она ходила на балы… <…> Бывало, мать, которая чудно ее одевала, приготовит для нее туалет, а Е.И. в душе знает, что на бал она не поедет, и вот за пару часов до бала она говорит: “Мама, а я на бал не поеду”. Мать начинала сердиться и «выговаривать» дочери, а однажды даже набросилась на нее в гневе с кулаками, и бедной Е.И. пришлось спасаться под роялем»[60].

Единственной отдушиной для нее в тот период стало общение с кузеном Степой Митусовым, спутником ее детства. Он знакомил ее с новыми веяниями в искусстве, в основном – в музыке, которой она занималась, и приносил неплохие книги модных в то время поэтов и философов. Но и это не удовлетворяло ее духовных потребностей, не отвечало на вопросы о смысле жизни, которые она уже давно задавала себе.

Окружавшая Елену духовная пустота привела к настоящему психологическому кризису. У девушки началась депрессия, которая чуть было не перешла в нервное расстройство. Она перестала «выезжать» на балы и светские приемы, никого не хотела видеть. Целыми днями она лежала на кровати, отвернувшись к стене.

Позднее Елена Ивановна вспоминала, что в тот период временами она испытывала такую смертную тоску, что начинала стонать, от усиленных вздохов и выдохов тело ее покрывалось мурашками, словно острыми иглами, и начинало коченеть. Дыхание с трудом выходило из судорожно сжатого рта. Домашние с трудом вливали ей в рот горячий чай с коньяком, чтобы согреть закоченевшие руки и ноги и смягчить спазмы. По совету врачей ее увезли в Ниццу для лечения душем Шарко. Перемена климата и, главным образом, обстановки, новые впечатления и предоставленная ей некоторая свобода вернули ее к нормальной жизни[61].

Приблизительно в то же время, после семнадцати лет, началась серия снов с точными указаниями незначительных, как казалось тогда, происшествий. Елена брала уроки музыки у профессора С. Малоземовой, к которой ездила на дом в сопровождении горничной. Как-то однажды накануне того дня, когда ей надо было ехать на очередной урок, она увидела во сне, что приезжает, как всегда, домой к преподавательнице, их встречает сама Малоземова и говорит: «Сегодня урок будет не в зале, но в моей комнате». Елена рассказала этот сон пришедшей к ней утром горничной. Каково же было удивление обеих девушек, когда Малоземова действительно встретила их теми самыми словами, которые приснились Елене! Выяснилось, что в тот день полотеры натирали пол в зале, где обычно у Елены проходили уроки музыки, поэтому урок состоялся в другой комнате.

После поступления в музыкальную школу Боровки музыка, очевидно, стала для Елены вторым по значимости (после чтения) увлечением. Лишенная возможности продолжать образование в какой-либо еще области, кроме музыки, девушка всецело сосредоточилась на этом занятии и при ее природной одаренности быстро достигла больших успехов. Конечно, музыкальный талант Елены имел давние, глубокие корни, ей самой в те годы непонятные. Один случай, связанный с феноменально быстрым разучиванием сложного музыкального произведения, особенно запомнился девушке – она поневоле обратила внимание на необычность произошедшего с ней. Этот случай Елена Ивановна позднее описала в своем письме одному из друзей: «В дни моей ранней юности я занималась музыкой, на что у меня были особые способности. Однажды мне предстоял публичный экзамен, и я должна была исполнить несколько музыкальных произведений, в том числе прелюдию и фугу Баха. Но семейные обстоятельства так сложились, что я не смогла разучить самое трудное, именно фугу Баха. Оставался всего один день до экзамена. В отчаянии я села за рояль, зная отлично, что в один день разучить и выучить наизусть Баха немыслимо, но все же решила сделать все, что в моих силах. Проиграв несколько раз по нотам, я решила испробовать, насколько я могла запомнить, и тут свершилось чудо – вся фуга встала четко передо мною, и мои пальцы как бы сами заходили по клавишам, и от начала до конца, без единой ошибки и с необычайным воодушевлением я проиграла и прелюдию, и фугу. Но помимо необычайности такого мгновенного заучивания, когда я исполняла эту фугу на экзамене перед целым конклавом профессоров, я снова исполнилась особого вдохновения и удостоилась восторженного приветствия со стороны профессоров. Этот случай тоже был проявлением огненного луча. Луч коснулся “чаши”, и вспомнилось давно знакомое»[62].

Лишь много лет спустя, когда Елена Ивановна станет общаться со своим духовным Учителем, она узнает о своих прежних воплощениях и поймет, откуда происходили ее необычные способности, в том числе и в музыке. В одной из прошлых жизней музыка была ее основным, профессиональным занятием.

Ученица Е.И. Рерих З. Фосдик была права, отметив сходство черт характера и интересов Елены Рерих и Елены Блаватской в их детские годы. В своем увлечении музыкой Елена Ивановна повторяла свою тезку и единомышленницу, Елену Блаватскую, также одаренную пианистку, в юные годы дававшую сольные концерты фортепианной игры во время поездок с отцом по городам Европы.

Музыкальные способности Елены и техника ее фортепианной игры в молодые годы были столь заметны, что ведущие преподаватели Петербурга прочили ей будущее блестящей пианистки. Видя необычную одаренность девушки, с ней занимался сам директор музыкальной школы, профессор Боровка. Надежды педагогов не осуществились – Елене Ивановне был сужден другой, особый жизненный путь, предуготовленный для нее Руководителем Белого Братства. Но особую любовь к музыке, как и вообще к искусству, Елена Ивановна пронесла через всю свою жизнь. Как вспоминает Зинаида Фосдик, сама бывшая блестящей пианисткой и преподавательницей фортепианной игры, «Е.И. говорила вечером, что любила разучивать Бетховена, но больше любила других, более эмоциональных композиторов. Она любит арию Вотана и Брунгильды в последнем акте “Валькирии”. Любит “Марш Грааля” и “Парсифаль”, “Пеллеаса и Мелизанду” Дебюсси, “Хованщину” Мусоргского и “Бориса Годунова” [в исполнении] Шаляпина»[63].

Музыку любила и вся семья Рерихов. Много лет спустя, в далеких Гималаях, собираясь за вечерним чаем, Рерихи слушали пластинки с любимыми музыкальными произведениями. Это было лучшим отдыхом для всех членов семьи после напряженного трудового дня.

В 1898 году, когда Елене было 19 лет, семью постигло большое горе – смерть отца, которого девушка очень любила и ранний уход которого предчувствовала еще в детские годы.

Последний сон-предупреждение о смерти отца она видела месяца за четыре до его ухода из жизни. Она проснулась тогда среди ночи с чувством страшной, безысходной тоски. Месяца через два после этого сна у отца случился приступ стенокардии. Врачи уверяли домашних, что опасность миновала, что угрозы жизни и здоровью Ивана Ивановича нет. Но Елена твердо знала, что отец доживает последние дни.

Смерть наступила через две недели после того приступа. За два дня до несчастья девушка, не находившая себе места из-за тяжелого предчувствия, зашла на кухню к старой прислуге, жившей у них около двадцати лет, и тихо сказала: «Лиза, папа умрет»[64]. Работница, как принято в таких случаях, стала успокаивать ее: «Полно вам, барышня, не убивайтесь так! Мало ли что бывает… Бог даст, все обойдется!..» Но Елена твердо знала, что изменить уже ничего нельзя и сердце не обманешь – оно знает правду.

Мрачное предчувствие в который раз оправдалось – через пару дней после ее слов отец скончался во сне от остановки сердца.

О его смерти скорбели не только семья и родственники, но и люди, знавшие его по работе. Как отмечала З. Фосдик в своем дневнике, записывая услышанное от Елены Ивановны, «отец ее был идеальным человеком, большим мыслителем, гуманистом. После его смерти к ним приходили его рабочие, студенты его курса и говорили: “Он был отцом нашим, учил нас, как жить”»[65].

Екатерина Васильевна зачем-то поторопилась продать все редкие книги мужа, не сознавая их подлинной ценности и не подумав об интересах дочери, с детства обожавшей книги и чтение[66].

В 1898 году, через несколько месяцев после смерти отца, Елене приснился очередной необычный сон, в котором она видела себя в помещении небольшого деревянного дома, где были ее многочисленные родственники. Вошел ее отец и увел ее из этого помещения на верхний этаж. Они поднялись по лестнице на площадку и вошли в комнату с необыкновенно длинным и большим окном. Широким движением руки отец указал ей на долину, расстилавшуюся за окном. Девушке запомнился необыкновенный простор местности, почти необозримая долина, в дали которой виднелись горы и холмы. Ее внимание во сне привлекло одинокое могучее дерево, стоявшее не так далеко от дома, – это дерево напоминало кедр. Этот сон тоже оказался пророческим: именно такие необъятные просторы она увидит наяву много лет спустя, во время поездки экспедиции Рерихов через Сибирь…

В юности Елена была одной из первых красавиц во всем Санкт-Петербурге. З.Г. Фосдик лаконично писала в своем дневнике по этому поводу: «Барышней Е.И. была поразительно хороша: тоненькая, стройная – считалась первой красавицей. За ней многие ухаживали, и много людей любили ее всю жизнь»[67].

Уже будучи женой Н.К. Рериха и матерью двух малышей, Елена Ивановна продолжала иногда получать письма со стихами, посвященными ей. В рукописном отделе Третьяковской галереи хранится одно стихотворное послание Елене Ивановне от неизвестного автора (подпись в письме не сохранилась). В стихотворении, довольно длинном, воспевалась тайна русалочьих глаз, навсегда покоряющих всех окружающих своей загадочной красотой… Стихотворное письмо заканчивается добрыми пожеланиями и смиренной просьбой передать привет мужу.

Все, кто оставил свои воспоминания о встрече с Еленой Ивановной – сколько бы тогда ни было ей лет, – единодушно отмечают в ней две яркие черты: необыкновенную красоту и особое душевное обаяние, которое она буквально излучала.

Елена Ивановна очень не любила фотографироваться, поэтому существует не так уж много ее фотографий. Зинаиде Григорьевне Фосдик она говорила, что с молодых лет терпеть не могла фотографироваться, потому что очень плохо выходила на фотографиях. Но как бы то ни было, сохранившиеся фотографии Елены Рерих дают представление о той редкой красоте, которой наделила ее природа. Если же прибавить к этому ее душевное обаяние и необычную притягательность, которую уже в ее детские годы так сильно чувствовали все, кто ее хоть раз видел, то становится понятным, почему она всегда производила на окружающих такое незабываемое впечатление.

О том, какой была Елена Ивановна в юности, рассказывается в воспоминаниях ее современницы Наталии Владимировны Шишкиной, приведенных в работе П.Ф. Беликова «Рерих. Опыт духовной биографии». Как сообщает Павел Федорович в своей работе, эти воспоминания были написаны Н.В. Шишкиной в Караганде, в Доме инвалидов, уже в 1956 году. Вот как описывала Н.В. Шишкина Елену Ивановну: «<…> Е[лена] И[вановна] рано лишилась отца, была единственной дочерью у родителей и жила с матерью вдвоем. Они обе очень любили друг друга, и мать ее, очень добродушная, милая старушка, сохранившая свою былую красоту, не могла налюбоваться на свою “Ляличку”, как ее тогда все и называли. Да и не только мать восторгалась ею. Все, кто ни встречал Е.И., не могли равнодушно пройти, чтобы не обратить внимание на ее выдающуюся наружность. Высокого роста, стройная, очень пропорционально сложенная; полная изящества, женственности, грации и какого-то внутреннего обаяния всего ее облика, она невольно притягивала к себе все взоры. У нее были роскошные светло-каштановые, с золотым отливом волосы и пышная прическа, высокая по моде того времени, прелестный небольшой ротик, жемчужные зубы и ямочки на щеках; когда она улыбалась, а улыбалась она часто, все лицо ее освещалось теплом и лаской. Но что было самое притягательное в ее лице, – это ее глаза, темно-карие, почти черные, миндалевидные, продолговатые; как бывают у испанок, но с другим выражением. Это были лучезарные очи с длинными ресницами, как опахала, и необычайно мягким, теплым, излучающим какое-то сияние взглядом.

Глаза ее иногда щурились, как будто грелись на солнце, и мягкое, теплое, ласковое выражение их озаряло и ее саму, и всех окружающих, кто в данный момент смотрел на нее. У нее был очень мелодичный и нежный голос и всегда очень ласковое обращение, любила она называть уменьшительными именами близких ей людей. Нос у нее не был правильной формы, удлиненного фасона, но он гармонировал со всеми чертами ее лица.

В ней было какое-то очарование, шарм и необычайная женственность всего ее облика. Любила наряды, всегда [была] по последней моде одетая, очень элегантная; носила серьги, ожерелья и вообще драгоценные украшения. В ней было сильно развито чувство красоты, которую она всюду проявляла как своим внешним обликом, так и своим внутренним содержанием. Жили они с матерью в тогдашнем Петербурге, и вела она очень светский образ жизни, но всегда имела вид наблюдающей жизнь, ищущей чего-то другого, более вдохновенного, более глубокого содержания; у нее были какие-то искания, и пустая светская шумная жизнь ее не вполне удовлетворяла»[68].

П.Ф. Беликов отметил, что эти воспоминания значительны во многих отношениях, хотя не все в них соответствует истине. В частности, Елена Ивановна не обладала высоким ростом; такое впечатление, скорее всего, складывалось за счет стройности и девичьей тонкости ее фигуры. Несомненно, с самой юности она отличалась великолепным, утонченным вкусом, но, судя по всему, о ее нарядах в то время больше заботилась ее мать. Именно ей, как мы уже знаем из дневниковых записей Зинаиды Григорьевны, Елена была обязана тому «очень светскому» образу жизни, который ей приходилось вести: Екатерина Васильевна не представляла себе жизнь дворянки без регулярных выездов на балы, и девушка вынуждена была подчиняться ее воле.

Н.В. Шишкина, конечно, не знала о том, каковы были отношения Елены с матерью. Внешне идиллические, отношения матери и дочери в действительности были довольно сложными. Позднее З. Фосдик, под впечатлением бесед с Еленой Ивановной, запишет в своем дневнике, что Екатерина Васильевна Шапошникова едва ли по-настоящему любила свою дочь[69]. Она гордилась светскими успехами Елены, тем, что ее дочь – одна из первых красавиц в Петербурге и у нее много поклонников, но душевной и духовной близости с Еленой у нее никогда не было. Екатерина Васильевна просто не понимала свою дочь. Стремление Елены к получению углубленного образования, более того – к высшим духовным знаниям, к чтению сложных философских книг было глубоко чуждо Екатерине Васильевне и поневоле отдаляло ее от дочери. Видимо, инстинктивно мать чувствовала, что ее дочь обладает каким-то своим, самобытным и глубоким внутренним миром, непостижимым, недоступным для нее. Ее раздражало то, что Елена не придает значения своим светским успехам, не любит балы и не обращает внимания на богатых поклонников, в отличие от большинства девушек ее возраста.

Вероятно, именно поэтому Екатерина Васильевна совершила серьезную ошибку в отношении к своей дочери: на людях гордясь ею и ласково называя «Лялечкой», наедине она не раз высказывала Елене сомнения в ее способностях, в ее умении устроить свою жизнь как следует, быть не хуже других и т. п. На утонченную, чувствительную девушку эта несправедливая критика всегда производила гнетущее впечатление; в конечном итоге это привело к тому, что Елена Ивановна вплоть до зрелого возраста отличалась весьма низкой самооценкой, недооценивала свои необычные человеческие качества и духовные способности[70], считала себя заурядной, ничем не примечательной личностью.

Эта неадекватная самооценка сохранялась у нее еще долгое время после того как она стала ближайшей ученицей и сотрудницей Руководителя Белого Братства, Учителя Мории. Она, удостоившаяся личного общения с великим духовным Учителем, продолжала считать себя самой обычной личностью!

Не удивительно, что вся сложность отношений с матерью, взаимное непонимание, несоответствие мнений и интересов наиболее ярко проявились в один из самых ответственных моментов в жизни Елены – при выборе ею спутника жизни…

В воспоминаниях Н.В. Шишкиной говорилось и о том, в какой обстановке проходили юные годы Елены Ивановны, а также о ее родне со стороны матери – семье ее тети, княгини Путятиной. В ее доме Екатерина Васильевна и Елена проводили много времени.

О семье Путятиных Н.В. Шишкина пишет: «…надо сказать несколько слов о ее родне, семье ее тетки, родной сестры ее матери, Евдокии Васильевны, урожденной тоже Голенищевой-Кутузовой. Евд[окия] Вас[ильевна] обладала необычайно красивым колоратурным сопрано и пела с огромным успехом в опере Мариинского театра в Петербурге. В нее влюбился богатый князь Митус[ов], заплатил театру громадную неустойку, она ушла со сцены и вышла за него замуж. Но это был человек с тяжелым характером. Они развелись, и Евд[окия] Вас[ильевна] вышла замуж за князя Путятина, который нуждался в матери своим двум сыновьям. От этого брака у них были две дочери. Искусство музыки и пения царило в их доме, пели и дочери, и она сама. Дом их напоминал дом Ростовых в “Войне и мире”. Вот та обстановка, в которой Е.И. проводила свою молодость. У кн[язя] Путятина был свой особняк в Петербурге и именье в Новгородской губернии. Они вели великосветский образ жизни. У них бывали блестящие балы, и, конечно, на этих балах всегда бывала Е.И., всегда в красивом бальном туалете, – она мало танцевала, больше сидела где-нибудь в конце зала, окруженная толпой поклонников.

У нее было много завистниц ее успехам в обществе, много предложений выходить замуж.

[Был] один очень блестящий молодой человек, бывший лицеист, единственный сын у родителей, миллионер, ему принадлежало Общество Пароходства на Волге “Самолет”. Он был без памяти влюблен в Е.И., делал ей предложения, но и он получил отказ. Все окружающие ее и ее родные не могли этого понять: как отказать такому жениху, о котором так мечтали все петербургские красавицы.

Но она говорила, что она поставила себе задачей в жизни выйти замуж за человека – знаменитого служителя искусства, будь то музыкант, певец, художник, живописец или скульптор, но непременно человек с высшим дарованием и талантом»[71].

Желание Елены Ивановны было вполне понятным.

Так уж устроена жизнь женщины, что одним из самых важных событий в ней является замужество. В дореволюционные годы это событие определяло всю судьбу женщины в гораздо большей степени, нежели в нашу эпоху. Именно поэтому юная Елена решила выйти замуж только за человека из творческой среды – художника, музыканта, скульптора, но непременно человека талантливого и духовного.

Ее желание совпало с Высшей волей – она встретила такого человека…

Однако право на осуществление этого желания ей пришлось отстаивать в упорной борьбе с мнением своей семьи, навязывавшей ей свои представления о том, какой муж ей нужен. И несмотря на молодой возраст, Елена Ивановна победила в этой борьбе, отстояв свой выбор и свое право на подлинное счастье.

Глава 4. Битва за счастье

Говорят, что браки заключаются на небесах. Судьбоносные встречи, наверное, планируются там же. Таинственные космические часы отсчитали заветное число лет, месяцев и дней – и принесли в жизнь Елены Ивановны встречу с человеком, который станет для нее не только спутником жизни, но и единомышленником, сподвижником. Разумеется, эта встреча была не случайной – она была дана Учителем как необходимое и важнейшее событие в жизни его будущих сотрудников. «Встреча, безусловно, была кармически предуготовленной», – писал об этом событии П.Ф. Беликов[72].

Это произошло в 1899 году. Елене Ивановне было тогда 20 лет.

Летние месяцы Елена с матерью почти всегда проводили в гостях у княгини Путятиной, в Бологом – имении Путятиных в Новгородской губернии. Усадьба князя располагалась в живописном месте на берегу чудесного озера – оно имело 22 км в окружности. Князь Путятин увлекался археологией, сам проводил раскопки. Новгородская губерния всегда представляла собой настоящий кладезь для археологов; там велись раскопки очень древних мест. Старого князя часто навещали другие археологи – он охотно помогал коллегам по увлечениям всем, чем только мог.

Летом 1899 года в имении Путятиных появился скромно, по-дорожному одетый молодой человек. Это был уже в то время известный художник Николай Константинович Рерих. Он заехал в Бологое по пути – Русское археологическое общество командировало его в Псковскую, Тверскую и Новгородскую губернии для изучения вопроса о сохранении памятников старины[73]. Однако князь Путятин был в это время в отъезде – уехал на несколько дней, чтобы принять участие в раскопках. Рериху пришлось ждать возвращения князя три дня в его доме. За эти три дня он и познакомился с той, которую впоследствии сам назовет своей Ведущей и которую будет боготворить всю свою жизнь.

На сегодняшний день существуют две версии, точнее, два рассказа-воспоминания о том, как состоялось это знакомство. Первый рассказ принадлежит уже известной нам Наталии Владимировне Шишкиной, а второй рассказ был записан Зинаидой Григорьевной Фосдик со слов самой Елены Ивановны. Вот как передавала подробности той важной встречи Н.В. Шишкина в своих воспоминаниях: «Однажды вся семья Путятиных отправилась в свою деревенскую баньку, построенную тут же на краю парка, на берегу озера. Е.И. первая вернулась и, проходя через переднюю, увидела в углу сидящего человека; она машинально взглянула на него и прошла мимо, приняв его за охотника или за одного из служащих князя Путятина. Сам Путятин был в это время в отъезде, тоже по делам раскопок, уехал туда на несколько дней. Она не очень большое внимание уделила … ожидающему человеку, но этот скромно сидящий человек с огромным удивлением перед ее красотой поглядел на нее. Она шла с распущенными после мытья волосами, которые, как длинная пелерина, окутывали до низу ее стан. Вернувшись из бани, вся семья села за стол в столовой ужинать, и тут только Е.И. вспомнила, что в передней “сидит какой-то человек, приехавший, должно быть, по делу к дяде”. Спохватившись, пошли к нему, пригласили его к столу. Это был невзрачно одетый, в охотничьих высоких сапогах, куртке и фуражке, человек, очень скромно назвавший свою фамилию – Рерих.

Из разговора выяснилось, что он и есть знаменитый уж в то время художник Рерих, чьи картины уже были в Третьяковской галерее в Москве и на выставках картин Петербурга, и что приехал он к старому князю-археологу по делам археологических раскопок, производимых в этой местности. Старик-князь задержался в пути, и несколько дней прогостил Рерих в их усадьбе в ожидании приезда князя»[74].

Несколько иначе передает подробности самой первой встречи Николая Константиновича и Елены Ивановны З. Фосдик. Судя по записям Зинаиды Григорьевны, Елена Ивановна рассказывала ей об этом событии с известной долей юмора: «Сегодня Е.И. опять очаровательно рассказала, как она первый раз познакомилась с Н.К., когда он приехал в Бологое, имение ее тетки, княгини Путятиной, где она тогда гостила. Приехал он вечером. “Сначала, – говорит Е.И., – через окно прямо на балкон шагнула пыльная нога или, вернее, пыльный сапог”. Е.И. подошла к окну, а Н.К. спрашивает: “Здесь живет князь Путятин?” Е.И. пошла в комнату своей тетки и говорит: “Тетя, не то курьер, не то арендатор к тебе приехал”. Та велела ей обратиться к лакею, чтобы он провел его к мужу. Вечером за чаем выяснилось, что это археолог какой-то, его еще никто не видел. Тетя говорит: “Археолог, какое-то старье, положить его спать у князя в кабинет”. На другой день за завтраком гостя увидели, он оказался молоденьким, хорошеньким, и решили ему дать комнату для приезжих.

Пробыл он там три дня. Е.И. говорит, что он расположил их к себе тем, что дипломатично и тонко завел разговор о старине своей фамилии Рерих и своего рода, а вся семья Путятиных увлекалась старинными родословными»[75].

Но, конечно, на Елену Ивановну молодой художник произвел впечатление не родословной, а своей интеллигентностью и духовностью. Обладающая с детства способностью мгновенно и безошибочно распознавать нравственную сущность людей, Елена увидела перед собой человека с чистой и возвышенной душой – и именно это заставило девушку обратить на него внимание.

Возвращаясь в своих записях еще раз к подробностям знакомства Елены Ивановны с Николаем Константиновичем, З. Фосдик отмечает, что «<…> он (Н.К. Рерих. – Авт.) был представлен Е.И. как знаменитый художник, и ей сразу понравились его “чистые глаза”»[76].

Молодой художник тем более не остался равнодушным к этому знакомству: уезжая из Бологого, он унес в своем сердце дивный облик красавицы, с которой потом стал искать встречи в Петербурге.

Сделаем здесь небольшую остановку в повествовании о том, каким образом развивались далее отношения молодых людей, почувствовавших друг в друге родственные души, и скажем пару слов о человеке, ставшем в конце концов избранником юной Елены Ивановны.

Фамилия Рерих («славой богатый») досталась Николаю Константиновичу от предков-скандинавов. Семейные предания упоминают о том, что эту фамилию носил в XIII веке рыцарь ордена тамплиеров. Предки Рериха появились в России впервые в начале XVIII века. Интересно явное сходство в судьбах предков Николая Константиновича и Елены Ивановны: и те, и другие были связаны с Латвией и со службой Петру Первому.

В семье Рерихов сохранилось предание о том, что один из генералов шведского короля Карла XII, воевавшего с Петром Первым, отказался выполнить приказ командования и уничтожить церковь противника, сказав: «С Богом не воюю». Этот мятежный генерал и остался потом в России, поступив на службу в российскую армию, за что император пожаловал ему имение недалеко от Костромы.

Прадед Николая Рериха, Иоганн Рерих, был известным специалистом в области кораблестроения. Как сообщал А.А. Макаров в своей статье-лекции, дед Н.К. Рериха, Фридрих Рерих, родился в 1800 году в Газенпоте, (сейчас это латвийский город Айзпут), там же получил образование, а затем переехал в Ригу, где служил архивариусом в губернском управлении. Дед Н.К. Рериха прожил необычайно долгую жизнь (он умер в возрасте 104 лет); Николай Константинович посвятил ему свой очерк, который так и назвал: «Дедушка». Двое старших братьев деда избрали своим уделом военную службу, долго служили в Кавалергардском полку и сражались в Отечественной войне 1812 года.

Отец Николая Рериха, Константин Федорович, родился в Курляндии, в Газенпоте; впоследствии перебрался в Петербург, где стал известным и уважаемым нотариусом, владельцем собственной нотариальной конторы. Мать художника, Мария Васильевна (урожденная Калашникова), происходила из купеческой семьи. Николай Константинович Рерих появился на свет в Санкт-Петербурге 9 октября (по старому стилю – 27 сентября) 1874 года. В семье Рерихов было четверо детей: у Николая было два младших брата и старшая сестра.

Способности к рисованию обнаружились у Николая уже в детстве; его первым учителем рисования стал часто навещавший семью Рерихов друг его отца – художник Михаил Микешин. Гимназические увлечения Николая были весьма разносторонними: юный Рерих интересовался историей и географией, собирал минералогические коллекции, ездил на охоту и уже в подростковом возрасте писал статьи и очерки, публиковавшиеся в столичных журналах. В 1893 году, закончив одно из лучших образовательных учреждений Петербурга той эпохи – гимназию Карла фон Мая, Николай Рерих успешно сдал вступительные экзамены в Петербургскую академию художеств. Поступление в Академию не обошлось без семейных проблем: отец Николая хотел, чтобы старший сын получил более практичную профессию юриста и стал продолжателем его дела. В итоге по условию, поставленному отцом, одновременно с учебой в Академии художеств Николай Рерих поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, который закончил в 1898 году.

Помимо живописи, Николай Рерих увлекался историей и археологией. Как писал впоследствии сам Николай Константинович, это увлечение привело к тому, что экзамены сдавались им на юридическом факультете, а лекции слушались на историческом. Н. Рерих добился немалых успехов в археологии. Став членом Русского археологического общества еще в студенческие годы, с 1892 года он начал проводить самостоятельные раскопки. Молодой художник побывал в археологических экспедициях в Петербургской, Псковской, Новгородской, Ярославской, Тверской, Смоленской губерниях, составив при этом весьма солидную коллекцию археологических находок. Позднее Рерих проводил раскопки совместно с князем Путятиным на Валдае.

В Академии художеств непосредственным наставником Николая Рериха с 1985 году стал А.И. Куинджи, бывший для него, по его собственному признанию, не просто преподавателем, но и учителем жизни. Уже в студенческие годы Н.К. Рерих начинает зарабатывать себе на жизнь иконописью, получая заказы от нескольких церквей, а также выполнением иллюстраций в журналах «Звезда» и «Всемирная иллюстрация». Он по-прежнему занимался журналистикой, публикуя статьи по искусству и другой тематике. Разносторонние таланты Николая Рериха привлекли к нему внимание одного из самых известных критиков и журналистов того времени, В.В. Стасова, с которым он впоследствии много сотрудничал и благодаря которому познакомился с другими видными представителями творческих кругов Петербурга.

В 1897 году Н.К. Рерих закончил Академию художеств. Его дипломной работой стала картина «Гонец», приобретенная М.П. Третьяковым для его знаменитой галереи.

В том же году, по окончании учебы, Н. Рерих стал помощником главного редактора журнала «Искусство и художественная промышленность», издаваемого В.В. Стасовым. Практически одновременно он занял должность помощника директора музея Императорского общества поощрения художеств. Таково было общественное положение Николая Рериха в момент его встречи с Еленой Ивановной.

Как отмечал в своей книге П.Ф. Беликов, «карма подвела Н.К. к встрече с Е.И. не раньше, чем он стал уже признанным художником, обрел твердость жизненных основ и известную независимость. То же можно сказать и о Е.И. Любовь к живописи, философии, серьезные занятия музыкой – все это было уже налицо и жаждало дальнейшего развития. Так что при первой же встрече Н.К. с Е.И. у них со всей ясностью определилась общность жизненных интересов и идеалов.

Однако “память ушедшего свитка” (то есть знание прошлых воплощений и кармических связей), как и “открытие книг” (то есть знание Поручения и очередных задач эволюции), пришли много позднее»[77].

З. Фосдик в своем дневнике писала, что по приезде в Петербург Елена и Николай встречались только на концертах: мать Елены Ивановны не приглашала Николая Константиновича к ним домой с визитами. Тем не менее Елена Ивановна по приглашению молодого художника дважды посещала его студию. Во время второго визита художник сказал ей, что любит ее и хочет видеть своей женой[78].

Как писали П. Беликов и В. Князева, в дневнике Николая Константиновича появляются в то время такие записи: «Сегодня была Е.И. в мастерской. Боюсь за себя: в ней много хорошего. Опять мне начинает хотеться видеть ее как можно чаще, бывать там, где она бывает»; «Вчера 30-го сказал Е.И. все, что было на душе… Странно, когда в первый раз принимаешь в расчет не только себя, но и другого человека… Сейчас Новый год. В нем у меня должно быть много нового»[79].

Это было объяснение! Но путь к счастью для Николая и Елены оказался тернистым и сложным.

Если Елена Ивановна главным достоинством в человеке (в том числе претенденте на ее руку) считала духовность и творческий дар, то ее семья на первый план ставила родовитость, положение в обществе и материальную обеспеченность. Однако художники ни в какие времена и ни в каких странах не считались людьми со стабильным финансовым положением. Елена с самого начала понимала, что ее мать и многочисленные родственники будут против ее брака с художником. Но вряд ли она знала, сколько силы воли и упорства придется ей проявить, чтобы отстоять свой выбор под давлением со стороны матери и всей ее родни!

Из дневника З. Фосдик явствует, что Елена Ивановна просила Николая Константиновича два года держать в секрете их намерение соединить свои судьбы, т. к. знала, что ее семья будет против ее брака с художником. Тем не менее однажды Николай Константинович пришел к ней домой, чтобы поздравить ее с днем рождения, и увидел там некоего Аккермана – молодого офицера, человека из родовитой и богатой семьи, который, как и многие другие претенденты на руку Елены Ивановны, ухаживал за ней, намереваясь жениться. Николай Константинович не мог, не захотел больше придерживаться выжидательной тактики и сделал решительный шаг: он попросил разрешения поговорить с Екатериной Васильевной и в беседе попросил у нее руки ее дочери. Екатерина Васильевна очень удивилась такому повороту дел и не дала ответа сразу. Но потом, конечно, и мать, и вся родня устроили Елене сцену: они были категорически против того, чтобы она вышла замуж за представителя богемы. Тетка Елены, княгиня Путятина, говорила, что ужасается даже одной мысли о браке Ляли с художником[80].

Семейные проблемы в связи с выбором спутницы жизни возникли и у Николая Константиновича: его мать была недовольна его ранней, по ее мнению, женитьбой; кроме того, она мечтала найти сыну невесту по своему вкусу. Однако чинить ему серьезные препятствия, как родня Елены Ивановны, она не стала.

Гораздо сложнее пришлось отстаивать свое право на счастье Елене Ивановне – мать и все родственники оказывали на нее колоссальное давление. Это был очень сложный в психологическом плане период ее жизни – период отстаивания собственного выбора наперекор всей родне. И в этот период у нее была только одна поддержка – из высшего плана бытия. Таинственные Хранители, отметившие Елену своим участием в ее жизни с самого детства, вновь пришли ей на помощь в этой сложной жизненной ситуации. Подсказкой свыше и поддержкой для Елены в это трудное время служили вещие сны, в которых ей всегда давались советы, исходящие будто бы от покойного отца. Только позднее Елена Ивановна узнает, что под образом отца ей являлся во снах ее будущий духовный Наставник – Махатма Мориа, поддерживая ее таким образом и сообщая ей нужные для дальнейшей жизни решения.

Три раза с небольшими изменениями Елена видела сон, в котором отец указывал ей выходить замуж за Николая Константиновича. Первый и второй сны были почти одинаковы. Открывалась дверь комнаты, в которой она находилась, входил отец и, пристально глядя на нее, произносил: «Ляля, выходи за Н.К.». После этого она сразу же просыпалась. В третий раз она увидела во сне большой зал, в котором стоял огромный накрытый стол, уставленный всевозможными яствами. За столом вместе с ней сидели все ее родственники. Вдруг в большое окно, открытое в сад, влетает белый лебедь с черным кольцом на шее, опускается к ней на грудь и обвивает ее шею крыльями. В то же время открывается дверь, появляется высокая фигура ее отца, и он произносит то же самое, что и в прежних снах: «Ляля, выходи за Н.К.».

Еще один сон приснился ей в ночь на 14 января 1901 года, «в трудное время невыясненных обстоятельств в связи с замужеством», как писала потом Елена Ивановна в своей автобиографии, написанной по указу Учителя. В тот вечер Елена легла спать с мыслью – может быть, отец придет к ней во сне и скажет, как и когда все решится? Ей приснилось, что она стоит на перроне Павловского вокзала, ждет поезда, на котором должен приехать ее отец. Подходит телеграфист и подает ей телеграмму, в которой она читает: «Прибуду сейчас – отец». Она поднимает голову и тут же видит идущего ей навстречу отца. Отец подходит, берет ее за руки и говорит: «К Вознесению все устроится, все будет хорошо». И действительно, в этом же году состоялось бракосочетание Николая Константиновича и Елены Ивановны.

В этом же сне Елене были даны символические предупреждения о грядущих потерях среди родственников, о смерти сначала ее дяди, а затем матери. Все эти предсказания осуществились, причем последнее – через несколько лет после этого сна.

Что же касается главной проблемы, стоявшей тогда перед Еленой Ивановной, то до того как «все устроилось», мать и родня немало помучили ее стремлением расстроить ее «неперспективный», как они считали, брак с художником. З. Фосдик пишет, что письма, которые Николай Константинович писал Елене, читала не одна она, а вся ее семья. Елена ничего не могла с этим поделать: в те времена зависимость молодой девушки от воли ее семьи была колоссальна. Даже в ту эпоху еще нередки были случаи, когда дворянок выдавали замуж не по любви, а по соглашению между родителями жениха и невесты. Легко представить себе, сколько упорства понадобилось проявить Елене, чтобы отстаивать свой выбор наперекор матери и всей родне.

О некоторых подробностях этого сложного противостояния мы узнаем из записей З. Фосдик: «<…> Тяжело было Е.И., когда за ней ухаживал Н.К. Мать и родня были против. Тогда же ухаживал за ней видный, богатый человек из прекрасной семьи, гусар, и мать хотела, чтобы Е.И. вышла за него. Но она чувствовала, что ей нужно выйти [замуж] за Н.К., человека более чистого из всех, с которым она будет истинно счастлива. Ей не позволяли с ним встречаться, следили за ней. Наконец, когда она уже была его невестой, пытались все между ними расстроить. Увезли ее за границу, а он за ними ездил в Ниццу, оттуда в Милан»[81].

Этот период жизни Елены и Николая заслуживает отдельного описания.

В сентябре 1900 года, вскоре после смерти отца, Николай Рерих почти на год уехал за границу, чтобы совершенствоваться в искусстве живописи в Германии и Париже.

Как сообщает сама Елена Ивановна в автобиографии, в 1901 году, ранней весной, они с матерью также поехали за границу. Официальным предлогом для этой поездки стало санаторно-курортное лечение и желание пожить в Италии. Но скорее всего, у данной поездки была и еще одна, негласная цель, связанная с попыткой решения все той же проблемы – отношений Елены с ее избранником, не признанным ее родней.

В одном фрагменте своих записей З. Фосдик, как уже говорилось, писала, что за границу Елене Ивановне пришлось поехать по инициативе своих родственников, но если судить по другому фрагменту дневника З. Фосдик, то в Европе Елена Ивановна могла оказаться по другой причине: в какой-то момент девушка, замученная давлением со стороны своей родни, «…пустилась на хитрость, сказав, что она не прочь покончить со всем, но хочет получить свои письма, которые писала ему (т. е. Н.К. Рериху. – Авт.), обратно. А для этого они должны поехать в Париж, и она лично их получит. По приезде в Париж она и мать пригласили Н.К. якобы требовать писем. Е.И. отослала мать из комнаты и все ему рассказала. Затем они уехали в Италию, и Н.К. ездил за ними в Лидо и другие места»[82].

По переписке Елены и Николая можно заключить, что художник ответил отказом на просьбу Елены вернуть ей те письма, которые она когда-то писала ему. Впрочем, просьба вернуть письма была лишь дипломатическим предлогом для встречи, не более того.

Таким образом, в отношениях Елены и Николая ничего не изменилось, разрыв отношений, которого ожидала мать Елены Ивановны, так и не наступил.

После 10-дневного пребывания в Париже Елена с матерью отправились в Ниццу, где девушка должна была пройти трехнедельный курс лечения теплыми солеными ваннами. После этого они собирались пожить два-три месяца в Италии. Перед отъездом Екатерина Васильевна решила посетить Монте-Карло, знаменитый своими игорными домами. Там с ними произошел необычный случай, особенно ярко продемонстрировавший способность Елены к ясновидению и получению информации из Тонкого мира.

Накануне поездки в Монте-Карло Елене приснилось, что служитель, обычно готовивший ей соленые ванны, – мсье Оноре, добрый старичок, которому она симпатизировала, говорит ей: «Мадемуазель едет завтра в Монте-Карло, так пусть испробует счастье на номерах 1, 3, 4»[83]. Были указаны и еще какие-то комбинации, которые она потом забыла. Проснувшись, Елена рассказала о своем сне матери, и та решила непременно принять участие в игре и использовать «подсказанные» во сне номера.

Приехав в Монте-Карло и ничего не зная о правилах игры, кроме того, что нет ставки менее 5 франков, они наменяли 100 франков – сумму, которую решено было потратить на этот эксперимент, – и зашли в игорный дом. Елена с ее необычайной психической утонченностью и способностью чувствовать окружающие астральные наслоения, моментально ощутила отвратительную ауру этого помещения и стала просить мать как можно быстрее уйти отсюда. Екатерина Васильевна с трудом уговорила дочь остаться хотя бы ненадолго. Они подошли к одному из длиннейших столов, за которым происходила игра. Публики было так много, что пробиться к самому столу было невозможно – мало того, что все места за столом были заняты, – еще и вокруг стола люди стояли в три ряда. Елена опять стала просить мать уйти, говоря, что они все равно ничего не видят и не знают, как и что надо делать. Услышав русскую речь, стоявший рядом с ними высокий молодой человек сказал, что он русский, и предложил помочь им принять участие в игре – для этого достаточно было просто передать ему деньги и назвать номер, на который они хотели поставить эту сумму, – молодой человек сказал, что он сам передаст это крупье. Екатерина Васильевна поспешила дать ему 5 франков и назвала номер 1. В этот момент Елена снова испытала приступ отвращения к психической атмосфере этого места и задержала за руку мужчину, передававшего деньги крупье. Мужчина пожал плечами и вернул ей монету, тем самым момент вступления в игру был упущен. Крупье объявил: «Rien ne va plus» («ставки прекращены»), публика замерла, лишь слышно было пощелкивание шарика о стенки рулетки. Щелканье стало замедляться и остановилось, и среди гробовой тишины раздался отчетливый голос крупье: «Numero Un en plein!» – «Все выиграл первый номер!» Екатерина Васильевна пришла в сильное волнение и, суя все те же 5 франков молодому человеку, попросила его поставить деньги на следующий указанный во сне номер – 3. На этот раз Елена промолчала. Опять раздалось знакомое щелканье, и когда оно остановилось, крупье объявил: «Numero Trois en plein!» Таким образом, поставив 5 франков, они выиграли 180, т. е. в 36 раз больше. Следующий номер – 4 и все последующие комбинации, указанные во сне, также выиграли. Но когда, использовав все указанные номера, Екатерина Васильевна сделала ставку на выбранный ею самой номер, она проиграла. Конечно, это происшествие произвело сильное впечатление на всех участников игры; окружающая публика так заинтересовалась русскими путешественницами, что Екатерина Васильевна и Елена не пожелали больше оставаться в Монте-Карло. Не осматривая достопримечательностей города, они бросились на вокзал и даже в вагоне поезда все никак не могли прийти в себя, повторяя: «Что же это такое? Как это могло произойти?»[84].

Екатерина Васильевна, по-видимому, сознавала, что ее дочери присуща способность ясновидения – эту способность Елена не раз проявляла с самого детства, – потому она так заинтересовалась, когда дочь рассказала ей свой сон про цифры, которые принесут им удачу в игре. И все же мать, всегда сомневающаяся в способностях дочери, не верила, что загадочный дар Елены может так явно и эффектно проявляться в событиях обычной жизни, потому то, что случилось во время игры, вызвало у нее такое изумление. Как бы то ни было, Елена и ее мать, конечно, не использовали данную им во сне возможность выиграть: ведь если бы они с самого начала поставили всю сумму, выделенную ими для этого эксперимента – 100 франков – и просто переставляли бы ее на указанные во сне номера, их выигрыш превысил бы миллион.

Но вернемся к основным событиям той заграничной поездки Елены Ивановны.

Возможно, эта поездка стала своеобразной передышкой в отношениях Елены с родственниками насчет ее замужества; во время пребывания в Европе родные не могли оказывать на нее прежнего давления, что помогло ей выиграть время. Как писала З. Фосдик, заграничная поездка Елены Ивановны завершилась довольно неожиданно и в спешном порядке: они с матерью «…были срочно вызваны домой в Петербург, ибо умер ее дядя, оставивший им наследство»[85].

Николай Рерих также вернулся из-за границы летом 1901 года, и вскоре был принят на должность секретаря Императорского Общества поощрения художеств (далее – ОПХ). Назначение художника на солидную должность, очевидно, сыграло решающую роль в проблеме его брака с Еленой Ивановной, которому ее родственники наконец-то перестали препятствовать. После возвращения Елены с матерью в Петербург ситуация разворачивалась по сценарию, предсказанному в сновидениях Елены. Как вспоминала в своем дневнике З. Фосдик, «…к Вознесению[86], как она (т. е. Елена Ивановна. – Авт.) видела во сне, Н.К. официально сделался ее женихом, ибо получил должность секретаря Великой Княгини[87] и, будучи знаменитым художником, занимал уже настолько видное положение, что ее семья не могла идти против него»[88].

А дальше – о романтический дух прежних эпох! – Зинаида Григорьевна в своем дневнике добавляет фразу, которая, вероятно, многих удивит: «А кроме того, она с ним была уже обручена, хотя и тайно, но многие догадывались [об этом], и это уже было бы для нее компрометирующим»[89].

Когда и где состоялось это тайное обручение – можно только догадываться.

Борьба за счастье завершилась победой молодой пары.

Бракосочетание Елены Ивановны и Николая Константиновича состоялось 28 октября 1901 года, вскоре после возвращения художника из Франции. Венчание происходило в церкви при Академии художеств, на Васильевском острове. По воспоминаниям Н. Шишкиной, Елена Ивановна сама приезжала приглашать гостей к себе на свадьбу[90].

Молодожены поселились в доме Кенига, на Пятой линии Васильевского острова.

Глава 5. «Давшая две жизни»

1902 год открыл новую страницу в жизни Елены Ивановны, исключительно важную и ответственную для любой женщины, а именно – материнство.

Современный мир знает Елену Рерих в основном как оригинального философа, соавтора учения Агни-Йоги. Но, касаясь жизни этой – без преувеличения – великой женщины, было бы несправедливо обойти вниманием еще одну ее грань – а именно роль матери, столь блестяще осуществленную Еленой Ивановной. Она была не только мыслителем, подвижницей и любимой наставницей для многих последователей Живой Этики по всему миру – она была еще и матерью, воспитавшей двух выдающихся, нравственно зрелых, на редкость талантливых людей. Далеко не каждой женщине удается совместить в жизни все возможные грани судьбы – и призвание, и духовную самореализацию, и роль жены и матери; тем выше заслуга Елены Ивановны, сумевшей все это сделать.

Миссию Елены Ивановны как матери позднее подчеркнул и Учитель М. в своем обращении к Рерихам. Самая первая книга из серии Агни-Йоги начинается словами:

«В Новую Россию Моя первая весть.

Ты, давший Ашрам?,

Ты, давшая две жизни, —

возвестите»[91].

«Давшим Ашрам» (то есть школу, учебный центр) Учитель назвал Николая Константиновича, «давшей две жизни» – Елену Ивановну.

Конечно, рассматривая роль Елены Рерих как матери, хочется в первую очередь понять – каковы были педагогические основы, на которые она опиралась? Что она ставила во главу угла в воспитании своих детей? К счастью, об этом впоследствии поведали в своих воспоминаниях ее сыновья; многое становится ясным и из ее собственных писем. В одном из них, отвечая на вопросы последователей Агни-Йоги, она изложила основные принципы воспитания и образования своих сыновей:

«Вы спрашиваете меня о методах воспитания, давших такие прекрасные результаты на примере моих сыновей. Они были очень просты. И, главным образом, заключались в том, что с раннего детства, почти с младенчества, им внушалась любовь к природе, к книге, к искусству. Правильный выбор книг и наставников дал им прекрасную основу и помог очень рано определить их наклонности и дарования. Так, уважение к знанию и труду, художественная, культурная обстановка, дисциплина, заложение первых основ нравственного характера в понимании исполнения долга и личной ответственности и, главное, пример великого отца дали им возможности сравнительно рано начать проявлять свой большой врожденный потенциал. Кроме яркой талантливости и даже мастерства в нескольких областях, они несут в духе великий синтез, который именно и дает основу нравственности и мудрость любви к Родине. Так, без ложной скромности, могу сказать, что я справедливо горжусь своими сыновьями»[92].

Тем интереснее обратиться к источникам, более подробно освещающим роль Елены Ивановны как матери и основной воспитательницы двух выдающихся деятелей, имена которых и по сей день известны всем образованным людям планеты.

Все важные события в жизни Елены Ивановны обязательно сопровождались пророческими снами или видениями, и своего первенца, Юрия, Елена Ивановна в первый раз увидела тоже во сне. В ее автобиографии говорится: «Сон этот видела до рождения сына. Она видит отца, идущего ей навстречу, на руках у него мальчик лет двух, в белой матроске. Подойдя к ней, отец передает ей ребенка и ведет ее на гору, причем из ее глаз, ушей и рта падают и катятся серебряные монеты, рубли, устилая их путь. Мальчик во сне был точным изображением родившегося сына, каким он стал около этого возраста. Этого же мальчика, но много меньше, на руках кормилицы она видела еще за несколько месяцев до свадьбы»[93].

Первенец Рерихов родился почти в походных условиях. Летом 1902 года супруги находились в Новгородской губернии, в селе Окуловка. По одной версии, они просто снимали там дачу на лето, по другой – Николай Константинович в то время руководил раскопками, проводимыми в окрестных уездах, а Елена Ивановна жила неподалеку от мест раскопок в селе Окуловка. Здесь 16 августа (по новому стилю) появился на свет старший сын Рерихов, Юрий (официально его имя было записано как Георгий).

В метрической книге Бологовской Покровской церкви Новгородской епархии Валдайского уезда в 1902 году была сделана запись «о рождении и крещении у Николая Константиновича Рериха сына Георгия:

Число родившихся мужского пола – 188-й.

Рождение – 3 августа.

Крещение – 14 августа.

Имя – Георгий.

Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания – Художник, с правом на чин Х-го класса, Николай Константинович Рерих, жена его Елена Ивановна, православные.

Звание, имя, отчество и фамилия восприемников – Князь, Предводитель Вышневолочского дворянства, Статский советник Павел Арсениев Путятин и вдова С.-Петербургского нотариуса Мария Васильевна Рерих»[94].

По воспоминаниям А.А. Арендт[95], лично знавшей Юрия Николаевича Рериха, родные вначале предлагали назвать его Мстиславом – род Елены Ивановны восходил к предкам, славным своими военными победами, к фельдмаршалу М.И. Голенищеву-Кутузову. Родственники Елены Ивановны надеялись, что ее старший сын по семейной традиции закончит кадетский корпус и станет военнослужащим, офицером. Но потом решено было назвать мальчика Георгием. Домашние же звали его Юрием, Юсиком, Юханчиком или Юшей.

В 1904 году в семье Рерихов произошло еще одно столь же радостное и ответственное событие – на свет появился младший сын, Святослав. Родители стали называть малыша Светиком или Светочкой, и домашнее имя Светик сохранилось за младшим сыном Рерихов вплоть до взрослого возраста.

Внешностью мальчики, подрастая, стали больше похожи на Елену Ивановну. На одной из самых ранних детских фотографий Светик выглядит, точно Маленький Принц – ангельское детское личико задумчиво, на плечи падают длинные русые волосы, завитые в локоны по обычаям дворянских семей тех времен…

Материнство внесло существенные изменения в жизнь Елены Ивановны, словно одна, прежняя часть ее жизни закончилась и началась другая. Более-менее размеренный и спокойный темп жизни ушел в прошлое. Пришла новая ответственность, новые заботы и хлопоты; в наступившей для нее новой жизни она могла уделять себе совсем немного времени. Со свойственной ей энергией Елена Ивановна отдалась обязанностям матери, воспитанию и образованию своих детей.

Удивителен один факт: педагогическая система Рерихов основывалась на тех же принципах воспитания, которые спустя годы будут изложены в новом философском учении, созданном ими совместно с духовными Учителями Востока. Придет время – и Рерихи передадут это учение всему миру; в нем тысячелетняя мудрость Востока даст людям ответы на многие вопросы жизни. Вопрос наилучших методов воспитания детей тоже найдет отражение в учении Агни-Йоги; в нем будут сформулированы принципы гармоничного развития личности на основе принципиально нового подхода к маленькому человеку не как к tabula rasa[96] – согласно известным западным канонам педагогики, а как к существу, не раз уже воплощавшемуся на этом свете, пришедшему в мир со сложившимся багажом нетленных творческих накоплений и имеющему в этом мире свою миссию, свое назначение, которое невозможно изменить родительской волей, а можно только помочь реализоваться.

Но это учение увидело свет тогда, когда сыновья Рерихов уже были студентами. И тем не менее основные принципы воспитания, изложенные в Живой Этике, Рерихи стали применять сразу же, как только в их доме зазвучали детские голоса – за десятки лет до создания этого учения.

Об этих принципах Елена Рерих впоследствии писала своим последователям, отвечая на их вопросы о воспитании:

«Никогда не навязываю им моего пути. Они идут к цели в своем понимании, и мы сходимся на конечном предуказанном пути. <…> В детстве я очень следила за их наклонностями, вкусами и чтением. Никогда не давала им читать пошлейшие рассказы для детского возраста. Любимым чтением их были книги, популярно изложенные профессорами по всем отраслям знания…»[97].

Далеко не все родители даже в наше время следуют принципу «ненавязывания» детям их пути и решений. А в ту эпоху этот принцип тем более был редкостью. И самой Елене Ивановне, и Николаю Константиновичу пришлось много пережить из-за желания их родителей навязать им наилучшие – по их мнению – решения и в отношении будущей профессии, как было у Николая Константиновича, и в отношении выбора спутника жизни, что стало настоящим испытанием для Елены Ивановны. Но к своим детям супруги относились совсем иначе – вполне в духе принципов Живой Этики.

Принцип свободы и самостоятельности выбора (родители, конечно, советовали сыновьям лучшие решения, но никогда не настаивали на их принятии), и многие другие установки, применяемые Рерихами в воспитании их детей, уже в те годы, задолго до знакомства с Учителями Востока, несли в себе основы новой педагогической доктрины, изложенной впоследствии в учении Живой Этики. Духовные накопления Рерихов-старших, свойственная им высокая культура духа помогли им как родителям уже в те годы интуитивно избрать эти принципы, применив их в воспитании своих сыновей.

В учении Агни-Йоги говорится: «Урусвати знает великое значение воспитания. Оно есть питание всем возвышенным и утонченным. Люди могут понять, что бережное воспитание открывает возможность правильному образованию. Но одно образование не восполнит воспитания. Каждый ребенок приходит в земную жизнь с уже сложенным характером. Можно облагородить и возвысить сущность человека, но нельзя изменить ее. Нужно, чтобы наставники осознали эту истину. Они должны прежде всего распознать неизменную сущность ребенка и уже по мерке прилагать все остальное.

Не будет ограничением, если мы признаем, что сущность человеческая слагается в Тонком Мире. Все родственные, земные накопления будут лишь внешними придатками, но зерно сущности оказывается уже внедренным среди тонкого пребывания. Матерь иногда счастливо угадывает эту сущность и начинает бережно прилагать усердие, чтобы чутко вооружить на земное пребывание»[98].

Елена Ивановна оказалась идеальным примером матери, «счастливо угадавшей» сущность и творческие задатки своих детей.

Правда, возможно, в одном она все-таки немного «погрешила» против идеальной модели воспитания, рекомендуемой и Учением Жизни, и традиционными западными системами педагогики, – как всякая русская женщина, она просто обожала своих сыновей и была к ним очень сильно привязана. А потому, возможно, все-таки излишне баловала их своими заботами и вниманием – во всяком случае, намек на это явно сквозит в строках одного ее письма. Давая молодым американским сотрудникам советы по воспитанию детей, Елена Ивановна писала: «Научите уважать и ценить Вас, пусть не думают, что Ваша жизнь начинается и кончается ими. Говорю это на основании личного опыта. Порумочка и Логван, не повторите моей ошибки, пусть дети Ваши не думают, что Ваша жизнь начинается и кончается только ими. Пусть научатся уважать и ценить Вас»[99].

Но это письмо Елена Ивановна написала, когда ее сыновья уже были взрослыми и учились в престижных вузах США. А когда они были детьми, она посвящала им практически все свое время и силы, ничего не жалея для своих сокровищ, как она сама называла их.

Конечно, Николай Константинович также находил возможность заниматься с детьми, вникать в их интересы и занятия, несмотря на занятость работой. Но поскольку бо`льшую часть своего времени он проводил на работе, основная забота о воспитании и образовании мальчиков лежала на плечах Елены Ивановны.

Зинаида Фосдик, не скрывавшая своего восхищения Еленой Ивановной, в своем дневнике записывала: «…Е.И. мне много рассказывала о физическом и моральном воспитании своих детей. И действительно немудрено, что вышли такие чудесные сыновья при такой прекрасной системе. Идеальная диета – нормальная, здоровая, легкая; полная забота о желудке и вообще обо всем организме ребенка, приобретение детям всевозможных самых дорогих игрушек, самого прекрасного, самых лучших книг по природе, ботанике, зоологии, воспитание в них чувства красоты, развитие в них любви к животным.

Е.И. – самая идеальная мать, какую я когда-либо встречала, не говоря уже о том, что это одна из мудрейших и начитаннейших женщин»[100].

Творческая индивидуальность Рерихов-младших проявилась очень рано. Уже с самого раннего возраста будущие интеллектуальные интересы мальчиков можно было предугадать по их увлечениям.

В Живой Этике говорится о том, что иногда аура еще не родившегося ребенка оказывает воздействие на интересы его матери в период беременности: «На самых простых примерах можно видеть указания на забытые основы. Непонятные прихоти беременных женщин напоминают о перевоплощении, особенно если проследить характер дитяти»[101].

Будущие научные интересы старшего сына – Юрия – возможно, отразились в интересах самой Елены Ивановны еще до его рождения. Из воспоминаний людей, близко знавших Рерихов, известно, что когда Елена Ивановна ожидала первенца, она особенно интересовалась историей и географией и с особым увлечением читала книги именно на данные темы. Ее старший сын с ранних лет стал увлекаться историей и рассказами о путешествиях.

В книге Аум из серии Агни-Йоги о подобных явлениях говорится: «Мать положит первые основы исследования психической энергии; даже до рождения ребенка будет замечать весь обиход жизни и питания. Характер будущего человека уже обозначен в утробе матери. Уже можно наблюдать некоторые особенности, которые предопределяют характер, явленный в желаниях самой матери. Только и в этом случае нужно честно наблюдать. Но самую возможность наблюдения нужно воспитывать.

Так мы опять обращаем внимание не на теории и догмы, но на опыты и наблюдения»[102].

Комментируя этот параграф в одном из своих писем последователям, Елена Ивановна подтвердила: «<…> чем ярче характер воплощающейся индивидуальности, тем ярче проявления ее и в желаниях матери»[103].

О врожденных интеллектуальных предпочтениях и интересах детей в учении Агни-Йоги говорится:

«Спящая мудрость – называется наслоение наблюдений за многие жизни, сложенные в глубине сознания. Можно было бы произвести замечательные опыты, узнавая, когда человек почерпает из своего хранилища познания. Можно произвести сравнение с атавизмом, проявляющимся через несколько поколений. Так проявляются родовые наследственности. Но среди духовных странствований человек накопляет свой груз, который хранит среди своего сознания. Поучительно, как в детском возрасте уже проявляются сведения и наклонности, которые нельзя объяснить никакими другими причинами, кроме прежних накоплений. Тем более нужно следить за такими самостоятельными склонностями, они могут показать дарования, которые потом могут исказиться в безобразном воспитании. <…>»[104].

«Самостоятельные склонности» старшего сына были вполне четкими и определенными. Как впоследствии писала Елена Ивановна: «<…> Старший проявлял любовь к истории и оловянным солдатикам. Он имел их тысячами. Страсть его к военному искусству осталась до сих пор. Стратегия – его конек. Между прочим, талант этот у него врожденный, и он очень гордится своим предком, фельдмаршалом Михаилом Илларионовичем Голенищевым-Кутузовым, героем войны 1812 года»[105].

Вот еще одно воспоминание Елены Ивановны об интересах старшего сына в детстве:

«Любимыми книгами Юрия, когда ему было года два, полтора, были каталоги музеев и выставок. Конечно, каталоги современных выставок оставляют, увы, многого желать, но остаются каталоги музеев»[106].

Старший сын Рерихов отличался не только зрелыми интеллектуальными предпочтениями, но и большой самостоятельностью. Как в свое время и его мама, малыш начал самостоятельно учиться читать и писать, не дожидаясь, когда с ним начнут заниматься взрослые. При этом он писал в свой детский дневник удивительные вещи, конечно, отмеченные родителями. Николай Константинович отмечал, вспоминая раннее детство своего сына:

«…Юрий, который начал самоучиться читать и писать, в самых ранних годах написал свою первую поэму, которая начиналась: “Наконец я народился”.

А затем рассказывалось о каком-то путешествии на верблюдах. Тогда все мы читали такие записи с любопытством, думая, откуда у четырехлетнего, если не трехлетнего, малыша непременно верблюды; а ведь теперь никто не сказал бы, что такое воображаемое путешествие на верблюдах не было бы ко времени»[107]. Интересно, что этот конкретный жизненный пример был впоследствии прокомментирован Учителем М. в одной из книг Живой Этики:

«<…> Огненное внимание может отмечать эти зовы Тонкого Мира. Малое дитя утверждает: “Наконец я народился”. В этом утверждении Мир Тонкий со стремлением к воплощению. Можно привести множество примеров, когда не только малые дети, но новорожденные неожиданно произносили слова огромного значения и затем снова погружались в свое предварительное состояние. Нужно развивать в себе огненную явленную память и заботливость к окружающему. Так можно собирать самые ценные сведения»[108].

В годы учебы в гимназии Юрия Рериха очень привлекала история. Он интересовался историей как Древнего Египта, так и древнего Новгорода – по этой теме он писал свои первые ученические исторические работы.

Историей интересовался и младший сын Рерихов, Святослав. Оба мальчика с самых юных лет принимали участие в археологических раскопках, которые проводил Николай Константинович. Прошлое нигде так живо не чувствуется, как во время полевых археологических работ, и сыновья Рерихов, участвуя в раскопках вместе с родителями, с детства почувствовали романтический зов прежних эпох.

В целом же невозможно не отметить, что детей воспитывали не только родители – их воспитывала сама атмосфера дома Рерихов с их коллекциями редких книг, икон, картин старых мастеров, археологических находок и многого другого.

По свидетельству Святослава Николаевича, «наш дом был полон и предметов искусства, и замечательных книг, и коллекций Николая Константиновича. Была замечательная коллекция каменного века. Мы все посильно, в том числе и я, помогали собирать эту коллекцию. И в Новгородской губернии мы собирали скребки, копья. Естественно, это стало нераздельной частью нашей жизни»[109].

Старший сын Рерихов в детстве и отрочестве писал стихи. Вот одно из его детских стихотворений, удивляющих и поэтичностью слога, и романтичностью сюжета, и идейной глубиной содержания.

Ночью выходят на городища русалки из рек,

Плачут и волосы чешут.

Путники, ночной путь державшие, видали их.

Зарыты в городищах древние храмы,

Никто не видал их еще, только

Порой слышно бывает, как колокол

Под землею заунывно гудит.

Когда зарыты храмы?

Не знает никто, только предание говорит:

«Взойдут храмы тогда, когда в дни

Невиданной славы матушка Русь зануждается в них…»

Стоят городища, рвом окруженные.

Заложены во рвах цепи длинные, железные.

Лежат в реках колокола медные.

Видали их мудрые люди,

Про них народу сказали.

Знает народ колокола, что в реках лежат,

Знает их и хранит их.

Знает и помнит предания Новгородский народ.

Свято хранит он то, что древние люди сказали[110].

С ранних лет – как и его младший брат – Юрий отличался исключительными способностями к рисованию. Рисунки мальчика вызывали восхищение всех взрослых, которые видели их; ему прочили будущее выдающегося художника. Судьба, однако, распорядилась иначе – в этой жизни Юрию Рериху суждена была роль великого востоковеда своего времени и отважного путешественника, прошедшего вместе со своими родителями по самым трудным и опасным дорогам Центральной Азии. Но если бы не поручение, данное ему Учителем, он мог бы стать и выдающимся художником.

Основное увлечение Юрия – восточная филология – также проявилось уже в гимназические годы. Тогда же подросток сделал и свои первые шаги по направлению к будущим профессиональным знаниям: он стал заниматься египетским языком с выдающимся русским египтологом, академиком Б.А. Тураевым. Видимо, эти первые уроки египтологии запомнились мальчику на всю жизнь: памяти своего первого учителя, Б.А. Тураева, он посвятил одну из своих первых научных статей.

Младший сын, Святослав (по-домашнему – Светик), также с ранних лет проявил разносторонние интересы и дарования, прежде всего – несомненные способности к рисованию. Кроме того, мальчик с детских лет отличался особой любовью к природе, его интересовали животные и птицы, растения и минералы. Не обходилось, конечно, и без забавных проявлений любви маленького натуралиста к «братьям нашим меньшим». В одном из писем мужу, находившемуся тогда в отъезде, Елена Ивановна сообщала: «Светкина любовь ко всему живому простирается и на дождевых червей, улиток и прочих мерзостей. Набрал этой гадости целую массу, все ведерки и банки заняты этой коллекцией, и не позволяет выбрасывать, приходится делать это потихоньку»[111].

Впрочем, своей любовью ко всему живому малыш явно повторял свою маму: как уже говорилось, сама Елена Ивановна в детские годы тоже проявляла особую любовь ко всем живым существам, оказывая покровительство старым, больным или увечным животным и птицам, которые обычных людей могли, вероятно, только оттолкнуть своим видом.

Сам Святослав Николаевич впоследствии вспоминал о том, как его с братом детские увлечения развивались и поддерживались Еленой Ивановной: «Моя Матушка, которая тоже была замечательной женщиной, женой, матерью, очень мудро с самого начала руководила нашей жизнью и следила за нашими интересами, порывами и чувствами. Она никогда не настаивала ни на чем, никогда не старалась как-то нас убедить в чем-то, но она всегда ставила на нашем пути именно то, что нам было нужно. Мой брат с самых ранних лет интересовался историей, поэтому она бережно собирала для него книги, которые бы ему помогли, были интересны, и вместе с ним ходила по музеям, учреждениям, которые могли как-то его направить. Юрий Николаевич, мой брат, интересовался вначале Египтом, одновременно и Центральной Азией. И этот интерес у него остался на всю жизнь и помог ему во многих экспедициях в самой Азии.

У меня рано пробудился интерес к естественным наукам. Я очень интересовался орнитологией, зоологией. Елена Ивановна доставала мне все нужные книги, которые только могла найти. Она покупала нам чучела птиц, собирала для нас коллекции насекомых, жуков. Кроме того, меня привлекали красивые камни, минералогия. Она тоже собирала для меня всевозможные уральские и другие камни.

Таким образом, наш маленький мир тогда был насыщен замечательными впечатлениями. Перед нашими глазами раскрывался новый и богатый мир.

Мы всегда присутствовали при всех разговорах Николая Константиновича, Елены Ивановны, слушали все, что они говорили. Это имело большое влияние на нас»[112].

Важнейшей чертой, которую Елена Ивановна и Николай Константинович целенаправленно воспитывали в своих сыновьях, было трудолюбие. Родители с детства приучали братьев к дисциплине и самому разнообразному труду – и интеллектуальному, и физическому.

На лето Елена Ивановна с мальчиками переезжала в имение, и там на огороде у Юрика и Светика были свои грядки. Мальчики выращивали шпинат, редиску, укроп, подсолнухи, морковь, салат.

В письмах Елены Ивановны можно найти интересные замечания и о религиозном воспитании ее сыновей. Как и все интеллигентные, мыслящие люди России, Рерихи не могли не видеть, что нравственный и образовательный уровень подавляющего большинства современных им служителей церкви был довольно далек от совершенства. Этот общеизвестный в России факт был отражен и в литературе, и в живописи (известные всем картины Перова «Чаепитие в Мытищах», «Сельский крестный ход на Пасху» достаточно красноречиво показывают истинные нравы значительного числа священнослужителей той эпохи).

Однако Елена Ивановна проводила четкую грань между представителями церкви и изначальными заветами православного христианства, высоконравственные основы которого, по ее собственному признанию, были ей очень близки. Одной из своих корреспонденток Елена Ивановна писала: «Как вы, может быть, помните, я всегда держалась довольно далеко от церкви и ее представителей именно из-за желания охранить в своих сыновьях уважение к своей религии до тех пор, пока сознание их достаточно окрепнет и они уже вполне зрело смогут оценить то прекрасное, что заключается в ней, и в то же время спокойно смотреть на отрицательные проявления ее. Именно без того, чтобы последнее пагубно отразилось на их отношении к религии вообще. И считаю, что в этом я преуспела, ибо оба мои сына глубоко религиозны и носят в духе свою церковь»[113].

Утверждение Елены Ивановны о религиозности ее сыновей не было только словами: люди, знавшие Юрия Николаевича Рериха, вспоминали, что уже после своего возвращения на родину в годы хрущевской «оттепели» Ю.Н. Рерих, в отличие от всех остальных своих коллег – ученых, не боялся посещать церковь. Вот фрагмент воспоминаний о Ю.Н. Рерихе художницы Илзе Рудзите, дочери председателя рижского Рериховского общества Рихарда Рудзитиса: «Надо отметить, что вся семья Рерихов, как семья по-настоящему русская, была глубоко православной.

Мне говорили сестры Богдановы[114], что Юрий Николаевич всю жизнь носил крест и соблюдал обряды, когда посещал церковь, – крестился, ставил свечи… Много раз ездил в Троице-Сергиеву Лавру, и помню, как он с радостью делился с нами своими впечатлениями: “Храм Святой Троицы великолепный, хор звучал мощно, было много молодежи и солдат”. Потому и не удивительно, что он сказал после Пасхи: “Вопрос о новой духовной церкви кардинальный, исключительной важности”. Отмечал, что многие православные священники, с которыми он встречался, ничем не интересуются; деятельность Николая Константиновича тоже не интересует их. От православной Пасхи остались лишь яйца да куличи, потерян внутренний смысл. И все же, по словам Юрия Николаевича, ему встречались и священники высокого духовного сознания»[115].

Младший сын Рерихов, Святослав Николаевич, до конца своих дней живший в Индии, завещал похоронить себя по православному обычаю.

Такова правда об отношении Рерихов и их сыновей к православной вере – в противовес клевете иных современных «пропагандистов»[116].

Завершая рассмотрение данной темы, хочется особо подчеркнуть еще одно обстоятельство. Не стоит думать, что для Елены Ивановны, как представительницы аристократической семьи, воспитание детей было делом легким в силу того, что у ее сыновей были гувернантки и домашние учителя. Есть некая закономерность в процессе воспитания: давно уже замечено, что наиболее одаренные, талантливые дети, как правило, обладают сложными характерами. В нашу эпоху эта закономерность, как уже говорилось, проявилась в явлении так называемых детей индиго, часто отличающихся не только необычной одаренностью, но и сложными характерами. Судя по всему, подобное явление имело место и в отношении сыновей Рерихов. Во всяком случае, в последние годы жизни Елена Ивановна так писала о своих сыновьях одной из последовательниц Учения:

«Вы спрашиваете, каковы мои сыновья? Могу сказать – с самого детства они были моей радостью и гордостью. Оба необыкновенно даровиты, талантливы, но каждый идет своим путем. <…> Оба в силу даровитости – трудные. Оба большие труженики»[117].

Так что Елене Ивановне достались замечательные по своим духовным и интеллектуальным качествам, но достаточно сложные в педагогическом плане души. И только она, при ее любви и доброте, душевной чуткости и тактичности, смогла решить нелегкую педагогическую задачу – с одной стороны, помочь каждому ребенку выявить свою индивидуальность, не подавляя ее родительской волей, а с другой – привить детям дисциплинированность, чувство ответственности, трудолюбие.

Глава 6. Рука об руку

Все, кто близко знал Рерихов, отмечали, что их брак был исключительно гармоничным, интересы супругов совпадали практически во всем. С детства тонко чувствовав гармонию цвета, обладавшая безупречным художественным вкусом, Елена Ивановна всегда активно поддерживала творческие замыслы супруга, придавая им дополнительный стимул, а часто и подсказывая ему новые интересные сюжеты, как свидетельствовал в своих воспоминаниях сам художник. А ее дар ясновидения и пророческие сны-видения, в которых отражалось будущее страны и всей планеты, часто становились образами картин Н.К. Рериха. Знаменитые аллегорические полотна художника с пророческим содержанием, такие как «Ангел Последний», «Град обреченный», «Крик змея», «Меч мужества» и другие, были навеяны прозрениями Елены Ивановны, приходившими к ней с снах-видениях. В одном из своих очерков художник писал, что смысл этих образов, запечатленных на его картинах, стал понятен Рерихам лишь задним числом[118], после наступления исторических событий, о которых предупреждали их символические видения Елены Рерих.

Николай Константинович очень любил путешествовать по старинным городам России, запечатлевая на своих полотнах с натуры древние архитектурные памятники. Очень много времени он проводил в поездках по городам России; часто бывал и за границей. Когда позволяли обстоятельства, Рерихи путешествовали вместе.

В 1903 и 1904 годах они совершили большое путешествие, сначала по древнерусским городам, а затем по странам Балтии. Как писал Н.К. Рерих в одном из своих очерков, «1903-й – большое паломничество с Еленой Ивановной по сорока древним городам, от Казани и до границы литовской. Несказанная красота Ростова Великого, Ярославля, Костромы, Нижнего Новгорода, Владимира, Спаса на Нерли, Суздаля, всего Подмосковья с несчетными главами и башнями! Седой Изборск, Седно, Печоры и опять несчетные белые храмы, погосты, именья со старинными часовнями и церквами домовыми и богатыми книгохранилищами. Какое сокровище!»[119].

Добавим, что часть этих сокровищ превратилась в руины во время Великой Отечественной войны; некоторые из погибших архитектурных памятников остались увековеченными на картинах Н.К. Рериха, что еще более увеличивает ценность этих полотен, делая их не только живописными произведениями, но и своеобразными документальными материалами по истории русской архитектуры.

В том же году Рерихи посетили и несколько старинных городов Литвы. Как сообщает Николай Константинович, во время этого путешествия Елена Ивановна выступила в роли фотографа, запечатлевая красоты древнерусской, а затем литовской архитектуры на фотопленку. Снимки, сделанные ею, оказались столь профессиональными по качеству, что были использованы в некоторых книгах, посвященных искусству: «В 1903 году мы с Еленой Ивановной прошли и по Литве. Большое это было хождение по разным историческим местам. Всюду писались этюды – Елена Ивановна всюду снимала фотографии. Часть ее снимков вошла и в “Историю Искусства” Грабаря, и в другие труды, посвященные памятникам старины»[120].

Следующий раз судьба привела Рерихов в земли Балтии – теперь уже в Ригу – в 1910 году. Эта поездка также преследовала художественные цели. Как писал Н.К. Рерих, «В 1910 году опять пришлось побывать в Риге. В то время мы также интересовались старинными картинами. Это посещение дало нам ознакомление и с этой стороной старого быта. Много чудесных образцов и в старинных картинах, и в мебели, и в вещах прочего обихода удалось наблюдать»[121].

В 1906 году в жизни Рерихов произошли перемены: Николай Константинович был назначен директором школы Общества поощрения художеств (далее – ОПХ).

Семья Рерихов переехала с Пятой линии Васильевского острова на Большую Морскую улицу. У Николая Константиновича заметно прибавилось забот и проблем. На его плечи легла ответственность за работу большого коллектива как преподавателей, так и учеников. Работа была чрезвычайно сложной и ответственной, особенно если учесть, что финансирования, которое школа получала от высоких покровителей, включая членов царской семьи, не хватало для обеспечения ее работы, и Н.К. Рериху предстояло самостоятельно заботиться о ее материальном обеспечении.

Позднее, когда Рерихи были уже в Америке, их ученица и сотрудница Зинаида Фосдик записала в своем дневнике некоторые интересные воспоминания Елены Ивановны и Николая Константиновича о работе в школе ОПХ в Петербурге. В ее дневнике, в частности, говорилось:

«Четыре раза в год Н.К. ездил к Государю, несколько раз в году Государь приезжал на выставки. Но было нелегко, ибо граф Сюзор[122] сказал: “Делайте что хотите, продавайте, покупайте, но дефицита не должно быть”»[123].

Возглавляемая Н.К. Рерихом школа справлялась с этой весьма нелегкой задачей только благодаря его организаторскому таланту. Об этой извечной проблеме – недостаточного финансирования работы школы – Н.К. Рерих писал в очерке «Нужда»: «Со стороны все выглядело пышно. Две с половиной тысячи учащихся. Восемьдесят преподавателей. Два дома – на Морской и в Демидовском переулке. Четыре загородных отделения. Превосходный Музей, собранный Григоровичем. Выставки. Высокие покровители, именитые члены, и за всем этим нужда, пресекавшая все лучшие чаяния… Ужасная нужда в делах просвещения! Но, несмотря на все стеснения, школа наша процветала»[124].

Конечно, у руководства школы был универсальный способ улучшить ее финансирование за счет повышения платы за обучение, тем более что школа пользовалась огромной популярностью в Санкт-Петербурге. Но Н.К. Рерих стремился сделать обучение в школе доступным даже представителям самых малоимущих слоев населения и любой ценой удерживал плату за обучение на самом низком уровне. Более того, самым талантливым ученикам школа выдавала стипендию, пусть и весьма скромную.

О том, каким образом добывались необходимые на существование школы средства, Зинаиде Фосдик рассказала Е.И. Рерих, принимавшая самое живое участие в работе школы ОПХ.

«<…> Была сегодня у Е.И. Она мне много рассказала об их школе в Петрограде, где уделялось много внимания прикладному искусству: мастерские иконописи, гобеленов, рисования по фарфору, выделки посуды; мастерские выделки мебели, где заведовал прекрасный резчик по дереву, взятый Н.К. с одной большой фабрики, – между прочим, ортодоксальный еврей, – который и обучал учеников; классы вышивки. Проводились аукционы – раз в месяц. У них был один господин, который дешево скупал старинные вещи и хорошо на них зарабатывал, а школе давал из этого процент, и это приносило школе 6000 в год! Продавались только истинно художественные вещи – маленькие картины, рисунки, флаконы старые, чашки, посуда, отрезы материй, безделушки. Имело это громадный успех.

Выставки учеников тоже давали школе и имя, и престиж, ибо выставлялись художественные работы и успех был огромный»[125].

З. Фосдик также писала, что авторитет руководимой Николаем Константиновичем школы в Петербурге был столь высок, что, в отличие от директоров других художественных школ, он никогда не давал рекламы своей школы, так как учеников у них и так было больше чем достаточно.

Для Елены Ивановны эти годы также были насыщены самой разнообразной деятельностью. Заботы о детях требовали немалой отдачи времени и сил. К тому же Николай Константинович часто бывал в командировках, и Елене Ивановне приходилось не только управлять всеми домашними делами, но и помогать мужу в работе, связанной с текущими проблемами школы ОПХ. О том, что Елена Ивановна всегда была в курсе основных проблем школы и ОПХ, а иной раз и принимала участие в делах школы, красноречиво свидетельствует ее переписка с Николаем Константиновичем в тот период, особенно когда ему приходилось уезжать в другие города или страны. Когда в школу ОПХ на выставки приезжал император и другие именитые покровители ОПХ из числа членов царской фамилии, Елена Ивановна участвовала в этих приемах вместе с Николаем Константиновичем. Однако основная помощь Елены Ивановны мужу состояла не столько в ее непосредственном участии в делах школы, сколько в той психологической поддержке, которую она постоянно оказывала Николаю Константиновичу, подчас замученному нападками недоброжелателей на служебном поприще.

Одной из проблем, стоившей Рериху немало нервов, были взаимоотношения с чиновниками, находившимися на службе в администрации Общества поощрения художеств и созданной при нем школе. Среди сослуживцев Рериха оказалось немало интриганов, карьеристов и сплетников.

З. Фосдик так записывала в своем дневнике сложившееся у нее впечатление относительно роли Елены Ивановны в жизни Николая Константиновича в тот период:

«В тридцать лет Н.К. был уже директором Школы [Общества поощрения] Художеств. Пришлось ему перенести много интриг и неприятностей. Бывало, на собраниях [совета] директоров он сидел и молчал, все слушал, все переносил, а как приходил домой – ей (Елене Ивановне. – Авт.) до трех часов ночи приходилось его успокаивать, пока он ей все рассказывал, не скрывая перед ней своих огорчений и волнений. Приходилось ей зажигать его дух, направлять мысли, создавать новый путь, и он шел за нею, понимая ее дух и чуткость. Мудр он был всегда, но была в нем нерешительность, которую помогала побороть Е.И. Без нее, его жены, не было бы Рериха как великого художника и человека»[126].

Интриги и недоброжелательство в отношении Н.К. Рериха продолжались все время его работы в школе в качестве директора. Особенно усердствовал М.П. Боткин, практически всегда действовавший наперекор Николаю Константиновичу, да еще и по природе своей склонный к интриганству.

Зинаида Фосдик, записывая в дневник свои впечатления от бесед с Николаем Константиновичем, отмечала его особое, удивительно мудрое и лишенное личной злобы отношение к врагам: «…Потом говорил о Боткине, что тот после 17-ти лет вражды с Н.К. пришел к нему и сказал: “Вы мой друг и всегда были им”. И это была истинная победа. Вообще, когда Боткин говорил ему: “А я думаю взять ваш кабинет себе”, Н.К. отвечал: “Отлично, правильно, берите!” А тот ему: “Ну, а вы где же будете?” – “Найду, не беспокойтесь”, – отвечал Н.К. А тот этого пугался и говорил: “А не лучше ли оставить по-прежнему?” – “Да ведь вы же хотели?” – “Ну, я передумал. Я с вами останусь в кабинете”. – “Как хотите, и это можно”, – говорил Н.К.<…>»[127].

В отделе рукописей Третьяковской галереи хранятся анонимные открытки – «антипоздравления», получаемые Рерихом на дни рождения от недоброжелателей в годы его директорства в школе ОПХ. «Давно уже Вам пора оставить все дела и почивать на лаврах», – писали ему неизвестные личности на глянцевых открытках.

В числе других проблем, с которыми пришлось встречаться Рерихам, были и временные материальные трудности. Несмотря на известность и популярность школы ОПХ в Петербурге, служба в ней не обеспечивала большого заработка не только рядовым преподавателям, но и директору школы, то есть Н.К. Рериху. Жизнь Рерихов не была легкой и беззаботной даже в дореволюционные годы экономической и политической стабильности. Николай Константинович занимал вполне солидное положение в обществе, имея видную должность, но это не гарантировало семье Рерихов полное отсутствие проблем с финансами.

П.Ф. Беликов, затронувший в своих книгах данную сторону жизни Рерихов, приводит на основе переписки Николая Константиновича и Елены Ивановны конкретные примеры из их жизни: «…в 1906 году Н.К. едет в Италию. Е.И. с детьми следует за ним и останавливается в Швейцарии. Из Италии посылаются письма с подробными денежными отчетами: на что и сколько израсходовано, и сколько денег и для чего еще остается. Тщательно взвешивая возможность приезда Е.И. в Италию, Н.К. пишет ей: “Даже если не успеешь взять круговой билет – ничего, разница небольшая. А с деньгами не сокрушайся. Место есть, заказ есть, новые мотивы есть – чего же! А сколько готовых вещей! Ожидаю очень”. <…>

Е.И. отвечает: “…меня же во Флоренции не жди. Не на что приехать – денег в обрез”. <…>»[128].

П.Ф. Беликов приводит еще одно письмо Е.И. Рерих Николаю Константиновичу, находившемуся тогда в Париже, с упоминанием о финансовых затруднениях. Один из коллег Н.К. Рериха, В. Зарубин, в отсутствие Николая Константиновича попросил разрешения воспользоваться его жалованием за два месяца с последующей отдачей долга частями. Елена Ивановна написала мужу о его просьбе, при этом обрисовав положение с финансами у самих Рерихов: «Хотелось бы ему помочь, но это совершенно невозможно. Вчера у нас было финансовое заседание и пришли к печальному результату – выяснилось, что заплатив все женевские расходы и сделав мне платье в 150 руб., денег у нас не хватит даже на прожитие до 15 августа. Нам самим необходимо будет выписать[129] рублей 800»[130].

Но эти проблемы не портили Елене Ивановне настроения и не вызывали у нее недовольства: духовные ценности она всегда ставила гораздо выше материальных и не боялась трудностей, несмотря на свое аристократическое происхождение и обеспеченное детство.

Впрочем, в жизни Рерихов случались неприятности и куда серьезнее материальных проблем. Им надолго запомнилось крайне опасное приключение на финском озере, случившееся с ними ранней весной 1907 года. Супруги решили снять на лето дачу в Финляндии и поехали на поиски подходящих вариантов. Вот как описывает этот случай Николай Константинович в своем очерке «Еще гибель»: «Выехали еще в холодный день, в шубах, но в Выборге потеплело, хотя еще ездили на санях. Наняли угрюмого финна на рыженькой лошадке и весело поехали куда-то за город по данному адресу. После Выборгского замка спустились на какую-то снежную с проталинами равнину и быстро покатили. К нашему удивлению, проталины быстро увеличились, кое-где проступала вода, и, отъехав значительное расстояние, мы наконец поняли, что едем по непрочному льду большого озера. Берега виднелись далекой узенькой каемкою, а со всех сторон угрожали полыньи, и лишь держалась прежде накатанная дорога. Наш возница, видимо, струхнул и свирепо погонял лошаденку. Впрочем, и лошадь чуяла опасность и неслась изо всех сил. Местами она проваливалась выше колена, и возница как-то на вожжах успевал поднять ее, чтобы продолжить скачку. Мы кричали ему, чтобы он вернулся, но он лишь погрозил кнутом и указал, что свернуть с ленточки дороги уже невозможно. Вода текла в сани, и все принимало безысходный вид. Елена Ивановна твердила: “Как глупо так погибать”.

Действительно, положение было беспомощное. Лопни ленточка изгрызанного льда, и мы останемся в глубине большого озера, и никому и в голову не придет нас там искать. Лошадь скакала бешено и уже не нуждалась в кнуте. Стал приближаться берег, и мы заметили, как по нему сбегался народ и о чем-то отчаянно жестикулировал. Скоро мы догадались, что это была речь о нас. Но лошадка все-таки вынесла, и когда мы подъехали к пологой гранитной скале, то оказалось, что лед уже оторвался сажени на полторы. Лошадка сделала неимоверный скачок, сани нырнули в воду, но уже копыта карабкались по скале, и сбежавшиеся люди подхватили. Собравшаяся толпа напала на нашего возницу, крича, что он знал о том, что путь через озеро уже был окончательно закрыт три дня тому назад. Какая-то побережная власть записывала имя возницы, а все прочие изумлялись, как удачно мы выбрались из угрожавшей гибели. Люди удивлялись нашему спокойствию, но ведь мы ничего другого и не могли придумать, как только положиться на быстроту финской лошадки. Среди разных пережитых опасностей крепко запомнилось это финское озеро»[131].

Став женой художника, Елена Ивановна с удовольствием погрузилась в широкий мир увлечений своего супруга, среди которых – помимо живописи и публицистики – были археология и коллекционирование картин старых мастеров и икон.

Как и многие художники, Николай Константинович был коллекционером, собирая старинные картины; большинство из купленных им картин нуждались в реставрации, чем он сам и занимался. Вскоре к этому занятию – реставрации старых картин – присоединилась Елена Ивановна и, похоже, серьезно увлеклась этим занятием. Иногда в процессе реставрации ей приходилось счищать слои позднейшей живописи, которой были «записаны» старинные картины, многие из которых оказывались настоящими шедеврами. Об этой стороне деятельности супруги Н.К. Рерих тоже оставил воспоминания: «Много незабываемых часов дало само нахождение картин. Со многими были связаны самые необычные эпизоды. Рубенс был найден в старинном переплете. Много радости доставила неожиданная находка Ван Орлея. Картина была с непонятной целью совершенно записана. Сверху был намазан какой-то отвратительный старик, и Е.И., которая сама любила очищать картины, была в большом восторге, когда из-под позднейшей мазни показалась голова отличной работы мастера»[132]. А вот еще одно воспоминание художника: «Много забот доставил “Гитарист” Ван Дейка. Просили за него порядочную цену, о которой мы еще не успели сговориться. Но Е.И. не дождалась окончания переговоров и начала чистить картину. Можете себе представить наше волнение, когда владелец картины пришел для окончательных переговоров. По счастью, все уладилось к обоюдному удовольствию»[133].

«Бывало, возвращаешься поздно после какого-нибудь заседания и видишь, как ярко освещены два окна. Значит, Е.И. до поздней ночи возится с картинами. Наверно знаешь, что найдено что-то интересное. Помню, как Е.И. отмыла Ван Орлея и Петра Брейгеля и Саверея. Рука у Е.И. музыкальная – легкая и знает, где и насколько можно тронуть»[134].

В собрании Н.К. Рериха были старые голландские мастера, произведения итальянской и французской живописи, а также русские иконы. Сейчас в это трудно поверить, но во времена Рерихов, не столь уж и давно, широкая публика в России не ценила древнерусские иконы, называя их «примитивами». Рерих был одним из первых художников, неустанно обращавших внимание широкой публики на огромную значимость старинных икон, на особый внутренний мир, заключенный в строгих канонах древнерусской иконописи.

Всего в коллекции Рерихов было более пятисот старинных картин и икон, после революции изъятых у них большевиками и переданных в Эрмитаж. Как вспоминал художник, «Грабарь напрасно журит за собирание только голландцев. Были и итальянцы и французы, а главное тянуло Е.И. и меня к примитивам. Это собрание дало нам много радости и перевалило за пятьсот. Где оно? Грабарь уверяет, что оно в Эрмитаже, но некие американцы покупали картины нашего собрания в Вене у антиквара»[135].

Елена Ивановна отдала дань увлечения и другому любимому занятию супруга – археологии. Вместе с мужем она участвовала в раскопках, с интересом изучала найденные при раскопках предметы. По словам Н.В. Шишкиной, «с самого первого года замужества она проводила лето на раскопках Новгородской губернии, живя с ним в землянках, просто одетая, как того требовала их совместная работа, на удивление всех родных ее, которые не понимали, как она могла мириться с такими, на раскопках (конечно, только летом), первобытными условиями жизни.

И так всю жизнь прошли они рука об руку, полную взаимного понимания и любви. Вот где настоящий брак двух любящих сердец и душ!»[136].

Об участии Елены Ивановны в раскопках и ее увлеченности этим занятием писал сам Н.К. Рерих в своих очерках. «А когда каменный век искали в разливах новугородских озер, Е.И. целый день не разгибала спины. Ефим усмехался: “Вот бы наши бабы знали бы так работать!”»[137]. Кстати, именно во время археологических работ на одном из новгородских озер Рерихи попали в ситуацию, едва не стоившую им жизни. Об этом случае говорится в рассказе Николая Константиновича «Западни»:

«Западни повсюду. Понемногу привыкаешь к опасностям, и они становятся как бы неизбывностью жизни. Однажды в поисках каменного века посреди бурного Новугородского озера потекла лодка. Вода быстро прибывала. Пробовали заткнуть течь – не помогло. А ветер крепчал. Гребцы сумрачно переговаривались. Один греб изо всех сил, а другой вместе с нами двумя откачивал воду:

– Не доедем.

– Говорил, нужно было взять у Кузьмы новую лодку.

– Не доехать. Сиверко захлестывает.

– А плавать умеете?

– Нет, не умеем.

– Ну, тогда еще хуже.

Моя милая Лада[138] и тут проявила твердость и спокойствие:

– Все-таки глупо тонуть, – только и сказала, а сама работала не хуже гребца. Вот у кого учиться мужеству. И почему это слово от мужа, когда пример часто придет от женщины? Вдали показалась синяя пологая коса. Гребец осмелел:

– Ин, доедем.

Но другой продолжал настаивать:

– Куда тебе. Того гляди все полотнище высадит.

А через полчаса авральной работы стало ясно, что мы продвинулись к берегу:

– Быват и корабли ломат, а быват и не ломат.

– Не иначе, что Преподобный Сергий вынес из западни. А была западня, вот уж западня! Ну, теперь огонек запалим, обсушимся.

Не прошло и часу, как мы причалили к илистой косе. Где тут обсушиваться, когда на песке блеснули вымытые волнами стрелки и скребки.

– Спину-то, Елена Ивановна, пожалейте. Не поденная работа, – улыбается Ефим, а сам легко ступает в лаптях по топкому илу»[139].

Об увлечениях Елены Ивановны в этот период жизни говорят и ее письма Николаю Константиновичу, находившемуся в отъезде:

«<…> Сегодня у меня праздник – приехал Андрей и привез кремешков, есть хорошие экземпляры, хотя и не очень много. Он ездил также на озеро Хвошню, но нашел всего две стрелы и несколько черепков, говорит, что очень трудно брать по причине большой воды и крытах берегов. <…> Стрелы ничем не отличаются, черепки же чернее и толще, вроде ключиневых.

Целый день сегодня разбирала их – есть очень славная вещица, подобные нам уже попадались, но это сравнительно большая и хорошей отделки»[140].

Тут же в письме Елена Ивановна сделала небольшой рисунок найденного при раскопках артефакта.

1913 год принес Елене Ивановне очередную полосу жизненных испытаний – это было вызвано тяжелой болезнью матери, закончившейся ее смертью. Все началось, как всегда в жизни Елены Ивановны, с вещих снов-предупреждений. Первый сон, в котором сквозил намек на близкую смерть двух ее родных – дяди и матери – она увидела давно; это было незадолго до ее свадьбы. Более конкретный сон-предупреждение приснился Елене Ивановне в 1911 году, за два года до несчастья. Этот сон она позднее описала в своей автобиографии: «В сопровождении матери вхожу в квартиру тетки – кн[ягини] Евд[окии] В[асильевны] Путятиной, с которой жила моя мать. При входе в гостиную нас встречает монахиня, на подносе у нее свечи и в руке зажженная свеча, которую она и протягивает нам. Берем свечи и в недоумении направляемся в следующую комнату, в столовую, которая совершенно преобразилась, все вынесено, и только посреди стоит круглый черный стол и вокруг него стоят тяжелые черные кресла, на которых, за исключением двух свободных, сидят страшные сгорбившиеся старухи, закутанные в длинные черные покрывала, опущенные на лицо. Я с матерью подхожу к этому столу, к двум свободным черным креслам, зная, что мы должны сесть за этот стол. Но как только моя мать вступила в круг и опустилась в кресло, второе кресло исчезло, и круг замкнулся. Мать оказалась одна среди этого мрачного круга. В моем сознании ярко встало, что все эти черные фигуры – символы бедствий, которые обрушатся на мою мать, и все закончится смертью матери. В тоске и тревоге, опасаясь оставить мать, я стала искать глазами стул, чтобы сесть около матери, хотя бы и вне круга.

<…> В это же время открылась дверь, и вошел мой отец, как всегда с слегка затуманенным ликом, и, держа высоко за ножки совершенно белый стул, пронес его над головами всех людей и молча поставил позади матери вне круга…»[141].

Помимо сна, о грозящем несчастье Елену Ивановну предупредила и ее необыкновенная интуиция. З. Фосдик так описывает это предчувствие: «Раз мать Е.И. ехала с ней на извозчике, потом вышла и пошла вперед, а Е.И. за ней. И тут она ясно почувствовала, что мать – уходящая тень. Та действительно через неделю захворала и, проболев несколько месяцев, умерла»[142].

Как писала Елена Ивановна, вскоре после этого сна и предчувствия на ее мать обрушилась целая череда болезней и несчастий: диабет, приступ аппендицита, денежные потери, перелом руки, после которого рука перестала действовать от плеча; второй приступ аппендицита привел к воспалению брюшины и операции, после чего у больной началось воспаление нервных стволов в ногах, сопровождавшееся страшными болями, следствием которых стали бред и галлюцинации. Все эти мучения продолжались девять месяцев и закончились смертью Екатерины Васильевны в октябре (по новому стилю – в ноябре) 1913 года.

Елена Ивановна самоотверженно боролась за здоровье матери, все время была рядом с ней и стремилась помочь чем только могла. Здоровье Николая Константиновича в то время тоже было не идеальным; чтобы подлечиться, он, по совету врачей, поехал в санаторий в Кисловодск. Тем временем Елена Ивановна осталась одна с детьми, которые в сложном петербургском климате тоже иногда болели, и с тяжело больной матерью на руках. Состояние Екатерины Васильевны после недавней операции было очень сложным. Послеоперационные швы плохо заживали, из-за воспаления нервных стволов в ногах ее мучили сильные боли, обезболивающие мало помогали. Как писала Елена Ивановна, у больной периодически начинались бред и галлюцинации, и из-за тяжелого нервного расстройства ее не хотели принимать больницы или санатории для больных с соматическими заболеваниями. Елена Ивановна писала мужу:

«…что делать с мамой, этого я не знаю. Во вторник я была у Путятиных – оказывается, никаких санаторий для душевнобольных ни в Царском, ни в окрестностях не имеется. В дворцовом госпитале ужасно скверно, там делают исключение для мамы и принимают ее. Но только на 3 недели, а там пожалуйте вон, т. к. начинается перестройка здания. София Сергеевна дала мне адреса всех существующих лечебниц, пансионов и санаторий, но я тщетно ездила, нигде не принимают из-за головы. Тогда я обратилась с претензиями к Домбровскому, и он согласился оставить ее еще недели на две, а затем я могу взять ее к себе. Он уверен, что ее возбуждение пройдет и останется забывчивость, которая на психику детей влияния оказывать не может»[143].

Чуть позже она сообщает:

«У нас ничего нового, наконец-то родственники пришли к убеждению, что самое лучшее решение судьбы Мулички[144] – оставить ее в больнице до полного заживления раны. Доза морфия увеличена уже до 2 % и мало действует. Мне так жутко и так странно все происходящее, что я ловлю себя на мысли, что я сейчас проснусь. Скверное состояние»[145].

Как часто бывает в таких ситуациях, помимо душевных переживаний навалились еще и денежные проблемы. Елене Ивановне пришлось решать эту срочную проблему в одиночку. Мужу она писала:

«<…> Мне очень больно, что приходится тебя расстроить – дело в том, что не знаю, откуда взять деньги, чтоб расплатиться с докторами и всем больничным персоналом. Макс выдал мне 500 и больше не хочет давать, говорит, что счет перегружен. В Московском банке я взяла 700, да у меня было 500 р., но всего этого мало. <…>

Для удешевления решила взять маму к нам и, если возможно, то сократить одну сестру – будем дежурить по очереди. Дней через 10 можно будет обходиться без доктора, а пока будет ездить через два дня.

Расплата с докторами предстоит во вторник либо среду, откуда я возьму деньги – не знаю. Заложу серьги, за них дадут 700 рублей, но и этого не хватит. Пожалуй, прибавлю еще кулон, дадут еще 200. А дальше на что существовать? Биржа очень плоха, ничего нельзя трогать. Попробовать разве перевести часть акций на Московский банк, может быть, тогда Макс и даст без всяких фокусов и предпосылок. <…>

Верчусь, как белка в колесе, не имею совсем свободного времени. Эти дни почти каждый день бывала в Питере, разузнавала, где лучше и дешевле поместить маму, – выходит, что дома много выгоднее. Милый, милый Майчик, как я устала физически и нравственно. Ведь никого кругом, кто бы мог помочь, посоветовать.

Тебе тоже нельзя ни в чем себе отказывать, плохое лечение, если лишать себя комфорта.

Я долго не хотела тебе писать, откладывала до последнего момента, и то, пожалуй, твой ответ запоздает.

Целую тебя. Не очень огорчайся, авось, это переходное время скоро окончится»[146].

Еще одно письмо Николаю Константиновичу так же красноречиво говорит о том, каково приходилось Елене Ивановне в то время:

«<…> Сейчас час ночи. Я безумно устала. Все эти дни уезжаю в 9 Ѕ и возвращаюсь в 10 вечера. Во вторник перевожу маму к нам. Необходимо это сделать, чтобы сократить расходы и мне отдохнуть! Сегодня нашла санитара за 60 р. в месяц. Сокращу одну сестру – все будет легче. Завтра еду хлопотать о санитарном вагоне, говорят, что это будет стоить 3 либо 4 рубля, – это не дорого. <…>

Ну, целую тебя, мой родной, без конца. У меня тоже режим, от которого здорово худеешь! Макс выдал мне 1000 р. на докторов»[147].

Несмотря на упорную и самоотверженную борьбу за жизнь матери, вещий сон и плохие предчувствия Елены Ивановны – в который раз – сбылись: осенью 1913 года Екатерина Васильевна ушла из жизни.

Глава 7. Мир непознанного

Жизнь Николая Константиновича и Елены Ивановны всегда была напряженной, насыщенной самыми разными событиями, задачами и проблемами. Но несмотря на то, что основная часть времени отводилось ими на работу, творческие интересы и воспитание детей, в их жизни была и другая, загадочная, мало известная окружающим сторона, связанная с глубокими духовными поисками. Именно эта сторона жизни Рерихов впоследствии привела их к общению с духовными Учителями Востока и сотрудничеству с Ними. Причем, судя по всему, к духовным поискам их побуждали, с одной стороны, глубокие познания, доступные им благодаря опыту прошлых жизней, а с другой – духовное влияние Учителя на сверхсознательном уровне. Позднее, вскоре после установления регулярного общения Рерихов с Учителем М., Он сказал, что давно уже работал с ними на сверхсознательном, духовном уровне. В дневнике семьи Рерихов, в котором они записывали свои беседы с Учителем, есть интересное сообщение от Махатмы М.: «Мория давно руководит вами. Н. Рер[ихом] – с 1891 г., Е. Рерих – с 1910 г. На вопрос Е. Рерих, почему Он не раньше руководил ею. – Мория знает путь Блага»[148].

В дневнике З. Фосдик говорится, что «Н.К. был ведом М., когда ему было 17 лет, – три раза подряд во сне он видел высокую фигуру, обнимавшую его; он боялся этого сна. Е.И. получила прямой импульс от М. и его руководство, когда ей было около 24 лет, – она стала читать Рамакришну, Вивекананду, учение йогов»[149].

В своих письмах Елена Ивановна отмечала, что ее первыми учителями были книги Рамакришны и Вивекананды:

«…я могу сказать про себя, что моими первыми земными учителями были книги Рамакришны, Суоми Вивекананды, Бхагавад Гита, книги по Буддизму, “Лам-рим” Цзон-ка-па и т. д.»[150].

Книги по индийской философии Елена Ивановна читала на английском языке, переводов этих книг на русский в ту эпоху еще не было. Чуть позже она в оригинале, то есть на английском языке, прочитала «Тайную Доктрину» Е.П. Блаватской, которую впоследствии, по просьбе Учителя, перевела на русский язык.

Конечно, духовное воздействие Учителя на Рерихов выражалось не только в их интересе к индийской философии. В их сознании явно происходила углубленная духовная работа, что выразилось в первых проблесках озарений и пробуждения духовной интуиции, в первом их прикасании к иной стороне бытия, называемой в Агни-Йоге Тонким миром.

Как уже говорилось, в своей книге «Рерих. Опыт духовной биографии» П.Ф. Беликов указывал целый ряд этапов, пройденных Еленой Ивановной и Николаем Константиновичем на пути их духовной самореализации.

Как отмечает Беликов, в 1904–1907 годах, насыщенных всевозможными внешними событиями, в жизни Рерихов особенно ярко начинают проявляться знаки некоего Духовного начала, ведущего их, но пока неведомого им самим. В учении Агни-Йоги прикосновение сознания человека к миру духовной, невидимой реальности и освоение ее были названы «сосредоточением тонким». О ступенях познания человеком окружающего мира в Агни-Йоге, в книге «Сердце», говорится: «Сперва происходит сосредоточение земное, потом тонкое и затем огненное, когда сердце вмещает и небесное и земное»[151]. Не случайно этот фрагмент П.Ф. Беликов цитирует в самом начале своей книги «Рерих. Опыт духовной биографии» и в дальнейшем не раз прибегает к емкому понятию «сосредоточения тонкого».

Без этой стороны жизнь Рерихов невозможно себе представить, она неотъемлема от духовной миссии Елены Ивановны и Николая Константиновича. Но в то же время именно эта сторона их жизни является самой неизученной, и она же порождает больше всего вопросов. Тем важнее для нас понять, с чего начинался и как развивался путь духовной самореализации Рерихов; каким образом им удалось осуществить общение, а затем и активное сотрудничество с Учителями Шамбалы.

Характерно то, что время проявления в жизни Рерихов разнообразных феноменов Тонкого мира пришлось на годы, максимально насыщенные внешними событиями. Как отмечает П.Ф. Беликов, «промежуток с осени 1901 года (приезд Н.К. из Парижа и женитьба) по осень 1906 года (назначение Н.К. директором Школы Общества Поощрения художеств) был самым напряженным периодом “созревания” Н.К. как художника, ученого и общественного деятеля. Ежегодные путешествия по России и странам Европы, археологические раскопки, участие в научных съездах, выставки, работы для театра и сложная административная работа в ОПХ требовали приложения неимоверных усилий в области “сосредоточения земного”. И именно в течение этих напряженных пяти лет в жизнь Н.К. и Е.И. вошло на равных началах “сосредоточение тонкое”»[152].

Сначала это проявилось в их интересе ко всему, что было связано с духовными феноменами, с проявлениями иного мира и знаниями об иной реальности бытия. С рождения обладавшие богатейшими духовными накоплениями, Елена Ивановна и Николай Константинович не могли не интересоваться подобными явлениями, это абсолютно ясно. К этому следует добавить и то обстоятельство, что характерным признаком их эпохи было массовое увлечение «мистицизмом», а именно всем загадочным и неведомым, связанным с духовной сферой бытия, эзотерическими учениями и различными оккультными, как тогда это называлось, феноменами. В этом не было ничего удивительного – во-первых, всем известно, что в эпохи тех или иных проявлений социальной неустроенности, резких общественных перемен, войн, революционных настроений и т. п. в общественном сознании всегда возрастает тяга к мистицизму.

Во-вторых, наступили такие времена, когда самые смелые представители науки стали предпринимать первые попытки заглянуть за границы известного материалистической науке и сопоставить данные научных исследований с основными постулатами религий и духовно-философских учений. Собственно, такие попытки предпринимались уже во времена Е.П. Блаватской. Это касалось идеи существования миров иных измерений, жизни после смерти, феномена ясновидения и других подобных вопросов, всегда интересовавших значительную часть мыслящих людей.

Таким образом, стремление к неизведанному, потустороннему было свойственно в те годы большинству представителей русской интеллигенции. Это было время широкого распространения спиритизма и оккультных учений. Самым доступным способом изучения «запредельного» были спиритические сеансы, мода на которые пришла в Россию с Запада.

В то время ими интересовались и многие ученые, в том числе химики Менделеев и Бутлеров, нейрофизиолог и психиатр Бехтерев. Конечно, Рерихи, живо интересующиеся различными психодуховными феноменами, не могли абсолютно проигнорировать спиритические опыты, которым отдало дань увлечения большинство их современников. Как писал Беликов в своей книге, «среди русской интеллигенции конца XIX – начала XX в. наблюдалось сильное увлечение оккультизмом и спиритизмом, с чем Н.К. столкнулся очень рано и, судя по письмам к Е.И., имел с нею на эту тему беседы. Не забудем, что Н.К. был уже знаком с произведениями Е.П. Блаватской и часто встречался с авторитетными для него лицами, принадлежность которых к различным оккультным группировкам несомненна»[153].

Но при этом биограф семьи Рерихов особо подчеркивает, что, даже отдавая дань общим увлечениям своей эпохи, Рерихи никогда не погружались с головой в мир «потустороннего» и не утрачивали объективного, аналитического отношения ко всем необычным феноменам, свидетелями которых они становились.

Николай Константинович впервые принял участие в спиритическом сеансе, когда еще не был женат на Елене Ивановне. Свой опыт он кратко описал невесте в письме, написанном приблизительно 18 октября 1900 года:

«Вчера был со мной курьезный случай. Сочинил я эскиз “Мертвый царь” – когда скифы возят перед похоронами тело царя по городам его. Вечером же был у знакомых и втянули меня в столоверчение, в которое, как я, помнишь, говорил Тебе, вовсе не верю. Можешь представить себе мое изумление, когда стол на мой вопрос “который из моих сюжетов лучший?” выстукивает: “Скифы мертвого человека хоронят”. Никто из присутствующих не мог знать этого сюжета, ибо я сочинил его в тот же день и никому еще не рассказывал. Вот-то чудеса! А все-таки в стол еще не верю, надо еще как-нибудь испытать»[154].

Возможно, дальнейшие «испытания» в данной области убедили скептически настроенного в те годы художника, что спиритизм – это не просто выдумки и в учении о посмертном бытии сознания есть зерно истины.

К первым опытам соприкосновения с феноменами Тонкого мира можно отнести и встречи Рерихов с ясновидящими. Такие встречи в жизни Рерихов были довольно редкими, и предсказания будущего, которые давались Рерихам во время этих встреч, видимо, производили на них определенное впечатление, – во всяком случае, Николай Константинович позднее упомянул о них в своих очерках и эссе.

В очерке «Бывшее и будущее» Н.К. Рерих писал о сеансе ясновидения, на котором ему и Елене Ивановне действительно была сообщена достоверная информация о будущих событиях их жизни. «Швейцария. Лето 1906 года. Приехала ясновидящая. Многие хотят побеседовать с нею. “Хотите ли, она прочтет в закрытой книге?” В это время Е.И. приносит с почты какой-то пакет с книгою из Парижа. Е.И., не раскрывая пакета, называет страницу и строчку, и женщина с закрытыми глазами читает это место, точность которого тут же при всех и проверяется при вскрытии книги. – “Где мы будем жить будущее лето?” – Следует описание каких-то водных путей. При этом добавляется: “Вы едете на пароходе. Кругом вас говорят на каком-то языке, которого я не знаю. Это не французский, не немецкий, не итальянский, – я не знаю этого языка”.

На другой год мы совершенно неожиданно жили в Финляндии.

Затем следовали описания судьбы моих картин в Америке на выставке, устроенной Гринвальдом. Затем, как видно теперь, были описаны потоки крови великой войны и революции, смерть императора, а затем начало учреждений в Америке. При этом была любопытная подчеркнутая подробность, что в новых делах будет очень много исписанных листов бумаги. Разве это указание не характерно, когда припомним всю многочисленную переписку со всеми учреждениями в разных странах»[155].

Были в жизни Рерихов и еще более загадочные явления, чем предсказания ясновидящими событий будущего. Эти случаи свидетельствовали об участии в их судьбе Высшего духовного Начала. Один из таких случаев описан Николаем Константиновичем в очерке «Вехи» со ссылкой на его «друзей», хотя в действительности, как сообщает П. Беликов, данный случай произошел с самими Рерихами[156]: «Наши друзья переезжали в новый дом. Вещи уже были перевезены. Среди них старинные, испорченные, никогда не заводившиеся часы. Хозяйка нового жилья задумалась, долго ли придется прожить на этом месте. И вдруг никем не заведенные, испорченные часы звонко пробили десять раз. Это было число лет, прожитых в этом доме»[157].

Однако самым верным и постоянным источником знаний о будущем были даже не предсказания ясновидящих и не таинственные знаки вроде боя сломанных незаведенных часов, а дар ясновидения, или, точнее, даже более значительной духовной способности – чувствознания, которым Елена Ивановна обладала с детства. Как и в годы юности, этот редчайший дар по-прежнему вел ее по жизни, своевременно расставляя основные вехи на пути и предупреждая о возникающих трудностях.

Характерный случай произошел с Рерихами в 1911 году, перед началом первой Балканской войны (1912). В тот год, как сообщает Елена Ивановна в автобиографии, Рерихи проводили лето в Смоленской губернии, в имении княгини М.К. Тенишевой – селе Талашкино. Николай Константинович с помощниками и учениками расписывал в этом селе храм. Елена Ивановна пишет: «В начале августа Н.К. должен был по делам съездить в Петроград. Накануне отъезда он мне сказал: “Мне очень хотелось бы знать, что нам делать с таким количеством купленных бумаг[158]. Постарайся увидеть во сне”. Наутро на вопрос – видела ли я что-либо? – я сказала: “Не видела, но слышала голос, сказавший мне – все бумаги продать”. Н.К. уехал с твердым намерением продать все бумаги. Но по приезде в столицу, когда он сказал о своем намерении знакомым банкирам и друзьям, все определенно восстали против такого решения и сказали ему: “Не продавать нужно, но покупать, все бумаги стремительно идут вверх”. В результате таких настояний и советов Н.К. купил еще бумаг, а через несколько недель произошел инцидент, вызвавший Балканскую войну, и все ценности стремительно полетели вниз»[159].

Аналогичный случай произошел спустя два года, накануне второй Балканской войны (1913). На этот раз Елена Ивановна на рассвете (это было приблизительно в июле) слышала голос, сказавший ей: «Все бумаги продать»[160]. Как она пишет в автобиографии, этот совет также не был исполнен, а между тем вскоре после этого началась вторая Балканская война с теми же последствиями – падением стоимости ценных бумаг.

Елена Ивановна также отмечала, что приблизительно в эти же годы «часто повторялся сон: черная настенная доска, и большая мужская рука пишет мелом цифры. Цифры эти встречались в жизни и служили путеводными знаками»[161].

Вещие сны Елены Ивановны отражали будущее не только ее семьи. Нередко эти предвидения касались исторических судеб России и даже мира. Елена Ивановна заранее знала результаты Русско-японской войны; знала, что война 1914 года окончится поражением Германии. Предчувствовала она и революцию, и те разрушения, которые будут принесены ею, но в то же время знала, что опасность не коснется ее самой и ее близких[162].

Не все сны и видения этих лет вошли в автобиографический очерк, написанный Еленой Ивановной в 1949 году по указанию Учителя. Между тем, как уже говорилось, многие символические образы, увиденные ею в пророческих снах, станут позднее образами картин Николая Константиновича. А вот фрагменты автобиографии Елены Ивановны, посвященные предвидению событий революции:

«1916 год. За несколько месяцев до февральской революции видела сон, в котором все царские дворцы, находившиеся в разных местах, соединились, опустели и лишились своих обитателей. В недоумении я прохожу по опустевшим помещениям, никого не встречая – даже слуг. Наконец вхожу в большую светлую залу, заставленную в беспорядке всевозможными предметами, там собралась довольно большая группа людей, среди которых художники, члены “Мира Искусства” и несколько других художественных деятелей. Все они, видимо, заняты переписью дворцового имущества, ибо ходят, рассматривают предметы, развешивают и навязывают ярлыки, причем директор Эрмитажа гр[аф] Дм[итрий] Ив[анович] Толстой сидит за длинным столом перед огромной раскрытой книгою – инвентарем и вписывает новые предметы. Никто из присутствующих не замечает меня. За спиною гр[афа] Толстого открывается широкая дверь, в ней появляется мой отец. Он пристально смотрит на меня, и взгляд его передает мне необходимость ухода, отъезда, также я понимаю, что настало время кощунств и преступлений, и, следуя указанию, – бегу. Пробегаю какой-то парк, оттуда в лес, бегу зелеными пригорками и холмами, пока не добегаю до небольшого дома с садом и изгородью и уже не могу найти выхода. Понимаю, что посажена в клетку, но страха нет, ибо надо мною синее небо, а изгородь обвита цветущим шиповником… Весною мы уехали в Финляндию, жили в небольшом доме с садом и изгородью, был там и шиповник»[163].

Еще один вещий сон о грядущих судьбах мира Елена Ивановна увидела годом позже:

«1917 год. Сон – высокое, почти пустое помещение, я стою перед длинным столом, на котором складывается карта Земли. Большая мужская Рука сверху, как бы с потолка, бросает один за другим выпиленные куски этой карты и складывает их в порядке. Когда карта Европы, Урала и Сибири была сложена, а куски, принадлежавшие Маньчжурии, Корее и Китаю, были наброшены, но не сложены окончательно, Рука красным карандашом провела прямую черту с севера на юг, отделив Прибалтийский край, Польшу, Литву и Бессарабию от остальной России. Затем в той же Руке появилась маленькая желтая собака, вроде крысоловки, которую Рука поставила на груду плохо сложенных кусков Китая, и эта собачка начала хватать в беспорядке один кусок за другим, тут же выбрасывая их, видимо, желая пробраться к Сибири. Голос сверху произнес: “Россия – внутренняя Держава, но все же будет сильна”.

После войны Версальским договором все земли, отделенные красным карандашом, были отторгнуты от России»[164].

В эти годы у Елены Ивановны было несколько снов-видений, имевших скорее духовный, чем исторический, характер. Эти сны отражали перемены, складывающиеся на уровне метаистории. Так, в 1911 году Елена Ивановна увидела два сна, значение которых ей самой стало понятно лишь через несколько лет. Позднее она запишет в своем очерке: «Сон – видение Гигантской Огненной Рыбы, низвергнутой с Небес. Сумерки, вечерние, едем с Н.К. в дорожном тарантасе по дороге, проложенной среди широкой долины и обсаженной деревьями. Налетает страшный ураган, небо становится бархатным, черным, деревья со свистом пригибаются к земле. Наш тарантас опрокидывается, мы летим в канаву, но остаемся невредимыми. С ужасающим ударом грома чернота небес разверзается, и из Горнила Огня, как молния, низвергается на землю Гигантская Огненная чешуйчатая Рыба, головою вниз, ее раздвоившийся хвост завился в кариатиду и уперся в черноту небес. Гигантский огненный столб соединил Небеса с Землею.

Позднее я узнала, что на Востоке Рыба являет символ Аватара, Мессии, и, конечно, Аватар на своем проявлении не может не потрясти сферы земные и небесные.

Сон на следующую ночь. Муж и я едем в том же тарантасе по безотрадной местности, совершенно лишенной каких-либо признаков растительности и жилья. Все выжжено. Небо серое, земля того же тона – серо-желтая. Долго едем по этой жуткой пустыне, не встречая ни птиц, ни животных. Наконец вдали, в стороне, показывается холм. Обрадовавшись, подъезжаем ближе, думая, взойдя на него, увидеть что-либо на горизонте, но, подъехав вплотную, с ужасом увидели, что это был не холм, но гигантский свернувшийся и спящий змей, того же тона, что и вся земля. Встало сознание, что этот гад сожрал все вокруг себя и заснул»[165].

Если первый сон свидетельствовал о приходе Мессии, то второй сон, очевидно, в символической форме отражал духовное состояние мира, стоящего на пороге резких перемен. Оба сна носили пророческий характер и касались будущего всего мира.

Очень значительный, поистине метаисторический по своему характеру сон-видение увидела Елена Ивановна в 1913 году. Сама Елена Ивановна в автобиографии охарактеризовала его как «сон – видение, сопровождавшееся необычайно сильным переживанием духовного восторга». Этот сон она увидела под утро 31 октября 1913 года, спустя ровно неделю после горестного события – смерти матери; он был словно послан ей в утешение. Вот как она описывала его в автобиографии:

«Иду длинным светлым коридором, дохожу до дверей, открываю их и вхожу в большое светлое помещение, но без окон, ищу глазами следующую дверь, чтобы пройти дальше. Смотрю направо, но стена исчезла, и передо мной открылась красно-розовая сфера, посреди – широкая и высокая лестница, сужавшаяся в перспективе кверху, вершина ее тонула в розовом свете. По обе стороны этой лестницы, на каждой ступени, стояли группы людей в одеждах одинакового покроя. У подножия лестницы – группы в красных одеяниях с безобразными черными пятнами на лицах и одеждах. На следующих ступенях пятна постепенно уменьшались, и по мере дальнейшего продвижения вверх и люди и одеяния их становились светлее, и на вершине они уже сливались с чистым розовым светом.

На самом верху лестницы обрисовалась гигантская прекрасная фигура в красном одеянии с темным плащом, перекинутым через плечо. Прекрасные черты и длинные черные волосы до плеч. Облик этот стремительно несется вниз по лестнице, крыльями развевается темный плащ, но у самой подошвы лестницы он остановлен как бы выросшей перед ним преградою и в полном изнеможении склоняется на нее, причем необыкновенно красиво свешиваются волны темных волос и ложатся складки его одежд.

Оборачиваюсь к противоположной стене, но и тут происходит то же явление – стена исчезла, вместо нее блистающая, радужная сфера. Такая же лестница посреди, и вершина ее тонет в солнечном свете. То же по обеим сторонам и на каждой ступени. Внизу, у начала лестницы, одежды их (людей. – Авт.) голубятся, но по мере подъема они сами и одежды их светлеют, серебрятся, сливаясь на вершине с блистающим светом. Как и в первой сфере, на самой вершине, на фоне ослепительного света солнца вырисовывается Величественный Облик; лик из-за света невозможно рассмотреть, но сердце-сознание подсказывает, что это Образ Христа.

Медленно, страшно медленно начинает Он спускаться, протягивая в стороны то правую, то левую руку и дотрагиваясь до групп стоящих людей. При этом прикосновении над головами людей вспыхивают языки огней, причем у каждой группы свой цвет, и все эти огни являют радугу нежнейших тонов.

С восторгом смотрю на эту красоту, внезапно вихрь подхватывает меня, моя траурная одежда (после смерти матери) остается лежать, я же в светлом одеянии поднята к подошве лестницы и поставлена среди нижней группы людей. Мучительно жду – дойдет ли до меня Христос, дотронется ли до меня и какой огонь загорится над моей головой? И Христос доходит, протягивает правую руку, и в экстазе я чувствую, сознаю, что из моего темени вырвалось пламя и зажглось сине-серебряным Огнем»[166].

Необычные видения, разворачивавшиеся перед внутренним взором Елены Рерих, несли в себе глубокий смысл – они были символическим отражением событий, происходящих на метауровне земной истории – на том невидимом духовном плане, который формировал земную реальность. Расшифровать внутренний смысл этих видений-символов легко, если знать основы учения Агни-Йоги, впоследствии переданного Елене Ивановне Учителем.

Сон, в котором она увидела огромного змея, поглотившего все вокруг и заснувшего, символизировал духовную пустоту, точнее духовное разложение мира в эпоху, предшествующую приходу Аватара. О том, что западные страны превратились в духовную пустыню и это неизбежно влечет за собой будущие социальные пертурбации и природные катаклизмы, в Учении Жизни говорится очень много.

Многие символы снов-видений Елены Ивановны были положены в основу пророческих картин Н.К. Рериха. Как он писал много позднее, уже в Индии, «вспоминаем сны – картины 1912 года: “Змий проснулся” и “Меч мужества”, когда огненный ангел принес меч мужества стражам»[167]. На полотнах «Крик змия» и «Град умерший» в качестве символа зла также показан огромный змей. Следует отметить, что символизм змеи (или змея) в восточных культурах многозначен и имеет не только отрицательное, но и положительное значение, связанное с культом мудрости, обновления, даже посвящения в эзотерическое духовное знание. Но на некоторых картинах Николая Константиновича – как и в видении Елены Ивановны – змей символизировал зло. Особенно показательна в этом смысле картина «Град умерший»: вокруг опустевшего города, написанного в каких-то безжизненных, темно-зеленоватых тонах, кольцом свернулся темно-багряный змей. Город окружен, спасения нет – ясно читается в этом символическом образе. Подобно этому вся западная цивилизация, несмотря на весь ее научно-технический потенциал и экономическое могущество, оказалась «окруженной» плотным и безжизненным кольцом бездуховности, взращенной ею же самой.

Позднее Учитель скажет своим сотрудникам – Рерихам, в чем состоял высший, духовный смысл передачи им нового философского учения для распространения его во всем мире. Спасти мир от нравственного зла могло только одно – новое духовное Знание, принесенное на Землю в новом учении Белого Братства. Только новое учение, соответствующее духу эпохи, могло насытить духовный голод мира и вернуть людям истинное понимание смысла жизни, утраченного ими в погоне за материальными ценностями. Эту задачу и выполнили Рерихи, насытив культурное поле планеты новыми идеями и дав миру знание о грядущей эпохе перемен.

Эти знания были особенно необходимы людям в преддверии времен Армагеддона и Апокалипсиса. Карма мира готовилась к своему завершению, и Великие Учителя знали это. Именно эта идея – идея близости предсказанного Библией Судного дня – и была отражена в другом сне-видении, показанном Елене Ивановне:

«Ноябрь 1919 года. Красный Вестник на столбах света. Стою на балконе занимаемого нами лондонского дома, откуда далеко видны площадь и боковые улицы. Небо свинцовое, сумрачное, во всей атмосфере нечто необычайно тяжелое, зловещее; люди темные и серые снуют вдоль улиц и спешат укрыться от надвигающейся грозы. Небо быстро темнеет, и на западе стало чернее черного. На фоне этой жуткой тьмы внезапно вырисовалась, занимая собою полнеба, гигантская, розовая и блистающая огненно-красная фигура Архангела на столбах света, со сворачивающимся свитком в руке и большим золотым ключом у пояса.

Встало сознание совершающегося возмездия. Повернув голову к Востоку, увидела в сумерках, близко от земли, поднимающийся серп новолуния и на нем покоящегося прекрасного Младенца, причем одна ножка его была спущена. Поняла это явление как восточный символ рождения Новой Эпохи и Новой Расы»[168].

Образ этого видения был положен в основу картины Николая Рериха «Ангел Последний». Ангел Апокалипсиса, грозный вестник Высших сил, стоящий на столбах света-огня на фоне пылающих городов, держит в руках древний свиток – свиток кармы человечества. Пройдет четверть века – и города Европы в самом деле заполыхают от пламени бомбежек, и десятки миллионов людей погибнут во всемирной бойне, развязанной силами зла…

Но Армагеддон – всемирная битва Добра и зла – отразится не только в земных сражениях. Решающее сражение Армагеддона действительно произошло в годы Второй мировой войны и закончилось победой Светлых сил. Но заключительная фаза битвы Добра со злом наступит уже в наши времена, в двадцать первом веке, и это будет связано уже не столько с человеческой волей, сколько с воздействием на Землю природных, космических сил… Эту идею передавало увиденное Еленой Ивановной в 1913 году видение с образом Лестницы и нисходящих по ней двух Иерархов – иерофанта тьмы, князя мира сего, и Иерарха Света, Христа. Фигура в красных одеждах с темным плащом символизировала падшего ангела, Люцифера, бывшего когда-то прекрасным, блистательным посланником Сил Света, но предавшим свою миссию и превратившимся в князя тьмы. Люди, стоящие на ступенях лестницы, по которой спускался иерофант зла, представляли собой его многочисленное воинство – стан тьмы, или Черное братство. Спустившийся в земные сферы Люцифер был остановлен преградой – это было символом его грядущего поражения в битве с Иерофантом Света и возглавляемым Им светлым воинством – Белым Братством.

То, что Елена Ивановна увидела в своем пророческом сне на противоположной лестнице, относилось к стану сил Света. Нисходящий в земные сферы с небесных высот Иерарх Света – Христос, дотрагиваясь до людей, стоящих на Его лестнице, одухотворял их животворным импульсом Света-огня, и под его воздействием члены светлого воинства сами начинали излучать Свет. Возможно, это изумительное по красоте видение было символическим отражением Огненного Крещения, о неизбежности которого говорится в Агни-Йоге. Суть этого явления состоит в том, что в скором будущем на Землю из Космоса придут новые огненные энергии, которые будут воздействовать на все живое. Под влиянием этих энергий каждый человек должен выявить свою сущность – эволюционную или инволюционную. Именно этот процесс – принятия Света-Огня, который снизойдет в земные сферы из Космоса, и станет основой Великого Отбора и Разделения «одесную и ошуюю». Люди доброй воли, стоящие на Лестнице Христа, смогут принять этот Свет-огонь из Космоса и благодаря ему ускорить свою эволюцию. Люди злой воли принять его не смогут и погибнут духовно и физически.

Если бы Елена Ивановна только могла в те годы знать, какая важная миссия суждена ей силами Света! Но тогда она еще не представляла себе, насколько мощным будет Свет-огонь, зажженный над ее головой Великим Иерархом Светлых сил.

Сколь бы ни были величественны и прекрасны сны-видения Елены Ивановны в те годы, но все же самые яркие ее духовные переживания наверняка были связаны с явлением ей Учителя в Его астральном теле. Один такой случай она подробно описала в своей автобиографической повести.

«Видение Светлого Мальчика в ночь на 24 марта 1914 года на Пасхальной неделе. Канун этого замечательного и радостного события выдался тихий, без посетителей. Помнится необычайно мирное, радостное настроение, державшееся весь день, – не запомню такого. Легла, как всегда, очень поздно. Погасив электрическую лампочку на ночном столике и обождав несколько секунд, чтобы отпечаток света затускнел в глазах, я приподнялась на локте и заглянула в просвет между стеной и ширмою, отделявшей альков от остальной комнаты, чтобы убедиться, что я не забыла оставить щель для света между тяжелыми занавесями окна (не любила абсолютной темноты). К моему изумлению, комната начала наполняться голубоватым, как бы ярким лунным светом. Все предметы, стоявшие за плотной зеркальной ширмой, стали видимы, причем сама ширма, оставаясь плотной, приобрела прозрачность. От окна, находившегося на противоположной стене и на значительном расстоянии от моей постели, отделилась тонкая и светлая фигура Прекрасного Мальчика лет 9-ти, в мягко светящемся белом одеянии с голубыми тенями в складках; большой широкий сегмент круга тончайшего радужного Света сиял над Ним. Мальчик, как бы скользя по воздуху вдоль стены, приближался ко мне. Его сложенные руки были заложены в длинные, широкие рукава. Мое внимание было сосредоточено на необыкновенной красоте Его строго правильного Лика: густая, волнистая с намеком на косой пробор темная шапка волос чуть золотилась на макушке от сияния над Ним – реальность этих волос была изумительна. Мне так хотелось дотронуться до них! Но совершенно поражающи были Его глаза, огромные, глубокие в своей темной синеве и пристально смотревшие на меня. Первая мысль, когда я увидела Его приближающимся, была, что чья-то близкая мне душа пришла навестить меня, но мысль эта была тотчас же отброшена, ибо по мере Его приближения чувство несказуемой близости стало с такой силою расти, что когда Мальчик придвинулся к моему изголовью и слегка склонился, чтобы лучше заглянуть мне в глаза, чувство нараставшей близости и любви перешло в экстаз острого сознания, что Мое горе – Его горе и Моя радость – Его радость, и волна всеобъемлющей любви к Нему и всему сущему залила мое существо. Блеснула мысль, что подобное состояние не может быть вмещено на земле, следовательно, это переход в иное существование. Вставали образы детей и мужа, которых я оставляю без единого им слова, и смятение наполнило мое сознание. Глаза мои непроизвольно закатились и закрылись, и страшный неописуемый трепет всего организма потряс меня. Сердце мое и все существо, казалось, разлетится на части, и я делала невероятные усилия, сжимая грудь, чтобы совладать с таким потрясением. Сколько времени продолжалось такое состояние, невозможно определить. Когда оно стало утихать, я открыла глаза, но уже все исчезло, и комната была погружена почти в абсолютную тьму, за исключением небольшой щели между занавесями окна»[169].

В автобиографии Елены Ивановны описывается только этот случай появления перед ней Учителя – как уже говорилось, это произошло 24 марта 1914 года. Но П.Ф. Беликов в своей книге описывает еще одно явление Учителя Елене Ивановне, о котором нет упоминания ни в ее автобиографии, ни в записях З. Фосдик, ни в других каких-либо источниках.

Как утверждает П. Беликов, ярчайшее духовное переживание, связанное с посещением Учителя, Елене Ивановне довелось испытать между 1907 и 1909 годами. «Примерно между 1907 и 1909 гг. Елена Ивановна имела Видение, потрясшее все ее существо, – пишет П.Ф. Беликов. – Вечером она осталась одна (Н.К. был на каком-то совещании) и рано легла спать. Проснулась внезапно от очень яркого света и увидела в своей спальне озаренную ярким сиянием фигуру человека с необыкновенно красивым лицом. Все было насыщено такими сильными вибрациями, что первой мыслью Е.И. была мысль о смерти. Она подумала о маленьких детях, которые спали рядом в комнате, о том, что перед смертью не успела сделать нужных распоряжений. Однако вскоре мысль о смерти отступила, заменилась необычным, ни с чем не сравнимым ощущением – Присутствием Высшей Силы. Так состоялось Посещение Учителем Е.И., которое, несомненно, многое для нее открыло»[170].

Почему же Елена Ивановна не написала в своей автобиографии об этом изумительном видении? Ведь о таком событии просто невозможно не упомянуть, перечисляя вехи приближения Рерихов к Учителям гималайского Братства. Первое, что может прийти в голову при знакомстве с этим фактом, – нет ли здесь какой-либо ошибки или неточности? Может быть, описывая этот случай, П.Ф. Беликов все-таки имел в виду появление Учителя перед Еленой Ивановной в образе мальчика, о чем имеется подробная запись в ее автобиографии? Но в его книге четко говорится, что Учитель явился Елене Ивановне в своем обычном облике, а не в виде ребенка, и, кроме того, это было в 1907–1909 годах, а не 24 марта 1914 года. Следовательно, речь все-таки идет о другом посещении Учителя, о котором ничего не сказано в автобиографии Елены Ивановны.

Отсутствие описания этого случая в записях Е.И. Рерих станет объяснимым, если мы вспомним, что Учитель просил Рерихов не раскрывать широкой публике самых сокровенных событий их жизни, связанных с их сотрудничеством с Учителями.

С другой стороны, П.Ф. Беликов был близким, доверенным сотрудником Рерихов и в силу этого наверняка знал такие эпизоды. Возможно, в силу некоторых обстоятельств ему было разрешено упомянуть об этом визите Учителя, не раскрывая при этом подробностей той встречи.

Не исключено, что именно об этом необычайном Посещении Н.К. Рерих писал в одном из своих самых поэтичных и загадочных эссе «Держава Света»: «В молчании было видение. Исполнились света предметы. И воссиял лик Великого Гостя. И замкнул Он уста, и скрестил руки, и струился светом каждый волос Его. И бездонно пристально сияли очи Его»[171]. Эти строки настолько проникновенны и выразительны, что воспринимаются не как поэтический вымысел, а именно как описание уникального духовного опыта, пережитого или Еленой Ивановной Рерих, или – как знать – уже обоими супругами, но в другие годы, в другой стране…

Глава 8. Ступени духовного познания

Обобщая духовный опыт, приобретенный Рерихами в эти годы, П. Беликов делает вывод о формировании у Елены Ивановны и Николая Константиновича особой системы восприятия духовных явлений: «Все эти свидетельства относятся к 1904–1907 гг., следовательно, к этому времени “сосредоточение тонкое” оформляется у Е.И. и Н.К. в определенную систему, вытекающую из восточной эзотерики. По срокам это совпадает с возникновением индийской и вообще восточной тематики в живописи и литературных произведениях: “Уже с 1905 года многие картины и очерки были посвящены Индии” (Рерих Н.К. Листы дневника. “Индия”), – замечает сам Н.К. Повторяю, что из этого отнюдь не вытекает, что в более ранние годы на Е.И. и Н.К. не сказывалось воздействие Шамбалы. В той или иной форме оно должно было проявляться с самых первых лет, но воспринималось только интуитивно»[172].

По мнению П.Ф. Беликова, есть основание полагать, что именно в эти годы Елена Ивановна и Николай Константинович начали сознательные поиски путей постоянного общения с Учителем. При этом биограф ссылается на литературные произведения Н.К. Рериха, в частности, на стихотворение «Под землею», написанное им в 1907 году. Это стихотворение позднее вошло в сборник стихов Рериха «Цветы Мории», представляющий собой, как справедливо утверждает Павел Федорович, «ценнейший документ духовной биографии Н.К. (Рериха)».

Вот это стихотворение:

Черепа мы снова нашли.

Но не было знаков на них.

Один топором был

рассечен. Другой пронзен

был стрелою. Но не для

нас эти знаки. Тесно

лежали, без имени все,

схожие между собою. Под

ними лежали монеты.

И лики их были стерты.

Милый друг, ты повел

меня ложно. Знаки

священные мы не найдем

под землею.

(«Под землею», 1907)

Как считает Беликов, «в стихотворении “Под землею” явно проскальзывает мысль, что “Священные знаки”, то есть Указы Учителя, придут не обычными путями. И, конечно, включение этого, по сравнению с другими более раннего, стихотворения в сборник, носящий Имя Учителя, нельзя считать случайным. “Под землею”, как и все стихи сборника “Цветы Мории”, отмечает какую-то значительную веху в духовной биографии Н.К. и, скорее всего, именно переход от обычного интереса и проникновения в “потустороннее” – к сознательному поиску контактов с Учителем М. через каналы Тонкого мира»[173].

Помимо особого значения 1904–1907 годов как периода активного соприкосновения с Тонким миром, значительной вехой в духовном самопознании Рерихов, по мнению П.Ф. Беликова, стали 1910–1911 годы. Эти годы Беликов считает временем, когда «…для Е.И. и Н.К. были полнее открыты их Миссия, кармические связи четырех членов семьи и Руководство ими Учителем М.»[174].

Как пишет Павел Федорович, «многие картины Н.К., литературные произведения, дневниковые записи, письма, начиная с 1910 года, свидетельствуют о том, что Н.К. и Е.И. интенсивно воспринимали различные указания из Мира Тонкого и стремились укрепить этот канал, установить постоянный контакт с Источником, уже вполне сознательно связанным с Именем Учителя М.»[175].

Отметим в данном случае, что дневники Рерихов говорят о том, что в действительности имя своего Учителя они узнали много позже – только при начале сеансов общения с Ним в Лондоне, да и то вначале Учитель общался с ними под именем Аллал-Минга[176]. Лишь в 1921 году, когда Рерихи были уже в Нью-Йорке, Учитель открыл им свое основное духовное имя – Мориа.

Анализируя литературное творчество Н.К. Рериха в период 1910–1911 годов, Беликов особенно выделяет стихотворение «Заклятие», которым открывается сборник «Цветы Мории»: «Оно написано в 1911 году и значительно отличается от других стихотворений сложностью символики и терминологии», – пишет биограф. И далее сообщает: «Конец трехстишия содержит в именах уже явно китайские корни: Фу, Ло, Хо и Иенно Гуйо Дья». Как отмечает биограф семьи Рерихов, «на прямую связь этих имен со “стражами[177] кубка Архангела” указывает текст:

Камень знай. Камень храни.

Огонь сокрой. Огнем зажгися.

Красным смелым.

Синим спокойным.

Зеленым мудрым.

Знай один. Камень храни.

Фу, Ло, Хо, Камень несите.

Воздайте сильным.

Отдайте верным.

Иенно Гуйо Дья —

прямо иди!»

П.Ф. Беликов подчеркивает, что это – первое в литературном творчестве Рериха указание на уникальную реликвию-терафим?, называемую в сообщениях Учителей и дневниках Рерихов Камнем. Впервые Рерих написал о Камне уже в 1911 году, но этот загадочный предмет был получен Рерихами от Учителей значительно позже, 6 октября 1923 года (роль этого терафима в жизни Рерихов будет рассмотрена нами особо).

П.Ф. Беликов считает, что уже в те годы Николаю и Елене Рерих были известны наиболее сокровенные и важные эпизоды их будущей духовной миссии, пусть пока в общих чертах.

Но вместе с тем очевидно и другое – несмотря на многие интуитивные догадки, сознательного и постоянного общения с Учителями в 1911 году у них еще не было. Им еще предстояло найти пути для его установления.

Невозможно не согласиться с П.Ф. Беликовым в том, что стихотворения сборника Н. Рериха «Цветы Мории» свидетельствуют о целенаправленных духовных поисках и ожидании «Священных знаков», т. е. вестей Свыше.

И прозрения Елены Ивановны, и творчество Николая Константиновича явно свидетельствуют о том, что к началу прямого мысленного общения с Учителем Рерихи были подготовлены целым рядом духовных прозрений, как бы особой системой обретения духовного опыта, «сосредоточением тонким», о котором упоминал Беликов.

Что явилось основой этого духовного опыта, пройденного Рерихами? У Елены Ивановны, как уже говорилось, эту основу составляла способность ясновидения, проявлявшаяся в виде особых видений и вещих снов, многие из которых составили сюжеты картин Николая Константиновича. А что было основой белых стихов Н.К. Рериха, вошедших впоследствии в сборник «Цветы Мории»? Откуда Рерих черпал сюжеты своих удивительных стихов? Из снов? Видений? Или ему были доступны особые духовные состояния сознания, аналогичные глубоким медитациям? Этого мы не знаем, но его стихи, вошедшие в сборник «Цветы Мории», явно свидетельствуют о его прозрениях в Высшую, духовную реальность бытия.

Как сообщает П. Беликов, книга Н.К. Рериха «Цветы Мории» включает в себя три цикла белых стихов – «Священные знаки», «Благословенному», «Мальчику» – и поэму «Наставления ловцу, входящему в лес». В первый цикл входят стихи 1911–1920 годов, во второй – 1916–1921 годов, и в третий – 1907–1920 годов. Поэма относится к 1921 году[178]. Циклы стихов, вошедших в сборник, П.Ф. Беликов характеризует следующим образом: «“Священные знаки” – это вехи для прозрения духа на его земном пути. Кармически они расставлены, но по закону свободной воли должны быть найдены и опознаны самостоятельно и также самостоятельно применены при выполнении Поручения в каждом воплощении. <…> “Благословенному” – это связь с Учителем М., поиск Его Ведущей Руки, Его касаний, ощущение Его Присутствия, неустанное предстояние перед Ликом наиболее Близким и вместе с тем наиболее Непосредственным в наших земных условиях. “Мальчику” – это обращение к самому себе, проверка своих сил, своей готовности, своего умения распознавать окружающее и окружающих. Это автобиография пробуждения накоплений Чаши в сложнейшей обстановке земного существования с начальных ступеней самоосознания до конкретно намеченных действий по Плану Владык.

“Наставления ловцу, входящему в лес” – это уже Наставление Учителя М. своему ученику, зрелому воину, который во всеоружии приступил к выполнению Порученного ему Владыками. Возраст мальчика – за спиной. Впереди битва с полной ответственностью за все Доверенное»[179].

Нет никакого сомнения в том, что, как пишет П. Беликов, «в стихотворениях сборника “Цветы Мории” последовательно отражен процесс развития общений с Учителем…»[180].

Стихотворения «Уводящий» (1916), «Свет» (1918), «Я сохраню» (1917) – это фактически описание опыта духовного общения с Наставником, причем такого опыта, который возможен, на наш взгляд, в особом, медитативном состоянии. Приведем некоторые строки из этих стихотворений.

Приходящий в ночной тишине,

Говорят, что Ты невидим,

Но это неправда. <…>

Глаза Твои могут сверкать,

Голос Твой может греметь.

И рука может быть тяжела

Даже для черного камня.

Но Ты не сверкаешь,

Ты не гремишь,

И не дашь сокрушенья. Знаешь,

Что разрушенье ничтожней покоя.

Ты знаешь, что тишина

Громче грома. Ты знаешь,

В тишине приходящий и

уводящий.

(«Уводящий»)

Создается впечатление, что к автору этих строк в ночи приходил невидимый на физическом плане Учитель, уводящий его в высший, духовный мир, чтобы сообщить ему нечто, неведомое остальным.

А в строках стихотворения «Я сохраню» выражено главное правило (и условие) медитации и мысленного общения с духовным Наставником: для того чтобы установить общение на духовном плане, нужно уметь сосредоточиваться, концентрировать мысль на общении, отрешаться от себя и повседневных забот:

Подойди, подойди ко мне, светлый,

не испугаю тебя я ничем.

Вчера ты хотел подойти,

но бродили думы мои и взгляд

мой скользил. Тебя увидать я

не мог. Когда ты уже отошел,

я почуял твое дуновенье,

но было поздно уже. А сегодня

оставлю все, что мне помешало.

Мысли я погружу в тишину.

<…> Жду. Я знаю, что ты

Меня не покинешь. Ко мне

Подойдешь. Образ твой в молчании

Я сохраню.

(«Я сохраню»)

И особенно ярким выражением опыта духовного общения с Учителем, на наш взгляд, является стихотворение «Свет»:

Как увидим Твой Лик?

Всепроникающий Лик,

Глубже чувств и ума.

Неощутимый, неслышный,

Незримый. <…>

Там сияет Твой Лик.

Все сияет светом Его.

В темноте сверкают

крупицы Твоего сиянья.

И в моих закрытых глазах

брезжит чудесный Твой

Свет.

(«Свет»)

Кто это – «неощутимый, неслышный, незримый» и имеющий сияющий Лик? Конечно, духовное Существо высшего плана бытия. В литературе (в том числе в религиозных источниках), связанной с описанием духовного опыта, говорится о том, что восприятие людьми высших планов бытия (особенно видения святых прежних эпох) всегда сопровождается световыми явлениями. Это тот самый Свет Фаворский, который видели и о котором свидетельствовали и афонские подвижники, и Франциск Ассизский, и многие другие святые всех времен и народов.

Конечно, нельзя отрицать и влияние на Рериха глубоко духовной по своей сути поэзии Р. Тагора, творчеством которого художник был особенно увлечен в те годы. В книге о Рерихе П.Ф. Беликов и В.П. Князева упоминают о том, что в литературных произведениях Рериха конца 1910-х годов уже явно сказывается влияние Рабиндраната Тагора[181]. Но в то же время вряд ли Рерих основывал свои стихотворения только на тех проблесках духовного опыта, которые он мог почерпнуть из религиозной и философской литературы, а также из духовной поэзии. В своем поэтическом творчестве Николай Константинович наверняка выразил свой собственный духовный опыт соприкосновения с Высшей реальностью.

В 1915 году в жизни Рерихов возникла большая проблема, связанная с серьезной болезнью Николая Константиновича; на долю Елены Ивановны выпало немало забот и волнений из-за болезни мужа. В начале года Николай Константинович заболел воспалением легких. Болезнь протекала настолько тяжело, что в мае газета «Биржевые ведомости» опубликовала бюллетень о состоянии здоровья Рериха[182].

Такое осложнение со здоровьем, возможно, было вызвано не только предрасположенностью организма художника к простудным заболеваниям. Известно, что организм духовно утонченных людей особо чутко реагирует на то, что авторы Агни-Йоги позднее назовут «пространственным неблагополучием», то есть на духовную обстановку, или ауру, страны, в которой они живут. Художник заболел именно в грозные предреволюционные годы, когда вся страна находилась на пороге одного из самых тяжелых за всю ее историю кризисов. Отражение душевного состояния Николая Константиновича можно уловить в его повести «Пламя», во многом автобиографичной, которую он написал в Карелии в 1917–1918 годах.

Когда состояние здоровья художника более-менее стабилизировалось и стало ясно, что основная опасность миновала, врачи рекомендовали ему для восстановления здоровья поехать в Крым. Однако находясь в Крыму, Рерих не смог бы влиять на дела в руководимой им школе в той мере, в которой это было нужно для ее успешной работы. Поэтому вначале Николай Константинович предпочел южному солнцу и морю Новгородскую губернию. Однако скоро стало очевидно, что его здоровье восстанавливалось слишком медленно. Болезнь вызвала осложнение в легких, что потом не раз приводило к рецидиву заболевания. Врачи настоятельно советовали Рериху уехать из большого города куда-нибудь на природу. Выбор художника пал на Финскую Карелию, откуда он мог приезжать в Петроград, чтобы заниматься делами школы ОПХ.

В декабре 1916 года семья Рерихов переехала в маленький провинциальный городок Сердоболь (по-фински – Сортавала). Вначале они жили в гостинице города, затем, весной 1917 года, временно арендовали находящееся за городом имение «Юхинлахти», принадлежавшее ректору местной учительской семинарии. Позднее Николай Константинович снял дом среди соснового леса, у ладожских шхер, и в декабре переехал туда со всей семьей. Из Сердоболя до Питера было несколько часов езды, и художник изредка (когда позволяло здоровье) приезжал в Петроград, чтобы заниматься наиболее важными и неотложными делами школы. Несмотря на сосновый воздух и чистую природную обстановку, приступы болезни у Николая Константиновича периодически повторялись. В эти годы он даже составил завещание, текст которого приводится в книге П.Ф. Беликова и В.П. Князевой «Николай Константинович Рерих»[183].

С весны до осени 1918 года Рерихи жили на острове Тулола (Тулонсаари), в доме выборгского купца Баринова[184].

Во время пребывания Рерихов в Финляндии их сыновья заканчивали свое образование, занимаясь частным образом с преподавателями местной гимназии.

Рерихи посещали живописные окрестности этих мест; незабываемые впечатления принесла им поездка на Валаам, о которой потом их младший сын Святослав Рерих так скажет в индийской радиопередаче «Мой источник вдохновения», транслировавшейся 7 марта 1980 года:

«Среди многих переживаний как источников вдохновения я живо помню один случай, когда я был четырнадцатилетним мальчиком. Это было памятное богослужение в подземном склепе двух великих русских святых, производимое всеми отшельниками и анахоретами, которые вышли для этого из мест своего уединения. Здесь, в этом храме, вокруг гранитного саркофага стояли в торжественных одеяниях отрешившиеся от мира старцы. Их неподвижные, суровые и добрые лица были скрыты под покровом схимнических одеяний, и виднелись только серые, седые бороды. Худые пальцы держали длинные восковые свечи. Что может быть еще значительнее, чем состояние духа, когда находишься среди подвижников и можешь к их молитве присоединить свою? Я вижу это столь отчетливо, как много лет назад. Такие воспоминания не проходят, не тускнеют и вечно излучают свою Благодать»[185].

Молчаливая, величественная красота карельской природы, окружавшей Рерихов, уединенность их жизни, а также их настроенность на получение «Священных знаков», т. е. вестей от Учителя, позволили им еще ближе подойти к той таинственной черте, за которой первые интуитивные прозрения превращаются в четко осознаваемую духовную связь с незримым Учителем.

П.Ф. Беликов в своей книге не раз подчеркивает тот факт, что пребывание в Карелии стало для духовного пути Рерихов неким поворотным рубежом. «…вся торжественная обстановка и вынужденное одиночество учили Рерихов прислушиваться к Голосу Безмолвия. Впервые он прозвучал для них именно среди природы Карелии. Она явилась для них рубежом между освоением плотного мира и сознательным началом достижения плана мира Тонкого. До пребывания в Карелии мы наблюдаем лишь отдельные, не связанные между собой прикосновения к Тонкому миру. Они стоят вне всякой связи с действиями Рерихов, не оказывают на их жизнь сколько-нибудь значительного влияния. Рерихи прислушиваются к его феноменам, стараются разобраться в них, но их земная жизнь проходит в подчинении земным обстоятельствам. Они явно превалируют при принятии тех или иных решений.

В карельский период происходит что-то существенное, что заставляет их в дальнейшем корректировать свои действия и направлять свою жизнь согласно Указам, которые они получают тем или иным путем от Учителя»[186], – пишет Беликов.

Свидетельством этой перемены в жизни Рерихов становится литературное и живописное творчество Николая Константиновича.

Большая часть стихов, вошедших в сборник «Цветы Мории», была создана именно в Карелии. В этот же период была написана повесть «Пламя», в которой отразились многие важнейшие в духовном отношении биографические моменты из жизни самого Николая Константиновича. Очень значительны в этой повести слова: «Делаю земной поклон учителям. Они внесли в нашу жизнь новую опору. Без отрицаний, без ненавистных разрушений они внесли мирное строительство. Они открывали путь будущего»[187]. Как отмечает Беликов, в дневниковых записях Н.К. Рериха, которые затем были положены в основу повести «Пламя» и статьи «Единство», есть похожие строки с более конкретным содержанием: «Делаю земной поклон Учителям Индии. Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество, и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды Они подали нам Зов. Спокойный, убедительный, мудрый знанием»[188].

О каких Учителях (с большой буквы!) Индии писал Николай Константинович? О Тагоре и Вивекананде, книги которых вдохновляли Рерихов? Думается, не только. П. Беликов утверждает, что именно в это время, среди карельского уединения и безмолвия, среди природной чистоты Рерихи установили уже несомненную, прочную духовную связь со своим Учителем, хотя в то время эта связь проявляла себя еще не на уровне сознательного общения, т. е. предметного диалога с Ним. Тогда это было только слышание Зова, получение духовных посланий, намеков и предупреждений. Тем не менее это было важнейшим событием в жизни Рерихов, повлиявшим на весь ход их последующей жизни.

Кардинальную роль в установлении этой духовной связи предстояло сыграть Елене Ивановне, что подчеркивал впоследствии Николай Константинович. «…жена моя Лада прозревала на всех путях наших. Нашла она водительство духа и укрепила она путь наш».

О прозрениях Елены Ивановны и о ее роли в духовном познании, путь которого все шире открывался Рерихам, свидетельствует также стихотворение Н.К. Рериха «Властитель ночи», написанное им в 1918 году в Карелии, и одноименная картина, изображающая женскую фигуру, стоящую на коленях перед открытым пологом шатра.

Н.К. Рерих. «Властитель ночи». 1918

По сути, это написанное белым стихом стихотворение отражает путь духовных поисков, пройденный в определенной мере и самими Рерихами. Перепробовав многие способы призвать Властителя ночи – Учителя, героиня стихотворения – Дакша – догадывается, что вместо искусственных способов надо просто открыть Властителю свое сознание, душу и сердце. Символом этого духовного состояния на картине является открытый полог шатра. Символизм этого стихотворения также описан в книге П.Ф. Беликова[189].

О том, что в карельский период жизни Рерихам действительно многое было открыто, свидетельствует не только литературное, но и живописное творчество Николая Константиновича. Глубинный, связанный с духовными поисками Рерихов смысл полотен, написанных художником в Карелии, «расшифровал» в своей работе П.Ф. Беликов. О том, что в карельский период супруги были настроены на принятие духовных посланий от Учителя, говорят многие картины 1917–1918 годов: «Приказ», серия «Вечные всадники», «Облако-вестник», «Весть Тирону», «Экстаз», «Неведомый судья», «Сыновья неба» и другие полотна. В этот же период художником создается «Героическая» серия картин, содержание которых в символической форме передавало некий план осуществления той жизненной миссии, которую возложили на Рерихов Учителя. По словам Беликова, в этой серии «…в художественных образах карело-скандинавской легенды очень точно указан дальнейший путь Рерихов. Эта серия состоит из семи картин: 1. “Клад захороненный”, 2. “Зелье нойды”, 3. “Приказ”, 4. “Священные огни”, 5. “Ждут”, 6. “Конец великанов”, 7. “Победители клада”»[190]. Как пишет далее Беликов, «…Захороненный клад – это скрытая правда жизни. Все подступы к ней загородила злая колдунья <…> но люди получают Приказ разыскать этот клад. Священные огни ведут к нему, но нужен еще Знак, чтобы пуститься на розыски. И люди терпеливо ждут, зорко всматриваясь в горизонт далеких островов. Это первый вариант картины “Карелия. Вечное ожидание”. В ней мы видим четыре фигуры, три мужских и одну женскую. Явный намек на четверых Рерихов. В позднейшем варианте этой картины, созданной в 1941 году, “Ждущая”, Рерих оставил только одну женскую фигуру. В том и другом варианте – ожидание Вести, оповещающей, что путь открыт. Но на пути ждет еще немало опасностей. Наконец они преодолены. Об этом оповещает картина “Гибель великанов”. Великаны – в скандинавской мифологии – демоны зла. И как апофеоз героического подвига, в последней картине мы видим “Победителей клада”[191] – четыре фигуры выносят Огненное Сокровище из горных ущелий.

Характерно, что в 1947 году[192] Рерих, как бы подтверждая исполнение завещанного, повторяет первую и последнюю картины “Героической серии” – “Клад захороненный” и “Победители клада”. Учение Жизни принесено человечеству. То, что в 1917 году только еще намечалось сделать, было исполнено»[193].

Однако несмотря на то, что в Карелии Рерихам многое открылось об их дальнейшей духовной миссии, это отнюдь не означало, что они получали от Учителя конкретные и четкие инструкции относительно того, что им следует делать. Намеки Зова еще надлежало правильно понять, расшифровать, активизировав для этого свою собственную духовную интуицию. И не все намеки были поняты Рерихами сразу.

Говоря о восприятии Рерихами первых духовных посланий Учителя, П.Ф. Беликов подчеркивает: «В Карелии Зов Учителя стал для Рерихов уже главным. Его старались они услышать и правильно разгадать, так как осознали саму Его природу, не признающую готового, раз и навсегда обязательного для человека. Не случайно в черновике статьи “Единство” Рерих записывает: “Знаем властные зовы и провозвестия, не знаем происходящего, вспомним прошлое”. В “Пламени” последняя фраза выпущена, она указывает на немаловажную деталь. А именно: то, что к этому времени Рерих начал “вспоминать” о прошлых жизнях, что позволяло лучше осознать самостоятельно те задачи, которые поставила перед ним карма. И эта же карма закрыла от него происходящее, которое всегда творится, не нарушая свободной воли людей»[194].

Таким образом, услышав таинственный Зов как никогда явно и четко, Рерихи сразу же были поставлены перед фактом существования незыблемого закона духовного общения между Учителем и учениками. Суть этого закона много позднее была изложена в записях ученика Н.К. Рериха, Б.Н. Абрамова: «Законы Общения очень суровы. Мы не можем дать больше того, на что имеем право. Многое бы хотели сказать и о многом предупредить. Но Закон запрещает передачу прямых указаний, влияющих на свободу воли. Трудная задача Учителя – и вести и не нарушать карму. Поэтому самодеятельность приветствуется, ибо к уже устремленной воле или к действию Мы можем приложить свою руку, не нарушая свободы воли. Вот почему дано Указание: “Устремитесь”, то есть дайте к чему приложить энергии Учителя. Закон надо знать, чтобы можно было сознательно пользоваться им. Недаром говорится, что под лежачий камень вода не течет. Явите себя в действии самоисходящем, и многое приложится вам. Мы готовы и очень желаем помочь, но дайте возможность, дайте вы сами, мудрым пониманием условий приложения великого Закона»[195].

Духовные уроки, полученные Рерихами в карельском Безмолвии, перед ликом прекрасной и величественной природы, прочно вошли в их жизнь и стали ее неотъемлемым достоянием. Вместе с этими уроками в их жизнь вошли новые решения и планы, к осуществлению которых они вскоре приступили.

Тем временем внешний мир, мир суровой жизненной реальности, напоминал о себе все жестче. За время карельского уединения Рерихов в стране произошло то, что можно назвать сменой исторических эпох. После Февральской революции пришла революция Октябрьская социалистическая. Прошлое безвозвратно ушло, а вместе с ним ушли стабильность и обеспеченность прежней жизни. Еще летом 1917 года Николай Константинович отказался от поста директора школы ОПХ, поскольку не мог постоянно присутствовать в Петрограде, чтобы руководить работой школы; передав свою должность одному из коллег, он стал директором-попечителем. Тем не менее семья Рерихов изредка приезжала в Санкт-Петербург, поскольку Николай Константинович должен был решать наиболее важные дела школы ОПХ. Во время этих приездов Рерихи, как и все их современники-петербуржцы, стали непосредственными свидетелями событий революции. З. Фосдик записала в своем дневнике одно из воспоминаний Елены Рерих о тех днях: «Во время революции, когда кругом шла стрельба на улицах, убийства, грабежи, Е.И. всегда чувствовала, что им ничего не будет, уже тогда она чувствовала защиту над собой и всей семьей. Во время революции она только закрывала окна матрацами, боясь за детей, чтобы они не испугались, сама же не боялась. Однажды к ним пришла масса солдат, разместились по классам школы, их надо было кормить, потом Е.И. пошла к ним и спросила, [может] они пришли охранять школу, а один солдат ответил: “Нет, мы грабить пришли”. Но все-таки их никогда никто не тронул и не ограбил, даже не приходили обыскивать. Всегда был Щит над ними»[196].

Было очевидно, что период невольного отшельничества Рерихов подходил к концу. Это было связано не столько с тем, что здоровье Николая Константиновича наконец окрепло и он мог вернуться к своей прежней активной деятельности, сколько с внешними, политическими обстоятельствами. В 1918 году началась Гражданская война, и в мае этого же года граница между Россией и Финляндией была закрыта. Сердоболь оказался отрезанным от Питера финским фронтом и окончательно превратился в Сортавалу. Вернуться в Петроград можно было только после стабилизации политического положения, а когда она наступит, никому не было ведомо. Рерихов беспокоила и еще одна проблема. Повинуясь таинственному Зову своего Наставника и своим давним стремлениям, они мечтали о поездке в Индию. Но Индия в то время была колонией Великобритании, англичане же, всегда и везде опасавшиеся политических противников и шпионов, весьма прохладно относились к желанию граждан России посещать их восточные владения. Рерихи небезосновательно полагали, что если они захотят посетить Индию после возвращения на родину, теперь уже в Советскую Россию, то, как советских подданных, их вообще не пустят в Индию. Оставалось лишь одно – посетить Индию до возвращения в Петербург. Кратчайший же путь в Индию был через Англию – только в Лондоне Рерихи могли получить разрешение на посещение этой страны. Но в 1918 году у художника просто не было средств на поездку в Лондон. Их еще предстояло найти.

Тем временем обстоятельства неуклонно усложнялись. Становилось ясно, что из Сортавалы надо было уезжать: финские власти весьма неодобрительно относились к русским, осевшим в приграничной полосе, и выселяли всех, у кого не было постоянной работы и собственного жилья.

В 1918 году Рерихи оставляют Сортавалу и переезжают на время в Выборг. Выборгский период жизни Рерихов был, вероятно, одним из самых трудных в их жизни по неопределенности и безденежью. Об этом времени кратко написал в своем очерке Вс. Иванов, почитатель таланта Рериха и один из его биографов: «В Выборге 1918 года наш художник один. Без денег. Без друзей»[197].

К счастью, в этом же 1918 году Николай Константинович получил предложение из Швеции заняться судьбой картин «русского отдела» Балтийской выставки[198] 1914 года, после которой в Швеции остались картины русских художников. Война смешала все планы устроителей выставки; они боялись за судьбу картин – отправлять их домой в Россию сушей, через Финляндию, было проблематично; морем – опасно, т. к. ценный груз могли перехватить или потопить немцы. Решили ждать окончания войны, а пока, чтобы прояснить судьбу этих картин, профессор Оскар Бьорк пригласил Николая Константиновича посетить Стокгольм. Рерих воспользовался этим обстоятельством и договорился об организации в Стокгольме своей выставки. К тридцати своим картинам, остававшимся после Балтийской выставки в Швеции с 1914 года, Рерих добавил полотна, созданные им в последние годы в Карелии. Выставка открылась в ноябре 1918 года и имела ошеломляющий успех. Многие картины художника были куплены музеями и владельцами частных коллекций. Имя Рериха замелькало на страницах европейских газет. Этот успех открыл Рериху двери выставочных залов и в других городах. Судьба благоприятствовала ему – о его выставке узнал находившийся в Стокгольме Сергей Дягилев, который предложил ему принять участие в постановке оперы «Князь Игорь» не где-нибудь, а в Лондоне! Дягилев работал в то время с известным английским театральным постановщиком Вичамом. По его рекомендации Вичам выразил готовность передать Рериху всю художественную работу по постановке оперы, а также заказать художнику декорации и для других русских спектаклей. Желанная цель была как никогда близка! Однако в Англии Рерихи оказались не сразу. Для переезда всей семьи в Лондон требовались средства, и с этой целью Николай Константинович организовал свою выставку в Гельсингфорсе (или, по-современному, Хельсинки); она прошла с большим успехом.

После этого художник поспешил в Выборг, где оставались Елена Ивановна и мальчики. Наконец в конце марта 1919 года Рерихи покинули Финляндию и направились в Лондон, по пути посетив Копенгаген, где также успешно прошла его выставка.

Летом 1919 года они достигли берегов Британии.

Часть вторая. Путь Озарения (Лондон – Нью-Йорк, 1919–1920)

Глава 9. Лондон. 1919–1920

В Лондоне Рерихи поселяются в доме № 25 на Квинсгэттерас (Gueens Gathe Terrace) в Кенингстоне – районе, расположенном рядом с Гайд-парком. В этом парке когда-то Елена Петровна Блаватская впервые встретила своего таинственного Учителя, Махатму М., на земном плане, как реального человека…

Позднее в одной из своих статей Н.К. Рерих вспоминал о лондонском периоде жизни: «Из Лондона пишут, что ходят посмотреть на дом Квинс Гэт Террас, 25.

Особенный дом. Много кто туда приходил. Рабиндранат Тагор приходил. Добрые были беседы. Приходили Чаттерджи, Калидас Наг… Приходили Харше, Гордон Боттомлей, Уэллс, Брэнгвин, Хагберг Райт, Дягилев, леди Дин Поль, хорошие сербы… многие были»[199].

Жизнь Рерихов в Лондоне, как, впрочем, везде и всегда, была насыщена разнообразной деятельностью. Николай Константинович создавал декорации и эскизы костюмов для оперных спектаклей в Ковент-Гарден. В частности, он занимался художественным оформлением опер «Снегурочка», «Князь Игорь», «Сказка о царе Салтане», «Садко». Сыновья Рерихов, Юрий и Святослав, в Лондоне продолжили свое обучение.

Юрий, с гимназических лет интересующийся Востоком, решил связать свою жизнь с востоковедением и поступил на индо-иранское отделение Школы восточных языков при Лондонском университете, где начал изучать санскрит и иранский язык под руководством известного востоковеда Д. Росса. Он закончил два курса университета до отъезда семьи Рерихов из Англии в США.

Святослав обучался на подготовительном отделении Лондонского университета и помимо этого брал частные уроки, намереваясь поступать на архитектурное отделение Королевской Академии искусств. Помимо этого юноша еще самостоятельно занимался живописью и скульптурой, а также помогал Николаю Константиновичу в создании эскизов костюмов и декораций к оперным спектаклям. Елена Ивановна, как всегда, заботилась обо всей семье, помогала в работе мужу и, конечно, много читала.

Проходящие с неизменным успехом выставки и работа в театре вместе с Дягилевым сделали Рериха известным в Англии. Николай Константинович общался со многими выдающимися культурными деятелями Британии тех лет; среди его добрых знакомых были Герберт Уэллс, Джон Голсуорси и другие.

В 1920 году Рерихов посетил в их доме на Квинсгэттерас приехавший в Англию Рабиндранат Тагор. Встреча с ним произвела на всю семью Рерихов большое впечатление. «Мечталось увидеть Тагора, и вот поэт самолично в моей мастерской на Квинсгэттерас в Лондоне в 1920 году, – писал Рерих в одной из своих работ. – Тагор услышал о русских картинах и захотел встретиться. А в это самое время писалась индусская серия панно “Сны Востока”. Помню удивление поэта при виде такого совпадения. Помню, как прекрасно вошел он, и духовный облик его заставил затрепетать наши сердца»[200].

Николай Константинович встречался с Тагором не однажды. Он рассказал индийскому поэту о своей мечте побывать в Индии. Тагор поддержал желание Николая Константиновича, пригласил его к себе в гости. Впоследствии в своих интервью американской прессе Тагор не раз восхищенно отзывался об искусстве Рериха. С 1921 года публикации о Рерихе стали появляться и в индийской печати – скорее всего, не без участия Тагора.

В 1919 году Николай Константинович познакомился со своим будущим секретарем, Владимиром Анатольевичем Шибаевым. Рерих встретился с ним в одном из издательств, куда обратился в поисках человека, владеющего машинописью. Шибаев оказался единомышленником Рерихов; он был членом Теософского общества, известным в кругах английских теософов. Благодаря ему Рерихи узнали немало нового о духовных Учителях Востока, которыми так интересовались, и о теософском движении.

О своем знакомстве с Рерихами В. Шибаев впоследствии писал в своих воспоминаниях: «Н.К. зашел в издательство на Флийт-стрит, где я работал тогда, спросить, не знают ли там кого-нибудь, кто мог бы срочно перепечатать на русской машинке его новую книгу “Цветы Мории”. Я был рад это сделать, познакомившись при этом с глубоко своеобразными идеями этих стихов. <…> Я сразу же был привлечен к Рериху как писателю-мыслителю. И потому, конечно, с величайшим удовольствием принял любезное приглашение посетить его выставку в Goupil Gallery в мае 1920 года. <…> Я сразу же был до такой степени пленен как искусством его красок, так и широтой и глубиной мысли, что решил всем сердцем посвятить себя его работе <…> За выставкой последовало приглашение побывать у Рерихов дома, и я познакомился с Еленой Ивановной и сыновьями Юрием и Святославом»[201].

У В. Шибаева в Англии не было постоянной работы; его материальное положение, как он сам отмечал, было весьма затруднительным, и когда ему, по совету Учителей, была предложена работа в качестве секретаря Рериха, он с радостью принял это предложение.

Как уже говорилось, Рерихи жили в районе, находившемся в непосредственной близости от Гайд-парка. Когда муж работал, а сыновья были на занятиях, Елена Ивановна иногда выходила в парк прогуляться. Именно там, на аллее Гайд-парка, с ней произошел случай, запомнившийся ей на всю жизнь…

Как обычно, в тот день Елена Ивановна решила пройтись по парку. Прогуливаясь по одной из аллей, она обратила внимание на двух колоритных индийцев, одетых в белоснежную военную форму индийских офицеров, находившихся тогда на службе британского правительства. Они шли прямо навстречу ей среди толпы других гуляющих. Не обратить внимания на них было трудно: их лица были удивительно красивы, а рост – необычайно высоким; они буквально возвышались над всеми, кто оказался в толпе рядом с ними, будучи на целую голову выше самых рослых англичан. Помимо внешней красоты было что-то неординарное, царственное в их облике, что невольно заставило Елену Ивановну задержать свой взгляд на одном из них, самом высоком. Тот приветливо улыбался ей, а его спутник пристально смотрел на нее. Неожиданно большая толпа людей, среди которой шли индийцы, куда-то исчезла – люди непонятным образом мгновенно рассеялись по сторонам[202].

Офицеры поравнялись с Еленой Ивановной – и по-прежнему смотрели прямо на нее. В тот момент это показалось ей странным и неуместным – светские приличия чопорной эпохи 19-го – начала 20-го столетий не позволяли мужчинам так пристально смотреть на незнакомых дам! Тем более что она шла одна… Необыкновенные офицеры не считались и с индийскими обычаями, которые были еще строже европейских – целомудренный индийский этикет вообще не позволял мужчинам «поднимать глаза» на женщин, кроме самых близких родственниц. Поэтому, когда самый высокий из индийцев, казалось, приостановился и даже чуть наклонился, будто желая заговорить с Еленой Ивановной, она взглянула на него довольно строго и прошла мимо, даже не оглянувшись[203].

Вернувшись домой с прогулки, Елена Ивановна хотела заняться обычными делами. Но мысли почему-то снова и снова возвращались к необычным индийцам, встреченным ею в парке. Их облики, словно наваждение, стояли перед ее глазами. Почему они произвели на нее такое впечатление? Внезапная догадка мелькнула в ее сознании, как молния… А если это Великие Учителя Востока? Что, если там, на аллее Гайд-парка, она встретила самих Учителей?! Она сказала об этом домашним, но Николай Константинович и сыновья – если верить воспоминаниям З. Фосдик – стали подшучивать над ее предположением, не веря в возможность такой встречи. И тем не менее она оказалась права! Это действительно были ОНИ. Незадолго до той встречи Они прибыли в Лондон из Индии. А главным «нарушителем» чопорного светского политеса, как потом выяснилось, оказался Махатма Кут-Хуми…

Потом не раз еще Елена Ивановна вспоминала ту мимолетную встречу и дивные синие глаза «великана», с улыбкой шагавшего ей навстречу… Как жалела она, что не сразу догадалась о том, кто именно встретился ей на аллее Гайд-парка!

Позднее в беседах с Учителем М. Елена Ивановна не однажды возвращалась к событиям того памятного дня. На ее вопрос: «Почему в Лондоне я не почувств[овала] никаких воздействий?» Учитель ответил: «Среди толпы эманации? рассеиваются»[204].

Что происходило дальше в Лондоне? Последовала ли за первой, мимолетной, встречей другая, уже сопровождавшаяся беседой?

О второй встрече с Учителями в Лондоне в дневниковых записях Рерихов ничего не говорится. Но следует учесть и то, что в этих записях отражено далеко не все, что происходило в их жизни и сообщалось им Учителями.

П.Ф. Беликов в своей книге о первой встрече Рерихов с Учителями упоминает очень кратко, с оговоркой, что «подробности встречи нам не известны. Следует предположить, что она была неожиданной и краткой»[205].

В 1923 году, незадолго до отъезда Рерихов из Америки, в дневнике Рерихов появляется следующая запись: «Вопр[ос] Е[лены] Р[ерих], можно рассказать о посещении Учителей в Лондоне?» Далее следует ответ Учителя на этот вопрос: «Скажи: “Скажу, когда Учитель позволит”»[206]. Очевидно, сотрудники Рерихов в Америке просили рассказать о ее первой встрече с Учителями.

Но что именно Елена Ивановна назвала в дневнике «посещением Учителей»? Приезд Учителей в Лондон и мимолетную встречу с Ними в Гайд-парке? Или у Рерихов была еще одна встреча с Учителями, при которой Они сами посетили их дом? И если в Лондоне у Рерихов была вторая встреча с Махатмами, названная в их дневнике «посещением», то как именно состоялось это посещение? Увидели ли Рерихи Учителей у себя дома в Их астральных телах? Или это была встреча на физическом плане? Обо всем этом, увы, мы можем лишь догадываться. Известно[207], что Елена Ивановна впоследствии жалела о том, что не воспользовалась случаем побеседовать с Учителями во время первой встречи с Ними на физическом плане в Гайд-парке; это косвенно может говорить о том, что та встреча была единственной.

В дневниковых записях Зинаиды Фосдик о таинственных лондонских событиях можно прочесть следующее: «…она (Е.И. Рерих. – Авт.) говорила о встрече Учителей в Лондоне, когда толпа расступилась и она увидела Их и поразилась открытой улыбкой ей М.К.Х. и даже обиделась на это. Придя домой, сказала, что, по ее мнению, – это Учителя, ибо они такие необыкновенные, но над ней дома смеялись. Они были [в Лондоне] в марте, затем уезжали, в ноябре были опять, и тогда (в 1920 г.) она Их видела. Они приезжали специально их видеть»[208].

Судя по всему, Зинаида Григорьевна неточно запомнила со слов Елены Ивановны сроки пребывания Учителей в Лондоне; в дневнике Рерихов приводятся другие данные. Причем ответы на вопросы о событиях 1920 года Рерихи получили от Учителя только в 1924 году.

«– Где было помещение[209] Учителей?

– Cr. R. Sq(uare) – общежитие для приезжающих членов армии.

– Сколько времени оставались Учителя в Лондоне?

– Два месяца – ноябрь, декабрь; январь, февраль – уезжали.

В марте приехали опять. Не надо спрашивать»[210].

Как бы то ни было, в большинстве источников говорится, что необычная встреча с Учителями произошла именно в марте. А 24 марта Рерихи записали первое послание Учителей, переданное им, как сейчас принято говорить, паранормальным способом… И сейчас поклонники Рерихов по всему миру отмечают 24 марта как День Учителя, всепланетный праздник всех последователей учений Махатм.

В одном из своих очерков, позднее вошедших в сборник «Листы дневника», Николай Константинович писал: «А вот и еще уже крупнейший срок. 24 марта 1920 г. останется для нас и для всех сотрудников и сокровенным и самым сияющим Днем всей нашей жизни»[211].

Значение той необычной встречи, несмотря на ее мимолетность, было большим – это была очередная веха приближения к Учителям, очередной знак Зова, исходящего от Них сквозь пространство и время. Сам Учитель позже сказал об этом:

«Урусвати пришла на зов Мой, и знаю, что принесет она камень свой для подвига. Звал три раза. Первый – когда в саду явилось осознание Учителя. Второй – в видении мальчика. Третий – в Лондоне»[212].

И все же, по-видимому, главный смысл приезда Учителей в Лондон в 1920 году состоял не только в той краткой встрече с Еленой Ивановной. Согласно сообщению Учителя М. от 18 ноября 1924 года, Махатмы жили в Лондоне целых два месяца, ноябрь и декабрь. Между тем из теософской литературы известно, насколько трудно Махатмам с их духовно-психической утонченностью находиться в энергетически загрязненных европейских городах. Как становится ясным в дальнейшем, столь долгий срок пребывания в европейском городе был нужен Им не для краткой встречи (или даже встреч), а для проведения особой духовной работы с Их будущими учениками, Рерихами. На вопрос Рерихов: «Приезжал ли М.М. для нас в Лондон? Какое было воздействие?» Учитель ответил: «Да. Готовил ауры. Наполнял нервные центры субстанцией “атака Пурушевая”, или “чистый мост”. Главное – направить лучи, чтобы не ломались, но лучше входили друг в друга»[213].

Именно благодаря энергетическому воздействию Учителей, находившихся тогда в непосредственной близости от Рерихов, в том же городе, у Елены Ивановны начался период необычных видений.

Присутствие Учителей в Лондоне и их духовно-энергетическое воздействие на Рерихов выразилось в необычайно ярких видениях, посещавших всех членов их семьи, в особенности Елену Ивановну.

Сразу после встречи с Учителями в Гайд-парке Елена Ивановна, закрывая глаза, начала видеть различные световые образования. Нередко перед ее мысленным взором вдруг возникало конусообразное пламя, похожее на пламя свечи? – высокое, ясное, чистое. Это пламя в видении было настолько ярким, что даже она, с детства привыкшая к различным «световым» явлениям, удивлялась этому. Как потом выяснилось, эти видения были результатом открытия высших энергетических центров сознания, чакр. Быстрому открытию центров способствовали духовные энергии Учителей, находившихся тогда в Лондоне и вступивших в общение с Рерихами на сеансах общения, о которых будет сказано далее. По словам З.Г. Фосдик, Е.И. Рерих рассказывала ей, что «…огни[214] начались у нее еще в Лондоне в 1919 или 1920 году. Что она видела вечером, ложась в постель, определенной формы, в виде конуса, пламя. Вначале она и семья думали, что это она держит в памяти отражение пламени камина. Но так как это повторялось каждый день, то она поняла, что это что-то другое. Затем у нее начались изумительные видения, материализации, видения ликов, Учителя в профиль»[215].

Отметим также, что восприятие пространственных световых образований, свидетельствующих о раскрытии центров, с тех пор стало постоянным явлением в жизни Елены Ивановны. В 1922 году она спросила Мастера М., что означают видимые ею во время беседы звезды?. Учитель ответил: «Знак общения»[216].

О видениях этого периода Елена Ивановна вспоминала в своей автобиографии: «Во время пребывания в Лондоне после встречи с Великим Учителем, после близкого Их подхода, начался ряд замечательных явлений. Я стала замечать вспышки желтого пламени в средостении[217]. Каждый вечер у постели появлялись две светлые тонкие фигуры, головы которых застилались серебристым туманом, отчетливо были видны лишь руки, подававшие мне книги. Видение это с небольшими вариантами продолжалось довольно долго. Иногда мне показывали несколько книг в красных переплетах, другой раз это была огромная раскрытая книга. Часто в воздухе обрисовывалась рука и, держа небольшой восточный сосуд, совершала возлияния вокруг меня. У постели появлялись две светящиеся серебряные фигуры, у которых на лбу были начертаны светящиеся числа сроков.

Одну ночь у изголовья встал Светлый Мальчик, на подносе у него лежали кисти, я поняла, что должна протянуть ему руки для помазания, и по очереди протянула ему ладони, которых коснулась кисть Мальчика. После чего легла на спину и увидела перед собой руку, протягивавшую мне зажженную свечу, я взяла эту свечу, конечно, совершенно не осязая ее.

Также видела не раз около себя много глаз, необычайно живых, смотревших на меня, среди которых было много узких, восточных.

Часто просыпалась от толчка, как бы от электрической искры, и начинала видеть. Так видела два сине-серебряных луча, один был наполнен бесчисленными человеческими синими и темными глазами, другой, блеснувший вслед за первым, – мелкими серебряными рыбками, самых разнообразных форм»[218].

Были у Елены Ивановны и видения в движении, сюжеты которых трудно было запечатлеть – настолько быстро они мелькали. Неоднократно она видела известный во всем мире духовный символ – серебряного голубя, иногда с масличной веткой в клюве. Также несколько раз видела очень яркую радугу, особенно яркими оказывались желтый и красный цвета.

Часто она видела мужские облики, принадлежавшие подвижникам и Учителям прежних эпох. Ей неоднократно являлся, большей частью при закрытых глазах, утонченный мужской облик ясно выраженного восточного типа: «Длинные, темные, слегка волнистые волосы, тонкие черты лица, небольшая борода, слегка раздвоенная, лицо матово-смуглое и огромные глаза, большею частью закрытые, лишь иногда они широко раскрывались, и тогда точно серебряные лучи брызгали из глаз»[219].

Два раза перед ней возникал облик монахини в коричневых одеждах, находящейся словно в молитвенном экстазе.

В одном видении она увидела высокую башню, которая, как оказалось впоследствии, представляла собой самое сакральное строение главного Ашрама Шамбалы в Гималаях – Башню Чун: «Рано утром была разбужена резким свистком парохода, и в то же мгновение увидела видение поразительной реальности. На фоне темно-синего неба, ярко освещенная солнцем, на скале и над обрывом, стоит желтая песчаная и древняя башня, вся как бы изъеденная червоточинами или же испещренная древними надписями»[220].

Эту башню позднее она увидела еще раз уже во сне. «…[Е.И.] рассказала другой сон, как она очутилась у подножия башни, где живет М.М. Башня очень высокая, из желтого камня, как бы песчаника, с черными железными скобами вроде буквы “Т” в ней. Башня сужалась кверху, Е.И. подошла к ней вплотную и верхушки ее не видела. А за башней виднелось ярко-синее небо. Этот сон был в Лондоне»[221].

Зинаида Григорьевна Фосдик, которой Елена Ивановна рассказывала о своих видениях, записала в своем дневнике: «Е.И. рассказала нам, каковы у них были видения в Лондоне, когда они [только] начались. Она ясно видела фигуры, подходившие к ней и протягивающие книги, которые она очень старалась прочесть, но не могла. Потом [Е.И.] помнит, как у одной фигуры на лбу была повязка, на которой были какие-то огромные электрические знаки; теперь ей припоминается, что это были цифры – возможно, 24–29 и т. д. Но тогда ей только хотелось прочесть книги. Потом ее семья видела повсюду перед собой глаза, в особенности Е.И. и мальчики – большие, глубокие глаза, конечно М.М. Даже в ванной, Е.И. говорит, на нее смотрели глаза, на стенах повсюду. Потом она видела Лик М.М. анфас, затем лицо медленно поворачивалось и показывалось ей в профиль. Повсюду в [их] квартире в Лондоне были стуки. Сила была тогда накоплена поразительная, так что иногда им было велено сидеть в темноте спокойно и не зажигать света, а перед ними стол, на котором никто рук не держал, сам двигался, ходил и стучал. Они задавали вопросы ночью, когда уже лежали в постелях, и им отвечали стуками, и так они могли долго вести беседу»[222].

Еще одно яркое видение, представшее перед ней, было удивительно тем, что имело характер как бы транслируемого из неизвестного источника изображения, которое видела не только она, но и ее присутствовавшие при этом сыновья, Юрий и Святослав: «Видение двух индусов в тюрбанах на фоне красной полированной доски. Глаза их двигались. Видение простояло несколько секунд, и видели его, кроме меня, и мои два сына. Видение это было как бы телевизия»[223]. Очевидно, подробности именно этого видения З. Фосдик отметила в своих записях: «Однажды на доске стола запечатлелось два Лика: М.М. и К.Х. отчетливо, причем М.М. поворачивал глаза справа налево. Продолжалось это видение долго при электричестве»[224].

Что означали эти необычные видения и духовные явления? Лишь после начала сознательного и регулярного общения с Рерихами, уже в Америке, Учитель объяснил им, что видения Елены Ивановны связаны с открытием высших энергетических центров (чакр), без которого немыслимо достижение человеком подлинного духовного совершенства. Как уже говорилось, эти необычные духовные явления стали возможными благодаря воздействию Махатм, находившихся тогда в Лондоне.

Глава 10. Первые сеансы общения с учителями

В тот же период, благодаря влиянию Учителей, супруги смогли наконец осуществить свою давнюю мечту – начать непосредственное и сознательное общение со своими духовными Наставниками.

Правда, решение этой проблемы пришло с необычной стороны…

Как уже говорилось, в эпоху Рерихов огромной популярностью в странах Запада пользовались занятия спиритизмом. Редко кто в те годы не попытался провести спиритический сеанс хотя бы один раз. Особенно широко это явление было распространено в среде интеллигенции. Рерихи изредка также принимали участие в спиритических сеансах; после их переезда в Лондон сеансы несколько раз проводились прямо в их доме.

По словам З. Фосдик, так получилось, что вскоре после события в Гайд-парке знакомая дама предложила Рерихам провести у них дома спиритический сеанс и, получив их согласие, пригласила к ним с этой целью известного в Лондоне профессионального (то есть платного) медиума. Этот медиум провел в доме Рерихов несколько сеансов, к участию в которых присоединились и другие их лондонские знакомые. Однако на этих сеансах самим Рерихам ничего интересного сообщено не было. Затем некто Соколов-Вольский посоветовал им попробовать проводить спиритические сеансы самостоятельно, без участия профессионального медиума. Рерихи последовали этому совету, и первая же попытка привела к изумительным результатам.

В первый раз, как сообщает З. Фосдик, Рерихи проводили сеанс втроем: вместе с родителями участие в эксперименте принял их младший сын Святослав. Как только были заданы вопросы, раздался отчетливый стук в стол, более того, стол даже начал двигаться! Ответы, данные на сеансе, удивили Рерихов своей глубиной и осмысленностью. Они совершенно не походили на малозначащие сообщения, которые получались во время спиритических сеансов с медиумами, в которых Рерихам доводилось принимать участие ранее. Как потом выяснилось, в этом не было ничего удивительного – в действительности на этих сеансах с Рерихами общались вовсе не духи, а Учителя Востока – те самые, которых незадолго до этого Елена Ивановна повстречала в Гайд-парке.

Используя свои паранормальные психодуховные способности, Учителя воспользовались интересом Рерихов к спиритизму и вступили в общение со своими будущими сотрудниками.

Первые годы, когда еще не была выработана новая, чисто духовная методика общения, и Рерихам и их Учителям поневоле приходилось использовать те внешние формы контакта, которые существовали в спиритизме. Их общение с Махатмами осуществлялось условными сигналами, которые традиционно были приняты в среде спиритов: Рерихи задавали вопрос и получали на него ответ в виде условного стука. Мысли Рерихов во время сеансов Учителя воспринимали телепатически; на их вопросы Они отвечали, используя условные сигналы. По воспоминаниям В. Шибаева, принимавшего участие в некоторых сеансах Рерихов, один стук означал «да», два стука – «нет», усиленное «да» передавалось тремя стуками[225]. Иногда ответы на вопросы участников сеанса сопровождались и движениями стола, что было еще удивительнее. Кроме того, участники сеансов получали ответы на свои вопросы с помощью так называемого спелленгирования, то есть по алфавиту: один из присутствующих называл по порядку буквы алфавита, и на нужной букве раздавался стук. Таким образом по буквам складывался ответ.

Увлекшись необычным диалогом, Рерихи стали проводить за этими сеансами все больше и больше времени.

Стуки и движения стола (так называемые телекинетические? феномены) на сеансах производились Учителями с помощью направленных Лучей? (то есть потоков энергии). Конечно, во время обычных спиритических сеансов не было и сотой доли тех феноменальных проявлений, которые происходили на сеансах Рерихов. Они стали свидетелями самых разных феноменов: звуковые эффекты, подъем на воздух и вращательные движения стола, материализация предметов во время сеансов – им был представлен почти весь арсенал паранормальных явлений, которые в свое время (причем в самой обычной обстановке) совершала Е.П. Блаватская, чтобы доказать реальное существование не известных науке энергий. Конечно, эти необычные явления на сеансах Рерихов совершались при участии энергий Тонкого мира, которые использовали Учителя.

Некоторые сообщения Учителя М., записанные в дневнике Рерихов, создают впечатление, что отдельные феномены на сеансах (например, стуки и подъем стола) совершались не только с целью демонстрации законов Тонкого мира, но и для того, чтобы постепенно приучать участников сеансов к воздействиям тонких энергий. Не исключено, что стуки, с помощью которых Рерихи сначала общались с Учителями на сеансах, имели несколько иную природу, чем стуки, производимые на обычных спиритических сеансах[226]. Во всяком случае, касаясь вопросов ритма в природных процессах, Учитель М. однажды отметил некоторые психоэнергетические аспекты стука, производимого тонкими энергиями во время сеансов: «Пульс являет синтез вибраций. Каждый организм, до Вселенной включительно, имеет свой пульс. Чуткий аппарат приведется в действие даже пульсом человека.

<…> Стуки и ритмы на сеансах являют пульс групповой вибрации.

Вибрации кверху лучше. Стук подобен скачку, и потому для него берется больше энергии.

Затем следует подъем стола.

Затем писания и, в меньшей степени, явления дикции, если степень гармонии с Нами достаточна»[227].

Вскоре помимо использования спелленгирования и условных сигналов в виде стука Рерихи стали применять еще один метод получения информации. Они садились за стол, сосредоточивались на идее общения с Учителями, и в их сознании начинали возникать мысли и зрительные образы, которые они тут же записывали или зарисовывали. Поначалу, не зная внутреннюю природу этого явления, и сами Рерихи, и особенно их ближайшие сотрудники называли этот метод «автоматическим письмом», по аналогии с методом, существующим в спиритизме. (В первые годы общения им приходилось использовать не только внешние приемы последователей спиритизма, но и их терминологию.) Однако по своей психодуховной природе автоматическое письмо спиритов и тот метод передачи информации, которым пользовались Рерихи, весьма отличались друг от друга. Возможно, что и сами Рерихи, и их ученики поняли разницу между этими способами только после передачи им Учителем основ Агни-Йоги, и в частности, знаний о природе различных психодуховных явлений. (Различия между автоматическим письмом спиритов и записями Рерихов во время сеансов мы рассмотрим далее.)

При внимательном изучении истории общения Рерихов с Учителем становится ясно, что основой проводимых ими сеансов была работа с тонкими энергиями. То есть в ходе общения с Учителями участники сеансов получали не только теоретические знания в виде сообщений на самые разные темы, но и приучались к восприятию тонких энергий, посылаемых им духовными руководителями. (Как уже упоминалось, воздействие этих энергий вызвало пробуждение энергетических центров и начало необычных видений у Елены Ивановны Рерих уже в Лондоне.)

Легко понять, почему беседы Рерихов с Учителями довольно долгое время имели спиритический антураж. В то время у них еще не было своего собственного способа общения с Учителями, он появился позже, в 1922–1923 годах. Этот метод общения основывался на способностях телепатии, ясновидения и яснослышания, которыми в те годы Елена Ивановна и Николай Константинович еще не владели в полной мере. А спиритизм, как хорошо известная всем в ту эпоху практика, имел уже сложившиеся способы передачи информации. Махатмы все это учитывали, и поскольку в ту пору у Них просто не было других способов осуществления регулярного и двустороннего общения со своими будущими сотрудниками, Они воспользовались системой передачи сообщений, существующей в спиритизме, зная, что Рерихи, как и все их современники, изредка участвовали в спиритических сеансах.

При рассмотрении первых контактов Рерихов с Учителями во время сеансов у читателя может возникнуть вопрос: почему Махатмы не нашли возможность встретиться с Рерихами в Лондоне еще раз и прямо сообщить им, что Они и есть те самые Учителя, встретиться с которыми давно мечтали Рерихи? Известно, что Е.П. Блаватская встретила своего Учителя в Гайд-парке[228] и имела с Ним беседу, в ходе которой ей в общих чертах была раскрыта ее будущая духовная миссия. Но из учения Агни-Йоги известно, что путь духовного познания (в том числе и начала общения с Учителем) у каждого человека индивидуален; в данном процессе не существует общих стандартов.

Кроме того, даже если бы встреча Елены Ивановны с Учителями в Гайд-парке завершилась знакомством и беседой с Ними, в ходе которой ей могли бы быть объяснены многие обстоятельства, – и после этой встречи Рерихам все равно предстояло бы искать духовные способы общения с Учителями на расстоянии. Так что принятая в спиритизме форма получения информации при помощи стуков оказалась в данной ситуации кстати.

Следует отметить, что обстоятельства начала общения Рерихов с Учителями могут – опять-таки косвенно – свидетельствовать о том, что краткая встреча Елены Ивановны с Учителями в Гайд-парке осталась единственной[229]; другой встречи и более подробной беседы так и не произошло, в результате чего Рерихам пришлось почти наугад искать способы общения с Учителями.

Как бы то ни было, под видом спиритизма Рерихам – неожиданно для них самих – открылось то, к чему они так долго стремились: возможность сознательного и регулярного общения с Учителями. Те, к кому Рерихи так упорно и горячо стремились все эти годы, от кого давно получали интуитивные прозрения и послания, наконец-то «заговорили» с ними…

И сразу же продемонстрировали своим будущим сотрудникам некоторые закономерности Тонкого мира, весьма отличающиеся от законов физического плана бытия.

Примечателен тот факт, что Махатмы не торопились сообщить Рерихам сразу все о том, кто Они, на каком плане бытия находятся, являются ли Они духами или живыми людьми. Учитель М. вводил своих будущих учеников в общение с Ним постепенно, возможно, упражняя таким образом их интуицию.

О том, как происходили у Рерихов первые сеансы общения с Учителями, мы можем судить по воспоминаниям одного из непосредственных участников этих встреч, Владимира Шибаева, будущего секретаря Н. Рериха.

Как вспоминает В. Шибаев, вечером 2 июня он был приглашен к Рерихам, в дом на Квинсгэттерас, 25. Он, как обычно, беседовал с Юрием по различным научным вопросам, сидя в его комнате. До этого дня Шибаев не знал об их спиритических экспериментах. Не знал он и о том, что Рерихи ранее попросили своих руководителей позволить ему участвовать в их опытах. Учителя согласились, и Рерихи предложили Шибаеву поучаствовать в очередном сеансе. Вот как он описывает увиденное: «В комнате был полный свет[230], и я ясно видел, что всякая возможность обмана была исключена. Столик нервно вздрагивал и подскакивал, и когда его спросили, кто это <…>, Учителя ли? – то столик подскочил и ударил один раз.

Потом было последовательное сообщение букв. А именно, один из присутствующих называл в беспрерывном порядке алфавит, и когда произносилась нужная буква, то следовал стук.

Так было собрано несколько фраз, не относившихся ко мне, пока вдруг мадам Рерих не спросила, можно ли узнать имя моего учителя[231]. “Да!” Собрали буквы: “Сарти! Итальянец! Жил в Пезаро в 1350 году по Р.Х.”.

Затем была фраза: “Мы послали его седьмым!” – “Кто? Учителя ли?” – “Да!” – “Тогда его можно пригласить завтра вечером на физический сеанс[232]?” – “Да!”»[233].

Далее Рерихи спросили, можно ли показать В.А. Шибаеву вещи, материализованные на предыдущих сеансах, и получили на это утвердительный ответ. Когда же к Учителям обратились с просьбой дать жизненный совет Владимиру Анатольевичу, то в ответ по алфавиту собрали: «Пусть углубляется мыслью в строение мира!»[234].

Как вспоминал Шибаев, потом участники сеанса пошли в другую комнату, в которой ему показали предметы, материализованные во время последнего сеанса: монеты, крестик и т. д. Затем Николай Константинович показал Шибаеву нарисованные им – как выразился Шибаев, «медиумически» – портреты Учителей. В этот же вечер Владимир Анатольевич воочию увидел и сам процесс этого «медиумического»[235] рисования. Как он пишет, Николай Константинович «…сел в освещенной комнате, отвернул голову и, закрыв лицо левой рукой, как бы задремал, а в правой руке он держал карандаш над бумагой. Потом он начал рисовать в левом углу, усиленно чертя в одном месте, нарисовал итальянскую голову и закончил буквой “S” и спиралью… Потом он нарисовал еще одну голову святого и затем – две головы над книгой.

Потом мы все пошли опять консультировать маленький столик. Положили первый рисунок на стол. “Для кого он?” И вдруг столик углом резко приблизился ко мне. Второй тоже для меня. Третий для Юрия Николаевича.

“Можно спросить, кто первый учитель?” – “Да!” – “А можно спросить, кто второй?” Два раза: “Нет!” – “А третий кто?” Стол придвинулся к Юрию Николаевичу”[236]».

После еще нескольких вопросов и ответов столик передал Владимиру Шибаеву просьбу Учителей передать книгу Н.К. Рериха с рисунками, сделанными им во время сеанса, одному из деятелей теософского движения в Лондоне господину Вадье, в то время бывшему сподвижником А. Безант.

Аллал-Минг. Рисунок Н.К. Рериха

После этого все пошли пить чай. «Стол там был дубовый, – продолжает свой рассказ Шибаев, – такой громадный, что я не мог сдвинуть его с места. С большим усилием я мог лишь приподнять его за край. После чая мы все слегка положили руки на него, под скатерть, и он весь запрыгал и задвигался, как будто бумажный. Попросили стучать. Спустя три минуты с моего края под столом послышались ясные стуки. Потом мы попросили стучать в такт марша. И действительно, последовал марш. Вдруг мы увидели, что уже час ночи. Спросили, опоздал ли я в подземку. “Да!” – “На автобус?” – “Да!” – “Идти пешком?” – “Нет!” – “Взять такси?” – “Да”!»[237].

Так закончился первый сеанс, в котором принял участие В.А. Шибаев.

Во время последующих сеансов, происходивших в 1919–1920 годах, Шибаеву было сообщено, что он может стать сотрудником Н.К. Рериха, его личным секретарем («Пойдешь секретарем» – было сказано ему). Как уже говорилось, В.А. Шибаев принял этот совет.

Рассказ о начале общения Рерихов с Учителями был бы неполным, если бы мы не упомянули о многочисленных феноменальных проявлениях, происходивших на их сеансах. Во время своих необычных бесед с Махатмами Елена и Николай Рерихи стали свидетелями таких явлений, которые иначе как чудесами назвать было трудно. Зинаида Фосдик вспоминала, как Елена Ивановна рассказывала ей о необычных проявлениях, которые были у них в Лондоне во время сеансов: «Говорит (речь идет о Е.И.Р. – Авт.), какие изумительные сеансы у них были, с манифестациями[238]». Эти «манифестации» состояли в основном в телекинезе – паранормальном перемещении предметов в пространстве, а также в материализации различных предметов во время сеансов.

Елена Ивановна также говорила З. Фосдик, что такое обилие феноменальных проявлений происходило на сеансах из-за присутствия в то время в Лондоне Учителей и воздействия Их духовной энергии на относительно близком расстоянии. «<…> Е.И. рассказала, какие поразительные физические явления сопровождали их первые лондонские сеансы, – писала Зинаида Григорьевна. – На головы сидящих падал дождь спичек, монеты, носовые платки, по комнате летали металлические предметы, никогда никого не зацепляя и не причиняя вреда, ковры срывались с места и летали над головами, столик, без прикосновения к нему, сам двигался; всем были даны монеты-талисманы. Сидели[239] они с утра до вечера, до поздней ночи, давалось дивное Учение, рисунки, в общем, было проявление громадной силы»[240].

В другом месте своих воспоминаний З. Фосдик пишет, что на нескольких сеансах наблюдались даже случаи левитации: один из участников очередной встречи, сидевший в кресле, вместе со своим массивным креслом поднялся на воздух. В другой раз к потолку взмыл тяжелый стол, за которым собирались участники сеансов.

Какой смысл Учителя вкладывали в демонстрацию всех этих феноменальных проявлений? Делалось ли это только для того, чтобы заинтересовать Рерихов проявлениями Тонкого мира еще больше?

В дневнике Рерихов есть запись (позднее вошедшая в одну из книг Агни-Йоги), которую можно считать ответом на этот вопрос. О феноменальном аспекте Тонкого мира и роли этого аспекта в познании иного плана бытия Рерихам было сказано:

Примечания

1

Фосдик З.Г. Мои Учителя. Встречи с Рерихами. (По страницам дневника: 1922–1934.) М., 1998.

2

См. библиографию. – Прим. авт.

3

Агни-Йога с комментариями. В 2 т. М., 2010.

4

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. Новосибирск, 1994.

5

Иерархия, 24.

6

Рериховская энциклопедия. http://www.roerich-encyclopedia.facets.ru/analiz.html

7

Иванов М.А. Родословная Елены Ивановны Рерих // Утренняя звезда. № 2–3, 1994–1997. М.: МЦР, 1997. С. 362–374.

8

Рерих Е.И. Сны и видения // Рерих Е.И. У порога Нового мира. М., 1994. С. 24.

9

Рерих Е.И. Сны и видения // Рерих Е.И. У порога Нового мира. М., 1994. С. 24.

10

Рерих Н.К. Еще радости // Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. М., 1995. С. 275.

11

Фосдик З.Г., 30.08.28.

12

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 29.

13

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 29.

14

В автобиографическом очерке «Сны и видения» Е.И. Рерих описывала свою жизнь от третьего лица. – Прим. авт.

15

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 25.

16

Название картины («The Last of Atlantis») иногда переводится как «Последние дни Атлантиды». – Прим. авт.

17

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 25.

18

Там же. С. 25–26.

19

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 26.

20

Там же. С. 53.

21

Дневник, 10.05.21.

22

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 25.

23

Иерархия, 24.

24

Сердца. – Прим. Е.И. Рерих. Речь идет об энергетическом центре сердца. – Прим. авт.

25

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 26.

26

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 31.

27

Там же. С. 31–32.

28

Фосдик З.Г., 16.07.22.

29

То есть Елена Ивановна. – Прим. авт.

30

Махатму Морию, духовного Учителя семьи Рерих. – Прим. авт.

31

В дневниковых записях и письмах Е.И. Рерих писала местоимения, связанные с Учителями, с прописной буквы. Данная особенность сохранена и в настоящей работе. – Прим. авт.

32

Фосдик З.Г., 16.07.22.

33

Фосдик З.Г., 05.08.22.

34

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 32–33.

35

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 28.

36

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 27.

37

Там же. С. 29.

38

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 30.

39

Знаки Агни-Йоги, 457.

40

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 33.

41

Фосдик З.Г., 31.07.22.

42

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 33.

43

Фосдик З.Г., 13.07.22.

44

Фосдик З.Г.,11.08.22.

45

Рерих Н.К. Памятный день // Рерих Н.К. Листы дневника. Том 3. С. 370.

46

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 32.

47

Бхикшу (санскр.) – нищие или нищенствующие; так называл Будда своих учеников-монахов. – Прим. авт.

48

Фосдик З.Г., 16.07.22.

49

Фосдик З.Г., 18.07.22.

50

Там же.

51

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 31.

52

Сердце, 489.

53

Фосдик З.Г., 16.07.22.

54

Надземное, 21.

55

Листы Сада Мории. Книга вторая. «Озарение». Часть 2. VII, 14.

56

Надземное, 928.

57

Урусвати («Свет Утренней Звезды» или «Утренняя Звезда») – духовное имя Е.И. Рерих в гималайском Братстве Адептов. – Прим. авт.

58

Имеется в виду новое воплощение, новое физическое тело. – Прим. авт.

59

Надземное, 21.

60

Фосдик З.Г., 16.07.22.

61

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 34.

62

Рерих Е.И. Из письма от 22.02.36.

63

Фосдик З.Г., 10.11.28.

64

Фосдик З.Г., 18.07.22.

65

Там же, 02.09.28.

66

Фосдик З.Г., 30.08.28.

67

Там же, 16.07.22.

68

Цит. по: Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. Новосибирск, 1994. С. 25–26.

69

Фосдик З.Г., 30.08.28.

70

По словам З. Фосдик, Елена Ивановна «…всегда сомневалась в себе, начиная с раннего детства, отчего жестоко страдала» (Фосдик З.Г., 21.09.28). Когда Елена Ивановна смогла посмотреть на свою жизнь в ретроспективе прошлых воплощений, выяснилось, что Екатерина Васильевна была ее матерью и в нескольких предыдущих жизнях и так же не понимала свою дочь и не питала к ней настоящей любви. (Фосдик З.Г., 30.08.28).

71

Цит. по: Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 27–28.

72

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 53.

73

Беликов П.Ф., Князева В.П. Николай Константинович Рерих. Самара, 1996. С. 41.

74

Цит. по: Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 29–30.

75

Фосдик З.Г., 05.08.22.

76

Там же, 02.09.28.

77

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 54.

78

Фосдик З.Г., 02.09.28.

79

Беликов П.Ф., Князева В.П. Николай Константинович Рерих. Самара, 1996. С. 42.

80

Фосдик З.Г., 02.09.28.

81

Фосдик З.Г., 18.07.22.

82

Фосдик З.Г., 02.09.28.

83

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 35–36.

84

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 36.

85

Фосдик З.Г., 02.09.28.

86

Праздник Вознесения отмечается на сороковой день после Пасхи. – Прим. авт.

87

Н.К. Рерих получил должность секретаря школы ОПХ. Великая княгиня Мария Николаевна была одной из главных покровительниц школы ОПХ. – Прим. авт.

88

Фосдик З.Г., 02.09.28.

89

Фосдик З.Г., 02.09.28.

90

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 30.

91

Листы Сада Мории. Книга первая. «Зов» // Агни-Йога с комментариями. В 2 т. Том 1. М., 2012. С. 64.

92

Рерих Е.И. Из письма от 27.06.35.

93

Рерих Е.И. Сны видения // Рерих Е.И. У порога Нового мира. С. 37.

94

ЦГИА СПб. Цит. по: Рериховский вестник. Выпуск 5. Извара – Санкт-Петербург – Москва, 1922. С. 6–7.

95

Арендт А.А. О Юрии Николаевиче Рерихе // Воспоминания о Юрии Николаевиче Рерихе. По материалам конференции в Новосибирске, посвященной 90-летию со дня рождения Юрия Николаевича Рериха. Новосибирск, Сибирское Рериховское общество. 1994. http://log-in.ru/books/vospominaniya-o-yu-n-rerikhe-kollektiv-avtorov-raznoe/

96

Чистая доска (лат.) – Прим. авт.

97

Рерих Е.И. Из письма от 25.02.53.

98

Братство. Часть 2, 425.

99

Рерих Е.И. Из письма от 23.03.29.

100

Фосдик З.Г., 11.08.22.

101

Братство. Часть 1, 177.

102

Аум, 522.

103

Рерих Е.И. Из письма от 23.10.37.

104

Братство. Часть 1, 152.

105

Рерих Е.И. Из письма от 25.02.53.

106

Там же. Из письма от 21.08.31.

107

Рерих Н.К. Ко времени // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 1. М., 1995. С. 435.

108

Мир Огненный. Часть 1, 264.

109

Рерих С.Н. Из выступления в Ленинградском Доме ученых 20.01.1975 г. Цит. по: Беликов П.Ф. Святослав Рерих. Жизнь и творчество. М., 1994. С. 22.

110

Цит. по: Будникова Ю.Ю. Ю.Н. Рерих. К 50-летию возвращения на родину. http://www.lomonosov.org/aspects/fouraspects201405.html

111

ОР ГТГ. Ф. 44, № 192.

112

Рерих С.Н. Из выступления в Ленинградском Доме ученых 20.01.1975 г. Цит. по: Беликов П.Ф. Святослав Рерих. Жизнь и творчество. М., 1994. С. 22.

113

Рерих Е.И. Из письма от 06.06.35.

114

Людмила и Ираида Богдановы – помощницы по хозяйству, долгое время жившие с семьей Рерихов и вернувшиеся в Россию в 1957 году вместе с Ю.Н. Рерихом. – Прим. авт.

115

Рудзите И. Жизнь Ю.Н. Рериха – путь труда на Общее Благо // Ю.Н. Рерих. Материалы юбилейной конференции. М.: МЦР, 1994.

116

Мы имеем в виду прежде всего протодиакона А. Кураева, утверждающего, будто Рерихи изменили вере своих отцов, перешли в буддизм или, еще хлеще, придумали какую-то сатанинскую религию. – Прим. авт.

117

Рерих Е.И. Из письма от 25.02.53.

118

Рерих Н.К. Три меча // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2. М., 1995. С. 99.

119

Рерих Н.К. Чутким сердцам // Листы дневника. Т. 1. М., 1995. С. 227–228.

120

Рерих Н.К. Литва // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2. С. 36.

121

Рерих Н.К. Латвия // Там же. С. 73.

122

П. Сюзор был председателем финансовой комиссии ОПХ. – Прим. авт.

123

Фосдик З.Г., 09.03.30.

124

Рерих Н.К. Нужда // Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. С. 252.

125

Фосдик З.Г., 14.03.23.

126

Фосдик З.Г., 18.07.22.

127

Фосдик З.Г., 06.10.29.

128

Цит. по: Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 67–68.

129

В счет жалованья Н.К. Рериха, как пояснял в своей книге П.Ф. Беликов, также цитировавший это письмо. – Прим. авт.

130

Рерих Н.К. Лада. Письма Елене Рерих. М., 2011. С. 417.

131

Рерих Н.К. Еще гибель // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2. С. 278.

132

Рерих Н.К. Собирательство // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2. С. 113.

133

Там же.

134

Рерих Н.К. Собрания // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 3. С. 283.

135

Там же.

136

Цит. по: Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 31.

137

Рерих Н.К. Собрания // Там же.

138

Так называл Н.К. Рерих Елену Ивановну. – Прим. авт.

139

Рерих Н.К. Западни //Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2. С. 127–128.

140

Рерих Е.И. Из письма от 21 июня [1909] // Рерих Н.К. Лада. М., 2011. С. 421.

141

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 39.

142

Фосдик З.Г., 18.07.22.

143

Рерих Е.И. Из письма от [13 июня 1913] // Рерих Н.К. Лада. С. 422.

144

Муличкой Елена Ивановна ласково называла свою мать. – Прим. авт.

145

Рерих Е.И. Из письма б/д., середина июня 1913 // Рерих Н.К. Лада. С. 423.

146

Рерих Е.И. Из письма от [21 июня 1913] // Рерих Н.К. Лада. С. 425–426.

147

Рерих Е.И. Из письма от [23 июня 1913] // Рерих Н.К. Лада. С. 426.

148

Дневник, 04.07.21.

149

Фосдик З.Г., 19.08.26.

150

Рерих Е.И. Из письма от 07.01.37.

151

Сердце, 587.

152

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 81.

153

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 55.

154

Рерих Н.К. Лада. С. 85–86.

155

Рерих Н.К. Бывшее и будущее // Рерих Н.К. Знак эры. М., 2002. С. 204.

156

П. Беликов в своей книге отметил, что в данном эпизоде узнается событие, произошедшее с Еленой Ивановной сразу после переезда Рерихов в дом на Мойке в 1906 году (Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 88).

157

Рерих Н.К. Вехи // Рерих Н.К. Знак эры. М., 2002. С. 418.

158

Речь шла о ценных бумагах, скорее всего акциях. – Прим. ред.

159

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 40.

160

Там же.

161

Там же. С. 39.

162

Там же. С. 29.

163

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 43–44.

164

Рерих Е.И. Сны и видения // Рерих Е.И. У порога Нового мира. С. 44.

165

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 38.

166

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 41.

167

Рерих Н.К. «Алтай – Гималаи». М., 2011. 19 мая.

168

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 45.

169

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 41–42.

170

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 92.

171

Рерих Н.К. Держава Света // Рерих Н.К. Знак эры. М., 2010. С. 484.

172

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 89.

173

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 91.

174

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 96.

175

Там же. С. 98.

176

Как потом сообщил Учитель Рерихам, правильное написание этого имени было: А-Лал-Минг. Но поскольку в современной литературе чаще употребляется вариант Аллал-Минг, то именно он и будет использоваться в данной работе. – Прим. авт.

177

Так именовали Рерихов их духовные Учителя. – Прим. авт.

178

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 100.

179

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 101.

180

Там же. С. 99.

181

Беликов П.Ф., Князева В.П. Николай Константинович Рерих. Самара, 1996. С. 110.

182

Там же. С. 103.

183

Беликов П.Ф., Князева В.П. Николай Константинович Рерих. С. 104.

184

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 131.

185

Цит. по: Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 143.

186

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 144.

187

Рерих Н.К. Пламя // Рерих Н.К. Врата в будущее. М., 2010. С. 202.

188

Беликов П.Ф. Там же.

189

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 135–136.

190

Там же. С. 141.

191

Эта картина называется также «Похитители огня». – Прим. авт.

192

1947 год – год смерти Н.К. Рериха. – Прим. авт.

193

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 142.

194

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 145.

195

Грани Агни Йоги. Том 6, 144.

196

Фосдик З.Г., 15.04.23.

197

Иванов В.Н. Рерих – художник-мыслитель // Рерих: жизнь, творчество, миссия. М., 2007. С. 315.

198

В выставке принимали участие художники всех стран, выходивших к Балтике. – Прим. ред.

199

Рерих Н.К. Четверть века // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 3. С. 262.

200

Рерих Н.К. Тагор и Толстой // Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 2. С. 93.

201

Шибаев В.А. Из воспоминаний очевидца // Рерих: жизнь, творчество, миссия. С. 76–77.

202

Впоследствии об этом обстоятельстве той встречи Учитель скажет Елене Ивановне: «Урусвати помнит, как при первой встрече с Нами остальные прохожие как бы рассеялись. Справедливо предположить, что это было следствием Нашего мысленного приказа» (Надземное, 127). – Прим. авт.

203

Фосдик З.Г. Из воспоминаний // Фосдик З.Г. Мои Учителя. М., 1998. С. 701.

204

Дневник, 06.07.21.

205

Беликов П.Ф. Рерих. Опыт духовной биографии. С. 158.

206

Дневник, 22.03.23.

207

В дневнике Рерихов записаны слова Учителя: «Дух Урусвати мучим явлением Учителя в Лондоне, но первый призыв был в Петрограде» (Дневник, 12.10.21).

208

Фосдик З.Г., 30.08.28.

209

Речь идет о том, где останавливались Учителя во время их приезда в Лондон из Индии. – Прим. авт.

210

Дневник, 18.11.24.

211

Рерих Н.К. Со-роковой год. Рерих Н.К. Листы дневника. Том 2. С. 302.

212

Дневник, 10.12.25.

213

Дневник, 21.07.23.

214

Так З. Фосдик называла открытие центров. – Прим. авт.

215

Фосдик З.Г., 01.09.28.

216

Дневник, 18.03.22.

217

Область межбровья, или «третьего глаза». – Прим. авт.

218

Рерих Е.И. Сны и видения // У порога Нового мира. С. 45.

219

Там же. С. 47.

220

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 46.

221

Фосдик З.Г., 18.07.22.

222

Фосдик З.Г., 26.09.22.

223

Рерих Е.И. Сны и видения // Там же. С. 47.

224

Фосдик З.Г., 07.10.28.

225

Шибаев В.А. Вечер с Рерихами // Фосдик З.Г. Мои Учителя. М., 1998. С. 691.

226

Опять-таки при условии, что эти стуки были не поддельными и исходили не от самих спиритов, а от развоплощенных сущностей иного мира. И во времена Е.П. Блаватской, и позднее многие платные медиумы, проводившие спиритические сеансы, попросту обманывали участников сеансов, и необычные феномены (в том числе стуки), которые имели место на данных сеансах, на самом деле производились не духами, а ими самими. – Прим. авт.

227

Дневник, 07.11.22.

228

До этого она не раз видела своего Учителя в астральном облике. – Прим. авт.

229

В случае, если верна информация о том, что Рерихи начали проводить самостоятельные спиритические сеансы уже после встречи Е.И. Рерих с Учителями в Гайд-парке, а не до этой встречи. – Прим. авт.

230

В те годы спиритические сеансы проводились, как правило, в темноте. – Прим. авт.

231

Имеется в виду земной учитель В. Шибаева в его прошлом воплощении. – Прим. ред.

232

Как можно заключить из дальнейшего повествования, физическими сеансами Рерихи, вероятно, называли сеансы, во время которых происходила материализация различных предметов. – Прим. авт.

233

Шибаев В.А. Вечер с Рерихами // Фосдик З.Г. Мои Учителя. Приложение. С. 691.

234

Шибаев В.А. Вечер с Рерихами // Там же. С. 692.

235

В действительности это было рисование под Лучом, т. е. под духовным воздействием Учителя. В то время ни Рерихи, ни их Учитель еще не выработали понятийного аппарата, адекватно поясняющего психодуховную сущность подобных явлений. – Прим. авт.

236

Шибаев В.А. Там же. С. 693.

237

Шибаев В.А. Там же. С. 692–693.

238

Манифестациями в то время называли материализации и другие необычные явления во время сеансов. – Прим. авт.

239

Так и Рерихи, и З. Фосдик называли участие в сеансах общения, имея в виду сидение за столом, за которым проводились сеансы. – Прим. авт.

240

Фосдик З.Г., 29.04.23.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.