Тайник на Эльбе

Несколько позже поступили данные от дешифровальщиков. Запись и в самом деле оказалась шифрованной. Её разгадали без особого труда. Текст гласил: «Прибыл благополучно. Жду посыльного с грузом».

— С грузом, — задумчиво повторил Азизов. Внезапно он встал, повысил голос: — А не думаете ли вы, майор, что вся эта история с найденной газетой и шифрованным текстом — чепуха? Да, да — чепуха, и ничего больше. Он-то надеялся, что скушаем и это.

— Он?

— Седобородый.

— Полагаете, газета его?

— Сегодня я вновь внимательно изучил рапорта сотрудников, которые сопровождали Щуко от места, где он приземлился на парашюте, до нашего города. Прочтите на досуге, интересно. Щуко раза три мастерски околпачил офицеров на контрольно-пропускных пунктах. А они народ бывалый, многое видели. И вот сейчас меня хотят уверить в том, что этот опытный агент сунул себе в чемодан газету с шифрованным текстом. Какая чепуха!

— И ведь зашифровано-то не так чтобы очень уж ловко, — задумчиво проговорил Семин. — Это чтобы мы не слишком трудились…

Через день полковник Азизов и майор Семин направились в больницу, где лежал арестованный Щуко.

Войдя в палату, Азизов огляделся. Чистенькая, с ковриком у кровати и тумбочкой, она ничем бы не отличалась от помещений для больных в обычных лечебных учреждениях, если бы не часовой у двери и другой — за окном.

Полковник придвинул к кровати табурет, сел. Семин устроился рядом, неторопливо отщелкнул замки портфеля.

— Приступим, — сказал Азизов. — Арестованный Щуко, мы пришли допросить вас. Задаю первый вопрос…

Щуко приподнялся на локте.

— Но меня уже допрашивали. Я все сказал.

— Задаю вам вопрос, — повторил Азизов. — Скажите, арестованный Щуко, есть ли у вас враг в Баку? — Он усмехнулся. — Конечно, мыс майором и те, что арестовали вас, а потом поймали при попытке к бегству, — все мы не в счёт. Личный, так сказать, враг у вас имеется?

— Нет. — Арестованный закрыл глаза, откинулся на подушку. — Никаких врагов у меня нет. И оставьте меня в покое. Я признался, подписал, что требовалось. Судите — воля ваша, наказывайте по закону.

— За воровство? Точнее, за мелкую карманную кражу? — В голосе Азизова звучала такая откровенная ирония, что Щуко смолк и напряжённо поджал губы. — Хочу предупредить, — продолжал Азизов. — Вас допрашивают офицеры госбезопасности.

Арестованный молчал. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и только большой кадык пульсировал в горле, под тонкой кожей, будто Щуко хотел проглотить что-то и не мог.

— Значит, непонятно, — резюмировал Азизов. — А раз так, надо пояснить. Вас встречали, когда вы изволили выпрыгнуть на парашюте и приземлялись.

Азизов взял у Семина пачку фотографий, стал перебирать их.

— Пожалуйста. Вот — вы закапываете парашют… Ещё фото: садитесь в поезд, и у вас проверяют документы… А это вы уже в Баку.

Разговаривая, Азизов одну за другой передавал Щуко карточки. Тот молча рассматривал их.

— Некоторые фотографии заставили нас потрудиться — было темновато. Но ради вас постарались — как видите, снимки получились неплохие.

Азизов собрал карточки, отбросил в сторону.

— Ну, рассказывайте.

Щуко с усилием повернулся к кровати.

— Я вас не понимаю, гражданин начальник. Путаете вы что-то. Пришить мне дело хотите. А не выйдет.

— Рассказывайте, — повторил Азизов, не меняя ровного, спокойного тона.

— Вор я, — сказал Щуко. — Вор, понимаете? И точка.

— Точку успеем поставить, — проговорил Азизов. Он взял у Семина конверт. — Сообщаю, что в вашей комнате, той самой, которую вы снимали у вдовы Суховой… Так, кажется, её фамилия?

— Сухова, — кивнул Семин.

— Так вот, в этой квартире, в вашей комнате был произведён обыск. И в принадлежащем вам чемодане найдена газета. Вот она. А это протокол обыска, подписанный понятыми.

Щуко пожал плечами.

— Возможно. Человек я грамотный, газеты почитываю. Даже книжками балуюсь.

— Но на газете шифрованная запись!

Щуко удивлённо шевельнулся, и это не укрылось от следователей.

— Запись, — повторил Азизов, — вот поглядите.

Он развернул газету, показал арестованному.

— Не моя, — быстро сказал Щуко. — Первый раз её вижу. И писал не я. Проверяйте почерк — не я.

Азизов, словно не слыша, продолжал:

— Запись расшифровали. Она гласит: «Прибыл благополучно. Жду посыльного с грузом». Вот, можете поглядеть сами. Это — запись, а это

— ключ к шифру. Так-то, арестованный Щуко.

— Гражданин следователь, — Щуко сел в кровати, схватился за голову, — правду вам говорю: в глаза не видел этой газеты!

В дверь постучали. Азизов недовольно обернулся. Семин встал и отпер. Минуту он слушал кого-то, стоявшего за дверью, затем вернулся.

— Вас, товарищ полковник, — сказал он.

Азизов вышел. В коридоре стоял сотрудник.

— Товарищ полковник, только что сообщили: в маленьком селении, вот здесь, — сотрудник, развернул карту и показал, — обнаружен труп старика. Умер дома. Внезапная смерть. Кажется, сердце. При осмотре помещения наткнулись на ход в подполье. Там нащупали тайничок и в нем

— приёмно-передающую радиостанцию большого радиуса действия. Питание подключено — станцией недавно пользовались. Старик был…

Азизов прервал сотрудника:

— Вызывайте машину. И звоните, чтобы ничего не трогали. Пошлите на место экспертов, фотографа. Мы выезжаем.

Он вернулся в палату, задал арестованному ещё несколько вопросов. Не получив на них ответа, прекратил допрос.

Десять минут спустя Азизов и Семин мчались в автомобиле к маленькому селению на берегу моря.

3

Умерший лежал ничком на полу, подогнув ногу — будто полз. Он был в нижнем бельё. Кровать находилась в сильном беспорядке — тюфяк съехал набок, обнажив часть ржавой сетки, простыня и одеяло были скомканы, подушка валялась на полу.

Все это тотчас же отметили Азизов и Семин. Они внимательно оглядели комнату, прошлись по ней, осмотрели запоры на окнах.

— Когда наступила смерть? — спросил полковник дежурившего в помещении сотрудника.

— Труп обнаружили в начале восьмого утра. У соседей есть корова, и старик ежедневно брал молоко. Приносила его девочка, соседская дочка. Она пришла и сегодня…

— Понятно, — перебил Азизов. — Как обнаружили рацию?

— Врачу, который прибыл констатировать смерть, показалось странным: на столе раскрытый Коран, рядом лист бумаги с группой цифр. Война, люди насторожены, вот он и дал знать… Мы приехали, вызвали специалистов.

— Кораном пользовались, чтобы зашифровать сообщение?

— Так точно. Видимо, старик работал, почувствовал себя плохо, прилёг; ему стало хуже, пополз к окну. Не добрался…

— Причина смерти?

— Паралич сердца… Так вот, обнаружив шифровку, стали искать средства связи. Тогда-то и нащупали лаз в подполье и тайничок.

Азизов не дослушал. Семин, разглядывавший что-то в углу, обернулся, кивком подозвал начальника. Полковник подошёл и увидел на вешалке каракулевую папаху.

— Коричневая, — сказал Семин.

Азизов кивнул.

— А… синий костюм? — Он беспокойно оглянулся.

Семин прошёл к гардеробу, который находился в противоположном конце комнаты, отпер дверцу.

— Есть?

— Есть.

— Карманы! — сказал Азизов.

Семин обыскал одежду. Из внутреннего кармана висевшей на спинке стула тужурки он извлёк и передал полковнику жёлтый замшевый бумажник.

Азизов вздохнул.

— Хорошо, — сказал он. — Распорядитесь, чтобы сюда для опознания трупа были доставлены вдова Сухова и заведующий чайханой.

— Ясно. — Семин вышел.

Азизов подошёл к подоконнику, уселся, достал папиросы и закурил. Несколько минут он находился в раздумье, вертя в руках обожжённую спичку, потом, видимо приняв решение, подозвал сотрудника.

— Фотограф?

— На месте, товарищ полковник.

— Слушайте внимательно… лучше запишите, это очень важно. Значит, так: наденьте на покойника сорочку, синий шевиотовый костюм, что висит в шкафу, и вон ту папаху, на вешалке, видите?… Затем посадите его на стул и сфотографируйте. С нескольких ракурсов. Он должен быть как живой.

— Понятно, товарищ полковник.

Азизов поглядел на часы.

— Потом положите Покойника на пол, в прежней позе. Снимки и протокол осмотра места происшествия с заключением судебно-медицинской экспертизы жду в два часа дня.

— Ясно. — Сотрудник торопливо заканчивал запись.

В середине дня Азизов и Семин вновь отправились в больницу.

Азизов продолжал допрос.

— Арестованный Щуко, занимаясь важным делом, я не раз спрашивал себя: почему кому-то вздумалось пристать к вам в трамвае, обвинить в краже, поднять скандал, вызвать милицию?

— Но я же вытащил бумажник!

— На минуту согласимся с этим. Допустим, что вы говорите правду и действительно совершили кражу. Но вот ведь как странно ведёт себя потерпевший. То он вопит на весь трамвай и, вцепившись в вас, тащит в милицию, то вдруг исчезает, когда вас арестовали. Чем вы объясните, что потерпевший не явился в отделение милиции?

— Не знаю.

Азизов вынул только что доставленную фотографию Седобородого, протянул арестованному.

— Он?

— Да, — сказал Щуко, — это тот самый человек, у которого я украл бумажник.

— Рад, что узнали его. А теперь не хотите ли, чтобы я объяснил, почему он сбежал?

Щуко молчал.

Азизов переглянулся с Семиным. Тот достал из портфеля фотографии десятка мужчин, разложил в ряд на двух сдвинутых перед кроватью табуретах, прошёл к двери.

— Введите гражданку Сухову.

В комнату вошла квартирная хозяйка Щуко.

— Вы знаете эту женщину? — спросил Азизов.

— Да.

— Вы снимали у неё комнату?

— Да.

— Ну, а вы, гражданка Сухова? Знаком вам этот человек?

Сухова подтвердила: это тот самый гражданин, который временно у неё поселился.

— Скажите, гражданка Сухова, к вам приходили в тот день, когда вы последний раз видели своего жильца?

— Ко мне — нет.

— А к кому?

— К нему. — Сухова показала пальцем на лежащего.

— Кто именно приходил?

— Старик какой-то.

— Когда?

— Утром. Часов в одиннадцать.

— Заметьте, Щуко. — Азизов сделал паузу. — Приходил в одиннадцать часов, то есть тотчас же после того, как вас отправили в отделение милиции. — Он вновь обратился к женщине: — И что же произошло дальше?

— Старик попросился в комнату жильца, сказал, что должен написать записку своему дружку. Ну, я и впустила…

— Впустили куда? Говорите точнее.

— Впустила того старика в комнату гражданина Щуко.

— Давайте уточним: старик сам просился в комнату Щуко?

— Сам… Ну, вошёл он, сел за стол, принялся писать. А потом передумал…

— Простите, что перебиваю. Вы все время были с тем стариком? Быть может, отлучались?

— Каша у меня чуть не сгорела. Я и сбегала на минутку — прикрутить газ.

— Выходит, старик в течение минуты один находился в комнате гражданина Щуко?

— Да, не меньше минуты.

— Вы слышите, арестованный Щуко? Старик был один в вашей комнате целую минуту.

— А потом он ушёл, — продолжала Сухова. — Сказал, что после зайдёт.

— И не приходил?

— Нет.

— Какой он из себя, этот старик?

— Обыкновенный. Старый. Ну, папаха коричневого каракуля, костюм…

— Узнали бы его, если б встретили?

— Отчего не узнать.

Семин, стоявший перед табуретами с разложенными фотографиями, посторонился, указал Суховой на карточки.

— Нет ли здесь, среди этих снимков, карточки того старика?

— Вот он. — Сухова кивнула на одну из фотографий.

— Возьмите эту карточку в руки и покажите вашему квартиранту.

Женщина взяла с табурета фотографию Седобородого.

— Спасибо, — сказал Азизов. — Вы свободны, гражданка Сухова.

Семин вышел проводить женщину, вернулся, подсел к кровати.

Азизов сказал:

— Теперь, Щуко, вы, я надеюсь, поняли, почему этот человек не явился в отделение милиции. Все ещё не понимаете? Тогда объясню. Он торопился в вашу комнату, чтобы успеть подбросить в ваш чемодан вот эту газету с шифрованной записью.

— Почему? — вдруг выкрикнул Щуко, побагровев от напряжения. — Почему?!

— Потому что он такой же агент иностранной разведки. И он выдал вас. Сначала инсценировал кражу в трамвае, поднял скандал и добился того, чтобы вас схватили. Затем пробрался к вам на квартиру и подбросил газету. Расчёт простой. Коли вас задержали — будет обыск. Тогда найдут газету с шифрованной записью. Запись расшифруют, органы советской контрразведки поймут, с кем имеют дело. И уничтожат агента. То есть — вас.

Арестованный криво усмехнулся.

— Грубо работаете, гражданин следователь. Старуху купили. Этого седого — тоже. И газету подбросили. Липа, начальнички.

— Липа, говорите? — Азизов встал. — Майор Семин, вызывайте машину. — Он обернулся к Щуко: — Готовьтесь, сейчас поедем.

Щуко прищурил глаз.

— Начальничек нервничает… Уж не к старичку ли везёте? — Он указал подбородком на фотографию Седобородого.

— К нему самому. Только вряд ли это доставит вам удовольствие…

4

Машина полковника Азизова второй раз за день проделала путь от Баку до селения на берегу моря. Шофёр с конвоиром подхватили Щуко и понесли в комнату.

Там все оставалось без изменений. Только труп, лежащий на полу, был покрыт простыней.

Арестованного усадили, подставили под больную ногу скамеечку. По знаку Азизова простыню сняли и перевернули труп лицом вверх.

Щуко вскрикнул.

— Узнали, стало быть, — сказал Семин.

Полковник Азизов подозвал сотрудника.

— Принесите все, что нашли в тайнике.

Сотрудник внёс в комнату узел, поставил на стол, распаковал. Там оказалось два металлических ящика с переключателями и шкалами.

— Глядите, Щуко, — сказал Азизов, — это передатчик. А ящик поменьше — батареи к нему. Видите, провода соединены? Значит, питание подключено.

Азизов повернул рычажок. Щёлкнул фиксатор, осветилась шкала настройки рации. Вскоре в наушниках послышалось лёгкое потрескивание.

— Все в порядке, работает. — Азизов поднёс наушники к Щуко, дал послушать и выключил передатчик. — Позавчера хозяин этой рации передал вас в руки советской контрразведки, затем побывал в вашей квартире и подбросил газету с шифром. Он вернулся сюда уверенным, что вам теперь крышка. Вернулся и, включил этот передатчик. В эфир пошло сообщение о том, что вас больше не существует. Так сказать, поручение выполнено. Чьё поручение, Щуко? Очевидно, поручение ваших хозяев. Кто же ещё мог навести на вас этого старика!

Щуко сидел сгорбившись, не отрывая глаз от какой-то точки в пространстве. Он молчал. Ему не мешали. Так прошло несколько минут. Наконец он поднял голову.

— Увезите меня отсюда, — попросил он.

Вечером к Азизову явился майор Семин. Он доложил: из больницы передали, что арестованный Щуко просит прийти полковника.

— Не выдержал, — усмехнувшись, проговорил Семин.

Азизов пожал плечами.

— Он не дурак и не хочет лишить себя последнего шанса.

…Наутро Азизов и Семин направились к арестованному. Увидев их, Щуко приподнялся в постели.

— У меня вчера сломали кость ноги, гражданин следователь, — сказал он.

Азизов, опешив, смотрел на арестованного. Семин повернулся к двери, собираясь идти за врачом.

— Подождите, — остановил его Щуко, — вы не так поняли… Кость сломали врачи — рентген показал, что она стала неправильно срастаться. Сломали — потом соединили, как надо, — и снова в гипс.

Щуко откинул край одеяла и показал свежий гипсовый футляр, в котором покоилась нога.

Семин опустился на табурет. Азизов сунул руку в карман за папиросами.

— Так что же вы хотите? — спросил он.

— Я… — Щуко взволнованно облизнул губы. — Если врачи меня так… Даже рентген…

— Короче!

— Меня, значит, не расстреляют? — Щуко затаил дыхание, широко раскрытыми глазами впился в лицо Азизову.

— Этого я не знаю, арестованный Щуко, — сказал полковник. — Вашу судьбу будет решать суд. Видите ли, шпион, пойманный с поличным в военное время…

— Делаются же исключения!

— Исключения бывают. Но вы должны знать, что для этого нужны очень веские основания. Конечно, если человек чистосердечно признался и, кроме того, сообщил важный материал…

— Я расскажу все, что знаю!

— Словом, — продолжал Азизов, — если материалы следствия могут помочь советскому командованию, тогда, конечно, следствие имеет право возбудить ходатайство. Вы понимаете меня?

— Да, да, гражданин следователь… — Щуко говорил торопливо, нервно. — Спрашивайте, и я буду отвечать. Я верю вам, вы…

— Бросьте кривляться, — оборвал его Азизов. — Говорите, если у вас действительно есть что сказать.

— Спрашивайте, гражданин следователь. Я на все отвечу.

— Прежде всего фамилия, — сказал Семин. — Ваша настоящая фамилия?

— Отто Лисс.

— Других фамилий нет?

— Только эта и… Щуко.

— Немец?

— Да.

— Где проходили подготовку?

— Гамбург. Точнее, не Гамбург, а городок несколько выше по течению Эльбы.

— Какой?

— Остбург. Собственно, не сам Остбург, а усадьба близ него. Километров десять к юго-западу.

Отто Лисс подробно рассказал о школе, в которой проходил подготовку, о её руководителях, о полученном задании. Он должен был организовывать диверсии на промышленных предприятиях, в частности вывести из строя крупнейший нефтеперерабатывающий завод. Лиссу были сообщены адреса двух явок. Однако обе явки оказались проваленными. Агенту едва удалось установить это и благополучно уйти.

Азизов усмехнулся.

— За вами же наблюдали, Лисс. И о школе в Остбурге мы кое-что знаем. Словом, пока вы не сообщили ничего нового.

Лисс молчал.

— Почему вас не снабдили взрывчаткой?

— Должны прислать. Было условлено, что, как только устроюсь, свяжусь…

— Чепуха. — Азизов встал. — У вас же не было передатчика.

— Он имелся на явке.

— Быть может, у Седобородого?

— Нет, об этом человеке я никогда ничего не слыхал. Я говорю правду, гражданин следователь.

— А он. Седобородый, знал вас, и притом великолепно. Почему?

— Думаете, предал меня по заданию… оттуда?

— Вы и сами так думаете.

— Меня забрасывали дважды — во Францию и в Польшу, и оба раза удачно. — Лисс потёр лоб. — И вот теперь… Нет, ничего не понимаю! Неужели то, что вы говорите, правда? Не могу поверить…

— Да. Вас предали свои же.

— Тогда, тогда… — Лисе вдруг напрягся, вцепился руками в край одеяла. — Я раскрою вам одну тайну. Это очень важно. Я узнал о ней совершенно случайно!…

Рассказ Отто Лисса

Как я уже говорил, подготовку к выполнению задания проходил в Остбурге. Подробности вам известны. Когда все было закончено, я получил несколько свободных дней. Затем меня должен был забрать специальный самолёт.

Днём я не показывался в городе, вечером же это разрешалось. С наступлением темноты я отправлялся куда-нибудь в порт. Там много кабачков, где можно приятно провести время.

В последний перед вылетом вечер я приехал в порт в обычное время. И нос к носу столкнулся с человеком, которого знал ещё в молодости, но давно потерял из виду. То был Карл Брейер, довольно видный член НСДАП, в прошлом крейслейтер[4] одного из районов Тюрингии, затем руководитель какого-то отдела в крипо[5], а сейчас, как я узнал, штандартенфюрер[6] СС и сотрудник СД.

Мы никогда не питали друг к другу особых симпатий. Но так бывает

— два земляка, встретившись в чужом городе, всегда испытывают чувство близости. А я да и он не имели в Остбурге знакомых.

Спустя полчаса мы сидели в ночном кабаке. Бренчал пианист. Несколько пар танцевали. Мы выпили. Я посоветовал спутнику отыскать себе девицу и тоже стать в круг. Он молча указал на свою левую руку. Тут я заметил, что она странно неподвижна.

«Ушиб, — пояснил он, — сильный ушиб. Словом, не до танцев».

Я вопросительно на него поглядел, но он ничего больше не сказал.

Впрочем, скоро он стал более разговорчив; мы порядочно выпили, и Брейер стал хвастать своими делами. Он ткнул себя пальцем в грудь, на которой болтался новенький Железный крест, и заявил, что третьего дня получил его из собственных рук рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

«За что?» — спросил я.

Брейер хитро ухмыльнулся.

«Видишь ли, причин много. Но главная — это операция с архивами».

Я недоуменно пожал плечами, не понимая, о чем идёт речь. Он пояснил: в западных районах Советского Союза, так же как в Польше, Чехословакии и другие странах, оккупированных вермахтом, были созданы многочисленные отделы и отделения гестапо, абвера и СД. За время оккупации в них накопилось большое количество архивов. Ценность этих архивов огромна. Когда началась эвакуация на запад, поступило строжайшее предписание — бумаги вывезти на территорию рейха и сохранить в специально оборудованных тайниках.

«И эту операцию проводил ты?»

«Не всю… — Брейер замялся. — Словом, я вывез большой транспорт архивов из группы городов России».

«Ну, а рука? — не унимался я. — При чем здесь рука?»

Брейер не ответил.

Время бежало. Было уже далеко за полночь, а мы все пили. О повреждённой руке Брейера я больше не спрашивал — мне, собственно, это было ни к чему. Пил и чувствовал себя великолепно. Я полагал, что и он не думает ни о чем, кроме вина. Однако ошибся. Брейер, окончательно опьяневший, вдруг наклонился ко мне, обнял за плечи, зашептал:

«Веришь, я чуть было не погиб… Представь, кругом вода, чувствую, что захлёбываюсь, тону, и ничего не могу поделать, чтобы спастись…»

«Но ты же цел и невредим», — сказал я.

Брейер кивнул, налил себе полную рюмку, выпил.

«Цел, конечно, — сказал он, — но это происшествие обошлось мне недёшево. Вообрази: ты в подземном хранилище, куда сложили эти самые архивы; идут последние работы по укладке в штабеля больших, наглухо запаянных металлических ящиков; привозят новую партию груз а в обычной упаковке — дерево и бумага, его надо переложить в металлическую тару… И вдруг — грохот, крики! Старая Эльба сыграла с нами шутку — воды её протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада, и устремились к ящикам. Тогда-то я и заорал. Я был вне себя от страха. Вспоминаю об этом — и по спине ползёт холодок. Ведь если бы вода уничтожила архивы, кто-нибудь из помощников Гиммлера, присутствовавших в хранилище, разрядил бы в меня свой пистолет. Почти не соображая, я кинулся в воду и, напрягая все силы, стал вытаскивать ящики, которые только что принесли. А их уже заливали тёмные пенные струи… Там я и повредил руку».

Брейер ещё долго рассказывал о происшествии, приводил многочисленные подробности. Сболтнул он и о месте, где устроен тайник. Вы помните, Брейер говорил: «Воды протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада». Так вот, это почти на десять километров западнее Остбурга. Там лес, берег Эльбы.

Глава пятая

На рассвете с одного из подмосковных аэродромов поднялся транспортный самолёт, имея на борту двух пассажиров. Один был полковник Рыбин, другой — его помощник майор Керимов.

В тот год, когда Аскер Керимов закончил среднюю школу, ему не было ещё семнадцати лет. Свой дальнейший путь он определил твёрдо: учёба в индустриальном институте, диплом химика. Кроме того, он будет продолжать совершенствоваться в немецком языке, который изучал с детства.

И вдруг — крутой поворот в жизни. Он получил повестку из военкомата. Прибыл по вызову. Его принял подполковник — Аскер и сейчас помнит его волнистые чёрные волосы, контрастирующие с ними голубые глаза, высокий, с залысинами лоб. Подполковник оказался не военкомом, а представителем органов госбезопасности. Аскеру сделали предложение поступить в одно из специальных училищ. Он был озадачен. Стать чекистом? Он ведь ничего не умеет! Подполковник усмехнулся и пояснил, что чекистами не родятся — их воспитывают, долго и тщательно готовят.

К своему удивлению, Аскер обнаружил, что собеседник многое знает о нем — о его страсти к языкам, об увлечении футболом, даже о прыжке на парашюте с самолёта, который Аскер совершил год назад. «Но главное,

— сказал подполковник, — что серьёзен, честен, хорошо учился. — Он помолчал. — Ведь твой отец один из тех, кто устанавливал Советскую власть на Кавказе. Так кому же защищать эту власть, как не его сыну!»

Войну Аскер встретил лейтенантом, сотрудником органов госбезопасности в Баку. Затем — Москва, работа по переводам и дешифровке трофейных документов. Рапорты с настойчивой просьбой отправить на фронт. И, наконец, служба в армейской разведке.

Новая работа позволила Аскеру хорошо изучить повадки врага. Во время одной операции в ближнем тылу гитлеровцев Аскер попал к партизанам. Там оказался пленный офицер СС. Возникла мысль — воспользоваться документами гитлеровца. И Керимов был заброшен в глубокий тыл противника. Трудная операция прошла успешно. Добытые сведения помогли обезвредить группу вражеской агентуры, орудовавшей в Советском Союзе…

Сейчас Аскер вновь служил в Москве. Полковник Рыбин и он летели в Баку, чтобы на месте разобраться в некоторых вопросах, связанных с показаниями агента Отто Лисса о тайнике с архивами германской секретной службы.

Рыбин и Керимов расположились на узенькой алюминиевой лавочке, привинченной к полу кабины.

— Вздремнём, майор, — сказал полковник Рыбин. Он привалился к борту кабины, поднял воротник пальто, глубоко засунул руки в карманы — было холодно.

Рыбин был намного старше Керимова по возрасту и стажу работы в специальной службе. В памятные январские дни 1924 года, когда страна хоронила Ленина, вагоновожатый московского трамвая Орест Рыбин явился в партийную ячейку депо и положил на стол секретаря исписанный лист бумаги.

Секретарь прочитал его и молча спрятал в папку, лежавшую на краю стола. Рыбин успел заметить, что в папке уже скопилось немало бумаг, и каждая, как и принесённая им, начихалась со слова «заявление».

«Ну как? — сказал он, наклоняясь к секретарю. — Примут меня?»

«Обсудим».

«Нет, ты сейчас говори. — Рыбин зашёл за стол, опёрся на него руками. — Я теперь же знать должен».

«Обсудим», — повторил секретарь.

Секретарь и Рыбин работали в одной бригаде. Здесь же, в депо, трудились отец и старший брат Ореста. Секретарь хорошо знал всех троих, а со старым слесарем Иваном Рыбиным был в давних приятельских отношениях. Он был уверен: семья Рыбиных — надёжные люди, настоящая рабочая косточка. На них можно положиться. Но сейчас он как-то по-новому смотрел на стоявшего перед ним юношу. Большие светлые глаза, в которых всегда жила лукавая смешинка (Рыбин слыл в депо первым весельчаком и острословом), теперь суровы, в них застыли и скорбь и немой вопрос; губы сжаты так, что побелели; шея, плечи, руки напряжены.

«Волнуешься?» — сказал секретарь.

«Да ответь же, — не выдержал Рыбин. — Не томи!»

«Ладно. — Секретарь помедлил. — Думаю, примем».

«Тогда — вот. — Рыбин полез за пазуху, вынул вторую бумагу. — Я ведь не только в партию хочу. В партию — главное. Но и это… главное!»

В новом заявлении Орест Рыбин просил партийную организацию направить его на работу в ОГПУ, чтобы, как он выражался, «не давать спуску контре, давить гадов, из-за которых погиб товарищ Ленин и которые замахиваются на всю Советскую власть».

Так было в тот памятный год. Двадцать лет службы в органах государственной безопасности — и сейчас полковник Рыбин по праву считался одним из лучших офицеров управления.

— Ну, вздремнём малость, — повторил он, пытаясь лучше устроиться на жёстком сиденье.

— Попробуем, — отозвался Аскер.

— Впрочем, я бы прежде чего-нибудь пожевал, — проговорил Рыбин. — Есть хочется отчаянно. Ты как на этот счёт?

— Говоря по чести, тоже не прочь.

Чекисты закончили свой рабочий день во втором часу ночи, и тогда выяснилось, что надо срочно лететь в Баку. Руководство управления заинтересовалось показаниями Лисса. Некоторые данные свидетельствовали о том, что он мог сказать правду. Надо было срочно допросить агента, изучить его показания, сопоставить их с имеющимися сведениями…

— Поезжайте, — сказали Рыбину и Керимову, — поезжайте и подумайте на месте. О многом вы осведомлены лучше, чем местные товарищи, сможете помочь полковнику Азизову. Машина уже заказана и ждёт. Выезд на аэродром немедленно.

Так случилось, что Рыбин и Керимов отправились в путь, не поужинав.

Аскер распаковал небольшой свёрток. В нем оказался хлеб и несколько кружочков копчёной колбасы — все, что удалось захватить. Офицеры поели.

Истекал третий час полёта. Машина уже вышла к Волге и взяла курс на Астрахань, когда в пассажирской кабине появился радист. Он был озадачен, молча протянул Рыбину радиограмму.

Полковник прочитал:

КОМАНДИРОВКА ОТМЕНЯЕТСЯ. НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ. ЛЫКОВ.

2

Отправив радиограмму, генерал Лыков поднял трубку телефона, стоявшего поодаль от других аппаратов.

— Слушаю, — раздалось в трубке.

— Докладываю: полковника Рыбина и майора Керимова отозвал.

— Хорошо. — Трубка помолчала. — Если свободны, зайдите.

Лыков собрал со стола бумаги, запер их в сейф и вышел в приёмную. Сидевший там офицер встал. Лыков сказал:

— Пошлите на аэродром машину — полковник Рыбин и майор Керимов возвращаются… А я к начальнику.

Офицер кивнул.

Лыкова принял мужчина лет шестидесяти — высокий, худощавый, большеглазый, с густыми тёмными волосами, едва тронутыми сединой. Он указал Лыкову на кресло и, когда тот сел, пододвинул коробку папирос.

— Спасибо. — Лыков взял папиросу. — У вас сложилось какое-нибудь мнение, Алексей Ильич?

— Нет… Распорядились, чтобы Отто Лисса доставили сюда?