Во времена Перуна

Муравьев Владимир
Во времена Перуна

      Муравьёв Владимир Брониславович
      ВО ВРЕМЕНА ПЕРУНА
      Историческая повесть
      Историческая повесть о начальном этапе образования государства на Руси в IX веке.
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Часть первая
      НОВГОРОД
      Шигоня
      Ролав
      Горькое возвращение
      Кто они?
      Торстен - Собачий хвост
      Ролав остаётся в дружине
      Варяги
      Ладога
      Бой со Свадичем
      Нож Акуна
      Дела словенские
      Посол
      Новгород
      Отрава
      Смерть Рюрика
      Похороны
      Пусть решит Перун
      Поединок
      Часть вторая
      КИЕВ
      Месяц червень
      Пойди туда, не знаю куда
      Всевед
      У воды
      Взгарда
      В поход
      Днепр
      Киев
      Ольга
      Стемид
      Под стенами Царьграда
      Роковое пророчество
      По суше, как по морю
      Олег в императорском дворце
      Русская земля
      "И дали ему люди прозвание - вещий..."
      А. Кузьмин. Послесловие
      Часть первая
      НОВГОРОД
      ШИГОНЯ
      Наступил месяц студень, и с ним-то пришли наконец настоящие морозы.
      Промёрзла земля на полях и в лесу. Встала речка. Схватило ледком болота.
      Время уже к обеду, а бледное, окутанное морозным туманом солнце едва поднялось и, словно обессилев, остановилось над самым лесом.
      По деревне топят печи. Густой дым ползёт через открытые двери низких, приземистых изб, пробивается из-под застрех, уходит в небо и белыми клочьями уплывает за реку.
      Из крайней избы, стоящей на пригорке, вылезли на волю, отмахиваясь от дыма, заросший до глаз густой бородой старик смерд Шигоня и его младший сын Ролав - крепкий, широкоплечий парень шестнадцати лет.
      Шигоня протёр слезящиеся глаза, вдохнул свежего воздуха, посмотрел на солнце, на поле, запорошённое лёгким снежком, на голый чёрный лес, на замёрзшую речку и сказал:
      - Теперь уж скоро жди князя за данью.
      - Прошлый год приезжали как раз в эту пору, - подтвердил Ролав.
      Шигоня почесал в затылке.
      - Который только нынче князь пожалует? Из Полоцка или, как прошлый год, из Ладоги? Кабы только оба не явились, тогда - совсем разоренье... Эх, дедушка леший, сбей ты их с пути, укради дорогу, а я уж перед тобой в долгу не останусь...
      Как раз в тех болотных и чащобных местах, где жил Шигоня и все его родичи, сходились земли полочан, словен и чуди. В былые времена здесь и в глаза не видели ни князя, ни воеводы, ни их дружин, никто не знал в эти места дороги.
      А ныне проторили сюда путь и полоцкий князь, и варяг Рюрик, который пришёл со своей дружиной из Поморья и сел в Ладоге. Каждую осень приезжают. Это называется у них полюдье. То есть, значит, ездят по людям и требуют платить дань. Да ещё грозят: "Не уплатишь добром, возьмём силой".
      Всем ведомо, что это значит: подберут всё подчистую, а ты хоть с голоду помирай. К тому же, если добыча покажется мала, дом разорят, людей угонят и продадут в рабство.
      Шигоня вздохнул.
      "Пока родит земля, есть в лесу зверь и дань по силам, можно откупиться, - думает он. - Но ведь год на год не приходится: в иной год бог Род раздобрится - пошлёт хороший урожай, в иной прогневается - едва семена соберёшь, а перед князем неурожаем не отговоришься, ему подавай всё сполна".
      Ещё раз вздохнул Шигоня.
      Конечно, можно было бы уйти, есть ещё такая чащоба, куда не добрались ни княжеские дружинники, ни варяги.
      Да жаль оставлять обжитые места.
      Люди рождаются, умирают, а деревня стоит всё в той же излучине реки Освеи, названной так за то, что в ней вода светлая. Была она светла при пращурах, светла и сейчас.
      Стоит деревня: пятнадцать низеньких изб вдоль излучины высокого берега и ещё дюжина, чуть отступя от речки, ближе к лесу. Избы крыты тёсом, по тёсу для тепла засыпаны землёй. Между избами - хлевы, овины, навесы, шалаши над ямами с зерном и другими припасами.
      За избами, на холме, откуда видно всю деревню, - мольбище. Посреди мольбища вырезанный из ствола могучего дуба идол бога Рода. Четыре его лика обращены на четыре стороны. Его обвевают ветры, окутывают едучие туманы, секут дожди, засыпает снег, а он стоит, не клонится, лишь становится год от году темнее и суровее.
      Вокруг деревни на этом берегу и на том раскинулись рольи - поднятые, распаханные ралом-сохою поля.
      Но самые лучшие пашни не здесь, а в лесу. Их из деревни не видать.
      Там, на одном поле-ролье, родился Ролав. Было это весной. Шигоня пахал на дальнем поле. Жена понесла ему обед на пашню. Она тогда вот-вот должна была родить. До поля дошла, и тут - родила. Потому и сына так назвали: на ролье родился - пусть будет Ролав.
      Нынешний год был для Шигони удачен. Он собрал хороший урожай ржи и проса, ячменя и гороха. Взял много мёда и воска. И охота была удачна: со старшим сыном Акуном и с Ролавом они добыли порядочно лис, бобров и белок. Может быть, кое-что удастся утаить и на дань будущего года.
      Шигоня повернулся к Ролаву и сказал:
      - Пожалуй, время уже лесовать собираться. Надо в лес сбегать, гоны осмотреть, знаменья проверить, петли поставить. Вон стужа какая, болото подмёрзло, теперь везде пройдёшь. Да из дому отлучиться боязно: нагрянут даныцики, без хозяйского-то глазу ограбят...
      - Пошли меня, отец. Я сбегаю... - тихо проговорил Ролав.
      Шигоня взглянул на сына.
      - Тебя? - задумчиво проговорил он. - А может, и впрямь тебя... Уже не маленький... Ладно, пойдёшь ты.
      РОЛАВ
      На следующий день, едва рассвело, Ролав уже был готов в путь. На спине пестерь - котомка из лыка, в ней съестные припасы; хлеб, сушёное мясо и снасть - петли из конского волоса на птицу и мелкого зверя, за плечом лук, у пояса - топор, нож и огниво.
      - Зверя не пугай, стрел зря не расстреливай, - напутствовал его Шигоня. - И прежде чем что-то сделать, подумай.
      Ролав кивнул.
      - Не первый раз в лес идёт, - ободрил брата Акун.
      - Прежде-то ходил со мной или с тобой, - возразил отец, - а тут сам себе голова.
      - Он не хуже моего дело знает, - сказал Акун и улыбнулся.
      Ролав с благодарностью взглянул на брата. Похвала Акуна стоит много: он самый умелый, самый удачливый охотник в деревне. Душа у него больше лежит к охоте, чем к пашне. Даже после того как третьего года его помял медведь, от чего до сих пор остались метины на лице, у него не убавилось охотничьей страсти.
      Мать и сестры тоже вышли проводить Ролава. Они стояли в стороне, не участвуя в разговоре. Сестры переминались с ноги на ногу, ёжились от холода. Мать словно не замечала мороза, и в её глазах можно было разглядеть и гордость за взрослого сына и тревогу за него.
      - Иди, - сказал Шигоня.
      Ролав подбросил пестерь на спине и пошёл. За ним было увязался пёс Черныш. Но отец сердито окликнул собаку:
      - Куда? Назад!
      Черныш поджал хвост и сел, поскуливая и провожая взглядом уходящего парня. На охоте, на гоне собака - первый помощник, но, когда ставишь петли, она может распугать всю дкчь.
      Акун не напрасно хвалил Ролава, тот действительно легко перенимал всё, что показывали ему отец и брат: метко стрелял из лука, в поставленные им силкк и петли почти всегда попадала дичь.
      Как-то отец сказал:
      - Видать, тебя, Ролав, леший любит, сам на тебя гонит зверя.
      Много слышал Ролав рассказов про лешачьи шутки.
      В деревне нет мужика, который хотя бы раз в жизни не повстречал в лесу лешего. Одним он являлся высоким, как дерево, другим маленьким-маленьким, чуть повыше травы.
      Бывает, издали увидит кто его - мохнатого, голова острая, весь от пяток до макушки зелёными космами оброс, и борода, и волосы на голове тоже зелёные, а приглядится, это дерево или замшелый пень, или зверёк какой, или птица - порх, и нет его. А уж голос его все слыхали: вдруг в чаще собакой забрешет, кошкой замяучит, ребёнком заплачет - значит, он.
      Но Ролава леший никогда не пугал, и Ролав его почитал как полагалось: войдёт в лес, на первый же пенёк положит угощение - лепёшку, хлеба кус (леший любит печёное) и от добычи часть приносит в жертву.
      За два дня Ролав обошёл все прежде примеченные тропы.
      Следов много, ни зверя, ни птицы против прежних лет не убавилось. Пожалуй, даже больше стало.
      Все оставленные отцом и Акуном знаменья он нашёл ненарушенными, никто в их угодья ни весною, ни летом, ни по первой пороше не заходил.
      А самая большая удача: набрёл Ролав на медвежье логово с залёгшим зверем. И зверя видел, потому что большого снега ещё не было и берлогу не совсем завалило: большой медведище, мех густой, блестящий, значит, сытый.
      Ролав возвращался домой весёлый и думал о том, как обрадуются отец и Акун, и, может быть, отец решит: "Ты, Ролав, нашёл зверя, тебе его и брать".
      Скоро и деревня. Спуститься в лог, перейти ручей, а за ручьём начинаются пашни.
      ГОРЬКОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
      Ролав прислушался: отсюда, из-за лога, уже можно услышать деревню. Но сколько он ни напрягался, не мог уловить ни собачьего лая, ни людских голосов. Только ровно и тихо гудел лес.
      Ролав подумал, что, наверное, ветер относит звуки. Но вот ветер переменился и подул со стороны деревни.
      И с ветром донёсся явственный запах дыма. Но это был не лёгкий, ласково манящий, смешанный с запахом варёной пищи дым очага, а пронзительный, резкий запах остывающей гари и копоти.
      Тревога сжала сердце. Ролав побежал.
      Запах гари и копоти становился сильнее и обступал его со всех сторон. Он доносился и со стороны деревни, и из лесу, успевшего пропахнуть им.
      Перемахнув ручей, перебежав поле и последний перелесок, Ролав выбежал на опушку и остановился как вкопанный.
      На месте деревни чернели обгорелые развалины, кое-где уже потухшие и занесённые снегом, и лишь в нескольких местах курились тоненькие, прерывистые дымки.
      По озимому полю бродила одинокая корова.
      Деревня была пуста.
      Медленно, через силу поднимая сразу отяжелевшие коги, Ролав пошёл к деревне.
      Тропинка вела мимо мольбища.
      Род стоял, как прежде, могучий, тёмный, хмурый. Но его лик, обращённый к деревне, зиял страшной раной: топор богохульника одним сильным ударом снёс правую половину лица вместе с носом, и стёсанная часть валялась тут же, как простая щепка.
      Ролав обошёл мольбище стороной. Изуродованный Род, не сумевший защитить ни деревню, ни себя, вызывал страх.
      Чем ближе подходил Ролав к деревне, тем больше страшных подробностей открывалось ему. Издали она казалась одним пожарищем, теперь же он видел, что сгорели не все дома, некоторые были просто обрушены, некоторые стояли совсем целые. Чернели распахнутые двери изб и хлевов, словно показывая их пустоту.
      Ролав вступил на улицу. Крайняя изба, в которой жил старик горшечник Баженя со своей старухой, как будто осталась нетронутой. Две курицы, квохча, разрывали завалинку.
      Ролав заглянул за ограду во двор и тихо позвал:
      - Дядя Баженя...
      Ему никто не ответил.
      - Дядя Баженя, - позвал он снова и осекся: старый горшечник лежал возле дома мёртвый.
      Ролав на мгновение оцепенел, потом спохватился и, не глядя по сторонам, побежал через всю деревню к своему двору.
      Почти всё на дворе выгорело. Хлев лежал кострищем, в котором чернели глыбы спёкшейся соломы. От избы осталась одна стена, которую подпирала обвалившаяся крыша.
      Ролав полез на пепелище, отодвинул несколько полуобгоревших брёвен и в образовавшееся отверстие заглянул под крышу. В полутьме он разглядел обрушившуюся печь и полузаваленные камнями и глиной тела отца, матери и годовалой Жданки - дочки Акуна.
      Он видел, что все мертвы, но всё-таки какая-то необъяснимая, непонятная надежда на чудо ещё мелькнула у него.
      - Отец! Мама! Акун!
      В ответ на его крики в лесу зарычала и залаяла собака.
      Деревня молчала.
      Ролав попробовал протиснуться под крышу, чтобы выта щить мёртвых, но отверстие было мало. Он навалился на бревно, загораживающее лаз. Оно с трудом подалось, лаз расширился, но вдруг крыша, еле державшаяся в неустойчивом равновесии, треснула и рухнула, окончательно погребя всё под толстым слоем земли, которой была засыпана.
      Ролав присел на этот холм.
      Он думал о том, как ему теперь быть и что делать. Мёртвые взывали о мести. Но кому мстить?
      С застывшим сердцем Ролав обошёл всю деревню. Почти в каждом дворе он нашёл убитых, но это были всё старики и дети. Хлевы и клети везде опустошены. Враги увезли всё добро, угнали скот, увели людей.
      Слегка засыпанные снегом колеи от тяжелогружёных волокуш, истоптанное озимое поле отчётливо прочертили направление их движения к лесу.
      Ролав положил руку на нож и сказал:
      - Клянусь, что найду убийц отца и матери и всех моих родичей и буду мстить до тех пор, пока хоть один из них останется в живых.
      КТО ОНИ?
      Первым побуждением Рслава было бежать скорее вслед за врагами. Но он прогнал эту торопливую мысль: прежде чем предпринять что-то, он должен узнать о врагах, кто они?
      Горе невыплаканными слезами сжимало сердце, но голова уже обдумывала план действий.
      Расчётливым, холодным глазом охотника, отыскивающего следы зверя, чтобы начать его преследовать, он осмотрел всё вокруг.
      Грабителей было много, они были хорошо вооружены, уверены в своей силе и не спешили уйти, пока не забрали всё ценное. Но чья дружина бесчинствовала здесь и почему? Ведь деревня платила дань исправно.
      Кто же они, разорители деревни?
      Отброшенная в сторону двузубая соха с железным наконечником - гордость отца, валявшийся на земле новый серп не остановили внимание Ролаза. Эти вещи, имевшие такую большую цену для смерда-землепашца, теперь были ему не нужны, он даже не наклонился, чтобы прибрать их.
      И вдруг на глаза Ролаву попалась застрявшая в куче хвороста стрела. Её серое оперение сливалось с хворостом и, наверное, поэтому она осталась незамеченной её хозяином и неподобранной.
      Ролав выдернул стрелу.
      Такой стрелы ему ещё не приходилось держать в руках.
      Она не была похожа на те стрелы, которые делали в их краях для охоты на птиц и зверя. Она была длиннее и тяжелее.
      Её острый и узкий наконечник походил на хищную щучью морду. Такой наконечник должен глубоко проникать в тело.
      Оперение сделано из жёстких перьев какой-то неведомой птицы. Стрелы с таким оперением были в колчанах у варягов, приезжавших в прошлом году за данью.
      Это была не охотничья, а боевая стрела.
      "Здесь были варяги", - понял Ролав.
      Он убрал стрелу в свой колчан.
      "Но почему же они разрушили деревню? Почему?" - думал Ролав и, переводя взгляд с разрушенного дома на разваленные скирды, на истоптанную землю, старался понять, какую тайну скрывают эти страшные следы?
      Между тем ранние зимние сумерки надвигались на деревню. Сначала з темноте пропал лес, потом белая тьма окутала деревню.
      Темнота скрыла и следы, оставленные варягами. Теперь, чтобы пуститься в погоню, надо было ждать рассвета.
      Ролав захватил охапку соломы из размётанного стога, забрался в баньку, зарылся в солому и, едва опустив голову, упал в сон.
      ТОРСТЕН - СОБАЧИЙ ХВОСТ
      Ролав проснулся, когда был уже день.
      Он вышел из баньки.
      За ночь тучи разошлись. Голубело небо. Сияло солнце.
      Снег, припорошивший землю и развалины, сверкал и искрился.
      Он взглянул на мёртвую деревню, и сердце его вновь сжала тоска.
      Вдруг на дороге, за деревней, он увидел конных варягов.
      Они приближались к деревне. Далеко вокруг разносился стук копыт о мёрзлую землю.
      Ролав забежал в баньку, схватил лук, топор и по кустам, протянувшимся от реки, крадучись, стал подбираться к дороге.
      Варяги его не заметили.
      Впереди одной плотной кучкой ехали пять дружинников.
      Они о чём-то оживлённо разговаривали.
      За ними, приотстав, ехал одинокий всадник. Он был одет богаче, чем передние, и сбруя на его коне сверкала блестящими украшениями. Варяг дремал, склонив голову, и его густая чёрная борода лежала, растопырившись, на груди.
      Опущенные поводья были брошены на холку коня. Щит висел за спиной. Боевой топор и копьё приторочены к седлу. На голове у варяга был только кожаный подшлемник, а шлем он держал в руке.
      Ролав подобрался почти к самой дороге.
      Варяг проехал мимо него.
      Ролав накинул тетиву на лук. Не спуская глаз с варяга, достал из колчана стрелу, натянул тетиву, прицелился и пустил стрелу.
      Но в то мгновение, когда Ролав пустил стрелу, варяг чуть наклонился, и стрела пролетела на волос выше его головы, задев её концом оперения.
      Варяг вскинулся, надел шлем, выхватил меч из ножен, поднял коня на дыбы, повернулся в сторону, откуда прилетела стрела.
      Варяг увидел Ролава и пустил на него коня.
      Ролав прыгнул за дерево, это спасло его от варяжского меча.
      - Ого-го-го! - громко закричал варяг.
      Ему ответило несколько голосов:
      - Ого-го-го! Ого-го-го!
      Спереди и сзади послышалось дробное цоканье копыт.
      Ролав побежал по кустам к речке, надеясь уйти за реку, в лес. Вслед ему неслись крики:
      - Держи!
      - Лови!
      Варяги, поняв его намерение, потому что голые кусты были плохим укрытием, поскакали наперерез, и в тот самый момент, когда Ролав выскочил из кустов на поле, перед ним оказался варяг, в которого он стрелял.
      Ролав остановился. Бежать было некуда, по полю скакали варяги, он оказался в их кольце.
      Видя, что спасения нет, он выхватил топор и, размахивая им над головой, завертелся на месте, не давая приблизиться к себе.
      - Волки, волки! - кричал Ролав. - Мы дань сполна платили! А вы деревню сожгли, людей пленили! На вас кровь моего отца!
      Варяги окружили его. Увидев, что перед ними всегонавсего один-единственный мальчишка, они успокоились.
      - Он твоей головы искал, Олег, - сказал усатый варяг со злым, неприятным взглядом, - ты и бери его.
      Но тот, кого назвали Олегом, опустил меч в ножны и придержал разгорячённого погоней коня.
      - Дозволь, я его копьём достану, - сказал усатый варяг и поднял копьё.
      Но Олег властно остановил его:
      - Опусти копьё, Свадич. Он от нас теперь никуда не уйдёт. Но я хочу его спросить.
      - Чего его спрашивать? - проворчал Свадич, но копьё опустил.
      Олег обратился к Ролаву:
      - Ты, смерд, замолчи и выслушай меня. Убери топор, тебя никто не тронет, даю слово.
      По тому, как говорил этот варяг, Ролав понял, что он среди них главный. Опасливо озираясь, он всё же опустил топор.
      - Ты из этой деревни? - спросил Олег.
      - Да.
      - Кто её разорил?
      - Вы, вы!
      - Мы твою деревню не жгли, и полона, сам видишь, у нас нет.
      - Но вы оставили свой след, вот! - И Ролав бросил под ноги варягам найденную им в хворосте стрелу.
      Олег протянул руку и повелительно произнёс:
      - Подай.
      Свадич поднял стрелу. Олег осмотрел наконечник, оперение и нахмурился.
      - Дружина, - сказал он, - стрела свейская.
      Гул возмущения прокатился по дружине.
      - Что будем делать? - спросил Олег. - Продолжим путь, поедем по остальным деревням и соберём то, что нам оставили? Или догоним грабителей и в бою вернём то, что принадлежит нам по праву?
      - В погоню! Если спустим им сейчас, они повадятся в наши деревни! послышались голоса.
      - Да будет так, - заключил Олег и снова обратился к Ролаву: - Я прощаю тебе, смерд, что поднял руку на меня.
      Твой гнев справедлив, и не твоя вина, что ты ошибся. Сейчас у нас с тобой один враг. Ты смел и, если пойдёшь с нами, отомстишь за кровь родичей.
      - Я пойду! - воскликнул Ролав. - У меня нет коня, но я и бегом от вас не отстану, если ты позволишь держаться за твоё стремя.
      Олег засмеялся.
      - Я дам тебе коня.
      Ролаву дали одну из запасных Олеговых лошадей.
      - А меч ты когда-нибудь в руках держал? - спросил Олег.
      - Нет, - честно признался Ролав, хотя ему и очень хотелось опоясаться мечом, как все дружинники.
      - Тогда действуй топором. Свей - не те враги, на которых можно учиться владеть оружием.
      Часть варяжского отряда осталась с обозом, остальные во главе с Олегом пустились в погоню.
      Вскоре стало ясно, что свей, видимо, направлялись к дороге, что шла из Пскова через земли полочан и чуди к морскому побережью.
      Путь их каравана пролегал по лесу, где не было ни дорог, ни троп, а более удобное для прохода мелколесье коварно заводило в гиблые топи, которые не замерзали даже зимой.
      Но свей шли, держа направление точно на северо-запад, обходя буреломы кратчайшей дорогой и не соблазняясь удобными на первый взгляд проходами.
      Их вёл человек, хорошо знающий эти места.
      Не отдыхая, варяги доехали до первой ночёвки каравана.
      Здесь дали отдохнуть лошадям, поели сами.
      - К вечеру должны догнать, - сказал Олег.
      Отдохнувшие лошади шли рысью.
      Тёмная буреломная роща светлела. Местность становилась выше. Среди ольшаников и ельников стали попадаться сосны. Чувствовалась близость морского побережья.
      Но чем дальше, тем более хмурым становился Олег.
      К нему подъехал старый дружинник Добромир п тихо сказал:
      - Воевода, сколько гоним, а всё их следующей ночёвки не видать. Может, с пути сбились и это не их след?
      - Их, - ответил Олег. - Просто они эту ночь не останавливались, торопились. Или опасаются погони, или, значит, где-то близко их дракары. Надо спешить.
      Олег подхлестнул коня.
      Наконец сквозь сосняк заголубели небо и море.
      Однако как ни гнали коней варяги, всё же опоздали. Когда они выехали на морской берег, то увидели в море, в двух полётах стрелы от берега, шесть дракаров под красными полосатыми парусами.
      На палубах дракаров, кроме воинов и гребцов, тесными кучками сидели пленники.
      Ролав застонал от бессильной ярости.
      - Это Торстен - Собачий хвост, - сказал Олег, вглядываясь в море. - Его корабли, его воровская повадка грабить чужих данников.
      - Торстен - Собачий хвост, - повторил Ролав. - Теперь я знаю имя: Торстен - Собачий хвост.
      Олег поднёс ко рту ладони, сложил трубой и громко крикнул:
      - Эй, Торстен, знай, мы ещё встретимся с тобой, и тогда, клянусь моим мечом, ты не уйдёшь от меня! Это говорю тебе я, Олег!
      С дракаров неслись ответные крики, но море заглушало слова.
      РОЛАВ ОСТАЕТСЯ В ДРУЖИНЕ
      Варяги ругали и проклинали Торстена, вспоминали его прежние подобные проделки. Торстен - Собачий хвост не впервые вторгался в чужие пределы и перехватывал добычу, причём всегда выбирал для нападения такие места и такое время, когда ему не грозило вооружённое сопротивление.
      У него было много врагов, и многие собирались его убить, но он всегда ловко уходил от открытого боя.
      Когда дракары Торстена скрылись вдали, Добромир сказал:
      - Вдруг он не одну деревню разорил?
      - Что же тогда нам останется? - с досадой воскликнул Свадич.
      - Вернёмся, увидим, - хмуро ответил Олег и громко приказал: Поворачивай назад. Пройдём, сколько успеем, дотемна. Когда стемнеет, тогда будем отдыхать.
      Варяги пошли к коням.
      Ролав не знал, как ему быть: ведь его брали только для того, чтобы догнать свеев, и теперь, когда погоня завершилась, он, как считал сам Ролав, не имеет больше права на коня, данного ему Олегом.
      Олег подошёл к ларню.
      - Не повезло нынче ни нам, ки тебе. Но всё равно когданибудь наши дороги с Собачьим хвостом пересекутся, и тогда мы за всё разочтёмся. И ещё одно хотел бы я знать: кто провёл Торстена к твоей деревне и вывел через дебри на побережье? Сам Торстен здешних мест не знает, обязательно должен быть местный проводник.
      Ролав молчал. Молчал и Олег, глядя в даль, в море. Потом он повернулся к Ролаву.
      - А ты, парень, что собираешься делать, как жить?
      - Не знаю... Возьми меня к себе, воевода... Я тебе верно служить буду.
      Олег пристально посмотрел на Ролава, окинул взглядом с головы до ног, раздумывая.
      - Зачем он нам, воевода? - ворчливо сказал длинноусый варяг Свадич. Ему платить - нашу долю добычи уменьшать!
      Несколько дружинников поддержали Свадича:
      - И так не знаем, сколько соберём...
      Но большинство промолчало.
      Олег обождал немного, не скажет ли кто ещё чего-нибудь, и, видя, что теперь слово за ним, сказал:
      - Ладно, беру тебя, парень. Слугой.
      - Да хоть кем! - обрадовался Ролав.
      Олег взялся за луку седла, но остановился, обернувшись, добавил:
      - Платить за службу буду не из дружинной, а из своей части, - вскочил на коня и поехал вперёд.
      Варяги разошлись по коням. Разбившись на группки по двое, по трое, дружина тронулась в путь за воеводой.
      Ролав в растерянности замешкался, не зная, к кому пристать.
      - Эй, Ролав, давай к нам! - позвал его Добромир.
      Ролав радостно пришпорил коня.
      ВАРЯГИ
      Опасения варягов, что Торстен - Собачий хвост разграбил по пути и другие деревни, не подтвердились: была разрушена только одна Освея. Обильная дань вернула варягам хорошее расположение духа.
      Привычного к работе Ролава не нужно было понукать, он охотно исполнял всё, что ему велели: ходил за лошадьми, грузил и возил дань. По сравнению с мужицкой работой все эти дела казались ему лёгкими.
      Мало-помалу Ролав освоился в дружине варягов. Никогда не думал он, что судьба приведёт его в ряды этих бродячих воинов.
      Не однажды доводилось Ролаву слышать рассказы о варягах.
      Варяги жили по берегам Северного моря. В чужих, южных землях их называли норманнами, что значит "северные люди". А в тех краях, где жил Ролав, их называли варягами, и море, на побережье и островах которого они жили, называли Варяжским.
      Повсюду, где появлялись варяги, они сеяли страх. Они приплывали на кораблях с высокими носами, украшенными оскаленными головами драконов и хищных птиц, под красными, цвета крови, или полосатыми, как тело змеи, парусами.
      Эти люди, сильные и храбрые, как львы, и такие же кровожадные, нападали на города, убивали сопротивлявшихся, грабили имущество, рушили и сжигали дома. Оставшиеся в живых жители становились их пленниками, которых они отправляли на невольничьи рынки востока и юга.
      Ролав узнал, что их отряд - только часть большого войска ладожского князя Рюрика. Сам князь со своей дружиной собирает дань на юге Ладоги, воевода Алвад - племянник князя - со своей дружиной объезжает подвластные селения на востоке, а Олегу досталась западная окраина.
      Большинство воинов Олеговой дружины были славянами какого-то дальнего племени. Они говорили, что отцы и деды их прежде жили на берегу Варяжского моря, и главный город у них был Старгород. Ролав хорошо понимал их речь: слова были те же, только выговаривали их варяги по другому.
      Свенельд, Карл и ещё несколько дружинников хотя тоже знали по-славянски, между собой говорили по-своему, они были не из славян. Были в дружине и полочане, и словене.
      Их Ролав тоже отличал по выговору.
      А вот какого племени был сам воевода Олег, Ролав никак не мог понять: воевода с каждым говорил на его родном языке.
      Впрочем, Ролав скоро перестал обращать внимание, кто из какого племени, так как в дружине жили не племенными, а своими, дружинными обычаями.
      Главным в дружине был воевода. Его слушались беспрекословно. Но во всех важных случаях воевода держал совет со старшими дружинниками-мужами. Под началом мужей находились простые воины. А ещё в дружине были отроки юноши, приучавшиеся к военной службе: они прислуживали воеводе и дружинникам, носили за ними оружие, водили запасных коней.
      Забота об обозе, об обозных лошадях, повозках и волокушах лежала на слугах. Правда, в походе, особенно когда обоз становился большим, дружинники наравне со слугами грузили кладь, вытаскивали застрявшие на дороге телеги, похозяйски следили, чтобы всё было в целости и сохранности.
      А бога в дружине почитали своего - Перуна.
      В Освее главным богом почитали Рода, ибо он дарует жизнь людям, плодородие пашне, приплод скоту. Перуна - бога грома и молнии, покровителя воинов - тоже знали, но не он занимал первое место на мольбище, не ему приносили самые обильные жертвы.
      Проходил день за днём. Одну за другой проезжала дружина деревни, повсюду собирая дань. С каждым днём увеличивался обоз.
      Ролава в дружине уже перестали считать чужаком, но он по-прежнему держался Добромира.
      В одной небольшой - в пять изб - деревушке дани соСрали мало.
      - Стоило ехать из-за такой малости, - ворчал Свадич, принимая от мужика три лисьих шкурки и куль зерна. - Давай ещё!
      - Нету более, - отвечал мужик. - Сколько положено, столько и даю. Повсюду столько дают.
      - Так повсюду с деревни сотню шкур набираем, а здесь, почитай, пустыми возвращаться придётся. Растворяй клеть, поглядим, что там у тебя припасено.
      Свадич двинулся к клети. Но мужик встал на его пути.
      - Сколько положено...
      Свадич толкнул мужика, но тот оказался не слабее дружинника и, покачнувшись, остался стоять на месте.
      - Пошёл с дороги! Пусти!
      - Не пущу!
      Свадич схватился за меч.
      Но в этот момент подскакал Олег.
      - Что тут за свара?
      - Вон я ему дань, как положено, отдал: три лисы, куль зерна, а он в клеть лезет.
      Олег грозно посмотрел на Свадича.
      - Остынь, Свадич.
      Свадич нехотя убрал меч.
      - А ты, дядя, не серчай, - сказал Олег мужику.
      Мужик хмурым взглядом проводил варягов.
      Вечером у костра Свадич жаловался Добромиру:
      - Прежде никогда такого не бывало у нас, чтобы воевода запрещал мужика потрясти...
      - А по-моему, прав воевода, - рассудительно проговорил Добромир. Мужик - что овца. Можно с овцы стричь шерсть - каждый год с шерстью будешь. А можно шкуру содрать. Тут уж раз сдерёшь, в другой и драть нечего. А нам к этому мужику на будущий год опять идти. Нет, Олег правильно рассудил.
      - Может, и правильно, только больно много власти он забрал. Нами, старейшими мужами, как хочет помыкает.