И задача была выполнена. Не тронули только повара с поварятами — те спали в дальнем флигеле и никому не мешали.
В половине пятого утра «челноки» задраили люки, доложились о полной загрузке и — так же бесшумно, как и садились — унеслись ввысь.
Планета, известная всей империи под названием «Новая Англия», осиротела.
* * *
Президент Империи поудобнее устроился в кресле и взял в руки фотографию. Внуки, с собакой. Младший был очень мил, его Президент любил больше.
А потому был строг и нежностей в обращении не допускал. Наследственную Президентскую власть должен был унаследовать старший внук. Его, избалованного родителями, министрами и челядью, Президент на днях отправил в «Корольчатник». Доучиваться.
Чем хороша была эта школа — так это традициями. Старая английская система мужских школ в действии, дивное место, великолепные преподаватели, выездка, охота на енотов и лисиц, кегли и гольф… Попасть в неё можно было только по его личному распоряжению — так же, как это было и при предыдущем Президенте. Выпускники школы годились на многое и были лучшими женихами во Вселенной. Президент поморщился: обе его дочки в своё время вышли замуж за «корольчат», и обе — с его точки зрения — крайне неудачно.
Президент принял меры с тех пор: уроки в школе проходили в прямом эфире, и красавицы Империи почти с пелёнок имели возможность наблюдать за будущими женихами. Одновременно решалась задача образовательная (кто мешал каждый день слушать «Корольчатник»?), пропагандистская — будущих правителей знали с нежного возраста, переживая вместе с ними за синяки и двойки, воспитательная — дети привыкали быть на виду и контролировать каждое слово.
Времени было немного: через пару минут Президенту предстояло ехать в Генштаб. Он вернул фотографию на привычное место, и недоумённо оглянулся на резкий звук вифона: звонка он не ждал. Экран настойчиво мигал зелёным — семейная линия связи.
— Говорите! — отрывисто сказал Президент, и вифон вспыхнул изображением.
— Что потребовалось от меня кухне? — никогда на памяти Президента на семейную связь не допускалась прислуга. — Быстро, у меня нет времени!
— Ваше Величество, Пьер исчез. И все в школе… Мы только не… А вифон на Ваше Величество настроен, — поварёнок лет пятнадцати мял в руках фирменный колпачок Корольчатника.
— Взрослые есть? — отрывисто спросил Президент, нажимая кнопку вызова Генерального Штаба.
— Шеф-повар, — поварёнок запнулся. — только он не в себе.
Президент внимательно посмотрел на парнишку.
— Ты от вифона не уходи пока, — мягко сказал он. — Я сейчас распоряжение отдам, наверняка вопросы будут.
И переключился на Штаб.
— Рикс пропал, — отрывисто бросил он. — Вместе со всем Корольчатником, кроме кухни. Связь — не знаю, но вифон Пьера работает, только что говорил. С поварёнком, — он поморщился. — Пьер исчез тоже. Занимайтесь. Жду у себя через час.
И отключился. Времени было восемь утра. Два часа разницы с Новой Англией.
Корольчатник стоял в сетке вещания образовательных программ, программ светской жизни, детского и юношеского спорта. Запись с огромного количества камер подавалась на специально отстроенный центр, составляющий предмет особой гордости Президента. Начиналось всё это в автоматическом режиме с 9 утра новоанглийского времени. Так что у Президента и Генерального Штаба до того момента, когда полВселенной прилипнет к экранам и увидит пустой Корольчатник, было часа три.
До этого момента всё должно было закончиться.
* * *
Посадка прошла безупречно. «Янги» сели на космодроме как влитые, точно вписавшись в заданные координаты.
— Новая Англия — «Корольчатник»! — гордо сказал Лемм. — С прибытием!
— Рииикки!!! — счастливую рожицу Тонио нужно было видеть. Я передвинула кепон на левый глаз и усмехнулась:
— Ну что — двигаем?
И тут с неба вплотную к «янгам» посыпались челноки.
— Что они творят, Рик? — недоуменно спросил Тонька. — Так нель…
* * *
Нда, — подумал Президент. — Вот так просто взяли и лишили Империю кучи наследников во главе с будущим Императором.
И усмехнулся. То, через что ему предстояло пройти, он представлял хорошо. Пропажа наследников огромных состояний, детей наместников и крупнейших политических деятелей — скандал на всю Империю.
Дети начальника Генштаба тоже были Корольчатами. Землю будет рыть…
Поздние дети. У всех — поздние. Да ещё по одному-единственному. Президент прикрыл глаза: хорошо подрубили начавшую наглеть элиту.
…Рикс, старый друг и враг. Возрождать школу без него было некому. Президент потёр лоб.
…Незачем. Пока незачем. Хозяином Корольчатника теперь становился Маляр. Очень обязательный человек был этот племянник Рикса.
* * *
Сведения о взрыве неисправного «янга» на Новой Англии, разнёсшем весь космодром, прошли почти незамеченными, затенённые трагедией Корольчатника. Компания-поставщик послала было туда страховых агентов, но Новая Англия объявила карантин в космопорту в связи с повышением радиоактивности после взрыва и отказала в допуске на планету всем, кроме спасателей. Население планеты — а на Новой Англии работало всего несколько сотен человек, — было в считанные часы эвакуировано на Новую Шотландию.
* * *
Несколько лет спустя, по распоряжению Президента, «Корольчатник» был выкуплен у вдовы Маляра, погибшего при невыясненных обстоятельствах. Работа школы возобновилась. Директором был назначен Део-старший.
Mar. А может, они передумают?
Я делал то, что ненавидел всей душой с детства — пылесосил ковры. Квадратные километры ковров, бежевых, зелёных, розовато-серых.
Пылесос в моих руках почти бесшумно пожукивал, тихонько дыша отработанным воздухом, легко скользил от одного края зала до другого. Вторая моя лицензия была оформлена на ремонт посудомоечных агрегатов — но эту работу, предоставленную мне службой занятости как эмигранту с Земли, я ненавидел ещё больше. Потому что посудомоечные машины на Ашаре ломались с завидной регулярностью.
Ни одной женщине на Земле никогда бы не пришло в голову мыть в посудомоечной машине местный аналог фена для волос или мужскую бритву со всеми лезвиями. Ашариек же не смущало ничто. Ну да — при таком-то уровне жизни!
Стандарты Ашара — домишко в тридцать-сорок комнат на пару тысяч квадратных метров, да парк, в котором непременно должны быть понатыканы статуи из местного розоватого карракса. И кто только их приучил к такому дерьму, а? Я просто смотреть на эти статуи не мог — то столбы в обвивку друг с другом, то верёвки какие-то. Хорошим тоном было и в доме что-то подобное иметь.
Я зло дёрнул пылесос, объезжая скульптурную композицию из трёх столбов. И замер в недоумении.
Следующая зала была вроде театра, с подиумом. По расписанию уборки зал должен был быть пуст. Но хорошо известный мне по тивор-ным передачам ашариец стоял в центре, и все кресла были заполнены. Лиц сидевших мне видно не было.
Зато кисло-озабоченная физиономия л’Гора явно исключала моё появление на сцене. Я тихонько отключил машинку и сел на пол так, чтобы меня не было видно.
— Правильно я понял вас, господин Выз, что вы предлагаете решение сложнейшего правительственного вопроса (господин л’Гор воздел очи к куполу зала) переложить на женщин? Что-то не понимаю я вас! Нашли, кому доверить проблему, от которой зависит жизнь планеты…
Резкий, немного сварливый голос исходил из глубины кресла справа, голос, который прекрасно знала вся Ашар.
— Мы специально собрались, чтобы послушать ваши предложения, межпартийную встречу устроили, а вы нам всякую чушь излагаете, — едко говорил господин Нов. — Наша партия возьмётся и решит эту проблему сразу и без вопросов!
— Однако, женщин в вашем доме нет, сударь, — с достоинством раздул усы л’Гор. — И не только в доме. Говорят, что в ваших партийных списках не осталось ни одной настоящей женщины.
— Мы что, на политических выборах? — Оль’фич поднялся из кресла. — На следующих выборах — и я это вам говорю в лицо, в лицо говорю — мы одержим сокрушающую победу, потому что женщины поддерживают нашу партию, однозначно, и у нас нет никакой необходимости, чтобы женщина была членом партии. Зачем женщине членство в партии? Она и так знает, за кого голосовать: за нас, все голосуют за нас…
Л’Гор поморщился.
— Я бы хотел продолжить, — недовольно сказал он. — Собственно, мы уже взяли на себя ответственность за запуск программы, которая воссоединит семьи и позволит за двадцать лет восстановить потерянное население. Не думаю, что кому-нибудь удастся избежать этого. Чего хочет женщина — хочет бог, так что, если наша идея сработает…
— Нет, вы мне объясните, — Оль’фич сел на край подиума. — Вы запускаете программу, ни с кем не посоветовавшись… Мы что тут, мальчики все? Зачем нам на нашем уровне эти ваши женщины? Что такое — «никому не избежать»? Зачем они мне в доме?
Тяжелое лицо л’Гора приобрело подобающее выражение.
— Всё согласовано с Президентом, — веско сказал он.
Дальше поднялся крик и шум, но я уже не слушал. Дом был огромный, работы хватало. В конце концов, самое главное я понял. Оставалось наблюдать за развитием событий.
* * *
(запись телефонного разговора)
— Ласточка, ты представляешь, мне не продали машину! Мне предложили ту модель, которая у меня уже была сто лет назад.
— Наглость какая! А ты что, слишком много им должна?
— Нет, там другое. Ты можешь поверить, что современное программное обеспечение автомобиля способно работать только с мужскими токами мозга, ты можешь поверить в эту чушь?! Они говорят, что технология развивается таким образом, что иного пути нет. Я чуть не убила этого урода.
— Милочка, не переживай. Купи себе другую модель.
— Ласточка, на всех современных моделях стоит ЭТО. Я либо должна ездить на своём старье, либо — ездить с мужчиной.
— Бедненькая!
* * *
(запись телефонного разговора)
— Алё, папа? Ты меня помнишь? (трубка повешена)
* * *
(запись телефонного разговора)
— д’Жо, это Лайла. Мне очень нужна твоя помощь (продолжительное молчание в трубке).
— Очень. Я готова вернуться. Навсегда. Я БУДУ… (трубка повешена).
* * *
(запись телефонного разговора)
— Ласточка, представляешь…
— Да, солнышко. Они мне ТОЖЕ не смогли продать новый телефон, сказали, что современное программное обеспечение требует ежедневной подзарядки муж-чи-ной. Логическая цепочка нового поколения. Но какой дизайн… А для подключения следующей модели потребуется детский писк. Кошмар. Я на них в суд подам!
(дальнейшие эмоции расшифровке не подлежат).
* * *
Через месяц я привычно пылесосил ковры в том же самом доме. Он изменился. В нём уже с неделю как решительно поселились женщины. Я не очень понимал, которая из них выходит замуж за хозяина дома — шума и мусора от них было одинаково много.
По тивизору, кстати, перестали мелькать отдельно женские и мужские передачи — дамы стремительно вписывали себя в новый образ жизни.
* * *
А я… Я готовился в конце месяца вернуться на планету Земля.
Потому что в качестве непременного условия предоставления гражданства выдвигалось заключение брака с ашарийкой. И даже то, что настоящим автором программы возвращения женщин к семейному образу жизни был я, меня не освободило. Это было решение Президента (я подавал ходатайство) — я его понимал, как мужчина. Он тоже оказался в числе пострадавших.
А может, они передумают?
Интересно, что они будут делать без программиста? Деньги у меня теперь есть. А планета мне нравилась. Всем, кроме её женщин.
Может, всё-таки передумают?
Mar. Alma mater
Ненавижу телефон. Это, разумеется, великое достижение человечества, очень полезное и незаменимое. Но только не тогда, когда тебя поднимают в пять утра, чтобы сделать предложение, от которого невозможно отказаться.
Звонили мне из Министерства то ли Внешних Сношений, то ли Торговых Связей, причём не с Земли, а откуда-то если не с Тау Кита, так с Альдебарана. Звонил мой бывший одноклассник, который давно стал большой шишкой. Кстати сказать, я никогда ему не завидовал.
Слышимость была так себе, но суть я уловил. Никольс всегда был на редкость бесцеремонным типом. В школе, списывая уроки, он вёл себя так, что остальные считали для себя за большую честь… чёрт, несу всякую чушь с недосыпу. Короче — Никольс всегда умудрялся построить мир вокруг так, что люди чувствовали себя обязанными выполнить любое его поручение. Редкий дар, надо признать.
И теперь он сразу взял быка за рога:
— Сандро, либо ты берёшь на практику файоли, либо я твои мачтовые вышки на Тритоне снесу к чёртовой матери. Без шуток.
Я, разумеется, понятия не имел, кто такие файоли. Практика? Студенты? Студенты ко мне на предприятия попадали — до зоны секретности, разумеется. Их одевали в белые халаты и аккуратно водили по цехам и лабораториям, по маршруту, который был утверждён лично мной. Любое предприятие имеет право на защиту своих коммерческих интересов, — но, с другой стороны, нужно себя рекламировать, так? Так что программу посещения я отслеживал, и включал в неё всё новые и новые зоны, которые, по моему мнению, нуждались в рекламе. А предприятий у меня было немало.
В том числе и это, с мачтовыми вышками.
Мачтовые вышки были моим новым и самым перспективным проектом. Новый вид энергии, знаете ли. Электромагнитные поля, то да сё. Не-не, безопасно абсолютно — если всё живое находится в полумиле от основания, в том числе вглубь, — иначе имеем дело с непредсказуемыми мутациями. А за пределами полумили — безопасно. Почти.
Поставили их мне на Тритоне несколько незаконно, но — с другой стороны — нет такого закона, который бы нельзя было поправить.
Именно этим были сейчас по самые ухи заняты все мои топ-менеджеры на Тритоне.
Я очень старался, чтобы наша возня там не получила огласку. А какой вонючкой мог быть Никольс, вы уже поняли. Разумеется, я сказал «да». И Никольс тут же отключился — время своё он ценил больше некуда. Чёрт.
Спать больше не хотелось… какой уж тут сон. Шлёпая босыми пятками по половичкам, я врубил комп на поиск информации, и, позёвывая, налил себе кружку молока из холодильника. Кусман шоколада, пористого, московского, к нему вприкуску — лучшее средство, чтобы проснуться.
Ссылочек мне поисковик натаскал немало. Я листал страницу за страницей, меняя поисковики и возвращаясь обратно, и тихо свирепел. Потому что файоли встречались только у Желязны. И радоваться было нечему.
«Он знал, что Файоли приходят к человеку за месяц до его смерти, — приходят к тем избранным ими немногим людям, которые ещё умирают, — и в этот последний месяц жизни они даруют ему всё то наслаждение, какое возможно для человеческого существа, и когда наконец наступает пора поцелуя смерти, выпивающего последнюю каплю жизни из умирающего тела, человек не просто принимает его — нет, он видит в нём собственное стремление. Такова власть Файоли, ибо познав такое, нечего больше желать и не к чему стремиться».
Ай да Никольс, ай да сукин сын! Где он только их раскопал, этих файоли?
И не перезвонишь ему, бесполезно. Теперь только клерки министерские перед фактом прибытия поставят. Торгаши проклятые. Менялы.
Молока налил, Желязны перечитываю — всё равно больше никакой информации нет.
Перечень вопросов в блокноте начеркал. Сколько их будет, файоли?
…Сколько ни будет — все мои. Принять, разместить.
Что такое для них «практика»? Хм… Молоденькие, значит. Неопытные. Кого мне нужно… Нет. Неправильная формулировка. К кому следует направить файоли, чтобы… Да, именно так. Перечень. Нет, ещё добавим.
Интересно, у них практика — только месяц?
Перечень сопровождающих… Нет. Здесь только роботы. Вычеркнул всех к чёртовой матери.
Вечные мы, давно — вечные.
Только идиот откажется от файоли.
Скрофа. Высочайше утверждённая методика
Проверяющий генерал не спеша, как подобает его чину, подошёл к штабу полка: сопровождающая свита семенила в шаге позади. У порога штаба его встречали командир полка и дежурный по штабу.
— Сми-и-ирно-о-о-о! — звонкий голос командира заставил вытянуться не только присутствующих офицеров, но и штабных писарей, лихорадочно наводивших глянец на мебель.
Полковой командир вскинул руку к фуражке и рубанул строевым навстречу генералу.
— Ваше Превосходительство! Штаб 245-го отдельного гренадёрского полка для проведения проверки готов. Офицеры управления и штаба полка к осмотру помещений штаба готовы. Командир полка полковник Белозерский!
— Вольно! — с ленцой ответил генерал, опустив руку. — Ну, показывайте, господин полковник, ваше хозяйство. Мне командир дивизии говорил, что ваш полк — лучший по состоянию помещений штаба.
— Стараемся, Ваше Превосходительство… — неопределённо ответил полковник, пропуская генерала вперёд.
Генерал вошёл внутрь, отмахнувшись от доклада дежурного по штабу, молодцеватого начищенного-наглаженного поручика. Свита нестройной толпой заползла следом, на ходу доставая из папок листки, ручки, сразу что-то начиная писать и старательно не замечая ненавидящих взглядов проверяемых. Последние же до сих пор оставались под впечатлением вчерашнего строевого смотра.
Первым помещением, которое попало под проверку, был кабинет технической службы. Сверкающий только что законченным ремонтом, новыми плакатами и стендами кабинет, кабинет «с иголочки», не оставлял шансов проверяющим найти здесь недостатки. Так думали офицеры полка. Проверяющие думали иначе.
— Штабс-капитан Вержбицкий! — скомандовал генерал — Читайте методику!
— Слушаюсь, Ваше Превосходительство! — Невысокий офицер с щёгольскими усиками достал из папки пресловутую методику и начал зачитывать:
— «В каждом помещении штаба полка должны висеть стенды с документацией, размером 220х120 см…»
— Измерить! — рявкнул генерал. Два офицера из свиты услужливо достали рулетки из карманов и шустро замерили.
— 218 на 121, — озвучили они свой вердикт генералу. Хозяин кабинета, техник-капитан Иванов, повесил голову.
— Пиши: «Стенд в кабинете 102 не соответствует Высочайше утверждённой методике», — генерал посмотрел на сжавшего зубы полковника и скомандовал:
— Дальше!
— «По краям стенд обивается декоративными планками шириной 3,5 сантиметра…»
— Измерить!
— 3,6, Ваше Превосходительство!
— «Документация на стенде размещается в виде распечатанных листов формата А4, на расстоянии 12 см от левого края и 10 см от верха: расстояние между листами…»
— Измерить!..
— Промерить!..
Техник-капитан воспринимал баритон читающего и рыканье генерала как голоса из потустороннего мира, в голове же крутилась мысль: «Пойдут они в парк смотреть технику сегодня? Или пойдут завтра?»
— «… Размер листа… Размер шрифта заголовка… Подпись не дальше чем… Итоги за летний период обучения… Утверждённые и согласованные… Положение о гербе…»
Проверка первого же кабинета с оглушительным треском провалилась. Никто не ожидал такой дотошности от проверяющих.
— Очень плохо, господин техник-капитан. Выражаю вам своё неудовлетворение, — с плохо скрываемой иронией произнёс генерал.
— Виноват, Ваше Превосходительство! Как офицер, ответственный за технику полка, всё время провожу в парке, работаю с техникой! Извольте видеть, она у меня в образцовом порядке! — выпалил несчастный капитан на одном выдохе.
В глазах полкового командира загорелась надежда. Техника и впрямь содержалась Ивановым в отменном состоянии, с машинами он находил общий язык гораздо лучше, чем с людьми.
— Надо будет — и технику посмотрим, — усмехнулся генерал. — Только кажется мне, господа офицеры, что уже по состоянию этого кабинета можно сделать вывод о полке.
Офицеры свиты согласно закивали.
Закончив стендовое позорище, перешли к размещению Государственных Символов.
— «Портрет Государя Императора в военном мундире любого полка, размером 25 на 15 см, располагается на расстоянии…»
Клерки залезли под потолок, пошуршали линейками и разочарованно доложили, что отклонений нет. Ещё бы! Портреты стандартные, продаются централизованно. А вот как Иванов ухитрился прибить портрет там, где надо, миллиметр в миллиметр — осталось непонятно.
— «Герб Российской Империи размещается…. Государственный Флаг…»
Герб хоть и был правильным, но висел на полсантиметра правее, чем надо, что сразу привело к формулировке: «Размещение государственной символики не соответствует Высочайше утвержденной методике».
А дальше началось самое интересное.
— «Портрет Великого Князя Сергея Михайловича расположен…»
— Сергея Михайловича?!.. — удивлённо округлил глаза командир — А он почему?
— Господин полковник, вы меня удивляете! — добродушно прогудел генерал. — А кто у вас шеф округа?
— Великий Князь Алексей Михайлович, — растерялся командир.
— Был. А с позавчерашнего дня — Сергей Михайлович. Великий Князь Алексей Михайлович Высочайшим повелением назначен шефом лейб-гвардии Московской танковой бригады. Недостаток вам…
— «Портрет Великого Князя Константина Михайловича расположен…»
Командир опять округлил глаза.
— Шеф Морского корпуса. Вы ему подчиняетесь, в порядке Императорского рескрипта за номером 334, как члену Императорской фамилии.
— «Портрет Великого Князя Андрея Михайловича расположен…»
— «Портрет Великого Князя Дмитрия Михайловича расположен…»
У Императора было пятеро братьев, три двоюродных брата, четверо племянников и дядя. Кроме того, Императрица, вдовствующая Императрица — и прочая, и прочая, и прочая… И все они — согласно Рескрипту… Бог ты мой… Кроме того, не было портретов командира полка, дивизии, командующего округом, военного министра, премьера и многих других.
— А вы что хотели, господин полковник?! — зарычал генерал, взбешённый вопиющей невнимательностью командования полка к состоянию дел в Императорской фамилии. — Всё ныли, что сложно перевесить портрет Президента раз в четыре года при демократах. Царь-батюшка вас научит порядку! Завтра же устранить!
Всю ночь в штабе кипела работа. Солдаты под руководством офицеров делали плакаты с хирургической точностью. Из сети скачивались портреты князей и княжон, командующих генералов и военных чиновников. В городе скупили все рамки под фотографии.
Утром штаб представлял собой филиал Третьяковской галереи. В каждом кабинете и коридоре на стенах кучно были развешаны портреты мужчин и женщин, увешанных орденами, с сарказмом поглядывающих из рамок на замученных офицеров. Свободного места на стенах практически не оставалось. Генерал со свитой ахнули и замерли, обозревая обилие портретов в галерее. Потом начали лихорадочно сверяться с Методикой.
Всё точно! Ни одного лишнего и ни одного недостающего.
Офицеры полка со злой радостью смотрели на ступор проверяющих.
Генерал задумчиво хмыкнул, потом забрал у адьютанта листок со вчерашними «недостатками», передал его командиру.
— Отдаю должное вашему организационному таланту и снимаю все недостатки. А методике, — генерал обвел глазами императорское семейство, — …
* * *
— Да проснись же! — Иванова толкал его сосед по кабинету. — Ты чего? Сейчас же придут!
Иванов поднял голову с исторического романа, на котором уснул, и привстал с кресла. Приснится же!
Сосед задумчиво повертел головой по сторонам:
— Ну, всё готово. Портрет Президента будем вешать, или ну его?..
— Будем! — подскочил капитан Иванов. — Непременно будем!
Рю. Танатос Четырнадцатый
У Генерального секретаря Организации Объединённых Наций Мориса Тореза с самого утра ужасно болела голова. Дело не могли поправить и сообщения, которые с начала рабочего дня поступали на его терминал: группа левых террористов «Светлый путь Председателя Мао» этой ночью похитила четырнадцать перуанских католических монахинь в возрасте от 14 до 83 лет и угрожала каждый день подвергать насилию одну из них, начиная со старшей, если Римский Папа не подаст в отставку. Это походило на какой-то кошмар — не далее, как вчера блок арабских экстремистов захватил восьмерых раввинов и требовал того же самого, то есть ухода верховного понтифика. Единственное, чего не сообщили, будут ли они насиловать раввинов. Безусловно, их акция была ответом на дерзкий расстрел в Ашхабаде четырех мулл членами ОНСР (Организации национал-сионистских революционеров), требующих немедленного вывода иорданских войск из Хайфы и Эйлата и созыва международной конференции по правам еврейского меньшинства на Мадагаскаре. Так или иначе, Ближний Восток в любую минуту мог взорваться, как он и обещал в течение вот уже восьмидесяти последних лет. Между прочим, Южная Америка тоже, не говоря о Центральной Африке, Средней Азии и Восточной Европе.
— Ну, и при чём тут, спрашивается, Римский Папа? Что это он всем как кость в горле? — недовольно бормотал Торез, бегло просматривая обновлённую базу данных комиссии по борьбе с национальным и международным терроризмом. Чем больше он вчитывался, тем меньше понимал. Проклятая мигрень же и не думала сдаваться, не обращая никакого внимания на две таблетки новейшего средства «аспалгин», которые он принял сразу же после пробуждения. Он закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и одновременно нажал кнопку интеркома.
— Черчилль? — процедил он сквозь сжатые зубы.
— Я вас слушаю, господин генеральный секре… а-пчхи! — раздалось из скрытых динамиков, и на большом экране напротив возникло жизнерадостное лицо его помощника. Собеседник Тореза уже две недели невыносимо раздражал своим бесконечным насморком. Торез от всей души ненавидел этого худого долговязого англичанина, но с ним приходилось мириться, поскольку распределение мест во всех международных организациях руководствовалось строгим принципом: если председателем был британец, то его заместителем — француз, и наоборот. Какой-то умник из Совета Экспертов, кажется, русский по имени Николай Романов, называл этот дурацкий принцип «Антант Кордиаль» — один бог знает, где он выкопал это название.
— Не могли бы вы уже что-нибудь сделать, наконец, со своим носом? — укоризненно произнёс Морис Торез.
— Я стараюсь, — ответил Уинстон Черчилль, лучезарное настроение которого не мог испортить ни насморк, ни упрёк шефа. — Я даже успел сдать с утра анализы. А завтра иду на приём к профессору Павлову.
— Да-да, к профессору… знаете, что? Принесите мне аспалгина… или нет… лучше пригласите доктора Но. Надеюсь, он уже пришёл?
— Как вам угодно, господин генеральный секретарь, — любезно ответил Черчилль и отключил связь.
Торез повертелся в гидромассажном кресле, устраиваясь поудобнее (спинка и сиденье тщательно отслеживали все его передвижения, стараясь подобрать наиболее оптимальный наклон, мягкость и упругость), закрыл глаза и попытался вытеснить боль из сознания, переведя мысли на что-нибудь более приятное. Это оказалось не так легко: мысли то и дело возвращались к его жене Элен, которая вчера вечером улетела в Екатеринбург «за покупками», как она выразилась. Бездельница, весь мир знает, что куда дешевле и приятнее делать то же самое в Найроби. Он и сам бы с удовольствием отдал половину месячного содержания, чтобы забыть о делах и оказаться в эту минуту где-нибудь подальше… монгольский атташе недавно показывал ему отличное место недалеко от Найти-Майлз-Бич в Новой Зеландии. Свежий океанский бриз… лодка, лениво качающаяся на волнах… удочка, брошенная через борт, удобное надувное кресло и бутылка холодного пива, говорят, прямо из Чешских Будеёвиц… Боль отступала.
С новозеландского побережья он был извлечён самым внезапным и бесцеремонным образом — скрипом входной двери. Отчаянно стараясь побыть в раю своих грёз хотя бы ещё минуту, он слабо махнул рукой пришедшему эскулапу:
— Я знаю, знаю, что вы собираетесь сказать, доктор, что надёжного средства от мигрени даже в нашем веке ещё не приду…
— Извини, но я не доктор.
Генеральный секретарь быстро открыл глаза. Негромкий баритон действительно принадлежал кому угодно, но только не его персональному тибетскому врачу доктору Но. Оказалось, что он исходит от странного старика в чёрном старомодном костюме, абсолютно седого, с дряблыми руками и тёмными глазами под низко опущенными веками. Его сморщенное лицо сильно напоминало вываренную грушу. В левой руке у него был футляр, напоминающий антикварную модель компьютера (такие, кажется, в прошлом веке назывались «ноутбуками», ни к селу, ни к городу подумал Морис Торез), а в правой — какой-то чёрный шар, размером с теннисный. Рука, сжимающая этот шар, находилась в беспрестанном движении и выглядела так, словно не принадлежала её очевидному владельцу.
— Какого… кто ты… кто вы такой? И вообще… как вы сюда попали?!
Старик подошёл поближе, и тут Морис Торез увидел его глаза полностью. Чёрные, с нечеловеческим блеском, они больше напоминали отражения в глубоких колодцах. Или жерла орудий, почему-то вдруг пришло ему в голову. Торез вздрогнул.
— Я — Танатос Тринадцатый этой планеты. Или, если тебе так больше понятно, её Смерть.
* * *
Морис Торез слушал, будучи не в состоянии отделаться от мысли, что он вот-вот сойдёт с ума, если это уже не произошло. Старик, сидящий на стуле напротив, между тем, невозмутимо продолжал голосом без следа эмоций:
— Моя служба подходит к концу, я проработал здесь уже почти четырнадцать тысяч орбитальных витков — и это превышает все допустимые сроки, писаные и неписанные. К сожалению, в настоящий момент у меня возникла серьёзная проблема, никогда не встречавшаяся раньше — мой последователь, будущий Танатос Четырнадцатый, по неизвестной причине трижды не явился в назначенное время в условленное место. Не знаю, почему так произошло… скорее всего, те, наверху, просто забыли о заштатной планетке на периферии далёкой галактики. Наш устав в таком случае позволяет мне считать себя свободным от обязанностей. Но я… короче говоря, я слишком привык к вашей Земле, и мне не хотелось бы оставлять её в таком неопределённом состоянии. Я решил сам найти преемника и передать этот мир под его ответственность.
