Трава и солнце

      Они торжественно понесли ее к Дунаю, а Фима бежала рядом, держась за живот от смеха. Маряна дергалась своим негритянским телом: даже щеки и нос и те измазаны.
      Зайдя по колено воду, стали раскачивать ее за ноги и руки.
      - Раз, два... - громко считал Аверя.
      - Ну пустите, мальчики, пустите свою вожатую... Как не совестно... Вот откажусь от вас...
      - Два с половиной... - неумолимо считал Аверя.
      Увидев, что Лев бежит от палатки, на ходу открывая футляр фотоаппарата, Аверя замедлил счет и, когда убедился, что Лев успел поймать их в объектив, произнес трагическим голосом:
      - Три!
      Метра на два, с разбросанными руками и ногами, взлетела Маряна в воздух, шлепнулась в воду, тут же вынырнула и, совершенно чистая, сверкая смуглотой плеч, вскочила на ноги и бросилась мстить Авере:
      - Предатель!
      Аверя увертывался от нее, падал в ноги, хлопался в болотца илистой воды и, наверно, в конце концов попался бы в Марянины руки, если б не Саша, не тот самый пограничник, след для которого вчера прокладывал Аверя...
      Он шел через пляж, чуть наискосок от домиков с вербами, шел в полной военной форме, с пистолетом на боку, и среди полуголых купающихся людей выглядел очень странно. Но еще странней было то, что он шагал без своего неизменного Выстрела. Саша по прямой двигался к ним, к Маряне с Аверей. Они не видели его, перебегали с места на место, и ему несколько раз приходилось менять направление.
      - Саша! - крикнула Алка, первая заметившая его.
      И Маряна перестала преследовать Аверю.
      - Здравия желаю! - сказал старший сержант и даже взял под козырек. Можно вас на минутку? - Он никогда не обращался к Маряне на "вы".
      - Ну чего тебе? - Маряна показала отбежавшему Авере кулак.
      "Сейчас начнет благодарность выносить от имени и по поручению..." весело подумал Аверя и почти ничего не расслышал из их разговора, потому что Саша отвел ее в сторонку. Расслышал Аверя только вот что.
      - А мне не совестно, - на какой-то его вопрос ответила Маряна. - Ну и что, что я вожатая? Пусть другие, а я - нет... Ерунду ты городишь - мне нравится дурачиться с ними...
      Саша заговорил еще тише, и Аверя услышал только несколько разрозненных слов:
      - Дистанцию... Нельзя... Уважение...
      На эти слова, непонятно зачем сказанные, Маряна только рассмеялась:
      - Ну и пусть... Ты вот, доблестный представитель Вооруженных Сил Советского Союза, снисходишь до нас, а я что, хуже? Ну и скажешь же... Что-что? А разве ты приглашал? Не слышала, честно говорю.
      Саша еще что-то сказал.
      - Постараюсь, - и опять засмеялась. - Когда? В девятнадцать ноль-ноль?
      Саша снова взял под козырек, деревянно повернулся через левое плечо и едва ли не строевым шагом зашагал по пляжу назад. Маряна сразу перестала интересоваться Аверей, села в кружке ребят, и он подсел к ним.
      - А ты, Фима, сколько раз была у Матрены?
      Фима, отжимавшая из косичек воду - искупалась, смывая ил, - сморщила лоб, подсчитывая:
      - Разика три.
      - Не очень-то много. А обещала...
      - Маряша, - запричитала, улыбаясь, Фима, - да все вырваться не могу... Дом проклятый...
      - А сюда вырвалась? И не скажешь, что у тебя усталый вид.
      Фима сузила глаза и затаила в уголках губ улыбку.
      - Так то не полы мыть и не на базар для стариков бегать. И ночью встану, чтоб вымазать тебя илом и бросить в Дунай...
      - Ох и хитрющая ты! Я тебе... - погрозила пальцем Маряна. - Чтоб в ближайшие дни сбегала...
      - Есть! - Фима вскинула к виску ладошку.
      - А ты, Селивестр?
      - Был у своего деда раз пять.
      - Как дела у Аверьяна?
      - Нормально. Жалоб от старушки не поступит. - Аверя нахально посмотрел в глаза Маряне, и его лицо, худощавое с грубым, неровным, обветренным, каким-то пятнистым загаром, было чуть надменным и лихим.
      - Проверю.
      - Хоть сейчас.
      За спиной заиграла румынская музыка: скрипки и цимбалы, обгоняя друг друга, разлились над пляжем и полетели над Дунаем.
      Аверя перекатился на другой бок и увидел в руках Льва маленький, чуть побольше "Зоркого", приемничек в кожаном футляре. Лев с Аркадием и две девушки сидели неподалеку от них и прислушивались к голосу Маряны.
      Лев поманил Аверю пальцем. Аверя подполз на коленях.
      - Кто она такая?
      - Маряна-то? Вожатая. А что?
      - Аркадь, ты слышишь... Как тебе нравится это имя? Как звучит, а?! А ты не хотел ехать сюда, дурья голова. - Потом вдруг быстро спросил у Авери: - Ты-то в бога веришь?
      Готовый к любому вопросу, но не к этому, Аверя смутился.
      - А чего в него верить?.. Мне... Мне все равно...
      - А бог есть, нет?
      - Нет, - проговорил Аверя, - откуда ему быть... Атмосферные явления все это... В школе так говорили, и опять же - Маряна.
      - А дед-бабка у тебя есть?
      - У кого же их нет?
      - Молятся на иконы? Справно молятся на иконы?
      - Так они старые.
      - А много их у вас?
      - Откуда много, только трое: одна бабка, материна, померла, а теперича трое...
      Лев пригладил волосы и поморщился:
      - Да не стариков, икон.
      - Да есть. А вам что?
      - Да я так просто.
      - А я думал - верующий. У нас в городе церкви богатые. Одну старообрядческую, правда с согласия епархии, закрыли...
      - Ну? - Лев заинтересованно придвинулся к нему и серьезно изучал его лицо сквозь большие, в квадратной оправе очки с широкими дужками на ушах.
      - А почему закрыли?
      - Между батюшками ссора произошла - не поделили они что-то, писали друг на друга архиепископу нашему...
      - Как это - нашему?
      - Да старообрядческому. Наша церковь особая, мы - за старую веру...
      - Ты, я вижу, в этом деле академик...
      - Чего там... - Аверя прямо-таки весь зарделся. - Жить здесь и не знать... Вот мой деда такое рассказывал о протопопе Аввакуме...
      - Ребята, вы слышите, что он говорит?! - закричал своим товарищам Лев, и они на животах сползлись к Авере. - Об Аввакуме слыхал, и вообще, должен вам сказать, образованнейший малый...
      - Аверька, мы уходим! - крикнул Селька.
      И Аверя увидел, что все уже одеты. Ах, как не хотелось ему уходить! И он остался бы с этими добрыми, веселыми туристами, если б не Алка, подошедшая к ним.
      - Садись, девочка, - предложил Лев, - ты тоже местная?
      - Наша, - бросил Аверя, - я вот ее все плавать учу - слабовата.
      - Не похоже, что местная.
      - Мой папа мастер по лодкам, и я скоро уеду отсюда, - сказала Алка. Он не сам делает лодки, а руководит, и все в цеху ему подчиняются...
      - Вот оно как... - пропела толстенькая девушка в синей купальной шапочке, с ямками на тугих щеках, Вера, как звали ее туристы.
      - Аверька, - вдруг сказала Алка, - как тебе не стыдно купаться в таких трусах? Прямо до колен. Все культурные люди купаются в плавках, а ты как деревенщина.
      - Отстань, - вяло огрызнулся Аверя, - не продаются они у нас.
      - А твои родители молятся на иконы? - спросил у Алки Лев.
      Алка, трогавшая на коленях хорошо накрахмаленное платьице, возмущенно посмотрела на него:
      - За кого вы меня считаете? Мой отец - член партии, мама активистка, и председатель райисполкома часто бывает у нас в гостях, а вы про бога! Я убежденная атеистка...
      - Ого! - воскликнула вторая беленькая девушка - Люда. - И ты никогда не верила?
      - Что я, дура какая? Старичкам еще простить можно: жили при русском царизме и под турецкими боярами, темные и невежественные, потому и верили в сверхъестественные силы... А чтоб я?..
      - Идейная какая! - Вера похлопала себя по собравшимся в складки бокам.
      Алка зарозовела от удовольствия.
      - А как же иначе, я как пионерка... - И вдруг перебила себя и показала на уходившую с ребятами Фиму. - Вон ту видите? Так сама помню, как она в церковь бегала. А братишка ее, Локтя, и сейчас ходит с крестиком. И главное - пионер: под красным галстуком носит крестик. Это ведь возмутительно! - При этом Алка выразительно посмотрела в лицо Авере.
      - Позор! - отрезал Лев.
      - Зато она плавает, как шаран, - вставил Аверя, - как сазан, по-вашему.
      - И вся она как мальчишка! Только что не курит. И хочет стать капитаном. Правда, смешно? Настоящей девочке не самое главное - хорошо плавать. Я вот даже и учиться не хочу хорошо плавать. Это для мальчишек, а не для нас, девочек... Что у нее за жизнь: торгует семечками, месит ногами ил, спит под иконами, а их у Зябиных что ворон на лозе...
      - Что ты говоришь?! - Лев вскочил с песка.
      - Ну, пошли, - сказал Аверя, хмурясь и прерывая Алку, - надо Маряну догнать.
      - А я не пойду и расскажу им все.
      - Ну и оставайся. Пока.
      Аверя быстро оделся и побежал за скрывшимися ребятами.
      Ребят он не догнал.
      Зато вечером столкнулся с Маряной у Дома культуры. Она была все в том же платье, только без тесемок купальника, узлом завязанных на шелушащейся от загара шее. Маряна жила небогато, со стариками, и, по предположениям Авери, у нее было одно-два летних платья, не больше.
      - Тебе Саша сказал что-нибудь? - спросила она.
      - А чего? Нет, ни слова. Как с собакой - так я нужен, я и мои штаны, а как без собаки - так другие... Или, постой, что-то, кажется, говорил...
      Маряна дала ему легкий подзатыльник.
      - Завтра патрулирование. Сообщи связным, чтоб к семи утра все были на месте.
      - Есть, - вяло сказал Аверя.
      У щита с объявлением, что в Доме культуры открыта школа бальных танцев, а также липси и других, топталась Алка с белыми капроновыми бантиками в волосах и в белоснежных туфельках. Но Аверя лишь краем глаз посмотрел на нее - болтушка!
      Откуда-то явился Саша с пограничниками и за руку, как маленькую, повел Маряну на танцплощадку, примыкавшую к Дому культуры. Площадка была ограждена высоким забором, и у входа стояла билетерша. Пограничники и знакомые проходили даром, и Саша запросто провел Маряну внутрь.
      Аверя прильнул к щелке в заборе. На длинных скамьях сидели разряженные девушки, тщательно причесанные, отглаженные.
      Особенно бросались в глаза две: в ярко-красном и ярко-голубом платьях, таких широких и круглых внизу, точно вентерь на обручах. У них были высоченные, как стожки сена, прически. Девушки стояли у стены, такие необычные, броские (одна работала секретаршей в райисполкоме, вторая официанткой в чайной), что ребята и подойти к ним стеснялись.
      Зеленой группкой толклись у стенки пограничники, робели видно, и поглядывали, как танцуют наиболее смелые пары. С солдатами была и Маряна.
      Танцевали больше девушка с девушкой.
      Вдруг Саша махнул рукой и потянул Маряну, положил одну руку на ее талию, вторую - ладонь в ладонь, поймал старым кирзовым сапогом такт и поплыл по танцплощадке.
      В это время у входа раздался шум. Молодые рыбаки вталкивали на площадку случайно оказавшегося здесь Акимова деда. Дед ругался, мотал седой бородищей, упирался в косяк двери. И все-таки его втолкнули внутрь и загородили выход. Деду надоело ругаться, он засмеялся и протянул руки к билетерше, приглашая на "русскую".
      - Пошел, старый. Бородой исколешь, да и на службе я...
      На голоса бесшумно нагрянули три дружинника с красными повязками на рукавах. Молодые ребята тут же подались в тень, и Акиндин беспрепятственно, хотя и без явной охоты, вышел с танцплощадки. Чей-то локоть коснулся Авериной руки. Оглянулся - Фима. Она тоже прильнула к щели.
      - Завтра в семь к заставе, - сказал Аверя, - на патрулирование. И еще вот что: сходила бы к моему деду, к тимуровскому, полы надо вымыть.
      - Хорошо.
      Аверя оторвался от забора и пошел по вечерней, полной народа Центральной улице.
      Глава 4
      У ПОГРАНИЧНОГО СТОЛБА
      - Смотри, смотри, может, тот? - шепнула Фима и показала на человека, одиноко стоявшего у вербы.
      - Своих не узнаешь, - прошипел сквозь зубы Аверя. - Гаврила, рыбак с "Норда".
      Они пошли дальше. Миновали пограничный столб. Железобетонный, зеленый, с красными полосами и номером, он стоял в деревянной оградке и сверкал оттиснутым металлическим гербом Советского Союза. Фима знала: такие столбы расставлены вдоль всего Дуная, потому что эта пограничная река только наполовину наша.
      "Как смешно, - думала часто Фима, - одна и та же рыба, скажем сом, зигзагами плывущий по Дунаю, то и дело нарушает границу и по десятку раз в день является то советским, то румынским, пока не попадется на чей-либо крючок и гражданство его определится окончательно и навсегда..."
      Они шли группкой в три человека. Здесь были последние метры нашей земли, илистой, топкой, заросшей густейшими плавнями, прорезанной заливами и канавами, но родной, которую нужно очень беречь.
      Хотя на той стороне реки была и дружеская страна, мало ли кто мог перейти оттуда сюда или от нас туда с важными сведениями, а потом дальше, в другие страны.
      - Смотрите за деревьями и на воду, - предупредил Аверя.
      В глазах Фимы заплясала дунайская рябь, зашевелились бородавчатые дуплистые стволы старых ревматических верб, залитых по щиколотку водой, две трети своей жизни проводят в сырости!
      За каждым из них, казалось, кто-то прятался, выглядывал и снова прятался.
      Считалось, что граница у них тихая, но случалось кое-что и здесь.
      Несколько лет назад, как рассказывали, в чайную на Центральной улице зашел незнакомый человек в чересчур потрепанном пиджачишке и чересчур видавших виды рыбацких сапогах, заказал стакан водки, бутерброд с черной икрой, выпил полстакана и стал приглашать к своему столику сидевших рядом рыбаков. На деньги не скупился, хохотал и рассказывал занятные истории и анекдоты.
      Буфетчице он показался странным. Она послала судомойку на заставу. Пришли, проверили документы, увели, и скоро выяснилось: крупный агент, хотел уйти на тот берег и, чтоб никто его не заподозрил, решил соответственно одеться, продемонстрировать щедрость души и... И перестарался.
      А еще и такой был случай. Ловили наши рыбаки в Григорьевском гирле селедку. В одной из лодок сидели два брата Мокровы; видят, судно под турецким флагом проходит вблизи. А воды-то здесь наши. Не имеет права. Судно уже совсем близко, того и гляди, сеть на винт намотает. Старший Мокров и закричал: дескать, не положено здесь быть турецкому судну. Поняли. Были, видно, на борту знающие русский язык. Отвечают: сбились с курса в тумане. А туман-то нельзя сказать, чтоб очень...
      - Оставайтесь здесь! - кричит старший Мокров. - Не имеем права отпустить без проверки. - А сам схитрил: нагнулся к дну лодки, взял черную деревянную ложку тыльной стороной и кричит в нее, точно в телефонную трубку: - Товарищ начальник заставы, задержан турецкий теплоход! Прошу срочно прислать катер... - А сам подмигнул проходившей мимо рыбацкой лодке: чеши, дескать, к рыбоприемному пункту, где есть телефон, свяжись с заставой и вызывай.
      Примчался пограничный катер, и офицеры стали разбираться, в чем дело, а Мокровы получили по ручным часам, деньги и благодарность; о братьях и в газетах писали.
      А было и такое. Приплыли однажды ночью к нашему берегу на камышовом снопе двое маленьких румын: привели их на заставу как нарушителей; и тут выяснилось: побила их мамка за то, что ведро клубники умяли в погребе, вот и решили они искать справедливости на наших берегах.
      - Должны отправить вас обратно, - сказал начальник заставы, - не имеем права задерживать.
      Те - в слезы, чуть не на колени становятся, не хотят на тот берег, к мамкиным кулакам. Ничего не поделаешь - отправили и только дали совет: уж коли есть клубнику, так не ведрами, ну а, скажем, поллитровыми банками или, что еще лучше, прямо с грядки рвать...
      - Тише ты, в воду свалишься! - зашипел Аверя, хватая Фиму за руку: задумавшись, она споткнулась о неровно прибитую доску. - Смотреть надо глазами!
      Фима поежилась, прислушалась. Было тихо, очень тихо, так тихо, что даже слышалось, как на мглистой румынской стороне внятно и одиноко кукует кукушка.
      Впереди шел Аверя в кургузом пиджачке, из которого давно вырос. Глубоко на лоб надвинута тесная кепочка. Крупные руки далеко высовывались из рукавов: они то прятались в карман, то пересчитывали пуговицы, то висели без дела, и, конечно, им так не хватало какого-нибудь оружия, скажем пистолета!
      Фима давно знала Аверю, так же давно, как знала небо над головой, упругие сучья пирамидального тополя, росшего возле их калитки, как знала отца и мать.
      Он жил через два дома от них, маленький и сопливый крепыш. Они в один год научились плавать в ерике, пугали одних и тех же лягушек, а потом, чуть попозже, с одним и тем же бредешком, держась каждый за свою палку, бродили по горло в воде, и на их шеях раскачивались, когда они нагибались к корягам, свинцовые крестики...
      Потом эти крестики исчезли: Фима на глазах у матери в порыве ярости выбросила в ерик, а Аверя втихую спрятал за иконой богородицы. Они вместе играли в нырки: бегали друг за другом по воде, падали, норовя ухватить за ногу, подныривали друг под друга, удирали и брызгались. Аверя был силен, смел, напорист. Недаром же, когда в школе организовался отряд ЮДП, его избрали заместителем начальника штаба. Впрочем, из него бы вышел и отличный командир отряда Разве можно его сравнить с Валеркой Кошкиным?! Того избрали, конечно, только потому, что его отец - начальник пожарной команды Шаранова. А если у него, как говорили, и лучше дисциплина, чем у Авери, и он выдержанней, так это еще не значит, что надо выбирать именно его.
      Куда ему до Авери! Он, Аверя, один такой на все Шараново, а может, и на весь Дунай. Жаль только вот, не всегда он разбирается, кто его друг, а кто - нет, что хорошее, а что не очень, хоть и красивое внешне...
      Они подошли к порту с огромной пристанью и двумя кранами и баржей, стоявшей со вчерашнего дня под разгрузкой: все товары в магазины привозили сюда по воде.
      Впереди шел Аверя, и глаза его настороженно смотрели по сторонам. Вдруг он застыл на месте. Фима с Акимом тоже остановились и принялись смотреть туда, куда глядел Аверя.
      - Тише, - прошептал Аверя, - не дышите.
      - Что там, кто там? - придвинулась к нему Фима.
      - Чего там узрел? - вполголоса спросил Аким.
      - Тс-с! - Аверя торнул его локтем в живот. - Неизвестный. Снимает местность... Фимка, приготовьсь.
      Холодок пробежал по Фиминой спине.
      - Как - приготовьсь? - шепотом спросила она.
      - На заставу побежишь.
      - А где он, где? - заморгал ресницами Аким. - В воде или на берегу? Переплывает Дунай?
      - Да вы что, ослепли? Смотрите! - И Аверя показал, куда надо смотреть.
      И Фима увидела. Увидела рослого человека в плаще с фотоаппаратом в руках. Он был далеко и сливался с деревьями и кустами. Но Фима четко видела, как он поднес к лицу фотоаппарат - объектив блеснул на солнце - и что-то снял.
      - Румынию щелкает, - шепнул Аким.
      Фима знала: фотографировать границу, все пограничные объекты и румынскую сторону запрещено.
      - Аверь, - вдруг шепнула она, хорошенько приглядевшись. - Какой же это неизвестный?! По-моему, это тот... с пляжа, с которым ты говорил вчера... Смотри, и очки у него... рост тот же...
      - Ну-ну! - шепотом запротестовал было Аверя, застыл на месте, впиваясь в незнакомца глазами, потом нехотя согласился: - Вроде ты права... Он.
      - А я-то думала... - чуть разочарованно сказала Фима.
      Аверя, несколько секунд молчавший, повернул к ней посуровевшее лицо:
      - Беги на заставу. Слышишь?
      Фима фыркнула:
      - Сам беги... Осрамиться хочешь?
      - Ты слышала, что я тебе сказал? И в обход, не спугни. И чтоб быстро. А мы с Акимом будем вести наблюдение и следить за ним.
      - Не смеши, - сказала Фима.
      - И самого Маслова вызывай, начальника, скажи: группа Аверьяна Галкина обнаружила... Ну и все такое...
      - Сам...
      Аверя вдруг схватил ее за руки и крепко сжал:
      - Я тебе приказываю! Приказываю, как заместитель начальника шта...
      - Ну сходи, чего тебе стоит? - перебил Аверю Аким. - Он и в самом деле снимает то, что нельзя.
      И Фима пошла - пошла не торопясь.
      - Бегом! - крикнул Аверя.
      Фима пошла побыстрей.
      Всю жизнь прожила она на границе, можно сказать у самых пограничных столбов, а никого не задерживала и даже не помогала задерживать. Правда, она много раз бывала на погранзаставе: с отцом, когда его задержали с лодкой за небольшое нарушение режима погранзоны - позже положенного времени возвращался; и когда они всем отрядом ходили сюда на встречу с пограничниками и осматривали их хозяйство: спортгородок, место для заряжания и разряжания оружия, глухую толстую стенку и два пограничных столба, совсем такие же, как на границе, только деревянные, и помещения, где живут служебные собаки...
      До заставы было недалеко, с километр, и скоро Фима толкнула калитку у ворот и вошла в огромный, огражденный двор заставы. На вышке под острой крышей расхаживал солдат. Время от времени он смотрел в бинокль в сторону Дуная.
      Фима пошла к деревянному дому, на первом этаже которого за стеклянным окошечком всегда - днем и ночью - сидит дежурный.
      Он и сейчас сидел там, парень в зеленой фуражке с очень знакомым лицом, хотя имени его Фима не знала.
      Она нерешительно постучала в окошко. Ей было неловко - очень уж по сомнительному делу обращалась.
      - Чего тебе? - Солдат открыл окошечко.
      - К начальнику бы.
      - А зачем?
      - Надо. Наш отряд ЮДП патрулировал...
      - А где же пограничники, которые были с вами?
      - Они в другом месте... С теми, кто подальше... А мы у порта...
      - Минутку. - Дежурный взял телефонную трубку и отчеканил: - Товарищ майор, докладывает дежурный рядовой Усенко. Здесь школьница требует, чтоб пропустили к вам.
      Лицо рядового Усенко было подтянуто и сосредоточенно.
      - Есть, товарищ майор, - сказал он молодцевато, положил на рычаг трубку и бросил Фиме: - Беги, третья дверь направо...
      Фима пошла по коридору - в нем пахло вымытыми полами, гимнастерками и еще чем-то строго служебным.
      Негромко постучала в дверь.
      - Войдите!
      Раздались быстрые - навстречу ей - шаги.
      Вошла. Два стола - один начальника, другой - для совещаний. У стены железная койка под байковым одеялом. На одной стене - портрет Ленина, на второй - Дзержинского, с пристальным, целящимся взглядом из-под козырька надвинутой на лоб фуражки. На столе начальника - толстая книга с торчащей закладкой ("О'Генри", - прочитала на корешке Фима) и телефоны.
      А лицо у начальника совсем не строгое, не военное, чуть полноватое, глаза мягкие, синие, добрые и губы не жесткие и вроде бы даже не очень волевые. И вообще - сними с него гимнастерку с погонами, пояс и сапоги, переодень в здешнее - ну рыбак рыбаком...
      А говорят, он беспощаден и строг. Многие рыбаки даже недовольны: чуть нарушат погранрежим - штраф или запрещение на какой-то срок выходить на лодке.
      - Что стряслось, девочка? - Майор улыбнулся.
      И Фима рассказала...
      Она так и не успела увидеть, как пограничники забирали нарушителя. Когда Фима вернулась на берег, все было уже сделано и даже ребят там не было.
      Часом позже Аверя рассказал ей, как все было. Возбужденный, обрадованный, посверкивая глазами и почесывая кудлатую голову, Аверя стоял у бревна - сидеть он не мог - и говорил:
      - Только ты, Фимка, скрылась, мне не по себе: как бы не ушел! Конечно, и мы с Акимом могли бы попробовать задержать, да вдруг у него оружие?! А он ходит себе, ничего не подозревая, и щелкает оборонные объекты. Гад! Мы его выведем на чистую воду! И его дружка надо проверить, и этих, в купальниках, которые на желтых подушечках лежали, их тоже надо...
      - Как это его звали? - спросил Селька. - Помнишь, ты с ним...
      - Да ничего я с ним... Ругался, и только. Все насмехался, гад, над нашим Шарановом: грязные канавы, вонища и как только вы тут живете, среди комаров и змей? Уходили бы...
      - Куда уходили? - резко спросил Аким. - Неужели он так и говорил с тобой? А мне помнится...
      - Еще хуже говорил. Все маскировался. То спросит, Румыния ли на той стороне, то начнет уверять, чтоб я ничего плохого не думал, что он не шпион, а очень даже преданный человек... Буду я помнить имя такого? Ничего не помню!
      - Дурак он, вот кто! - отрезал Аким. - Настоящие шпионы - они поумней и не будут так открыто фотографировать местность, и никаких объектов здесь нет...
      - Тебе завидно, что не ты первый заметил его? Да? Ничего, не бойся, я не жадный. Все мы заметили его по-равному: я, ты и даже Фима...
      - Почему - даже? - спросил Аким. - Она что, полчеловека?
      - Полтора! - крикнул Аверя и рассмеялся.
      Фиме не понравился его смех.
      - Пойдем проверим: забрали других или нет? - предложил Аверя.
      Ребята ринулись к пляжу, где стояли автомашины и палатки туристов. Палатки и "Москвича" пограничники не тронули.
      - Палатки-то на месте, а вот как их содержимое? - улыбнулся Аверя.
      - А ты бы хотел, чтоб их всех арестовали? - спросил вдруг Аким.
      - Да что ты! Жалел бы их, слезки проливал бы! - передразнил его Аверя.
      - Может, они хорошие ребята, а ты...
      - Дай бог! - вскричал Аверя.
      Его стал злить глупый спор, где все было так ясно. Аверя вообще, насколько помнила Фима, не очень-то любил споры, особенно с таким человеком, как Аким.
      - А я б хотел, чтоб они оказались нашими людьми, - сказал Аким, - и это было бы лучше всяких там наград за поимку и...
      - Дам в рыло! - вспылил Аверя. - Поговори еще у меня... Я, что ли, за наградами стремлюсь?
      - А кто тебя знает. Вон сколько знаком с тобой, а так и не раскусил, что ты за человек... к чему стремишься...
      Фима с неприязнью посмотрела на аккуратно зачесанные назад волосы Акима и остроносые туфли фабрики "Буревестник", - он покупал их при ней в обувном магазине за семь рублей. Неплохой вроде парень, а воображает. Ходит в рубахах навыпуск, как приезжие, точит, как червь, книги и уж думает, что можно оскорблять таких ребят, как Аверя.
      У Фимы с Акимом всегда были приятельские отношения: с ним и о новых книгах можно поговорить, и о кинофильмах, а сейчас она не сдержалась.
      - Не дери, пожалуйста, нос! - крикнула она и отошла за Аверину спину, хотя знала, что Аким с девчонками не дерется. - Он за границу болеет, а не за награду. Сам, наверно, мечтаешь...
      "Куда меня понесло! - ужаснулась она. - Ведь все не то говорю!" Даже Авере не понравилось, как она себя вела.
      - Прекрати! - Он дернул ее за кофту.
      - Тоже мне подпевала! - резанул Аким. - Прячешься за его спину?
      Фиме стало жарко и стыдно. Даже пот выступил меж лопаток. Она не нашлась, что ответить. Только крикнула ожесточенно:
      - Дурной ты!
      Как назло, у пляжа появилась Алка - из девчонок только Фима и Настя Грачева были в отряде.
      - Опять Фимка ругается?.. - сказала она. - Грубая, не может без этого... Ну, как ваш улов?
      - Одного диверсанта точно и троих под сомнением, - желчно проговорил Аким.
      Алка сделала испуганные глаза:
      - Мальчики, это правда?
      - Это ты вчера им глазки строила, - сказал Аким, - этим туристам?
      - Они диверсанты? Это ужасно!
      - Заданий от них не получала? - Аким с ухмылкой косился на Аверю.
      Алка побледнела, голубенькие глаза ее в черных ресницах замерли, рот приоткрылся.
      - Кайся, - проскрипел Аким.
      - Дам в морду, - повторил Аверя. - Не трожь ее, она не виновата.
      Фима молчала в сторонке и не могла собраться с мыслями и чувствами, нахлынувшими на нее, - так все было сложно и запутанно: ей был неприятен Аким своим отношением к Авере, но с Алкой он вел себя как нужно; с другой стороны, в словах о диверсантах был удар и по Авере. Аверя хороший, но почему он вступается за Алку?
      Ничего нельзя понять! Что за штука - жизнь: в хорошем есть и плохое, а в плохом - хорошее; и все это так перемешано, что не так-то просто отрезать ножом, отделить одно от другого. Это в кишмане - рыбьих кишках нетрудно отделить пузырь с желчью, чтоб все мясо не испортить, а в жизни...
      От реки с котлом, наполненным водой, прошли мимо них две девушки в ситцевых платьицах. Лица их показались Фиме знакомыми.
      - Куда это Левка запропастился? - спросила одна - Два часа, как пропал, сказал: "Не спится, пойду погуляю", - и нет.
      - Вернется. Верно, набрел на что-то.
      Девушки скрылись в огненно-красной палатке.
      - Съел? - бросил Авере Аким.
      - Это еще ничего не значит. Может, они и невиноватые, а один он и скрывает от них...
      Фима вдруг хватилась, что пора домой: явилась вчера поздно и убежала тайком ни свет ни заря, когда все спали, чтоб мать не могла запретить ей уйти сегодня из дому.
      Потом Фима вдруг вспомнила про бабку Матрену и про Авериного подшефного деда, которому тоже надо помочь. И побежала не домой, а к нему. Часа два таскала воду, мыла полы, сдувала пыль, бегала в магазин за хлебом и едва даже не столкнулась с матерью.
      Перед тем как идти домой, решила искупаться. Добежав до реки, сбросила платье и готовилась уже нырнуть с мостков, как вдруг услышала голос Авери.
      - Слабо, говорите? А вот смотрите...
      Послышался плеск. Фима выглянула из-за кустов, росших у подножия корявой, полуразвалившейся от старости вербы, и увидела...
      Нет, в это нельзя было поверить! На кладях на корточках сидел тот самый, в очках, тот самый, длинный, обнаруженный Аверей за неположенной съемкой, и, опустив вниз руки, смотрел на то место, где только что был Аверя.
      Вот Аверя шумно вынырнул и поплыл к берегу, держа в руке, поднятой над водой, рака. Рак был крупный, яростно работал клешнями и всеми ножками, а Аверя хохотал.
      - Ловите, Лева! Здесь обрыв, а в нем полно их нор... Хотите, еще поймаю?
      - А не искусают тебя?
      - Надо уметь брать их: за спинку - и тогда ничего, не дотянутся клешнями.
      - Ну поймай еще трех: преподнесем Аркашке и двум нашим дамам как подарок от тебя... Не возражаешь?
      - А чего? Не.
      Аверя стал нырять, выбрасывая из воды ноги. Вода вокруг бурлила, пенилась, и Фима представила, как его пальцы скользят по срезу обрыва, влезают в норки, ощупывают их и, почуяв рачью спинку, берут за шершавый панцирь.