Схождение во ад

      Вход в дом со стороны заднего двора был открыт, Ричард заглянул в дверной проем и вдруг - услышал голос Михаила, донесшийся из глубины расположенного поблизости подвала...
      Дверь в подвал со вчерашнего вечера он намеренно оставил незапертой, чтобы тем самым развеять возможность каких-либо подозрений относительно природы его особого интереса к данному помещению, и теперь под каменным сводом застал своих постояльцев, вооруженных швабрами.
      - Вчера не успели марафет навести, - сказал Миша. - Но лучше поздно, чем никогда, как у нас говорят... В России, то есть.
      Ричард улыбнулся. Запланированный конфликт, похоже, отменялся.
      - Зря вы... - сказал он. - Я бы сам...
      Михаил тут же заверил его, что исполняет обязанность, находящуюся единственно в его компетенции. Компетенции благовоспитанного джентльмена.
      "Удачи", - как мысленно добавил про себя Ричард, но о таком уточнении умолчал - именно что из-за джентльменских соображений.
      Уборку закончили около полудня, после чего Михаил отправился торговать в магазин, а его кузен, сославшись на головную боль, ушел в свою комнату, заявив, что смертельно хочет спать, ибо вчера не на шутку перебрал, неумеренно отметив свое возвращение в Берлин из Дюссельдорфа, где проживал с семьей...
      Вернувшись в подвал, Ричард, подсвечивая себе карманным фонариком, тщательно обследовал стыки плит. И - обнаружил искомую.
      Сомнений он не испытывал. Во-первых, плита явно просела по отношению к остальному настилу. Во-вторых, остатки цементной, растрескавшейся в крошево массы на стыках, консистенцией своей явно не соответствовали заполнению иных промежутков...
      В подсобке он обнаружил ржавый садовый инвентарь и кривой лом.
      Плита поддалась на удивление легко, будто пенопластовая... И падение ее на пол прозвучало коротко и отрывисто.
      Из открывшегоя перед ним углубления Ричард вытащил сырой тюк с форменной одеждой и заплесневелый портфель желтой кожи...
      Прислушался. Мерная, однотонная тишина.
      Он осторожно уложил плиту на прежнее место, тщательно смел в стыки грязь и утоптал ее; кажется - все...
      Поднялся к себе.
      Из портфеля извлек бумаги, распространявшие запах склепа; разложил на столе кинжалы; холодная, скользская позолота "Вальтера", уместившегося в ладони, наполнила все существо его какой-то мистической, тревожной сопричастности к канувшим в забвение временам, и, судорожно, как змею, отбросив пистолет на стол, он долго и возбужденно ходил по комнате, теряясь в сумбуре воспаленных мыслей и образов...
      Затем, успокоившись, брезгливо разобрал ком протухшей эсэсовской формы. Плотно сложив ее, упаковал в заплесневелый портфель. Эти аксессуары истории теперь по праву принадлежали баку для мусора, что стоял на углу перекрестка.
      Он переоделся в свежее белье, натянув джинсы, рубашку с короткими рукавами и, охватив в ознобе ладонями ребра, подошел к окну, где косо хлестал дождь со снегом и морозные струи воздуха ползли из щелей в рамах.
      После уселся за стол, углубившись в чтение.
      Через несколько часов с некоторым даже раздражением осознал: перед ним некий оккультный труд, понять который невозможно хот бы потому, что значения практически всех терминов неизвестны, никакой сюжетной структуры в записях нет, и уяснение содержания требует многодневной, кропотливой расшифровки едва ли не каждой фразы. А ветхие древние манускрипты, переложенные коричневой пергаментной бумагой, и вовсе были доступны для прочтения и понимания какому-нибудь изощренному профессионалу.
      Его отвлек стук в дверь.
      Ричард спешно разместил бумаги и оружие в ящиках письменного стола.
      - Херр Валленберг! - раздался голос Михаила.
      - Слушаю вас... - Ричард раскрыл дверь.
      - Пора поужинать, - сказал Миша. - Погода - дерьмо: снег с дождем. Чего вам идти в ресторан? Вы не думайте, упредил он возможный отказ, - что мои приглашения могут както повлиять на на наши деловые релэйшнс... В России просто так принято... Вы не стесняйтесь. У нас это ни к чему не обязывает. У нас даже знаете как? - хозяин гостя приглашает, кормит-поит, целуются, а потом заморочка какая-то, и запросто тесак под ребро... А потом чего уж там вспоминать, кто сколько съел или принял на грудь... Ничего так инвитэйшн, да? Ну, эт-я шучу... Не бойтесь. Братец никак не отойдет от вчерашнего, влежку... Ну, а мы вдвоем тихо-мирно и посидим, как?
      - Хорошо, - сказал Ричард. - Только без тесаков. Я это не люблю.
      Миша хохотнул в ответ и - загромыхал толстыми подошвами башмаков по лестнице, ведущей на первый этаж.
      На ужин предлагалась прожаренная в специях свинина, овощной салат и красное вино. Ричард, впрочем, удовлетворился холодной кока-колой.
      Миша смешно и интересно рассказывал ему о событиях своего прошлого московского бытия, о порядках и нравах незабвенного коммунистического государства, и Ричард, наверное, засиделся бы с ним до полуночи, если бы не одолевавшая его сонливость... Сонливость и чувство глубокой досады.
      Он, влекомый каким-то упорно-механическим чувством кладоискателя, откопал эти отсыревшие идиотские бумаги, вкупе с пистолетами и кинжаламим, и - что дальше?
      Его грызло осознание того, что он крупно и глупо проиграл.
      Проиграл во всем. И безусловно права Элизабет, что развелась с ним - неудачником, своею судьбой и природой на неудачи обреченным.
      - Миша. - Он поднялся из-за стола. - Спасибо за ужин. Я - ваш должник. Компанию более составить не могу: что-то тянет в сон...
      - А разница, - сказал Миша. - Во времени. Вы же к своему привыкли, к американскому... Вот и сбои. А завтра проснетесь в пять часов утра и будете думать, куда бы себя деть... Вы бы пересилили себя, посидели бы еще чуть...
      - Не могу, - признался Ричард искренне. Повторил: Спасибо.
      - Ну, - Миша протянул ему руку, - Отдыхайте. Извините, как говорится, что обошлось без драки... - И - уткнулся в телевизор, где сообщались последние российские новости.
      В районе Карлсхорста, к великому Мишиному удовольствию, до сих пор принималась трансляция программ бывшего советского телевидения, что еще более приближало его берлинскую жизнь к некоей новой ипостаси прежней, московской.
      Ричард же, укладываясь спать, уже в наступающей полудреме, путано размышлял и о себе, и о своем недавнем собеседнике, как о заложниках времени, диктующего постоянно меняющиеся правила игры, что вмиг разоряют недальновидных и увлекающихся; времени, должным в итоге, конечно же, слиться с Вечностью, упраздняющей и время, и правила.
      И неотвратимость такого слияния определилась в его сознании столь очевидно, что он подумал: ведь к этой истине способен придти любой и каждый, кто только в состоянии о ней задуматься... Только в состоянии... В состоянии...
      На него уже начал действовать клофелин, подмешанный во время ужина коварным Михаилом в кока-колу.
      БЕРЛИН. КАРЛСХОРСТ.
      ДЕКАБРЬ 1992г.
      Дождавшись, когда Валленберг поднимется по лестнице в свои апартаменты, Михаил скоренько сполоснул тарелки, убрал остатки еды в холодильник и, выключив телевизор, прислушался к воцарившейся в доме тишине.
      Лже-брат Алексей почивал в соседней комнате, откуда время от времени доносился легкий храп; крепость же сна американца никаких опасений у Аверина не вызывала, а потому, взяв запасные ключи от дверей второго этажа, он смело отправился наверх, захватив карманный фонарик.
      Мысль о том, что в доме остались какие-то ценности, не вывезенные родителями Ричарда в Америку, зародилась у Михаила еще тогда, когда новый хозяин настойчиво потребовал очистить подвал, а затем быстро нашла свое подтверждение, ибо, вернувшись из магазина и, обследовав пол, он заметил, что одну из плит настила буквально несколько часов назад, сразу же после уборки, приподнимали.
      А вот что за ценности хранились в подполе, именно сейчас и предстояло выяснить.
      Он прошел в кабинет, и луч фонарика сразу же высветил желтый портфель с многочисленными проржавевшими застежками, стоявший у письменного стола.
      Вот оно!
      Стараясь не шуметь, он поднял портфель и двинулся обратно. Времени для обследования содержимого этого саквояжа у него было предостаточно.
      Спустившись на кухню, поставил портфель на стол. От отсыревшей кожи несло холодной затхлой землей и плесенью.
      Криво усмехнувшись, он взялся за застежку, просунутую в металлическую петлю...
      Трепетов, словно выполняя учебное упражнение, бесшумно вынырнул из-за двери, и - опустил кусок водопроводной трубы, обмотанной свитером - на голову согнувшегося над портфелем Михаила, чье тело в тот же миг послушно и мягко завалилось под кухонный стол.
      " А все-таки, - подумалось ему с долей хвастливости, выигрывать должен профессионал, ребятки..."
      Он уже протянул руку к портфелю, как вдруг в доме погас свет.
      Что это? Пробки? Или же...
      Интуитивно он ощутил какую-то неведомую опасность...
      Стараясь двигаться бесшумно, взял со стола портфель и двинулся в сторону прихожей.
      Бумажник Михаила с дневной выручкой и документами на "Мерседес", запаркованным во внутреннем дворике, лежали у него в кармане брюк вместе с ключами от автомобиля.
      С вешалки он снял пальто Ричарда - модное, кашемировое, решив, что оно заменит ему спортивную нейлоновую куртку, оставляемую в качестве сувенира незадачливому Михаилу.
      Некоторое время он выжидал, настороженно прислушиваясь к сырой темноте, обступившей его, затем медленно открыл фрамугу окна, ведущего в сад и - тихо спрыгнул на землю, тут же резко отступив в сторону...
      Страхи оказались напрасны: ни в саду, ни около дома не было ни души.
      Мирный Карлсхорст тихо погружался в сон, гася огни в оконных просветах.
      Отключив пультом сигнализацию, Трепетов уже взялся за ручку "Мерседеса", как вдруг ощутил возле себя движение стремительно скользнувшей тени, после чего сознание как бы на миг оставило его, а после тут же вернулось, однако находился он теперь не возле дома, а на заднем сиденье какойто машины, плотно зажатый с двух сторон громоздкими личностями с телосложением чемпионов японской национальной борьбы сумо.
      - Что, сука, отпрыгался? - донеслись до него слова, леденящим ужасом проникнувшие в душу.
      Он дернулся, в глупейшей попытке вырваться из салона, но тут же получил укол в ногу и - захрипел, цепенея от действия известного ему медикамента, одобренного еще в пору расцвета его карьеры специальными медэкспертами Комитета Государственной безопасности...
      Тем временем в эфире звучал следующий разговор на англоамериканском:
      - ... Из дома вышел "объект". С портфелем. Э-э, его свинчивают...
      - Кто?!
      - Наверное, люди "немца"...
      - Как?! Этого не может быть! Их там нет! Мы...
      - Взяли. Профессионально. Он в машине. Красный микроавтобус. "Понтиак".
      - Вы уверены, что это "объект"?
      - Кажется... Пальто его... В доме нет света...
      - Ч-черт! Срочно работайте вариант "аппендикс"...
      - Понял.
      "Фольксваген" с мигалками, где находилась оперативная группа сотрудников ЦРУ, переодетых в полицейскую форму, перехватила "Понтиак" при выезде его на узкое шоссе, с тыла опоясывающее Карлсхорст.
      Водитель дисциплинированно остановился, приготовив документы для проверки, и даже улыбнулся подошедшему полицейскому, ибо неприятности боевому российскому экипажу "Понтиака" способен был принести лишь предатель Трепетов, однако тот беспробудно спал, привалившись щекой к мощному плечу одного из своих стражей и никаких сигналов "sos" категорически подать не мог.
      Полицейский потянулся за документами, и - бросил в салон машины металлический предмет, зажатый в кулаке, сам же - отпрыгнув в сторону, за капот.
      Бесшумно сверкнула нестерпимая вспышка, высветив каждую рытвинку и волосок на лицах сидевших в "Понтиаке" людей; вслед за ней салон мгновенно заполонили ватно-белые клубы усыпляющего газа, и уже через минуту бездыханный, дважды отравленный Трепетов и желтый портфель с полусгнившей эсэсовской формой заботливо перемещались из "Понтиака" в кузов "Фольсвагена".
      "Полицейские" работали споро, но шесть человек в черных масках и комбинезонах, выпрыгнувшие из тьмы, обладали реакцией и приемами нападения еще более изощренными и отточенными: им, людям Краузе, потребовались считанные секунды, по истечение которых команда ЦРУ оказалась недвижно лежащей в придорожной канаве, за исключением водителя в полицейской форме, взятого в качестве "языка" и помещенного вместе с Трепетовым и злосчастным портфелем в багажник подъехавшего к месту горячих событий бронированного "Мерседеса".
      - Магистр, портфель у нас. Но...
      - Что "но", что "но"...
      - Там... какая-то старая форма...
      - Какая еще форма?
      - Форма... Вонючая, сырая... И фуражка СС. С черепом. Мятая.
      - И все?
      - В портфеле - все. И еще: "объект" - не с нами...
      - Что за идиотские сюрпризы! А кто же был в машине?!
      - Русский. Нас ввело в заблуждение пальто...
      - Пальто, русский, черт вас всех подери! Вы несете какую-то чушь!
      - Мы все исправим, магистр! - Немедленно! - Не волнуйтесь, магистр!
      Много незримых, однако же бурных страстей кипело той декабрьской ночью в тихом и сонном Карлсхорсте, но, также как тысячи его обитателей, ничего не ведал о них и виновник всей кутерьмы - Ричард Валленберг, спавший, а, вернее, лежавший, утратив сознание, в темноте выстуженной от раскрытой форточки, спальни.
      ТРЕПЕТОВ И АВЕРИН
      Аверин и Трепетов, прикованные наручниками к батарее центрального отопления, тянувшейся вдоль стены пустого гаража, очнулись практически одновременно и - с изумлением уставились друг на друга, припоминая те последние события своей сознательной жизни, что смутно хранила их воспаленная память.
      - Леша, где мы? Что происходит, в натуре? - просипел Михаил, испытывая позывы к рвоте и сильнейшую головную боль.
      Трепетов - с бледно-зеленым лицом утопленника, хотел было произнести: черт его, мол, знает, - но изо рта его вырвался всего лишь болезненный хрип.
      - Напали на нас, что ли? - предположил Михаил каким-то озябшим голосом. - А?..
      - Пи-ить... - прошептал Трепетов с мольбой в голосе.
      Будто услышав его, в гараж из боковой двери - видимо, ведущей в недра некоего дома, своей стеной к гаражу примыкаюшего, появился мужчина лет тридцати в теплом плаще с погончиками, идеальным пробором в набриолиненных волосах, с гладким бледным лицом и ртом, перекошенным в фальшивой улыбочке.
      - Тысяча извинений за столь неудобный ночлег, произнес он по-русски с явным германским акцентом, учтиво наклонив пробор и неспокойно смотря исподлобья. - Сейчас вами займется врач. Ма-арти-ин! - крикнул он в сторону двери, и в гараже появился сутулый верзила - прилизанный, в белой рубашке и черном галстуке.
      Верзила осклабился, показав крупные как у лошади зубы, коричневые от табака и, вытащив из кармана брюк ключи, отковал от батареи обессиленных узников.
      - Прошу, - указал тип в плаще на проход в дом, первым поднявшись к нему по низкой металлической лесенке, вмурованной в бетонный пол гаража.
      Аверин и Трепетов покорно двинулись вслед за ним. Замыкал шествие человек с длинным лицом и лошадиными зубами.
      Вошли в прохладный сумеречный холл, выложенный черным с серыми прожилками мрамором. Канделябры, китайские вазы, рыцарские доспехи, секиры и двуручные мечи на стенах, ведущая наверх резная дубовая лестница...
      - Туда, - показал человек в плаще под лестницу, и вскоре пленники шагали в подземелье дома, - коридором, сплошь выложенным голубым кафелем, лазурно сиявшим в люминисцентном свечении ламп.
      - Похоже на преддверие операционной, - остановившись, хрипло заметил Михаил, незамедлительно получив увесистый пинок, призывавший продолжать движение согласно указанному маршруту.
      Коридор привел в бильярдную.
      Кожаные диваны и кресла, бильярд, стойка с киями, большой застекленный портрет Гитлера, под ним - цветок в пластмассовом горшке и - сервировочный столик с многообразием напитков спиртных и безалкогольных.
      На диване сидели двое угрюмых молодых людей, одетых в свитера, джинсы и кожаные куртки.
      Облокотившись о биллиардный стол, человек с аккуратным пробором о чем-то задумался, кривя губы; затем, повернув в сторону кожаных мальчиков плоскую, тщательно выбритую щеку, произнес:
      - Обыщите их еще разок. Поподробнее.
      Мальчики - низкорослые, с могучими красными шеями, послушно поднялись с дивана; по-крабьи расставив руки и, наклонив коротко остриженные головенки борцов, двинулись к задержанным.
      Обыск был выполнен ими с блеском и мастерством либо фокусников, либо карманников.
      - Ни-че-го, - вынес резюме человек с пробором. - Что же. Наши ребята вчера потрошили вас хотя и в спешке, но добросовестно. Ну-с, - кивнул на сервировочный столик. Угощайтесь пока... - И - вышел вон, сопровождаемый кожаной свитой.
      Аверин жадно приник к бутылке с минеральной водой. Трепетов незамедлительно последовал его примеру.
      - Ну, - сказал Михаил, тыльной стороной ладони утирая рот, - и в какую-такую навозную кучу мы, бля, угодили на сей гребаный момент?
      Если бы Трепетов и хотел ответить ему, то все равно бы не успел: в бильярдную снова вошел человек с идеальной прической. Охранники с литыми плечами почтительно семенили за ним. Невыразительные их лица на этот раз отличала та сосредоточенная удрученность, что обычно лежит на лицах ассистентов медицинского светила, приступающего к серьезной операции.
      Процессию замыкали тип с физиономией непородистой лошади и высокий большеголовый человек: лысоватый, с тяжелым неприязненным взглядом черных округлых глаз, одетый в строгий однотонный костюм.
      Немигающий спокойный взор его уперся сначала в Трепетова, потом в Михаила.
      После человек вытащил из золотого портсигара "гаванну", покатал ее в длинных пальцах, на одном из которых виднелся серебряный перстень с изображением "мертвой головы" и сунул сигару в рот.
      "Лошадиная морда" мгновенно щелкнул хромированной зажигалкой, заботливо приблизив пламя к кончику сигары. При этом он согнулся в почтительном полупоклоне, демонстрируя публике округлый, как у жеребца, зад, обтянутый синтетическими клетчатыми брюками. Из заднего кармана брюк свисал несвежий носовой платок - из материала аналогичной расцветки.
      Владелец зловещего перстня, угрюмо наклонив лобастую голову и, даже не глядя в сторону любезного конеобразного человека, переместил сигару из одного угла рта в другой, спросив отрывисто, по-немецки:
      - Жить хотите?
      Миша непонимающе оглянулся на Трепетова; тот невозмутимо перевел ему вопрос, и тут же ответил грозному собеседнику: да, дескать, не против...
      - Условия, - жестко продолжил тот уже по-русски, но с сильным акцентом. - Малейшая ложь означает смерть. Полная правда - жизнь. Кое что мы о вас знаем. И о тебе, полковник, - кивнул он Трепетову, - и о тебе... отравитель...презрительтно сощурился на Мишу, угнетенно отведшему взгляд долу. - Да-да, отравитель! - произнес сокрушенно, но и глумливо, разведя руками.
      Человеко-лошадь, с почтением внимавший его словам, откликнулся на иронию начальства, заржав так, что подавился и ему сделалось дурно - схватившись за грудь, он судорожно икнул.
      - Ну, условия подходящие? - вмешался в разговор набриолиненный с пробором, бесстрастно выставлявший на зеленом сукне биллиардного стола пирамиду шаров.
      - Ну, капнул я ему клофелина, - неожиданно произнес Миша. - Ну и чего?.. Не смертельно же... Зато потом меня по башке кто-то... Череп чуть на фашистские знаки не разлетелся...
      - Не "кто-то", а он! - Набриолиненный указал на Трепетова. Затем, прицелившись, толкнул кием шар. Пирамида рассыпалась, и сетки в двух лузах тяжело провисли.
      - Грешен, - коротко ответил Трепетов. - Извини, Миша, но на моем месте ты поступил бы точно так же.
      - Несомненно, - подтвердил человек с пробором и вкатил дуплет в среднюю и дальнюю лузы. Затем последовал изящный карамболь.
      - Сука ты, Леха, - вяло заметил Михаил, не глядя на Трепетова.
      Трепетов неотрывно смотрел на биллиард. Два последних оставшихся шара взгромоздились после отточенного удара в набитые сетки, желтея там выпуклостью костяных сфер.
      Мастерство игрока, скорее всего, имело и другую ипостась, касающуюся приемов рукопашного боя, стрельбы и владения ножом. Внезапно ему припомнился задержанный китайский шпион, подготовкой которого восторгался весь генералитет КГБ. Шпион, за три минуты изучив содержание газеты "Правда", мог тут же процитировать текст со всеми точками и запятыми; стрелял же он из двух рук, поражая из ста целей все сто. Похоже, под крышей этого непонятного дома тоже находились подобные профессионалы, что Трепетову весьма не нравилось.
      - Ну, с этим все ясно. - Набриолиненный, отложив кий, подошел к Мише, покровительственно похлопав его по щеке. Уведите, - обратился он к охране, подтолкнув Аверина к выходу из подвала. - А с вами, - задушевно улыбнулся Трепетову, - придется беседовать долго, с учетом, увы, ваших благоприобретенных навыков...
      - Я плохо себя чувствую, - сказал Трепетов. - Вы обещали врача...
      Человек с перстнем, вытянув жилистую шею в сторону "кентавра", требовательно щелкнул пальцами.
      Тот незамедлительно распахнул дверцы встроенного в стену шкафа, за которыми таилась иная дверь - стальная, с "глазком".
      Дверь, весившая, пожалуй, полтонны, повернулась на тщательно смазанных, хромированных петлях и перед Трепетовым открылось просторное помещение, чью обстановку составлял одинокий стульчик, вцементированный в кафельный пол и - стол с набором всяческих медицинских инструментов и ампул...
      От ручек и ножек стульчика к полу свисали толстые кожаные ремни...
      Трепетова пробрала горячечная дрожь.
      - Мы обещали врача? - услышал он за спиной учтивый вопрос. - Через минуту врач будет, мы держим слово. Проходите и - чувствуйте себя как дома.
      ... Первоначально "Фема" представляла собой тайное общество средневекового ордена тевтонских рыцарей. В настоящем - "Фема" - нацистская террористическая организация, составленная из бывших офицеров СС.
      Руководитель новой "Фемы", возглавивший ее в 1945 году - Хорст фон Пфлюгк-Гартунг, один из убийц К.Либхкнехта, во время второй мировой войны, - резидент немецкой разведки в Дании.
      Организация действует на территории Европы, Южной и Северной Америки.
      Основное предназначение: планомерные убийства германских офицеров, отрекшихся от своих клятв членов СС и сотрудничающих с союзниками.
      Особо следует отметить расправы "Фемы" над немецкими военнопленными в лагерях Конкордия (Канзас), Хери (Техас), Тонкаво (Оклахома), Папаго-Парк (Аризона), Чаффи (Арканзас).
      Члены "Фемы" считают себя боевой частью тайного ордена германских властителей, ныне оказавшегося в подполье. Многие из членов "Фемы" - воспитанники "орденсбургов" - специальных академий, созданных в 1943 году для подготовки нацистских руководителей германского генерального штаба.
      Из справочных материалов ФБР
      ИДЕАЛЬНЫЙ МИР
      Пробуждение было тягостным: веки, словно залепленные ссохшейся глиной, отказывались разлепиться; в голове тяжело пульсировала свинцовая боль, и им владело единственное желание: вновь возвратиться в блаженное сонное небытие...
      Он почувствовал, как чья-то мягкая, но уверенная рука взла его за запястье; спиртовой холод ущипнул кожу на сгибе локтя, и вслед за тем щекотно вошла в вену тонкая игла шприца...
      Сквозь щелочку едва приоткрывшихся глаз он различил размытый овал молодого женского лица и тут же смежил веки, утопая в золотистой волне внезапно и странно нахлынувшего на него не то дурмана, не то сна, услышав напоследок словно сквозь вату:
      - Это хорошее тибетское лекарство. Оно быстро нейтрализует отраву. В ней что-то от производных имидазолина...
      - Да, к обеду он будет, как новорожденный, мой господин...
      Волна, искрясь, властно и нежно подхватила его и потянула в какую-то сияющую, звенящую радостным и торжественным гимном пучину, и он покорно растворился в ее безмятежной, ласковой неге...
      Вдруг - жестко клацнул некий переключатель, и Ричард с удивлением обнаружил себя на широкой удобной кровати со спинкой, составленной из концентрических позолоченных дуг.
      В небольшой светлой спальне, возле низенького столика, заваленного таблетками и ампулами, сидела в кресле изумительной красоты блондинка с зеленоватыми приветливыми глазами.
      - О-у, - сказала блондинка, вставая из кресла. Похоже, господин Валленберг пришел в сознание... - И - с очаровательной улыбкой подойдя к Ричарду, протянула руку, выскользнувшую из полупрозрачного кружева широкого рукава. Представилась: - Глория.
      Ноги, кожа, зубки... Сон?
      Взгляд глаз напротив как бы смеялся - и печально, и лукаво.
      Он сжал нежные, мягкие пальцы...
      - Не скрою, - сказал с запинкой. - Вы, Глория, прелестны. А... где, собственно...
      - Вы у друзей, - ответила она поспешно, - вам скоро все объяснят. Ваша одежда в шкафу; одевайтесь и - спускайтесь вниз. - Она подняла руку в приветствии, и тут же исчезла за резной ясеневой дверью, оставив после себя лишь тонкий горьковатый аромат духов...
      Свою одежду Ричард нашел в шкафу. Натянув брюки, подошел к окну, отдернул легкие занавески и - ахнул, невольно оперевшись ладонями о подоконник: окно выходило в глубокую пропасть, а вокруг - серо тянулся до горизонта горный нескончаемый массив, осыпанный редким снежком.
      Где он?
      С удивлением открылось, что ни тревоги, ни страха он не испытывает, равно как и привычной потребности в каком-либо анализе происходящего. Красотка Глория сказала, чтобы он спустился вниз? Что же, он спустится вниз.
      Внизу, в затянутой гобеленами гостиной, несмотря на самый разгар ясного дня, горела люстра, а окна закрывали черные бархатные гардины, что в сочетании со скользским сиянием паркета и зеркалами в позолоченных рамах производило впечатление некоей заупокойной торжественности.
      - Дневной свет режет мои старые глаза, - внезапно услышал Ричард и только тут заметил сидевшего в углу, в темно-вишневом бархатном кресле, сухонького старичка, уставившегося на него бесстрастно-оценивающим взором. Вероятно, вы слышали обо мне, - сказал старичок. - Меня зовут Фридрих Краузе. - И - замолчал, как бы ожидая подтверждения.
      - Да, - сказал Ричард. - Вы взяли свои бумаги?
      Краузе легонько усмехнулся.
      - Взял, взял... Ох, и затеяли же вы вчера веселенькую историю... До сих пор разбираемся...
      - Какую историю, где я нахожусь?..
      - Не спешите, - оборвал Краузе Ричарда. - Вам уже спешить некуда. И давайте - по порядку. Находитесь вы в Альпах, куда вас перевезли на моем вертолете; среди чудесных видов и свежего воздуха... А вкратце вчерашняя история такова: на вас покушались с четырех разных сторон одновременно. Верх одержали мои люди, и благодарите за это судьбу, иначе уже сейчас военный самолет США совершал бы посадку в районе Вашингтона с господином Валленбергом на борту, закованным в наручники. Желаете выслушать подробности?
      - Естественно.
      Краузе изложил подробности.
      - И... что вы сделали с этим русским полковником и с...
      - С владельцем магазина и с боевиком из ЦРУ? подсказал Краузе. - Пока - ничего. Коллегу вашего, думаю, мы отпустим, а вот что делать с русскими постояльцами - зависит от вас. Можете их казнить, можете - помиловать с возмещением вам морального и материального ущерба, они - ребята не бедные, как выяснилось...
      - Последний вариант - подходящий, - заметил Ричард. Не понимаю только природу вашей благосклонности к моей скромной персоне...
      - Вот! - Из кармана вязаной кофты Краузе достал серебряную цепочку с камнем, и Ричард невольно коснулся рукой груди, только сейчас обнаружив отсутствие кулона.
      Краузе рассыпал бесцветный, меленький смешок, глядя на его растерянность.
      - Вот! - повторил уже с некоторой долей торжества, передавая цепь Ричарду. - Это - твое по праву.
      Камень лег на ладонь, сразу же начав окрашиваться в алый цвет. Краузе смотрел на эту метаморфозу с зачарованным восторгом.
      - Милый Рихард... - Голос его дрогнул. - Когда-то... точно также камень отзывался и на мое прикосновение. Но ныне что-то изменилось... Я не знаю... Может, старость, может, я в чем-то провинился, и о н и отвернулись от меня... И вдруг - ты. И - амулет, признавший нового хозяина... Значит, ты - избранный. Ты!
      - А кто "они"? - поинтересовался Ричард хмуро. - И о какой избранности идет речь?
      - А это, - сказал Краузе, - долгий разговор. Однако, прежде, чем начать его, знай: теперь ты для меня - как сын. Сын и наследник. Амулету же - несколько тысяч лет. И лишь единицы из многих и многих миллионов имеют право носить его и пользоваться его силой. - На мгновение он запнулся: распахнулась белая, украшенная позолоченными лилиями дверь, и в гостиной появилась Глория.
      Темно-синее вечернее платье с поясом из тонких золотых колец, кружевные отвороты рукавов, легкие замшевые туфли...
      - Представлять вас нет надобности, - констатировал Краузе. - Однако уточню: Глория - моя внучка.
      - Время обеда, - произнесла она, обращаясь к Ричарду. Вам следовало бы всерьез подкрепиться.
      Словно услышав ее слова, в гостиную вошли две женщиныкитаянки в одинаковых черных брюках и белых блузках, принявшись сервировать стол.
      Престарелый Краузе предпочел из поданных блюд отварной рис с тушеными овощами; его примеру последовала и Глория; Ричард же отведал салат из крабов и мясо индейки в кисло-сладком соусе.
      - Я не позволяю себе алкоголя, - сказал Краузе, - но сегодня особенный день... - Он покосился на официантку, тотчас наполнившую высокие, с витыми ножками бокалы медового цвета вином. - Я хочу выпить за то, чтобы отныне долгие годы мы каждодневно разделяли совместную трапезу... Прозит!
      Глория взглянула на Ричарда и тут же опустила глаза, зардевшись.
      Он же, улыбнувшись ей, молча выпил вино, ощущая на себе испытующий, но, одновременно, и доброжелательный взгляд старика.
      - Завтра, Ричард, - сказала Глория, не поднимая глаз, мы могли бы с вами покататься на лыжах, если не возражаете. Здесь есть пологий утоптанный склон и подъемник.