Отшельничий остров (№1) - Башни Заката

– Из чего? – вид у Креслина весьма растерянный.

– Что плохого в водорослях, суженый?

– Они очень вкусные. Я пробовала, – заявляет Алдония. Креслин молчит: он разжевывает очередной кусочек куиллы.

CX

Растянувшись на топчане, Креслин утирает лоб, размышляя о том, сколько ему потребуется времени для осуществления задуманного.

– Ты все-таки решил это сделать?

«...любимый мой идиот...»

На пороге комнаты стоит Мегера.

– Не знал, что ты так скоро вернешься, – он садится.

– Надо же, – тихонько смеется она, – ты легко находишь меня в кай отсюда, но не можешь сказать, когда я войду в комнату?

– Это другое дело.

– Почему? Случайно не потому ли, что ты хотел скрыть от меня свое намерение изменить погоду?

– Ну... в общем, да.

– Прекрасно. Скрывать-то незачем, тебя ведь все одно никто не удержит. Ни я, ни Клеррис, ни Лидия. Но ты хоть понимаешь, что именно собираешься сделать? Понимаешь?

– Наверное, нет.

– Тысячи людей могут умереть с голоду, потому что из-за твоего вмешательства их урожай будет либо выжжен засухой, либо затоплен. По меньшей мере один или два правителя лишатся своих владений, а то и голов. Ты ввергнешь многие земли в хаос, столь любезный Белым магам, а это непременно придаст им сил. Ты этого хочешь?

– Важно не то, чего я хочу, а то, есть ли у меня выбор. Корвейл бросил нас на произвол судьбы, и что я могу с этим поделать? Пригрозить ему уничтожением? Вряд ли таким образом мне удастся вернуть людям их жалованье.

– Мне кажется, это происки Хелисс.

– А велика ли для нас разница? Не могу же я обвинить ее в измене с расстояния в полторы тысячи кай?

– Это не так уж и далеко.

– Предположим. Предположим даже, что герцог мне поверит. Хелисс – единственное, что у него осталось, и без нее он долго не протянет.

– Я о ней думала. И это еще одна причина, по которой я рада видеть Алдонию здесь, со мной.

– Кстати, где она?

– У себя, глупый.

«...ей ведь порой тоже нужно побыть одной...»

Креслин снова краснеет.

– Так или иначе, если я буду сидеть сложа руки, Белые маги станут еще сильнее, а как только Корвейл умрет, они тут же приберут Монтгрен к рукам. Риесса, при всех своих воинственных планах, не захочет меряться силами с Фэрхэвеном. А итогом всего этого станет падение Западного Оплота, который будет перемолот между жерновами двух могучих империй.

– Вот до чего доводит вера в Предание, – замечает Мегера.

– Это нечестно...

– Прости.

Креслин едва заметно улыбается:

– Боюсь, что бы я ни сделал, все будет не так, однако и бездействовать больше нельзя. Вот, смотри... – запустив руку в кошель, он извлекает пять золотых звеньев. – Видишь? Это все, что осталось.

– Последние припасы с сутианского корабля... неужто они обошлись так дорого?

– Да, дорого. К тому же мне пришлось заплатить вперед за парусину для «Звезды Рассвета», а доставят ее только через восьмидневку.

– Но каковы сутианцы! Да за такое вымогательство тебе стоило потопить их посудину!

«...воры!.. бессердечные торгаши!..»

Креслин потирает лоб и, словно защищаясь от ее гневных мыслей, поднимает руку:

– Стоить-то стоило, но это был единственный, не считая «Грифона», корабль, вошедший в нашу гавань невесть за сколько восьмидневок. Вздумай я его тронуть, кому еще захотелось бы соваться сюда? Кому охота опасаться не только Белых магов, но еще и меня?

– Будь проклята дражайшая сестрица! Где ее обещанная поддержка?

То, что на Риессу рассчитывать не приходится, для Креслина столь очевидно, что он не находит нужным что-либо говорить.

– Да, я знаю... Но смириться с этим все равно трудно. Помню, когда мы играли в прятки во дворе, она уверяла, что останется моей сестрой, что бы ни случилось.

– Возможно, она ею и осталась. Но, будучи правительницей, делает не то, что ей хочется, а то, чего требуют интересы Сарроннина.

– Ну конечно! Можно подумать, отправь она нам черствого сыру или лежалого зерна, это нанесло бы ущерб государственным интересам. Ладно... – Мегера пожимает плечами и садится рядом с ним. – Прежде, чем мы это сделаем...

Их губы встречаются, его руки гладят ее нежную кожу.

«...суженый...»

«...любимая...»

Нескоро, очень нескоро, после пылких объятий и нежных поцелуев, Мегера все же отстраняется. Креслин разжимает руки, но чувствами продолжает вбирать в себя ее всю: ее тело, ее дивный запах, пламя ее волос. Он упивается ею, опьяняется ею, не в силах унять восторга от одной мысли о том, что она рядом с ним.

– Ты невозможен, – произносит она хрипловатым шепотом.

Креслин с наслаждением вслушивается в каждую нотку ее голоса и лишь потом говорит:

– Я всегда чувствовал по отношению к тебе именно это.

– Так уж и всегда? А в Сарроннине?

– Твое чувство юмора восхищало меня, даже когда я не знал, кто ты такая.

– Это говорит в твою пользу, – улыбается Мегера и тянется за разбросанной одеждой. – Но, к сожалению, нас ждут дела.

«...почему?..»

– Потому что... ну, потому что...

Мегера краснеет.

«...я люблю тебя...»

– Я хотела, чтобы ты узнал это до того, как начнутся настоящие неприятности.

– Ты думаешь, наши дела так плохи?

– Нет, – отвечает она с неожиданной серьезностью. – Они будут куда как хуже.

Несмотря на жару, Креслин ежится и тянется за своим нижним бельем. Одеваются они молча.

– Мой топчан побольше, – замечает Мегера, когда Креслин натягивает штаны, и тут же заливается краской. – Я не ЭТО имела в виду...

– Я знаю.

Они идут в ее спальню и ложатся бок о бок.

– Возьми меня за руку, – говорит девушка. – Вот так... Если тебе понадобится помощь...

Его глаза вспыхивают.

– Не будь таким чувствительным, – предостерегает Мегера. Оттолкнув последнюю мысль, Креслин посылает сознание к высоким ветрам, к точкам пересечения воздушных потоков, туда, где формируется погода и рождаются дожди.

Высшие ветра, могучие, великие ветра, подобно стальным рекам, подхватывают его и относят к югу, сотрясая чувства, как водяной смерч сотрясает корабль. Креслин едва может сообразить, где находится.

«...небольшие изменения...»

Эта мысль успокаивает и как будто согревает. Он уже не стремится согнуть стальные потоки, а изучает их, скользит вдоль, старается прочувствовать и, где это возможно – то тут, то там, – слегка подправить.

Небольшие, совсем небольшие изменения накладываются одно на другое, и где-то вдали воздушные потоки невероятной мощи меняют направление и перемешиваются по-новому.

Наконец, совершенно обессилев, Креслин возвращается в свое тело и... то ли проваливается в сон, то ли оказывается на грани смерти. Очнуться юноше удается лишь в сумерках, почти ночью, но стоит ему приподнять голову, как он, задыхаясь, падает на подушку.

«...Креслин...»

Он молча пожимает ей руку, стараясь избегать лишних движении.

Мегера смотрит на него широко раскрытыми глазами.

– С тобой все в порядке?

– Да. Вроде бы да, – отвечает он, потирая лоб и чувствуя, как болит шея.

– У меня тоже болит, – говорит Мегера.

Несколько мгновений Креслин молчит, а потом произносит:

– Спасибо. Без тебя... у меня... ничего бы не вышло.

В ответ она берет его за руку, и они лежат рядом в темноте, прислушиваясь к отдаленному завыванию высоких ветров, порождающих бури. И страшась грядущих смертей.

CXI

– Он что-то предпринял, – заявляет Белый маг с молодым лицом. – Я это ощутил.

– А кто не ощутил? – задумчиво отзывается Хартор. – Но вот что странно: не очень-то это было на него похоже. Тут чувствовалась некоторая... я бы сказал – деликатность, а не та грубая сила, какую он обычно использует.

– Однако сила была приложена колоссальная, достаточная, чтобы изменить направление постоянных воздушных течений.

– Не нравится мне все это, – говорит Хартор, потирая большим пальцем квадратную челюсть. – Мы имеем дело с чем-то большим, чем простое перемещение ветров.

– Ты прав. Но тебе это только на руку.

– Каким же образом? Разъясни, мой добрый Гайретис.

– Скажи, в чем главная трудность Креслина?

– Хватит говорить загадками, – отмахивается Хартор. – Скажи просто, что ты имеешь в виду.

– То, что он беден, – отвечает Гайретис, пожимая плечами. – Мы лишили его денег Корвейла, а на том, что могут прислать из Западного Оплота, ему не протянуть. Остров засушливый, и ждать долго Креслин просто не может.

– Прекрасно. Так он и не...

– Погоди. Лето в этом году жаркое, причем повсюду. Что случится, если дожди так и не выпадут ни в Монтгрене, ни в Кифриене, ни даже в Закатных Отрогах и на Крыше Мира, где, как я слышал, уже начали таять вечные снега?

– Хм... можно ожидать серьезных перемен.

– Вот именно. А чтобы оные перемены были для нас благоприятны, следует распустить (разумеется, тихонько) слух о том, что погоду испортили угнездившиеся на острове Черные изменники, которые хотят уморить голодом тысячи людей.

– Не можем же мы развесить таблички или разослать глашатаев, чтобы кричали об этом на каждом углу! – хмыкает Хартор.

– Нет, и не нужно. Слухи действеннее, и верят им охотнее.

– Ну что ж, – улыбается Хартор, – пожалуй, стоит под страшным секретом поведать кое-кому об истинных причинах засухи, и наказать этим людям никому о том не рассказывать.

Гайретис кивает.

CXII

Стоя на гребне холма, Креслин смотрит на север, озирая воды, плещущиеся за горловиной гавани.

Мегера стоит рядом. Оба одеты для физических упражнений: в штанах, сапогах и туниках без рукавов. Стоит жара.

Позади них вырастает каменное сооружение, которому предстоит стать конюшней, но теперь Креслин не прикасается ни к одному предназначенному для конюшни камню. Всю работу выполняют хаморианцы, в большинстве своем уже не считающие себя пленниками. Креслин утирает лоб, но спустя мгновение пот выступает снова.

– Мне кажется, я ощущаю... – говорит Мегера. Креслин кивает. Его чувства уже находятся на полпути к темным облакам, затянувшим северо-западный горизонт и плывущим к острову. Зеленая поверхность воды сразу за гаванью своей неподвижностью напоминает необъятную степь, но дальше, далеко на севере, над волнами уже вспениваются белые буруны, предвестники штормов.

До вершины холма доносится отдаленный, прозвучавший как шепот, но все же слышимый, раскат грома.

«...могучая буря... суженый...»

– Ты же была там со мной. Ничто другое не дало бы результата, – говорит Креслин. Немного помолчав, он добавляет: – Ну, если уж разбушуется чересчур, мы с Клеррисом попробуем отвести часть ветров в сторону.

– Только не спеши. Дай новым воздушным течениям сформироваться и устояться без лишнего вмешательства.

– И сколько на это уйдет времени?

– Две-три восьмидневки.

– Хорошо, – смеется он, – тем паче что у нас так долго стояла сушь, что какой бы дождь на нас ни пролился, лишним он не будет.

– Это как сказать. Возможно, ты еще пожалеешь о своих словах.

– Не исключено. Ладно, давай вернемся.

Повернувшись и не обращая внимания на звон стали о камень, они идут под палящим солнцем мимо недостроенной конюшни к отбрасывающим тень стенам своей резиденции, предвкушая приход бури, несущей с собой прохладу.

CXIII

– Сюда! – уложив тяжелый камень на место, Креслин машет рукой Наррану. Вода стекает с его мокрых от дождя волос за шиворот.

Для укрепления ограды пришлось таскать новые, более крупные камни, поскольку заготовленные первоначально или оказались глубоко погребенными в замокшей глине, или же сползли с грязевым потоком так далеко вниз, что отыскать их, не говоря уж о том, чтобы вернуть на место, было решительно невозможно.

Нарран, скользя в грязи, подносит следующий камень и, уложив его на указанное Креслином место, снова бредет вверх по размытому склону. Направляясь туда же, Креслин переступает через отводную канаву, которую ему, Наррану и Перте пришлось выкопать, чтобы стену не подмыло снова.

Мимо Креслина, прижав по камню к каждому бедру, молча проходит Перта, отличающийся от жилистого Наррана весьма плотным телосложением. Его кожаная промасленная парка наполовину расстегнута, и ветер так и норовит сорвать ее с плеч.

Следом за Нарраном Креслин карабкается вверх по склону к каменному карьеру; сапоги его хлюпают в красноватой жиже, которая менее восьми дней назад была твердой глиной.

Подхватив два камня, увесистых, но все же поменьше тех, которые тащил Перта, Креслин несет их к стене и прилаживает на место.

Еще одна ходка, и ограда, которая не позволит дождям размыть поле, приведена в порядок.

– Все. Можно идти.

Нарран посматривает то на Креслина, то на серые дождевые облака, но юноша, не обращая внимания на его взгляд, ступает на тропу, что петляя ведет вниз, к цитадели. Дождь частит по его коротким волосам, струйки воды затекают под куртку и тунику, однако Креслин слишком устал, чтобы отклонять струи.

– Ну, у тебя и вид, словно из болота вылез, – говорит Хайел, когда Креслин появляется в цитадели. – Неужто ты сам чинил ограду?

– Сам. Это ненастье – моих рук дело, стало быть, и последствия исправлять мне. Что сказали бы люди, отправь я их возиться в грязи?

– Сделали бы, что велено, и все.

– Ладно, – говорит Креслин, вытирая лицо и руки. – Я пойду домой. Работа почти закончена, к тому же у меня нет особой охоты таскать камни мало того что в дождь, так еще и в темноте.

– Тебя, между прочим, никто и не заставлял, – замечает Шиера, входя в комнату, которая служит им с Хайелом чем-то вроде общего штаба находящейся под их совместным командованием маленькой армии Отшельничьего.

– Ты говоришь совсем как Мегера.

– Ее ты, по крайней мере, иногда слушаешься, – смеется в ответ Шиера.

– Я просто не хочу, чтобы вода смыла поля. Неужто это так трудно понять?

Переглянувшись с Шиерой, Хайел нерешительно говорит:

– Трудно понять, зачем ты так себя изнуряешь... Не лучше ли, чем надрываться, прибегнуть к чьей-либо помощи и сохранить силы для, более важных дел? Подумай.

Шиера согласно кивает.

– Раз уж вы вдвоем так настаиваете, придется подумать, – бормочет Креслин, кладя полотенце на подоконник. – А сейчас – домой.

Хайел с Шиерой переглядываются снова, на сей раз пряча улыбки.

– До завтра, – говорит решительно не понимающий, что тут смешного, Креслин, у которого ноет каждый мускул, а вся одежда промокла до нитки.

– Твоя Вола оседлана, – говорит Шиера, отступая в глубь комнаты.

– Спасибо, – Креслин уходит.

Страж, молодая черноволосая женщина, вручает ему поводья.

– Добрый вечер, регент Креслин.

– Добрый вечер.

Дождь хлещет еще сильнее, чем раньше, хотя, кажется, стал чуточку теплее. Креслин направляет кобылу вверх по дороге. Сточная канава на обочине превратилась в стремительный бурлящий поток.

К тому времени, когда Креслин ныряет под притолоку ворот конюшни, даже пропитанная маслом кожаная куртка успевает промокнуть насквозь. Все использованное при строительстве Черного Чертога дерево было основательно укреплено Клеррисом, но, несмотря на это, из-за долгой жары, резко сменившейся проливным дождями, некоторые балки и доски пошли трещинами.

Снаружи по-прежнему льет как из ведра. Спешившись, Креслин стягивает промокшую куртку и вешает ее на вбитый в стену конюшни крюк. Вола встряхивает гривой, рассыпая брызги.

«Ну почему, – думает Креслин, расседлывая кобылу, – почему любое мое вмешательство в погоду оборачивается такими крайностями? Ведь я же старался быть осторожным! И тем не менее за последнюю восьмидневку на остров обрушилось гораздо больше воды, чем нужно, и ливни грозят обернуться не меньшей бедой, чем засуха...»

Он чистит кобылу щеткой, одновременно распространяя чувства за пределы конюшни, и обнаруживает Мегеру с Алдонией и Линнией на кухне. С ними кто-то еще... Лидия. На миг перед Креслином встает черная пелена. Чтобы сохранить равновесие, юноше даже приходится коснуться стены. Проморгавшись, он продолжает чистить кобылу, а закончив, добавляет зерна в кормушку и уходит. Снова накинув куртку, юноша спешит по скользким камням дорожки к парадному входу и притопывает у крыльца ногами, чтобы стряхнуть налипшую на сапоги грязь.

Куртка занимает место в открытом стенном шкафу рядом с такой же мокрой курткой Мегеры, а на каменном полу под ногами растекается маленькая лужица. Креслин поспешно стягивает мокрые сапоги. Его так шатает от усталости, что приходится ухватиться за стену. Наконец, шлепая босыми пятками, он направляется на теплую кухню.

Там вовсю топится маленькая, но жаркая каменная печь. Лидия держит обеими руками чашку, над которой поднимается пар, Мегера укачивает Линнию, а Алдония нарезает тонкими ломтиками длинные зеленые корешки.

– Опять куилла?

– Она полезна. Даже великие маги должны правильно питаться, – заявляет Алдония, для пущей убедительности помахивая ножом.

– Может, ты предпочитаешь водоросли? – с невинным видом осведомляется Мегера, поглаживая малютку по головке.

– Если приходится выбирать между корнями кактусом и морской травой... – начинает было Креслин, но не договорив, машет рукой: – Да что тут толковать! Все равно вы в большинстве, а я один.

– Ты это только сейчас заметил, а, суженый?

Креслин смотрит мимо Мегеры, за окно, где в темноте продолжает барабанить дождь, а потом ищет свою чашку.

– Как думаете, не пора ли спасать сады?

– Ябруши – очень стойкие растения, – откликается Лидия, потягивая горячий напиток.

– Почему бы тебе не присесть? – говорит Мегера. Креслин садится, донельзя довольный тем, что вокруг тепло.

CXIV

Пробежав глазами лежащий на письменном столе свиток, маршал бросает взгляд в окно, не подернутое изморозью, хотя уже стоит ранняя осень. Обычно стекло замерзает задолго до возвращения овец с летних пастбищ и подсчета сделанных на зиму запасов. Утреннее небо сияет голубизной. Маршал снова берет в руки документ, скрепленный государственной печатью Сутии и подписью правительницы Вейндре, и подходит к дверям своего кабинета.

– Пусть ко мне явятся маршалок и Эмрис.

Маршал перечитывает послание, хмурится и ждет, то и дело поглядывая в окно, где за гранитными стенами царит непривычное тепло. Наконец на пороге появляются Ллиз и Эмрис.

– Прочти и выскажи свое мнение, – говорит она, протягивая дочери свиток.

Пока Ллиз всматривается в замысловатую вязь, обе женщины ждут.

– Это предложение договора о найме стражей. Вообще-то обыкновенное, если не считать каких-то странных намеков насчет изменившейся погоды.

– Почему странных? Погода-то и впрямь меняется, причем и по сей день.

– Но ты ведь не веришь слухам, которые распускаются по этому поводу?

Маршал фыркает:

– А ты веришь, что Креслин в одиночку расправился с разбойничьей шайкой? Или что он потопил весь хаморианский флот?

– Насчет разбойников – это он мог, – замечает Эмрис, – а корабли... Пожалуй, тоже, – произносит она одновременно с Ллиз, и они переглядываются.

Маршал забирает у дочери послание.

– По сути это замаскированный ультиматум. Они утверждают, что по вине «нашего консорта» в приграничных районах между Сарроннином, Аналерией и Южным Оплотом могут начаться беспорядки, и требуют, чтобы мы взяли на себя охрану урожая и хранилищ припасов. Разумеется, за плату.

– Надо полагать, не слишком щедрую, – замечает Ллиз.

– Вполне достаточную для того, чтобы оправиться туда и провести по этому поводу переговоры.

В комнате воцаряется молчание.

– Мне самой это не нравится, – продолжает спустя некоторое время маршал, – но нынешнее лето нас не баловало, да и зима, скорее всего, будет не лучше. А Вейндре мы обязаны теми потерями, которые понесли у Южного Оплота.

– Почему же тогда ты собираешься послать туда отряд?

– А что, у нас сейчас имеется лучший источник дохода?

– Не по душе мне это, – качает головой Ллиз.

– Как и мне. По этой причине я отправляюсь в Сутию с Хелдрой...

– Хелдрой?

– Именно, – говорит маршал, глядя на Эмрис. – Потому что если – упаси Предание! – со мной что-нибудь случится, Ллиз и Западный Оплот будут в тебе нуждаться.

Ллиз сглатывает.

– А тебе обязательно ехать туда самой?

– Ни с кем другим Вейндре говорить не станет. Это совершенно ясно.

CXV

– Я старался действовать как можно осторожнее, да и Мегера мне помогала, но дожди все равно получились слишком сильными.

– Так ведь это как... как тончайшая резьба по дереву. Рука должна быть твердой, но чуткой, а это достигается практикой, – Клеррис смотрит на завесу моросящего дождя и поплотнее запахивает плащ.

– Прекрасно, но практиковаться мне негде, а положение у нас аховое. Весь остров скоро размокнет, я уж не говорю об испорченной погоде на большей части Кандара. Вот уже и рыбаки сетуют: солнца нет и улов может пропасть, потому что рыбу не удастся высушить. А сколько времени и сил пришлось потратить на починку стен и защиту полей от размыва! Но часть маиса нам все равно уже не собрать... его просто смыло. Этак можно вернуться к тому положению, с которого мы начинали, если не к худшему.

– Чтобы что-то исправить, нужно время.

– Да нету его, времени! И у нас, и, боюсь, у всего Кандара. Фрейгр рассказывает, что в Монтгрене горят луга.

– С чего бы это? Крестьяне не станут жечь свою траву, а гроз там не было с тех пор... О!..

– Вот тебе и «О!» Можешь не сомневаться, они во всем винят нас. Точнее, меня. Меня и отдельных изменников, вроде тебя и Лидии.

– Вот при таких обстоятельствах и нужно проявлять терпение.

– Я устал слышать про терпение и время. И то, и другое – роскошь, которой у меня никогда не было. Небесам ведомо, как я устал. Мы отвели воду, и ручьи иссякли. Ладно – я нашел в холмах за полями три новых источника... И что же? Два из них высохли в течение восьмидневки. Ежедневно я до полдня занимался опреснением морской воды, но ее все равно не хватало. Не измени я погоду, половина жителей острова была бы уже мертва, и кого бы в этом винили? Опять же меня!

– Ты преувеличиваешь.

– Не думаю! – Креслин умолкает, ожидая, не уличит ли его во лжи приступ тошноты. Но этого не происходит.

– Ты можешь искренне заблуждаться, – говорит понявший, в чем дело, Клеррис. – Магу, связанному гармонией, трудно произнести преднамеренную ложь, но это не делает его непогрешимым, когда он говорит то, что СЧИТАЕТ правдой, – Клеррис отворачивается от дождевой пелены. – В любом случае, погоду ты уже изменил. Пойдем, сядем у огня. Я расскажу тебе, что знаю, и мы вместе подумаем, что можно сделать.

Креслин кивает, но тепло очага не кажется ему привлекательным, и он мешкает на прохладной крытой террасе.

CXVI

– Что-то здесь не так, Хелдра, – маршал умолкает и, поправив пояс, на котором висит церемониальный меч, резко устремляется по коридору к входу в пиршественный зал.

– Возможно, все из-за погоды и несобранного урожая, – предполагает Хелдра.

– Креслин создает сложности для всех, не исключая нас, – с тихим смешком говорит Дайлисс. – Плохие урожаи означают сокращение торговли, а стало быть, и отсутствие денег, чтобы платить стражам. Правда, Вейндре говорит о больших деньгах, но пока что Сутия не положила на стол ни единой монеты.

– Они всегда были прижимисты.

– О, уж это-то нам известно, – маршал умолкает, приблизившись к входу в зал, у которого стоят два стража и паж.

– Маршал Западного Оплота! Честь и хвала маршалу Западного Оплота! – возглашает паж ясным и звонким голосом.

Пройдя под аркой, маршал поднимается на помост. Хелдра следует за ней, но тут к наставнице бойцов подходит второй паж. Он обращается к Хелдре, она останавливается и отстает от Дайлисс. Их разделяет шаг, два шага, три...

В углу пиршественного зала раздаются громкие щелчки, и оттуда со свистом летят арбалетные стрелы.

Сраженная первым же выстрелом, Хелдра валится на полированный камень пола.

Маршал еще держится на ногах, но спустя миг падает и она.

– Целительницу! Скорее! – слышится чей-то крик. Почетная стража маршала обнажает клинки, и сутианская знать бросается к выходу из зала. На каменной галерее, где обычно находятся сутианские стражи, валяются брошенные разряженные арбалеты.

На помосте целительница осматривает тела и качает головой. Маршал лежит ничком: три стрелы пробили ей спину и грудь. Хелдра сражена одной-единственной стрелой, пронзившей шею.

CXVII

Мегера стремительно отводит клинок работающей с ней в паре женщины, так что та едва не теряет равновесие, и сама делает выпад.

– Неплохо! – Шиера переводит взгляд со стража на регента. – Но и не слишком хорошо. Сколько можно говорить, что сражаться следует как в настоящем бою. Нанесла удар – тут же возвращаешься в стойку, а не ждешь, опустив меч, пока тебе вспорют живот. Подними клинок повыше, вот так... Это относится и к тебе, Пиетра, – шагнув вперед, Шиера выправляет положение деревянного меча. – Держи под таким углом, и тебе будет легче отвести любой выпад.

Пиетра кивает.

Мегера тоже кивает, ловя себя на том, что рука сама меняет угол наклона клинка. Потом она утирает мокрый от моросящего дождика и пота, лоб.

– Ну, на сегодня все.

– Спасибо, милостивая госпожа, – Пиетра кивает еще раз.

– Спасибо.

Мегера возвращает на место деревянный меч, берет свой клинок и быстрым шагом направляется в цитадель.

CXVIII

Сидя на деревянном стуле, который он приспособил для своих бдений наедине с ветрами, Креслин тянется чувствами на запад, к Кандару и Монтгрену. Как и всегда с того времени, как он начал эти регулярные осмотры, в водах близ острова нет никаких судов, кроме рыбачьих лодок и трехмачтового барка, возвращающегося в Нолдру.

Достигнув с помощью ветров истомленных засухой земель, юноша видит белые миазмы, окутывающие ныне не только Фэрхэвен, но и Монтгрен.

Долина за долиной открываются перед ним, и над многими поднимаются клубы дыма: сухая трава лугов горит, словно трут. Однако в Монтгрене нет чужих солдат, лишь тут и там вспыхивают крошечные белые огоньки, причем ни один из них не появляется близ Вергрена.

Солдаты явятся позже, гораздо позже.

Креслин встает, выходит из комнаты и направляется на террасу, над которой висит холодный туман.

Уловив, что Мегера заканчивает упражнения с мечом, юноша размышляет о том, с кем сначала увидеться – с ней или с Клеррисом. Потом берет свой короткий клинок, безуспешно ищет отлучившуюся куда-то вместе с дочуркой Алдонию, колеблется, идти пешком или ехать, но в конце концов решает, что верхом будет быстрее. Да и Воле не повредит разминка.

Лошадь ступает быстро и уверенно, оставляя отчетливые следы копыт на вязкой красноватой глине дороги, ведущей на север, к строению из черного камня, возможно, воплощающего в себе надежду на торжество гармонии.

Торжество гармонии? Эта мысль кажется Креслину слишком претенциозной.

День стоит прохладный и влажный. Над головой плывут тяжелые серые облака, однако и поселение, и гавань лишь слегка подернуты туманной дымкой. Рыбаки увели свои лодки в море, так что у пристани осталась лишь «Звезда Рассвета» да полузатопленное суденышко. Креслин напоминает себе, что и эту скорлупку не мешало бы привести в порядок.

Мегера встречает его на пороге цитадели с поджатыми губами.

– По-моему, суженый, ты заглядывал на ристалище, когда мы упражнялись? Ведь правда? – ее бледное, спокойное лицо совершенно не отражает бушующей внутри бури.

– А что, нужно было? – шутливо отвечает Креслин, стараясь скрыть свои чувства.

– Тебе нужно!.. – начинает было она, но улавливает его состояние и тут же меняет тон: – Прости. Я не сразу поняла, чего ты хотел.

Креслин выдавливает улыбку:

– Я просто хотел...

– Знаю.

«...и не хотел больше причинять тебе боль...»

– Я сильнее этого, – говорит Мегера, поднимая запястье, с которого так и не сошел белый рубец. – И я желаю, чтобы ты увидел и почувствовал, какой хаос способен породить, используя лишь силу гармонии.

– Я уже увидел, потому и пришел. Чародеи жгут Монтгрен.

Мегера поднимает брови.

«...чего и следовало ожидать...»

– Наверное, они разжигают сотни маленьких костров на сухих полях, лугах и даже поджигают дома.

– А вину за все сваливают на Черных?

– Верно. Они это умно придумали! Я должен либо позволить Монтгрену сгореть, либо снова изменить погоду и вызвать дожди, которые превратят страну в болото.

– А ты это сделаешь? Опять переиначишь погоду?

– Мы с Клеррисом пытаемся найти способ распределить ветра и влагу так, чтобы у нас дожди уменьшились, а в Кандаре пошли, но не такие сильные. А если я попытаюсь просто заливать пожары... вряд ли это поможет.

Спокойствие желудка вроде бы подтверждает его правоту, но теперь юноша осторожнее с выводами, понимая, что может ошибаться. Клеррис прав, быть честным – еще не значит быть непогрешимым.

– Должно быть, они надеются, что ждать придется недолго, – говорит, глядя на него, Мегера. – Иначе они давно нашли бы способ добраться до дорогого кузена.

Креслин согласно кивает, но думает не о Корвейле, а о пастухе Андре и его маленькой дочке Матильде, называвшей его, Креслина, «мастером».

– Правда, от этого не легче, – заканчивает Мегера.

«...столько смертей...»

– Не легче. Я поговорю с Клеррисом, но хотел, чтобы ты узнала первой, – говорит он, делая вид, будто мысль насчет смертей осталась им незамеченной. – Чем ты занята сейчас?

– Не считая езды на ветрах и наблюдения за тем, как чародеи губят Монтгрен, используя установленную тобой погоду? Разрабатываю торговый маршрут для «Звезды Рассвета».