Ночной вызов

      - К сожалению, да!
      - Если дома неуютно, приезжай ко мне. Накормлю, напою, согрею. Галина не обидится. Ей теперь не до нас.
      Пескишев уловил в Люсиных словах недомолвку и сочувствие. Но от приглашения отказался, ссылаясь на занятость.
      - Чем это ты занят? Сегодня суббота, завтра воскресенье. Везде все закрыто, а ты говоришь, занят.
      - Кое над чем подумать надо, - оправдывался Пескишев.
      - Подумать тебе действительно надо. Приедешь ко мне, послушаешь, что скажу, вот тогда и подумаешь.
      Она, не прощаясь, положила трубку.
      "Что бы это могло быть?" - недоумевал Пескишев, но так и не нашел ответа на этот вопрос.
      Предложение Люси заинтриговало и породило беспокойство. В конце концов он поехал к ней, прихватив с собой букет цветов и коробку шоколадных конфет.
      Люся жила на Петроградской стороне в маленькой двухкомнатной квартире, оставшейся ей от покойных родителей. Окончив институт иностранных языков, она работала переводчицей в "Интуристе". Романтичная по натуре, Люся всю жизнь искала героя своего романа, но так и не нашла. Жила, все чаще уединяясь от окружающих ее людей, находя радость в музыке, чтении. Много внимания уделяла своему туалету. Даже по воскресеньям, оставаясь дома одна, обязательно делала прическу, нередко причудливую, но элегантную. Она хотела всегда быть красивой.
      Пескишев об этом знал, а потому не удивился, что Люся встретила его в "полной парадной форме". Она немножко пополнела, но для женщины в тридцать шесть лет выглядела отлично. Это была встреча старых друзей, которые давно не виделись и которым есть что сказать друг другу.
      Усадив гостя в глубокое кресло, в котором он чуть не утонул, Люся подкатила к нему накрытый столик, села напротив.
      - Ну, что же, Люся, выпьем за нашу встречу, - предложил Пескишев.
      - Выпьем, Федор. Я давно ждала ее.
      Они выпили шампанского, поглядели друг другу в глаза, улыбнулись и, словно сговорившись, сказали в одно слово:
      - Да, время бежит!
      И рассмеялись. Смех развеял легкую натянутость, и они стали непринужденно обсуждать различные житейские пустяки, сознавая, что основной разговор впереди. Оба готовились к нему, но говорили совсем о другом, словно выжидая: кто начнет первым.
      Пескишеву было приятно у Люси. Уютная комнатка, обставленная со вкусом, полумрак, легкая приглушенная музыка, не мешавшая беседе. Они вспомнили прошлое. О чем-то взгрустнули. Над чем-то посмеялись. Незаметно бежало время. Выпитое вино сделало обоих разговорчивее, немного возбудило. Это особенно было заметно по Люсе, по ее неустойчивому настроению. Она то включала какую-нибудь грустную мелодию и замолкала, то смеялась.
      - Что с тобой, Люся? - наконец спросил Федор Николаевич, когда она смахнула с глаз набежавшую слезу. - Что, милая? - нежно повторил он.
      Вместо того, чтобы ответить на его вопрос, Люся заплакала. Федор Николаевич усадил ее рядом с собой на диване, обнял и, гладя волосы, стал утешать. Немного успокоившись, Люся слегка отстранилась. Волнуясь, она попросила не сердиться на нее за минутную слабость и за то, что лежит у нее тяжким грузом на душе.
      - Возможно, это должен был сделать кто-то другой. Но этого другого нет. Я хочу тебе сказать... - Люся взглянула на Пескишева и замолчала.
      - Ну, пожалуйста. Я весь внимание, - сказал он, не представляя, что особенного может она сообщить ему.
      - Федор, тебя ожидают большие неприятности, - начала Люся, вытерев слезы.
      - Какие? - удивился он.
      - А ты не перебивай, а то я опять разревусь и передумаю. Я должна все рассказать. Галина сердиться не будет.
      - Ну, слушаю же, слушаю.
      - Знаешь ли ты, что Галина тебя не любит?
      Пескишев пожал плечами. Над этим он никогда не задумывался. У него есть жена. Между ними всегда были несколько ненормальные, но сносные дружеские отношения.
      - К чему такой вопрос?
      - Она тебя никогда не любила. Да! Да! Не лю-би-ла! - горячилась Люся. Я с нею познакомилась тринадцать лет назад, когда только начинала самостоятельную жизнь. Мы сразу сблизились, так я ей понравилась. Она делилась со мною если не всем, то почти всем, не скрывая интимных сторон вашей жизни. Многое меня волновало, ей это нравилось. Ее отец видел в тебе талантливого ученого и порядочного человека. Он свел вас. Это стоило ему немалых трудов, поскольку Галине ты не нравился своей провинциальностью. Но выбора у нее не было. И хотя друзья не советовали ей выходить за тебя замуж, отец уговорил ее.
      Когда ты стал профессором, а "гениальность" Галиных друзей так и не расцвела, она изменила свое отношение к тебе. Рвения развестись с тобой поубавилось. А ты, занятый своей наукой, ничего не замечал. Где-то, с кем-то вел борьбу, отстаивая свои идеи, а жене дал полную свободу действий. Она наконец поняла, какой ты удобный для нее муж. Помнишь бородатого художника? - спросила Люся.
      Пескишев молча кивнул.
      - Так вот, этот самый художник по меньшей мере десять лет был ее любовником. Галина всегда любила силу, а ты был слишком деликатен. Ты полагал, что с интеллигентной женщиной нужно вести себя тактично. Наверно, но не с Галиной. Ее надо ломать, а ты ее гладил. Ей претила твоя порядочность, и она толкала тебя к своим подругам. Но ты оставался самим собой, и это ее еще больше раздражало. В последние годы ты нужен был Галине только как источник дополнительных доходов, поскольку квартира, дача и машина требуют денег. Ее собственной зарплаты для этого не хватало. Я все ей сказала в глаза. Она рассердилась на меня. Так после многих лет дружбы мы с ней разошлись. Да, собственно, после ее знакомства с Кораблевым я просто не могла ее видеть.
      - Кто это?
      - Отставник. А точнее - выгнанный из армии за какие-то нечистые дела, негодяй. Влез Галине в душу. Сначала все предлагал свою помощь: то на даче поработает, то машину отремонтирует. К рыбалке приучил. А где рыбалка, там и пьянка.
      - Ну, не всегда, - улыбнулся Пескишев.
      - В данном случае всегда, - заверила Люся. - Ездила я однажды с ними и дала себе слово, что больше ничего подобного не позволю. Собрались мужики. Рыбы на грош поймали, надрызгались водки и целоваться лезут. Я дала одному по физиономии, разозлился, но больше не приставал. А Галине это по душе. Вот и связалась она с этим самым Кораблевым. Хам, грубиян, нахал. Вот какие мужчины ей нравятся. А он, представляешь, при живой жене перебрался к Галине и ведет себя как хозяин, а ее ни на шаг не отпускает. Ей это нравится. Наконец-то, говорит, поняла, что я баба, наконец-то узнала, какие мужики настоящие бывают. Вот она тут и вся, твоя Галина Викторовна.
      Хотя Пескишеву было крайне неприятно слушать Люсин рассказ, он внешне ничем не проявил своих чувств, что крайне удивило ее.
      - Я вижу, тебя это мало трогает, словно речь идет не о твоей жене.
      - Нет, почему же? Конечно, трогает.
      На какое-то мгновение у него мелькнула мысль, а не оговаривает ли Люся Галину. Она, видимо, догадалась об этом.
      - Нет, Федор, я не лгу, - сказала Люся. - Мне очень горько об этом говорить, поверь. Ты же ей все-таки муж. Кто, кроме тебя, может вмешаться и вырвать Галину из лап этого паука Кораблева.
      - Ну, какой же я ей муж?..
      - А кто же ты ей? - возмутилась Люся. Она встала, несколько раз прошлась по комнате, а затем подошла к Пескишеву и села возле него. - Что же ты не отвечаешь?
      - Что я могу тебе сказать? Юридически мы, конечно, супруги, а фактически давно чужие люди.
      - Допустим, - согласилась Люся. - Но ведь ей нужно помочь. Кораблев же на ее добро зарится, яснее ясного, думаешь, она сама по себе ему нужна?
      - Пусть они разбираются сами. Вся эта грязь мне крайне неприятна. Я так давно живу один, что совершенно отвык от Галины. Поэтому, что бы ни случилось, ничего в моей жизни не изменится. Я не буду возражать, если она подаст на развод. В таком случае и я успею еще создать новую семью. Надеюсь, что найдется женщина, которая согласится быть моей женой и подарить мне сына или дочку. Оно, конечно, поздновато, однако... Мой отец в шестьдесят лет смастерил себе сына, а какой парень вырос...
      - Конечно, Федор, чтобы начать все сначала, ты еще совсем не стар. Выглядишь отлично, обеспечен. Характер у тебя, конечно, трудноватый, но... Проявляется он в основном на работе, и будущей твоей жене страдать от него не придется. Но ведь надо подумать и о Галине.
      Однако ни думать, ни говорить об этом Пескишеву больше не хотелось.
      Далеко за полночь он собрался уходить домой, но Люся его не отпустила. Она постелила ему на диван, а сама ушла в маленькую комнату, где долго слышала, как Пескишев ворочался с боку на бок, не в состоянии уснуть. "Вот и все, - думал он, - вот и кончилось. Ну, и как ты - рад этому? Огорчен? Только честно! Гм... Однозначно не ответишь, слишком все не просто. Наверно, и рад и огорчен одновременно. Конечно, я уже привык к одиночеству, но не такая это сладкая штука. Столько лет пролетело впустую, столько лет... Знал ведь, что ничего с нею не склеится, ничего не получится, а тянул. И она знала. И тоже тянула. Пока не надоело. Операция - всегда беда, но она же и благо. Иначе не спасти. Не спастись..."
      Утром Пескишев проснулся поздно. На улице уже светало, но в комнате стоял полумрак. Судя по всему, Люся уже побывала здесь. На стуле он увидел свой костюм и аккуратно повешенную рубашку, которую он накануне небрежно бросил на кресло. Через полуоткрытую форточку проникал свежий воздух. Стояла тишина, изредка нарушаемая легким звоном посуды, доносившимся из кухни: Люся хозяйничала.
      Пескишеву очень хотелось еще поваляться на теплом мягком диване, но это ему не удалось. Вскоре вошла Люся, поздоровалась, предложила вставать.
      - В ванной для тебя все готово. Пока ты приобретешь облик современного цивилизованного человека, завтрак будет на столе.
      Ванная комната сверкала чистотой. Побрившись, Пескишев принял душ и почувствовал прилив бодрости.
      Стол был накрыт в большой комнате. Люся угостила его салатом из свежих овощей, приготовленным по ее рецепту. Пескишеву он очень понравился. Помня его вкусы, она поджарила картофель, ветчину, а к чаю успела испечь шарлотку с яблоками. На столе стояли свежие фрукты и вино, но Пескишев, не привыкший к обильному завтраку, не стал нарушать своих традиций, что вызвало неудовольствие гостеприимной хозяйки.
      - Я-то старалась, чтобы угодить тебе, - сказала она обиженно, - а ты ни к чему не прикоснулся. Может, не нравится? Тогда другое дело.
      - Что ты, Люся, наоборот. Все вкусно и хорошо, только для меня этого многовато. У тебя так уютно - никогда бы отсюда не ушел.
      - А ты и не уходи. Места на двоих хватит, - не то в шутку, не то всерьез обронила она.
      - Вот возьму и останусь, что тогда?
      - Тогда... Постелю на диване на двоих, чтобы не уходить от тебя.
      Позавтракав и убрав со стола, они стали оживленно обсуждать, куда пойти.
      Днем, по предложению Пескишева, решили сходить в Русский музей, где он давно не бывал и где хотел посмотреть экспозицию старинных русских икон. Люсе, которая тоже давно там не была, это предложение понравилось. Хорошо зная русскую живопись, она надеялась стать Пескишеву интересной собеседницей. Ее заинтриговал его интерес к иконописи, которого прежде она не знала. Пообедать решили в каком-нибудь стилизованном кафе, а вечером пойти в ресторан "Невский" на варьете.
      Утром Люся казалась особенно привлекательной. Элегантная прическа (и когда только она успела ее сделать?), ухоженное, без единой морщинки лицо, красивые, чуть полноватые руки и стройные ноги делали ее очаровательной. Глядя на нее, никто не дал бы ей более двадцати пяти лет.
      Наметив план, Люся принесла Пескишеву свежие газеты.
      - Распределим обязанности, - предложила она. - Пока я занята по хозяйству, ты познакомишься с новостями, а когда я освобожусь, сообщишь о них вкратце. Ладно?
      - Такое распределение обязанностей я приветствую, - рассмеялся Пескишев. - Только зачем наводить порядок, если ты уже все сделала?
      - Ну, разве вы, мужчины, имеете какое-либо представление о порядке? Читай, Федор, просвещайся. У меня еще много дел. Если хочешь полежать, можешь взять в спальне подушку.
      Люся ушла на кухню, а Пескишев, усевшись в кресло, стал просматривать воскресные газеты. Четверть часа спустя он отложил их в сторону и пошел помогать Люсе. Но в этом уже не было никакой необходимости.
      Пескишев никогда не злоупотреблял добротой и гостеприимством других и старался не оставаться в долгу. Извинившись, он сказал, что хочет пройтись по свежему воздуху.
      - Между прочим, у меня в этом тоже есть потребность, - заявила Люся. Если не возражаешь, я тебе составлю компанию. Кстати, надо кое-что купить, и ты мне поможешь.
      Пескишев охотно согласился, и вскоре они вышли из дому. Люся взяла его под руку, и Пескишеву было приятно видеть, как непринужденно она это сделала. Приятно было и то, что впервые за многие месяцы он не чувствовал себя одиноким.
      Улицы были пустынными, только что открытые магазины принимали первых покупателей. Было свободно, и они без помех и толчеи накупили ворох продуктов. Люся не сразу поняла, зачем Пескишеву все это нужно. Полагая, что эту снедь он собирается увезти с собой, она не возражала против его покупок. Кое-что взяла и она. Нагрузившись, они вернулись домой. Люся поинтересовалась, как лучше упаковать купленное.
      - А зачем?
      - У тебя же, кроме портфеля, ничего нет.
      - А мне больше ничего и не надо. Что касается харчей, то я собираюсь у тебя жить еще целых два дня. Надо же нам чем-то питаться.
      - Господи! Так зачем же ты так много всего накупил? Нам за неделю всего этого не съесть. Тем более что сегодня мы договорились поужинать в ресторане. Чудак ты, Федор! Неужели ты думаешь, что я не в состоянии тебя прокормить несколько дней?
      Почувствовав в ее словах обиду, Пескишев извинился, что поступил опрометчиво, и дал слово впредь ничего подобного не делать...
      Если кто-нибудь полагает, что в Русском музее или в Эрмитаже можно отдохнуть, то глубоко ошибается. Просмотр богатейшей экспозиции картин хотя и доставляет удовольствие, но в то же время утомляет. Поэтому если экскурсант хочет покинуть музей бодрым, он не должен стремиться осмотреть все сразу, что вобщем-то и невозможно. Лучше уделить внимание лишь части экспозиции. Ленинградцы это знают. Но такой совет совершенно неприемлем для приезжих, которые толпами до отупения и изнеможения ходят по наиболее достопримечательным местам бывшей российской столицы, сохранившим свое былое величие.
      Люся и Пескишев вспомнили об этом золотом правиле, когда уже валились с ног от усталости.
      - Поедем-ка лучше ко мне. Отдохнем, приведем себя в порядок и двинемся в "Невский", - предложила Люся. Пескишев согласился. Времени оставалось еще достаточно, а билеты на варьете были уже в кармане.
      Дома перекусили, после чего Люся занялась туалетом, а Пескишева потянуло на сон. Он прилег на диван и вздремнул.
      - Вставай, соня. Пора собираться, - услышал он голос Люси и открыл глаза. Увидев ее, он сел, и восхищение застыло на его лице. А Люся глядела на Пескишева и улыбалась.
      - Люся, да ты восхитительна! Вот черт, - сорвалось у него с языка, - и где только я раньше был?
      Люся рассмеялась:
      - Вставай, вставай! Раньше ты был при своей жене да при науке. Некогда было на меня внимание обращать. Вот уедешь и забудешь. Не так ли?
      - Не забуду!
      - Умница! - улыбнулась она. - Давно бы так.
      Люся и впрямь была очаровательна. Пескишев рядом с нею смахивал на дикобраза. Это сходство подчеркивали его взъерошенные волосы, которые он не успел причесать.
      Через полчаса они были в ресторане. Уселись за столик, дождались официанта. Заказывал Пескишев, долго перечисляя всякие блюда.
      Люся смотрела и улыбалась.
      - Ты голоден?
      - Почему так думаешь?
      - Судя по твоему заказу, мы не ели вечность. Разве мы осилим это?
      - Да разве обязательно все есть? На столе должно быть изобилие. Так издавна водится на Руси.
      После вчерашнего разговора с Люсей у Федора Николаевича оставалось тяжелое чувство. Предстояло принять решение о своей будущей жизни. Он прекрасно понимал, что развод неизбежен, что так дальше жить с Галиной нельзя. Но незапланированные изменения в его жизни потребуют немало времени, трепки нервов, ненужных разговоров... "Ну ладно, - подумал он, - пусть все идет своим чередом. Как говорится, все к лучшему в этом лучшем из миров..."
      - Ты сегодня очень хороша, - сказал Пескишев и осторожно положил свою руку на Люсину.
      Люся недоверчиво посмотрела на него. Он был серьезен и искренен. Она закрыла глаза и тихо спросила:
      - Это правда?
      - Не сомневайся.
      Началось варьете. Танцы, музыка, близость Люси постепенно заставили Пескишева забыть о своих неурядицах.
      - Что ты на меня смотришь, будто никогда не видел? - засмеялась Люся. Ты на них смотри, - она указала на танцующих девушек. - Смотри, смотри, а то поздно будет. Ведь скоро варьете окончится.
      - Но я хочу видеть только тебя.
      - Лучше скажи, кто из артисток тебе больше всех нравится?
      - Мне нравится только одна женщина, и этой женщиной являешься ты.
      - Федор, меня интересует твое мнение о девушках. Ну, взгляни, пожалуйста, я тебя прошу.
      Пескишев нехотя повернулся и стал рассматривать одетых в гусарскую форму артисток варьете, которые маршировали, высоко вскидывая в такт музыке свои стройные ноги. Люся внимательно наблюдала за ним, и в ее глазах загорелись огоньки.
      - Ну, которая же? - торопила она его с ответом.
      - Вон та, в голубом трико, - показал Пескишев кивком головы.
      Люся внимательно посмотрела на девушку и согласилась, что она привлекательнее других.
      - А у тебя губа не дура.
      - Но она тебе в подметки не годится, - прошептал Люсе на ухо Пескишев.
      - Не говори глупостей, Федор, тебе это не идет, - резко ответила она.
      Пескишев взглянул на серьезное Люсино лицо и рассмеялся.
      Окончилось представление, начались танцы. Пары ритмично и медленно качались в полумраке. Люся, прильнув к Пескишеву, шептала ему на ухо, что никогда не забудет этот вечер. Слушая ее шепот и чувствуя жаркое дыхание, Пескишев ощущал напряженный стук своего сердца. Его охватило непреодолимое желание взять Люсю на руки и унести отсюда.
      Выйдя из ресторана, они пошли по Невскому, опьяненные охватившим их счастьем. Пескишев что-то восторженно говорил, размахивая руками. Они шли, не обращая внимания на прохожих, совершенно забыв обо всем на свете. А встречные, глядя на них, то улыбались, то качали головами. Так они дошли до Гостиного двора, спустились в метро и вскоре вышли на площади Льва Толстого.
      Как только Люся и Пескишев вошли в квартиру и за ними захлопнулась дверь, они бросились друг другу в объятья.
      Утром, когда ранний рассвет проник сквозь гардины в комнату, он обнаружил небывалый хаос, среди которого Люся и Пескишев лежали на диване, крепко обняв друг друга. Лицо Пескишева было серьезным, взгляд сосредоточенным, будто он обдумывал какую-то неразрешимую проблему, а Люся сияла тихой радостью.
      22
      Пескишев приехал в Энск около полуночи. Дома он застал Маню. Свернувшись калачиком, она спала в кресле. На кухне был накрыт стол. Видно, Маня ждала его, но, не дождавшись, уснула. Он решил ее не будить. Выпив стакан остывшего чая и бегло просмотрев корреспонденцию, стал убирать со стола, но сделать это ему не удалось, - Маня проснулась.
      - Звонила Галина Викторовна. Спрашивала, где вы и когда будете?
      - И что же ты ей ответила?
      - А что я могла?.. Сказала, что в командировке.
      - Не говорила, куда я уехал?
      - Нет, конечно. Ведь если вы в Ленинграде, а Галина Викторовна ничего об этом не знает, значит, ей и не следует об этом знать. Зачем же я буду ставить вас в глупое положение?
      "Ну и девка, - подумал Пескишев. - Соображает, что к чему".
      - Только вы позвоните ей, она очень просила. Видно, что-то у нее случилось.
      - Почему ты так думаешь?
      - Уж больно взволнована была. Беспокойство в голосе чувствовалось. А может, и в самом деле что стряслось? - Маня вопросительно посмотрела на Пескишева, но он промолчал.
      Убрав со стола, Маня стала собираться. Пескишев попытался уговорить ее остаться, но она отказалась. Показала ему, где что завтра надо взять, чтобы позавтракать, и ушла в свое общежитие.
      Маня нравилась Пескишеву честностью, преданностью и трудолюбием. За последнее время она заметно изменилась. Ее поведение стало более мягким и не таким прямолинейным. С больными она была внимательной, с посетителями вежливой. Очень любила чистоту и порядок и требовала этого от всех. Замечания делала деликатно, так что все воспринимали их как должное, и никто на нее не обижался. Как-то Пескишев поинтересовался, не думает ли она поступить в институт. Но Маня решительно отказалась - не вытянет, да и образования всего восемь классов, какой уж тут институт, а вот против медицинского училища или курсов медсестер не возражала. Очень уж ей хотелось стать медсестрой.
      Пока же Маня довольствовалась должностью санитарки. Более того, она гордилась, что зарабатывает больше врачей - работала на двух должностях.
      Назавтра, придя на работу, у двери своего кабинета Пескишев увидел молодую женщину. В ее облике ему показалось что-то знакомое, и смутное волнение охватило его.
      - Вам кого? - спросил он.
      - По-видимому, вас, - сказала женщина и добавила: - Если, конечно, вы профессор Пескишев.
      Ответ Пескишеву показался несколько странным. Он открыл дверь и предложил женщине зайти. Надев халат, усадил посетительницу напротив себя в кресло. Она с любопытством смотрела на него и выжидательно молчала. У Пескишева все больше создавалось впечатление, что он где-то ее видел. А вот где, вспомнить не мог.
      Молодая красивая женщина с мальчишечьей стрижкой. Черный костюм английского покроя плотно облегает стройную фигуру. На изящных длинных ногах лакированные лодочки. Правда, Федор Николаевич уже давно не видел такие, видно, вышли из моды, но ей они шли. На тонких пальцах поблескивал перламутровый лак. Шею украшала золотая цепочка с маленьким продолговатым медальоном.
      Наконец Пескишев нарушил затянувшееся молчание и спросил у незнакомки, кто она и что привело ее сюда.
      - Я, - ответила женщина, - ваша пациентка. Зовут меня Ира. Судя по всему, вы меня не узнали и не можете вспомнить, где и когда видели? Не так ли?
      - К сожалению, да.
      - А я сразу узнала вас, хотя в ту ночь, когда вы пытались меня спасти, была без сознания. Потрогайте вот тут, - Ира взяла руку Пескишева и положила себе на голову. Он тут же нащупал небольшое углубление, скрытое волосами.
      - Неужели! - воскликнул Пескишев.
      Он встал со стула и нежно взял Иру за плечи. Взволнованная неожиданным проявлением участия, она расплакалась. Пескишев с трудом успокоил ее.
      Ира, смахнув слезы, выскользнула из кабинета. Вернулась с большим букетом алых роз.
      - Это вам... Я бесконечно обязана вам и не знаю, как вас отблагодарить, - запинаясь, проговорила она - слезы снова навернулись на ее глаза.
      - Что вы, милая, - сказал растроганный до глубины души Пескишев. - Ваш визит для меня - лучший подарок, который я когда-либо получал в жизни. Господи! - воскликнул он. - А мне-то сообщили, что ты умерла. Зато теперь ты будешь жить долго-долго. Есть такая народная примета: кого молва заживо похоронила, тот не скоро умрет...
      - Постараюсь, - сказала Ира. - Федор Николаевич, я приехала к вам с большой просьбой. Надеюсь, что вы мне не откажете. В тот день, когда меня подобрали без сознания в сквере и привезли в больницу, я словно заново пережила всю свою жизнь, все, что произошло со мною с того времени, как я себя помню. Только все крутилось вспять. Прежде я думала, что умирающие ничего не видят, не слышат и не чувствуют. Но это оказалось не так.
      Пескишев вздохнул и отвернулся, он-то хорошо знал, что это не совсем так.
      - С тех пор я ужасно боюсь смерти, - Ира побледнела. - Я чувствую, что просто схожу с ума от страха. Я не могу так жить, а что делать, не знаю.
      - Ты еще больна, - успокаивал ее Пескишев. - Тебе надо лечиться. Пройдет время, и ты поправишься. Все страхи исчезнут, вот увидишь.
      - Когда это будет? - Ира поглядела на него с упреком. - Через пять, через десять лет? Я не хочу и не могу ждать. Все проходит. А я хочу жить и любить сейчас, пока молода. Помогите мне, дорогой Федор Николаевич, - в голосе ее звучала мольба. - Избавьте меня от страха, от чувства обреченности. Иначе зачем было меня спасать...
      - Что же делать? - на мгновение растерялся не ожидавший этого Пескишев.
      - Оставьте меня у себя в клинике.
      - Очень хорошо, Ира, - облегченно вздохнул Пескишев. - Ты, пожалуй, права. Изменишь обстановку, отдохнешь, подлечишься, а там решим, как быть дальше.
      Пескишев пригласил Женю и поручил ей все заботы о больной, не забыв сказать, чтобы Иру положили в отдельную палату.
      23
      Вечером, придя домой, Пескишев прежде всего позвонил Люсе. Она сразу же подняла трубку, будто сидела у телефона и ждала его звонка. Сообщив, что благополучно добрался домой, Федор Николаевич выразил сожаление, что не взял ее с собой.
      - А кто тебе мешал это сделать? - пошутила Люся. - Уж во всяком случае, не я.
      - В следующий раз я тебя обязательно увезу.
      - А когда он будет - следующий раз?
      - Как только ты пожелаешь.
      - Зачем ехать за мной? Не лучше ли мне самой приехать к тебе?
      - Отличная идея!
      - Как видишь, у меня тоже возникают кое-какие идеи.
      Хотя говорили они в шутливом тоне, разговор определяло стремление побыстрее встретиться: оба уже понимали, что не могут друг без друга жить, а если и смогут, то жизнь эта будет скучной и бесцветной. Пескишев предложил Люсе прилететь к нему в ближайшую пятницу. Но у Люси были в субботу уроки, и они договорились, что она это сделает неделей позже, заранее отработав за кого-нибудь из подруг, чтобы в следующую субботу быть свободной.
      - Что тебе привезти из Ленинграда?
      - У меня есть все, кроме тебя. Только тебя мне недостает.
      Договорившись вновь созвониться в ближайшие день-два, они распрощались.
      Было поздно. Звонить Галине, разговор с которой ничего хорошего не предвещал, не было никакого настроения. И все же этот разговор состоялся. Она позвонила ему сама.
      - Федор, это ты? - донесся далекий голос.
      - Да, я.
      - Здравствуй! Это я, Галя.
      - Здравствуй, - без энтузиазма ответил Пескишев.
      - Что случилось? Ты был в Ленинграде.
      - Да, был.
      - Тебя видели в Русском музее.
      - Вполне могли видеть. Я действительно смотрел новую экспозицию.
      - В чем же дело? Почему ты не предупредил меня о своем приезде?
      - Ты была, по-видимому, очень занята, ни на работе, ни дома я тебя не застал.
      - Возможно. Последнее время у меня было много дел. Значит, ты звонил?
      Разговор был сухой, нервный. Галина Викторовна задавала вопросы, Пескишев отвечал, с трудом сдерживая раздражение. Она уточняла, был ли он дома, почему не позвонил на дачу. Наконец сказала, что его тон, а тем более поведение ей не нравятся.
      - Приехать в Ленинград и не повидать меня! Ну, это выходит за рамки всякого приличия. Где же ты пропадал? - возмущалась она.
      - Да полно, за кого ты меня принимаешь, за осла? - еле сдержал гнев Пескишев. - Где ты была в те дни, когда я приезжал в Ленинград?
      - Как где? На даче, конечно!
      - На даче? А может, рыбу ловила на озере? Хотел бы я только знать, на каком?
      Галина Викторовна замолчала. Она поняла, что отпираться бессмысленно. Вот только откуда Пескишев это узнал?
      - Это Люся тебе сказала?
      - Ты мне лучше скажи, кто такой Кораблев?
      - Кораблев? А! Ревнуешь, значит! Что-то я за тобой раньше этого не замечала. Кораблев - наш сосед по даче. Он помогает мне во всем. Если хочешь, исполняет обязанности управляющего на общественных началах.
      - А роль шофера кто исполняет?
      - Тоже он. Должна же я пользоваться собственной машиной.
      - В таком случае, какие у тебя могут быть ко мне претензии, если в субботу и воскресенье ты была с Кораблевым на рыбалке, а в понедельник не явилась на работу? Где ты была в понедельник?
      - Не придирайся. В конце концов сам виноват. Переезжать в Ленинград не хочешь. Что мне одной делать? Не выть же, глядя на луну.
      - Ну, вот и договорились.
      - До чего? - не уловила Галина Викторовна.
      - Думаю, что при возникшей ситуации нам лучше мирно разойтись.
      - Этот вопрос мы вряд ли решим по телефону. Да и спешить не следует. Терпели же столько лет друг друга, еще потерпим. Что касается Кораблева, то это незаменимый человек.
      - Тебе виднее.
      Пескишев был ошарашен спокойным и наглым тоном жены. Так может говорить только человек, чувствующий себя неуязвимым. Он не был к этому готов, потому замолчал.
      - Ну, что еще скажешь? - поинтересовалась Галина Викторовна.
      - У меня нет никакого желания продолжать с тобой разговор. Когда примешь решение о разводе, сообщи. Согласие вышлю немедленно.
      - Когда мне нужно будет развестись с тобой, я не буду просить и ждать твоего согласия. Ясно? - яростно ответила она.
      В трубке послышались короткие гудки, и Пескишев положил ее на рычаг.
      "Вот и поговорили, - подумал он, ощущая каменную усталость во всем теле. - Эх, пойду-ка я спать: утро вечера мудренее".
      Он разделся, забрался под одеяло, мечтая наконец отоспаться за все последние дни, но снова пронзительно заверещал телефон.
      Чертыхнувшись в душе, Федор Николаевич взял трубку. Звонил Круковский. Извинившись, сказал, что час назад в клинику привезли Цибулько. Никакой надобности в срочной консультации нет, но ректор распорядился, чтобы срочно вызвали его.
      - Если вы не возражаете, я немедленно вышлю машину, - предложил Николай Александрович.
      Расспросив его о том, что случилось с Цибулько, Пескишев согласился, что горячку пороть незачем, но отказать в просьбе ректора было неудобно, и он торопливо оделся.