Опасная игра

Где ему взять эту сумму? Продать что-нибудь? Но от этой мысли ему пришлось сразу же отказаться. За исключением пиджака, у него не было ничего, с чем бы он мог расстаться, да и за тот вряд ли много дадут, учитывая дырку от пули в рукаве. Правда, у него еще есть рубашки, но хоть он и отдал за них целую кучу денег, здесь они ничего не стоят. То же самое и с ботинками. Ну а что касается «кольта», то черта с два он отдаст его! Да еще в таком месте, как Колумбус. Значит, остается только нож. Но уж больно хорошо он им владеет, а момент неожиданности, когда он пускает это оружие в ход, спасал ему жизнь далеко не один раз. Вот и сегодня тоже.

Получается, вся надежда на Верену… Закрыв глаза, он снова увидел, как она, развязав шнурок, роется в своем кошельке в поисках двадцати пяти центов. И он почти услышал тот негодующий вопль, которым она встретит его просьбу дать ему двадцать пять долларов. Ему будет чертовски нелегко убедить ее рискнуть тем немногим, что у нее осталось, ради возможности выиграть партию в покер. А если он проиграет, она здесь совсем застрянет, не в состоянии ни добраться до Сан-Анджело, ни возвратиться в Филадельфию. И, кроме всего прочего, она никогда не простит ему этого. Нет, он не может с ней так поступить…

— Ты, дубина, олух царя небесного! — неистовствовал Гиб Ханна, вышагивая взад и вперед по площадке у костра. — Ты же должен был шлепнуть того ублюдка! Это должно было выглядеть как ограбление, но я тебе приказал убить его!

Он подошел к Бобу Симмонзу со спины и пнул его ботинком:

— Пихнуть бы тебя, гада, сейчас в огонь, а мы бы полюбовались, как ты поджариваешься.

— Но он же запустил в меня ножом, Гиб! Вот, глянь, если не веришь. Черт, он чуть не оттяпал мне руку. — И Симмонз показал на правое плечо, перевязанное пропитанной кровью тряпкой.

— Он меня до кости порезал, Гиб. Но я его подстрелил — это факт. Сам видел, как он брякнулся на землю.

— И все же ты его не убил. А когда я приказал тебе убить его, то именно это имел в виду.

— Ты даже не знаешь, та ли это девчонка, — резонно заметил Чарли Пирс. — Может, да, а может, и нет.

— Как раз это я и собираюсь выяснить, — раздраженно ответил Ханна. — Но сперва я хотел избавиться от Маккриди.

— Он теперь кличет себя Геррик, — уточнил Ли Джексон.

— Я так гляжу на это дело, что он и к той девке Хауард не имеет отношения. Заметили — он свою пушку цепляет за ремень? А много таких, которые это делают? Нет, немного, — ответил сам себе Чарли. — По мне, в этом-то и вся штука. Сперва он зовет себя Мак Маккриди, а нынче он уже Ричард Геррик — соображаете? Тут дело ясное — он от кого-то скрывается, но, понятно, не от нас. Сдается мне, его разыскивает полиция, а девчонка эта — просто его подружка, которая в бегах вместе с ним.

— Похоже на правду, — согласился Ли. — Если она не знает, что мы ее ищем, какого дьявола ей убегать от нас и менять себе имя?

— Ответ прост — у всех у вас слишком мало мозгов и смекалки, чтобы понять, что к чему, — проворчал Гиб. — Если она ни о чем и не знала до вашего появления в поезде, то после того уж точно поняла.

— А если эта дамочка совсем не Хауард? Тогда она ничего не могла понять.

— А я тебе говорю, что это она.

— Тогда чего это он сшивается возле нее? — спросил Ли.

— Не знаю.

— Говорю вам, — настаивал Чарли, — они скрываются, и скрываются не от нас.

— Ты должен был поймать птичку, когда была такая возможность, — недовольно пробурчал Ханна.

— Не подвернулся удобный случай, Гиб, — пытался оправдаться Ли. — Все время рядом с ней торчал он. Между прочим, если она тебе так позарез нужна, у тебя у самого была возможность сделать это — там, на ранчо у Гуда. Но ты только и делал, что красовался под тем чертовым деревом со своей дурацкой сигарой в зубах, а пахать за тебя должны были мы.

— И кто тебя только сделал боссом, — пробормотал Боб.

— Что ты сказал? — переспросил Гиб обманчиво мягким голосом.

— Хочешь, чтоб я повторил громче? Так вот, мне До чертиков надоело, как ты мной помыкаешь. Я так себе представляю: раз каждый из нас имеет право на свою долю денег, стало быть, каждый имеет право сказать свое слово. И я не стану гоняться за девчонкой, покуда ты не скажешь, что ты надумал с нею сделать. Я не стану убивать, ежели…

Слова замерли у него на губах, когда головы его коснулся «кольт» Ханны и он даже не услышал звука выстрела. Руки Боба рефлексивно протянулись вперед, но он тут же повалился ничком, ноги его дернулись в последний раз, и он затих.

Из дула поплыло вверх облачко едкого дыма, и Гиб Ханна молча перевел взгляд с Чарли на Ли. Его губы искривились в едва заметной насмешливо-презрительной улыбке, и он процедил сквозь зубы:

— Кому еще не нравится, как я заправляю делами?

Они отозвались не сразу. Первым обрел дар речи Пирс:

— Послушай, я и не думаю жаловаться — мне лишь бы получить свою долю, а так меня все устраивает.

— А мне просто не по нутру убивать молодых девах, вот и все, — произнес Джексон, не сводя глаз с трупа Боба Симмонза.

— Никак нервы сдают, а, Ли? — ухмыльнулся Гиб.

— О чем ты говоришь, Гиб, он же был под Геттисбергом[41]! Отцепись от него — он просто считает, что убивать дочку Джека не годится, вот и все, что он говорит. А во всем остальном он готов идти за тобой — я правильно излагаю, Ли?

— Ты только скажи мне, что не убьешь ее, Гиб, и конец разговору.

— А ты уже забыл, как Джек обвел нас всех вокруг пальца? И, кроме того, ты же все равно получаешь свою треть — так какого черта ты печешься о его дочке?

— Да он же бросил ее, когда она была еще малявкой, при чем же тут она? И вообще, откуда ты взял, что она знает о золоте?

— А ты откуда взял, что не знает? — возразил Ханна.

— Да просто так, ниоткуда.

— Не кажется ли тебе чертовски странным, что она разъезжает с таким пижоном, как этот Маккри-ди? Или что они вдруг слезли с поезда и пошагали дальше на своих двоих?

— В общем-то, да, — согласился Чарли. — И все-таки — а что, если это совсем не та?

— Скажу только одно — ей есть, что скрывать, и скрывает она это именно от нас. — Ханна дунул на рассеивающуюся струйку дыма, выплывающую из дула револьвера, и, посмотрев Ли Джексону прямо в глаза, медовым голосом произнес: — Будешь играть по правилам, Ли, — и треть золота твоя, а не будешь — что ж, мы с Чарли разделим все на двоих.

Поскольку Джексон молчал, Гиб подтолкнул его:

— Ну как? Что выбираешь?

— Я тебя не боюсь, Гиб, — солгал Ли. — Но от своей доли отказываться не собираюсь. Так что я в деле.

Ханна сунул револьвер в кобуру.

— Я в этом не сомневался, но хотел лишний раз убедиться.

Пирс с облегчением вздохнул, а Ханна добавил:

— И вот еще что: пока меня не будет, позаботьтесь, чтоб здесь ничего не валялось. А то к утру он начнет смердеть.

— Скажи, а что ты надумал делать? — с некоторой опаской спросил Джексон.

— Хочу съездить и глянуть своими глазами, как там дела. Может, скажу шерифу, что Ричард Геррик разыскивается полицией и его надо арестовать.

— Но для этого нужен ордер, — заметил Чарли.

Гиб пожал плечами:

— Рейнджеру он поверит на слово. Достаточно будет сказать, что ордер прибудет позже. В общем, не знаю — пока я еще не решил, что буду делать. Знаю только одно — нужно избавиться от этого Мак-криди, или Геррика, или как там его еще, и я это сделаю.

— Ну а потом?

Губы Ханны медленно расплылись в улыбке.

— Должен сказать, она на редкость смазливая девчонка, — негромко произнес он. — Как знать, может, настала пора слегка приударить за ней.

Не переставая улыбаться, он вскочил на коня и ускакал.

— Он опасней гремучей змеи, — пробормотал Ли, едва Ханна уехал. — И черта с два я буду здесь торчать и дожидаться, пока меня ужалят.

— Твоя правда.

— Такой укокошит — и глазом не моргнет.

— Это точно.

— У него и в мыслях нет делить на три части, Чарли. Он нас ухлопает по одному — и делу конец.

— Похоже, что так.

— Хочешь не хочешь, а начинаешь думать и сомневаться, что ж там стряслось и с Эванзом, и с Тейтом, и с Коннорзом. Все они отправились на тот свет раньше своего срока, и меня б ни капли не удивило, если им подсобил в этом Гиб.

— Я сам сцапаю девчонку, — внезапно решил Ли. — Сначала дознаюсь, вправду ли она дочка Джека, а потом скажу ей, что мы не жадные — нам достанет и нашей доли. Она может взять себе третью часть Боба, а мы с тобой заберем остальное. Ей хватит, чтоб жить припеваючи до гроба. Пусть берет свою долю и уматывает туда, откуда приехала.

— Ты что, хочешь выбросить Гиба из доли?

— Правильно соображаешь. А в ином разе я в гробу это дело видел. — Он выразительно посмотрел на Пирса и спросил: — Ты же не останешься с ним после этого?

— Нет, — тяжело вздохнул Чарли. — Знаешь, раньше я даже уважал его, а теперь вижу, что он просто-напросто убийца. Вот кто он такой, Ли, — паскудный убийца. А из-за этого золота он вконец осатанел. Да он не угомонится, пока не заграбастает себе все.

— То-то и оно, и я нисколько не удивлюсь, если выявится, что он замешан и в других случаях — все-таки чертовски чудно, что все они покойники — Эванз, Тейт, Коннорз, Фрэнк, да и майор Хауард тоже.

— Ну, положим, Фрэнка уложили команчи, а майора пришили еще до того, как Гиб пронюхал, где он скрывается, — напомнил ему Чарли. — Ежели б он знал, то наперед бы смылся со всеми деньжатами.

— Верно говоришь, но главное — все они отправились в мир иной в самом расцвете лет. И знаешь еще что? Уж больно давненько не видать Маккормика. У меня такое подозрение, что он тоже на том свете, просто покуда еще не нашли его тело. Видать, Гиб и его шлепнул.

— Может, так, а может, Маккормик попросту взял и плюнул на все это дело с деньгами.

— Говорю тебе, он давно покойник, — настаивал Ли. — Не может человек вдруг улетучиться и в то же время оставаться в живых.

— А вот Хауард смог, — возразил Чарли.

— Да, но он же исчез с деньгами, а я веду речь о тех, других. И знаешь, когда Маккормика видели в последний раз, он как раз был с Гибом — ты понял? Так что, выходит, водиться с Гибом — не слишком полезно для здоровья.

Ли долгое время молчал, а затем поднял голову:

— Ну, что скажешь? Остаешься с ним?

— Нет. По мне — так лучше поделить на двоих и знать, что получишь свою долю.

— На троих: если она выведет нас на золото, доля Боба достанется ей. Это будет по-честному, согласен?

— Ладно, только Гиб будет там первый, а я, черт возьми, не горю желанием идти против него в открытую. Если он увидит нас в городе, то сразу смекнет, что к чему. Нам нужно быть чертовски осторожными, Ли.

— Насколько я его знаю, он первым делом осмотрится в городе, а только потом начнет думать, как действовать. А я хочу войти в город тихо, проникнуть в пансион и там схватить девку.

— Но как?

— Постучимся в дверь, и, когда она откроет, ты накидываешь ей на голову свой пиджак и зажимаешь рот рукой. А когда увидим, что все спокойно и путь свободен, снесем ее вниз по лестнице черного хода.

— А что, если ее не будет? Лестницы черного хода, я имею в виду.

— Так это же пансион — забыл, что ли? — возразил Ли.

— Ну вот, пока Гиб строит там свои планы, мы с тобой и увезем ее из города.

— А как быть с картежником, ее дружком? — неожиданно спросил Чарли.

— Ну, если Боб и взаправду подстрелил его, как сказал, то Геррик, или как он там себя кличет, вряд ли сможет с нами сладить. А ежели она не дочка Ха-уарда, мы ее отпускаем, а сами драпаем куда подальше. Пусть себе отправляется к своему пижону. Меня волнует одно — как выйти на золото.

— Гиб все одно нас разыщет — если мы умыкнем девку первыми, он сразу рванет за нами.

— Но мы не поедем в Сан-Анджело — по крайней мере, не сразу. Нет, мы двинем назад, через Колорадо. Прикидываешь, Чарли? Он подумает, что мы держим путь на Анджело, а мы рванем в другую сторону. Спрячемся где-нибудь на время, пока он не угомонится — ну, скажем, в Остине, а потом с мисс Вереной мы найдем место, где Джек прятал золото, поделим его меж собой и разъедемся в разные стороны, чтобы сбить Гиба со следа. Я, к примеру, двину в Калифорнию. Заберусь куда-нибудь, где потеплее.

— Гляди, не окажись у чертей в аду, — пробормотал Чарли. — А я понимаю так, что Гиб не из тех, кто просто так успокаивается. И прежде чем податься отсюда, нам бы лучше его прикончить.

Ли Джексон помолчал, взвешивая все «за» и «против», а затем согласно кивнул:

— Ты прав. Тогда, значит, мы хватаем девчонку, возвращаемся сюда и поджидаем этого ублюдка в засаде. Он у меня здорово поплатится за Боба!

— Так, выходит, если это она, мы забираем ее с собою в Остин?

— Да, и учти, я собираюсь поступить с ней по справедливости.

— А вдруг она не пойдет на сделку с нами? Вдруг она захочет забрать себе все?

— Я ей на это скажу: дескать, тогда тебе придется иметь дело с Гибом, и ты вообще ни шиша не получишь.

— Что ж, звучит убедительно, — решил Чарли и, бросив взгляд на труп Симмонза, вздохнул: — Взял и убил человека — а за что, спрашивается?

— Ни за что, — отозвался Ли.

— Здесь кругом ничего, кроме красной глины, не видно, и копать в таком месте не шутка — в момент запаришься.

— Нам некогда хоронить его, да и все одно эти чертовы койоты его раскопают. Раз мы взялись за дело, начинать надо сразу.

Отойдя от костра, Чарли нашел засаленную фетровую шляпу Боба Симмонза и, возвратись с нею к покойнику, осторожно опустил ее на окровавленное лицо. Затем отступил на шаг и произнес:

— Гиб поступил с тобой подло, как самая пос ледняя сволочь, но мы расквитаемся с ним за это.

Спать из-за жары было невозможно, но после бурной ночи у Брассфилдов Верена даже и не пыталась открыть окно. Вместо этого она решила спать не в закрытой батистовой ночной рубашке, а в сорочке и панталонах. Когда и это не помогло, она отказалась и от панталон, оставшись лишь в открытой, с круглым вырезом, сорочке без рукавов. В током полураздетом виде она улеглась на кровать поверх одеяла. Но прохладнее все равно не стало.

В конце концов она поднялась и, налив из кувшина воды в глиняную, всю в сетке мелких трещин, миску, отнесла ее к ночному столику у кровати, намочила тряпку и обтерла покрывшуюся бусинками пота кожу, после чего снова легла, положив сложенную влажную тряпку на лоб.

Снизу, из салуна, без труда проникая сквозь легкие перекрытия и дощатые, покрытые тонкой штукатуркой стены, доносилась громкая музыка, пьяное чертыханье и пронзительный женский визг, время от времени перемежающиеся выстрелами. Возможно, среди техасцев и есть достойные, добропорядочные, богобоязненные граждане, но пока что, подумала она утомленно, ей такие не попадались. Публика, которую ей до сих пор довелось встречать, отличалась грубостью манер, несдержанностью и нечистоплотностью. Исключением были разве что Брассфилды, чья доброта просто покоряла, затмевая их недостатки. Ну и, конечно, Маккриди. Но он ведь не техасец, напомнила она себе.

Прекрасной внешностью и изысканными манерами, придающими ему вид настоящего джентльмена, Мэтью выделялся здесь среди всех остальных точно так же, как и она. Раскусить его было совсем не просто, и для этого существовало сколько угодно причин. Одевался он более чем элегантно, и хотя она не была знатоком мужской одежды, всегда могла оценить хороший вкус и модный покрой. Во что бы Мэтью ни был одет, все на нем, высоком, пропорционально сложенном, выглядело безукоризненно.

В то время как все вокруг него просто изнемогали от жары, Мэтью умудрялся оставаться свежим и внешне невозмутимым. Когда она увидела его в первый раз, ей показалось, что он слишком уж красуется собой, но, присмотревшись к нему поближе, она смогла убедиться, что его больше волнует, насколько он хорошо и чисто одет, чем то, насколько он красив. Одежда, манеры, правильная речь — вот те внешние атрибуты, по которым он и сам судил, чего человеку удалось добиться в жизни, начав с более чем скромных заработков.

Несмотря на первое впечатление о Мэтью, Верена должна была признаться себе, что сейчас он начинал ей даже нравиться. Более того, он сумел заинтриговать ее. Это был человек, зарабатывающий себе на жизнь игрой в карты, и он, несомненно, преуспел в этом деле. Какими бы изысканными манерами он ни обладал, все равно чувствовалось, что в нем есть нечто опасное. Ей вспомнилось, как тогда, в поезде, преследуемая по пятам Большим Элом Томпсоном, она бросилась за помощью к Маккриди и как он выхватил свой «кольт» с такой ловкостью и стремительностью, что и она, и Томпсон были просто ошарашены. Ей вспомнился также почтительный шепот пассажиров, гадавших, а не ганфайтер ли он. К этому выводу их склоняло и то, с какой непринужденностью он носил свою кобуру. Сам же он говорил, что у него «быстрая рука», только и всего.

При воспоминании о том, как они лежали в одной кровати, ей стало мучительно стыдно. И все же, несмотря на все свои заигрывания с нею на первых порах их знакомства, за эти две ночи он не сделал ничего сколько-нибудь предосудительного. Она просто лежала рядом и слушала его спокойное, ровное дыхание, испытывая удивительное ощущение умиротворенности и защищенности от одного лишь сознания, что рядом находится он.

Как легко подпасть под его обаяние, забыть, что он от нее что-то скрывает, забыть, насколько опасным может стать такой человек, если она ослабит свою бдительность, если осмелится вообразить, будто он способен ее полюбить. Мужчины, подобные Мэтту Маккриди, какими бы обаятельными они ни казались, — скорее из мира разбитых сердец, чем сокровенных мечтаний. Они не способны полюбить женщину всерьез. Они всегда ее бросают. Кому, как не Верене, это знать на горьком опыте своей матери, имевшей несчастье полюбить Джека Хауарда и дорого поплатившейся за это.

И все же… На какой-то миг она позволила себе представить, что бы она почувствовала, если бы Мэтт переступил запретную черту, если бы он поцеловал ее, если бы он прошептал ей ласковые, нежные слова… Нет, даже думать об этом — непростительное безрассудство.

Вдруг стало слышно, как кто-то дергает дверь. Или ей показалось? Звук этот спугнул ее греховные мысли, и некоторое время она лежала, затаив дыхание и прислушиваясь. Вот, повторилось опять. Кто-то поворачивал дверную ручку снаружи.

От ужаса у Верены перехватило горло и сжало грудь, сердце заколотилось с такой силой, что стало больно дышать. Нет, она не должна поддаваться панике. Спустив с кровати ноги, она протянула руку за тяжелой керосиновой лампой. Но не стала ее зажигать, а подкралась с нею к двери и шепотом спросила:

— Это вы, Мэтью?

Никто не ответил, за дверью не было слышно ни звука. Но она почти физически ощущала чье-то присутствие. Не зная, что делать, она некоторое время стояла в нерешительности, подумывая, а не позвать ли ей на помощь, а затем на цыпочках подошла к окну и, перегнувшись, попыталась рассмотреть, что происходит внизу. Насколько она могла видеть, свет не горел ни в одном окне, а это означало, что все, наверное, уже легли спать. Возвратившись к двери, она подождала еще немного, не спуская глаз с ручки, еле видной в полумраке комнаты, освещенной тусклым светом луны.

— Что вам нужно? — прошептала она наконец.

Снова ни звука. Должно быть, это игра воображения, и ей все это почудилось. Так бывало в далеком детстве, когда каждый скрип ветки, каждое постукивание оконной рамы приводили ее в трепет, и она чуть что пряталась под одеяло. Совладать со своими безотчетными страхами она могла, лишь бросая им прямой вызов: она решительно выглядывала из окна, и всегда оказывалось, что для каждого звука есть вполне разумное объяснение.

Держа незажженную лампу в одной руке, другой она нащупала ключ в дверной ручке и отперла замок. Ручка дернулась под ее рукой, и дверь рывком распахнулась внутрь, толкнув девушку назад. Судорожно глотнув воздух, она размахнулась лампой и изо всех сил ударила того, кто вошел в комнату.

— О-о-о-й! Кой черт?!

Чья-то мозолистая рука вырвала у нее лампу, а другая зажала рот, не давая ей закричать.

— Я схватил ее — набрасывай на нее пиджак и будем рвать когти.

Вся похолодев от ужаса, она сопротивлялась отчаянно, до последнего, пиная ногами и молотя руками того из них, кто пытался накрыть ей голову пиджаком. Тот, что держал ее, стал одной рукой помогать приятелю натягивать на нее пиджак, отчего вторая его рука, сжимавшая ей рот, несколько ослабила хватку. Этого оказалось достаточно, чтобы можно было слегка приоткрыть рот и вонзиться зубами в мясистую перепонку между большим и указательным пальцами. Она почувствовала солоноватый вкус крови, смешанной с грязью, а он взвыл от боли:

— Проклятье! Да помоги же мне, Ли, черт возьми!

Их было двое, а она одна, и единственное, что ей оставалось, — поднять достаточно шума, чтобы кто-то проснулся — хоть одна живая душа. Пнув ногой сзади себя стул, ей удалось опрокинуть его, но в этот момент ее голову окутала толстая шерстяная ткань, и она чуть не задохнулась от запахов пота и дыма.

— Все, она у меня в руках!

На сей раз возле ее рта оказалось предплечье. Она рванулась и изо всех сил укусила. Второй из нападавших схватил ее сзади и разжал ей челюсти.

— Не бойся, мы не тронем тебя, — успокоил ее один из них тихим голосом.

— Мы даже поможем тебе, — поддержал его второй. — Только надо быть паинькой и пойти отсюда с нами — мирненько и без никакого шума, понимаешь?

Она узнала по голосу одного из тех, кто был на ранчо у Гуда, и кровь застыла у нее в жилах. Первый из говоривших близко наклонился к ней и прошептал:

— Если не пойдешь вместе со мной и Ли, то попадешь в лапы к Гибу, и тогда тебе крышка. А мы тебя не тронем, — повторил он. — Нам надо только то, что нам причитается, — и даже тебе достанется твоя доля.

Очевидно приняв ее молчание за согласие, он повел ее к открытой двери:

— Ну вот, давно бы так. А я никогда не обижу женщину.

— Ты лучше держи ее покрепче, — напомнил ему его приятель. — Ты понял? Как можно крепче.

— Я же сказал, она у меня под контролем.

— Ну, тогда сматываемся отсюда.

Она ничего не предпринимала, пока, насколько могла судить, не оказалась в дверях, и тут начала упираться и брыкаться с таким остервенением, что им пришлось применить всю свою силу, чтобы вытолкать ее в коридор. При этом ее нога зацепилась за дверной косяк, и один из похитителей споткнулся о нее.

— О-о-х!.. Это не женщина, а дикая кошка — бешеная дикая кошка!

Хотя она ничего не видела, ей нетрудно было почувствовать, что он держит ее уже не так крепко. Она вырвалась из его рук и с криками: «Помогите! Помогите! На меня напали!» — бросилась по коридору. Пиджак соскользнул с ее головы, но второй из похитителей успел схватить ее за руку. Резко повернувшись, она стремительно взметнула руки и стала царапать ему лицо, норовя угодить в глаза и не переставая кричать:

— Помогите! Мэтт!

Когда до него донеслись первые звуки возни, а затем какой-то глухой стук, он еще не совсем проснулся, но, услышав отчаянные крики Верены, быстро вскочил на ноги. Нащупав кобуру, висящую на спинке кровати, Мэтт выхватил из нее «кольт» и, держа большой палец на ударнике затвора, ринулся в коридор. Оказавшись за дверью, он увидел при свете висящего на стене фонаря, что два человека тащат упирающуюся Верену к лестнице черного хода. Чтобы случайно не ранить девушку, он сделал предупреждающий выстрел в воздух, над их головами.

Оба незнакомца бросились на пол и поползли на четвереньках к ступенькам. Тяжело дышащая Верена прислонилась спиной к стене, а Мэтт подбежал к лестнице и заглянул в темный узкий проем, но похитителей уже и след простыл. Повернувшись к Верене, он увидел, что ее всю трясет. Сорочка на ней была порвана и свисала с одного плеча, открыв обнаженную грудь. В этот момент в конце коридора открылась дверь, и из комнаты вышел один из постояльцев.

— Ну, ну, Рена, все уже позади, — пробормотал Мэтт наконец, привлекая ее к себе и прикрывая ее наготу рукой. — Успокойся, дорогая.

— Что там происходит? — раздался чей-то нетрезвый голос.

— Один человек перепутал комнаты, — спокойно ответил Мэтт. — А так все нормально. Должно быть, он хорошо выпил, и все дела.

— Но, кажется, я слышал выстрел, — не унимался постоялец.

— Было дело. Он напугал сестру, и когда она закричала, я в него выстрелил.

— Ах, вот оно что, — отозвался постоялец, как если бы это что-нибудь объясняло, и, возвратившись в свою комнату, закрыл за собой дверь.

— Пойдем отсюда, пока никто больше сюда не вышел, — прошептал Мэтт и, прижимая ее к себе, повел в свою комнату.

Захлопнув ногою дверь, он не стал проходить Дальше, а просто стоял, обнимая ее за вздрагивающие плечи и прижимая к себе.

— Так все-таки что случилось? — спросил он через некоторое время.

— Я чувствую себя дурочкой — несусветной, законченной дурочкой, — прошептала она, положив голову ему на грудь. — Какая глупость с моей стороны, какая непростительная глупость!

Он прижал ее еще крепче, как бы беря под свою защиту:

— Все хорошо, Рена. Теперь ты со мной, а они, думаю, сюда больше не вернутся — во всяком случае, в ближайшее время.

Она прильнула к нему, наслаждаясь ощущением исходящего от его тела успокаивающего тепла, мужественности и силы.

— Я так рада, что ты услышал, когда я тебя позвала, — проглотив комок в горле, проговорила она.

— Ну, насколько я заметил, тебя тоже не возьмешь голыми руками.

— Это была величайшая глупость, — повторила она. — Я ни в коем случае не должна была открывать им дверь.

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она медленно выдохнула и начала свой рассказ:

— Понимаешь, Мэтт, мне никак не удавалось заснуть. Я просто лежала, не в состоянии ни о чем другом думать, кроме этой невыносимой жары, как вдруг… как вдруг мне показалось, что я слышу какие-то звуки. Должно быть, это заскрежетал ключ в замке, когда они попытались открыть дверь.

Снова сделав глотательное движение, она продолжала:

— Я подумала — может быть, это ты; может быть, ты только что пришел и по ошибке пытаешься попасть не в свою комнату. А может быть, кто-нибудь другой перепутал в темноте номер комнаты.

— В это время я был в своей комнате и крепко спал.

— Знаешь, я ведь даже не знала, который час. — И она снова глубоко вздохнула. — Так или иначе, я спросила, ты ли это, и, не получив никакого ответа, некоторое время ждала, спрашивая себя, а не померещилось ли мне все это. Ну а потом я решила, что, вместо того чтобы сидеть так всю ночь, словно последняя трусиха, лучше будет взглянуть, есть ли там кто-нибудь или нет.

— Ну и что было дальше?

К этому времени она достаточно пришла в себя, чтобы почувствовать смущение от того, что оказалась в объятиях Мэтта, и тотчас бы от него отстранилась, если бы не то скандальное обстоятельство, что на ней, кроме разодранного клочка ткани, ничего больше не было. И он, несомненно, уже понял, что на ней не было даже панталон — от одной только мысли об этом лицо ее запылало жаром.

— У вас там все в порядке, мистер Геррик? — послышался за дверью мужской голос.

— Да. А кто это?

— Хоулмстед. Хозяин пансиона.

— Да, у меня все в порядке, — заверил его Мэтт. — Какой-то пьянчуга по ошибке пытался проникнуть в комнату моей сестры. Она пробовала отговорить его, но не смогла, так что мне пришлось выстрелить разок в воздух для острастки. Утром я заплачу за ущерб.

И тут он вспомнил, что платить ему нечем, в том числе и за комнату. А это значило, что утром его ждет еще один ад кромешный, хотя и другого рода.

— А она в порядке? — поинтересовался Хоулмстед. — Здесь лежит разбитая лампа и разлит керосин.

— Да. Как я понял, она пыталась ударить его лампой по голове. Дело в том, что слова на него не действовали.

— Но вы уверены, что с ней все в порядке?

— Как только мне удастся ее успокоить, она снова пойдет к себе спать.

— Мне очень жаль, что так получилось, мистер. В городе творится черт знает что, но мы с моей хозяйкой стараемся, чтоб в нашем заведении все было достойно и прилично. Мы не допустим, чтобы у нас здесь приставали к женщинам.

Последовала многозначительная пауза, но, поскольку Мэтт не отвечал, хозяин сделал вывод, что можно заканчивать разговор:

— Ну что ж, раз с ней все в порядке, пойду принесу ей в комнату другую лампу, а потом снова лягу спать.

— Да, конечно.

Ожидая, пока не утихнут шаркающие шаги хозяина, Мэтью легонько поглаживал плечи Верены, унимая не до конца утихшую дрожь. Когда он решил, что тот окончательно ушел и их снова никто не слышит, он возвратился к прерванному разговору:

— Тебе удалось рассмотреть хоть одного из них? Ты узнала бы их, если бы еще раз увидела?

— Нет, но я узнала один из голосов.

— Для начала и это неплохо.

— Этот тип — из тех двоих, чей разговор я слышала на ранчо Гуда, когда стояла там в коридоре.

— Ну а другой голос?

— Нет, тот звучал иначе.

— Получается, их уже трое, — задумчиво проговорил Мэтт. — Ну хорошо, а услышала ли ты что-нибудь такое, за что мы могли бы уцепиться?

Она некоторое время колебалась, не зная, стоит ли ему говорить об этом, но затем решительно кивнула:

— Мне это показалось какой-то чушью, Мэтт, но они не переставали повторять, что не тронут меня, что хотят помочь мне и что я получу свою долю того, чем, по их мнению, владею.

Судя по всему, речь шла о деньгах. Им снова овладели сомнения: ведет ли она с ним честную игру, или попросту хочет его использовать?

После некоторых колебаний она добавила:

— И еще одна странная — страшная вещь. Они опять упомянули какого-то Гиба, как и на ранчо Гуда. Один из них сказал буквально следующее: «Если не пойдешь вместе со мной и Ли, то попадешь в лапы к Гибу, и тогда тебе крышка».

— А фамилия? Они не назвали фамилию Гиба?