Гармония по Дерибасову

      - М-а-а-лча-а-ать!!! - затрясся Дерибасов. - Я - шут?! Вы, вы все шуты. Вы шуты всерьез! Шуты навозные! Старик на нарах, с ворьем, а вы балаган устроили?! Развлекаетесь?! А вы знаете, как там?! Там сейчас в камере такая же трусливая шваль, как вы, над Елисеичем измывается! Судом пришли потешиться?! Конечно, оно веселее, чем Елисеича вызволять! В город не ехать, бензин не жечь, резину не снашивать... Куркули! Дерьмо свинячье! - Дерибасов задохнулся и замолчал.
      Тихон Назаров прокашлялся:
      - Ну чего... Тут Михаил в общем-то верно... Правильно, в общем, сказал... С ним после разберемся...
      - По машинам!!! - задорно пропел дед Степан и, внезапно приосанившись, широко зашагал, загребая кривоватыми ногами и похлопывая по голенищу несуществующей нагайкой.
      В то время как назарьинцы разрабатывали стратегию и тактику, доливали в баки бензин и оборудовали дерибасовскую «Волгу» обнаружившейся у Еремихи «мигалкой», Арбатовы по очереди продирали и протирали глаза.
      Пока цыгане сворачивали табор, Арбатовы выцыганивали себе завтрак, доставляя дающим неизведанное доселе моральное удовлетворение. Притупив хронический голод до фонового уровня, Арбатовы сбились в кучу, опасливо косясь на мелькавших под ногами цыганят.
      Строго говоря, первой среди Арбатовых протерла глаза бабка Пелагиада. Не спалось старухе на такой чистой и такой продавленной койке инфекционной больницы. Бабка побродила по полутемному коридору, поскрипела скрытыми линолеумом половицами, придирчиво осмотрела разметавшуюся на кушетке медсестричку, затем подошла к окну и, увидев полившийся из-за края земли свет, перекрестилась и застыла валуном.
      Так она простояла утренние клизмы, уколы, раздачу термометров и таблеток, не шевелясь и не реагируя на оклики, окрики и механические воздействия миниатюрной медсестрички. Так бы и простояла она до приближающегося завтрака, не выходи больница окнами на объездную дорогу.
      Когда за толпой цыган появилась огромная арба, Пелагиада вздрогнула и, подавшись вперед, выдавила лбом стекло. В том, что она не замечала ни поднявшийся вокруг нее суматохи, ни текущей по морщинам крови, не было ничего удивительного - ведь Пелагиада была в числе прочих сопливых детей, въехавших в Назарьино на заре столетия в легендарной арбе.
      - Вера горами двигает, - прошептала бабка Пелагиада, когда за арбой появился бодрый Осоавиахим, а за ним, чуть приотстав, топали остальные Арбатовы, навьюченные практичными цыганами.
      На все попытки задержать ее бабка говорила одно:
      - Вера горами двигает, - и так легко отодвигала в сторону весь медперсонал в своем неотвратимом движении к выходу, что опровергнуть ее никому не удалось.
      А тем временем на Ташлореченск накатывалась моторизованная колонна. Впереди, дико вращая синим глазом «мигалки», неслись на черной «Волге» Михаил и Санька Дерибасовы. За ними, в шеренге по два, тянулись, два с половиной километра «Жигулей». Первый километр был вишневый. Затем 500 желтых метров и столько же белых. Последние 500 метров пестрели всеми остальными видами автомобильных красок, кроме черной.
      Осчастливленный допуском в мужское сообщество и воодушевленный необычностью, даже ненормальностью происходящего, Санька Дерибасов тяпнул так и не выкупленный гидом мегафон, высунулся в окно и проорал:
      - Даешь Ташлореченск!
      Михаил Венедиктович покровительственно улыбнулся. Встречный ветер дергал Саньку за длинные волосы, и они трепались вокруг головы, отгоняя хоть сколько-нибудь серьезные мысли. На повороте Санька охватил взглядом всю ленту и от восхищения загорланил в мегафон:
 
      Генерал от знаменосца в двух шагах,
      Первый полк выходит в красных башлыках!
      Ты, Кубань моя, родимая река!
      Первый полк выходит в красных башлыках!
 
      Не ромашки зацвели по-над горой -
      Это в желтых башлыках идет второй!
      Ты, Кубань моя, родимая река!
      Это в желтых башлыках идет второй!
 
      В башлыках почти что белых третий полк!..
 

- Эй, ты, запевала! - Михаил Венедиктович вдернул Саньку в салон и голосом, мутным от поднявшегося осадка воспоминаний, спросил: - Ты чего, тоже стишки сочиняешь?

      - Да нет, - приостыл Санька и осторожно пощупал Дерибасова настороженным взглядом. - Я переделывать люблю.
      Михаил Венедиктович отчужденно молчал.
      - А это песня Кубанской казачьей дивизии, - объяснил Санька. - А почему тоже? Разве у нас кто-то сочиняет стихи?
      - Нет, - хохотнул подобревший Михаил Венедиктович. - Но я лично очень верю в наше Назарьино! Это не красные словца, нет! Дай только, Санька, время, и у нас вырастут великие поэты и художники!..
      И оба Дерибасова погрузились в свои мысли.
      - Что это?! - изумился молоденький ефрейтор на посту ГАИ у въезда в Ташлореченск.
      - С ВАЗа перегоняют. Вишь, блестят, - объяснил старшина. - Железная дорога, видать, не справляется. Когда последняя пара «Жигулей» - перламутровые и шоколадные - проскочили пост ГАИ, Дерибасов уже приближался к центру Ташлореченска. Он свернул на тихую улочку, ведущую к городской милиции, и она перестала быть тихой. Тихон Назаров остановился и забибикал. Тут же две сотни клаксонов «вишневых» слились в едином реве, поддерживая флагмана.
      Дерибасов, как ошпаренный, выскочил из своей черной кастрюли. Затем нырнул обратно и, появившись с мегафоном, попытался перекрыть вой одуревших от безнаказанности уже пяти сотен механических глоток:
      - М-а-а-алча-а-ать!!!
      Но Тихон только постучал пальцем по лбу и что-то крикнул.
      - Тихо!!! Здесь роддом!!! - взревел Дерибасов, срывая железные связки пустившего петуха мегафона.
      Вой стал отступать и, наконец, юркнул в клаксон перламутровых «Жигулей» в нескольких кварталах от Дерибасова.
      - Мишка! Давай, вертайся! - мощный рык Тихона преодолел сотню метров. - Милиция туда, в другую сторону! Я помню!
      Дерибасов, ощущавший себя почти городским и знавший о милиции не понаслышке, возмутился:
      - Твою память я видел в гробу в белых тапочках! У него, понимаешь, память! А у меня что?!
      - А у тебя вся память в язык ушла! Язык длинный, а память короткая! - рассердился Тихон. - Память ему моя не понравилась!.. Вертайся назад, а то хуже будет!
      - У тебя сомнительная память, - пытался вразумить Дерибасов. - А у меня твердые знания! А знания - сила, слышал?!
      - Кому стоим? - выкрикнул из девятого ряда Витька Гуров.
      - Опять Мишка! - огрызнулся Тихон. - Баламут чертов. Ни ума, ни памяти! А гонора...
      - Че там, Витька?! - кричали уже из-за поворота. - Приехали, что ль?
      - Да у Мишки что-то с памятью...
      - С памятью что-то, - покатилось дальше.
      - Память...
      - Память...
      - Память...
      - Что там стряслось? - недовольно спросил водитель КрАЗа у шоколадных «Жигулей»,
      - Память, - по-назарьински солидно объяснил бухгалтер Андрей Осинов, присоединившийся к колонне главным образом, чтобы навестить учившуюся в университете дочь Зою.
      - Я думал, хоть у нас этой сволочи нет. Откуда только повылазили?! - водитель затейливо выругался.
      - Это кто же здесь сволочь?! - обидевшись за назарьинцев, медленно спросил не похожий на бухгалтера могучий Андрей Осинов.
      - Брось, Петр! С этими лучше не связываться, - одернул водителя сидевший с ним в кабине прораб. - Разгромят машину, будешь собирать до конца квартала.
      Примерно такие же разговоры случились почти на всех запруженных блестящими «Жигулями» перекрестках. И тут же от центральной улицы по ответвляющимся зажурчали ручейки слухов.
      Ближе к центру говорили о героическом молодом усатом милиционере в штатском, который один задержал целую летящую на демонстрацию колонну. Обогнал их на черной «Волге» и резанул в мегафон: «Я вас всех сфотографировал! Всех теперь знаю, а знание - сила!»
      В ответственных же кругах циркулировала следующая информация: утром, с севера, организованно въехали в город на «Жигулях» в сопровождении милицейской «Волги» неизвестного происхождения несколько сотен боевиков общества «Память». Кургузость информации порождала парализующие сомнения. Неясно было, кто и на каком уровне выделил сопровождение и тем самым санкционировал демонстрацию. Каковы требования общества «Память», и что они собираются громить в первую очередь? По кабинетам прошелестел слушок, что все идет в плановом порядке - будут громить зарвавшихся «перестроечников» из народного фронта.
      Тем временем назарьинцы разобрались, что Мишель перепутал городскую милицию с областной. Наличие подобных нюансов привело к выводу о раздробленности власти в Ташлореченске. Общими усилиями припомнили, что, кроме милиции, существуют еще и другие учреждения, с не до конца ясными функциями.
      Короче, Тихон Назаров повел «вишневых» к областному УВД, Федор Назаров повернул «желтых» к областной прокуратуре, «белые» покатили за дедом Степаном в Дом правосудия, а краевед-любитель Осип Осинов погнал «разноцветных» к зданью тюрьмы, представлявшему, помимо прочего, большой исторический интерес.
 
       * * *
      Владимир Викторович Ивлев и одних штанах сидел у пыльного окошка на лучших в камере нарах, глядел на небезызвестную пронзительно-желтую бочку с квасом и мыслил. При всех раскладах выходила вышка: две старые судимости, организация вооруженной банды, один подстреленный мент уже кончился, да и второй за ним мылится. Тут уж никакое чистосердечное не прокапает. Жену жалко. Скоро тридцать, как сошлись, а вместе - и пяти лет не наберется. А не скурвилась - ждала. Дочкам образование дала. И их, конечно, жалко, а больше всего внучку. Безотцовщина, а теперь и деда не будет. Так толком и не обеспечил. Теперь еще и конфискация, За Мурым, правда, должок немалый. Но он же, падла, теперь не отдаст. Надо бы прямо сейчас к нему за капустой слать... Да разве передашь... Свиданку бы... Да пока дадут, в Ростове уже прочухают, что Ивлеву хана...
      Жара прибывала. По коже сочился пот. Ивлев проследил как капля стекла по щеке вытатуированной красотки с рыбьим хвостом. На животе остался грязный подтек. К 30 годам своей накожной жизни русалка расплылась, обрюзгла и стала похожа на продавщицу кваса.
      Загремела дверь:
      - Ивлев! На выход.
      - ...Вот ты и упустил свой шанс, Ивлев, - посочувствовал Павел Константинович. - Другие нам Матвея Дерибасова отдали... Ладно, кури. Сейчас опознавать будешь, но это уже формальности.
      - Не буду, - лениво сказал Ивлев. - Неохота. Мне теперь о душе думать надо.
      - О душе тебе думать поздно, - объяснил Павел Константинович.
      - Плевать. Только опознавать не стану. Я повернул глаза зрачками в душу.
      - Это как? - хмыкнул Павел Константинович.
      - Так мой лагерный кореш говорил. Когда перед ним была противная ему морда. Тонкий был человек - стихи писал, деньги рисовал.
      - Да ладно тебе. Все равно его с поличным взяли. Не ломайся. Я передачу разрешу.
      - За женой я соскучился, - задумчиво процедил Ивлев. - Свидание дашь?
      - Черт с тобой, - махнул рукой Павел Константинович. - Я сегодня добрый...
      Кроме почерневшего Елисеича, в комнату ввели еще четырех. В двух по хозяйски-спокойным манерам, выправке и стрижкам рецидивист угадал «граждан начальников». Третий был азиат, и Матвеем Дерибасовым оказаться никак не мог. У четвертого были руки бухгалтера.
      - Гражданин Ивлев, знаком вам кто-нибудь из этих людей?
      - Ну, - буркнул Ивлев, косясь в сторону. - Вот тот самый здоровый. Ну второй слева. Он мне пушки делал.
      - Ты чего, сказился?! - заревел Елисеич. - Отродясь пушек не делал! И тебя первый раз вижу! А танки я тебе не делал?!
      Потрясенный Елисеич переводил гневный недоумевающий взгляд со следователя на рецидивиста.
      - Да ладно, Матвей, - сплюнул Ивлев, входя во вкус подлости. - Нам-то с тобой чего упираться? Все одно - хана. Так что давай, Мотя, поворачивай глаза зрачками в душу...
      - Ишь ты, сукин кот, - изумился Елисеич. - И имя мое знает! - старик даже возмущаться перестал, увлекшись поиском разгадки - как ни крути, выходило, что и дурной человек может быть провидцем.
      Назарьинцы, несмотря на повальное здравомыслие, в ясновидение верили. Сам Назарий, по преданиям, едва освоив грамоту, начал читать мысли, причем не только у людей, но и у коров. Свойство это через старшую дочь Ангелину перешло к Скуратовым и таилось в их генах, проявляясь раз в несколько поколений, причем у самых морально чистых, непримиримых, бескомпромиссных и беззаветных особей. На веку Елисеича мысли читала только Марфа Скуратова, во всяком случае у Моти Дерибасова она их считывала саженей с десяти...
 
       Глава 13. Сексуально расторможенный
 
      ...Брошенный армией и даже адъютантом, Мишель включил «мигалку» и, наслаждаясь щекочущим холодком страха, поехал на красный свет. Кроме правил дорожного движения, нарушил он и строгий наказ назарьинцев ехать к Дуне и ждать над собой суда. Но иметь собственную «мигалку» и не покуражиться - было свыше дерибасовских сил, и Мишель въехал в ворота рынка.
      По широкому центральному проходу он подкатил к сиротливо стоящим у безлюдного прилавка дачникам, удовлетворенно отметил, что после группового отравления Арбатовых шампиньоны дедов не берут даже по цене картошки, немного «помигал» и только после этого вышел сам.
      - А я за вами, - сурово сказал он. - Руки за спину и по одному в машину. А то там вас Елисеич заждался. Во-первых, статья номер... х-ха, ну, клевета. Слыхали? Но это вам так, на закуску. На адаптацию к тюряге. На первые год-полтора.
      Дачники испуганно застыли. Дерибасов выдержал эффектную паузу и начал обидно ржать. Поначалу смех был немного неестественным, но потом Мишель вошел во вкус, у него отлегло от сердца, и даже на глазах выступили слезы.
      Тем временем юрист, отметив, что в машине никого нет, незаметно исчез.
      Дерибасов с большим удовольствием досмеялся и, прежде чем красиво уехать, включив «мигалку», поведал начальнику и шоферу, что четверо из отравленных ими людей скончались, в том числе трое - это двое детей и одна беременная женщина.
      К Мишелю потянулись рыночные старушки.
      - Да! - довольно сказал Дерибасов. - Но это еще не все! Пятнадцать человек уже признаны врачебной комиссией абсолютно негодными к дальнейшей жизни, и трое из них в эти минуты агонизируют со страшной силой! Целый полк добровольцев из числа военнослужащих безвозмездно и бесперебойно отдает кровь жертвам массового грибного отравления. Но, как сказал вызванный по такому случаю из Одессы крупный профессор: «Если это, что ждет тех, кто выздоровеет, вы называете жизнью, то тогда - да, два-три человека будут немножко жить». Это сказало одесское светило нашему главному хирургу. И знаете, что сказал главный хирург, поигрывая скальпелем, пока медсестра вытирала ему слезы тампоном? Он сказал: «Хотел бы я видеть на этом операционном столе того, кто продает такие грибы!»
      Ох, не к добру занесло Мишеля в медицинский антураж! Может, и в Дерибасове ненадолго очнулся от спячки таинственный назарьев ген? Недолго еще изгалялся Мишель над сединами дачников.
      В проход, распугивая домохозяек, влетел белый «рафик». Щуплый фельдшер и решительный врач пошли на Мишеля. И душа его затосковала.
      - Вольно, ребята! - разрешил озирающийся Мишель. - Я капитан госбезопасности! Расследую дело о массовом отравлении. А вот мой служебный автомобиль! - Дерибасов замолчал, почувствовав, что, натягивая капитанский мундир, попал обеими ногами в одну штанину.
      - Конечно, товарищ капитан, - заискивающе улыбнулся врач. - Нас как раз прислали за вами по этому делу. Там случай особо злостного отравления... Садитесь!
      - Где ж вы вчера были? - пугаясь повисшей над ним паузы, потерянно сказал Дерибасов. - Вчера здесь отравленных много было. Ползали, как мухи, в проходах...
      - Извините, - сказал врач, - вчера бензина не было.
      - Только я на своей поеду, - строго сказал Дерибасов (мундир не только не надевался, но уже и не снимался). - Я служебную машину оставить не имею права. Там подслушивающее устройство и засекреченные материалы... И здесь тоже! - он постучал по плейеру.
      - А мы ее запрем! - объяснил врач. - Вы же дороги не знаете. Наш шеф так и сказал: капитану Дерибасову приказываю машину запереть и поехать с медицинскими работниками...
      Так завершилась психическая атака Михаила Дерибасова на дачников. Мишель уехал с рынка почти как и предполагал - с включенной «мигалкой». И даже с включенной сиреной.
      За отраженной психической атакой последовала психиатрическая контратака. В приемном покое, криво обложенном третьесортным кафелем на манер общественного туалета, Дерибасова усадили перед настороженным трепетным созданием в белом халате. Алина Ершова была вся погружена в густой ужас первого дежурства.
      Дерибасов не любил насилия, но уважал силу. Мастак поднимать с земли на полном скаку что плохо лежит, он не понимал, как можно идти на танки в конном строю. И когда колесница судьбы залязгала гусеницами, Мишель спешился, юркнул в окопчик и постарался обрести спокойствие снайпера: на первые формальные вопросы отвечал по-военному четко, стремясь казаться даже нормальнее, чем есть на самом деле. И не острил до того самого момента, пока не вгляделся в испуганные, доверчиво распахнутые медовые глазки, пока не заметил в проеме стола трогательно стиснутые тоненькие щиколотки.
      Убедившись, что Дерибасов кидаться на нее не собирается, Алина слегка успокоилась и решила перейти на неофициальное общение, в котором пока еще было больше фальши, чем неформальности.
      - Так все-таки, Михаил Венедиктович, что случилось? Никак не пойму - почему вы к нам попали?!
      Неискушенный в психиатрии, Дерибасов фальши не заметил. Дуло, задержав на нем свой черный зрак, двинулось дальше. И Мишель тоже почувствовал себя в безопасности и тоже решил перейти на неформальное общение, в котором было больше развязности, чем неформальности:
      - Чтобы пригласить вас сегодня в «Ночное», - шепнул Мишель и вручил визитную карточку.
      - Ну-у-у, - укоризненно протянула Алевтина. - А вдруг вы там вытащите топор и начнете бегать по ресторану? Ну, как на днях по рынку, помните?
      - Х-ха! - сказал реанимированный Дерибасов. - Лично я считаю, что кляузников надо убивать. А вы? Кстати, девушка, отметьте там у себя, что по рынку я бегал с топором на фоне полного психического и морального здоровья!
      - Я не девушка, а доктор! - отрезала Алина и покраснела.
      Дерибасов уже собрался пустить прямиком в лузу очередную напрашивающуюся пошлость, но спохватился и сделал вид, что не заметил «подставки».
      - На вас когда-нибудь писали кляузы?! - спросил вместо этого посуровевший Дерибасов. - Массовыми тиражами?! Вот я на вас напишу, тогда посмотрим. Может, вы меня маникюрными ножницами резать придете! - он хихикнул.
      Человек - не кошка. Он не умеет втягивать ногти. Поэтому Алине пришлось прятать броский маникюр под стол.
      - А зачем вы оборудовали машину «мигалкой»? - Алина решила умерить диагностическое рвение и не волновать больного разговорами о колюще-режущих предметах.
      - Это не я, - объяснил Дерибасов. - Это всем селом. Дело в том, что я сегодня утром возглавлял моторизованную колонну из пяти сотен «Жигулей». Представляете?! Сначала двести, и все вишневые! Потом желтых штук сто...
      - А вот скажите, Михаил Венедиктович, - проворковала Алина, боясь спугнуть дерибасовское откровение. - Это все вы видели наяву, или, так сказать, мысленным взором?
      - Чего? - спросил Дерибасов.
      - Ну, что это было как в жизни или как на сцене? Или еще как-то?
      - Это было как в кино! - гордо ответил Дерибасов. - Грандиозное зрелище! Без ложной скромности.
      - Ну, скромность, - с горечью сказала Алина, - это нынче не модно. А вот признайтесь, Михаил Венедиктович, вы любите быть на виду? Чтобы все обращали на вас внимание?
      - Кто ж этого не любит?! - удивился Дерибасов.
      - Так вы ради этого изображали на рынке то капитана, то режиссера, снимающего кино?
      Дерибасов возмутился:
      - Что я - дурак?! А кто вам это сказал?!
      - Ну что вы! - испугалась Алина, и пресловутая профессиональная улыбка снова попыталась непрофессионально улизнуть с лица. Мышечным усилием Алина водворила ее на место. - Будь вы дурак, я бы с вами так не разговаривала!
      Дерибасов успокоился:
      - Ладно. Я догадываюсь, кто. Просто я не люблю, когда меня считают шутом. Капитаном КГБ, скажу честно, врачей хотел напугать, чтобы они не приставали... А кино делал ради коммерческого успеха...
      - Ну и как? Достигли вы своего коммерческого успеха?
      - А! - махнул рукой Дерибасов. - Куда там! Французы все грибы растащили. Такой, знаете, народ...
      - Минуточку! - попросила не успевавшая записывать Алина и утвердительно спросила:
      - Съемки были во Франции?
      Дерибасов принужденно рассмеялся и съежился:
      - Съемки были на рынке. Вроде как скрытой камерой.
      - Так съемки были?!
      - Съемок не было, - объяснил Дерибасов, цепляясь за обломки спокойствия. - Но я сделал так, что все думали, что съемки есть!
      - Вы умеете передавать мысли другим людям?! - обрадовалась Алина. - Вы обладаете силой внушения?
      - Я обладаю силой воображения! - отрезал Дерибасов.
      - А на вас никто мысленно не действует?!
      Дерибасов чувствовал себя человеком, обнаружившим в собственном старом портфеле двойное дно. С детства привычные слова и фразы приобретали в этих стенах неясный подтекст, который, однако, девушка-доктор легко считывала. Все это начинало казаться небезобидным.
      - А мысли читать вы не умеете? - затаила дыхание Алина.
      - Нет, - сказал Дерибасов. - Что вы! Я - нет. А вот предок у меня был, тот запросто. Причем, говорят, не только у людей, но и у коров... Нет, вы не думайте, это все село так говорит...
      - Да, да, - подхватила Алина. - Это очень хорошо, что вы вспомнили о родственниках. А никто у вас в роду в психиатрической больнице не лечился?
      - Нет, - твердо сказал Дерибасов. - Ни в роду, ни в селе.
      - А как у вас складываются отношения с односельчанами?
      - Да так... - помялся Дерибасов. - В общем, честно говоря, неважно.
      - А что ж так? Вы такой приятный человек...
      - Не вписываюсь я, - махнул рукой Дерибасов.
      - Это в смысле, у вас отмечаются странности в поведении?
      - Это в смысле, у них отмечаются странности в поведении!.. Ну что вы на меня так смотрите! Меня, если хотите знать, этой ночью чуть не линчевали!
      - Как это?!
      - А так! Пришли ночью с факелами, окружили портик...
      - Портик?!
      - Ну, это такая штука с колоннами. Я ее во дворе построил и там спал.
      Алина долго молчала, «привязывая» античный портик к покосившемуся бабушкиному плетню. Наконец, она решительно что-то записала и поинтересовалась:
      - За что же это они вас так, Михаил Венедиктович?
      - Да ладно, - отмахнулся Дерибасов. - Все это - наши дела, вам этого не объяснишь.
      - Ну почему же, у меня бабка в селе. Давайте попробуем.
      - Ну, в общем, им кто-то внушил, что я сослал всех Арбатовых в Казахстан. И компаньона своего, Елисеича, в придачу в тюрьму засадил.
      - Так они что, вас преследуют?
      - Да они - что! - делился невыплаканной обидой Дерибасов. - Вот деды-дачники, те прямо обложили! Они же и «скорую» заставили приехать... Да ладно, ну их всех к черту!.. Все это чушь! Давайте лучше сегодня вечером сходим с вами в кино?
      - Спасибо, я подумаю. А вы меня, случайно, не на свой фильм приглашаете?
      - Нет, - приобиделся Дерибасов. - На чужой. Кстати, а вы никогда не были в Одессе? Нет? Вы много потеряли. Знаете, я ведь в селе живу временно... - но тут Дерибасов осекся. Ибо в результате непроизвольного наблюдения за водящей ручкой рукой перевернутые буквы вдруг выстроились в короткое последнее предложение: «Словоохотлив, сексуально расторможен». - Это я-то?! - не поверил Дерибасов. - Я сексуально расторможен?!!! Да я тебя хоть пальцем тронул?!!!!!!!!
      Алина белой мышью вышмыгнула из кабинетика. А вместо нее явился бравый санитар...
      ...В наблюдательной палате было человек тридцать. Дверь отсутствовала. В дверном проеме осуществляла наблюдение ветхая глуховатая нянечка.
      Контуженного залпом судьбы Дерибасова определили на ложе из двух составленных коек. Он разделил его с обритым, счастливо улыбающимся человеком. В сочетании с огромными оттопыренными ушами улыбка придавала обритому слегка инопланетный вид.
      От запаха мутило, но форточки зарешеченных окон были закрыты. Дерибасов дышал ртом. Он потерпел крушение! Его вышвырнуло на варварский берег, и приходилось как-то строить свои отношения с туземцами.
      Дерибасов решил затаиться и оглядеться. Но «Камчатка» наблюдательной уже сосредоточила на нем свое внимание и оценивала Дерибасова нехорошими уверенными взглядами армейских дедов.
      - Слушай! - пихнул Дерибасова ушастик. - Дать брачную газету?
      Дерибасов цапнул замусоленную газету и воздвиг стенку между собой и камчаткой. На сгибах в «стенке» светились «амбразуры».
      - Да нет, - изволновался Ушастик. - Не туда ты смотришь! Это на этой стороне. Видишь? Нет, сначала вот эту смотри. Правда, красивая. Брюнетка, 26 лет и теннисом увлекается. Только ты ей не пиши, у нас тут уже многие ей написали. Я сам ей написал. У тебя конверт есть? Хочу еще вот этой написать. Правда, это будет не по-товарищески - она уже одному нашему ответила. А мне уже две ответили - вот эта и вот эта. Ты бы какую выбрал?
      - Что, прямо на дурдом ответили? - восхитился Дерибасов, узнав, что и на этом дне встречаются подводные жизненные течения. - Во дают!
      Ушастик захихикал:
      - А мы обратный адрес знаешь как пишем? Улицу и номер дома правильно, а потом, - «пятое м. о .»А они думают, что это не мужское отделение, а мужское общежитие...
      Дерибасов представил и прыснул.
      - А ни одна не приезжала?
      Ушастик приподнялся на локте.
      - Ни одна! Мы сами к ним ездим, как созреют. Называется путешествие по бабам, - локоть подломился от счастливого смеха, и Ушастик пал навзничь.
      Дерибасов уже успел просмотреть все объявления, когда Ушастик перестал пускать пузыри веселья и продолжил, указав на «Камчатку»:
      - Вон, Витька. Его только вчера отловили. Пять баб объехал. «От Москвы, до самых до окраин!» И всюду - харчи, бутылочка, чистая постель, сначала любовь, а потом деньги на обратную дорогу - лишь бы уехал. А он на те деньги - к следующей! Понял? Кайф!..
      Дерибасову такой вид туризма понравился, но из пессимизма не вывел:
      - Все равно в дурдом возвращаться.
      - А я не вернусь! - мечтательно сказал Ушастик. - Борька же не вернулся! А я красивее.
      Дерибасов попытался представить Борьку.
      - Что, все не найдут?
      - А чего его искать? Он в трех остановках отсюда живет. Вышел за ворота и женился. Мы с ним были на принудке. Врачи нам говорят: «Не к кому вас выписывать. Ищите опекунов, тогда выпишем». Борька взял и нашел. И я найду. А могу и не ехать. Меня тут сестра-хозяйка просватала. Так и сказала: «Ты мужик одинокий, болезнь у тебя не опасная, а у меня кума». Как раз в доме напротив, понял? Вон, из окна видно. Обещала в воскресенье к ней сводить. Евдокией Михайловной зовут, правда красиво? А я - Михаил Евдокимович. Здорово стыканулось? А захочу - сам к ней сбегу.
      - А как отсюда сбегают? - Дерибасов затаил дыхание.
      - Да способов-то много... Можно завоевать доверие, чтоб тебя одного пускали. Но это долго. Можно из трудмастерских, но меня на работу не пускают. «Уйдешь», - говорят. Можно по простыням, но это надо решетку отгибать, и на шухере чтоб кто-то был. Хлопотно. А можно гипнозом. Но у меня пока не получается.
      Дерибасов отвернулся. Здоровенный детина в кальсонах без пуговиц подступал к нему. Войдя в устье узкого межкроватного прохода, он медленно придвинул к лицу содрогнувшегося Дерибасова кулак, на тыльной стороне которого среди рыжих волос запеклась ссадина, и прохныкал:
      - Вава болит!
      - Б-болит? - тупо сказал Дерибасов.
      - И здесь вава, - показал детина на нижнюю губу. - Коля упал.
      - Пошел вон, дурак!!! - затрясся Дерибасов.
      - Нельзя! - обиделся Коля. - Нельзя Колю обижать! Коля хороший! - он всхлипнул, затем вытер слезы и двинул Дерибасова в скулу.
      Дерибасов улетел на кровать Ушастика.
      - Коля хороший! - проканючил Коля и ушел на свою койку.
      - Ты что же это, Коленька, делаешь?! - прошамкала нянечка и прошаркала к его кровати. - Ты зачем дерешься?! Ну-ка, ложись теперь, я тебя привяжу.
      - Коля больше не будет! - испугался детина. - Привязывать не надо.
      - Ложись, ложись, - приказала нянечка.
      Старушка неторопливо распяла Колю и пошла умывать руки. С «Камчатки» к Дерибасову направился тощий, взъерошенный уполномоченный:
      - Понравилось по репе получать? - вполне дружелюбно поинтересовался он.
      Поняв, что с психически больными общаться не умеет, Дерибасов решил промолчать.
      - Ну ты, тебе что прописали? - спросил уполномоченный, слегка извиваясь.
      Дерибасов молча пожал плечами,
      Уполномоченный не отставал:
      - Короче, что за диагноз?! Ну?!
      - Дай ему в торец, - присоветовали с «Камчатки». - Чтоб затарахтел.
      - Да не знаю я диагноза! - заторопился Дерибасов. Уполномоченный постучал ребром ладони по спинке кровати.
      - Сексуально расторможенный я, - Дерибасов прикрылся фразой, как рукой.
      «Камчатка» одобрительно заржала. Ушастик восторженно забил кулаками по подушке и закашлялся от пыли.
      - Короче, - продолжил уполномоченный, - ты здоровый мужик, травиться колесами тебе нельзя. Врачу скажи, что не спишь и про скованность что-нибудь. Язык высунь, слюни пусти, понял? И руками вот так тряси. А все «колеса» отдашь мне, понял?
      - И что я за это буду иметь? - оживился Дерибасов, ощутив под ногами еще зыбкую, но уже почву товарных отношений.
      - Зубов побольше.
      - Одна таблетка - одна сигарета, - неизвестно зачем потребовал бросивший курить Дерибасов.
      - Ну ты, сексуально потревоженный, - завел уполномоченный. - Фильтруй базар. - И сообщил «Камчатке» афоризм: - Нет машины, так хоть колеса снять.