Национальный бестселлер - Апокалипсис и Россия. Вождю Третьего Рима

Первый христианский император Константин в IV веке промыслительно перенес столицу в новое место, чтобы не наливать новое вино в старые мехи. И Византия осознала своей целью уже не только внешнюю организацию жизни входящих в нее народов, но открытие им истины о духовном устройстве мира. Сама организация жизни империи во всех областях – образовании, экономике, юриспруденции, обороне, внешней политике – была направлена на облегчение людям достижения главной и конечной цели: вечной жизни в Царстве Небесном. Этой цели были призваны служить разными средствами и государственная, и церковная власти на осознанном тогда же принципе их симфонии.

Такая империя сплачивается уже не только принудительно-административным способом, но и религиозным осознанием разными народами должной общности исторической судьбы. Их соборное служение общему благу и общей истине происходит уже на основе все более утверждающегося равноправия. При этом ведущий, державообразующий народ (в данном случае греки) является также и носителем истинной религии, образцом служения истинному Богу. В этом качестве он по-прежнему имеет больше прав, но и больше ответственности и обязанностей.

Правда, все эти качества православной империи в Византии часто были еще далеки от совершенства, они лишь постепенно осознавались и формировались. А багаж развитой языческой культуры Рима и Греции этому мешал, вводил в соблазны и поспособствовал закату Второго Рима, который, ослабев духовно, не смог сопротивляться грубым завоевателям. Так что роль Второго Рима была подготовительной и заключалась в выработке истинных принципов государственности, служащей замыслу Божию.

Третьим Римом после навязанной Константинополю католиками Флорентийской унии (1439) и его последующего сокрушения турками в 1453 году стала Московская Русь как преемница и чистоты православного церковного учения, утвержденного Вселенскими Соборами, и стержневого православного царства, призванного удерживать от зла земную жизнь народов в согласии с Божиим законом. Это не было «русской национальной гордыней» (как полагают наши западники), а возложением на себя тяжелого бремени ответственности за судьбу православного мира.

Эта преемственность была естественна, ибо Русь долго являлась в церковном смысле составной частью Византийской (Восточной Римской) империи: Константинопольский Патриарх полтысячелетия был одновременно и каноническим русским Патриархом, а Константинополь на Руси называли Царьградом, ощущая также и своей духовной столицей. Византия сама прививала русским эту идеологию – что они часть Византийской империи, и даже считала русских монархов «стольниками» императора Византии со столицей в Царьграде – единственного монарха во вселенной, отличающегося от всех поместных государей: он был Помазанником Божиим для всех православных христиан, и его имя должно было поминаться во всех храмах. Эта мысль, например, в 1393 году подчеркивается в грамоте Патриарха Антония московскому Великому князю Василию I.

При падении Византии русские оказались единственным связанным с нею православным народом, который не был порабощен турками; почти одновременно произошло и окончательное освобождение Руси от татарского ига.

Это был и самый большой православный народ – в отличие от сербов и болгар, которые были порабощенными и слишком слабыми.

К тому же русские правители были издавна и многократно породнены с византийскими императорами династическими браками – начиная с женитьбы св. князя Владимира на царевне Анне, с чем связано Крещение Руси, и до передачи внучкой императора Мануила II Палеолога и племянницей последнего византийского императора Константина XI Софьей Палеолог, ставшей в 1472 году супругой Ивана III, наследственных прав Русскому царству. Поэтому государственная идеология преемственности Москвы как Третьего Рима была столь самоочевидной, что в том или ином виде отразилась одновременно во многих документах как русских, так и иностранных.

Из иностранных можно отметить папские инструкции римским послам, которым было поручено завлечь Русь в унию при обещании Константинополя как «законного наследия русских царей». После женитьбы Ивана III на Софье Палеолог, в 1473 году венецианский сенат обратился к русскому монарху с таким же напоминанием: «Права на византийскую корону должны перейти к вам»[26]. Все это было еще до появления всех известных ныне русских письменных источников о Третьем Риме – они являются более поздним оформлением этой самоочевидности.

Эти иностранные документы являются также косвенным признанием того, что попытка франкского короля Карла Великого объявить в 800 году «восстановление Римской империи» через принятие из рук римского папы императорского титула была узурпацией чужих прав, поскольку тогда империя преемственно существовала со столицей в Константинополе и ее монарх по-прежнему носил титул римского (ромейского) императора. Не зря папство попыталось обосновать свое право на власть якобы полученными (подложными) документами от императора Константина Великого. Да и сам Карл пытался узаконить свою узурпацию посредством брачных союзов с византийскими династиями, сознавая, что восстановил лишь территориальную преемственность от первого Рима, но не более важную – легитимно-правовую и духовную. Ведь под покровительством византийского императора созывались Вселенские Соборы, Константинопольский Патриарх уже с VI века получил почетный титул Вселенского, то есть духовный центр вселенной был в Византии, откуда и перешел на Русь.

Именно при Иоанне III на Руси стал использоваться двуглавый орел в качестве герба, преемственного от ромейско-византийского Второго Рима (где этот древний восточный символ победы и власти был принят еще первым христианским императором Константином и считался официальным гербом при последней династии Палеологов)[27]. Известна русская государственная печать 1497 года с изображением двуглавого орла. А последующее помещение на груди орла еще и традиционного русского всадника с копьем (московский герб), поражающего дракона, подчеркивало удерживающее значение Третьего Рима, противостоящего злу – и это отличало русского двуглавого орла от всех западноевропейских притязателей на тот же герб.

В числе первых русских письменных источников, отражающих такую преемственность Московского царства от Второго Рима, можно назвать «Повесть о Флорентийском Соборе» Симеона Суздальца (около 1441 года – то есть это была реакция уже на Флорентийскую унию), «Повесть о белом клобуке» и «Повесть о взятии Царьграда» (обе – вторая половина XV века), послание ростовского архиепископа Вассиана Ивану III на Угру (1480). Еще более конкретно эта мысль выражена в Пасхалии митрополита Зосимы 1492 года. На этом фоне знаменитые слова старца Филофея из псковского Спасо-Елеазарова монастыря о «Москве – Третьем Риме» в посланиях Великому князю Василию III и дьяку Мунехину (первая четверть XVI века) прозвучали как само собой разумеющиеся и были в виде официальной идеологии Руси повторены во многих позднейших документах («Родословие великих князей русских» и др.), занесены в «Степенную книгу» (1560–1563) и в текст Уложенной грамоты (1589) об учреждении русского патриаршества[28].

Примечательно, что Третьим Римом назвал Москву сам Константинопольский Патриарх Иеремия, приехавший для поставления первого русского Патриарха Иова. То есть порабощенный турками Второй Рим (надеясь на русское избавление от турецкого гнета) сам признал Русь своей преемницей, а ее царей – преемниками византийских императоров. Неудивительно, что в эту эпоху распространяются легенды о происхождении русских царей от римского императора Августа и складывается убеждение, что Русь – главное царство вселенной (летописный свод 1652 года). В объединении всех православных народов вокруг Русского царства заключался и главный замысел реформ Патриарха Никона (историософский масштаб которых, к сожалению, был не понят ни их исполнителями, ни старообрядцами).

Так, получив от Византии безупречно выраженную православную веру и государственную идеологию, не нуждавшуюся в характерных для византийской эпохи спорах по ее уточнению, Русская империя полнее всех в мире воплотила этот должный идеал. Этому способствовало и то, что у русских, в отличие от греков, не было разработанной дохристианской философии, поэтому христианство стало первым всеобъемлющим мировоззрением, которое наполнило собою государственность во всех ее областях и на всех уровнях. Тем самым Третий Рим стал последним не только в хронологическом порядке, но и третьей, высшей, ступенью совершенствования вселенской империи.

Уже Крещение русского народа в IX веке было воспринято им не как узко национальная цель, а как приобщение Руси к вселенской истине, данной Богом всему человечеству, что было ярко выражено в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона (XI век). Таков изначальный смысл русской идеи. Когда же Русь осознает себя стержневым царством истории, русская идея обретает форму спасения уже не только своего народа, но и как можно большего числа народов. Вот в чем был историософский смысл успешного расширения православной Российской империи, которая включала в себя на равных основах все новые и новые племена и делала для них доступным добровольное приобщение к закону Божию. Такова природа геополитического чуда России в виде ее огромности на карте мира: Бог дал эту территорию должной земной власти, для выполнения ее вселенской спасительной миссии.

Это увидел в русском народе даже в 1938 году немецкий философ В. Шубарт: «Вопрос: в чем предназначение русских на Земле? – тут же оборачивается другим вопросом: в чем предназначение человека на Земле? […] В судьбе своего собственного народа русские не увидели бы никакого смысла, если бы этим одновременно не раскрывался для них смысл судеб всего мира… Можно без преувеличения сказать, что русские имеют самую глубокую по сути и всеобъемлющую национальную идею – идею спасения человечества»[29].

Даже внешне Российская империя отличалась от колониальных европейских тем важнейшим качеством, что все народы в ней были юридически равны, именно потому, что все ощущались духовно равными – как созданные по образу Божию и равные перед Ним. Ни один народ не понес материальных или духовных утрат после включения его в империю, наоборот, только в ее составе многие могли сохраниться и созреть до более высоких уровней самосознания. (Выход из православной империи, чего в революционные годы начала XX века требовала властолюбивая националистическая интеллигенция, мог означать лишь попадание отделяющегося народа в зависимость от апостасийного мира.)

А державообразующий русский народ – в лице великороссов, малороссов и белорусов – не только нес обычное имперское бремя забот культурно-социальных, организационно-административных, оборонных, но и осознавал это как свой национально-религиозный долг перед Богом. При этом национальное и религиозное образовали у русских, по аналогии с двумя природами Христа, неслиянно-нераздельное единство, в котором русскость была немыслима без Православия, а присоединение к Православию открывало дорогу в русскость представителю любой народности. Таково было подлинное измерение вселенскости, которое отмечал в русском народе Достоевский: «Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским… может быть, и значит только… стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите»[30].

С точки зрения соответствия христианскому идеалу, расцвет русской государственности наступил после преодоления Смутного времени в 1613 году: служение всех слоев единой цели было выстраданным, сознательным и единодушным. Цари правили в «симфонии» со свободной и авторитетной Церковью (духовной властью) вместе с Боярской думой (аристократический элемент власти) и избиравшимися снизу Земскими Соборами (демократический элемент). Причем такое русское государственное устройство отличалась от западного не только по форме, но и по сути.

У западных народов юридическая система власти вырастала из борьбы отдельных эгоизмов друг с другом и с верховной властью (сначала ей противостояли феодалы, затем буржуазия, затем все индивидуумы). В таких условиях постоянной борьбы интересов, признаваемой за естественную, было необходимо регулировать ее детальной системой правил – отсюда юридический рационализм доминирует над нравственным содержанием (такова, например, мелочность брачных договоров – в сравнении с церковным таинством соединения мужа и жены в «одно тело» пред Богом).

Русская же система государственного устройства основывалась на едином для всех национальном благе (понимаемом как следование Божией воле), на согласовании отдельных интересов в служении этой цели, на соборности принятия решений, на живом и ответственном нравственном чувстве, а не на детально прописанном законе. Поэтому нельзя с чисто юридическими мерками понять якобы «варварскую» допетровскую Русь и воплощения русского идеала. В Московской Руси, в отличие от Европы, духовное содержание жизни было важнее формы – это и осталось русской особенностью навсегда. По сравнению с Московской Русью проигрывают и часто противопоставляемые ей древнерусские «демократии» (Новгород, Псков), в которых верховная княжеская власть ограничивалась интересами торговой аристократии – в ущерб общенациональному идеалу.

О тогдашнем социальном устройстве, суде присяжных и широком самоуправлении, о роли Земских Соборов много верного написано И. Л. Солоневичем в его «Народной монархии». Впрочем, многое он пересказал из труда Л. А. Тихомирова – лишь в более публицистичной форме, только почему-то считая основополагающим натуралистический уровень народного бытия, а не религиозный[31]. Такое заявление более чем странно для русского монархиста.

С православной же точки зрения (выраженной митрополитом Иларионом уже в XI веке) все было как раз наоборот: только с обретением Православия русский народ сформировался как нация с удерживающим вселенским самосознанием в сравнении с другими народами. О высоте же его можно судить уже по тому, что весь русский быт от крестьянина до царя был тогда освящен непрерывным духовным подвигом. Приведем свидетельство из воспоминаний архидиакона Антиохийской церкви Павла Алеппского, побывавшего на Руси в 1654–1656 годах:

«Какая это благословенная страна, чисто православная!.. Больше всего мы дивились их чрезвычайной скромности и смирению и их частым молениям с утра до вечера перед всякой встречной иконой… У всякого в доме имеется бесчисленное множество икон, украшенных золотом и серебром и драгоценными камнями, и не только внутри домов, но и за всеми дверями, даже за воротами домов; и это бывает не у одних бояр, но и у крестьян в селах…

Примечания

1

Международная еврейская газета. М., 2002. № 6–7.

2

Грец Г. История евреев. Одесса. Б.г. Т. 5. С. 78.

3

Здесь мы ограничиваемся цитированием (с сохранением орфографии оригинала) лишь нескольких отрывков, переведенных судебным экспертом, ученым-гебраистом доктором К. Эккером для судебного процесса в Германии в 1883 году, где подлинность этих текстов была доказана. (Ecker K. Der «Judenspiegel» im Lichte der Wahrheit, – eine wissentschaftliche Untersuchung. Paderborn. 1984; по-русски: Эккер К. «Еврейское зерцало» в свете истины. Научное исследование. Перевод А. С. Шмакова. М., 1906.) Подлинность этих текстов подтверждена и современными совестливыми евреями: www.talkreason.org (опубликовано И. Шамиром: «Наш современник», 2004, № 11); см. также: Israel Shahak. Histoire juive, religion juive. Le poids de trois millenaires. Paris. 1996.

4

Еврейская энциклопедия. СПб., б.г. Т. IX. С. 329.

5

Кицур шульхан арух. М., 2001. С. 5–7.

6

Бубер М. Национальные боги и Бог Израиля // Время и мы. Тель-Авив, 1976. № 4. С. 117.

7

Зомбарт В. Евреи и хозяйственная жизнь. СПб., 1912. Гл. VI.

8

Stannard D. American Holocaust: the Conquest of the New World. Oxford, 1993.

9

Источник. М., 1996. № 4. С. 117, 121, 122.

10

См.: Даль В. И. Розыскание о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их. СПб., 1884; Флоренский П., свящ. Проф. Д. А. Хвольсон о ритуальных убийствах // Розанов В. В. Сахарна. М., 1998. С. 356–360.

11

См.: Еврейская энциклопедия. Т. IV. С. 29.

12

Attali Jacques. Un homme d’influence. Sir Siegmund Warburg. Paris, 1985. P. 13–25.

13

Attali Jacques. Les Juifs, le mondе et l’argent. Paris, 2002. P. 22–23, 36, 124, 196–197, 49.

14

Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос // Статьи о еврействе. Иерусалим, 1979. С. 9.

15

Грец Г. Указ. соч. Т. 10. С. 164–169.

16

Документ из Гуверского архива (США), цит. по: Николаевский Б. Русские масоны и революция. М., 1990. С. 186–189.

17

Attali Jacques. Un homme d’influence. P. 13–16.

18

Цит. по: Декларация независимости. Конституция Соединенных Штатов Америки. Нью-Йорк, 1979.

19

19

Булгаков Сергий, прот. Христианство и еврейский вопрос. Париж, 1991. С. 35–37, 79–81, 137.

20

Журнал «22». Тель-Авив, 1978. № 1. С. 55. – Цит. по: Солженицын А. И. Двести лет вместе. М., 2002. Ч. II. С. 389.

21

Булгаков Сергий, прот. Указ соч. С. 141, 154.

22

Mussolini B. Der Geist des Faschismus. Munchen, 1941. S. 8.

23

Цит. по: Возрождение. Париж, 1926. 9 апр.

24

Das Neue Taschen-Lexikon Bertelsmann. Gutersloh, 1992. Bd.3. S. 351. – Впервые эта трактовка была использована А. Меллер фон ден Бруком в его книге «Третий Рейх» (1922).

25

Иосиф Волоцкий, преп Послание иконописцу. М., 1994. С. 83; в факсимильном оригинале с. 287.

26

См.: Шмурло Е. Ф. Курс русской истории. СПб., 2000. Т. 2. С. 167.

27

См.: БСЭ. 3-е изд. Т. 7. С. 598; Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М., 1995. С. 294–296.

28

См.: Синицына Н. В. Третий Рим. М., 1998.

29

Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 2000. С. 194.

30

Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. М.-Л. Т. 26. С. 147.

31

Солоневич И. Л. Народная монархия. Сан-Франциско, 1978. Ч. I. С. 9–10. Представления автора книги о Православии часто даже неверны, см., например: Ч. I. С. 90; Ч. II. С. 29; Ч. IV. С. 76, 97.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.