Морская летопись - Загадка штурмана Альбанова

В 1940 году летом папа заболел плевритом и, проболев полтора месяца, умер. Хоронил его весь Совторгфлот. За два-три дня до смерти его к нам пришли из Музея Арктики и просили подробнее рассказать об Альбанове, но папа уже не мог говорить и часто терял сознание. Тогда они попросили, чтобы мы отдали его вещи в музей. Мама отдала дневник, который папа вел, и все фотографии Альбанова, которые у нас были.

Когда я бываю в Ленинграде, то обязательно захожу в музей и вижу портрет Альбанова, а рядом – портрет папы, а под стеклом – его дневник.

Если будут какие-нибудь вопросы, пишите. Постараюсь ответить».

Я тут же, авиапочтой, среди других вопросов задал Тамаре Александровне не дающий мне покоя вопрос: «Была ли семья у Альбанова? Был ли женат во время той трагической экспедиции Александр Эдуардович?» Это было для меня очень важно. Это многое говорило об их характерах. Какими они уходили в эту жестокую дорогу?

Тамара Александровна ответила: «Альбанов был женат, но детей, насколько я знаю, у них не было. Отец женился в 1910 году, мой брат родился в октябре 1912 года (он погиб в 1942 году в Великую Отечественную войну), мама умерла в блокадном Ленинграде…»

Теперь становится еще более очевидной зыбкость версии Северина и Чачко. Впрочем, Тамара Александровна могла и ошибиться, спутать с более поздней женитьбой, уже после возвращения со «Св. Анны». К тому же то, что Альбанов был женат, нисколько не помешало бы Ерминии Александровне Жданко полюбить его. Если это все-таки так, тогда даже понятнее, почему она не сказала ему о своем чувстве, а только при прощании отдала письмо.

А Конрад! Можно представить, как он любил море, если уходил в такое плавание, ожидая своего первенца. Он увидел его, когда тому исполнилось уже два года…

«Знаете, отцу ведь, в отличие от Альбанова, в отличие от всех на «Св. Анне», все-таки удалось совершить сквозное плавание по Северному морскому пути на восток, что было целью экспедиции Брусилова, – заканчивала свое письмо Тамара Александровна. – В 1939 году в должности машиниста земснаряда «Зея» он участвовал в перегонке каравана землечерпалок из Архангельска на Дальний Восток».

Что к этому времени удалось узнать нового о В. И. Альбанове, о его жизни после возвращения со «Св. Анны»?..

В первый же день В. И. Альбанов телеграммой, как мы уже знаем, на деньги Кушакова, сообщил родственникам Г. Л. Брусилова, что он отправил большой пакет в Главное гидрографическое управление, который вручил ему Георгий Львович, когда он с его согласия уходил со «Св. Анны».

В пакете оказались рапорт Г. Л. Брусилова и написанные рукой Е. А. Жданко копии судового журнала «Св. Анны» и таблиц метеорологических наблюдений и измерений глубины. Эти материалы – они хранятся ныне в Музее Арктики и Антарктики в Петербурге – были сразу же опубликованы в «Записках по гидрографии» (1914, том 38) с объяснением Альбанова о причинах его ухода с дрейфующего судна.

Но почему он ничего не сообщает о письмах? И что он ответил на вопросы родных оставшихся на судне о судьбе писем? Не могло же быть, что их не было вообще, тем более что в своих «Записках…» постоянно пишет о почте. Судя по всему, он не передал и корреспонденции В. Шленского в газету «Архангельск», нештатным сотрудником которой тот был.

На второй день после прибытия «Св. Фоки» в Архангельск Валериана Ивановича пригласили в редакцию газеты этой газеты и потом в четырех номерах опубликовали его рассказ о пережитом. В этой публикации есть важные детали, которые потом в его «Записках…» не упоминались. Например, описывая свое вынужденное купание при опрокидывании айсберга, В. И. Альбанов рассказал, что при этом у него «погибли решительно все личные документы и морские дипломы». Он рассказал, что на мысе Флора они с Конрадом нашли дневник неизвестного участника английской экспедиции, который потом отдали кому-то из ученых на «Св. Фоке». Там же они нашли несколько ручных гранат, которые пытались неудачно взорвать для привлечения внимания появившегося «Св. Фоки». Описывая заболевание своих спутников, Альбанов поведал об очень важных деталях, позволивших впоследствии врачам-ученым усомниться в цинготном диагнозе, который он поставил своим спутникам: вначале у них были парализованы ноги, затем руки, после чего наступало полное безразличие, но десны не болели и не кровоточили.

Шла война, и Альбанов с Конрадом сразу же были мобилизованы и назначены в Беломорскую ледокольную флотилию, которая тогда организовывалась для проводки транспортных судов с военными грузами в Архангельск. Ледокольные суда закупались в Англии и Канаде. Пока суда не прибыли, Альбанову разрешили съездить в Петроград повидаться с матерью и сестрами. В Петрограде он посетил заведующего гидрометеорологической частью Главного гидрографического управления Леонида Львовича Брейтфуса, который считался признанным историком арктических экспедиций. Тот пообещал помочь с публикацией рассказа об экспедиции в «Записках по гидрографии». Публикацией своих «Записок…» он хотел привлечь внимание научной общественности к судьбе пропавшей экспедиции.

В ноябре пришли закупленные в Канаде суда. Альбанова назначили ревизором (так называли второго помощника капитана) ледореза «Эрл грей», переименованного в «Канаду» (позже, в советское время, судно назовут «Ф. Литке»). Вместе с Альбановым на «Канаде» матросом служил Конрад. Осенью следующего года В. И. Альбанов станет старшим помощником капитана ледореза, а капитаном был Н. К. Мукалов, впоследствии известный полярный капитан. А летом 1916 года Альбанова назначат капитаном портового ледокола № 6.

Служба была напряженной. Альбанов практически не сходил на берег. Это объяснялось еще и тем, что на берегу у него не было никакого жилья. «В городе никогда не бываю», – писал он Н. В. Пинегину в конце 1915 года, с Николаем Васильевичем они какое-то время поддерживали связь. Надежд на возвращение «Св. Анны» было все меньше и меньше, как и на спасение четырех матросов, оставшихся близ мыса Гранта, и, может быть, в связи с этим напряженным ожиданием у Альбанова стали появляться симптомы нервного заболевания.

В течение 1916 года в перерывах между вахтами он работал над «Записками…», нервное заболевание, видимо, обострили воспоминания: шаг за шагом, день за днем повторял он свою жизнь на «Св. Анне», свой страшный ледовый путь. Теперь было ясно, что «Св. Анна» никогда не вернется, и теперь он, может, проклинал себя, что не остался на судне, – может, тогда все было бы иначе…

В марте 1917 года рукопись была отпечатана в двух экземплярах, скорее всего, его старшей сестрой Людмилой Ивановной, работавшей в то время в Петрограде машинисткой (пока мне неизвестно, когда и где родилась его младшая сестра – Варвара). Первый экземпляр был отослан Брейтфусу для передачи в «Записки по гидрографии», а второй, переплетенный в виде большой книги с вклеенной картосхемой дрейфа шхуны и ледового похода, Альбанов хранил при себе. Ценность этого экземпляра в том, что в нем не было сокращений, сделанных при издании, в том числе по его просьбе, а в них могли содержаться очень ценные для нас сведения. И какова судьба той части дневника, которая не погибла с Луняевым; дневник он день за днем вел в пути и затем материалы из него легли в основу «Записок…»? Он хранил его при себе, и тот погиб вместе с ним? Вряд ли его хранение он кому-нибудь доверил бы, в том числе даже матери…

В сентябре 1917 года из-за обострения нервного заболевания В. И. Альбанов попал в Петроградский военный госпиталь, где был признан негодным к военной и морской службе. Возвращаться с этим заключением на флот в Архангельск не было смысла. До зимы он какое-то время работал на портовых судах в Прибалтике, а затем поселился в Ревеле…

Вскоре я получил ответ на мой запрос в Государственный архив Красноярского края:

«В документальных материалах архивного фонда Красноярского совета имеется письмо губернского исполкома в военный отдел от 18 мая 1918 года следующего содержания: «Исполнительный комитет предлагает Вам, предъявителю сего Альбанову В. И., моряку военного флота, для нужд Гидрографической экспедиции выдать паровой котел и машину во временное пользование».

Других сведений о полярном исследователе В. И. Альбанове не обнаружено. Обнаружены сведения о его сестре, Альбановой Варваре Ивановне, которая работала старшей воспитательницей в Доме матери и ребенка г. Красноярска».

Как много важных сведений в этом коротком с виду ответе!

Прежде всего становится известно, что в Красноярск он переехал не один, а забрал с собой по крайней мере младшую сестру. Будучи сиротой, она посвятила свою жизнь другим сиротам.

Жива ли она? Живы ли ее родственники? Что стало с женой Валериана Ивановича Альбанова, если он, конечно, был женат? К сожалению, письмо из Красноярского архива на эти вопросы не давало ответа. Нужно опять ждать. Надо же, в Красноярске я был несколько раз, – правда, пролетом на Камчатку или Чукотку, – если бы знать раньше!

Но в письме из Красноярского архива был другой крайне важный ответ: получается, что В. И. Альбанов вольно или невольно принял советскую власть, раз он в документе назывался «моряком военного флота», и котел паровой ему выдается по приказу исполнительного комитета Красноярского совета.

К письму из архива была приписка: «Одновременно рекомендуем обратиться в Иркутск к Яцковскому Алексею Иосифовичу, который занимается изучением жизни и деятельности Альбанова».

Алексей Иосифович Яцковский? Почему-то мне была знакома эта фамилия. Откуда она мне знакома? Я долго ломал над этим голову, но так и не мог вспомнить. Возвращаясь в очередной раз с вулканов Камчатки, при посадке в Иркутске я пытался дозвониться до Алексея Иосифовича, но выяснилось, что он в отъезде – то ли в Москве, то ли в Ленинграде, будет дома только глубокой осенью, и опять я думал: откуда мне так знакома его фамилия?

А потом, как это всегда бывает, неожиданно вспомнил: да ведь наши пути уже пересекались, ведь это он в свое время с группой альпинистов смог покорить на Камчатке до тех пор неприступную, забитую льдом вершину-кратер Кроноцкой сопки. (Летом 1968 года мне пришлось вокруг подножия Кроноцкой сопки по берегу тогда совершенно безлюдного Кроноцкого озера, шатаясь от многодневного голода и галлюцинаций, брести к геологобазе, по некоторым сведениям находящейся в том месте, где река Кронока вырывается из озера.)

И я с нетерпением ждал письма от Алексея Иосифовича. Я был уверен, что он знает о Валериане Ивановиче Альбанове то, чего не знаю я.

Но, увы, его ответ (Алексей Иосифович в последние годы работал старшим инженером лаборатории ионосферных исследований Сибирского института земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн АН СССР, сейчас – пенсионер) был неутешителен:

«Да, Варвара Ивановна Альбанова в течение пятидесяти лет безвыездно жила в Красноярске – жила очень скромно, даже чрезмерно скромно, довольствуясь малоденежной работой по линии детских учреждений. Умерла в 1969 году (надо же – я был в Красноярске летом 1968 года! В промежутке между самолетами целые сутки бесцельно мотался по городу! – М.Ч.). Я видел дом, в одной из комнаток которого одиноко, не будучи замужем, она жила. Я видел кое-что из ее вещей, которые «расползлись» по соседским рукам. В частности, видел небольшой сундучок, который, как мне рассказывали сослуживицы Альбановой, был привезен еще из Петрограда около 1918 года, когда Валериан Иванович привез на Енисей свою мать и двух сестер. По рассказам, вторая сестра умерла в 1919 году от тифа, мать – в начале тридцатых годов (имена неизвестны). Содержимое этого сундучка, как хлам, выбросили или сожгли. Есть предположение, что среди бумаг, которые находились в заветном сундучке Варвары Ивановны, было кое-что и весьма интересное, возможно, некоторые бумаги или даже дневники Валериана Ивановича. Впрочем, тут нужна оговорка: по рассказам сослуживицы Варвары Ивановны, которая с ней была особенно дружна, кто-то когда-то взял у Варвары Ивановны какие-то ценные бумаги, что-то пообещал, – она не помнит, кто, что, когда, – но так и не выполнил своего обещания. Возможно, что это был В. Визе или Н. Болотников…»

Вскоре я получил от Алексея Иосифовича еще одно письмо:

«Что касается обстоятельств смерти Альбанова, то это и сейчас остается загадкой. Думаю, что наиболее вероятна «смесь» сразу двух версий, сразу двух причин: уже будучи болен, погиб при крушении поезда, возвращаясь из служебной командировки из Омска в Красноярск. Как рассказывала уже помянутая сослуживица Варвары Ивановны, Валериан Иванович будто бы даже поехал в эту командировку (вероятно, с отчетом о гидрографических изысканиях в низовьях Енисея), уже будучи больным. Причина та же – тиф… В общем, туман пока не рассеялся. Ясно одно: погиб где-то под Ачинском в 1919 году.

Найти место, где похоронен В. И. Альбанов (если он был нормально похоронен, в чем с полным основанием можно сомневаться), – дело наверняка безнадежное. Зафиксирован ли каким-либо документом факт смерти Альбанова? Не знаю. Не исключено, что в каком-нибудь документе такого рода его фамилия могла быть обозначена, возможно, среди десятков прочих. Но пока что такая бумага не найдена. Вот что ответил на мой запрос краевед из Ачинска М. И. Павленко: «…В 1919 году на станции Ачинск-1 взрывы были, снимали с поездов и больных тифом, умерших и замерзших. Недалеко от станции на пустыре был устроен тифозный барак, а около него – яма, где хоронили умерших или погибших при взрывах. Лет десять назад при строительстве железнодорожной больницы это «кладбище» было обнаружено. Строители пригласили ачинского археолога Г. А. Авраменко. Тот залез в яму, собрал кости, черепа людей, а когда стал вылезать из ямы, на него обрушился обвал. Авраменко был искалечен: была сломана нога, таз. Лечился он более шести месяцев. Когда вышел из больницы, мы беседовали. Его мнение было: массовое захоронение пострадавших людей. Мы опросили старожилов, Г. Е. Мамаева, В. П. Кислицына и других. Они рассказали, что в эту яму хоронили собранные трупы погибших при взрывах и умерших от тифа. Я побывал в ЗАГСе. Книги похороненных за 1919 год не нашли…»

Значит, в свое время Валериан Иванович избрал местом своего постоянного жительства Красноярск. Но почему именно Красноярск, а не тот же, например, Архангельск? Потому что здесь служил в молодости и у него здесь оставались связи? В Красноярск он перевез мать и сестер. А почему в Красноярске не сохранилось никаких сведений о его жене, если Тамара Александровна Колесник (Конрад) ничего не напутала? Опять загадка.

Она стала еще загадочней, когда я неожиданно получил очередное письмо из далекой Хатанги от Владилена Александровича Троицкого: «В конце шестидесятых годов мой сослуживец, старейший гидрограф Всеволод Иванович Воробьев, служивший еще в УБЕКО Сибири, рассказывал, что в 1922–1924 годах он был знаком в Красноярске с бывшей невестой Альбанова, по имени Клавдия, которая была подругой хорошей знакомой Воробьева Елеонской Надежды. Как он говорил, он помнит, где в Красноярске стоял домик Елеонской, где они с приятелем, ухаживавшим за Клавдией, часто виделись с этими подругами. Фамилии Клавдии он не помнит. Попробуйте сами написать Воробьеву (но спешите, Всеволоду Ивановичу уже за восемьдесят, здоровье плохое, хотя многое хорошо помнит). По сведениям Воробьева и с его рисунком расположения дома Елеонской я обращался к красноярским краеведам – с просьбой разыскать родственников или саму Елеонскую, а через нее узнать судьбу Клавдии, не осталось ли у нее каких бумаг Альбанова, так как, собираясь на ней жениться, он, конечно, мог хранить у нее свои бумаги. Но Елеонскую не нашли и ничего не узнали».

Я тут же написал в Ленинград Всеволоду Ивановичу Воробьеву. Память его была поистине поразительна. Прежде чем ответить на поставленные мною вопросы, он мелким-мелким бисерным почерком, так что мне пришлось читать через лупу, ради экономии времени и бумаги сокращая слова, поведал мне удивительные истории, прямо не имеющие отношения к В. И. Альбанову, но которые я привожу полностью: и потому, что они имеют отношение к Арктике и интересны сами по себе, и потому, что из них мы узнаем еще об одной трагедии, случившейся в Арктике, когда среди двух или нескольких мужчин оказывается одна женщина, и чем это порой кончается, и каким образом порой появляются на географической карте те или другие названия.

Итак, письмо Всеволода Ивановича Воробьева:

«Многоуважаемый Михаил Андреевич! Получил Ваше письмо от 10.5, рад бы ответить по существу интересующих Вас вопросов. Но… увы! Как старый полярник (работал в гидрографии Арктики с начала 1923 года до середины 1976-го), сообщаю нижеследующие сведения лишь для того, чтобы Вы поверили мне, что я всегда глубоко интересовался освоением Арктики, и имена Седова, Брусилова, Русанова, Альбанова и др. были как бы священными для меня. Но не в равной мере, конечно. В частности – Валериан Иванович Альбанов. Во-первых, он со «Св. Анны» ушел во главе большой группы, а дошел до Земли Франца-Иосифа – только сам с одним человеком. В статье «На юг, к Земле Франца-Иосифа» («Записки по гидрографии») это в какой-то мере объяснено, но в какой-то мере, чувствуется нечеткость, неконкретность его руководства, что в конце концов и привело к такому печальному итогу…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.