Быть котом

– Привет, котик! – сказала Рисса и опустилась на корточки, чтобы его погладить. – Ох, я так хочу кошку.

– Так заведи, почему нет?

– Ну, мама с папой говорят, что это опасно для кошки – жить с нами на реке. Ну а я им говорю: «Да ладно вам, кошки не такие тупые. Они же умеют лазать по заборам, значит, и с баржи не свалятся».

Барни смотрел, как Рисса гладит кота.

– Как бы это было здорово, – сказала она, – просто валяться весь день напролет, ни о чем не беспокоиться, и чтобы тебя все гладили, правда?

Кот посмотрел на Барни, словно ожидая ответа.

– О да, это было бы отлично.

– Ну ладно, мне пора идти, мистер Новорожденный. – Рисса поднялась. До дома ей еще оставалось больше мили, но Рисса любила ходить пешком. – Мне нужно помочь папе собрать овощи на участке. Мы будем делать карри. Вегетарианское, конечно. Не хочешь зайти в гости? Если, конечно, тебя не смутит папа, который будет, как всегда, распевать старинные песни. И, как всегда, фальшиво.

Барни поразмыслил. Предложение было заманчивым, и родители Риссы были очень милыми.

Но потом он вспомнил про письмо в сумке. Оно оттягивало ему плечо и явно весило гораздо больше, чем может весить бумага и конверт. Столько мог весить только страх.

– Нет, я лучше останусь дома и подожду маму, – сказал он Риссе. – У нее и так, наверное, скоро будет нервный срыв. Не хочу, чтобы все стало еще хуже.

– Все будет хорошо, – сказала Рисса с теплой улыбкой. И положила руку ему на плечо. – Послушай, Барни, я всегда на твоей стороне, ты же знаешь! Сегодня тебе, скорее всего, не поздоровится, но подумай лучше о том, что это всего лишь крошечный, малюсенький отрезок времени. Подумай о звездах. О нашей звезде – о Солнце. Ему биллионы лет. И что бы ни происходило, оно все равно продолжает светить, несмотря ни на что. Вот увидишь, через год все это покажется тебе ерундой. А через десять лет, когда у тебя будет длинная борода, ты об этом уже и не вспомнишь.

– У меня никогда не будет длинной бороды, – сказал Барни. – У меня даже короткой не будет.

– Между прочим, у моего папы есть борода. И ничего такого ужасного в ней нет, если хочешь знать. Вот, например, сколько было великих и важных исторических личностей: Иисус, император Адриан… э-э… Санта-Клаус – у них у всех были бороды.

– Мне вряд ли пойдет быть волосатым, – сказал Барни. Тут он увидел, что кот, задрав голову, смотрит на него. – Без обид.

Рисса пошла к дому.

– Увидимся завтра утром. На том же месте, в то же время.

– Угу. До завтра. И, Рисса, спасибо – мне очень понравилась открытка.

– Я рада! Помнишь, ты мне тоже делал открытку – так что теперь мы квиты. И, это, удачи тебе с мамой!

Она пошла вниз по улице. Барни проводил ее взглядом: безумная прическа, длинное пальто и черные ботинки с нарисованными маргаритками. Потом Барни немного помедлил снаружи, не заходя в дом.

«В том же месте, в то же время».

Есть в этом что-то пугающее, подумал Барни. В том, что жизнь так неизменна. Особенно учитывая то, что в этой жизни присутствовали Гэвин Игл и мисс Хлыстер.

Кот все смотрел на него, отчего Барни стало как-то не по себе, так что он зашел внутрь и там распечатал письмо.

Уважаемая миссис Ив,

Пишу Вам с тем, чтобы сообщить, что Ваш сын Барни позорит честь нашей школы. По словам учителей, за последние месяцы его поведение чрезвычайно ухудшилось и в настоящее время стало настолько недостойным, что я вынуждена написать Вам это письмо. Как бы то ни было, это последнее письмо такого рода, которое Вы от меня получаете.

Сегодня, самовольно покинув урок французского, Барни включил в коридоре пожарную тревогу. Я застала его за этим, и, думаю, нет необходимости объяснять Вам, какой беспорядок это вызвало – о чем он, разумеется, не мог не предполагать.

Так что мой долг – сообщить Вам, что если Барни еще раз хоть в чем-нибудь провинится, он будет немедленно ИСКЛЮЧЕН из средней школы Блэнфорда.

Таким образом, Вы как его мать должны всерьез заняться его воспитанием, чтобы предотвратить повторение подобного поведения. Я бы порекомендовала Вам лишить его карманных денег, запретить смотреть телевизор, проследить за тем, чтобы он читал правильные книги (чем длиннее и скучнее они – тем лучше; замечательный пример – словари), и почаще запирать его в комнате, чтобы у него было время обдумать свое ужасное поведение.

С искренним огорчением,Мисс П. ХлыстерДиректор

Желание

Барни отложил письмо и посмотрел на свое отражение в зеркале у двери.

– Ненавижу быть тобой, – сообщил он ему.

И вдруг ему пришла в голову счастливая мысль. Кто его, собственно, заставляет отдавать маме письмо? Даже если мисс Хлыстер позвонит им домой, мамы наверняка не будет – ее никогда нет. Нужно только избавиться от письма – вот и все.

Нет письма – нет проблемы.

Как легко!

Нужно просто выкинуть его в урну. Да, так и нужно сделать. Но в какую урну? Урна на кухне – слишком рискованно, да и урна в саду – тоже, особенно учитывая то, сколько вещей мама успевает потерять за день и потом повсюду поискать. Помедлив, Барни вышел с рюкзаком на улицу.

Кот исчез. Пройдя немного по улице и завернув за угол, Барни подошел к урне возле газетного киоска.

Он в нерешительности достал письмо. Перечитал его еще раз. Конечно, уничтожать улики нехорошо. Но что делать, если эти улики врут?

И он принялся рвать письмо на мелкие клочки, пока оно не превратилось в горстку конфетти.

Он повернул обратно к дому, и обрывки письма, подхваченные ветром, погнались за ним и легли к ногам, словно огромные нетающие снежинки.

Он поднял несколько клочков.

позор

поведение

Барни

ИСКЛЮЧЕН

Особенно приятно было увидеть, что последний кусочек – со словом ИСКЛЮЧЕН – окончил свой жизненный путь в грязной коричневой луже.

Дойдя до угла Олуховой улицы, Барни услышал за спиной тихое бренчание ошейника. Он обернулся. Опять этот черно-белый кот! Смотрит на него в упор.

– Тебе чего, кот?

Кот, поскольку был котом, ничего ему не ответил – а если и ответил, то на своем непонятном языке. Так что Барни пошел дальше. И кот тоже.

Дойдя до дома, Барни увидел то, от чего его сердце упало в желудок и так там и осталось. Это была маленькая красная мамина машина: она подъехала к дому и припарковалась на площадке. Барни взглянул на часы.

16.25.

Она должна была вернуться из библиотеки не раньше, чем через два с половиной часа!

Он в буквальном смысле слова прирос к земле от ужаса.

«Она все знает. Иначе это никак не объяснишь».

Он представил, как мисс Хлыстер звонит маме в библиотеку и говорит: «Ваш сын должен передать вам письмо. Проследите за этим!»

Что-то потерлось о его коленку, и Барни посмотрел вниз. Опять этот кот. На память ему пришли слова мисс Хлыстер.

«Вот славная жизнь, а? Быть котом, валяться на солнышке, ни о чем не беспокоиться…»

Барни торопливо нырнул за ограду. Он сам не успел понять, зачем он это сделал. То есть, конечно, понятно зачем: чтобы не встречаться с мамой. Но ведь ему все равно придется рано или поздно идти домой!

Прежде чем двинуться дальше и рассказать вам, что случилось потом, я хочу обратить ваше внимание вот на что: Барни боялся вовсе не того, что мама будет на него кричать. То есть он знал, что она наверняка это сделает и что будет это довольно неприятно, но по-настоящему боялся он того, что случится после.

А именно – маминых слез. Когда мама плакала, Барни становилось так паршиво, что он мечтал только об одном: превратиться в горстку пыли.

Или в кота.

Барни все еще стоял за оградой. Кот подошел к нему, и неожиданно для самого себя мальчик протянул руку и погладил его.

В голове у него все вертелись слова мисс Хлыстер. «Быть котом… быть котом…»

– Может, поменяемся местами? – спросил он. Спросил, конечно, в шутку, но в каждой шутке есть доля правды. Потому что в следующий миг он произнес самые важные в своей жизни слова: – Как бы я хотел быть тобой.

Кот не сводил с него зеленых глаз, и Барни вдруг почувствовал себя очень странно.

У него закружилась голова. Улица, дома – все закрутилось каруселью. Но это еще полбеды. Кот – вот что было самое странное.

Что-то было не так с белым пятном вокруг его глаза. И Барни, приглядевшись, понял что: еще секунду назад пятно было слева. А сейчас оно переместилось.

– Что за глупости, – сказал Барни самому себе. – Так не бывает.

Но при этом – и Барни мог бы поклясться, что ему это не мерещится, – все предметы на улице тоже стали меняться.

Все вокруг стало ярче, свежее, налилось жизнью. Листья на деревьях весело зазеленели, цветы на клумбах гордо вскинули головки, а какое-то растение в горшке, стоявшее на карнизе ближайшего дома, – бог его знает, как оно называлось, – принялось вдруг так яростно расти, что задрожало, затряслось и в конце концов с грохотом обрушилось на землю.

– Нет, это все не взаправду, – сказал себе Барни. – Это просто сон.

Барни встал – точнее, попытался. Улица бешено вертелась вокруг, и он, пошатываясь, проковылял пару шагов и ударился о почтовый ящик.

– Ай!

Он зажмурился.

Карусель остановилась, и Барни увидел, как кот трусцой бежит прочь.

– Вот чудеса.

Посмотрев в сторону дома, он заметил маму: она вышла из машины и направилась к двери.

Тут он услышал, как у него за спиной открылась дверь.

– Что здесь происходит?

Повернувшись, Барни столкнулся нос к носу со стариком. Лицо его было сморщено от старости и злости. Барни понял, что это его горшок с цветком только что упал и разбился.

– Не знаю, – сказал Барни.

– Не знаешь? Ты не знаешь?!

– Нет. Правда не знаю. Извините.

– Я знаю твою мать. И я ей расскажу, что ты сбиваешь с подоконников цветочные горшки!

– Это не я! Я ничего не делал. Это само собой случилось.

– Цветочные горшки сами по себе не падают, уж извини. Разве что во время урагана. Я что-то не замечаю никакого урагана, а ты?

Барни покачал головой:

– И я.

Старик не прибавил больше ни слова. Он только перевел взгляд с Барни на землю, где в осколках горшка беспомощно распластался цветок, и испустил протяжный вздох, заключавший в себе всю печаль и горечь мира. После этого он повернулся и ушел в дом.

Деваться было некуда. Надо было идти домой.

Бесконечная усталость

Когда Барни открыл дверь, его вдруг охватила усталость.

Мама пылесосила и не заметила, как он вошел. Его встретил Гастер, но почему-то не завилял хвостом, как обычно, и в его глазах мелькнуло недоверие.

Мама, заметив наконец Барни, выключила пылесос.

– Привет, – сказал Барни. Точнее, так, с вопросительной интонацией: – Привет?

Мама спокойно смотрела на него без тени злости или недовольства.

– Привет, милый.

Милый?!

– Ты почему так рано? – спросил Барни самым невинным тоном.

Мам вздохнула.

Вот оно! Сейчас начнется. Он приготовился…

Но нет.

– Мне просто стало стыдно за сегодняшнее утро, – сказала она.

– Ты о чем?

– Ну, сегодня твой день рождения, а у меня совсем не было на тебя времени. Так что я подумала: может, сходим куда-нибудь?

Барни пришел в замешательство. Он даже на секунду пожалел, что разорвал письмо. Может быть, сейчас самое время признаться? Ведь в любом случае мама рано или поздно все узнает, а сейчас у нее как раз хорошее настроение. А это в последнее время стало редкостью.

– Мам, я…

– Может быть, сходим поедим пиццу? Что думаешь?

Барни вспомнил свой последний сон – тот, где он был в пиццерии.

– Я… э-э…

– Или карри?

– М-м… да, карри – это отлично.

После этого мама подарила ему подарок.

Это была книга под названием «Как выучить математику».

– Я понимаю, конечно, что это не самый лучший подарок на свете, – сказала миссис Ив. (Родители Барни развелись, но мама оставила себе фамилию мужа: ее девичья фамилия была Роуботт, и она ее терпеть не могла, потому что в детстве ее вечно дразнили Роботом.) – Но я просто подумала, что если ты прочитаешь эту книжку, то станешь лучше учиться.

Барни с удовольствием объяснил бы ей, что учиться лучше он сможет, только если перейдет в школу, где не будет мисс Хлыстер. Но он не хотел показаться неблагодарным.

– Спасибо!

И тут на глазах у мамы показались слезы.

– Что случилось, мам?

Она глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки.

– Ничего. Просто ты так похож на… Ладно, пойдем, надо собираться. Я позвоню и закажу столик на шесть. Ужасно хочу есть, а ты?

И они поехали ужинать, и Барни съел самое вкусное карри с креветками в своей жизни. Однако после того, как он опустошил тарелку, с ним произошло что-то загадочное. На него снова волной накатила усталость, а кости заныли, словно их кто-то сжал тисками. Его замутило.

– Ты ужасно бледный, – сказала миссис Ив, покосившись на пустую тарелку Барни. – Надеюсь, это не из-за креветок. – Она торопливо попросила счет и встала из-за столика.

И в этот миг бесконечная усталость взяла верх, и Барни, упав лицом в тарелку, заснул как убитый.

Сон Барни

Вы, конечно, знаете это выражение – «заснуть как убитый»? Что ж, Барни его тоже знал, но никогда по-настоящему не понимал, что оно означает. Не понимал вплоть до этой минуты, когда он лежал лицом в тарелке, проваливаясь все глубже сквозь вязкие слои темноты. Он падал и падал, и над ним все время маячило какое-то пятно. Белое пятно – сначала он подумал, что это что-то вроде облака. Но вглядевшись в это пятно, похожее на размытую цифру 6, он понял, что по форме оно в точности напоминает белое пятно вокруг глаза того кота.

Пятно становилось все больше, пока наконец не вытеснило собой всю темноту, и теперь Барни шел по пустынной белой местности без всяких ориентиров, двигаясь неизвестно куда. Это было похоже на Арктику – только без мороза. Хотя и тепло там тоже не было. Там было никак. В этой местности не существовало температуры.

Потом он услышал голос:

– Барни!

Этот голос он знал лучше, чем любой другой голос в мире.

– Барни! Я здесь! Сюда, сюда!

Барни огляделся, но никого не увидел. Он прищурился. Бесполезно – это было все равно что искать слово на пустом листе бумаги. Но он продолжал вертеть головой в отчаянной надежде увидеть человека, которому принадлежал этот голос. Человека, которого он хотел увидеть больше всего на свете.

Папу.

– Пап! Пап? Где ты?

– Я с тобой, Барни! Я еще жив!

– Но где ты? Я тебя не вижу.

– Ты меня найдешь. Не унывай!

– Пап? Я не вижу тебя!

На белую поверхность вдруг начала стекать тьма – тоненькими чернильными струйками, похожими на кошачьи хвостики. Папин голос слабел и отдалялся.

– Мы скоро увидимся, – говорил он. – Мы скоро увидимся…

– Что? – переспросил Барни.

И тут кто-то затряс его за плечи, и, подняв голову, он увидел маму.

– Барни? Что с тобой? – спрашивала мама, обеспокоенно вглядываясь в его бледное, измазанное соусом лицо. – Мне кажется, завтра тебе лучше пропустить школу.

Барни кивнул.

– Да, – сказал он. Или попытался.

Потому что, открыв рот, он смог выдавить из себя только странный хрип.

Похожий на свист.

Или на шипение.

Он попробовал снова.

– Да. – На этот раз голос вернулся к нему.

Когда они приехали домой, сна у него не было ни в одном глазу. Он кинулся к себе наверх, чтобы срочно кое-что записать – как будто догадывался, что очень скоро уже не сможет этого сделать.

Несколько фактов о папе. Записано Барни Ивом

Он так громко храпел, что его было слышно через ДВЕ стены.

Он думал, что очень хорошо разбирается в картах. Но это было НЕ ТАК.

Он умел улыбаться, даже когда ему было грустно. Это оттого, что он был продавцом, говорил он. (Он выиграл звание «Работник месяца» в Садовом центре Блэнфорда за то, что продал больше всех комнатных растений.)

Он мечтал о своем собственном садоводческом центре.

На выходные он любил уехать в какую-нибудь дыру, где нет ровным счетом ничего и при этом еще, в идеале, мокро и холодно. (Вот ненормальный!)

Он любил подолгу гулять. (Больше всего – в Ландышевом лесу.)

Он мечтал о кошке, но мама не разрешала ее завести.

Он знал миллион разных штук про растения и часто рассказывал мне что-нибудь интересное. Например, он рассказал, что в Южной Америке, в Андах, есть редкое растение по имени Puya raimondii, которое цветет один раз в жизни, когда ему исполняется 150 лет. После этого оно умирает.

Больше всего он любил простые цветы, вроде нарциссов или колокольчиков. («Природе не к лицу кокетство».)

Он отлично плавал. Правда, плавая на спине, он всегда врезался в бортик бассейна.

Его музыкальные пристрастия никуда не годились. Ему нравилась музыка с громкими гитарными соло и почти без слов, и мама всегда говорила, что это звучит так, как будто кто-то душит кошек. (И она была права.)

У него были большие кустистые брови, похожие на волосатых гусениц.

Его любимым блюдом был мамин пирог с яблоками и черникой (и с заварным кремом).

Он часто водил меня в кино, хотя там у него всегда начинала болеть голова.

Его больше нет. Я никогда его не найду. Это был просто сон. ВСЕГО ЛИШЬ ОЧЕРЕДНОЙ СОН.

Волосы

После того как Барни сморило в ресторане, спать ему совсем не хотелось, и мама разрешила ему лечь попозже – в честь дня рождения.

– Это так странно: ты просто упал и уснул! – говорила она. – Думаю, надо сводить тебя к врачу. Пусть проверит, все ли с тобой в порядке.

– Все хорошо. По-моему, мне уже гораздо лучше.

Но потом, когда они с мамой сидели на диване перед телевизором, у него зачесалась кожа на руках.

– Барни, перестань. Расчешешь, будет больно, – сказала мама, переключая телевизор с полярных медведей на телевикторину.

– Я ничего не могу с собой поделать. – Он расстегнул пуговицу и закатал рукав, чтобы было удобнее чесаться. – Боже, как же чешется!

Во время этого занятия Барни увидел сначала один, потом два, потом целых три толстых черных волоса на правой руке. Они были черными как смоль, намного темнее, чем остальные коричневатые волоски у него на теле, и образовывали ровную линию чуть пониже запястья.

– Мам, посмотри, что это за волосы?

– О, дорогой, ты становишься мужчиной! Ну, ты ведь уже почти подросток, так что скоро у тебя начнут расти волосы во многих местах.

– Но они какие-то странные. Они черные. У меня никогда не росли черные волосы! И еще вчера ничего не было. Даже сегодня днем ничего не было! Я не хочу настолько быстро становиться мужчиной!

Мама не слушала. Она очень внимательно всматривалась в его лоб.

– Что такое? – удивился Барни.

– Ой, подожди, я схожу за щипчиками, – бросила она, направляясь к спальне.

Барни между тем подошел к зеркалу в коридоре, чтобы посмотреть, что не так.

Прямо по центру лба красовался еще один толстый черный волос.

– Ну вот, – сказала мама, спускаясь по лестнице. – Я нашла щипчики. Давай его выдернем. Встань-ка под лампу, мне так будет лучше видно.

Барни послушался. Запрокинув голову, он смотрел на лампочку, от которой расходились в стороны белые лучи света. С одной стороны, ему было приятно, что мама вдруг проявляет такую заботу. С другой стороны, все это его немного пугало.

– Мам, что со мной происходит?

– Ничего страшного, – заверила она его. – С телом иногда творятся странные вещи. И волосы могут появляться в самых неожиданных местах.

– Но у меня все чешется. Руки, ноги!

– Ради бога, перестань чесаться хоть на секунду, – сказала она. – Давай выдернем этот волос.

Барни послушно застыл на месте, хотя ему казалось, что он с ног до головы покрыт комариными укусами.

– Отлично, – сказала мама. – Возможно, будет чуточку больно.

Она зажала волосок щипчиками. Потянула. И еще раз потянула.

И еще раз.

Одной рукой она уперлась в лоб Барни, а другой пыталась вытащить волос. Барни сморщился от боли, глаза наполнились слезами. Мама тянула, тащила, дергала…

– Вот странно, – задумчиво протянула она. – Никак не получается!

Перед глазами у Барни промелькнула жуткая сцена. Он представил, как идет в школу, и там Гэвин поднимает его на смех, крича: «Эй, только посмотрите на этого оборотня!» – или что-нибудь еще, не менее остроумное.

Тогда мама сходила за кремом, которым она мазала себе кожу над верхней губой, чтобы избавиться от усиков. Но толку от крема не было никакого, не считая того, что вокруг волоса теперь образовался ореол ярко-красной кожи – как будто без этого он был недостаточно заметен.

Барни хотел сказать маме, что нужно что-то с этим сделать, но тут его снова со страшной силой потянуло в сон. С трудом удержавшись от того, чтобы не заснуть прямо тут, он, зевая, пробормотал: «Спокойной ночи, пойду к себе». У него мелькнула мысль о том, что стоило бы рассказать о письме, но он не смог. Не хватило храбрости. И сил.

Вместо этого он пообещал маме, что умоется и почистит зубы, и в сонном оцепенении заполз по лестнице на второй этаж. Там он шагнул к кровати (не умывшись, не почистив зубы и даже не задернув шторы), упал на матрас и, едва успев натянуть на себя одеяло, провалился в самый глубокий и самый тяжелый сон в своей жизни.

Пробуждение

Еще не открыв глаз, Барни понял, что-то не так.

Во рту у него было сухо, как в пустыне. Сердце стучало быстро, но мягко, напоминая тихую барабанную дробь. Но это еще полбеды. Все тело стало другим. Горячим, каким-то съежившимся, словно сжатый кулак, который никак не получается раскрыть.

Сверху ощущалось что-то мягкое. Большое, тяжелое и мягкое. Когда он открыл глаза, ничего не изменилось, потому что за окном все еще была ночь. Однако он быстро начал различать очертания предметов, как будто у него откуда-то взялось ночное зрение.

Из серой темноты выступали длинные черные каплевидные тени.

«Я в пещере. В очень мягкой, уютной – и восхитительно теплой пещере».

Проснувшись окончательно, он понял, какая это нелепая мысль. Он, должно быть, просто лежит под одеялом. Но когда оно успело стать таким огромным?

Барни попытался встать, но не смог – по крайней мере, встать в привычном понимании этого слова. Он вроде бы встал, но спина его по-прежнему прижималась к уютному мягкому своду одеяла.

Он рванулся вперед, но руки и ноги его не слушались. С координацией было что-то не так. И куда делись колени? Что с ними? Казалось, все косточки в его теле за ночь перемешались, и теперь их нужно было собирать заново, как какой-нибудь пазл. Все было не на своих местах. А некоторые кусочки этого пазла были совершенно новыми. Самым ощутимым была какая-то штука, болтающаяся в нижней части спины. Эта штука изгибалась во все стороны и состояла из десяти соединенных друг с другом суставов.

«Мам», – сказал Барни, точнее, попытался. И уже без всякой надежды добавил: «Пап». Но слова не шли у него изо рта: вместо них получались непонятные звуки.

Замурованный, как в клетке, в этом незнакомом теле, он начал паниковать. Нужно было выбираться наружу, но передвигаться он мог только ползком. И тогда он пополз, упираясь конечностями в мягкий упругий пол и пригнув голову.

И оказался снаружи, в холодном утреннем свете.

Внизу простиралось огромное пространство, которое сначала показалось ему океаном. Он был на высоте, раза в три превышавшей его рост, и поэтому не сразу понял, что бесконечный синий океан внизу – это всего-навсего ковер.

Это была его кровать.

Его комната.

Но каким все стало огромным – уму непостижимо! Шкаф был размером с дом. Лампа у изголовья кровати взирала на него сверху вниз, похожая на безрукое механическое чудовище. До двери было по меньшей мере несколько миль. А школьная форма на спинке стула принадлежала не иначе как какому-то великану.

То, что он увидел следом, не лезло уже ни в какие ворота.

Его руки (или ноги – черт разберет) были полностью покрыты волосами. И куда-то делись пальцы. Он повернул голову, чтобы посмотреть на то, что болталось у него за спиной. Хвост. Закрученный в дрожащий вопросительный знак – как будто остальное его тело было вопросом, требовавшим ответа.

Невероятно.

Он по-прежнему оставался Барни. Он чувствовал себя Барни, голова его была полна воспоминаний и впечатлений Барни. Но в то же время он был уже не Барни, а кем-то совсем другим. Бред какой-то. Не может этого быть! Это просто сон, вроде того, про папу.

Он моргнул. Моргнул еще раз.

Нет. Сомнений не оставалось.

Он не спал.

Да, он не спал, и сознание его было ясным как никогда. Приходилось поверить в очевидное: поверить своим глазам, поверить черной шерсти, хвосту и подушечкам на лапах. Все это говорило об одном: хотя он заснул человеком, проснулся он – бесспорно, безошибочно, невероятно – котом.

Прыжок

Звуки.

Мама достает столовые приборы из кухонного ящичка. Раньше он ни за что не услышал бы это со второго этажа. Теперь же звук был таким четким, словно мама находилась с ним в одной комнате.

Вот она кормит Гастера. Ложка стучит о край миски.

«Мама!» – закричал Барни. Крик остался беззвучным: рот больше его не слушался. Это был пересохший кошачий рот, не способный ни на что, кроме жалкого мяуканья.

Тут вдруг его усики встопорщились и затрепетали (кошачье волшебство номер шесть, как вы уже знаете) от ощущения близкой опасности; и в тот же миг все тысячи шерстинок, покрывавших его тело, встали дыбом.

Гастер.

Гастер с жадностью проглотил свой завтрак секунд примерно за пять. После этого он обычно делал одно из двух. Либо он заваливался спать в свою корзину, либо – чаще всего – несся наверх в комнату Барни, чтобы облизать ему лицо. Только вот сегодня он не обнаружит лица Барни. Вместо этого он найдет кошачью морду. А Барни прекрасно знал, что Гастер для кошек – примерно то же, что горячая печка для мороженого.

Перед глазами у него промелькнуло воспоминание: Барни гонится за сиамской кошкой в парке. Кошка исчезла раньше, чем Гастер успел что-то сделать, но только потому, что это была супербыстрая кошка – она испарилась в мгновение ока, словно по волшебству.

Тогда это показалось Барни очень забавным. Но теперь, когда он сам стал котом, ничего смешного он в этом уже не видел.

Он посмотрел вниз, на ковер.

Прыгай. Ты должен прыгнуть.

Если ты отсюда не выберешься, Гастер тебя сожрет.

Вот и оно.

Грохот собачьих лап по лестнице, все ближе и ближе.

«Прыгай!» – приказал себе Барни в последний раз.

Он зажмурился. Перед глазами у него возникло папино лицо в тот день, когда он стоял у края бассейна, убеждая Барни прыгнуть с трамплина. «Сынок, у тебя все получится». Тяжелые шаги пса-убийцы уже грохотали по ковру в коридоре.

Надо прыгать. На раз-два-три.

Раз, два…

Барни зажмурился и спрыгнул с кровати, описав ровную дугу, как вода, льющаяся из стакана.

Однако приземление оказалось тяжелым и неуклюжим: он проехался подбородком по ковру, чуть не свернув себе шею. Очертания предметов на миг расплылись, потом снова стали четкими. Раздумывать было некогда. Тяжелое дыхание Гастера слышалось уже у самой двери.

Барни бросился бежать. Он сам не понимал, как ему это удавалось, ведь в новом его теле все было не на своих местах. Он забился в угол комнаты – комочек, сжавшийся от страха, – а Гастер между тем уже поддевал носом огромную дверь.

Дверь распахнулась, закрыв собой Барни, который пытался не обращать внимания на свой внутренний голос, твердивший ему, что он скоро умрет.

Гастер вспрыгнул на кровать и принялся ее обнюхивать. Затем с грохотом, прозвучавшим для Барни, как небольшое землетрясение, он спрыгнул с кровати.

«Это все мне мерещится, – сказал себе Барни. – Я не кот. Я человек. Я мальчик. Мне двенадцать лет. Все будет…»

Мокрый собачий нос просунулся за дверь; две черные ноздри были похожи на глаза огромного чудовища. Нос немного помешкал, пока его обладатель осмысливал происходящее. Затем он оттолкнул дверь назад, и над Барни нависла морда Гастера, обросшая коричнево-белым мехом. На морде этой сверкали глаза, и она была раз в десять больше, чем раньше. Чудовище породы Кинг чарльз.

Затем произошло невозможное. Раздался голос. Полный важности и самомнения, как будто и правда принадлежащий королевской особе, голос Гастера:

– О боги! У меня просто нет слов! Мерзкая кошка. В моем доме. В моем собственном доме!

– Нет, это я… – начал Барни, с удивлением отметив, что Гастер его понимает. – Я Барни. Гастер, это правда, поверь мне. Я не понимаю, что происходит. Я просто… Что-то такое случилось за ночь…

– Что ты здесь делаешь? Каковы твои намерения? Говори! Говори, заклинаю тебя!

В глазах Гастера сверкало безумие. Он казался способным на все.

– Это я!

– Придержи язык! – сердито рявкнул Гастер. – Ты вообще понимаешь, с кем говоришь? Я спаниель Кинг чарльз. Мои предки были свидетелями реставрации королевской власти в Англии. Благодаря им мы сегодня видим эту страну такой, какая она есть. И как и у всех представителей моей благородной породы, у меня есть принципы, которым я неизменно следую. И важнейший из них – никогда не пускать в свой дом незваных кошек. Если же это произошло, остается одно: уничтожить указанную кошку. Так что, жалкий проходимец, я настоятельно рекомендую тебе приготовиться к смерти.