Уик-энд на берегу океана

Говорил он вежливо, но голос его звучал сухо и отрывисто, как свист хлыста.

Капрал одним взглядом окинул Дьери с головы до ног. Дьери был без куртки, в одной рубашке, но зато брюки прекрасного покроя. Хорошие ботинки. Капрал поднялся.

– Попытаюсь его найти…

– Так-то лучше, попытайтесь, – с великолепной небрежностью бросил Дьери.

Он навис всей своей массой над столом, и холодные его глаза впились в капрала из-за толстых стекол очков.

– Попробую. Только он действительно очень занят.

– Скажите ему, что его хочет видеть лейтенант Дьери.

– Попытаюсь, – повторил капрал.

И скрылся за дверью. Александр расхохотался.

– А давно ты лейтенантом стал?

– Раз говорю, значит, надо.

– А этот тоже еще, стерва, – сказал Александр, – так бы и отрезал ему кое-что. Все равно ему без надобности.

– Сволочь, да еще из окопавшихся, – сказал Майа.

– Свинья!

– Давай сожжем все его бумажонки? – предложил Майа.

– А еще лучше отрежем ему кое-что, когда он вернется. Он и без этих подробностей прекрасно обойдется.

– Курва, – добавил Майа.

– «Он очень занят»! – передразнил Александр. – А задница твоя, сволочь, тоже очень занята?

– Поросенок!

– «Когда придет очередь – вас перевяжут», – продолжал передразнивать Александр. – А главное ведь, эта сволочуга прав.

– В том-то и беда!

– О ком это вы? – удивленно спросил Дьери.

– Об этой сволочи.

– А-а, – протянул Дьери, – я его и не заметил.

– А что бы ты стал делать, если бы твой трюк с лейтенантом не прошел?

Дьери вытащил из кармана пачку «голуаз».

– Все было предусмотрено. Но я сразу понял, что с этим сопляком надо действовать не бакшишем, а престижем.

– Благодари бога, что ты не нарвался на меня, – сказал Александр, – ведь со мной – где сядешь, там и слезешь.

Дьери окинул его холодным взглядом.

– А тебя бы я взял на обаяние.

В эту минуту вошел капрал. Он склонился перед Дьери с игривой вежливостью:

– Пройдите, пожалуйста, сюда, господин лейтенант.

Все трое очутились в абсолютно пустой комнате поменьше, выкрашенной в белый цвет. Широко открытое окно выходило в сад санатория. Вдруг справа or них внезапно распахнулась дверь. На пороге появился высокий молодой человек в белом халате, забрызганном кровью. Он быстро подошел к ним. Это был настоящий красавец.

– А-а, это вы, Дьери! – воскликнул он и открыл в улыбке два ряда ослепительных зубов. – А вестовой сказал, что меня хочет видеть какой-то лейтенант Дьери. Я и не догадался, что это вы. Чуть было вообще не отказался выйти.

Майа с улыбкой посмотрел на Дьери.

– Очевидно, вестовой ошибся, – примирительно сказал Дьери. – Разрешите, доктор…

Сирилли пожал руку Майа и Александру. Волосы у него были черные, безукоризненно гладкие, а лицо редкостной красоты.

– Пока что я еще не доктор. До войны я был интерном в Биша.

Он улыбнулся, и снова блеснули ярко-белые зубы.

– Чем могу вам служить?

– Приходите-ка сегодня вечером к нам пообедать, доктор, – сказал Дьери. – Отдохнете от вашего санатория, все-таки разнообразие, тем более что у нас превосходный шеф-повар.

И показал на Александра.

– Охотно, но пораньше, скажем, в шесть вас устроит?

– Вполне.

– С удовольствием выберусь из санатория. Мы тут совсем сбились с ног. С трудом урываешь свободный часок. А что это у вас с рукой?

– Где? – небрежно спросил Дьери. – Ах это, да так, пустяки. Просто в воздухе порхал осколочек снаряда, и я ухитрился его поймать.

Сирилли с озабоченным видом склонился над раной. Был он так хорош собой, что казалось – это не врач, а прославленный кинолюбовник, играющий в фильме роль врача.

– Страшного ничего, и рана чистая.

– Мы ее промыли виски.

– О, черт! Значит, вы свое виски пускаете на такие дела. Я лично предпочитаю его пить.

– Мы для вас кое-что приберегли, – быстро сказал Дьери. – Выпьете вечером вместе с нами.

Сирилли улыбнулся.

– Все-таки сделаем вам перевязочку.

Он ввел их в соседнюю комнату. Трое, а может, четверо молодых людей в белых халатах возились с ранеными. Здесь уже не пахло потом и кровью – все заглушал запах эфира. Белокурая сестра переходила от одного врача к другому и разносила бинты. Когда в комнату вошел Сирилли, она быстро оглянулась. Они обменялись улыбкой.

– У вас, должно быть, дела сверх головы.

Сирилли, не скупясь, поливал рану эфиром.

– А как же, – весело откликнулся он, – бывает до пятидесяти перевязок в час. А многие загибаются раньше, чем их успеваешь осмотреть.

К ним приблизилась белокурая сестричка. Она вложила в руку Сирилли бинт. Он поблагодарил ее, не подымая глаз.

– Здесь у нас только легкие ранения. Настоящая мясорубка в другом крыле.

И снова одарил их своей лучезарной улыбкой.

– А вы сделаете мне противостолбнячный укол?

Сирилли замялся.

– Конечно, стоило бы, но у нас так мало осталось сыворотки, что, в сущности, мы ее бережем для тяжелых больных.

Белокурая сестричка стояла рядом с Сирилли, обхватив ладонями свои круглые локти. И не шевелилась. Не глядела ни на кого. Будто ждала чего-то. Майа посмотрел на нее, и вдруг ему показалось, что он случайно попал в самый центр излучаемого ею света и тепла, не предназначавшихся ему. «Красивая ты баба, – подумал Майа. – Белая, розовая, и будто ждешь чего-то. Само ожидание, как августовский луг перед дождем».

– Вот и спеленали младенчика, – сказал Сирилли. – Через неделю останется только изящный рубец. Как раз такой, чтобы по возвращении растрогать домашних.

– Жаклина, – позвал кто-то из молодых людей в белых халатах.

Белокурая сестричка резко повернулась на каблуках и пошла на зов в дальний угол операционной, Майа завороженно глядел на ее мерно покачивающиеся бедра.

– Простите, – сказал Сирилли, – но дела у нас свыше головы…

– Значит, до вечера, – сказал Дьери.

– Буду ровно в шесть.

Но Дьери и не собирался уходить. Его щеки как-то величественно раздвинула улыбка. Такая ласковая и нежная, какой Майа не только не видел, но и не подозревал за ним.

– Будьте так добры, доктор. Притащите с собой шприц. Сделайте мне укольчик. На душе как-то спокойнее будет.

Сирилли улыбнулся.

– Ну, если вы уж так настаиваете!

И Майа решил, что Дьери, конечно, думает сейчас про себя: «Моя взяла!»

На небе по-прежнему сияло солнце Лазурного Берега. Пахло близким морем. Если хорошенько прислушаться, то можно было различить всплеск волны, умиравшей на песке. Майа жадно глотал свежий воздух… Вдруг он почувствовал себя ужасно счастливым. Он удивился, что все части тела при нем, что не чувствуется уже запаха эфира, что не видно уже крови.

– Послушай, Дьери, – сказал Александр, – ты бы мог воздержаться от приглашения твоего врачишки. Особенно к шести часам. Ведь небось не ты будешь возиться с обедом. Это как с твоей рукой. На все пускаешься, лишь бы воды не носить.

– Ну и слава богу, – ответил Дьери.

Они проходили мимо трупов. Все теперь было в порядке. Воинской шеренгой выстроены носилки, словно для последнего парада. Но, очевидно, у солдат было плоховато с глазомером. Одни тюки получились явно больше, чем положено. Другие же значительно меньше нормы. Майа заметил на одних носилках две левые ноги.

– Хоть бы Сирилли привел с собой эту самую Жаклину! Я бы с ней не заскучал, с этой Жаклиной. А если бы она на меня покусилась, ей не пришлось бы раскошеливаться.

Дьери изумленно поглядел на Александра.

– Какая еще Жаклина?

– Блондиночка, которая бинты подавала.

– А-а, – сказал Дьери, – а я и не заметил.

– Он, видите ли, не заметил! – взорвался Александр, воздев к небесам свои волосатые лапищи. – Нет, ты понимаешь, Майа, не заметил? А ты-то хоть, Майа, заметил? Как она на твой вкус?

– Недурна. Только насчет бюста слабовато.

– Вот уж без чего обойдусь, – сказал, стараясь быть беспристрастным, Александр, – мне бюст ни к чему.

Оба расхохотались. Потом одновременно закинули головы и посмотрели на небо, потому что как раз над ними пролетал канадский истребитель. Он был один с светлом полуденном небе и без помех кружил над берегом.

У ворот санатория Дьери остановился, кинул взгляд на свою забинтованную руку.

– Одно дело сделано, – удовлетворенно сказал он.

Потом повернулся к своим спутникам:

– Простите, ребята. Но мне надо идти. Должен кое с кем повидаться. Тороплюсь.

И ушел, не дожидаясь ответа. Александр уперся кулаками в бедра.

– Нет, это уж слишком! Вот уж действительно тип, готов всем глотку переесть, только бы…

– Не разоряйся, – сказал Майа, – я с тобой вполне согласен.

– А главное, это бревно чертово ухитрилось не заметить блондиночку!

– Потому что скупердяй!

– Что? – сказал Александр, удивленно подняв свои толстые брови. – Скупердяй? Какое же это имеет отношение?

– Разве ты сам не замечал, что обычно скупердяи бывают равнодушны к женщинам?

– Говори, говори еще, – сказал Александр. – Ты даже не представляешь, до чего полезно слушать твою чушь собачью.

Они захохотали, потом сделали несколько шагов в молчании. На солнце было тепло, приятно. Гравий скрипел у них под ногами.

– Александр, сегодня я пойду в Брэй-Дюн.

– А-а! – сказал Александр.

– Попытаюсь сесть на корабль.

– А-а!

Майа ждал взрыва, но ничего, кроме этого «а-а!» и молчания, не дождался.

– Если ты так говоришь, значит, ты все хорошо обдумал.

– Да.

– Ладно. Помогу тебе собрать вещи.

– Спасибо. Я вещей не возьму. Только сигареты.

И после этих слов тоже не последовало взрыва. Александр лишь головой покачал и улыбнулся.

– Скажешь о моем отъезде нашим. Я не желаю прощальных сцен.

– Пьерсон расстроится.

– Ничего не поделаешь.

– Ладно. Скажу ему.

И Александр добавил, слабо улыбнувшись:

– Хоть одну новость я узнаю раньше, чем он.

– Ну, привет, старик.

– Ты прямо сейчас и уходишь?

– Да.

– Не зайдешь в фургон за сигаретами?

– Они при мне. Я их еще тогда взял.

– Когда тогда?

– Еще до того, как Дьери ранило.

– Разреши спросить, когда же ты надумал?

– Когда Дьери заговорил о миллионах.

– Тоже еще со своими миллионами!

– Он хоть верит во что-то.

– Ерунду порешь, друг, – сказал Александр, но без обычной убежденности в голосе, скорее потому он это сказал, что такого ответа от него ждали.

– Да, дурачок, ерунду!

Но и эта фраза прозвучала фальшиво. Фальшиво до боли. Несколько шагов они прошли в молчании.

– Ну, привет, старик.

– Привет, Александр, желаю тебе удачи.

– Мне-то что уж! – сказал Александр.

Он поднес к губам указательный палец и, покусывая ноготь, стал смотреть вслед уходившему Майа.

Суббота, после полудня 

По правую от себя руку, между двумя разбомбленными домами, Майа заметил в загоне дохлую лошадь с неестественно раздутым брюхом. Она валялась, задрав к небу все четыре копыта. В нескольких метрах от нее неподвижно стояли еще две лошади. Одна из них была ранена чуть пониже холки. А вторая держалась рядом, тесно прижавшись к ней боком, и время от времени лизала открытую рану. Вдруг раненая лошадь задрала морду, словно собиралась заржать. Она широко раскрыла рот, но никакого звука не последовало. Потом несколько раз помотала головой, и Майа уловил на мгновение взгляд ее кротких и грустных глаз, обращенных к нему. Потом раненая лошадь снова задрала голову, отступила на шаг, положила морду на холку подруги и закрыла глаза. Так она простояла несколько секунд, и во всей ее позе чувствовалась непостижимая усталость и кротость. Ее задние ноги все время дрожали.

Майа свернул с шоссе, пересек железнодорожные пути и взял влево. И очутился на главной улице Брэй-Дюна, вернее там, где была прежде главная улица, что вела к морю. По улице валил нескончаемый поток людей в форме хаки – англичане и французы вперемежку. Без оружия, зато каждый волочил огромный вещевой мешок. Кто за плечами, кто у пояса. Толпа забила тротуары, затопила шоссе. Так как навстречу тоже шли небольшими группками солдаты, то получалась толчея, внезапно создавались пробки, потом снова толпа начинала медленно течь вперед. Все были грязные, пыльные, щеки ввалились от усталости, и пот оставлял на лицах широкие потеки. Продвигались они очень медленно, с внезапными остановками и утомительными паузами. При каждой заминке задние со всего размаху натыкались на передних. Слышалась ругань, грубая перебранка, споры. От высокого неба еще блаженно веяло морскими купаниями, каникулами, прекрасными летними днями с их ленивой истомой.

Толпа снова двинулась вперед, и тут Майа заметил рядом с собой невысокого пехотного майора. Он был без кепи, и солнечные блики играли на его седых волосах. Он загорел дочерна, носил маленькие усики, а на груди его в два ряда расположился целый иконостас, но ленточки так выгорели, что потеряли первоначальный цвет.

Снова остановка. Солдаты топтались на месте, потом вдруг повалили все разом и снова остановились. Майа ткнулся носом в каску идущего впереди солдата. Справа от себя он услышал резкий голос:

– Нельзя ли быть повнимательнее!

Оказалось, это говорит седовласый низенький майор. Слова были адресованы верзиле артиллеристу, к поясу которого были приторочены две битком набитые сумки.

– А я на тебя плевать хотел, – протянул артиллерист.

Майор побагровел.

– Как вы смеете так разговаривать с офицером?

Голос его дрогнул, пресекся.

– Тоже мне офицер, дерьмо, – огрызнулся артиллерист.

Раздался смех, кто-то улюлюкнул. Майор открыл было рот, чтобы ответить. Теперь уже заулюлюкали все кругом. Майор отвернулся, потупил голову и молча зашагал дальше.

Толпа снова остановилась. И снова Майа наткнулся на идущего впереди. Тот повернул голову, и, к великому изумлению, Майа заметил на его лице улыбку.

– Почище чем в метро, а?

– Ого, да ты из Парижа?

Солдат рассмеялся.

– Нет, я из Безье, но метро мне хорошо известно.

Колонна снова тронулась в путь.

– Одна только разница, – безьерец чуть повернул голову и посмотрел на Майа, – только в том, говорю, разница, что в метро не рискуешь схлопотать в морду бомбу.

– Я вот чего никак не пойму, почему они бомбят корабли, а не нас.

– А я так на это не жалуюсь, – заметил безьерец.

Он задрал голову к небу.

– Ты только вообрази, какой бы получился тарарам, если бы ихний самолет нагадил нам на голову.

– Может, еще и нагадит.

Сейчас движение пошло чуть быстрее. Между отдельными людьми образовались просветы. Майа обогнал седовласого майора и, проходя, бросил на него взгляд. Тот брел, не поднимая головы, и Майа заметил, что по его дочерна загорелому лицу катилась слеза.

Майа прошел еще несколько метров, и вдруг солдаты снова сбились в кучу. Он шел теперь, плотно прижав к телу локти, выставив вперед кулаки. Опять началась непонятная толчея, и Майа чуть не упал на человека, шедшего по правую его руку.

– Простите, – обернулся он.

Тот, к кому он адресовался, держал глаза закрытыми и, казалось, спал. Лет ему было под шестьдесят. Лицо тощее, поросшее белой щетиной. На нем была какая-то загадочная форма – ярко-зеленая, с темными металлическими пуговицами, а на голове плоская жесткая каскетка, украшенная спереди на околыше двумя золотыми буквами. Куртка была ему явно не по росту, а брюки собрались гармошкой над ботинками. Он шел с закрытыми глазами и, казалось, спал,

Майа поискал взглядом своего безьерца и не нашел. Потом вынул из кармана сигарету, закурил. И в ту же минуту почувствовал, что кто-то на него глядит. Он обернулся. Справа на него глядел тот, в ярко-зеленой форме. Теперь глаза у него были широко открыты, и он смотрел на Майа с неприятной настойчивостью, глаза были черные, блестящие.

– Я не спал, – вызывающе сказал он.

– Не спали? – сказал Майа.

– Да, не спал, – все так же вызывающе повторил он. – Впрочем, мне это не в новинку. Я никогда не сплю.

Куртка была ему так велика, что рукава сползали до кончиков пальцев.

– Да, – напыщенно повторил он, – я никогда не сплю.

Засучив рукав, он сунул руку в карман, вытащил обрывок газетной бумаги, развернул его, и в нем оказалось несколько крошек табака. Из другого кармана он вынул трубку и на ходу принялся ее набивать. В каждом его движении чувствовалось что-то торжественное.

– Да, мосье, – снова подтвердил он, – я никогда не сплю.

Началась толкотня, ярко-зеленого прижало к Майа, и Майа успел вовремя подхватить его под руку.

– Что вы делали до войны? – продолжал ярко-зеленый, когда Майа его отпустил.

– Да так, ничего особенного.

– Это не занятие, – презрительно сказал ярко-зеленый.

Потом добавил доверительно;

– А я до войны был военным.

Помолчав немного, он торжественно провозгласил!

– Сторожем был.

– А что именно вы сторожили? – спросил Майа.

Зеленый нагнулся к Майа и лукаво посмотрел на к его:

– Сумасшедших.

И в пояснение своих слов несколько раз постучал указательным пальцем себе по лбу.

– Понятно?

– Понятно, – улыбнулся Майа.

«Сколько их таких, – подумал Майа, – сколько бредет сейчас по дорогам».

– А что вы собираетесь делать здесь? – спросил он.

Зеленый посмотрел на Майа, как будто сомневался, в своем ли тот уме.

– Да ясно, собираюсь попасть на судно! А вы что думали?

Майа расхохотался.

– Чему вы смеетесь? – вдруг обозлился зеленый.

Не успел Майа повернуться к нему и ответить, как снова началась толкотня, а когда двинулись вперед, человек в зеленой форме уже пропал.

– Вот как люди встречаются! – раздался над его ухом голос.

Это оказался безьерец. Благодушный, приветливый.

– Послушай, – сказал он, – ты веришь в эти самые суда? Так вот что я тебе скажу, не суда, а всего одно судно…

Они добрались до перекрестка. Там стоял английский офицер такого неестественно высокого роста, что на целую голову возвышался над толпой. Он размахивал обеими руками и, не переставая, кричал всего одну фразу, сначала по-английски, потом по-французски:

– Англичане направо! Французы налево!

Никто его команды не слушал.

– Надеюсь, мы еще во Франции, так-перетак, мать их… – сказал безьерец. – Во всяком случае, не англичанину командовать мной, иди, моя, туда или сюда.

– Я сейчас поговорю с ним, – сказал Майа.

– Англичане направо! Французы налево!

– Заткнись! – завопил вдруг безьерец.

Майа продрался вперед. Английский офицер оказался не таким уж великаном. Просто он взгромоздился на невысокий деревянный помост. На таких помостах стояли английские солдаты, выполняющие у перекрестков функции регулировщиков. Майа закинул голову и спросил по-английски:

– Скажите, пожалуйста, французов здесь сажают на суда или нет?

Офицер опустил на него глаза буквально на долю секунды и тотчас же крикнул:

– Англичане направо! Французы налево!

Майа так и не понял, видел ли его англичанин, раз он тотчас же отвел от него взгляд.

– Я спрашиваю, – повторил он, – грузят здесь французов или нет?

Снова офицер опустил глаза, и Майа почудилось, будто взгляд англичанина прошел сквозь него, как сквозь прозрачное тело.

– Англичане направо! Французы налево!

– Я обращаюсь к вам с вопросом, – сказал Майа, – не будете ли вы так добры ответить?

На сей раз англичанин, опустив глаза, очевидно, заметил Майа.

– О! – произнес он.

И добавил равнодушным тоном:

– Вы прекрасно говорите по-английски.

Майа замялся. Он пытался представить себе, как на его месте отреагировал бы англичанин на такой комплимент.

– О! – наконец ответил он. – Я еле-еле могу связать несколько слов.

– Англичане направо! Французы налево! – вновь завопил англичанин.

Но Майа ясно почувствовал, что выиграл еще одно очко.

– Не могли бы вы сказать, – повторил он, – здесь ли грузят французов?

Ответа не последовало. Английский офицер махал руками, будто полисмен на бойком перекрестке. Вид у него был степенный и одновременно мальчишеский: глаза голубые, черты лица правильные и щеки гладкие, даже пушком не поросшие. Казалось, его ничуть не смущало, что его приказы производили столь малый эффект. Прошло несколько секунд, потом он снова опустил глаза и посмотрел на Майа.

– Где вы выучились английскому?

– В Англии.

– О! – сказал офицер.

И тут же завел:

– Англичане направо! Французы налево!

Майа ждал. Казалось, англичанин начисто забыл о нем. Он вынул из кармана большой носовой платок защитного цвета и мечтательно обтер взмокшую шею. Вдруг.он что-то пробормотал, почти не разжимая губ. Майа прислушался.

– Whether' tis nobler in the mind to suffer the… [3]

Он запнулся. Видимо, искал в памяти забытое слово.

– Slings [4], – подсказал Майа.

– Что, что, простите? – Англичанин перевел на него взгляд.

– Slings.

– Slings? – повторил англичанин, недоуменно вздернув брови.

– The slings and arrows of outrageous fortune [5].

Англичанин тупо уставился на Майа, потом неожиданно спрыгнул со своего насеста.

– Shake hands! Shake hands! [6] – восторженно крикнул он.

Майа пожал ему руку. С минуту они молча глядели друг на друга.

– Меня зовут Джебет, – сказал англичанин, делая заметное усилие, чтобы вернуть себе хладнокровие, – капитан Леонард Гексли Джебет.

Он представился по всем правилам. Майа улыбнулся.

– А меня зовут Майа. Сержант Жюльен Майа.

– Сержант? – повторил Джебет, вздергивая брови. – Сержант? Нет, правда, сержант?

– Точно.

– То есть вы хотите сказать, что вы не офицер?

– Нет.

– И вы правда сержант?

– Да.

Джебет залился смехом. Настоящим детским смехом, неудержимым, нескончаемым; он сгибался вдвое, побагровел до ушей, даже слезы у него на глазах выступили.

– Простите, – проговорил он наконец, отдышавшись, – простите, но ведь это же чертовски смешно!

– Что смешно?

– Самая смешная шутка за сегодняшний день.

«Значит, были и другие еще», – подумал Майа.

– Да, вообразите, – твердил Джебет, – вообразите!

Спокойствие возвращалось к нему не сразу, а медленно, постепенно. Видимо, его снова разобрал смех, но он сдержался.

– Ничего тут удивительного нет. В мирное время я сержантом не был.

– А-а, – протянул Джебет, – попали по призыву. Думаю, что даже у нас происходит нечто подобное. Англичане направо! Французы налево! – без перехода крикнул он.

– Я понимаю, – добавил он, забравшись на свой насест, – призыв… Но даже с этим чертовым призывом вас все равно здорово расколошматили.

– А ведь мне казалось, – быстро отозвался Майа, – что вас тоже расколошматили.

Наступило молчание. Англичанина, казалось, удивила такая постановка вопроса, и он задумался.

– Верно, – сказал он наконец вежливо, – и нас тоже расколошматили.

Но Майа почудилось, будто эта мысль лишь впервые пришла англичанину в голову и даже сейчас он принял ее не без оговорок.

– Англичане направо! Французы налево!

Выкрикивал он сейчас свою команду в более быстром темпе, как бы желая наверстать упущенное время. Майа искоса следил за толпой. Команде Джебета и теперь, как и прежде, никто не повиновался. Как же он ухитряется этого не замечать?

– Уже час я здесь торчу, – сказал Джебет, – и все проходившие мимо французские офицеры грубо меня оскорбляли. Все без исключения. За всю жизнь я столько ругательств по своему адресу не слышал.

– Примите мои сожаления, – отозвался Майа.

Это слово тоже оказалось магическим. С лица Джебета как по волшебству исчезло напряженное выражение. Он поглядел на Майа с ребяческой симпатией.

Грубо раздвигая толпу, к ним подошел какой-то томми, с минуту подрожал рукой где-то на уровне своих бровей и обратился к Джебету с вопросом. Говорил он по-английски с таким странным акцентом, что Майа не понял ни слова.

– Конечно, конечно, – отеческим тоном ответил Джебет, – не волнуйтесь, вас погрузят на суда всех до одного.

Томми отошел. Майа задрал голову.

– А не могли бы вы сказать и мне то же самое? Именно этого ответа я и добиваюсь от вас.

Джебет улыбнулся, помялся, потом нехотя ответил:

– Боюсь, что нет. Здесь грузят только англичан.

«Наконец– то, -подумал Майа, – наконец-то ответил». А ведь пришлось болтать с ним чуть ли не четверть часа, чтобы добиться ответа. Четверть часа беседы, плюс цитата из Шекспира.

– До свидания, – сказал он.

Он круто повернулся. Но не сделал и двух шагов, как его окликнули.

– Мистер Майа! Мистер Майа!

Он оглянулся и подошел к офицеру.

– Послушайте-ка, – проговорил Джебет, – я могу кое-что для вас сделать. То есть надеюсь, – добавил он, – что смогу что-то сделать. Идите в Бюро по эвакуации и спросите капитана Фири. Полагаю, что он может заняться вами.

– Бюро по эвакуации?

– Идите прямо, до пляжа, там свернете налево, и ярдах приблизительно в шестидесяти будет розовая вилла.

– Как вы сказали, капитан?…

– Фири, Джеральд Фири. Его легко узнать, у них в батальоне он самый низенький.

– Он и в самом деле такой низенький?

– Да нет, – улыбнулся Джебет, – вовсе он не низенький, но в их батальоне все офицеры очень высокие.

Майа рассмеялся, Джебет поглядел на него с удивлением, потом тоже захохотал. Хохотал он, как и в тот раз, – фыркал, кудахтал, настоящий школьник.

– Well [7], – он вдруг снова приобрел свой солидный вид. – Немного выше вас; у него усики маленькие, вроде зубной щетки.

– До свидания.

– До свидания, мистер Майа.

Майа снова нырнул в скопище людей. И за спиной услышал неунывающий голос Джебета:

– Англичане направо! Французы налево!

Он оглянулся. Джебет широко размахивал руками. Ясноглазый, с девичьим румянцем, он казался ангелом у врат рая, специально поставленным наводить порядок среди мертвецов, отделять праведников от грешников. «Только нынче, – подумал Майа, – праведники – все англичане».

Он ждал, что перед ним откроется, пусть небольшой, порт, причалы или хотя бы дамба, с которой ведется погрузка, пришвартованные к ней огромные транспортные суда, люди, карабкающиеся по сходням. А увидел только пустынный берег, тянущийся в обе стороны до самого горизонта. Пляж, бальнеологическое заведение напротив кокетливых вилл за невысокой опорной стенкой, преграждающей путь волне в штормовую погоду. Транспортными судами оказались обыкновенные баржи, до смешного маленькие и ветхие. У одной на левом борту виднелось даже старинное, давно вышедшее из употребления, лопастное колесо. Неподалеку от них сновали два совсем игрушечных миноносца.

На берегу бесконечно длинными параллельными рядами стояли в ожидании томми. Подальше влево, уже за пределами участка, отведенного под посадку, группами держались французы. Англичане направо! Французы налево! Каким чудом слова команды, которые безуспешно выкрикивал Джебет на перекрестке, превратились здесь в реальность?

Тихое, как озеро, море ослепительно блестело на солнце. Между берегом и грузовыми судами беспрерывно, не спеша ходили три, а может, и четыре маленькие зеленые лодки. И каждый раз лодка доставляла на судно от силы полдюжины томми. Майа ошалело следил за их снованием. Как при таких темпах можно переправить через канал целую армию?

Тут он услышал знакомое жужжание и вскинул голову. По трое в ряд шли немецкие истребительные бомбардировщики. Летели они высоко и прямо над головой Майа, – во всяком случае, ему почудилось, что именно над ним они начали описывать широкие круги. Один из двух небольших миноносцев, патрулировавших у берега, вдруг резко рванулся вперед и направился, выписывая зигзаги, в открытое море, с силой рассекая воду и оставляя после себя пенистые глубокие борозды. А через минуту залаяли зенитки.

Они били отовсюду – с миноносцев, с грузовых судов, с берега, с крыш. Стоял оглушительный грохот. И уже через минуту небесную лазурь прошили десятки маленьких белесоватых облачков, которые, казалось, возникали всего в нескольких сантиметрах позади немецкой эскадрильи, плыли ей вслед, потом одно за другим растворялись в воздухе. Внезапно берег огласило неистовое «урра!». Это взлетели канадские истребители. Странное дело, они шли с востока, будто их база находилась там. И мгновенно бомбардировщики перестроились, строй их распался, раскололся пополам, образовав как бы изящный венчик гигантского цветка. Одни ринулись навстречу истребителям. А другие сбились в кучу, сжались и пошли в пике прямо на море.

Наступило минутное затишье. Береговые зенитки замолчали. Теперь слышалось только отдаленное уханье автоматических пушек на миноносцах, Майа поднял глаза. И тотчас опустил их. Его ослепило солнце. Да и воздушный бой разыгрывался на такой высоте, что ничего нельзя было разглядеть. А если бой там и продолжается, все равно ничего не слышно.

Вдруг Майа почувствовал, что его схватили за руку.

– Что, взяли? – произнес рядом с ним чей-то голос. – Взяли?

Говорил какой-то пехотинец, костистый, тощий. Он весь трясся от возбуждения, и неотрывно глядел ла море выкатившимися из орбит глазами.