Дестроер (№19) - Священный ужас

Пока Римо отсутствовал, в машине произошел следующий разговор.

— Вы его друг? — спросила Джоулин Чиуна.

— У меня нет друзей, кроме меня самого.

— Но вы так хорошо ладите.

— Он мой ученик. Он туповат, но, со скидкой на это, мы делаем все, что можем. Он мне больше сын, чем друг.

— Не понимаю.

— Если друг вам больше не нравится, дружбе наступает конец. С сыновьями все по-другому. Даже если они вам не нравятся, они все равно остаются сыновьями.

— Верно, приятель, — поддержал его шофер. — В точности, как с моим. Слишком много о себе думает. Учился в школе, уже тогда входил в сборную штата по футболу. Я вкалывал, только чтобы он окончил школу. Ему за его спортивные успехи готовы были дать стипендию в колледже. И что же? Он оказался настолько ленивым, что даже школу не осилил. И вы думаете, он стал после этого искать работу? Да никогда в жизни? Он сказал, что ему нужно положение. Ему, видите ли, первая попавшаяся работа не годится.

— Меня не интересуют подробности личной жизни твоего оболтуса-сына, — заявил Чиун.

— Да, положение! — Шофер не расслышал ни слова из замечания Чиуна. — Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное? Ему не нужна работа — ему нужно положение!

— Я придумал подходящее для тебя положение, — сказал Чиун. — Лежа на животе. Лицом в грязь. И молча.

Римо вернулся в машину.

— Ну что? — спросил Чиун.

— Что «ну что»?

— Когда отходит корабль?

— Боюсь, еще не скоро, — сказал Римо и назвал шоферу адрес на Юнион-стрит.

Чиун скрестил руки на груди. Джоулин посмотрела на него, потом — на Римо.

Римо сказал:

— Ничего не поделаешь, папочка. Дело есть дело. Дело всегда на первом месте.

Джоулин посмотрела на Чиуна.

— Дело не должно заслонять собой выполнение обещаний, — произнес Чиун.

— Сначала надо закончить всю эту историю, — сказал Римо.

Джоулин вертела головой от Римо к Чиуну, словно следя за мячиком для пинг-понга.

— Но что такое обещание белого человека? — спросил Чиун, обращаясь к себе самому. — Ничто, — ответил он сам себе. — Ничто, данное ничем, означающее ничто и стоящее ничто. Римо, ты — ничто. И Смит тоже — ничто.

— Правильно, папочка, — поддакнул Римо. — И не забудь добавить про расистов.

— Да, и вы оба расисты. Я такого в жизни не встречал: невыполненные обещания, неблагодарность... Вы никогда бы не позволили себе ничего такого в отношении человека с кожей такой же бледной, как у вареной рыбы или у вас самих.

— Верно, — согласился Римо. — Мы расисты с головы до ног — и я, и Смитти.

— Правильно.

— И нашим словам нельзя доверять.

— Это тоже правильно.

Римо обратился к Джоулин:

— А ты знаешь, что он обучил меня всему, что я знаю.

— Да, — кивнула Джоулин. — Он мне сказал.

— А, уже успел.

— И, кстати, он прав, — сказала Джоулин.

— В чем?

— Ты расист.

— С чего ты взяла? — удивился Римо.

— Все это знают. Все американцы расисты.

— Верно, девочка, — удовлетворенно заметил Чиун. — Расизм — это самооборона людей, которые ощущают свою неполноценность.

Глава 10

В Сан-Франциско, на тихой улочке — ответвлении Юнион-стрит, разношерстные и разномастные хиппи вразнос торговали всякими разностями. Ювелирные изделия, раскрашенные ракушки и камни, кожаные ремни заполняли маленькие лотки и лавчонки по обеим сторонам улицы.

Торговля в целом шла плохо, но торговцев это, похоже, не беспокоило. Они с самым довольным видом грелись на солнце, курили марихуану и толковали меж собой, как будет здорово, когда победит революция и новое социалистическое правительство станет платить им за то, что они здесь сидят.

В конце улицы была посыпанная гравием площадка, окруженная высоким деревянным забором. По периметру площадки стояли лавчонки, и на одной из них развевалась листовка с портретом Шрилы Гупты Махеша Дора.

Джоулин грохнулась на колени и поцеловала стальной трос, к которому была прицеплена эта листовка.

— О, Всеблагой Владыка, — пропела она. — Я пересекла море, чтобы вновь узреть твое совершенство.

— Эй, ты! Какого черта ты дергаешь мой трос? — крикнул ей бородатый загорелый светловолосый парень. Он был без рубашки, в джинсах с грязной бахромой, в ухе — серебряная серьга. Парень торговал в лавчонке виноградным соком.

Из лавок, стоявших вдоль забора, выглянули люди, главным образом молодые женщины, и воззрились на Джоулин.

— Они плохо пахнут, — сказал Чиун Римо. Римо пожал плечами.

— Это и есть дети цветов? — спросил Чиун. Римо кивнул.

— Почему же они не пахнут цветами?

— Хороший запах — это составная часть общего заговора мирового империализма, — заявил Римо.

Чиун засопел.

— Впрочем, какая разница. Все белые пахнут странно.

Бородатый блондин тем временем пытался поставить Джоулин на ноги. Она же упорствовала в своем намерении стоять на коленях. Обеими руками она вцепилась в трос, который крепил шест, поддерживавший крышу лавчонки.

— Я сказал, проваливай отсюда! — орал парень.

Римо направился было к Джоулин, но тут раздался чей-то громкий голос:

— Прекрати!

Голос доносился с противоположного конца площадки. Все лица повернулись туда.

Там стоял человек. Он вышел из калитки в заборе между двух лавчонок. На нем было розовое одеяние, ниспадавшее складками к обутым в серебристые сандалии ногам. Лоб его пересекала серебристая полоска — такая же, как у Джоулин.

— Оставь ее, — нараспев произнес он. — Она одна из нас.

— Это не дает ей права дергать трос и раскачивать мою лавку, — заявил светловолосый парень и снова попытался поднять Джоулин с колен.

Человек в розовом дважды резко хлопнул в ладоши.

Молодые женщины из соседних лавок повернулись, как по команде, и медленно направились в сторону Джоулин и бородатого блондина. Тот все еще был занят девушкой и не сразу увидел угрожающую ему опасность. На него надвигалась дюжина молодых женщин с ничего не выражающими лицами. Их ноги — большей частью обутые в сандалии — ритмично топали по гравию, производя шум, какой издает поезд, медленно отходящий от станции.

— Эй! — крикнул им парень. — Ладно вам, я просто пошутил. Я не хотел, чтобы она...

И тут они на него набросились. Четверо навалились на беднягу всей тяжестью своих тел и как бы пригвоздили к земле, а остальные окружили и принялись бить руками и ногами по лицу и вообще по чему попало.

Джоулин с непреклонной решимостью держалась за трос и бормотала:

— О блаженный! О блаженнейший!

Человек в розовом посмотрел на Римо и Чиуна и улыбнулся им. Улыбка не была ни дружелюбной, ни извиняющейся. Потом он снова дважды хлопнул в ладоши.

По этому сигналу женщины, избивавшие парня, прервали свое занятие, поднялись и потопали назад к своим лавкам.

— Через час тебя здесь не будет, — обратился человек в розовом к окровавленному, в синяках парню, валявшемуся на гравии. — Ты недостоин здесь находиться.

Потом он понизил голос и обратился к Джоулин:

— Встань, дитя Патны. Блаженство ожидает тебя.

Джоулин поднялась, как по команде, и направилась к нему. Римо и Чиун пошли следом за ней.

— У вас есть к нам дело? — спросил человек в розовом.

— Мы привезли ее из Индии, — ответил Римо. — Из Патны. — И, не вполне отдавая себе отчет, зачем он это делает, он показал жрецу золотой значок, найденный им на полу дворца Дора.

— Вообще-то, — вставил Чиун, — мы направлялись в Синанджу, но нас остановило обещание белого человека.

— Ах да, Синанджу, — чуть растерянно пробормотал жрец. — Заходите. Римо он кивнул как своему.

Жрец провел их через калитку в сад, где цвели крупные, пахучие, тропического вида цветы, а затем в заднюю дверь старого здания, выходившего фасадом на соседнюю улицу. Там они оказались в залитом солнцем зале, который был переоборудован из четырех маленьких комнат первого этажа.

В помещении было безукоризненно чисто. Девять молодых женщин в просторных белых одеяниях сидели на полу и шили.

Когда жрец привел новоприбывших, все женщины оторвались от шитья и взглянули на них.

— Дети блаженства! — громко объявил жрец в розовом и для пущей убедительности хлопнул в ладоши. — Эти путники прибыли из Патны.

Молодые женщины с белой кожей и соломенными, черными и каштановыми волосами вскочили на ноги и окружили Джоулин.

— Ты видела Его?

Джоулин кивнула.

— Он поделился с тобой своим совершенством?

Джоулин кивнула.

— Окажите ей гостеприимство — пусть чувствует себя как дома, — сказал жрец и жестом позвал Римо и Чиуна следовать за ним в соседнюю комнату.

За их спинами раздавалась счастливые голоса молодых женщин.

— Какой он, наш Великий? — спросила одна.

— Он — совершенство, — ответила Джоулин.

Чиун остановился и кивнул.

— А какое это совершенство? — спросила другая.

— Это совершенное совершенство.

Чиун снова кивнул, на этот раз более энергично.

Джоулин продолжала восхваления.

— Он мудрость всяческой мудрости. Он — лучший из лучших.

Чиун с этим согласился.

Римо обернулся к нему:

— Чиун, они говорят о Шриле.

— Нет, — не поверил Чиун.

— Да, — настаивал Римо.

— Все американцы — идиоты.

Римо проследовал за жрецом и Чиуном в кабинет и на пороге обернулся. Число девушек выросло с девяти ухе до пятнадцати. Одна что-то шепнула Джоулин на ухо, та покраснела и кивнула. Девушка в восторге захлопала в ладоши:

— Расскажи нам все.

— Я тоже хотела поехать в Святую Патну, — пожаловалась еще одна девушка. — Но мой отец отобрал у меня кредитную карточку.

— Идите сюда! — крикнула одна из девушек новым, которые все прибывали и прибывали. — Познакомьтесь с сестрой Джоулин. Она была в Патне и видела Великого Владыку. Она с ним...

Римо закрыл за собой дверь. Человек в розовом сел за стол и грациозным жестом указал Римо и Чиуну на мягкие кожаные кресла.

— Добро пожаловать в нашу обитель, — сказал он. — Я — Гопала Кришна, старший гуру Калифорнийского региона.

— Где Владыка? — спросил Римо.

Кришна пожал плечами.

— Все готово для встречи. Мы приготовили лучшие комнаты. И даже поставили электронные игровые автоматы.

— Ясно, но где он сам? — повторил Римо.

— Мы с вами еще толком не пообщались, — ушел от ответа Кришна, — Вы его ученики?

— Он ученик, — ответил Чиун. — А я — это я.

— А что такое "я"?

— Я — это человек, поверивший обещаниям вероломных бессердечных расистов.

— Чиун, прошу тебя.

— Это правда. Правда. Расскажи ему, и пусть скажет, что это неправда.

— Правда то, что мы здесь и мы сделаем все, чтобы грандиозное событие свершилось во славу Великого Владыки, — сообщил Римо Кришне. — Для этого мы и приехали из Патны.

Чиун рассмеялся.

— Великий! — презрительно произнес он.

— Нам велели подготовиться к его приезду, — поведал Кришна. — Но он может остановиться и где-то еще.

— В зоопарке. Вместе с лягушками и жабами, — пробормотал Чиун.

— Чиун, будь добр, выйди и поговори с девушками. Расскажи им о великолепии Великого, — попросил Римо.

Итак, Великий Мастер Синанджу вышел из кабинета, пока Римо и лжеиндиец болтали глупости, и начал вести беседу с юными женщинами, собравшимися там, и поведал им абсолютную истину, что было не слишком сложно, ибо никто особенно не задавался вопросом, о ком именно он ведет речь.

— Что вы думаете о Великом?

— Он самый благородный, самый добрый, самый чуткий человек на земле, — ответил Великий Мастер Синанджу.

— Он правда воплощенное совершенство?

— Некоторые приближаются к совершенству. Он достиг его и пошел дальше.

— Чему он учит?

— Творите добро и любите справедливость, и будьте милосердны, и все у вас будет хорошо, — изрек Мастер Синанджу.

— Как нам приблизиться к совершенству?

— Слушайте, что он говорит, и поступайте так, как он учит, — сказал Великий Мастер Синанджу. — Это самая драгоценная истина, какую я могу вам дать.

— Идите сюда! Послушайте, что говорит этот мудрый человек. Познакомьтесь с мудростью Востока, освященной блаженным совершенством Великого Владыки.

Такое занятие нашел для себя Мастер Синанджу, пока по соседству, в маленькой комнате за закрытыми дверями, Римо продолжал совещаться с Кришной.

Когда дверь за Чиуном затворилась, Кришна обеими руками снял с головы розовый тюрбан, и вокруг головы выросла копна светло-рыжих курчавых волос.

— Ох, нелегкая это работа, — вздохнул он.

— Круто тебе приходится — такое хозяйство, — посочувствовал ему Римо.

— Не-а, нет у меня никакого хозяйства. Они просто дали мне титул и платят двадцать процентов от всего, что я заработаю. Понимаешь, я что-то вроде дилера — торгую блаженством. А что у тебя за акцент?

— Ньюарк, штат Нью-Джерси, — ответил Римо. Он был раздосадован — ему давно полагалось говорить без акцента.

— Дай пять, старина, — обрадовался Кришна. — Я сам из Хобокена. Ньюарк изменился.

— Да и Хобокен тоже, — сказал Римо, протягивая руку. Кришна схватил ее и начал изо всех сил трясти.

— Как ты во все это вляпался? — спросил он.

— Да как-то просто занесло, — ответил Римо. — А ты?

— Ну, понимаешь, революция вроде как заглохла, и они начали закручивать гайки. А ко всему этому дерьму насчет третьего мира у меня как-то никогда душа не лежала. То есть, конечно, там можно было что-то сделать, но уж слишком много придурков. И вот пару лет назад всплыло это дело, и я решил завербоваться. Фирма Дора была тогда поменьше, чем сейчас, и им были нужны профессиональные организаторы. Ну, и Ирвинг Розенблатт тут как тут. Но и здесь все, как везде. Они начали разрастаться, и теперь на самых тепленьких местечках сидят их собственные жирные задницы. Слушай, выпить хочешь?

Римо отрицательно покачал головой.

— Может, травку? У меня тут прекрасный товар с Гавайев.

— Нет, — отказался Римо. — Я завязал.

— Пить в одиночку — что может быть хуже! Только одно: не пить совсем.

Кришна подошел к небольшому шкафу, вытащил из-за книг бутылку виски, налил себе полный стакан «Чивас Ригал», улыбнулся и подмигнул Римо:

— За казенный счет езжу только первым классом.

— Для грандиозного события все готово? — поинтересовался Римо.

— Хрен его знает! Это меня и бесит. Меня сделали боссом, я имею свои двадцать процентов и не жалуюсь, потому что дела идут неплохо. А теперь, когда они затеяли этот свой Марафон Блаженства, меня отставляют в сторонку. Понасылали сюда своих ловкачей со всего мира, а я вроде не при чем. — Он злобно глотнул виски. — Я скажу тебе, что они собираются сделать. Они заявят, что сан-францисское отделение не имеет никакого отношения к Марафону, и попытаются зажать мои двадцать процентов!

— Сволочи, — согласился Римо. — Они что, даже не посвятили тебя в детали?

— Даже и понюхать не дали. Скажи ты. Что там будет? Все кругом только и трубят о чем-то грандиозном.

Римо пожал плечами и без особых усилий изобразил сожаление:

— Приказ, старина. Ты ведь понимаешь.

— Да, ясно. — Кришна сделал еще один большой глоток. — Впрочем, не беспокойся. Миссия Сан-Франциско будет присутствовать там во всей славе своей, чтобы приветствовать старину Всеблагого.

— Ты все-таки думаешь, что свами тут появится? — продолжал допытываться Римо.

— Свами, — расхохотался Кришна. — Хорош свами!.. Да откуда мне знать? Но на всякий случай мы установили тут его любимый электронный пинг-понг.

— Кстати, должен тебя поздравить, — сказал Римо. — У тебя тут очень крутая служба безопасности. Девушки — это здорово. Как они того парня отделали!

— Ага. Телки — они всегда в первых рядах борцов за свободу. Тяжкая это доля — родиться бабой.

— То есть?

— Ну а как же — а с чего бы они тогда носились со всяким дерьмом? Все ищут каких-то великих тайн или простого способа всех сделать счастливыми. Что за жизнь!

Римо кивнул.

— У тебя серебристая полоска на лбу. Похоже, ты был в Патне, но сохранил способность мыслить здраво.

Кришна допил виски и снова наполнил стакан.

— Знаешь, говорят, зараза к заразе не пристает. Бизнес Дора стар, как мир. Немного наркотиков, много секса, а еще больше светлого будущего для всего человечества. Хочешь трахнуть родную мамочку? Валяй. Это средство достижения блаженства. Хочешь ограбить своего работодателя или надуть акционеров? Ты просто обязан это сделать, если хочешь достичь блаженства.

— А ты сам?

— Когда я поехал в Патну, я прекрасно представлял себе, что меня ждет. И его штучки не сработали. Я уже сидел на игле, и секса я перепробовал предостаточно, так что этим меня не проймешь. А счастье всего человечества? Тьфу, я и так всегда счастлив. Но как бы то ни было, я притворился и вел себя, как все остальные, и вот я тут, и не просто я — а главный гуру. И сдается мне, они хотят надуть меня и отобрать мои кровные двадцать процентов. Пусть лучше поостерегутся. А если они это сделают — я уйду в трансцендентальную медитацию.

— Во всяком случае, — произнес Римо, вставая, — я сообщу, куда надо, что система безопасности у тебя безупречна. И вообще все отделение, по-моему, работает неплохо.

— Спасибо. У вас есть где остановиться?

Римо помотал головой.

— Ладно, оставайтесь здесь. У нас наверху полно свободных комнат. Раньше тут был бордель.

— Думаю, так мы и поступим, — согласился Римо. — Здесь мы будем поближе ко всему происходящему Особенно если Всеблагой соизволит явиться. Скажи мне еще вот что: как ты добился такого цвета кожи?

— Лосьон для загара, — усмехнулся Кришна. Он отставил стакан и теперь пытался запихнуть свои рыжие космы под розовый тюрбан. — Ну, знаешь, эта химическая дрянь. Мажься погуще и почаще — и станешь коричневым, как индиец. Одно неудобство — когда я езжу в Малибу на уикенд, то выгляжу так, будто у меня желтуха.

Зазвонил телефон. Кришна откашлялся и, подражая индийскому акценту, сказал:

— Миссия Небесного Блаженства. Может ли Кришна вас осчастливить?

Он выслушал, что ему сказали, и присвистнул:

— Ни фига себе. Спасибо, что позвонили.

Он повесил трубку и улыбнулся Римо:

— Черт побери, я рад, что вы тут.

— А что такое? — удивился Римо.

— На прошлой неделе прошел слушок, что в отделении Миссии в Сан-Диего произошла какая-то заварушка. Но толком никто ничего не знал или не хотели говорить. А сейчас мне рассказали. Старший гуру, Фредди, откинул копыта. Кто-то сломал ему шею.

— Кто же? — невозмутимо спросил Римо.

— Они пока не знают. Все там разбежались, чтобы не иметь дела с полицией.

— Ты думаешь, они подбираются к Шриле?

— Черт его знает, — пожал плечами Кришна. — Одно тебе скажу: я рад, что ты здесь. Мне вовсе не хотелось бы чтобы тут болтались всякие психи и убивали моих людей.

— Не волнуйся, — заверил его Римо. — Мы тебя защитим.

Глава 11

— Кто же он, Элтон?

— Индеец.

— Да брось ты, Элтон, во всей стране не осталось ни одного индейца.

— Да не тот индеец. Он из тех индейцев, что в Индии живут. — Элтон Сноуи перегнулся через стойку, всю испещренную следами окурков, и прошептал в багровое ухо бармена: — Вроде как ниггер, ясно?

— Еооо... С твоей Джоулин? — На толстом лице цвета вареного рака отразилось недоверие.

Сноуи мрачно кивнул.

— Наркотики. Он ее накачивает. Ну, я пошел к пастору-ниггеру и отправил его туда, но он так и не вернулся. Наверное, и его накачали.

— Слушай, Элтон, по-моему, все пошло наперекосяк с тех пор, как этот раздолбай заказал чашку кофе.

Сноуи задумчиво кивнул и глянул на стакан кактусовой водки в руке.

— Надо было его тогда пристрелить, — продолжал бармен. — Да, — сказал он, как бы соглашаясь с собой. — Надо было его пристрелить.

Сноуи, который вымотался, весь день собирая отряд добровольцев, готовых помочь ему в деле спасения дочери, устало ответил:

— Но как бы это помешало этому кобелю из Индии?

— Это был бы для него урок. Вся беда в том, что мы слишком позволяем высовываться всяким ублюдкам. Сначала ниггеры, потом пуэрториканцы, потом настоящие индейцы, а теперь еще эти странные индейцы, которые на самом деле ниггеры. И все они нами утираются. Не успеешь оглянуться, как еще и католики начнут выступать.

— Будем молиться, чтоб до этого не дошло, — сказал Сноуи.

— Да уж. А то после них непременно жди жидов.

Мысли о таких ужасных последствиях усилили жажду Сноуи, он залпом осушил стакан и со стуком поставил его на стойку — Еще, Элтон?

— Нет, хватит. Ну, и как?

— Только мигни. Я с тобой.

— Хорошо, — произнес Сноуи. — Собери вещи. Мы едем сегодня.

— Мы?

— Ты, я, Фестер и Пьюлинг.

— Хей-хо! — воскликнул бармен. — Все мы едем в Сан-Франциско?

— Угу.

— Черт побери, вот это я понимаю — гулять так гулять! И без жен!! Хейхо!! — Он так громко закричал, что посетители бара уставились на него с недоумением Он наклонился к Сноуи и сказал уже тише: — Я просто сгораю от нетерпения.

— Сегодня вечером у меня. В шесть.

Глава 12

Он ехал из Фриско на запад, в сторону Японии, которая называет себя Страной восходящего солнца, но с точки зрения Америки является Страной заходящего солнца, что Америка и продемонстрировала в конце Второй мировой войны, и далее — через мост Золотые Ворота, застенчиво краснеющий в лучах полуденного солнца. Зной прогнал покров тумана, вездесущие рабочие наносили на мост очередную дозу омерзительной красной краски, а его путь лежал дальше — с моста на шоссе, потом в тоннель, разинутая пасть которого была размалевана всеми цветами радуги, и, наконец, снова из тоннеля на шоссе.

Он вел машину без напряжения, очень четко. Его внимание не было сконцентрировано ни на машине, ни на дороге, его тело и инстинкты были просто настроены на одну волну с ними и автоматически реагировали на каждый поворот дороги, точно рассчитывая массу машины, скорость, величину центробежной силы с поправкой на коэффициент трения колес — и все это не сознанием, а кончиками пальцев, ладонями и спинным мозгом.

Фердинанд Де Шеф Хант никогда раньше не бывал в этой части Сан-Франциско.

Несколько лет назад он приезжал сюда по делам, но у него тогда не было никакого желания осматривать окрестности Хант рано узнал о своей способности подчинять себе разные предметы и местности тоже он рассматривал как своего рода предметы, только большие Потому места которые он не видел, его не интересовали.

Впереди еще один тоннель. Склон горы над ним был вымазан белой краской, словно какой-то исполинский Том Сойер пытался выкрасить не забор, а весь мир. Острый взгляд Ханта различил под краской рисунок. Он слегка притормозил. Да, там была когда-то изображена женщина, обнаженная женщина высотой в сорок футов. Белая краска уже начала стираться, и под ней проступали пышные формы женщины. И выглядела она весьма соблазнительно.

Еще две недели, решил Хант, и белая краска вся слезет: хорошо, если к этому времени он еще будет поблизости. Ханту очень хотелось получше рассмотреть женщину. По резкости линий рисунка он догадался, что и художником тоже была женщина. Мужчины, изображая женщин, обычно пользуются мягкими плавными линиями, каких на самом деле женское тело не имеет, но большинство мужчин этого не знает, потому что они попросту боятся смотреть на женщин. Чтобы оценить женщину, чтобы разглядеть ее внутреннюю силу и жесткость, нужна женщина — и в этом рисунке явно чувствовалась женская рука.

Открытие замазанной картины означало, что день не прошел бессмысленно. Так бывает, когда в углу картины Иеронима Босха находишь маленькую деталь, которую не замечал раньше, хотя видел картину уже сто раз, и вот, на сто первый, вдруг замечаешь эту деталь и крик удивления рвется из груди, и какая тебе разница, если другие совершили это открытие раньше. Для тебя это твое личное открытие, настоящее и бесценное. Оно превращает тебя в Колумба, и Хант, нажимая на газ и снова увеличивая скорость, испытывал именно такие ощущения.

И дальше, в сторону с автострады, через маленькие городишки, жители которых в основном заняты изготовлением разных вычурных поделок, отчего о районе к северу от Залива идет дурная слава среди любителей искусства. И вот дорога перевалила через холм, и, спустившись по длинному пологому склону, Хант неожиданно выехал из сельской местности в пригородный район, который вполне можно было бы перенести в любую другую часть Соединенных Штатов, а потом миновал окраины и въехал в центр города — аккуратный и весь словно срисованный с городов времени освоения Запада.

Милл-Вэлли. Оставив позади магазин стройматериалов, Хант оказался на главной площади. На перекрестке сигнал светофора заставил его остановиться.

Напротив была старая пивнушка. Перед входом стояли три мотоцикла с наклейками, гласящими, что «Иисус бережет», — и, видимо, речь шла о весьма существенных сбережениях, потому что это были мощные «харлей-дэвидсоны», каждый ценою тысячи по три.

Еще один квартал. Хант повернул налево, и его старенький «форд» 1952 года покатил вверх по склону холма. Похоже было, что он ехал по спине гигантской змеи, кольцами свернувшейся на дороге специально для того, чтобы ее раздавили. Он доехал до едва заметной проселочной дороги, отходящей в сторону от шоссе, и чуть было не проскочил мимо, но дернул рычаг, переключая скорость с третьей на вторую, одновременно с этим развернул передние колеса вправо и нажал на тормоз.

Машину занесло, он выключил зажигание и отпустил тормоз, и машина своим ходом поехала по проселочной дороге, постепенно замедляя ход, а Хант сидел, сложа руки, позволяя машине катиться по инерции, и ничуть не удивился, когда автомобиль остановился в дюйме от двери гаража.

В отличие от Америки цивилизованной, где гаражи строятся либо вплотную к дому, либо неподалеку от него, здесь гараж стоял на самом краю обрыва, а сбоку от него Хант увидел ступеньки, ведущие вниз.

Хант пошел по ступенькам, и тут путь ему преградили четыре человека в длинных розовых одеяниях — здоровенные парни с непроницаемыми коричневыми лицами. Они стояли, скрестив руки, и в упор смотрели на Ханта.

— Я Ферди...

— Мы знаем, кто вы, — оборвал его один из людей в розовом. — Следуйте за нами.

Двумя пролетами ниже, на узком выступе скалы, примостился домишко — серое деревянное здание с окнами на все четыре стороны.

Не проронив ни слова, четверо в розовом повели Ханта в дом, и он оказался в маленькой комнате с розовыми стенами. В комнате раздавался какой-то странный писк. В центре помещения Хант увидел огромный металлический ящик.

По бокам ящика торчали грязноватые сапоги для верховой езды и клетчатые бриджи.

— Он здесь. Всеблагой Владыка, — произнес голос за спиной Ханта.

— Уйди отсюда, Христа ради, — донесся голос из-за ящика.

Потом Хант остался в одиночестве. Он слышал, как за его спиной закрылась дверь, как из ящика донеслась новая серия попискиваний, и наконец:

— Ч-черт! — и из-за игрового автомата высунулось толстое лицо. — Итак, ты и есть тот самый янычар? — спросило оно.

— Я Фердинанд Де Шеф Хант, — ответил Хант, который не знал, зачем он здесь и что такое янычар. Знал он только одно: что двое владельцев фирмы дали ему бессрочный отпуск с полным содержанием и оплатили всю дорогу до Сан-Франциско.

— А эти два трепача с Уолл-стрит не соврали? Ты действительно большой мастер?

Хант не знал этого и пожал плечами.

Шрила Гулта Махеш Дор встал со стула. И сидя, и стоя, он все равно был ниже, чем игровой автомат. На нем были бриджи в красную, коричневую и белую клетку, темно-коричневые высокие сапоги и золотисто-бежевая майка с тремя обезьянками — не видеть зла, не слышать зла, не говорить зла. Майка туго облегала его мягкую и округлую, почти женскую грудь.

— Возьми стул, — сказал он. — Ты знаешь, чего я хочу?

— Я даже не знаю, кто ты есть, — ответил Хант, усаживаясь на вращающийся стул, обтянутый черной кожей, — такой же стул был и у Дора.

Дор внимательно посмотрел на Ханта и откинулся на спинку своего стула.

— Как тебя, кроме Ханта?

— Фердинанд Де Шеф Хант.

— О'кей. Пусть будет Фердинанд. Можешь звать меня Шрилой, или Великим Всеблагим Владыкой, или Богом, как тебе больше нравится. — Он еще раз пристально посмотрел на Ханта. — В раю возникли проблемы, дружище.

— В раю всегда проблемы, — проронил Хант.

— Я рад, что ты это понимаешь. Тогда ты должен понимать, зачем мне нужен ангел мщения. Как его — серафим или херувим? Не помню, я всегда их путаю. Я никогда не был особенно силен в теологии. Вот бизнес — это мое. Ладно, Фердинанд, перейдем к делу. — Не прерывая разговора, Дор снова повернулся к своему игровому автомату — это был электронный пинг-понг, — нажал красную кнопку, и по экрану от одного края к другому поползла белая точка.

Дор ухватился руками за обе рукоятки — и справа, и слева — и, время от времени бросая косой взгляд на экран, начал манипулировать рычагами. По обоим краям экрана вверх-вниз, повинуясь движениям рук Дора, двигались короткие вертикальные линии. Белая точка, все ускоряя движение, ударялась об эти линии и отскакивала к противоположному краю экрана. Хант как завороженный следил за ней. Дор продолжал говорить, не слишком внимательно следя за игрой.

— Так вот, к делу, — повторил он. — Во вторник вечером я собираюсь устроить тут одну грандиозную штуку, а два каких-то типа путаются под ногами. Они были в моем дворце в Патне — это наш Пентагон в Индии — и устроили там жуткий разгром. Разогнали моих телохранителей и забрали с собой одну из моих телок.

— А кто они? — спросил Хант, все еще не понимая, при чем тут он.

— Сейчас дойду и до них.

«Бип-бип-бип!».

— Примерно неделю назад был убит один предатель. Потом был убит один из моих людей. А потом еще один. Прямо здесь — в Соединенных Штатах этой вашей Америки, и это меня просто выводит из себя. «Бип-бип-бип!».